Войдя в квартиру, я почувствовал, что что – то тут не так. Прямо в коридоре на полу валялся халатик жены и ее трусики. Девочка она, как я уже говорил, очень аккуратная, поэтому я увидел то, чего в принципе не могло быть никогда. Дверь нашей комнаты была полуприкрыта, а вернее приоткрыта где – то на треть. С бешено колотящимся сердцем я подкрался к комнате, осторожно заглянул

Катька абсолютно голая сидела у компьютера в кресле, перед включенным монитором. Голый Самвел стоял за ее спиной и делал ей массаж плеч. Она тяжело дышала, и, с прикрытыми глазами, вращала головой так, как будто разминала шею. Его член был вздыблен. Ядреная залупа касалась спины моей жены где – то между худенькими лопатками. Он мял Катьку бережно, но в тоже время сильно. Она была в блаженстве.

Увиденное совершенно сбило меня с панталыку. Одурев, я выпорхнул на лестничную площадку, осторожно прикрыл дверь. Мне почему – то страшно не хотелось, чтобы они меня засекли. А еще, о ужас, с каким – то сладким стыдом я ощущал, что меня эта картина возбудила. Но ревность застелила мои глаза. И мне понадобилось минут пять, чтобы хоть как – то придти в себя. В этой ситуации можно было наломать "крутых" дров, поэтому, крепко зажмурившись, я выждал время и дрожащими руками стал нарочито громко греметь ключами, чтобы дать им время замести следы.

Когда я, сняв верхнюю одежду, вошел в комнату к жене, она уже в халатике сидела за компьютером. Глянула на меня отсутствующим взглядом, спросила, почему я вернулся рано и опять уставилась в монитор. Я сказал что – то о квартире, она ничего не ответила. Ее пальчики дрожали и зло, как шныряющие пауки со стуком проворных ножек, бегали по клавиатуре.

– Катя, ты мне ничего не хочешь рассказать?

– :

– Кать?!

– Ну, что, что, что?! Не видишь, я статью набираю. Вечно он пристает, не дает сосредоточиться, – она была явно раздражена.

Неожиданно для себя, я сел на постель и расплакался.

Она с досадой вздохнула, присела рядом:

– Что случилось, чего ты плачешь?

– А ты не понимаешь?

– Нет: Не плачь, дурачок. Дурачок ты, дурачок. На работе что – нибудь? – она снова стала гладить меня голове, – все образуется. Вот увидишь.

Я всхлипнул. Ведь я ее действительно так любил.

– Ну не плачь, отдохни и не плачь, а то глаза будут красные, а с тобой вечером хочет поговорить Самвел Львович.

– Он – со мной?! ! – я проглотил всхлип и насторожился.

– Да, а что тут такого?

– Боже, ну о чем он может со мной говорить?

– Пусть для тебя это будет тайной. Предвкушай.

– Катя ты просто безжалостна.

– А ты нюня!

Она вернулась к компьютеру.

Оставшееся до вечера время я провел, как в бреду. Вроде бодрствовал, вроде спал.

Растормошила меня супруга. Я разлепил глаза.

– На кухне тебя ждет Самвел Львович. Будь благоразумным и спокойно выслушай его.

Хозяин сидел на кухне, на столе перед ним – бутылка водки, два стакана, на тарелке – порезанная колбаса. По тому, как аккуратно она была порезана, я понял, что резала ее Катя:

– Садись, Женька, поговорим по мужски.

Он набухал в стаканы водки. Я сел.

– Я буду краток, – сказал он, – видишь ли, я пожилой, но еще в полных силах мужчина. Мне нужен регулярный секс. Я хочу иметь его с твоей женой. За это я вам подпишу квартиру. Катерина согласна.

– Как это?

– Да так, что ты фактически импотент, она мне все рассказала. А она девка – в соку, ее надо ебать, желательно по несколько раз в сутки. Я могу дать ей все, что не можешь дать ты.

Ну, подумай сам. Все мы получим свое. Я молодую самку, она половое удовлетворение, ты – ласковую, счастливую жену. В конечном итоге вы оба – квартиру в Москве. И все мы месте, и все под боком. И тебе не надо будет мучиться в догадках

Водка и сказанное шарахнуло мне по мозгам:

– А зачем я тогда вам нужен? И оставайтесь с ней вдвоем, раз договорились.

Он вздохнул. Налил снова:

– Видишь ли, она тебя действительно любит. Ты нужен ей для души, а я – для тела.

На ватных ногах я вернулся к Кате. Та снова села рядом со мной, снова погладила по голове:

– Поговорили? – ласково спросила она

– Да.

– Бедненький. Натерпелся. И что ты по этому поводу думаешь?

– Уже не знаю.

– Ну, подумай сам, целая квартира в Москве. Да нам не в жизнь ее не купить. И помочь нам некому. Наши родители, сам знаешь, богатств не скопили:

– Катя, скажи, у тебя уже было с ним?

Она вздохнула:

– Нет. Но сегодня будет.

– И как, и где?

– Самвел Львович пригласил меня на ночь в свою постель.

– И ты пойдешь?

– Да, – в ее голосе зазвучал металл, я понял, что она окончательно все решила, и от меня ничего не зависит, но хватался за соломинку:

– А если я тебя не пущу?

– Если любишь, отпустишь. Ну и, что скажешь?

– Иди.

Упав передо мной на колени, она расцеловала меня в щеки:

– Миленький мой, хорошенький, родной, я знала, что ты все поймешь и не осудишь. Мне сейчас так нужна твоя поддержка. Я сама на перепутье стою: Ты выбреешь меня аккуратно и чисто? Он, оказывается, любит, чтобы девочка совсем "голая" была. А мы теперь должны его всячески ублажать, чтобы он не передумал. Я бы сама, да у меня руки дрожат.

– У меня тоже.

– Я сегодня побрею тебя сам, – подал голос Самвел, и мы невольно вздрогнули. Он, оказывается, подслушивал и не скрывал этого.

Он открыл нашу дверь:

– Иди, Катя, в душ и жди меня. А ты (это он мне) беги в аптеку и купи пачку гандонов. Самый большой размер. Деньги есть?

– Есть.

Когда я вернулся с покупкой, жена уже была в нашей комнате. Ее глаза горели:

– Что уже побрил?

– Тс – с, – она приложила губки к пылающим устам и заговорщицки распахнула халат. Ее лобок был начисто выбрит.

Она не находила себе места, волновалась, металась по комнате, что – то возбужденно рассказывала. Потом стала молоть вообще какую – то чушь, и я понял, что она ждет, не дождется, когда ее пригласят. Но ее все не приглашали. Вот уж стрелки на часах перевалили за десять, за одиннадцать.

– Давай спать, – выдохнула она, выключила свет и легла прямо поверх одеяла. Она вздыхала и ворочалась и молчала.

Но хозяин явно не спешил. Не спешил и не спешил, а было уже больше двенадцати.

Наконец в дверь стукнули:

– Катя иди ко мне в постель. Совсем голая и гандоны не забудь.

Она вскочила. Включила свет, стала метаться по комнате:

– Где, где же они?!

Я тоже стал искать.

– Куда же я их сунул, а? – я беспомощно озирался по сторонам.

– А, это ты нарочно спрятал! – Ее щеки пылали.

– Как же, стал бы я прятать. Да вот они, – я протянул ей пачку.

Она сбросила халатик и ушла. Я услышал щелчок защелки в двери Савела Львовича. Я тут же прокрался в коридор и прилип ухом к их двери. За ней слышалось непонятное частое и протяжное чмокание. Я понял, что они целуются у кровати.

– Ласточка моя, как же долго я тебя хотел. Истомился весь, – прохрипел он.

– И я, – едва перевела она дух.

– Я тебя сегодня сделаю счастливой. Сейчас отсоси мне, соси до тех пор, пока хорошенько потечешь. А когда потечешь вся, скажешь.

– Я весь день теку.

– Ты еще не знаешь, что такое течка. Сейчас поймешь.

Заскрипел диван. Он лег.

– Только зубками острожнее, – велел он, – вот так, языком под головкой. Ай, умница девочка.

– Какой он у вас большой!

– Давай, давай, наслаждай нас процессом, не отвлекайся. Сейчас попробуешь крупный хуй. Не бойся, сначала будет трудновато, а потом пообвыкнешься, будешь принимать весь, до яиц. Сама просить будешь.

– Самвел Львович, я теку!

– Терпи, терпи, скажешь, когда совсем невмоготу станет. Язычком, язычком.

– Я теку, теку. Я хочу его.

– Не спеши, хорошая. Ты его скоро получишь.

– Я правда теку, по ногам течет.

– Вот, теперь ты знаешь, что такое настоящая течка. Потерпи еще, пусть больше смазки выделиться. Тогда тебе легче будет его принимать.

– Я хочу его, хочу, – она чуть не плакала. Я сбросил свои трусы. Мои ноги дрожали, член стоял как каменный. Хотелось сладостно дрочить.

Их диван скрипел.

– Давай надень презерватив. Не спеши, дуреха, хорошо раскатай. Теперь ложись на спину и раздвинь ноги, как можно шире.

– Я боюсь вас.

– Не бойся, я буду осторожно: Давай, шире ноги, еще шире. Привыкай принимать мужика.

– Осторожнее, – страстно молила она и тяжело дышала.

– О, да ты целочка совсем. Какая тесная, хорошо, что ты так обильно смазку выделяешь.

– Мне больно, не спешите.

– Но вот видишь, идет, а ты боялась. Ой, как у тебя матка близко.

– Дорогой мой, хороший, сильный мной, какой ты:, что со мной, я не пойму, я, кажется, кончаю.

– Подожди еще, это только предвкушение, до настоящего оргазма тебя надо поебать, тогда накроет. Диван заскрипел сильнее: Самвел задвигался интенсивнее.

Она дышала тяжело с каким – то присвистом.

– Ой, как хорошо, я не могу. Что это?. .

– Это, девочка, ебля. Я тебя ебу, потому что ты моя самка. Тебе приятно быть самкой?

– Да, мне сладко, мне невыносимо хорошо, я сейчас кончу.

– Это предвкушение, спокойно говорил он, – потерпи, скоро ты по настоящему кончишь, прими его поглубже. Диван заскрипел еще сильнее.

– Что чувствуешь?

– Чувствую его маткой. Он у меня где – то под пупком. И щекочет! Боже, какое блаженство!

– Потерпи еще, ноги пошире, подмахивай мне яростнее.

Диван стал скрипеть со страшной силой.

– А, ну что подходит? Подходит?! ! Накатывает?! !

– Да, да, да! – орала она, – блядь я сука, ебарь мой, любимый мой, я теперь только с тобой буду – я кончаю, кончаю, кончаю. О – о – о! Какое это тяжелое удовольствие, – грудным низким голосом выдохнула она, и диван перестал скрипеть. Но я слышал, как она бьется и извивается под ним.

Потом она замерла.

– Подожди, это не все, – говорил он, – я еще не кончил.

Диван скрипнул раз, другой и пошел раскачиваться снова. Сначала медленно, потом все ритмичнее.

– Подмахивай мне, подмахивай!

– Пусти меня сверху.