Десять лет назад я был чуть – чуть моложе и лучше качеством. И вот командировали меня в то время в Сыктывкар.

Зима. От аэропорта до Hotel "Сыктывкар" я добрался часов в 9 вечера. Взял у портье ключ от зарезервированного номера и поволок свою сумку наверх. Открываю дверь в номер – там стоит 8 коек. Нет, 9 – одна не разобрана, для меня. Остальные обжиты. За столом сидят 8 здоровенных мужиков в майках, все кудлатые какие – то, тела у них мохнатые. На столе жратва. Раскуроченные банки килек, бутылки, шмат сала, кусок колбасы, черный хлеб: Накурено. Дышать нечем. Я застыл на пороге. "Ничего себе, думаю, поселяют меня в рабочей общаге". Пошел к администраторше выяснять, но вернулся в общагу: других мест в "Hotel" не было. Не идти же на улицу. А я не чаю лечь и отоспаться с дороги – завтра утром надо явиться на работу. Разложил вещи и вежливо говорю присутствующим:

– Извините, я с дороги, хочу вымыться и лечь.

Они:

– Да, да, понимаем, иди мойся, конечно.

Стали приглашать к столу – выпить, закусить, но я отказался. Снял рубашку, брюки, носки, остался в трусах. Достал свои тапочки из сумки, взял гостиничное полотенце. Пока раздевался и собирался в душ, заметил, что один мужик смотрит на меня с "пониманием".

Я считаю, что у меня не женственные манеры, но среди мужиков встречаются большие специалисты в таких вопросах. И вот как раз один такой сидит за столом и поглядывает на меня так, как будто знает, что я – голубой. Я делаю вид, что не обращаю на него внимания. Зашел в ванную, сполоснул ее, принял душ, начал вытираться. А дверь в ванную не запиралась – нет крючка. И тут входит тот самый мужик, который на меня смотрел со значением.

Здоровенный, в майке, весь обросший мехом: руки покрыты мехом, грудь в меху. Покачивается от выпитого. Я тут же отвернулся от него. И вдруг он фамильярно так обхватывает меня со спины, ловко продевает руки мне под мышки, кладет свои мохнатые лапищи на мои груди и сжимает их, сжимает, даже иногда до боли, крутит между пальцами соски. Я спиной чувствую, что меня обнял медведь. Член тут же против воли вскочил, но я даже не успел сделать вид, что не понимаю, что происходит, как он доверчиво положил свою голову мне на плечо, обжег меня тяжелым небритым подбородком и начал шептать мне в самое ушко, обволакивая теплым водочным перегаром:

– Мальчик: Беленький, нежненький, толстенькие сисечки у мальчика, мягонький животик у мальчика: – Покрывает поцелуями мою шею, ухо, щеку и шепчет: – Мальчик беленький, толстенькая попочка у мальчика: Как я соскучился по такой попочке, по такому мальчику: Мы все соскучились, целый месяц на верфи, без мальчика: Ты мне сколько снился, мальчик мой беленький, толстенький: Девочка моя с пиписечкой:

И между тем его мозолистые рабочие руки нежно обрыскали все мое тело – и пипочку мою дрожащую поласкали, и попочку, и сисечки: Мои щеки покраснели от его небритой щетины. Стою, ничего не говорю – что уж тут говорить, когда он меня раскусил? И стоячий член – куда денешь?. . Пытаюсь довытереться полотенцем – ласково не дает, хочу натянуть плавки – не разрешает.

– Ни к чему мальчику прятать свои яички, – говорит, – покажи дяде яички, покажи пипочку беленького мальчика: Смотри, какие у дядьки черные яйца, смотри, какая черная грубая пиписка: А у мальчика беленькая пиписенька, беленькие яички:

А сам и шаровары с трусами своими спустил, и майку снял – передо мной обнажился настоящий волосатый медведь, с одним только просветом – на лобке. Там у него было все выбрито, и только начинало порастать новой шерстью. Он меня прижал к груди, прогнул мне поясницу и прижал самый низ моего живота к своему огромному стоящему члену, сдавил объятием и целует в лицо, нагнувшись ко мне с высоты своего роста. Я готов сейчас же кончить, но тут он поставил меня на колени – и я начал ему сосать. Он даже не дал мне примериться к его размеру – надавил мощными лапами на затылок и втолкнул на свою головку. Она проскользнула мне в рот и уткнулась в глотку. Я подавился, а он тычет еще и еще. Я расслабил горло, чтобы головка прошло дальше, – она ни в какую, не идет. А он давит на затылок. Я вырвался из его лап, перевел дух и шепчу ему:

– Дальше не лезет! Некуда, дяденька, правда, некуда!

Он стоит, запрокинув голову, блаженно закрыв глаза, и не слышит ни слова, только руки его указывают, что я должен делать: насаживаться на его член ртом и дальше. Я открыл рот – и снова он вонзился в меня по самое горло. Тут я почему – то носом уткнулся ему в бритый лобок. Значит, думаю, он все – таки проник дальше горла. И так он меня тогда заебал по полной, что я сам уже стоял на коленях перед ним с закрытыми глазами, как во сне, и только сосал и сосал его черный член, его черную от налитой крови залупку.

Но опомниться мне пришлось: я не услышал и сразу не заметил, как в ванную набились остальные семь товарищей. Мохнатые все, кудлатые все какие – то, в одинаковых синих майках. Ласково так – *подняли меня на руки и, теснясь, понесли в номер, положили меня, голенького, на мою чистую кровать, кровать быстро развернули, отодвинув ее от стенки, окружили меня с обеих сторон койки, спустили шаровары с трусами – у всех стоят, у всех лобки выбриты и волосы там только начинают отрастать, точь – в – точь как на лице после бритья. Одно это зрелище бритых лобков не давало расслабиться моему несчастному члену, он как вскочил, так и торчал. И все эти рабочие – надо мной, смотрят маслеными глазами. Опрокинули меня на спинку, заставили задрать белые ножки.

Один еб меня в жопку, приговаривая:

– Ребята, жопка охуенно тепленькая:

Другой еб в рот, я захлебывался, но сосал, третий держал мои ножки в воздухе и совал свой член в рот и отталкивал товарища, говоря:

– Кончаю, кончаю, дай, Вагиф, я ему в ротик кончу:

И кончил – таки мне в ротик. А потом вернулся тот – Вагиф.

Еще один обжигал меня бритыми яйцами, ударяя ими сбоку по лицу. Трое, помню, стояли надо мной и дрочили, ожидая своей очереди:

И все они меня повыебли и обтерхали меня своим молофьем – я был в их молофейке с ног до головы. А сам я кончал просто на автомате, даже счет потерял, сколько раз меня корежило. Потом, когда я стоял в душе и снова мылся и подмывался, семя из моего полустоящего члена само выбрасывалось, против моей воли. Мои яички испускали сперму сами по себе – стоило мне только до них рукой дотронуться или напустить на них горячую воду.

Меня еще никогда так доброкачественно не трахали. Думаю, что они меня вытрахали все восемь, и я под ними спустил не меньше десяти раз. Такого со мной никогда не было. Помню только, что в первый раз спустил еще в ванной, когда он меня заставил сосать и я давился с непривычки:

Выхожу из ванной – в номере никого. Только последний из них собирает чемодан и готовится выскочить. Тут я и узнал, кто они вообще – то были, эти мужчины в одинаковых майках.

– Мы тут на месячной вахте отработали, на судоверфи, – последний мужчина решил впопыхах познакомиться, – в аэропорт выезжаем в четыре часа ночи, а уже без пяти четыре. Вы ложитесь, досыпайте, нас автобусом везут. Мы сами из Волгограда, мы азербайджанцы, возвращаемся к семьям, к детям, внукам, у меня внучка, я ей куклу везу. На наше место сегодня утром другая бригада заедет, а мы уже будем в воздухе:

И убежал с огромным чемоданом.

Я рухнул на кровать и уснул. Засыпая, догадался, почему у них у всех лобки выбриты. Национальный обычай:

Спал недолго – горничная пришла убирать номер и менять постели.

Вдобавок с рассветом в комнату вошла, топая бутсами и сапогами, следующая бригада корабелов из Волгограда. Черные все, кудлатые, не выспавшиеся после самолета, их качает, они на меня и не взглянули даже. Разбрелись по койкам, вывалили на стол банки килек, шматы сала и завалились дрыхнуть:

И, представьте себе, что происходит дальше. Утром иду на предприятие – в боковом кармане пиджака нет портмоне. А в нем: паспорт, военный билет, командировочное удостоверение, деньги, обратный билет. Вот так со мной поступили корабелы из Волгограда. Я после этого документы восстанавливал полтора месяца! И все время думал: зачем они это сделали? Не ради же денег: мне с собой дали всего два – три миллиона, уже не помню точно. Тогда в ходу были миллионы. Они за свою работу должны были получить раз в десять больше, чем я: И понял: для того, чтобы я занимался восстановлением документов и не вздумал на них жаловаться. Может, они испугались, что меня изнасиловали?. .

А теперь перенесемся в 2009 год.

Иду вальяжной походочкой на мужской пляж. Раздеваюсь догола, складываю вещички на песочке под кустом. В мои сегодняшние лета теперь уже я ищу парнишек помоложе себя, каким сам был в Сыктывкаре. Тут же замечаю невдалеке крепыша – мальчонку, лет 20. Хуек небольшой, но ладный. Яички кругленькие, подобранные под животик, похожи на две трюфелинки. Глазами скрестились – поняли друг друга с полувзгляда. Полежали каждый в отдельности, позагорали, потом пошли по очереди в воду, в воде поплескались уже вместе, я его пощупал – у него в холодной воде и то вскочил. Он пощупал меня – я тоже не прочь. Вышли из воды и, чтобы не обращать на себя внимание, один за другим ушли в кусты. Я – вперед, он – за мной.

Поцеловались, пососались, полизали жопки друг дружке. Паренек такой попался плотненький, что я его из рук выпускать не хотел, всю жизнь мечтал о таком крепыше, о таком же вот мускулистом, с такой оттопыренной энергичной попкой. Каждую волосинку на его лобочке послюнил, кудряшки его юношеские обсосал, шелковые, и ни один завиточек не остался во рту! Прикреплены к тугой коже намертво – такой мальчишечка, что до сих пор вспомню – и головка наливается, упирается в пупок.

За что люблю мужские пляжи, – так это за то, что все вокруг "наши", все всё понимают – и никогда не мешают. Подглядывать, конечно, подглядывают, но для меня важно, чтобы подглядывали так, чтобы я этого не замечал. Под чужими взглядами даже иногда еще больше удовольствия. Паренек очень хотел, чтобы я ему засадил в попочку, но я набрался благоразумия – и просунул ему только пальцы. Он раскапризничался:

– Хуем! Хуем! Ну, пожалуйста, по – настоящему!

Но я смирил в себе желание: бог его знает, мы же не знакомы.

Спустили за милую душу, хорошо. Как я говорю – на три "д" : дружно, душевно и демократично. Я ему в ротик и он мне в ротик.

Возвращаюсь к своей одежде – и вижу откинутый в сторону носок: кто – то в моих вещах рылся. Сердце екнуло. Точно: нет портмоне! А в нем: паспорт и деньги. Со времен Сыктывкара никогда не беру с собой все документы сразу. Ужас. Что делать? Сел возле вещей – сердце бьется учащенно. По правилам, надо вызывать наряд милиции, составлять акт. Этот документ нужен, чтобы потом можно было восстановить паспорт и не платить штраф. Пришел в себя – и решил сперва сам обойти округу, думаю: "Может деньги взяли, а паспорт выбросили?" Дошел в чем мать родила до мусорного бака – вгляделся в него, даже рукой поворошил бутылки, бумажные стаканчики – нету. На меня смотрят, как будто я бомж. Но мне наплевать, что обо мне подумают. Возвращаюсь, глядя себе под ноги – ищу пропажу. Нету!

Что делать? Одеваюсь, чтобы идти в милицию, вызывать наряд. И тут под самым кустиком, куда мы уходили с парнишкой, вижу мое портмоне! Разодрано, денег в нем, конечно, нет, но паспорт – на месте! Кто – то рвал мой кошелек трясущимися от страха руками:

Все – таки "наши" лучше натуралов. Спасибо за подброшенный паспорт, добрый человек!