Теперь – четвертая и, надеюсь, не последняя история про нас с Дашенькой. Все это произошло совсем недавно, буквально пару недель назад, когда только – только карантин закончился. Напоминаю: все мои истории – реальные, и все события в них – правда.

Я уже говорил, что поставил у нас в комнате 3 фотки, где Даша обнажена по пояс. Ну, там видно, что и трусов на ней нет, но лобок и ниже в кадр не попали, и фото выглядят, на мой взгляд, скорей поэтично, чем возбуждающе. Дася там такая красотуля, что слов нет просто: волосики золотятся на солнышке, тело тонкое, округлое, загорелое – дух захватывает.

Ну и – вот, стоят эти фотки у нас, и гости, которые заходят к нам в комнату, естественно, видят их. Мы – то уже привыкли, хотя я и подловил несколько раз Дашу на том, как она любуется фотками – гордо носик задирает, и довольная такая:) А гости ведут себя по – разному: одни не замечают (или делают вид, что не замечают, а сами косятся), другие удивляются, восхищаются, расспрашивают, вертят в руках... а одна бабушкина знакомая, тетя Нюся, строго отчитала Дашу за бесстыдство. Даська моя так расстроилась, что убрала их, но через пару дней они стояли, где и раньше.

Даша вначале смущалась и старалась не попадаться гостям в одной комнате с этими фотками, а потом привыкла и гордилась, или даже сама показывала – "посмотрите, как меня Витя снял!".

И вот – однажды к нам пришел пить чай Дашин шеф, то есть её препод по живописи. Как его зовут, я говорить не буду – допустим, Иван Иваныч. Даша у него числилась едва ли не самой талантливой и перспективной, и он иногда захаживал к нам в гости. И вот – не знаю, как уж это случилось, но он забрел в нашу комнату и увидел фотки. Дашка была в это время на кухне, к счастью – а то б умерла со стыда, наверно. Впрочем, все это ей только предстояло... Иван Иваныч позвал ее. Я услышал его возбужденный голос, доносящийся из нашей комнаты, и как – то сразу догадался, что он увидел фотки и хочет поговорить о них с Дашкой. Черт подери, забыли убрать! Я давно ревновал к нему, этот старый хлыст был сама галантность и джентльменство, игриво общался со своей любимой студенткой, а на меня поглядывал насмешливо, высокомерно, как на досадную помеху. Ну, я никак, естественно, не проявлял своих чувств: от него зависела Дашкина карьера, и вообще...

В общем, я быстренько, пока Дашка не появилась, прибежал в комнату и говорю "Даша сейчас придет". Еще не хватало, чтоб они наедине говорили о ее голых фотках. Я не ошибся, разумеется: Иван Иваныч держал их в руках и внимательно изучал. Глянув на меня, он спросил – "Вы не знаете, кто делал эти фотографии?" Я улыбаюсь и говорю: "Знаю. Ваш покорный слуга". Она удивился – не знал, что я занимаюсь фотографией... и в этот момент вошла Дашка.

Дальше был разговор, не слишком приятный для Дашки. Она дернулась, ахнула, когда увидела свои фотки в руках у Ивана Иваныча, густо покраснела и стала прятаться у меня за спиной. Иван Иваныч хвалил фотографии, расспрашивал Дашку, часто ли она снимается обнаженной, интересовался моими работами – и, естественно, пришлось показать ему тот самый альбом. Он долго и внимательно изучал его – лицо у него было, как у довольного кота – потом наговорил мне кучу комплиментов, обещал устроить выставку, похвалил Дашкину пластику, живость и "чувство натуры", и вскоре свалил.

Через пару дней Дашка вернулась из института какая – то странная: неразговорчивая, нервная, на ласки не отвечала. Ну, я не приставал, зная – скоро все сама расскажет. Так и случилось: Даша, угрюмо торчавшая за мольбертом в углу, вдруг подошла ко мне, залезла на колени, глянула в глаза и сказала: "Иван Иваныч задумал серию картин и просил меня позировать ему обнаженной".

Я так и знал! Вот старый – то! Внутри прошла какая – то странная волна: и неприятно, и приятно в то же время. Я принял самый беззаботный вид, обнял Дасю и бодро говорю: "Ну и прекрасно! Твой шеф – классный художник. На фотографии тебя уже увековечили, теперь увековечат и на холсте!" – Она смотрит на меня, пытается понять, в самом ли деле я такой толстокожий, а я бодро продолжаю: "Он наверняка отлично справится с задачей, поэтому мы с удовольствием попозируем для него". – "Мы?" – удивленно переспрашивает Дася. – "Ну да. А вдруг он захочет нарисовать обнаженными нас вдвоем? А если и не захочет – я с удовольствием поприсутствую на этом процессе. Мне ведь ужасно интересно, как все это у вас, художников, получается. Я так люблю наблюдать за твоей работой, ты ж знаешь". – Я произнес это самым невинно – беззаботным тоном, а сам выразительно и как бы серьезно поглядываю на Дашку. Пару секунд мы молчали, а потом оба заржали так, что стекла зазвенели.

"Он же не пустит тебя!" – хрипела Дашка сквозь смех. Ну, тут я разъяснил ей, что мужа он не пустить никак не сможет – на то есть особые законы. А поскольку я юрист, ему будет проблематично спорить со мной об этом. Дашуня прямо расплывалась по мне от смеха. "Вот он обрааааадуется!" – говорила она, влюбленно глядя на меня.

Я не буду пересказывать, как шли переговоры с Иваном Ивановичем. Он, конечно, "обраааадовался" так, что чуть под стул не сполз. Скажу только, что после некоторых приключений ситуация разрешилась так: мы договорились, что он рисует Дашку обнаженной столько, сколько считает нужным, а я при этом фотографирую весь этот процесс, снимаю его за работой – с горящими глазами, творческим выражением лица и т. п., снимаю позирующую Дашку, краски и все – все – все, а потом все это вместе с Дашиными работами будет показано на отдельной выставке. Несколько Дашиных картин, его портреты обнаженной Дашки – и мой фотоотчет о процессе их создания.

Вот такой компромисс я придумал – и его самолюбию лестно, и Дашке защита будет, и карьера Дашкина не пострадает. А мне – то одна мысль обо всем этом – что голая Дашка будет показана на выставке во всех возможных видах – кружила голову, как наркотик. Родителям мы решили ничего не говорить – разве что в крайнем случае, если ситуация выйдет из – под контроля.

В итоге, можно сказать, все были довольны, одна Дашка нервничала, и в день первого сеанса была, как зачумленная: роняла вещи, спотыкалась, втихаря от меня пыталась курить (я ей запрещаю). Ну, я с ней поговорил, успокоил ее, приласкал – все вроде было нормально. Пришли, Иван Иваныч уже на месте, галантный такой, улыбчивый, джентльмена из себя строит, все у него уже разложено... Я раскладываю штативы и свет, Дашка стоит в дверях, раскраснелась с холода – а он говорит: "Ну, модель, раздевайся!" – "А... а где?" – робко спрашивает Дашутка. – "Да какая разница! Прямо здесь! Или тебе удобнее в коридоре?" – это он вроде шутит так, и все на меня поглядывает. Вот старый хрен, задумал себя стриптизом побаловать – а у самого глаза масляные, и руки прямо чешутся. Я молчу, раскладываю свои причендалы, только подмигиваю Дашке, дескать – не бойся, мы на коне – и Дашка, гордо вскинув носик, начинает раздеваться.

Она, конечно, стеснялась сильно, но неловкости в её движениях почти не было заметно – сказалась Крымская Школа Женственности (см. третий рассказ). Она дошла до белья, а я раскладываюсь – и поглядываю на старого хрена. Вижу – он замер, не шевелится, боится момент пропустить. Дашка тоже замерла в лифчике и трусиках, головку опускает – вижу, смелость испаряется, и говорю ей: "Дашунь, а ну – улыбочку твою фирменную, и покрасуйся маленько: первый исторический кадр". Направил свет, становлюсь за камеру, говорю – внимание, снимаю, – улыбаюсь Дашке, подмигиваю, – и она улыбнулась, снова распрямилась гордо, грудку выпятила... щелк!"Так, а теперь продолжаем раздеваться" – говорю, – "модель расстегивает лифчик... Черт подери, пяти минут не прошло, а уже получается эротическая фотосессия... " Иван Иваныч готов был, по – моему, сорвать с себя штаны – но вынужден был старательно делать солидный вид. Я говорю ему: "не волнуйтесь, Иван Иваныч, я только пару снимков сделаю, а потом вы усадите Дашку, как вам нужно, скомандуете, как свет сделать, и я вас ничем не отвлеку", – а сам Дашке подмигиваю. У Дашки наконец заблестели чертики в глазах, она картинно стянула с себя лифчик, сложила его, свесив грудки, потом посмотрела вопросительно на меня, повернулась к нам попой и очень изящно и красиво сняла трусики. Все эти моменты я снимал, начиная разбухать от возбуждения.

Дашка высвободила ножки и повернулась к нам голышом, помахивая трусиками в руке. Она все еще стеснялась, но озорной чертик уже владел ею, и она гордо выпятила вперед грудки с сосками торчком, оттопырила попку, головку набок склонила и волосы распустила – когда они у нее струятся по плечу и груди, просто сдохнуть можно, как это красиво и возбудительно. Приняла, значит, эффектную позу, и – "Иван Иваныч, мне куда?"

Старый хрен, когда обрел дар речи, усадил ее, куда хотел, мы еще минут десять налаживали освещение – и процесс пошел. Я молча делал свое дело, а внутри просто исходил кайфом от всего. И Дашеньке это нравилось и возбуждало ее, я знал.

Но я еще не знал, какую месть придумал ей старый хрен. Через 20 минут после начала сеанса дверь открылась, и в кабинет заходит чувак. "Иван Иванович, к вам можно?" Дашка дернулась, сжалась инстинктивно... "Даша, не дергайся! Петр Петрович, что вы хотели?"

И Дашка вынуждена была оставаться в той же позе, пока Петр Петрович, косясь на нее, обсуждал что – то с Иван Иванычем, не прекращавшим работать. Чувак не закрыл за собой дверь, и в комнату заглянула ещё какая – то тетя. Увидев голую Дашку, она ойкнула и закрыла дверь, но Иван Иваныч крикнул – "Да, Ольга Ивановна, что вы хотели?".

В общем, в кабинет постепенно набивалась куча народу. Голая Дашка сидела естественно и, казалось, ничего не стеснялась. Ольга Ивановна, тактичная женщина, чтоб её кто – то в ванной раком заснял, повернулась к Дашеньке и говорит: "О, да ведь это Дарья ***, наша надежда! Что, Дашенька, решила попробовать себя и в роли натурщицы? Очень красиво сидишь, молодчинка".

И чувак повернулся к Дашке – "Та самая Дарья ***? Видел, видел работы – очень хороши. Вот уж не думал, что познакомимся в такой обстановке" – и прячет сальную улыбку в усы. Ух, художники! – думаю я. Дашенька всем улыбается, говорит – "Здравствуйте, извините, что не встаю – мне Иван Иваныч не разрешает шевелиться". Нечего делать – Иван Иванычу приходится рассказывать о нашем проекте, представить меня... "Вы Дашин муж? Вам повезло, у вас такая талантливая и очаровательная жена" – говорит мне усатый Петр Петрович. Я несу всякую вежливую околесицу, как заправский светский лев. А Дашка – то моя сидит голая во время всего этого! Да уж – покруче, чем в Крыму...

Скоро чуваки сообразили, что мешают Ивану Иванычу, и удалились. "Иван Иваныч, может, дверь на защелку закрыть, чтоб вам не мешали?" – спрашиваю я. "Что вы – не понимаете, что я всем постоянно нужен?" – отвечает старый хрен, будто у него мобилки нет.

К нам заглядывали каждые 5 минут. И в этот день, и во все следующие (Дашка позировала 4 дня). Её видел голышом, по – моему, весь институт – и преподы, и однокурсники, и даже слесарь. Ну, Иван Иваныч, удружил! А Дашка, казалось, совершенно не смущалась, и во время перерыва, не одеваясь, делала гимнастику безо всякого стеснения – вытягивалась, садилась на шпагат, выгибалась голышом в самых невозможных позах, мотая сисями.

В таком виде её и застала группа студентов, пришедших к Иван Иванычу по своим делам. Они все прямо остолбенели, увидев голую Дашку на полу, растопырившую ноги волосатой киской вперед. Она, правда, тут же поднялась, вышла им навстречу непринужденно, как в вечернем платье, насмешливо так здоровается со всеми, и рассказывает, что позирует Ивану Иванычу "вот в таком интересном наряде". Пацаны пялились на неё так, будто никогда не видели голого женского тела... впрочем, правда – такого, как у Дашуньки, не видели. А она совсем рядом с ними стала – так непринуденно, будто они на переменке общаются – и спрашивает у Иван Иваныча: "Иван Иваныч, можно я отдохну – поболтаю с ребятами минутку?" Иван Иваныч опешил, да и я, признаться, тоже. Он ответил "можно, Даша, только недолго"... Я думал – неужели она пойдет голой в коридор? Но она взяла курточку, свесив грудки, когда наклонялась (я щелкнул ее в этот момент), накинула прямо на голое тело, и вышла босая в коридор, сверкая голыми загорелыми ножками. Куртка прикрывала ее чуть ниже бедер, и я представлял, что делалось с пацанами, когда они смотрели на нее.

Сам я постоял в нерешительности, а потом говорю старому хрену: "Иван Иваныч, я тоже выйду". "Выходите, выходите, верный пес" – говорит этот гений, перекладывая свои краски и не глядя на меня. "Вы, видимо, перепутали: я верный муж, а не пес" – говорю я ему и выхожу в коридор.

Точно: Дашка стоит среди ребят, у тех – лица обалдевшие, в красных пятнах, – а она что – то говорит, хохочет, двигается непринужденно – вошла во вкус! Из под куртки виднелся низ её попки. Увидев меня, она повернулась ко мне, говорит "Вить, я так устаааала сидеть там... ", и сладко так потягивается всем телом – куртка поползла вверх, выше пояса, и я увидел её пушистый лобок, а ребята – всю её роскошную попку сверху донизу. Ах ты, моя скромница – бесстыдница, думаю я, ну погоди, дома я с тобой разберусь. Сама смеется, а глазки отчаянные, озорные, чертячьи.

... В общем, вот так вот это было. Через пару дней весь институт, конечно, знал, что профессор *** рисует Дашу голой. В этом, вроде, ничего такого не было – художники привыкли иметь дело с обнаженной натурой, и в институте был даже специальный штат натурщиков, да и друг друга студенты периодически рисовали и выставляли всем напоказ – все это я знаю с Дашкиных слов. И все же... на нее оборачивались, общались с ней как – то по – новому, двусмысленно – и она тоже стала себя вести раскованнее и насмешливее. Не знаю, о чем там шептались "в кулуарах" и поползла ли за ней репутация шлюшки – но ухаживаниям Иван Иваныча все это, конечно, не способствовало, и он потом вел себя по отношению к ней совершенно обычно и нормально.

А нарисовал он ее, кстати, обалденно – очень красочно, чувственно и эротично. Сказалась атмосфера работы – если б он её, упаси Господи, трахал вместо того, чтоб рисовать – можно представить, какие бы получились картины:). А тут – и искусству выгода, и мы довольны... А вот что будет на выставке и после нее, и как Дашке там вести себя – даже и подумать страшно. Когда пройдет – отпишусь.

А когда мы возвращались с Дашкой после сеанса домой – вначале она молчала, и только глазенки горели. Я ненавязчиво говорил о всякой ерунде, а в машине обнял её, гляну в глаза и спрашиваю откровенно: "ты возбуждена?" Она молчит секунду, краснеет, а потом говорит: "а ты как думаешь?" "Я – говорю, – думаю вот что" – и массирую ей грудь. "Заяц, стонет она, я ведь не дотерплю, уже и так внутри все горит... " Вешается мне на шею, трется об меня и шепчет: "я уже давно теку, как авторучка... "

Что было дома – можно не продолжать. И так – все четыре раза. Для моей чувственной девочки эти сеансы были хоть и большим испытанием, но и большим удовольствием. Я знаю, что это называется эксгибиционизмом, и вроде как считается извращением – ну и что? Какая разница, как это называется, главное, что мы любим друг друга и нам хорошо:)

Если вы узнали в Даше свою знакомую, большая просьба – не надо трезвонить об этом по "народному телеграфу" :)