Дайна, к которой была обращена последняя реплика – нас к тому времени в помещении гостиной осталось лишь трое, четвёртый гость был выманен наружу запахом шашлыка не далее секунды тому назад, – неторопливо затянулась.

– Он говорил многие весьма разумные вещи, – спокойно изрекла она, зажав слабо тлеющую сигарету между пальцами. Ею в этот миг нельзя было не залюбоваться. – Например, что мораль обусловлена и что совесть срабатывает лишь задним числом. Ни один человек не знает никогда своих собственных принципов.

В этот момент послышался чей – то возглас снаружи дома. Нечто вроде... "Шашлык готов. Идите жрать, господа".

Предпоследний гость – если считать за последнего меня – встал, невольно потянул носом, подавил голодную суетливость, элегантно раскланялся перед хозяйкой и покинул помещение.

Дайна вновь затянулась, ничего не говоря.

Я чувствовал себя смущённо, оставаясь с дамой наедине – но всё – таки не столь смущённо, чтобы рискнуть состоянием желудка. В конце концов, что есть смущение? И разве я не общался с Дайной в Сети до того как минимум раз пять?

Разницу мне предстояло узнать.

– Почему ты считаешь, что человек никогда не знает собственных принципов? – решился спросить я. Просто потому что молчание смущало меня ещё сильнее беседы.

Такое обычное сетевое "ты" далось в оффлайне мне нелегко.

Дайна чуть помолчала.

– Возможно, я выразилась не совсем полно, – уточнила она. В её карих глазах голубоватой искрой отражался падающий из – за полуоткрытой двери гостиной отсвет дня. – Человек никогда не знает своих принципов заранее. Он познаёт их лишь опытным путём, путём проб и ошибок.

– Откуда тогда сами принципы? – высказанная ею концепция меня неожиданно всерьёз заинтересовала. – Если человек лишь путём проб и ошибок обнаруживает существование в себе принципов, значит, те возникли в нём без его участия, что невозможно.

– Почему? – Поэтесса с тёмным прошлым полуприкрыла очи. – Каждый человек как таковой рождается на свет без своего собственного участия.

– Но принципы – вещь сложная. В конце концов, чтобы принять их в себя, человек должен их понять, а чтобы их понять, он должен иметь уже вполне развитое сознание.

– Как сказал великий визионер Олдос Хаксли, – собеседница стряхнула с сигареты пепел, – "Мораль никогда не должна основываться на понимании". Принципы первоначально усваиваются нами лишь в виде довольно примитивных бессловесных рефлекторных схем. Которые потом нашим подсознанием слепо применяются ко всему вокруг, на основе наблюдений за чем наше сознание позже придаёт принципам словесное описание.

– Это лишь теория. Верующие, например, полагают, что у морали и совести в нас другой источник.

– Верующие, – Дайна чуть улыбнулась.

Как и большинство полагающих себя излишне умными людей, она, разумеется, верила в Бога – своего личного.

– Кроме того, как можно не знать того, что составляет основную мотивацию твоего существования, ну или одну из основных мотиваций? Утверждение это кажется мне сомнительным.

Вроде бы Дайне стал слегка надоедать сей бесплодный спор. А может, и нет. Следует учесть, что реально наш разговор мог не быть таким сдержанным, спокойным и академичным, каким я его здесь передаю спустя годы через воспоминания.

Так или иначе, но в глазах её появилась новая искра – то ли раздражения, то ли исследовательского интереса.

– Мотивация эта, пусть и кажется субъективно существенной, но не тянет даже на роль одной из основных.

– А какая – тянет?

Она не отвела глаз.

– Репродуктивный инстинкт, например. В литературе описано немало случаев столкновения этой мотивации с так называемыми принципами.

– Но принципы порой всё же побеждают, – уже не столь уверенно возразил я.

Тема меня несколько смущала.

– Но знает ли об этом человек заранее? Впрочем, – собеседница притушила сигарету в стеклянной пепельнице, – можно было бы произвести практический эксперимент.

– Человек не может не знать, – запальчиво возразил я, прежде чем до меня успела дойти суть последней произнесённой собеседницей фразы. – Какой... эксперимент?

Собеседница кинула на меня из – под опущенных ресниц задумчивый взгляд своих карих глаз.

– Эксперимент по противостоянию основной мотивации и той, которую ты называешь своими принципами.

Я почему – то начал чувствовать себя неуютно под её взглядом. Причём желудок был здесь ни при чём – я о нём вообще забыл.

– Твои принципы, к примеру, запрещают тебе чересчур сближаться с девушкой твоего друга? – Поэтесса отвела застлавшийся дымкой взгляд в сторону и чуть облизнула губы. – Без его ведома и согласия, разумеется.

– Ну... да, – не мог не признать я.

Дайна посмотрела мне прямо в глаза. Я не мог отвести взгляд от её светло – карих зрачков.

– При этом Веллариус тебе друг.

– Да.

Что – то происходящее перестало мне нравиться.

– Что ж. – Она взяла из пепельницы уже притушенную было сигарету и вновь раскурила её, с силой затянувшись и с явным удовольствием выпустив наружу струю дымного воздуха. – Проверим.

Кинув на меня новый взгляд, она тихо рассмеялась – настолько ошарашенным и испуганным было моё лицо.

– Не беспокойся, я не собираюсь... изменять. Просто, – она с задумчиво – одухотворённым видом подпёрла подбородок ладонью и прищурившись уставилась на меня, – лёгкая проверка. Если ты её не выдержишь, – она сглотнула слюну, – то больше никогда здесь не появишься и вычеркнешь Веллариуса из своего френд – листа.

– Хорошо. – Я ли это сказал?

Дайна вновь затянулась, всё с тем же, но явно уже отчасти демонстративным удовольствием выпустив густой клуб дыма.

– Помни, ты сможешь остановить меня в любой момент, – произнесла она как бы нехотя, глядя в пространство. – Кроме разве что первого – хотя бы треть минуты нужна для чистоты опыта. В любой момент.

Пальчики её, сжимающие сигарету, направились к пепельнице, но следующим движением – едва расставшись с упомянутой дымящейся палочкой – ладонь её метнулась вперёд к молнии моих джинсовых брюк.

Прежде чем я успел сообразить хоть что – либо, язычок металлической молнии уже сполз вниз, а жаркие от сигареты пальчики проникли за возникший отворот брюк и пробежались стремительным паучком по моему белью. Прежде чем я успел сообразить хоть что – либо, вялый хоботок у меня в брюках уже был стальным раскалённым стержнем и я едва удерживался от открытия рта.

Дайна смотрела на меня немигающим колдовским взором; глаза её горели.

– Нравится? – Губы её изогнулись в улыбке.

Тем временем ладонь её проникла глубже в джинсы и большой палец вместе с указательным образовали десантный отряд для проникновения за резинку белья. Проведя кончиками пальцев по уже достигнутой мошонке, она сцепила пару других пальчиков тесным кольцом вокруг моего насоса.

Я не мог – почти физически – ничего ответить. Но если б и мог, то не знал бы, что сказать.

Весь мой мир юного задрота – идеалиста перевернулся в одночасье, я выпал в ирреальность или в сноподобный абсурд; только что я отстранённо беседовал на философские темы с возвышенно – сюрреалистичной и заведомо принадлежащей не мне поэтессой, не смея никогда даже простирать какие бы то ни было фантазии в её адрес по совокупности этических и психологических причин, но вот – хотя это и происходит под предлогом некоей шизофреничной "проверки" – её пальчики игриво ёрзают в моих брюках...

– Продолжать?. . – Глаза Дайны откровенно смеялись.

Мизинчик и безымянный палец художницы скользнули вверх по основанию ствола, щекотнув при этом головку. Щекотнув и застыв.

– Или нет?. .

Её огромные светло – шоколадные зрачки ярко блестели. Дожидаясь моего ответа, она вновь – совсем – совсем легонько – пощекотала кончиком мизинца головку.

– А ты... – мне было уже заведомо ясно, что я проиграл. Однако получу ли я что – либо с этого?

– Продолжу. – Она не отводила от меня всё тот же демонстративный пламенно – насмешливый и чуть ли не влюблённый взгляд. Подушечка её большого пальца слегка щекотнула край мошонки. – Если попросишь и не передумаешь – продолжу. Обещаю.

Было ясно, что речь идёт только об играх её гибких пальчиков и всего лишь о её слове... к тому же не противоречащем ли предыдущему её слову насчёт намерения не изменять? или это не измена? я запутался... но мне было плевать, я был готов на что угодно ради мельчайшего шанса на продолжение этих игр.

Я прикрыл глаза, чувствуя, что густо заливаюсь краской и что пол комнаты чуть ли не уходит из – под ног.

– П – прошу...

– Продолжать? – Дайна резко облизнула губы, остро взглянув мне в глаза.

– Да.

Дайна неумолимо улыбнулась. Глаза её вновь блеснули.

– То есть ты хочешь, чтобы я таким образом с тобой как бы изменила Веллариусу? Пальчиками. Не бойся, я просто уточняю, – лучезарно взмахнула ресницами поэтесса ирреального мира. Ладонь её время от времени продолжала совершать лёгкие волнообразные, полузатухающие движения.