В свои во18 лет лет я был худощавым, слегка прыщавым, забитым и застенчивым девственником. Закончив школу, я по настоянию родителей усиленно пытался поступить в институт – впрочем, я и сам этого хотел, для того, чтобы не идти в армию. Я честно старался учиться, даже ходил к репетитору, и папа постоянно помогал мне в учебе, устраивая мне порки 2 – 3 раза в неделю. Он предупредил меня, что если я не поступлю, он будет пороть меня каждый день до самой армии – чтобы я "заранее привыкал к армейским будням". Исходя из этого, можно легко себе представить, какое у меня было состояние, когда я провалился на вступительных экзаменах. Что теперь делать, я не знал, и просто тупо бродил несколько часов по улицам в полном одиночестве. Конечно, к тому времени у меня уже появились гомосексуальные садо – мазохистские фантазии, но перспектива ежедневных порок, а потом ежедневного солдатского мордобоя меня совсем не вдохновляла.

Пробродив по улицам несколько часов, я перебрал в голове все возможные варианты – думал даже соврать родителям, что поступил в институт.

Но трезво рассудив, что за такое вранье меня вообще убьют, я решил во всем признаться:

Отец был просто взбешен – он полагал, что причина моего непоступления – исключительно в моей лени. Я пытался было возразить, говорил, что сейчас за поступление в ВУЗы надо платить. Но он не хотел даже и слушать, и устроил мне такую порку!. . Я вспоминаю ее до сих пор. Правда, от своего намерения пороть меня каждый день он все – же отказался. После той порки я даже вообще не получал по попе целую неделю – меня пожалели – а потом меня стали пороть, как и прежде, через каждые 2 – 3 дня.

Я и не предполагал даже, что этот мой провал на вступительных экзаменах таким кардинальным образом повлияет на мою будущую сексуальную жизнь: Естественно, через некоторое время мне пришла повестка из военкомата. Как назло, никакими серьезными болезнями я в тот момент не болел, и уже заранее стал настраиваться на то, что мне придется пойти в армию. Я даже подстригся покороче, чтобы "войти в образ", и начал усиленно заниматься спортом.

Утром, в указанный в повестке день я принял душ (как обычно, мне помог это сделать папа), одел чистое белье и отправился в военкомат. Я уже был там, и представлял себе процедуру медосмотра. Долгое стояние в трусах в коридоре в толпе таких же полуобнаженных сверстников (при этом ВСЕ мальчики пялились на попы и обтянутые плавками половые органы друг друга), потом – бессмысленная беготня по кабинетам, и унизительно – возбуждающий визит к хирургу: В прошлый раз мужчина – хирург (он осматривал меня впервые) долго ощупывал меня, сжал пальцами мои соски и спросил, не болят ли они – "А то у подростков такое бывает". Потом приказал спустить трусики, и стал ощупывать и осматривать мои половые органы.

С некоторых пор я стеснялся демонстрировать посторонним свой член. Во – первых, потому что он был у меня мягко говоря небольшим (15 сантиметров), а во – вторых начиная лет с 13 – 14 – ти у меня почему – то начала укорачиваться крайняя плоть, и к шестнадцати я уже выглядел со своей залупившейся головкой, как после частичного обрезания. Пацаны в школе подозревали даже, что я еврей (хотя евреем я не был, и никакого обрезания мне не делали). Впрочем, у нас в то время было как – то не принято смеяться над какими – либо физическими особенностями. Но все равно я чувствовал себя, раздеваясь на глазах одноклассников, неуютно. А уж когда врач повернул меня к себе задом, и ввел палец в мою попку: Единственным "плюсом" этого надругательства было то, что член мой слегка набух, и уже не казался таким маленьким. Хотя, кто знает.

В этот раз в военкомате все было несколько по – другому. Не было толп подростков, снующих из кабинета в кабинет медсестер: Кроме меня, в коридоре стояли только четверо полураздетых мужиков лет под тридцать, да еще пара ребят примерно моего возраста, и все. Я прошел в раздевалку, разделся до трусов и кроссовок, и пошел, в этот раз почти без задержек, по кабинетам. По мере своих умственных способностей я пытался "косить" – жаловался на различные недомогания, боли, и т. д. Но врачи относились к этому совершенно равнодушно – видимо, они уже давно привыкли к подобным "фокусам". Кабинет хирурга был, кажется, пятым или шестым по счету. Я зашел туда один, а не как в прошлый раз с другими ребятами.

За столом сидел тот же врач, который осматривал меня раньше. Я поздоровался и он, ответив на мое приветствие, жестом предложил мне встать на середину комнаты. Какое – то время я тупо стоял перед ним молча, а врач, делая вид, что перелистывает какие – то бумаги, то и дело с интересом поглядывал на мое тело. Наконец, принесли мое дело, из соседней комнаты вышла медсестра и обмерила меня сантиметровой лентой.

– Ну что, Валентин, – думаю, врач вряд ли меня помнил, просто он прочитал имя в моем деле, – жалобы есть у тебя?

– Нет, – обреченно ответил я, полагая, что и ему тоже жаловаться на несуществующие болезни бесполезно.

– В армию хочешь что ли? – усмехнулся доктор.

– Не, не хочу.

– Ну тогда давай я буду осматривать тебя. Может и найдем у тебя что – нибудь.

Медсестра вышла, а врач встал и подошел ко мне поближе. Он неторопясь ощупал мне горло, сказал открыть рот и показать язык. Потом потрогал меня за ушами, и повертел моей головой из стороны в сторону. Пощупал мои плечи, велел поднять руки и ощупал подмышки. Следуя его указаниям, мне пришлось, не опуская рук и заложив их за голову, делать наклоны влево – вправо, а потом попрыгать на месте, тряся своей маленькой залупленной головкой. Затем доктор снова, как ив прошлый раз, потрогал мои соски и, взяв со стола какую – то иголку, "почиркал" ею мне по животу, одновременно ущипнув меня за бок. Это не сильно меня удивило, потому что нечто похожее делала со мной когда – то и школьная медсестра – во время общего осмотра она также слегка "поцарапала" мне грудь тупой металлической ложкой (или как эта штука называется – та, при помощи которой врачи смотрят горло?).

Но это, разумеется, были только "цветочки". Приобняв меня за талию, врач подвел меня поближе к столу и, сев передо мной на стул, начал ощупывать мои половые органы, спрашивая при этом, живу ли я половой жизнью, мастурбирую ли, и так далее: Это только потом, несколько лет спустя я понял, какое удовольствие доставляют такие вопросы врачу, даже если "пациент" – всего лишь партнер по ролевой игре. Они кайфуют от того, что ставят "подопытного" в неловкое положение, смущают его (особенно – если это молоденький мальчик). А тогда я просто испытывал чувство стыда, и бурчал что – то невнятное в ответ – насчет "нехватки времени" на девушек, насчет того что "мастурбирую РЕДКО", и т. д. Хирург сказал мне повернуться к нему задом и нагнуться. Я почувствовал, как он ощупывает и раздвигает мои ягодицы руками, смазывает мне анус и вводит туда палец: В этот момент я больше всего боялся, что у меня встанет член – и я старался представлять себе разных уродов из фильмов ужасов. Этот способ сработал, и я не возбудился. И врач наконец отпустил меня из своих объятий, сказав:

– Что – то попа мне твоя не нравится. Надо будет посмотреть потом получше, может даже отсрочку

тебе дадим.

– А что такое? – спросил я.

– Ну я не знаю, это в поликлинике надо смотреть, не здесь. А тут у меня приборов даже нет таких:

Он встал со стула, снова сел за стол, и начал высматривать что – то в своих бумагах.

– Та – а – ак, – устало вздохнув, проговорил врач, – Распо – о – опов: Что ж мне делать – то с тобой, а?

Я ж сегодня занят до вечера до самого: Вот часов в семь только смогу вечером тебя посмотреть. Приходи, короче, где поликлиника наша знаешь?

Я кивнул.

– Ну вот, а зовут меня Бахметьев, Игорь Николаевич (фамилия и имя изменены – Авт. ), спросишь там, тебе скажут где восьмой кабинет мой.

Только ты это: Не говори никому, родителям особенно, что ко мне пойдешь, понял?

– Почему? – Не понял я.

– Да потому что понабегут ко мне твои предки, бабушки – тетички, и не слезут с меня потом, мол, помогите, в армию не забирайте его! Знаю я их! Короче, если я рядом с собой хоть одного твоего родича увижу – пишу тебе "годен" сразу, и все, понял меня? На фиг мне это надо:

Я пообещал доктору никому не говорить и, натянув трусы, вышел из кабинета. С одной стороны, я был окрылен перспективой отмазаться от армии, но то, что сказал мне Бахметьев про мою попу, меня сильно расстроило. Уж чего – чего, а попу я "терять" никак не хотел (так ни разу и не попользовавшись ею) ! Погруженный в свои грустно – радостные мысли, я прошел последнего врача и, разобравшись насчет прохождения комиссии, оделся и вышел на улицу:

Дома я ничего не сказал родителям – просто провалялся несколько часов на диване перед телевизором и, отпросившись, пошел в поликлинику.

Там я быстро нашел восьмой кабинет и, подойдя к двери, постучал.