– Хватит – сказала Эстрелия. – у меня голова кружится. Её отпустили и встали с постели. Флавия налила вино, и мы все выпили стоя, глядя друг на друга дикими глазами.

– А сейчас – сказала Барбара, взявшая на себя руководство, – Ты будешь обладать всеми сразу, начнем? –

Опять меня уложили на кровать. Барбара села на мою грудь лицом ко мне, Эстрелия легла между ног

, а Клорита с Флавией встали на четвереньки по бокам, обратив ко мне свои ягодицы. Барбара подала мне заранее приготовленные свечи. Я уже знал, что надо делать, взяв в руки по свече, вогнал их в нетерпеливые щели Флавии и Клориты. В этот миг Эстрелия всосала в рот мой, ещё не остывший фаллос, а Барбара пододвинулась ко мне так, что её великолепное лоно оказалось в близости моего рта. Я поднял голову и впился в него. Со стороны мы, вероятно, представляли чудовищно фантастическую картину.

Я не знаю, какое удовлетворение я доставлял своей партнёрше, но сам был удовлетворён вполне. Запах четырёх женских разгорячённых тел создавал своеобразный букет, чувственный и возбуждающий, и я отдавался этой противоестественной игре с каким – то диким удовольствием. Наконец, я излил влагу в рот Эстрелии и наша группа распалась. Мы снова сели за стол, что6ы подкрепиться, но Барбара не хотела долго отдыхать, и она затеяла новую игру.

Женщины легли на ковёр живописным крестом, обратив раздвинутые ноги к центру, я поместился в центре и должен был обладать ими по очереди. Та, на которой я закончил бы игру, считалась в выигрыше. Я, конечно, начал с Барбары, но едва я вошел во вкус, как Клорита, которая была следующей, закричала: "Эй. Хватит!". Я с сожалением покинул Барбару и лег на Клориту, здесь я долго не задержался и перешел к Флавии. Когда же я принялся за Эстрелию, то был приятно удивлён. Её упругое, ги6кое тело ходило подо мной волнами. Я так увлекся, что Барбаре пришлось поторопить меня.

Так я сделал три круга, стремясь затянуть занятную игру подольше. Но вот Клорита забилась подо мной, достигнув оргазма, и я усилием сдержал в себе желание разделить его с нею. Вскоре сдалась Флавия. Через минуту Барбара, едва не заставила меня кончить вместе с ней, но я опять сдержался. Теперь мы сражались Эстрелией. Раскрасневшаяся, довольная Эстрелия так разошлась, что Флавия с Клоритой завистливо вскрикивали, а раздосадованная Барбара кривила в усмешке рот. Когда мы достигли вершины сладострастия, Эстрелия о6вила меня руками и ногами и за6илась, как в лихорадке. Я сжимал ее ягодицы, стремясь поглубже проникнуть в её чудодейственную розу. Тут раздался насмешливый голос Игнасии: "Поздравляю тебя, Эстрелия, ты выиграла". Я вскочил и оглянулся. В дверях спальни, скрестив руки на груди, стояла Игнасия в своей обычной черной рясе, из – за её плеча выглядывала Франциска. Клорита, Флавия и Барбара застыли, уставившись на Игнасию и, машинально прикрыв, свои грешные лона руками. А Эстрелия так и осталась лежать, забыв опустить поднятые ноги, с ужасом глядя на Игнасию. Немая сцена длилась с минуту. Затем Игнасия сказала:

"Оденьтесь, приберите все и марш по кельям.

"Ты, о6ратилась она ко мне, пойдешь со мной"

У себя в келье Игнасия села и знаком пригласила меня. Я чувствовал себя неловко, но Игнасия, вдруг рассмеялась: "Что, нагнала я на Вас страху?"

– Да, что и говорить, ты появилась весьма некстати, но приди ты еще раньше, то застала бы более удивительное зрелище – усмехнулся я, еще не зная, оправдываться мне или смеяться.

– А я все видела с самого начала.

– Как, значит, ты никуда не уезжала?

– Конечно.

– Выходит я опять 6ыл актером, а ты зрителем?

– Не кипятись, ведь ты получил удовольствие? Я – тоже. Признаюсь, я люблю наблюдать такое. Клорита была великолепна.

– А знаешь, Игнасия, я узнал Клориту. Я видел ее в Мадридском кабаре.

– Правильно. Это я помогла эй укрыться в нашей обители, ибо ей угрожала тюрьма за убийство любовника.

– Ого. – Вырвалось у меня.

– А теперь отправляйся спать. Завтра я приду к тебе позировать.

Надо ведь закончить портрет.

Почти весь следующий день я увлеченно работал над портретом. После прошлой разгульной ночи я спокойно мог созерцать о6наженнyю Игнасию, чье тело когда – то не мог видеть равнодушно. К концу дня портрет был готов. Игнасия оделась и подошла к мольберту долго рассматривала картину.

– Хорошо, – сказала она, наконец. – Спасибо – Игнасия поцеловала меня, я обнял её и повлёк к постели, но она высвободилась: "Не надо, завтра ночью летания – не надо".

– Вот как? А что я должен делать на этот раз?

– УВИДИШЬ – Игнасия неожиданно подмигнула мне и удалилась.

Летания состоялась, как обычно, в молельне. На этот раз я о6наженный лежал на возвышении, а монахини по очереди садились на мой стоящий фаллос. Игнасия стояла рядом и следила за порядком и продолжительностью совокуплений. Игра кончилась на Эстрелии. Надо сказать, что летания не произвела на меня особого впечатления. Мне уже приелось, я устал выполнять свою роль.

Наконец, глубокой осенью наступил день, вернее ночь, когда я пришёл к последней монахине. Я даже не помню её имени. Я совокупился с ней два раза и уснул, а утром проснувшись, я с неожиданной радостью

Подумал, что могу вернуться домой, но радость моя была преждевременной. Франциска соо6щила мне, что я должен хорошо отдохнуть перед последней летанией. Два дня я провёл в своих апартаментах в состоянии близком к хандре. Вечером, третьего дня. Игнасия npигласила меня к себе поужинать.

Мы сидели за столом в том же будуаре, где несколько месяцев назад я впервые обладал ею. Убранство комнаты и сервировка стола были такими же, как и тогда. На стене висела моя картина. Я невольно залюбовался своей работой. Портрет получился на редкость удачным. Правда я немного польстил Игнасии, сбросив ей лет n, но мне удалось передать ироническое выражение ее властного лица и ту привлекательную женственность, и силу её тела, когда – то очаровавшего меня.

Мы ужинали, разговаривали, как старые добрые друзья, встретившиеся после долгой разлуки. Мы оба знали, что этот вечер запомнится нам и закончится в общей постели в этой келье и это придавало своеобразный оттенок нашему разговору. Игнасия сказала, что все монахини весьма довольны мной и с нетерпением ждут прощальной летании. Подвинувшись к ней, я обнял и поцеловал её, чувствуя, как вновь пробуждается во мне желание обладать ею. Взглянув друг на друга, мы встали и не спеша, стали раздеваться. Потом мы обнялись стоя, как и тогда и снова долгий чувственный поцелуй послужил прелюдией к симфонии наслаждения.

В эту ночь мы с Игнасией ещё раз прошлись по старым тропинкам сладострастия соединившись, раз пять к обоюдному удовлетворению.

– Ну, вот мы и попрощались с тобой, – вздохнула Игнасия под утро, когда мы отдыхали после очередного слияния. – Больше мы с тобой не встретимся в постели, – в ответ я молча поцеловал её.

Через день состоялась новая летания. Описать её подробно я просто не в состоянии, ибо память сохранила лишь отрывки этой невероятной оргии.

В полночь я вошёл в молельную, где уже собрались все монахини, за исключением Игнасии, отказавшейся участвовать в летании. Войдя, я увидел, что мрачный зал чудесным образом изменился. Он был ярко освещён множеством свечей. По стенам были развешены свежие ветки вишни и кипариса. Пол устлан коврами, по ним были разбросаны подушки. На возвышении под скорбным ликом Христа стоял стол, буквально ломившийся от кувшинов с вином, ваз с фруктами и блюд с разноо6разными закусками.

Подле него полукругом стояли монахини. На этот раз они ждали меня в полной готовности – все обнаженные, и это меня как – то смутило. Ведь я ещё не видел их всех сразу, в такой близости и раздетыми. Обведя их взглядом я встретил лукавые взгляды и горящие глаза. Франциска о6ратилась ко мне: "Мы собрались здесь в последний раз, чтобы проститься с тобой. Подкрепись вином, ибо тебе понадобятся сегодня все твои силы. Я последовал их совету. Монахини, как видно подкрепились заранее. По знаку Франциски женщины окружили меня кольцом. "Сейчас ты будешь

Обладать всеми по очереди", – сказала Франциска, заняв своё место в конце шеренги. Не успел я рта раскрыть. Как все женщины повернулись ко мне спинами и разом согнулись, упершись руками в колени. Теперь меня окружало кольцо, сверкающее белизною ягодиц. Я долго колебался. Сбросив хламиду, я подошёл к первой попавшейся женщине, прижался к её заду чтобы фаллос, почувствовав прикосновение – возбудился. Он не заставил себя ждать, и я направил его в ожидающее лоно. Что было потом я плохо помню.

Связанность и последовательность событий ускользнула от меня. Вот я стоя пью вино, окружённый хохочущими монахинями. Флавия лезет ко мне целоваться... Я бегу за Бар6арой, кто – то подставляет мне ногу и я падаю. Тут же целая дюжина женщин наваливается на меня, и я чувствую как они попокрывают моё тело поцелуями. Я лежу навзничь моя голова на чьих – то коленях. На мне подпрыгивает пышная Аврора. Придавленный – нских тел, я кусаю чьи – то ягодицы. . В моем рту чья – то грудь я сосу и кусаю сосок и чувствую, как кто – то кусает мой фаллос... . Женщины по очереди сосут мой фаллос, а стоящая рядом Франциска в перерывах обильно поливает его вином из кувшина...

Открыв глаза, я увидел перед собой ягодицы женщины лежащей поперёк меня. Я был буквально завален грудой голых женских тел и я лежал на чьих – то 6есчувственых телах.

Голова моя находилась на чьём – то животе, одна рука зажата между чьих – то бёдер, вторая лежала на чьей – то груди. Пошевельнувшись, я вствовал, что мой фалосс кто – то держит во рту. С великим трудом я выбрался из кучи спящих мёртвым сном женщин и, шатаясь, поднялся на ноги. Косые лучи утреннего солнца освещали дикую картину. По всему залу в самых разнообразных позах раскинулись голые тела. Ковры были в винных пятнах, тут и там валялись кружки и остатки еды. Стол был опрокинут, кувшины побиты. Возле помоста на полу спали, обнявшись Франциска и Доминика. Каждая держала в руке конец свечи, всунутый между ногами подруги. Запах женских тел мешался с запахом винных паров. Голова моя гудела, все тело ломило, глаза застилал туман. Каждое движение

Причиняло мне боль, но всё же, переступая через руки, ноги и головы я пытался найти свою рясу, но, махнув рукой, я отправился к себе голым.

В дверях стояла Игнасия, по обыкновению, вся в чёрном. По её6ледному лицу I с обведённой синевой глазами, я понял, что она не спала в эту ночь и была единственным зрителем этого грандиозного спектакля. Игнасия протянула мне серебряный кубок: " Выпей!" Я осушил кубок, даже не поняв вкуса напитка и почти сразу же почувствовал себя лучше. Взяв меня за руку, Игнасия повела меня в баню. Там, скинув рясу и

Оставшись в одной нижней рубашке, она сама вымыла меня. Насухо вытерев, она уложила меня на лавку и смазала всё тело какой – то резко пахнущей мазью. Только тут я разглядел всё свое тело. Оно было в синяках и кровоподтёках. Кое – где виднелись следы зубов. Мой многострадальный член чудовищно распух и посинел, он ныл тупой болью. Игнасия усадила меня на стул и опустила фаллос в кувшин с тёплым молоком. Так я сидел полчаса, равнодушный ко всему, чувствуя, что вот – вот потеряю сознание. Игнасия оделась и села рядом, молча, гладя меня по плечу.

Потом она отвела меня в мою спальню и уложила в постель, предварительно дав мне выпить ещё один кубок. Я заснул, едва коснувшись головой подушки. Проснулся я ночью, обнаружив возле кровати стол с едой, поел

И тут же услнул опять. Я спал почти двое суток и, когда проснулся окончательно, почувствовал себя, на удивление, бодрым и здоровым. Поднявшись с постели, я оглядел свое тело. Синяки, раны совсем исчезли, фаллос не болел и приобрел свой естественный вид. Возле кровати, на стуле лежала моя мирская одежда, почищенная и выглаженная. Одевшись, я почувствовал неловкость и стесненность в движениях, не смотря на то, что брюки оказались мне широки. Так я похудел за эти месяцы. Я взглянул в зеркало, на меня смотрел бледный, худой человек с бородой и усами (я ни разу не брился здесь) в гостиной меня ждал завтрак.

С аппетитом позавтракав, я хотел, было уложить свои вещи, но оказалось, что они уже уложены. Чемодан холсты и ящик с красками были перетянуты новыми ремнями.

Появившаяся Франциска сказала мне, что сегодня ночью меня отвезут на станцию. День я провел сидя на веранде в кресле и наслаждаясь последним теплом неяркого осеннего солнца, оглядывая окрестности. Вот и закончилась моя эпопея. Я покидал обитель наслаждения. Кто – то заменит меня? Я искренне сочувствовал этому человеку. Ужинал я с Игнасией. Она вскоре заметила, что я должен сохранить всё со мной происшедшее в глу6окой тайне. Я ответил, что об этом она могла бы и не просить.

Палладия со Стефанией взяли мои вещи и мы вышли во двор. У ворот черной шеренгой стояли монахини. Поодаль стояла телега, запряжённая парой лошадей. Игнасия обняла и поцеловала меня, крепко прижав к своей груди. В последний раз я вздохнул её волнующий запах. "Прощай", тихо сказала она и подтолкнула меня к шеренге женщин. Я пошел вдоль неё, обнимая и жалко целуя каждую. Ночь была тиха и темна. Teлeгa неторопливо двигалась среди почти невидимых кустов. Лошадьми правила Палладия. Мы молчали. Через два часа показались огни станции. Не доезжая до нее несколько сот метров, Палладия остановила лошадей "Дальше я не поеду, тебе самому придется донести вещи".

– Я понимаю, спасибо.

– Прощай.

Палладия выгрузила мои вещи.

"А это что"

"Корзина с едой, в дороге пригодится.

– Ну что же, прощай, Палладия. Спасибо еще раз.

Мы поцеловались и она сразу же уехала. Подождав, пока стук колес утихнет вдали, я направился на станцию, с трудом таща свой багаж. Вскоре подошел Мадридский поезд. Разместившись в пустом купе, я развязал ремни и открыл чемодан, собираясь достать книгу, ибо спать мне совсем не хотелось. Открыв чемодан, я замер в изумлении моих вещей в чемодане не было. Он был полностью загружен ДЕНЬГАМИ. Крупные ассигнации были аккуратно связаны в пачки и сложены рядами, в испуге, захлопнув крышку, я огляделся. Я был один. Холодный пот выступил у меня, я запер купе и при тусклом свете фонаря пересчитал деньги. Их оказалось 200 тысяч. Да, плата была щедрая. У меня голова пошла кругом. Сомнения, могу ли я принять этот дар, не долго мучили меня. И спустя полчаса я уже строил планы своей дальнейшей жизни на прочном фундаменте монастырских денег.

Расплатившись с долгами в Мадриде, я уехал в Барселону, бросил свои бесплодные занятия живописью и купил долю в довольно выгодном деле. Удача сопутствовала мне, и уже через три года я оказался единственным влаладельцем процветавшего торгового дела. И на столько разбогател, что без видимого ущерба мог возвратить монастырю его деньги, что я и сделал, отправившись туда однажды с большими предосторожностями.

Старушка Росита была еще жива и устроила мне встречу с Франциской, хотя я надеялся, что увижу Игнасию. Взять деньги Франциска отказалась, но я насильно вручил ей свёрток с суммой вдвое больше, чем было в моем чемодане, сказав: "Ведь я имею право пожертвовать на благородные дела, не правда ли?" Франциска улыбнулась: "Ты пожалуй прав. Ведь 17 твоих детей находятся в разных приютах и им нужна будет помощь".

– Как?! Что ты сказала? – и зашатался от этих слов.

– Да, – спокойно продолжала Франциска, – 17монахинь понесли от тебя и благополучно разрешились. У тебя теперь 11 дочерей и 6 сыновей.

Я все ещё не мог опомниться, тогда я ещё не думал о таком исходе.

– А кто же?

– Многие... Флавия, Барбара, Кира, Эстрелия, Лаура, Антония да разве всех перечислишь. –

– А где же дети?

– Мы их обычно устраиваем в приют и помогаем деньгами. Разыскивать им тебя нет смысла. А теперь прощай.

Франциска ушла, а я еще долго думал о несчастных детях, которые никогда не узнают, кто были их родители, и кто произвел их на свет.

Через два года после посещения монастыря и встречи с Франциской, я женился на молодой вдове одного промышленника и мой капитал ещё больше вырос. Жена моя красотой не блистала, но была хорошо сложена и в её лице и во всём сильном, не лишенном грации теле, угадывался пока ещё не разбуженный, но не заурядный темперамент в чём, в чём, а уж в этом я разбирался досконально. Первая же брачная ночь подтвердила моё предположение. За месяц я обучил её всему тому, чему в своё время обучился сам с помощью наставниц.

Поначалу, охваченная ложным стыдом, жена с некоторым недоверием шла навстречу моим желаниям, считая мои прихоти не совсем приличными. Но я убедил её в несоотоятельности её опасений, а когда я однажды стал ласкать ртом её чистое, надушенное лоно, волна наслаждения смыла последнюю плотину сомнений. С тех пор она превратилась в нежную, страстную подругу, безраздельно служившую мне. Она сама выбирала способы удовлетворения нашей обоюдной страсти, и часто мой фаллос проливал росу не в ее лоно, а в нежные горячие уста, что в первый раз вызвало у нее отвращение.

Однажды, спустя много лет, когда две наши дочери вышли замуж, а старший сын получил звание майора, мы с женой были в Мадриде и попали на вернисаж, где продавались картины художников всех категорий. Моё внимание привлекла толпа перед каким – то полотном. Подойдя ближе, я едва не вскрикнул – это был портрет Игнасии, написанный мной.

Ясно было одно, что Игнасии нет уже в живых. Знатоки спорили перед картиной, восхищаясь и критикуя ее, негодуя и усмехаясь, но все сходились в одном: картина принадлежит кисти выдающегося художника фламандской школы. Я стоял в этой толпе, грустно улыбаясь и думая о том, что меня признали слишком поздно. Я разыскал хозяина картины и протянул ему чековую книжку, предложил самому поставить сумму. Я подписал чек не глядя и распорядился доставить картину мне. С тех пор она висит в моей спальне. Под взглядом Игнасии мы с женой предавались утехам до глубокой старости. Жена умерла 63 лет от роду после того, как я два раза овладел ею по её просьбе.

И сейчас, когда я пишу эти строки, я чувствию на себе спокойный взгляд давно умершей женщины. Подняв глаза, я вижу её прекрасное тело, воспоминания о котором ещё хранят мои руки и гу6ы – это Игнасия.