Произведение пришло к нам в виде потрёпанной распечатки из 60 – 70 годов прошлого века и было восстановлено практически вручную.

Однажды в Моей жизни наступил вынужденный отдых. Так как я был стеснен в средствах, то посчитал, что отдых в маленькой деревушке несколько дешевле мне обойдется, чем в таком городе, как Мадрид. Кроме того, я надеялся заработать писанием портретов местных жителей.

Приятель посоветовал мне выбрать одну глухую деревушку, где он сам был однажды, и даже дал адрес одной старухи, у которой он жил.

И вот, в начале мая я сошел с поезда на станции, километрах в пятидесяти от которой находилась моя деревня, багаж мой был невелик

– чемодан с одеждой, ящик с краской, складной мольберт и сверток холста. За несколько реалов я нашел телегу до деревни. Мрачный крестьянин осведомился, не податный ли я инспектор, но я поспешил успокоить его и вскоре уже трясся в телеге, катившей по окаменевшей дороге. Возница мой был не из разговорчивых, и никто не мешал мне осматривать окрестности и наслаждаться чистым и свежим воздухом.

В деревню мы приехали под вечер – при свете заходящего солнца я увидел всю ее с вершины небольшого холма – дюжина мелких домиков, лепившихся по склону пологой горы, маленькая церковь, ветряная мельница поодаль. Место было очень живописное. Гора поросла кудрявыми кустарниками. Почти вплотную к деревне подступили виноградники, а за ними виднелись небольшие рощи...

Моя хозяйка Росита оказалась приветливой горбуньей, которой с одинаковым успехом можно было дать и 90 и все 100 лет. Она предоставила в мое распоряжение одну из двух маленьких комнат своего домика, приткнувшегося к самому краю деревни, и за 150 реалов в месяц обещала кормить меня всем, чем я пожелаю. Но я желал немного молока, хлеба, мяса и вина. Так что мы остались довольны друг другом.

Наутро, отменно выспавшись и позавтракав, я отправился осматривать местность. Прежде всего, я забрался на самую вершину горы. Чувствовал: я себя прекрасно, словно здешний чудесный воздух влил в меня новые силы. Ничуть не утомленный, я огляделся вокруг. Видневшаяся внизу деревенька в косых лучах утреннего солнца казалась игрушечной. К югу уходили поля и виноградники, перемешавшиеся кудрявыми тропами. С севера тянулись пологие холмы, частью голые, частью поросшие кустарником. Невдалеке на вершине конусовидного холма, возвышались 6елые стены и крыши монастыря. Вдоволь налюбовавшись, привлекательным, видом окрестностей, я спустился с горы и направился к монастырю. Со мной был мольберт и карандаши, я решил сделать несколько набросков.

Я зарисовал издали холм с монастырем и часть деревни. От работы меня оторвал колокол деревенской церквушки, который звонил полдень, ему откликнулся басовитый колокол монастыря, вернувшись домой, я поспел как раз к обеду. За столом словоохотливая старуха с любопытством, свойственным старым людям, расспросила меня обо всем: кто я, И что я, чем я тут занимаюсь. И где живу. Посмеявшись, я удовлетворил ее любопытство. И в ответ она не преминула мне поведать все дела чуть ли не всех жителей древни до пятого колена и наболтала еще много всякой чепухи. На следующий день я отправился в дальнюю прогулку и оказался неподалеку от монастыря. С его холма должен был открыться прекрасный вид.

Я поднялся на холм, но, зная понаслышке строгие монастырские порядки, решил не подходить близко к стенам и устроился под большим вязом на склоне, достал альбом и погрузился в работу. Вскоре, однако, какое – то чувство опасности заставило меня оглянуться. Вокруг не было никого. Но неприятное ощущение, что за мной следит, не покидало меня, и я спустился вниз. Весь день я бродил среди виноградников, в тенистых рощах и наполненных солнцем лугах, невольно поддаваясь очарованию буйно зеленеющей природы. Изрядно устав и проголодавшись, в сумерках я подошел к своему домику. На крыльце я едва не столкнулся с какой – то женщиной, выходящей из дома. Одетая в длинный тёмный плащ; в чёрной шали, она быстро проскользнула мимо меня и исчезла за углом дома.

Старуху Роситу я нашел на кухне. Она торопливо принялась мне объяснять, что к ней приходила соседка попросить немного сыру, но я махнул рукой и отдал должное ужину, который уже ждал меня. Вино было отличное, я выпил больше, чем требуется, чтобы оценить качество, поэтому. Едва встав из – за стола, я почувствовал, что меня неодолимо тянет ко сну. Я не стал противиться этому желанию, тут же лег в постель и уснул.

Открыв глаза, Я увидел над собой вместо деревянного, почерневшего от времени потолка. Каменный открытый свод. Я сел и удивленно осмотрелся. Я был в небольшой комнате, больше похожей на тюремную камеру.

Постель, на которой я сидел, приткнувшись к одной стене, так как у противоположной стены стоял деревянный некрашеный стол и простой табурет. Сквозь узкое, под самым потолком, окошко, попадали косые лучи солнца. В углу виднелось деревянное распятие.

Встав с постели, я увидел, что на мне надета длинная рубаха без ворота, сотканная из голубоватой холстины, Вся моя одежда исчезла. Я подошел к двери и толкнул ее, но она не поддалась. Дверь была сделана из толстых дубовых досок и открыть её нечего было и пытаться. Тут мое удивление сменила тревога. Где я и почему заперт? Что со мной случилось? Мой взгляд упал на распятие и меня осенило. Да, ведь я в монастыре. Я поставил стол к окну и, забравшись на него, взглянул наружу. Так и есть, я увидел часть двора, мощенного белыми каменными плитами высокую стену с башнями. За стеной вдали виднелась знакомая гора, подле которой виднелась моя деревня. Так и есть, я в монастыре! Но от этого открытия загадок лишь прибавилось – как я сюда попал и зачем?

Я прислушивался. До меня не доносилось не единого звука, кроме шелеста деревьев под окном. Я спрыгнул со стола и, дойдя к двери, стильно постучал в нее кулаком. И снова ответом мне была тишина. Оставалось, одно – ждать. Я прилег в постель – грубый топчан с тюфяком. Прошло, вероятно, больше часа моих часов, как и вещей, в келье не было, а

это была именно она. Прежде чем я услышал за дверью тихие, легкие шаги. 3вякнyл засов, дверь отворилась и вошла тёмная фигура в черной рясе. Спущенный капюшон почти полностью скрывал лицо. Поклонившись со сложенными на животе руками, фигура заговорила, и лишь по голосу я определил, что передо мной женщина. Выходит, монастырь женский. Это уже было совсем странным. Монахиня сказала тихим бесцветным голосом:

"Сеньор, мать настоятельница ждёт вас к себе. Одевайтесь и следуйте за мной" – Не успел я ответить, что мне не во что одеться, как в келью вошла еще одна монахиня в таком же одеянии, как и первая. В руках у нее был сверток, который она молча протянула мне. Это оказалась, черная ряса, кусок веревки вместо пояса и сандалии.

– Но где моя одежда? – спросил я. Монахини помолчали, пожав плечами, и я облачился в новое непривычное одеяние. Больше всего меня смущало отсутствие какого – либо подобия штанов. Решив не задавать больше вопросов, ведь у настоятельницы должно было всё выясниться, я молча последовал за своими провожатыми.

Мы прошли длинным сумрачным коридором, с одной стороны которого были двери, а по другую узкие высокие окна. Затем мы миновали небольшой полутёмный зал, поднявшись на второй этаж, остановились перед внушительной дверью мореного дуба, украшенного резьбой. Одна из монахинь негромко постучала. "Входите, – раздался голос за дверью. Монахиня открыла дверь и отступила в сторону, пропустив меня. Я вошел в комнату, которая отличалась от моей лишь несколько большими размерами, да и отсутствием постели.

В углу отсвечивало серебряное распятие. На столе лежала толстая библия в богатом переплете с застежками. Все это я рассмотрел после, в первую минуту, моё внимание привлекла фигура женщины, стоявшей посреди комнаты. На ней была черная ряса, но подпоясанная не верёвкой, а серебряным поясом. На груди висел внушительный серебряный крест на цепочке. Голова женщины была покрыта черным платком, туго затянутым на лбу и крыльями, спускавшимися к полу. Вся фигура настоятельницы, в сочетании со строгим интерьером произвела мрачное впечатление.

Настоятельница обратилась к, моей провожатой: "Сестра Франциска, позаботьтесь о завтраке для синьора". "Слушаюсь" – прошелестела сестра

Франциска и ушла. Меня поразил необычно красивый голос настоятельницы.

Между тем она села у стола и жестом пригласила меня сесть тоже. Я опустился на табурет против нее. С минуту мы разглядывали друг друга. Настоятельница была на вид лет 40, но на ее лице не было заметно ни морщин, ни той дряблости, которая неизбежно проявляется у женщин в определенном возрасте. Ее темные глаза смотрели пристально. Наконец она нарушила молчание, и снова ее удивительной красоты голос смутил меня и очаровал.

"Сеньор Мигель, ты, конечно, весь во власти неумения и удивления не дожидаясь твоих вопросов, я все тебе объясню. Откуда – то она достала янтарные четки и принялась перебирать их длинными сильными пальцами белых холеных рук. "Ты находишься в монастыре Святой Барбары. Замечу сразу, что твое местонахождение знает вне стен монастыря только один человек, но это все равно, что не знает никто.

Внезапная догадка мелькнула у меня. Связав воедино темную фигуру на крыльце, смущение Роситы и мой глубокий сон после ужина, я сказал:

"Уж не добрая ли это тетушка Росита?" "Ты прав, она давно наша верная служанка в мирских делах. Она помогла нам и на этот раз. Все твои вещи здесь Росита скажет соседям, что ты уехал. Искать те6я не будут, так что для мира ты вроде бы исчез. С твоих губ готовы сорваться вопросы, зачем ты здесь? Я предупреждаю их. Слушай – меня зовут мать Игнасия я настоятельница этого монастыря, исповедую новую религию истинных невест господа нашего. Наша плоть и дух принадлежат ему. Молитвами мы просим его взять нас и явить нам свое благоговение и ниспослать своего избранника, дабы мы могли приобщиться к небесной благости.

Господь услышал наши молитвы и послал нам избранника. Это ты, синьор

Мигель. Забудь на время мирские дела и устремись помыслами к божественному предначертанию, уготовленному тебе. Мы взяли тебя в монастырь тайком, дабы любопытствующие глаза непосвященных не осквернили взглядами небесного посланника на его пути к благостному деянию". Признаться пока что я ничего не понимал в этих туманных объяснениях. Пришлось перебить плавную красивую речь Игнасии: "Простите, мать Игнасия, я все – таки не совсем понимаю, что именно я должен совершить?"

"Сын мой, ты должен передать нам любовь и благотворение властителя нашего, совершить великое таинственное причастие... Поразмысли на досуге над моими словами и истина откроется тебе", – слегка улыбнувшись, сказала Игнасия. – А теперь иди, сын мой, тебя ждет завтрак.

Сестра Франциска отвела меня обратно в мою келью, где на столе, покрытом белой скатертью, уже был сервирован завтрак. Я был приятно удивлен, что блюда, поданные мне, сделали бы честь лучшим ресторанам Мадрида. Лишь грубоватая посуда напоминала мне, что я нахожусь в монастыре. Франциска оставила меня одного, и я не замедлил приступить к завтраку. Он был великолепен: цыпленок рыба, фрукты и бутылка ароматного старого вина. В довершение всего Франциска принесла кофе. Когда я покончил с завтраком, Франциска унесла посуду.

Дверь закрылась, и я опять остался в одиночестве. Я лег на постель и стал размышлять над словами Игнасии, пытаясь понять, какую роль отвели мне в этой божественной комедии. Но сытный завтрак и прекрасное вино таки взяли свое, и я немедленно задремал. Разбудила меня также Франциска, которую я стал уже узнавать по острому подбородку и тонким губам, видневшимся из – под капюшона. Она принесла обед, который был, не менее великолепен, чем завтрак. Но съел я его без аппетита, ибо мне стало надоедать непонятное пока заключение. После обеда я хотел отдать дань традиционной сиесте, но тут вошла Франциска с библией в руках – той самой, которую я заметил на столе у Игнасии.

Мать – настоятельница посылает тебе эту би6лию, дабы помочь тебе познать истину божественного предначертания, укрепить твой ДУХ – проговорила Франциска своим чуть слышным голосом. Положив книгу на стол, она вышла. Читать библию мне вовсе не хотелось, но меня одолевала скука. Тогда я взял книгу, решив, что чтение божественных откровений поможет мне быстрее заснуть. Но когда я отстегнул застежку и раскрыл книгу наугад, сон мгновенно отлетел от меня. Это была не библия, да и вообще не книга, а альбом с открытками – с теми парижскими карточками, которые показывают лишь в мужском обществе, да и то По – секрету. Уж этого я никак не ожидал.

Я перелистал альбом от начала до конца, перед моим взрослым взором мелькали обнаженные мужские и женские тела, сплетенные друг с другом в самых различных, порой невероятных позах. Я не был пуританином и, хотя раньше и не интересовался подобными видами искусства, сейчас это производило на меня ошеломляющее впечатление. Мои руки дрожали, во рту пересохло, лоб покрыла испарина. Все мое тело свела судорога животной похоти, разожженной искусственно воображенными сценами любви. Я отбросил альбом, но через минуту снова потянулся к нему, как больной к наркотику.

Вновь перелистывая, его я размышлял, каким образом такая вещь могла оказаться и лежать у настоятельницы и зачем она мне ее передала. И тут меня пронзила мысль настолько простая, что даже я рассмеялся над собой и своей глупостью, как я не ПОНЯЛ все сразу?! И не зря выходит, друзья называли меня иногда телёнком. Слова настоятельницы представились мне в другом цвете, в своем откровенном смысле, и все встало на свои места. И все же мне было не по себе. Чудовищность моей догадки давила меня. Я не заметил, как наступил вечер. Звякнул засов. С зажженной свечой в руках вошла Франциска "Мать настоятельница ждет тебя к ужину". Я испытывающе взглянул на нее, пытаясь понять в её лице подтверждение моей догадки, но лицо женщины было бесстрастно. Я молча последовал за ней. Игнасия ждала меня, сидя в своей унылой келье, слабо освещённой двумя свечами.

– Открылась ли тебе истина, сын мой? – спросила она, когда дверь за Франциской закрылась.

– Открылась, мать Игнасия, – с нервным смешком ответил я, не зная как себя вести.