Глава первая Счастливый день рождения

"Народ мой будет жить в обители мира, и в селениях безопасных, и в побоищах блаженных" (Исаия 32: 18). – Ваши предки построили этот замечательный замок в соответствии с этой библейской заповедью! – Объяснял юной Эвелине ученый клирик. – Смотрите, какой вид открывается с главной башни: среди зеленых вересковых холмов, протекала речушка, с многочисленными ивами по берегам. Замок стоит на горе, над самой рекой, окруженный крепкими стенами, заложенными еще во времена саксов. (Племена англов поселились здесь в пятом веке нашей эры. – Прим. переводчика. )

Этот старый замок – родовое гнездо Бисбернов, своими подвигами во славу церкви и Англии прославившие свой род во веки веков! Предки Бисбернов заложили этот замок еще при Вильгельме Рыжем (Вильгельм Рыжий – король Англии 1087 – 1100г. )

Наружные крепостные стены, были построенные еще норманнами, а главное здание носило следы глубокой древности, и помнило времена римских колонистов. Стены, широкие в основании, постепенно суживались вверху и были приспособлены для ведения оборонительных сражений.

В углах они образовывали небольшие башенки, сообщающиеся с внутренней частью строения. Узкие бойницы защищали стрелков из лука и метателей камней. Тяжелая громада, сложенная из диких камней видна издалека. В этом замке прошла вся жизнь юной леди Эвелины Бисберн.

Если я буду лгать,

Бога гневить, воровать,

Если буду ругаться,

Дразниться и издеваться,

Нужно строго меня наказать.

Наставница добрая мать,

Если нарушу запрет,

Мне не давай обед,

Розгу возьмите тогда,

Розгой исправьте меня.

Этот назидательный стишок перед сном, как молитву, должны были повторять леди эвелина, впрочем как и все дети в доброй старой Англии

Папа из экономии средств решил не отдавать единственную дочь в монастырь, и воспитывал ее так, как считал нужным. Не удивительно, что юная леди предпочитала соколиную охоту и скачки вышиванию и чтению молитв. Неплохая наездница, юная леди неплохо стреляла из лука и даже управлялась с легким мечом, типичным оружием лучника того времени. В 1505 году девушка готовилась отпраздновать шестнадцатилетние.

Девочка, сгусток энергии и озорства, невысокого роста, и небольшой грудью, представила то, что вскоре произойдет, и ее темно – карие глаза наполнились слезами. Природа наградила именинницу ангельской внешностью и несносным характером! Она даже воровала всякую мелочь. Проще говоря, юная леди была одержима тем, что сейчас современные врачи называют клептоманией, но в те далекие времена никаких оправданий для проступков такого рода не существовало: украла, – только украла, и делу конец! Как, почему, зачем – такие вопросы для графа Бисберна не существовали, а вырастить наследницу – воровку никак не входило в его честолюбивые планы. Впрочем, доставалось девушке не только в дни рождения.

Юная Леди была нелегкой ученицей. Учителям не раз и не два приходилось браться за ореховые розги: виной тому изменчивость настроений, мгновенное возмущение всем принудительным. Если предмет был интересен, если в нем открывался простор для фантазии воображения, она стремительно овладевала им своим деятельным гибким умом.

Но если нужны были унылое терпение, упорная работа и усилия памяти, никакими способами, кроме розог, не удавалось закрепить в хорошенькой голове ни одной крупицы мудрости.

– "Конечно, всякое наказание не радует, а огорчает, но только на время, а потом те, кого оно исправило, пожнут плоды мирной и праведной жизни" (Евр. 12: 11). – Любил цитировать ученый клирик.

Не удивительно, что при таком отношении к учебе и воспитанию орешник, разросшийся в полумиле от замка, регулярно опустошался не только для поддержания дисциплины и порядка среди замковых слуг, но и для юной леди. Впрочем, эффект был не очень длительным.

Клирик, нанятый отцом для воспитания дочери, часто вздыхал и молился Богу о ниспослании терпения: лишь только дело доходило до астролябии, цифр и латыни, мысли юной воспитанницы устремлялись к лошадям и собакам. Рассеянный взгляд и равнодушное лицо показывали учителю, что власть над ученицей потеряна. Тогда учитель напоминал стих из двенадцатой главы послания к Евреям: "Всякое наказание в настоящее время кажется не радостью, а печалью; но после наученным чрез него доставляет мирный плод праведности" – Поэтому, моя девочка, дисциплина – это необходимая мера в жизни каждого человека; она нужна для правильного воспитания богобоязненной девушки! – Добавлял клирик и брал орешник, чтобы этим надежным методом вернуть отсутствующий ум на стезю учения.

Порой бывало и так, что на девушку находило буйное настроение, она начинала дерзить и бунтовать. Несчастному клирику оставалось лишь спокойно продолжать урок, не обращая внимания на мятеж. Зато после занятий он, не откладывая, докладывал отцу о поведении дочери. Граф в таких случаях собственноручно брал пучок прутьев и приступал к делу.

– Папа, руководствовался пятнадцатой главой из Книги Притчей! (15 – 24) : "Кто жалеет розги своей, тот ненавидит сына; а кто любит, тот с детства наказывает его"!

Надо сказать, граф не был оригинален: те далекие времена не только мелкие дворяне, но даже принцы крови не раз и не два пробовали на себе крепость березовых, ивовых или ореховых прутьев. Законы доброй старой Англии, одобренные матерью церковью, были суровы, а порка вошла в систему исполнения наказаний со времен Римского владычества. Существовало обыкновение наказывать публично преступников на улицах. Толпа обожала это зрелище. При экзекуции не считали зазорным присутствовать не только простолюдины, радующиеся веселому развлечению, но и "сливки общества", являющиеся на подобные зрелища целыми компаниями. История сохранила достаточно много примеров, когда к хорошей порции розог приговаривались знатнейшие англичанки, попавшиеся, как и юная леди Эвелина, на воровстве! Так, папа решил наказыть доску по королевскому примеру. Он был свидетелем расправы, учиненной Генрихом VII двум придворным дамам, которые публично наелись вдоволь "березовой каши" за то, что стащили во дворце две суповые вазы. Холодным неспокойным октябрьским днем сумасшедший ветер метался над замком, хлестая леденящими порывами.

Молодая леди сидела в напряженном ожидании на краешке смятой постели.

– Как там писал Иероним (богослов и мыслитель 340 – 350 – 420 – прим. переводчика. ), что не может быть стыда и вины на женском поле, к которому принадлежит Дева. Значит, нет на мне стыда за то, что придумал отец! При этом, как писал Иероним, через девственность женщина может возвыситься над своим природным положением и стать такой же совершенной, как мужчина. Правда, от том, что голых девственниц надо сечь, он не писал ничего! К сожалению Иероним и его книга не принесла девушке никакого утешения. Время, казалось, замедлило свой бег. Юная лед вспомнила, как впервые в жизни, шесть лет назад она познакомилась с отцовскими розгами.

– Я за меньшее вешал воров! – сэр Чарльз Бисберн строго смотрел на пойманную с поличным дочку. – Ты, наследница нашего рода, ведешь себя неподобающим образом! Ну что ж, юная леди Эвелина Хаксли, с этого момента наказание будет соответствующим! Ты знаешь, как по английским законам наказывают мелких воришек?

– Их бьют розгами, папа! – тихо ответила девочка, но я же не простолюдинка какая – нибудь:

– Вот именно, что не простолюдинка! С тебя, в чьих жилах течет голубая кровь Вильгельма Завоевателя, спрос двойной! Сегодня же ты познакомишься с розгами! Сказано в писании: кто жалеет розги, тот ненавидит детей; а кто любит, тот с детства наказывает! Этот стих говорит о том, что не наказывать своих детей – это ненавидеть их, но если вы любите их, тогда будете это делать обязательно!

В замке для воспитания юной леди всегда существовал запас ореховых прутьев, но только в день рождения папа подвергал дочь публичному наказанию: заранее заготавливались ровные ветви орешника, равные по длине росту девушки.

– Наказывай и не возмущайся криком его! (Пр. 19: 18). – Граф Бисберн, большой знаток священного писания, лично отбирал среди срезанных веток те, что пройдут в качестве главного подарка. Остальные ветки тоже не пропадали: их оставляли для замковой челяди и воспитания леди Эвелины в менее торжественной обстановке!

Понятно, что юная девушка была в курсе праздничных приготовлений, и единственную наследницу графа Бисберна не ожидало на сегодня ничего приятного, несмотря на то, что этот день был днем Рождения.

– Господь да поможет мне! – шептала Эвелина слова молитвы.

Одежда девушки в честь торжественного случая состояла из подбитого мехом плаща. Кроме него на юной леди ничего больше не было. "Зачем одеваться, – думала Эвелина, – если ровно в три часа пополудни, в тот самый час, когда она родилась, меня приведут в пиршественный зал, разденут донага, а потом отец при всех нанесет шестнадцать ударов розгой! Бедная моя попа! По одному удару за каждый прожитый год!"

Девушка знала, что дочери рыцаря необходимо вынести отцовский подарок с должным послушанием и смирением: при малейшем сопротивлении или неподобающем поведении наказание могло увеличиться вдвое!

Пока леди молилась в своей комнате, в просторном, пиршественном зале, уже начали собираться члены семьи, слуги, домочадцы и знатные гости. Помещение, где собирались на праздничный пир, было построено в стародавние времена. Крыша, покрытая тесом, и поддерживалась крепкими стропилами и перекладинами.

В противоположных концах зала находились огромные очаги. Там, на вертелах слуги подрумянивали поросят. Залу было не одна сотня лет, и он еще помнил те времена, когда очаги топились без труб. Не удивительно, что от многолетней копоти бревенчатые стропила и перекладины под крышей густо покрылись толстой коркой сажи, и блестели, как покрытые черным лаком.

Многие из обитателей замка, с нетерпением ожидающие начала пира, служили семейству Бисбернов поколение за поколением, и превращение леди Эвелины из маленькой девочки в прекрасную молодую женщину произошло на их глазах.

По стенам висели различные принадлежности охоты и охотничьи трофеи хозяина. Пол помещения из глины с известью, был сбиты в плотную массу. Посередине комнаты, в честь праздника, слуги расстелили старый квадратный фламандский ковер в красную и черную клетку. В одном конце зала пол был немного приподнят. На этом месте, называвшемся хозяйским помостом, могли сидеть только граф Бисберн и наиболее уважаемые гости, среди которых был лорд Оливер Хаксли барон Джон Хаунтен, средних лет. Его длинные и густые брови подернулись первой сединой. Вся Англия знала его как грозного воина, и суровые черты его широкого лица сохраняли выражение воинственной свирепости.

Среди всех пороков Джон Хаунтена, человека грубого и алчного, корыстолюбие было наиболее сильным. Прощение своей душе, погрязшей в многочисленных грехах, он покупал золотом или другим награбленным добром. Поперек помоста стоял огромный стол, из дубовых плах, покрытый дорогой красной скатертью. Вокруг главного стола стояли крепкие стулья и кресла из резного дуба. В углах зала были тяжелые дубовые двери, которые вели в другие комнаты.

Для простолюдинов и домашней челяди был приготовлен стол попроще, и без скатерти, вместо стульев – деревянные скамьи.

Середина зала, застеленная ковром, была пустой и предназначенной для виновницы сегодняшнего торжества.

Начиная с двенадцатого дня рождения, молодая леди должна была ежегодно переносить эту болезненную унизительную процедуру, задуманную графом не только как профилактика и лечение клептомании, но и воспитание стойкости и покорности любимой дочери.

– Так будет продолжаться до тех пор, пока не подойдет срок выдачи тебя замуж! – заявил граф, выпоров юную леди впервые.

На одном из кресел сидел молодой лорд Оливер Хаксли, гостивший в замке, нетерпеливо ожидая праздничного обеда. Утренняя охота пробудила в желудке гостя зверский аппетит, и вообще лорд любил покушать, и всякая задержка приводила его в бешенство. Кроме того, накануне дочь графа очень холодно встретила лорда Хаксли, а тут хозяин замка преподнес сюрприз, объяснив, что перед обедом дочь должна получить "подарок".

По лицу лорда было видно, что это человек прямодушный, нетерпеливый и вспыльчивый.

"Клянусь святой Женевьевой, юная леди, прекрасна как майская роза! – Высокого роста, широкоплечий, с длинными руками, широкое лицо с большими черными глазами дышало смелостью и прямотой. – Папа научит ее быть любезнее с гостями!" Длинные черные волосы лорда были схвачены золотым обручем, украшенным рубинами. "Эх, до чего же Эвелина хороша!" – Лорду было всего двадцать пять лет, но он успел повоевать и заслужить славу смелого воина.

– Ну, так, где же виновница торжества? – Он выражал свое неудовольствие отрывистыми замечаниями, то, бормоча их про себя, то, обращаясь кравчему, поднесшему для аппетита серебряный стаканчик с вином.

– Честно, так проголодался, что готов съесть быка! – Рядом сидел, изнывая от нетерпения, рыжебородый барон Джон Хаунтен.

Черты его лица вполне соответствовали характеру: казалось, он распространяет вокруг себя жестокость и

злобу. Многочисленные шрамы от ран, которые на лице другого человека могли бы возбудить сочувствие и почтение, как доказательства мужества и благородной отваги, придавали высокому гостю еще более свирепое выражение и увеличивали ужас, который оно внушало.

Тогда ни леди Эвелина, ни Лорд Оливер Хаксли, ни гости, еще не знали, что этот день перевернет всю их жизнь.

– Час мучений близок! – Эвелина услышала приближающийся звук шагов в коридоре. – Господи, помоги мне перенести испытание!

"Приговоренная" красавица встала с кровати тотчас, как только в дверь спальни деликатно постучали.

– Войдите!

Двум служанкам было поручено доставить в зал именинницу.

– Неужели хозяин будет пороть свою дочь? – Мод первый год служила в замке и была явно смущена необычным поручением.

– Конечно! – подтвердила Хлоя, старшая служанка. – Я сама в ореховую рощу ходила! Лорд накануне собственноручно выбрал лучшие прутья! Кстати, Мод, если будешь много болтать, вполне можешь отведать орешника!

– Наше дело маленькое, – Мод тяжело вздохнула, и вспомнила, что уже три раза ей пришлось отведать ореховых прутьев, – но она госпожа...

– Вот именно! – Хлое надоел этот разговор, – хватит болтать! Мы пришли!

Дверь скрипнула, служанки вошли в комнату юной леди.

– Вы готовы, Леди? – Мягко спросила старшая горничная. – Вас уже ждут!

– Да! – Девушка кивнула, улыбнувшись, но не без усилия воли.

Молодая служанка, как тюремщица, последовали следом к выходу. Старшая держась на шаг впереди, почтительно распахивала дверь. Миновав узкий коридор, троица оказалась в пиршественном зале.

Все гости встали при появлении Эвелины. Роскошные волосы именинницы, были собраны в узел на затылке, голова гордо сидела на стройной шее, шаг был длинный и упругий, как у дикого лесного существа, не ведающего усталости.

Ответив безмолвным поклоном на любезность гостей, она грациозно проследовала к своему месту. Тело именинницы было необъяснимо прекрасно.

– Despardieux! (Черт возьми! – франц. ) – Лорд Оливер Хаксли увидел, как служанки, проводив Эвелину к центру зала, унесли плащ. – До чего же она хороша!

Теперь все собравшиеся зрители могли видеть девушку во всей красе: по обычаю, заведенному лордом Чарльзом, никакой одежды во время порки не полагалось.

– Юная дьяволица, – прошептал Джон Хаунтен и опрокинул в себя стаканчик красного вина, – эта белая голубка будет ворковать в моей клетке!

Глаза барона сверкали огнем, в этот момент Хаунтен забыл, что женат. Для закаленного воина жена не препятствие, если в голову приходим мысль полакомиться нежным телом.

"Это же лорд Оливер Хаксли и сэр Джон Хаунтен! – Чувствуя приближение Голгофы, молодая аристократка выпрямила голову и скрестила руки на груди. – И они станут свидетелями моего позора! Значит, такова воля Господа и мне нужно вынести наказание с покорностью и достоинством!"

Впрочем, прикрывание грудей не было жестом скромности, в таком положении руки исключали возможность сомнительного спектакля для присутствующих мужчин, в виде смешно подпрыгивающих грудей в процессе бешеного танца тела под музыку адской боли.

"Кроткое выражение больше всего идет к ее лицу! Руками острые, так призывно торчащие сосцы прикрыла, ну ничего, розги великолепное лекарство для лечения девичьей скромности! У меня еще будет возможность рассмотреть все укромные уголки извивающегося под ударами тела, – подумал лорд Оливер Хаксли. – Однако голубая кровь придавала девушке особую величавость, дополняя природную красоту и грацию, а отцовская воля выставила всем напоказ!"

И тут взгляды Эвелины и Хаксли встретились.

"Напрасно я надеялась, что молодой лорд сделает отцу предложение и возьмет меня в жены! – Бледное лицо красавицы, ожидающей наказания, демонстрировало стоическое спокойствие и полное смирение, а душа хотела покинуть тело. – Так пусть посмотрит, какую красивую невесту он потерял!"

По заведенному обычаю девушка без напоминаний стала босыми ногами на середину злополучного ковра. Теперь она чем – то напоминала белого ферзя, на шахматном поле, которой ремесленник придал сходство с греческой богиней красоты, но у нее еще не было грубых форм развитой женщины, воспетой греками, каждый изгиб нагого тела источал звонкую чувственность юности.

– Похоже, с розгами здесь не шутят! – Лорд Оливер Хаксли увидел, как граф Ковентри выбрал в корыте мокрый ровный прут с мизинец толщиной и приблизился к соблазнительной цели.

– Только так надо воспитывать непослушных девиц! – Джон Хаунтен выпил еще один стаканчик вина.

Он нахмурился, его щеки вспыхнули, в глазах сверкнуло бешенство, выдававшее натуру буйную и неукротимую. – Строптивой девчонке просто необходимо подрезать крылышки, Ma foi!

Обнаженная юность потрясала, влекла, лишала разума.

"Не только общий счет нанесенных ударов увеличивался из года в год, моральные страдания, по мере того как она становилась все более женственной, всякий раз усиливались. Сейчас, когда девушка увидела среди костей лорда Хаксли и Джона Хаунтена ей захотелось провалиться сквозь землю. К дворне, она относилась с философским равнодушием, но присутствие знатных гостей выбило ее из колеи.

Повернув голову, юная аристократка увидела приближающегося отца. Шаг и на клетчатом ковре появилась вторая фигура, придав больше сходства происходящему с шахматной партией.

"Король и ферзь! – подумал лорд. – Вот только правила игры были очень далеки от мира шахмат!"

Напрасно девушка пыталась найти на строгом лице отца Чарльза хоть каплю сочувствия. Глаза Хаксли оставались темными и холодными. "Он не простил мне холодности!" – поняла она.

– Ну – с. Юная леди, начнем! – Отец, сконцентрировав взгляд на прекрасных округлых ягодицах, примериваясь, и медленно отвел руку с розгой назад.

Гости, отложив кубки и закуски, ждали, что будет дальше, не спуская глаз с хозяина и его дочери. По воцарившейся тишине девушка поняла, что "карающая десница" уже занесена, и вскоре она почувствует первый "поцелуй".

– Mon Dieu! (Боже мой!) Лорд Оливер Хаксли увидит, как меня бьют! – Прекрасная жертва слегка склонила голову и стиснула зубы, нагое тело трепетало в ожидании. – На балу я была такой ледяной, такой недоступной, а сейчас:

Тут лорд Оливер Хаксли увидел, что леди Эвелина не только сумела сохранить благородство, стоя голой на потеху зрителям: она словно пыталась послать отцу взглядом тихий протест: "Ты приговорил меня к этому, так приводи же в исполнение свой дьявольский замысел!" Впрочем, вскоре она забыла об их существовании.

"Украсть ее по дороге в церковь, – в голове Джона зарождались крамольные мысли, далекие от мыслей, что посещают головы порядочных джентльменов – подумать только, сколько в этой голой девчонке и застенчивости и чувства собственного достоинства! Истинная дочь рыцаря! Такую бы птичку, да в сарай на солому!"

Впрочем, удивительная красота именинницы вызвала общее изумление, и те из зрителей что помоложе, молча переглянулись между собой.

"Смотришь на женщину только для того, – думал лорд Хаксли, – чтобы усладить свое зрение и полюбоваться тем, что называется ее красотой, а извечный враг, лев рыкающий, и овладевает нами в это время!"

– Аминь! – произнес строгий, а за ним повторили все присутствующие.

Только девушка ничего не сказала, но, сложив руки, устремила глаза к потолку.

Отчетливый свист предшествовал тому, как розга с характерным щелчком врезалась крутые полушария, вызвав мгновенный прилив крови к коже и оставив быстро вспухающий темный рубец.

Лорд Оливер увидел, как обнаженные "половинки" девушки заколыхались от удара, а тело встрепенулось от жгучей боли. Бедра Эвелины выгнулись вперед, голова взлетела кверху, лицо исказилось, но только свистящий звук втягиваемого в легкие воздуха выдал страдание.

"Один!" – бесцветным голосом отсчитал сэр Чарльз Брисбен.

Первый удар "праздничной" трепки пришелся на верхнюю часть белых ягодиц, перпендикулярно ягодичной складке, разделив белую луну на четыре одинаковые половинки. Зрители тем временем, осушили кубки и наблюдали, как отчетливо видимый на трепещущем теле рубец быстро спадал и темнел.

Граф выбрал новый прут, стряхнул с него воду и, примерившись, чуть отступил назад, одновременно сместившись вправо.

Зловещий свист вновь рассек воздух, и розга вновь легла на плотно сжатые половинки, оставив новый пылающий рубец на нежной коже.

– Tete Dieu! – (Черт побери! – франц. ) Лорд Хаксли смотрел, как нежное гибкое тело красавицы встрепенулось под жалящим ударом, ягодицы заколыхались, а бедра и поясница дернулись вперед подталкиваемые жгучей болью. – Ее мужество достойно святой Инессы, выставленной на позор перед язычниками!

Девушка переступила по ковру босыми ногами, и покорно вытянулась, ожидая нового удара.

"Надо же, всего за какой – то год эта маленькая девчонка превратилась в прекрасную женщину, – думал Лорд, наблюдая за наказанием, – вот уж не думал, что она может вести себя в такой ситуации с достоинством истиной аристократки!"

Второй, ярко красный рубец лег на дюйм ниже первого. Именинница стиснула зубы, подавив рвущийся наружу крик. Однако движение бедер и сжавшиеся ягодицы вновь дали знать зрителям, что девушка не осталась безучастной к отцовской расправе.

"Три!" – Чарльз сделал паузу, словно обдумывая план нанесения следующего удара.

Каждое вздрагивание жертвы вызывали в Джоне дикую похоть: тело напрягалось под ударами, но Эвелина сносила наказание с поистине рыцарским достоинством.

Не упуская из виду силу, ритм и безжалостность ударов в попытках сломить дух девушки, основное внимание он уделял демонстрации воспитательного искусства в правильном расположении рубцов на привлекательных округлостях, а также придании им надлежащего цвета и яркости, что само по себе доставляло ему, да и многим из зрителей, немалое удовольствие.

Раздался свист и звонкий щелчок, обвившись вокруг бедных ягодиц несчастной жертвы, глаза девушки широко открылись и, сдавленное "АХ!" вырвалось из судорожно сжимаемых губ.

Третья горизонтальная полоса прорезала мягкую алебастровую кожу, и отец аристократки отсчитал третий удар.

минуты наказания вести себя неподобающим образом.

"Леди Годива, наш далекий предок, могла бы гордиться ею, – думал строгий папа, – ей пришлось проехать через весь город на белой лошади в голом виде, чтобы спасти обывателей от чрезмерных налогов!"

(10 июля 1040 года леди Годива проехала по английскому городу Ковентри голой, чтобы убедить своего мужа снизить налоги для горожан. Обложивший жителей Ковентри непомерными налогами граф, издеваясь то ли над горожанами, то ли над женой, пообещал снизить их, если леди Годива проедет по городу обнаженной. Да видно плохо он знал свою жену! Гордая леди проехала по центральной площади города, заставив мужа выполнить свое обещание и заслужив любовь всех жителей города, которые во время шествия закрыли все окна. – Прим. переводчика) Теперь, позабыв о скромности, она сжимала исполосованные ягодицы, позволяя зрителям рассмотреть самые потаенные местечки в ложбинке между трепещущими очаровательными холмами.

О силе удара публику оповестило вырвавшееся из глотки мужественной красавицы захлебывающееся рыдание. Слезы брызнули из уголков плотно зажмуренных глаз Эвелины, и она сжала ладонями груди, силясь таким образом поддержать себя.

"Как великолепно она сложена, – подумал Джон Хаунтен, – прямо породистая кобылка! И ей место в моей конюшне! А все – таки хорошо, что я не Том, а Эвелина – не леди Годива!" (По легенде Том был единственным жителем Ковентри, посмотревший на леди Годиву, за что понес наказание слепотой (Прим. переводчика)

Краем глаза бравый рыцарь увидел, что лорд, сидевший рядом с ним, сжал руки в кулаки так, что костяшки на пальцах побелели.

Огненно – красные, налившиеся кровью полосы пересекали соблазнительный зад мученицы, резко контрастируя с белизной прекрасного тела.

"Четыре!" – объявил хозяин поместья.

Эвелина покорно вздернула к потолку подбородок с плотно сомкнутыми губами.

Расположение рубцов было идеальным – первый на самом верху, на том уровне, где верхняя часть роскошных бедер начинала сужаться к талии, остальные книзу от первого на одинаковом расстоянии. В то время как отец готовился к пятому, удару Эвелина склонила прекрасную головку, закрыла глаза и словно произносила безмолвную молитву.

– Эта красотка, что с таким мужеством и кротостью принимает наказание, будет греть мою постель! – прорычал Джон Хаунтен, грохнув о стол свой стакан с такой силой, что тарелка запрыгала. – Ах, чума меня забери, если я отступлю!

"Пять"

Гул одобрения раздался из толпы, увидевшей результат нового удара. Малиновый след расположился, идеально параллельно им верхним полосам.

– Барон, лорд посмотрел на своего соседа, такие речи не достойны славного рыцаря!"Клянусь тремя царями! Если она выдержит всю порку с таким достоинством и с таким христианским смирением, – красота девушки, чьи достоинства не скрывала ни одна тряпка, достоинство, с которым она переносила отцовские подарки, очаровали лорда Оливер Хаксли, – я на ней женюсь!"

Возможно, эта размолвка двух почтенных джентльменов могла бы привести к ссоре и поединку, но их внимание было отвлечено новым актом разыгрывающейся на ковре трагедии.

"Шесть!" – торжественно произнес сэр Чарльз Брисбен.

Темный конец ужасного рубца лег точно на изящно очерченную правую ягодицу девушки, не обвивая бедра, но причинив максимальную боль. Она обвела глазами вокруг себя, как бы ища у лорда или у барона помощи, потом подняла глаза к потолку, и зрители увидели крупные слезы в глазах юной леди. Нельзя было видеть горе этого прелестного создания и не тронуться таким зрелищем. Ссора была забыта.

Лорд Оливер Хаксли был тронут, хотя ощущал гораздо больше смущения, чем сочувствия.

"Я заставлю тебя кричать! – Бисберн терпеливо выждал, пока ягодицы жертвы успокоятся, и затем, отведя правую руку назад, стремительно нанес следующий удар. – Запоет соловьем!"

Тело девочки, от которого веяло свежестью, чистотой и невинностью вздрагивало под "поцелуем" прута, а искаженное гримасой боли, покрытое слезами, лицо взлетело вверх на запрокинутой шее.

"Семь!" – провозгласил отец девушки.

В то время как прекрасные половинки леди еще подпрыгивали в стремительном танце, она бросила быстрый взгляд через плечо, на экзекутора, повернув к нему искаженное болью и лицо. Подарив отцу уничтожающий взгляд, полный не только боли, но и презрения, Эвелина быстро повернула голову назад, собирая все свое мужество в кулак перед следующим ударом.

Багровые линии располагались на обнаженной коже в идеальном порядке.

"Совершенно очевидно, – подумал Лорд Оливер Хаксли, – что отец больше стремится показать идеальное по точности искусство нанесения ударов, чем сломить волю своей стойкой и прекрасной жертвы!"

Экзекутор методично нанес следующие три удара по прекрасным, извивающимся полусферам в заданном темпе. Граф не торопился, давая время сотрясающимся исполосованным ягодицам мученицы восстановиться, прежде чем розга просвистит вновь. Зрители успевали осушить кубки за здоровье именинницы между ударами, так что леди Эвелина могла отдышаться и подготовится к новым мучениям.

Зрители видели, что молодая аристократка "несла свой крест" с поразительной стойкостью.

– Такому мужеству позавидовали бы христианские мученики! – шептались замковые слуги. – Именно так первые христиане мужественно и покорно терпели плети диких язычников.

– Patter noster! – Тихонько молился за свою ученицу ученый клирик. – Отче наш иже еси на небеси:

Внешне страдания измученной души выдавали беззвучные слезы и редкие приглушенные вздохи. Удерживая ноги идеально прямыми, а бедра крепко сжатыми, она все же не могла контролировать, вращение бедер и выгибание тела, казавшееся молодым зрителям очень соблазнительным. Это происходило в те моменты, когда ягодицы еще продолжали сотрясаться после очередного жестокого удара, достигшего особенно чувствительных местечек на теле.

"Ни разу не крикнула! – Лорд видел, как слезы струились по бледным щекам юной девушки, а выражение лица свидетельствовало о тяжести переносимых страданий. – Она истинная аристократка! Я сам не раз пробовал розги в детстве и знаю, что это ох как не просто!"

На некогда молочно белой коже роскошно вылепленных ягодиц красовался рисунок из огненных рубцов. Ярко расчерченные "холмы" слегка трепетали и подергивались.

– Как было сказано в двадцать пятой главе книги Притчей, – граф критически оценил свою работу, – не оставляй девушки без наказания; если накажешь розгою, она не умрёт! Возможно, она будет плакать, как будто бы уже умирает, но она не умрет. Когда пользуешься розгой и обращаешься с правильно и последовательно, следующий стих говорит, что таким образом ты "спасёшь душу ее от преисподней. – Еще шесть, и тогда мы закончим! (цитата из библии не точная – прим. переводчика). Дайте новый прут!

– Эвелина, повернув заплаканное лицо, наблюдала за приготовлениями к продолжению экзекуции.