Я лежала у себя в клетке, когда Лиза вошла в мою комнату и включила свет. От яркого света глазам стало больно, и я быстро заморгала, чтобы привыкнуть. Вчера Лиза и её муж Том похитили меня, и сейчас, похоже, в моей дальнейшей жизни не предвиделось ничего, кроме боли, унижения и услужений. От толстенного пенис – кляпа болела челюсть, плечи ныли из – за рук, всю ночь завёрнутых за спину, и спина тоже болела – оттого, что на полу своей клетки, своего нового дома, мне приходилось лежать в скрюченном положении.

Всякий раз, когда я об этом думала, на глаза наворачивались слёзы. Этой ночью я почти не спала из – за дискомфорта, причиняемого огромной затычкой в заду. Не помогало и то, что я тужилась изо всех сил, пытаясь её вытолкнуть. И потом эти ёбаные зажимы. Туго затянутые у меня на сосках, они соединялись коротенькой цепью. Если я лежала совсем не двигаясь, то могла довольствоваться лишь чувством онемения в сосках, но малейшее движение напоминало о них резкой болью. Я даже не буду говорить о том, что унизила себя окончательно, после того, как много часов терпела, но всё – таки описалась под себя. Меня, конечно же, мало утешал тот факт, что выбора у меня не было.

Из одежды на Лизе не было ничего, кроме сапог на высоком каблуке, и с собой она принесла две чашки и сумку. Она начала ходить по комнате, радостно цокая шпильками и напевая какой – то незнакомый мне мотив. Я продолжала лежать где лежала. Не пошевелила и пальцем. Шевелиться было больно, да и сил не было. Я вымоталась до того, что даже не поинтересовалась, что она делает. Лишь надеялась, что она не станет меня трогать. Но, конечно, я понимала, что рано или поздно этим и кончится. Эта женщина пугала меня; что – то такое было в её глазах. Я начала дрожать.

Закончив свои приготовления к чему бы там ни было, она подошла к моей клетке. Когда она наклонилась, её почти чёрные волосы скатились вниз, свесившись вокруг головы. Она заправила их за правое ухо, когда заговорила со мной – таким тоном, будто общалась со своей десятилетней племянницей. Хотя больше было похоже, что она разговаривала со своей собакой.

– Проснись и пой, засоня, – проворковала она.

Она сняла замок с поводка, обвитого вокруг прутьев дверцы, после чего отперла саму дверцу. Она дёрнула за поводок, и мне ничего не оставалось, кроме как встать на колени и на коленях же выползти из клетки. Она с видимым удовольствием смотрела, как я кряхчу и постанываю в свой кляп, двигая затёкшими членами.

– Ой, неужели нашей потаскушечке плохо спалось?

Она говорила отвратительным сюсюкающим тоном, и, исполнившись отвращения от того, что со мной так обращаются, я подняла голову и посмотрела на неё. Едва лишь сделав это, я заметила в её глазах блеск и немедленно уставилась обратно в пол.

– Сколько раз тебе ещё говорить, что в глаза существам высшего порядка смотреть нельзя, пизда ты тупая, вонючая? Ну что, блядина, кажется, тебя снова есть за что наказать.

Сучка – садистка явно этому обрадовалась. И я знала, что когда она назвала меня "вонючей пиздой", то намекала на тот факт, что я описалась. От стыда я зажмурила глаза и еле слышно вздохнула в свой пенис – кляп. В этом вздохе растворилась часть моей решимости. Я так устала, так хотела пить и есть, что мне было всё равно – ну, на тот момент. О, как быстро я забыла боль от жокейского стека вчера вечером.

Я стояла на коленях, ожидая дальнейших действий Лизы. Она лишь стояла и смотрела на меня, видимо, выдумывая мне наказание.

– Ладно, потом разберёмся. Пока что надо накормить нашу собачку, правда?

С этими словами она потрепала меня по бритой голове, как действительно какую – то собаку. Я ощутила себя униженной ещё более. Просто сидела там и смотрела в пол перед собой. Попу всё ещё распирала затычка, и зажимы беспощадно впивались в соски. Из всего этого просто должен был быть какой – нибудь выход. Просто обязан.

Взявшись за поводок, она отвела меня к двум мискам, которые принесла с собой. В одной было немного воды, а во вторую был насыпан сухой собачий корм. На ярко – голубых боках мисок была выведена надпись "секс – рабыня". Я замерла на полпути, со страхом глядя на миски, и при мысли о том, что сейчас придётся есть собачий корм, часть решимости вернулась ко мне. Лиза похлопала меня по затычке в заду, вынудив меня сморщиться от боли, и заговорила.

– Окей, секс – рабыня, сейчас я сниму с тебя кляп, чтоб ты поела. Ни единого слова я слышать не желаю. – Она схватила мой поводок ещё крепче и потянула к себе, попутно повышая голос. – НИ СЛОВА! Сучьей поблядушке всё понятно?

Хоть бы они не спрашивали всё время, понимаю ли я. Конечно, понимаю, я же взрослый человек, разумный человек, если уж на то пошло. Да, я – человек! Я умная, работящая женщина! Я отлично разбираюсь в бизнесе. Карьера моя идёт в гору. Я приказала себе сосредоточиться на этой мысли. Нельзя, чтобы они промыли мне мозг и убедили в том, что я и есть та самая секс – рабыня, которую они хотят из меня сделать. Подумаешь, сочиняла порнорассказы со всякими подобными сценами! Это же всё фантазии. ФАНТАЗИИ! Это последнее слово диким эхом отдалось в голове. Я ощутила, как она сильнее тянет за поводок.

– Всё. Ли. Понятно. Этой. Рабыне?! – сквозь зубы произнесла она. Видно было, что она не на шутку разозлилась.

Я медленно кивнула, не поднимая от пола глаз. Неужели я так вывела её из себя простой заминкой с ответом? Или это лишь тактика, чтобы ещё сильнее меня запугать? Ибо вместо этого она лишь разбудила во мне любопытство... и злость. Хули она – то так кипятится, это ж не её похитили из комфортабельного дома и привезли сюда, силой заставив вести рабскую жизнь? Я сощурилась от ненависти, глядя на собачий корм. Интересно, как ей понравились бы такие мысли, подумала я – и на мгновение, даже в таком положении, мне даже стало немного легче.

Лиза начала грубо расстёгивать сбрую моего кляпа. Я услышала, как она отпирает висячий замок, и после этого натяжение ремней ослабло. Тут же я испытала ни с чем не сравнимое облегчение. Оно затмило даже боль от анальной затычки. Я вздохнула и, как только Лиза вынула кляп, начала двигать затёкшей челюстью, чтобы хоть как – то её расшевелить. Кажется, я уже говорила, что с толщиной кляпа был явный перебор?

– Теперь у рабыни – мокрощёлки 15 минут на то, чтобы сожрать пищу и выпить воду. Приступай!

С этими словами она пригнула меня к миске с кормом. Он находился от меня в паре дюймов, и от запаха меня чуть не стошнило. Я переключилась на воду и начала судорожно лакать её. Я изнывала от жажды. Со скованными за спиной руками пить было трудно, но я старалась как могла. Внезапно я ощутила, как меня тянут за поводок вверх, и до воды было уже не дотянуться. Я простонала с досады, ибо даже близко не подошла к тому, чтобы утолить жажду.

– По – моему, рабыня, пора поесть как следует. Хватит воду лакать. Мы же хотим, чтобы ты была красивым и здоровым животным. Мы же не хотим, чтобы ты умерла с голоду, правда? – и снова потрепала меня по голове, точно собаку. Этот жест выводил меня из себя.

Затем она подняла с пола миску с водой, отнесла её туда, где я не могла достать, вернулась и снова пригнула меня к корму. Сука тупая. Я сидела там и смотрела на корм, вдыхая тошнотворный запах. Что же делать? Мне страшно хотелось пить, и мне НУЖНО было попить, но я могла получить воду лишь после того, как съем этот корм! Я расплакалась, слёзы градом покатились у меня по щекам. Мне осточертело всё это. Я хотела умереть. Увидев это, Лиза рассмеялась, ещё ниже пригибая мою голову до тех пор, пока я не уткнулась в корм носом. Грудь моя расплющилась об пол, и стиснутые зажимами соски вспыхнули болью.

– Ха – ха – ха, блядинушка ты моя тупая, хули ты ещё ожидала на завтрак, а? Усвой уже наконец, что ты – никто, ты рабыня, игрушка для ебли, если хочешь, источник удовольствий для нас с мужем. Рабынька – мокрощёлка заслуживает только собачьей еды. Ты ничем не лучше собаки, потаскушка моя. Так зачем тебе людская еда?

Я всё ещё плакала, уткнувшись в миску с кормом.

– Ну что же, мокрощёлочка моя, у тебя осталось десять минут. Не поешь корма – не получишь воды до обеда.

Несколько секунд я размышляла над этим. Я решила, что без воды мне никак. Я сказала себе, что мне надо выжить, чтобы потом сбежать и отомстить. У меня есть друзья. Они мне помогут, если узнают, через что мне пришлось пройти. Я медленно взяла в рот кусочек корма, и он, к счастью, был небольшим – я смогла проглотить его целиком. Таким же образом я начала поедать второй кусок, когда меня снова дёрнули за поводок.

– Жуй как следует, рабыня. Почувствуй вкус еды, которую мы даём тебе, сучка неблагодарная. Кстати, у тебя осталось 8 минут, шлюха.

Я снова заплакала, на этот раз от бессилия. Набрав полный рот корма, я прожевала и проглотила его. Он был омерзителен. Я прожевала и проглотила ещё кусок. Я старалась захватывать побольше, чтобы поскорее разделаться с ним и напиться. Сколько же корма они навалили в эту миску. Я проглотила четыре куска, а оттуда словно и не убавилось. Я съела пятый кусок и поняла, что больше не могу. Просто сидела там, плача и гляда на корм. Я хотела спросить, довольна ли она теперь, но не желала навлечь на себя наказание. Наконец я сообразила, как можно это сделать.

– Госпожа, – слабо, непослушным голосом произнесла я, – можно мне... можно рабыне спросить?

Это явно пробудило в Лизе любопытство. К счастью, это больше позабавило её, чем рассердило.

– Валяй. Смысла в этом нет, конечно, но спрашивай, рабыня. Послушаю, что хочет спросить эта нелепая потаскуха своим нелепым слабеньким голоском.

– Госпожа, я не могу больше есть. Я уже наелась досыта, можно, пожалуйста, не доедать остальное?

Может, если она увидит, как я начинаю ей покоряться, то смилостивится немного. Ох, как же я ошибалась.

– Хммм, надо подумать.

Она обошла меня спереди и присела рядом, почти вплотную приблизившись ко мне лицом.

– Нет, нельзя, сучка ты грязная, – прошептала она мне на ухо. – Доедай остальное, у тебя пять минут.

С этим она снова толкнула меня лицом в корм. Это сломало меня, и постепенно я обмякла всем телом, лёжа там и рыдая. Кажется, даже жалобно простонала что – то вроде "нет, нет". Лиза поняла, что больше есть я не стану, однак продолжала стоять там и ждать, когда кончится моё время – настоящая психованная сука.

Когда моё время наконец истекло, я продолжала лежать на правом боку со скованными позади руками. Я уже почти не плакала, в изнеможении глядя в пол перед собой. Сил у меня уже не было, а ведь день только начинался. Лиза потянула за поводок, пристёгнутый к моему ошейнику, и вынудила меня встать на колени. Стоя в таком положении, я начала дрожать.

– Ну что же, очень жаль, что ты не поела и не попила. Потому, что впереди у тебя очень долгое наказание.

Она так и светилась от радости. Подняв меня на ноги, она оттащила меня к свисавшей с потолка цепи. Со вчерашнего вечера лодыжки мои оставались скованными, и я снова нелепо засеменила вслед за ней. Когда мы подошли к цепи, она пристегнула к ней поводок и отошла на другой конец комнаты к огромному сундуку. Порывшись, она вытащила оттуда длинную палку с кольцами по обеим сторонам. Она взглянула на меня и, кажется, ухмыльнулась, но мне плохо было видно её лицо, так как я старалась не смотреть на него, глядя ей на ноги.

Она подошла ко мне и расстегнула цепочку между лодыжек. На миг я задумалась, не пнуть ли её, но поняла, что в моём положении так просто сбежать не получится. После этого она пристегнула браслеты на моих лодыжках к кольцам по сторонам палки. Это вынудило меня очень широко расставить ноги, но особого неудобства я не ощутила. Затем она сняла цепь у меня с рук, и пристегнула их за браслеты к той же свисающей с потолка цепи, к которой уже был прикреплен поводок. Закончив, она отошла в сторону и оглядела меня. Не шевелясь, я висела так, глядя в пол. Цепь, к которой были прикованы мои запястья, вытягивала мне руки вверх на всю длину, но я всё ещё могла твёрдо стоять обеими ногами на полу, и большой нагрузки на плечи пока что не было. Поводок, пристёгнутый к цепи, также был натянут не слишком туго, и, если не считать зажимов на сосках и затычки в заду, положение моё было вполне сносным.

– Какая же ты вкусненькая, блядёшка. Сейчас я приготовлю тебя к наказанию. Во время наказания на тебе будет кляп, но пока что я надевать его не стану – хочу послушать, как ты будешь кричать, когда я сниму с сосков зажимы. Мммм, до чего ж аппетитно ты будешь орать.

С этими словами она засунула мне в пизду два пальца и пару минут поебла меня таким образом, держа за ошейник. Я почувствовала, что намокаю, и это меня разозлило. Глаза мои, глядевшие в пол, сузились. Её явно обрадовало, что я потекла. Вынув из меня пальцы, она поднесла их мне под нос.

– Вы только гляньте, какие мы мокренькие! Бог ты мой, как всё – таки повезло нам со шлюшкой, а? Заставила бы я тебя слизать всё это, конечно, но ничего не могу поделать, сперва сама хочу.

С этими словами она стала слизывать с пальцев мою влагу, весьма соблазнительно. Я быстро взглянула на неё и снова опустила глаза к полу. Она постанывала, облизывая свои пальцы так, будто занималась с ними любовью.

– Боже, какая же ты вкусная, собачка моя. Хочу ещё.

После этого она начала играть с моим клитором, и я ощутила, как влага стекает по левому бедру. Это было в высшей степени унизительно. Меня затрясло, и меня захлестнул такой стыд, что в нём растворилась даже злость. Я хотела только одного – чтобы она остановилась. Она продолжала забавляться с моим клитором и после этого снова впихнула в меня свои пальцы, дабы набрать на них ещё больше моего сока. Затем она прекратила и, стоя рядом, посмотрела на меня.

– Сучка моя, как же тебе будет сегодня больно. Жду не дождусь.

После этого, без предупреждения, она содрала зажим с моего правого соска. Невероятная, чудовищная боль обожгла его. Даже не знаю, как её описать, я никогда такого не испытывала, это было больнее всего, что мне доводилось вынести прежде. Я выла, кричала и визжала от боли. Моё тело корчилось и выгибалось в цепях. Больше всего на свете я хотела опустить руку и приложить её к своему несчастному, истерзанному соску.

– СУКА! ГОСПОДИ! СУКА ТЫ ЁБАНАЯ! – потеряв голову, орала я.

Боль постепенно стихала, и из глаз моих брызнули слёзы. Я задыхалась, глядя в пол перед собой. Она лишь стояла рядом и смеялась надо мной.

– Ты только что утроила себе объём наказания, раскрыв рот без спроса... и, конечно же, ОСКОРБИВ СВОЮ ГОСПОЖУ!

С этими словами она схватила пылающий болью сосок и крутанула его что было сил. Я закричала, и она, выпустив сосок, отвесила мне затрещину.

– Потаскуха ты непослушная. Вижу, дрессировать тебя придётся как следует... но это и хорошо. Так прикольней. Когда раба легко сломать, меня совсем не прёт. Хотя я – то, конечно, привыкла к мужикам, а их поломать, наверно, проще. У бабы – то болевой порог повыше будет. Да, шлюха?

Тон у неё был до того снисходительный и напыщенный, что просто пиздец. Она пошла вдоль комнаты, снимая со стенок самые разные кнуты и хлысты, пока я продолжала висеть там с распухшим правым соском и с зажимом на левом, где продолжала болтаться цепочка.

– Я даже думаю, что теперь мы, пожалуй, начнём дрессировать баб – ну, хотя бы какое – то время. Откуда ж я знала, что с ними куда веселей, чем с мужиками. А самый – то прикол в том, что Том даже не увлекался всем этим делом, пока не встретился со мной. Я типа разбудила в нём эту струнку. У меня уже была рабыня – шлюшка мужского полу, когда мы с Томом познакомились, и Тому, кажется, и впрямь понравилось над ним измываться. Сексом он с ним не занимался, ну разве что давал отсосать мальчонке разок – другой, но как он его чморил – просто загляденье.

Она продолжала складывать кнуты, фаллоимитаторы и прочее в таком же духе на столик рядом со шкафом у противоположной стены, продолжая болтать. Я лишь продолжала висеть, глядя в пол. Мне становилось всё холоднее, и меня забила дрожь.

– Хотя тот раб был добровольным, – продолжала она. – Он сам тащился от боли и унижений, изначально, поэтому было не очень прикольно, так как ломать не пришлось. Конечно, когда мы продали его против воли на лошадиную ферму, он испугался по – настоящему, так и забился в своих верёвках. Нас с Томом это завело не по – детски. Мы иногда его навещаем и смотрим, как его там опускают уже всерьёз. Так классно!

Затем она подкатила столик ко мне. Меня уже трясло не на шутку. Она начала гладить меня по всему телу, успокаивая, но от этого меня затрясло ещё сильнее.

– Да ладно тебе, шлюшка. Не так уж всё и плохо. – Она истерически расхохоталась над своей дурацкой шуткой. – Хотя для тебя – хуже некуда, конечно. Я это с серьёзной миной говорить никогда не могу. В общем, после этого мы с Томом решили придумать какой – нибудь надёжный способ ловить рабов насильно. Видишь ли, денег у нас хватает... ну, у меня по крайней мере.

Поскольку я раньше имела дело только с мужиками, и, что самое главное, мы тратили мои личные денежки, то я уговорила его похищать мужиков, хоть он и хотел попробовать бабу. – Продолжая говорить, она продолжала гладить всё моё тело. – Но я обожала настоящих, тестостероновых мужиков, которых можно было ломать и превращать в женоподобных животных. Том вскоре тоже проникся. Прикольней всего было впервые переодевать их в девочку. Какие выражения у них были при этом на лицах, просто песня. Но потом однажды Том меня уговорил...

Постепенно я перестала вслушиваться в её больную, извращённую болтовню. Лишь думала, заткнётся ли когда – нибудь эта сука, готовящаяся меня наказать. Висела там и продолжала дрожать всем телом. Без предупреждения она умолкла и содрала зажим с моего левого соска. Как только до меня дошло, что она сделала, я заорала.

– НННЕЕЕЕТ! ГОСПОДИ... . НННЕЕЕЕЕЕЕТ!

Я визжала и корчилась от боли в своих оковах, пока кровь приливала обратно к соску. К счастью, я вовремя прикусила себе язык и смогла не разразиться оскорблениями. Когда боль приутихла, я часто задышала, высоко вздымая грудь. Повиснув на цепи, я смотрела в пол, в глазах у меня стояли слёзы, и мне делалось дурно при одной мысли о том, что моё наказание, наверно, даже ещё не началось.

Когда я немного пришла в себя, Лиза начала что – то втирать мне в соски. Странное ощущение в них начало сменяться жжением. Соски испытывали холод и жар одновременно, и жжение всё нарастало. Ощущения были не похожи вообще на что бы то ни было. Они облегчали и одновременно усиливали боль... но боли было всё – таки больше, поскольку последствия от зажимов никуда не делись. Я заворочалась в своих оковах, чтобы хоть как – то опустить к соскам руки и успокоить их. Ощущения в сосках заставляли меня корчиться и стонать – от дискомфорта и возбуждения одновременно. Я ничего не могла поделать, ощущения в сосках брали надо мной верх. Лиза лишь смеялась.

– Нет ничего лучше правильного крема на сосках, чтобы раб возбудился.

К моей вящей досаде, она похихикала ещё немного и после этого взяла кожаный кляп с куском кожи, прикрывавшим рот, с шаром на одном конце и с насосом на другом. Вставив шар мне во влагалище, она принялась накачивать его так, что вскоре он раздулся внутри меня до огромных размеров, и я не могла его вытолкнуть. Я всё ещё корчилась от ледяного жара в сосках.

Она смотрела на меня с насмешкой, и это меня бесило. Затем она опустилась на колени и начала лизать мне клитор. Она мастерски работала языком, огибая втолкнутый во влагалище кляп и мой набухший, торчащий над ним клитор. Вскоре ощущения захлестнули меня с головой, и я испытала невероятной силы оргазм. Он был ещё сильнее, чем вчера вечером, и я испытывала неимоверное наслаждение, хотя и отказывалась с этим смириться. После первого оргазма она не остановилась. Её дыхание, её язык и стоны уносили меня на небеса, и я не могла думать ни о чём другом, кроме нового оргазма.

Она заставила меня кончить трижды, и только после этого остановилась. Не знаю, кончила ли она сама хоть раз, но думаю, что наверняка. Обмякнув на цепи, я испытывала отвращение к самой себе. За то, что Лиза довела меня до такого, я ещё сильнее возненавидела её. Всё тело обрело необычайную чувствительность, и боль в сосках уже почти совсем утихла, хотя эффект мази на них всё ещё ощущался. Я поверить не могла, что моё тело так меня предало. Я глядела в пол перед собой полным стыда и злости взглядом, пока кляп вместе с насосом болтались подо мной, свисая из влагалища.

Поднявшись на ноги, она рассмеялась над тем, как моё лицо выдавало обуревавшие меня чувства, после чего принялась целовать меня. Я было отшатнулась, забыв про их дурацкое правило, но она этого ждала и крепко ухватила меня за затылок. Она страстно целовала меня, и, повиснув в своих оковах, я никуда не могла деться от её языка. Я чувствовала на ней свой вкус, и к горлу моему подкатывала тошнота.

Нацеловавшись, она выпустила воздух из кляпа у меня в пизде и после этого затолкала его мне в рот, быстро застегнув ремень у меня на затылке и повесив туда замок. Снова обойдя меня спереди, она взялась за насос и как следует накачала шар, раздувшийся у меня во рту с моими же скользкими соками. Она остановилась лишь, когда услышала моё исполненное явного дискомфорта мычание, и после этого качнула ещё три раза. Было такое чувство, что челюсть вот – вот оторвётся. В голове моей лишь раз за разом вспыхивала мысль, какая же она мразь, пока она разглядывала кнуты на своём столике.

– А сейчас, похотливая рабыня, я тебя накажу. Тебе будет так плохо, что 50 ударов стеком, которые я вчера тебе отвесила, покажутся сказкой.

Меня снова затрясло.

– Сейчас я покажу тебе каждый хлыст, который на тебе окажется. И объясню, как работает твоё наказание. Ты совершила три проступка. Первый – посмотрела мне в глаза, мне, существу высшего порядка! Второй – заговорила без спросу. И третий – ты оскорбила свою госпожу.

Описав последний проступок, она с силой шлёпнула меня по правой груди. Я дёрнулась от боли всем телом.

– За каждый проступок получишь десять ударов каждым типом хлыста. Глядя на мой столик, я могу сказать, что это будет розга, арапник, и что же ещё... а, ну да, твой старый друг – жокейский хлыст.

От страха я зажмурилась. Я знала, что жокейский хлыст – совсем не сахар, но остальные мне испытывать не доводилось, и отчего – то мне казалось, что пёрышками они тоже не будут. Слёзы лились по щекам ручьём. Я знала, что мне предстоят жуткие мучения. Десять ударом каждым хлыстом, за три проступка, это ДЕВЯНОСТО ударов! Я начала заходиться в неконтролируемых рыданиях. Лиза тискала мой зад, готовясь начать порку розгой.

Наконец Лиза начала. Отвесив десять ударов розгой, она взяла в руки арапник. Я поняла, что она собирается отвешивать по десять ударов каждым орудием, и потом начинать сначала. Я понятия не имела, что лучше – так, или по тридцать ударов сразу. Я понимала лишь, что мне невыносимо больно. С каждым ударом я вздрагивала всем телом, вскрикивала в свой кляп и пыталась увернуться от этой больной, сумасшедшей женщины. Конечно, в своих оковах двигаться я почти не могла, и всё моё тело было в её полном распоряжении.

Лиза закончила порку жокейским хлыстом, и, когда она отсчитала последние десять ударов, от боли я наконец – то потеряла сознание. Не знаю, сколько я так провисела, но когда очнулась, то обнаружила себя на той же цепи, с той же распоркой на лодыжках. Во рту всё ещё находился раздутый до невероятных мучений кляп, и в заду по – прежнему находилась затычка.

Я ощутила во влагалище посторонний предмет и, нагнув голову и почувствовав подбородком ужасный ошейник, увидела, что там снова торчит стек – как и вчера, сунутый туда рукояткой. Я оглядела комнату и не увидела ни Лизы, ни Тома, но знала, что они скоро явятся. Я испытывала жуткий дискомфорт, и я понятия не имела, сколько времени провела в таком виде, но совершенно точно не желала испытать ничего из того, что они ещё для меня приготовили.

Не знаю, должна ли была сегодняшняя порка помочь мне смириться, но сейчас я ощущала лишь жуткую злость. Да как они могут! Разве можно так обращаться с живыми людьми? Это неправильно, нихуя не правильно! Так думала я, вися в ожидании своей следующей пытки. Я плакала от того, что так беспомощна и одинока.

– Ави иуфые, – промычала я сквозь кляп, пытаясь произнести "мрази ебучие".

Затем я услышала, как в замке поворачивается ключ, и дверь распахнулась. Я закрыла глаза и задрожала.

Мрази ебучие. Я просто обязана сбежать и расквитаться с ними. Я понимала это как никогда ясно.