"ВСЕ МОИ ЖЕНЩИНЫ"

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. ЛЕНА

Часть 3 – я

Не стоит думать, что всё заканчивалось лишь сплетнями на общей кухне и семейными скандалами за закрытыми дверями. Порою разгорались такие бури и страсти, что "массандра" пряталась по щелям, дабы не попасть под раздачу очередной разбушевавшейся стихии! Мужья нещадно колотили своих "заbлядовавших" овечек всем, чем попадя! Соваться мирить супругов в эти моменты было бесполезно и даже опасно – могли прибить или даже пристрелить... Какой – нибудь старлей неожиданно заскочит во время дежурства домой, а там его лахудра с хмырём кувыркается в постели. А у старлея, между прочим, на боку "Макаров". А в обойме семь патронов. За глаза хватит. Обоим.

Внутрисемейные разборки – еще цветочки. Куда интенсивнее и ярче протекали события, связанные с борьбой за право обладания женским телом между несколькими конкурентами! Во, где побоища случались – будь здоров, не кашляй кровью! Молодые мужики, не поделившие бабу, мутузили друг друга беспощадно! Иногда в драке принимало участие по 5 – 6 самцов. Не потому, что все они пылали любовью к одной особе – а, так сказать, за обиженного товарища, за компанию! Или скуки ради... Набьет какой – нибудь хахаль морду претенденту, тот приводит с собой друга – и они уже вдвоем метелят первого. Очухавшийся пострадавший собирает трех – четырех корешей покрепче – и идут возвращать должок. Веселуха!

Иногда я все же ночевал у Лены, когда это было возможно. Следовало учитывать и интересы ее соседки – к ней тоже мог прийти воздыхатель, и тогда она (девушка чрезвычайно стеснительная, гы – гы!) просила Лену, чтобы не только я не оставался у нее в эту ночь, но и она сама ушла к подруге. Подобные просьбы были нечастыми, так что Ленка не возмущалась. В общем, мы старались жить мирно. А то, что так получалось далеко не всегда, ну что ж...

Всё чаще и чаще в наших с разговорах Лена спрашивала о моей жене: "Как она? Собрала ли документы? Когда приедет?". Я пытался уходить от этой щекотливой темы, но Лена возвращалась к ней снова и снова. В конце концов она сказала прямо: "У меня есть возможность продлить контракт еще на год (довольно редкая удача для служащих ГСВГ... обычно за такое хватаются обеими руками... бабы – обеими ногами). Что ей ответить начальству?. . Хочу ли я, чтобы она осталась? (имея ввиду, скорый приезд моей жены). И как будет выглядеть НАША последующая жизнь, когда жена приедет?. . ".

Я понимал, что по приезде, Вере тут же доложат о моей "холостяцкой" жизни во всех подробностях. Пытался представить, как она отреагирует. И как себя будет чувствовать Лена под взглядом моей супруги?

ПЕРЕНЕСИТЕ ЭТИ МЫСЛИ НА СОБСТВЕННУЮ МАТРИЦУ, перестаньте воспринимать написанное, как текст – И ВЫ ПОЙМЕТЕ, НАСКОЛЬКО ТРУДЕН ПРАВИЛЬНЫЙ ВЫБОР.

Я не стал уходить от ответа, оттягивать решение, и сказал: "Двоим из трех будет лучше, если ты уедешь".

Лена заплакала. Наверняка, втайне надеялась на иное.

Никогда не прощу себе того поступка. Поступил не по – мужски. Проще говоря – смалодушничал. В итоге же получилось так, что и Ленке не дал остаться, и Веру в Германию не привез. По – скотски вышло, бля! Урод моральный! Как сказать иначе?. .

... Уехать из Германии в Союз можно только раз в году – в свой законный отпуск, спустя 11 месяцев после прибытия. Но существовала одна хитрая уловка, известная практически всем: можно было вырваться, если приходила телеграмма о плохом состоянии здоровья близкого родственника – матери, отца или ребенка. Обязательно заверенная врачом и военкоматом. Такую "липу" мне соорудили в канун Нового года (подсуетился давний друг), и я с радостью рванул домой.

Дома встретил НГ и немного оттаял душой. Обозримое будущее в те дни казалось почти безоблачным, а проблемы – легко решаемыми.

Перед отъездом в Союз, электрик дома офицеров Шура Лисидзе посоветовал втихую привезти советских денежек. Сверх задекларированных:

– Возьми сотенку одной купюрой, ее прятать легче.

Вообще – то разрешалось везти не более 30 рублей. То есть выходило, мужик предлагал мне нелегальную операцию, этакую "легкую" контрабанду. Что давала лишняя сотня? Обменяв, можно было получить три сотни дойчмарок, а это были уже ДЕНЬГИ! Я решил чуть нарушить закон. Жадность фраера сгубила...

Заховал я сотенную в такое место, где не нашел бы ни один сыскарь, даже самый ушлый: у меня была австрийская зажигалка со съемным газовым баллончиком. Его я вытащил из корпуса, стольник свернул трубочкой и вставил в освободившийся паз. Даже лёжа на столе, тайник не открывал своего содержимого. Зажигалку прятать не стал, оставив на виду – "Самое открытое место менее бросается в глаза!".

В купе я оказался единственным, кто возвращался в Германию, остальные ехали туда в первый раз. Догадываюсь, что именно по этой причине в Бресте стали шерстить именно меня ("Ага! Уже ушлый, наученный! Наверняка, везет запрещенное!"). В купе зашел таможенник, моим попутчикам велел выйти в коридор, сел напротив меня и, глядя в упор, спокойно произнес:

– Отдашь сам – поедешь дальше. Не отдашь – всё равно найду. И тогда не поедешь никуда.

Три секунды я размышлял, прикидывая: найдет ли он мой тайник или нет? Спрятал – то я классно... а вдруг он, собака, прочухает?

Беру со стола зажигалку, протягиваю ему. Он недоуменно вертит в руке, поднимает глаза:

– ???

Тут до меня доходит, что лоханулся я: этот чмырь – понтарь, ни хрена бы он не нашел! Сыскарь, мать его! Взял меня на хапок – я и попался. Но переигрывать было поздно: подношу к его носу отверстие – теперь он может видеть, что внутри паза для баллончика что – то есть.

– Доставай!

– Сам доставай! – злюсь на собственную промашку. – Пинцет нужен, пальцами не достать!

– Тогда с вещами на выход! Живо!

Блин! Тащу чемодан и коробку с мини – телевизором на перрон. Соседи по купе смотрят на меня так, будто на их глазах поймали крутого контрабандиста – взгляд смеси страха с любопытством.

Таможенный зал. Один из "группы товарищей" выуживает мою заначку, другой шарит по моим чемоданам (разве что не отпарывая подкладку), третий проводит в отдельную комнату для личного досмотра. "Шпиёна поймали!", – горько смеюсь про себя. На душе, само собой, погано.

Бравые защитники вещевых рубежей нашей Родины, естественно, ничего больше не нашли – у меня и не было. Крутили, шмонали меня минут 50. Подсовывают протокол:

– Давай, подписывай быстренько, а то поезд щас отправляется, еще успеешь.

"Осталось только на поезд опаздать!", – стучит в голове. И я, НЕ ЧИТАЯ, подмахиваю документик. Лох в квадрате!!! Хватаю чемодан, коробку и бегу на перрон. Поезда нет. Начинаю тихо оhуевать. Спрашиваю, проходящего мимо, железнодорожника:

– Когда ушел "Москва – Берлин"?

– Минут 20 назад.

И моментально – тревожная мысль: "ЧТО ЖЕ я там подписал??? Специально торопили, чтобы не успел прочитать. Наверняка зафиксировали, что контрабанду нашли ОНИ, а не я отдал сам. Могли приписать вообще всё, что угодно! ВСЁ, ЧТО УГОДНО!! Вот это я вли – и – ип!".

Первый шок прошел, башка вернулась в состояние варить: "Та – а – ак, чё делать?. . Исправить ничего нельзя... значит, эту станцию проехали... . мне надо попасть в часть... на чем?. . мой поезд ушел... нужно узнавать, когда следующий?".

Иду в билетную кассу. Говорят: следующий через три часа.

"А деньги на билет? Фу – у, тут в порядке! Да, рублей уже нет, но остались неиспользованные перед отпуском марки. Хватит ли?". Считаю немецкую наличность – даже с запасом. Спрашиваю у кассирши:

– Немецкие марки возьмете?

Ха! Еще бы она не взяла валюту! Она её себе, рублями доложит. Улыбается: "Возьму".

Билет в кармане. Стою на перроне, курю. И матерю долбанных таможенников. А пуще всего – собственную дурь.

... В Д. приехал поздно вечером. Захожу в свою комнату, а там Шура Лисидзе:

– Ты где был? Мы тут все переволновались, блин!

– А чё случилось – то? Отчего паника?

– Лена ж сегодня уезжает! Поезд через два часа!

"Бля! Ленка уезжает? В Союз?! Сегодня??? Как всё говнисто!!!".

Бегу к ней. Открываю дверь: сидит на кровати, опустив голову. Увидев меня, вскакивает:

– ГДЕ ТЫ БЫЛ???

– Потом расскажу...

В комнате, кроме нее, Парин и соседка. И Лисидзе, зашедший следом за мной. Вижу на столе початую бутылку, закуску. Саня наливает всем. Выпиваем. Все молчат. В душе у меня тихий ураган. Бесшумный торнадо! Самый страшный психологический катаклизм.

"Как всё наслоилось!. . Таможня... Ленкин отъезд... Почему уезжает сегодня?! Она не говорила, что поедет сразу после нового года!".

Мужики и соседка ретируются, оставляя нас вдвоем. Уходя, Сашка напоминает: "Ребят... эээ... вообще – то пора ехать на вокзал, можем опоздать".

ВРЕМЕНИ У НАС НЕТ, прощаться придется впопыхах. Ненавижу, когда что – то приходится делать на бегу! Из головы не выходит мой прокол. Ленка чувствует, что я явно не в порядке. Да и мое опоздание говорит о том, что что – то пошло не так. Спрашивает. Не таясь, рассказываю, как было. Без подробностей, вкратце.

– Завтра же иди в первый отдел. Не жди, пока вызовут. Кайся, падай на колени. Тогда, МОЖЕТ БЫТЬ, пронесет.

Успокаивая ее, ответил, что так и сделаю. Обманул: никуда я не собирался идти, тем более – каяться и падать ниц. Терпеть не могу кого – то о чем – то просить. Да подавитесь, суки!

На вокзал ехали впятером: Лена, ее соседка, я, Парин, Лисидзе. Скорое расставание давило, будто каменная глыба. Слёзы наворачивались непроизвольно, как я не старался сдерживаться. Расклеился, признаюсь. Прятал голову, чтоб никто не видел. Ленка сидела... вся такая умершая: взгляд в Никуда, опущенные руки зажаты коленями.

И тогда я сделал ЭТО: снял с пальца обручальное кольцо и одел на ее безымянный.

"ТЫ ЧТО???", – сказали ее глаза, а не губы.

"ТАК НАДО!!!", – кивком ответил я. И уже вслух добавил:

– Прости.

... В феврале, в военкомате все собранные Верой документы, бросили в корзину за ненадобностью. Но сообщать об этом ей не стали – хотели подольше попользоваться ее связями доставать дефицитные лекарства (у нее была такая возможность). До моего возвращения она так и не узнала, что НЕ ПОЕДЕТ ко мне в Германию.

В конце января в дом офицеров наведался кагэбэшник, вызвал меня в кабинет начальника, расспрашивал о моей семье, о том – о сём. Я отвечал, не таясь – скрывать было нечего. Ушел от него с ощущением, что на днях придет приказ о моем отчислении. Но прошло четыре месяца, а все оставалось тихо – мирно. Я было решил, что инцидент на таможне спустили на тормозах. А то б тебе!

После первомайских праздников вызывает меня начальник – обсудить, как будем оформлять дом офицеров ко дню Победы. Во время разговора звонит телефон. По его ответам, по сдержанному тону догадываюсь, что речь идет ОБО МНЕ – хотя никаких фамилий и должностей он не произносит. Почуял я. Сработало что – то внутри. Сам удивляюсь. Когда он положил трубку, глядя ему в глаза, спокойно спрашиваю:

– Про меня?

Встрепенулся:

– Откуда догадался?!

Тоскливо ухмыляюсь в усы...

На сборы мне дали всего 24 часа. Самому собраться – что голому подпоясаться. А что делать со скарбом, который приобретал, готовясь к приезду жены? Пришлось аварийным темпом всё продавать подешевке, лишь бы взяли. Брали... но делали вид, что осчастливили меня. Козлы!

На "отходную – прощальную", как это полагается, времени не оставалось. Да и желания не было! Если бы уезжал по истечении срока, тогда другое дело, а тут...

Провожали целым кагалом: Парин, Лисидзе, семь – восемь корешей из числа прапорщиков и вольнонаёмных.

... На конец зимы и начало весны пришлись события, о которых расскажу в следующей главе. Не просто писать о них, но раз уж решил резать правду – матку, буду выдерживать линию.

... Через десять месяцев после моего возвращения в Союз, жена родила дочку. Я назвал ее Леной.

Версия книги с иллюстрациями на сайте автора – http://redfoxx. net/amw/all_my_womans. html