Пролог.

Ветеринар из единственной в городе ветлечебницы Чудов М. В. стоял возле обитой дермантином двери и прислушивался к звукам в квартире. Его вызвали сюда впервые, но мужчина привычно взирал на убогость этой "хрущевки" со стертыми ступенями, сырым запахом из подвала и обсыпанными хлоркой углами. В провинции не могло быть по – другому.

За дверью раздались шаги и ветеринар вздохнул.

– Вот! – женщина указала на толстую кошку, мирно лежащую на кресле.

Ветеринар осторожно приподнял животное, а потом непонимающе взглянул на хозяйку.

– Так она же: беременная!

Женщина метнула на него возмущенный взгляд.

– Это исключено! – сухо произнесла она. – Моя Кыся – домашняя кошка. Она никогда не выходит из дома!

Мужчина удивленно скривил губы. Мысль о кошачьем непорочном зачатии с трудом укладывалась в привычный опыт ветеринара.

Из дверей кухни неторопливой походкой неслышно вышел старый черный кот.

– А это? – ехидно поинтересовался мужчина.

Хозяйкиному возмущению просто не было предела.

– Как вы можете так говорить?! Это – ее отец!!

Ветеринар медленно опустился в кресло:

Глава первая.

1.

Анна Евгеньевна открыла глаза, возвращаясь из тяжелого тумана в реальный мир.

Отголоски видения еще плясали перед ней, но женщина уже ясно различала и мутное пятно окна, и ровную поверхность стола, и круглые ручки на шкафах. Она была в своем кабинете, в подсобном помещении, где хранились микроскопы, демонстрационные плакаты, чучела и прочая зоолого – биологическая дребедень.

Голову Анны Евгеньевны словно обхватили раскаленные щипцы, аккуратно впиваясь острыми железными кончиками в виски. Женщина застонала глухо и жалобно.

Ей никто не отозвался. Кабинет был пуст и погружен в полумрак.

Как она здесь очутилась? Она точно помнила, что направлялась в школьную столовую, чтобы успеть до ее закрытия перехватить стакан тошнотворного сладкого кофе и деревянную булочку. Или кекс с едкими шариками соды внутри. Анна Евгеньевна помнила холод длинного ключа, которым она запирала дверь: Потом четкое цоканье каблуков по линолеуму в пустом коридоре и невнятные радостные крики школьников с первого этажа: Потом:

Потом ей вспомнился детский страх, пугающий своей реальностью. Как будто неведомая, но неотвратимая сила обхватывает ее и тянет к ближайшему окну, чтобы спихнуть вниз с железного подоконника. А она упирается, зовет на помощь, пытается схватиться за что – нибудь. Но руки наливаются свинцовой тяжестью, и последнее, что она видит, это далекий асфальт, блестящий после недавнего дождя: И свист воздуха в ушах.

Анна Евгеньевна не раз ловила себя на том, что не помнит, как она добиралась до дома. Как покупала хлеб в магазине или ехала в автобусе на дачу. Мысли словно убегали по другой дорожке, а потом она приходила в себя уже дома. Или на даче. Или с хлебом в сумке на выходе из магазина.

Женщину пугали такие моменты. Пугали и завораживали.

Но в этот раз что – то отличалось от привычного выхода из "отключки". Анна Евгеньевна не помнила, как и почему она оказалась в своем кабинете, если она в него больше не собиралась. Да еще так поздно, если судить по сгустившемуся мраку за окном. Да еще с ноющей болью в голове. Подумав о боли, женщина вдруг почувствовала, что ее плечи ужасно затекли и она с трудом может пошевелить ими. Выпрямив голову, Анна Евгеньевна ощутила колкое пламя, которое внезапно растеклось между лопаток и обрушилось вниз, разбухая и пульсируя.

Учительница застонала громче. Звук канул в пустоту, как и предыдущий.

Она зашевелилась и поняла, что сидит на стуле.

И что она крепко связана.

2.

С громким металлическим лязгом задвинулся засов на дверях, и Сашка остался один.

Это трепетное чувство забарахталось в животе, разгоняя толпы мурашек. Сашка еще немного постоял, как бы наблюдая за собой со стороны, а потом отправился в каморку под лестницей, чтобы провести там всю ночь до самого утра. До семи часов.

Сашка взглянул на свои "Командирские". Было только пятнадцать минут седьмого. Вечера. Двенадцать часов одному – полнейшее блаженство. Времени – целая куча, чтобы приготовиться к завтрашнему к семинару по литературоведению, перечитать ненавистную лекцию по медицине. И, конечно же, побезобразничать. Чувство одиночества вернулось и снова сдавило живот.

Из шуршащего пакета Сашка извлек учебники и тетради и с громким "пломп!" бросил их на стол. Неяркий свет под матовым абажуром заполнял сторожку, разгоняя мрак надвигающегося вечера по углам. Окна выходили во двор, и там было тихо.

"Сменщику – то легче:", с некоторой завистью подумал Сашка, выходя из каморки. "У него собака есть. Большая такая овчарка. Она всю ночь бегает по зданию и, фактически, выполняет всю работу за него: А я один. "

Тишина в коридоре вдруг стала гнетущей, угрожающей. Высокие потолки надменно взирали на человечка, посмевшего стать их сторожем. Скупой свет дежурных ламп лишь подчеркивал глубину коридоров, и если что – то захотело вдруг там спрятаться, то особого труда это не составило бы. Сашка облизнул пересохшие губы и подумал о том, что лучше бы сейчас чаю выпить и, вообще, поужинать. Вернуться в каморку, развернуть конспекты и проштудировать знакомый почерк, отдаляясь в памяти в институт, во вкусно пахнущий буфет, в тесные аудитории, полные людей:

Сашка вздрогнул и быстро зашагал по первому этажу, проверяя замки и запоры. А также все дежурные лампы.

3.

В затекших ладонях часто закололи маленькими иголочками, и Анна Евгеньевна заерзала ногами. Стул со скрипом сдвинулся с места. С того момента, когда она пришла в себя, стемнело еще больше. Мрак в подсобке сгущался, сглаживая очертания предметов, превращая их во что – то другое. Учительница вспомнила о скелете, глупом пластмассовом чучеле, над которым все время посмеивались восьмиклассники и которого так боялись скромные "первоклашки", приходившие сюда за гербариями и коллекциями камней. Скелет был где – то здесь, рядом.

Анна Евгеньевна заворочалась более активно, стараясь скинуть или хотя бы ослабить веревки, крепко держащие ее за локти, запястья и голени. Кто это, черт возьми, так умело связал ее? Но кто бы он ни был, этот негодяй, он никак не мог знать, что приковал женщину к стулу, который "едва дышал". Достаточно было пары крепких ударов, чтобы деревянные части разлетелись по полу. Учительница давно уже жаловалась завхозу на то, чтобы ей починили этот потрепанный стул. Старичок недовольно кривил губы и рассыпался в вечных обещаниях. Но сейчас женщина была даже рада, что в их школе оказался такой безответственный завхоз...

Анна Евгеньевна, морщась от боли в плечах и спине, приподнялась насколько это было возможно, а потом с силой опустилась на сиденье. Стул хрустнул, но не поддался. Учительница повторила движение, потом еще и еще раз. Страшное ощущение сна вернулось, когда широкая задница женщины почти не встретила сопротивления, а длинная кривая спинка с громким треском подалась назад. Тело Анны Евгеньевны совершило маленький полет и со всего размаху рухнуло навзничь, прямо на незащищенные руки.

– Бля – я – я: – заорала женщина, не в силах сдержать всплеск боли. – Ой, бля – а!. .

Она заплакала.

4.

Второй пакет был полный, набитый изнутри, похожий на самодовольного толстяка. Сашка потер вспотевшие ладони и мельком подумал, что сегодня только первый день его дежурства – так стоит ли? Но уже в следующее мгновение пальцы сами собой нашарили шуршащий полиэтилен с симпатичной женщиной на боку. Джинсы вдруг стали тесны, и Сашка машинально вцепился в ремень, дергая пряжку.

Первым, что нашарил он в пакете, стала косметичка. Парень сначала хотел взять мамину, но потом передумал и потратился на то, чтобы купить свою. Так было спокойнее и надежнее. Дома он прятал ее в своей комнате в тайнике платяного шкафа. Здесь же полированные грани коробочки смотрелись таинственно, как крем Азазелло. Сашка аккуратно поставил ее на стол и вернулся к пакету.

Тонкие, чуть щекочущие пальцы колготки снова заставили Сашку возбудиться. Сердце бешено заколотилось, со лба стекал ручеек пота. "Как бы так ненароком косметику не размазать", подумалось Сашке, и он лихорадочно провел ладонью по лбу. Колготки были одеждой капризной, поэтому на столе они оказались отдельно ото всего.

Сашка посмотрел в окно, которое он предварительно занавесил и понял, что уже наступила ночь. Непроглядная темнота затопила улицу и каждый уголок в здании, и лишь здесь хилая лампа дерзко посмела выгнать тьму вон. Сашка пересел подальше от окна, чтобы его тень не отражалась на занавеске, и снова полез в пакет. Пакет стал легче, но ничуть не похудел. Во всяком случае до тех пор, пока Сашка не извлек из него мамину черную юбку. Он отыскал ее, роясь в шкафу родителей. Юбка лежала в самом углу и казалась такой забытой и заброшенной: Наверное, раньше была мода на такие юбки – с тускло блестящими пуговицами, с шлейками для ремешка. Но теперь другое время – вот мама про нее и забыла. Так рассуждал Сашка, вытаскивая последнюю часть женского гардероба.

Последним оказался лифчик.

Сашка с сомнением повертел его в руках, потрогал пальцем белую застежку. Повозившись с бретельками и подогнав их под свои плечи, Сашка оставил кучку женского белья дожидаться на столе, а сам отправился в туалет. Там ему предстояло добыть самую главную часть сегодняшнего ночного шоу.