Дождь кончился. Я сидел на крыше какой – то двухэтажной развалюхи, свесив ноги и уставившись в линию горизонта. Воздух был свежий и влажный, на небе нехотя расползались облака. Погода, в целом, соответствовала моему настроению, так что я пребывал в гармонии между внешним и внутренним. До того сверкали молнии, гремел гром, капли хлестали мое лицо, по макушке пару раз попало увесистой градиной. И это тоже было вполне подходящей иллюстрацией обуревавшей меня ярости. Но гроза ушла, трек в наушниках отзвучал. When the rain is gone...

За что я всегда любил дождь – с ним можно отпустить свои самые страшные душевные раны, он просто смывает их. Если уметь, знать как это делается, можно оправиться от любого потрясения очень быстро. Вот и сейчас. Я прикрыл глаза, выровнял дыхание. Взглянул вглубь себя. И понял, что беспросветная тоска уходит.

Когда тебя бросают – это всегда очень больно и плохо. Потому что тебе хочется быть с любимой еще и еще. Наслаждаться каждым ее шагом, каждым словом, каждым взглядом. Еще неприятнее, когда бросать приходится самому. Пусть это правильно, пусть "так будет лучше для нас обоих".

Но совсем плохо, когда ты внезапно понимаешь, что быть вместе попросту не получится. Что вы никогда не будете счастливы, даже если очень и очень сильно постараетесь, изменитесь друг для друга, и принесете пару тройку десятков жертв. Лучше просто не начинать. Так реально будет лучше. Вот это самое паршивое. От этого сердце ноет практически ощутимо физически.

Я вздохнул, отбросил насквозь мокрые волосы со лба. Я вымок до нитки, но меня это не слишком заботило. В этом была какая – то своя правильность. Как будто это было своеобразной жертвой, аскезой, которую нужно было совершить, дабы начать путь к душевному равновесию.

Я честно постарался вспомнить ее лицо. Оно все еще живо стояло перед мысленным взором – требовательные и уверенные черты. Волевой подбородок, полные губы, точеный нос: В профиль она казалась потомком какого нибудь древнего княжеского семейства, но ее глаза выдавали бесконечный страх. Страх, усталость, отчаяние, безысходность. Я никогда не мог смотреть ей в глаза долго, потому что мне становилось не по себе. Но вот сейчас я вдруг понял, что не могу вспомнить – какого они были цвета? Зеленые? Карие? Совершенно точно не голубые, голубые у меня, и о таком соответствии я никогда в жизни не забыл бы. Что ж, неважно. Это хороший признак. Первый признак выздоровления.

Наша связь была противоестественна, я это знал, мы оба это знали. Мы любили друг друга как брат с сестрой, хотя совершенно точно не были биологическими родственниками. Но в какой – то момент все зашло слишком далеко. Я едва удержался на краю. Балансировал на грани: Неизвестно чего. Но точно – чего – то очень и очень плохого. Возможно, смерти. Я прекрасно помню, как она впервые попросила поцеловать ее. Она лежала в постели, где сначала плакала, а потом забылась вымученным сном, после десятка часов беспрестанного пути. Мы очень долго шли, потом ехали, на автобусе, метро, поезде, снова автобусе: Потом я накормил ее у себя в кухне и сказал, что иду спать.

Она отправилась за мной в комнату, и нависла надо мной, когда я улегся. Я совершенно не воспринимал ее поведение, как попытку заигрывания. Мне хотелось спать, и больше я не был ни на что способен. Так что повел себя весьма грубо и эгоистично – заявил, что хочу спать. Она обиделась и умчалась. А я, проспав часа три, пошел к ней мириться.

Она лежала на постели в другой комнате, и тоже проснулась. Отвернулась, едва заметив меня. Но выпросить прощение оказалось проще, чем я думал. Я обнимал ее, сидя в постели, и нам было очень хорошо: Потом она сказала: "Поцелуй меня". Я уточнил, как дурак: "В губы?". Она кивнула. В этой ситуации невозможно было сказать нет. Хотя стоило бы.

Но у меня давно не было женщины, у нее – мужчины, хотя, в этом – то была главная загвоздка: Я считал ее девственницей, она сама так говорила. Только это была ложь, хоть я и не знал тогда.

Мы целовались, лежа в постели. Лицом к лицу. Я знал, что она не носит ничего под майкой (груди были очень маленькие) и гладил ее по спине. Я уже успел забыть, как это приятно – касаться живой возбужденной девушки, горячей и страстной.

"Давай я сниму майку" – сказала она. Я все еще не воспринимал происходящее всерьез, так что отшутился. Но какое – то время спустя я уже понял, что не собираюсь отпускать ее из этой постели, пока она не станет моей. К тому моменту, она отвернулась от меня, и я блуждал пальцами под ее майкой. Касался аккуратненькой едва выдающейя груди, теребил соски, покусывал губами уши...

Она повторила снова, насчет майки. Я не стал отказываться, и пару секунд спустя она лежала полуобнаженная. От ее голого тела шло возбуждающее тепло. Она пахла, как живое воплощение желания.

Это было прекрасно и мы оба распалялись все сильнее. Я прижался к ней вплотную, не сомневаясь, что она чувствует мой торчащий член, и лаская ее соски, живот, залезая ей между ног руками:

Я очнулся. Воспоминания были невероятно яркими и возбуждающими. Настолько, что эрекция возникла снова. Я прикусил губу. Больше всего на свете мне в этот момент хотелось встретить новую девушку, еще красивее, еще горячее: В идеале – покладистую, но дикую, и с кнопкой отключения. Этакая идеальная несбыточная мечта социопата – мизантропа. Вряд ли такие девушки существуют, ведь в конце концов, женщины созданы не для мужского наслаждения, кто бы что ни думал на эту тему.

Внезапно я услышал какие – то приглушенные возгласы внизу. По улице шли три высоких крепких субъекта, и волочили за собой: обнаженную негритянку. Однако.

Мужчины не были одеты в какую – то военную или муниципальную форму, так что можно не сомневаться – бандиты, искатели легкой наживы. Из их коротких реплик я понял, что они тащат эту девушку в ближайший укромный тупик, чтобы там сделать с ней все, что придет им в голову. Они не скрывались, хотя улица была не на окраине. Впрочем, и не в центре. Один из периферийных городков Джунглии был пуст и сонлив, как всегда после грозы.

У бандитов вполне могло получиться задуманное. Но я не собирался давать им шанс. Не то, чтобы я был таким великим заступником, героем, борцом за справедливость. Я вообще не шибко крутой боец, особенно, если судить по моему телосложению. И на людей мне, по большому счету, плевать с высокой башни. Я отдельно, они – отдельно.

Но у меня есть примета. Если я о чем – то задумался, и судьба (именно, я верю в судьбу) тут же преподносит мне яркую и наглядную иллюстрацию моих мыслей, то стоит к ее голосу прислушаться А там, глядишь, жизнь начнет налаживаться. Словом, я сиганул с крыши дома, приземлился в очень удачно подвернувшуюся кучу коробок, и надвинул себе на лоб очки.

Тут надо сказать пару слов о том, что я собой представляю. Меня зовут Адриан Рэйн, и я немного маг. Не колдун, не шаман, не волшебник, а именно маг. Пока еще далеко не крутой, только учусь. Нет, у меня нет никакого балахона, он только мешал бы. Есть плащ из кожзаменителя, но я его сбросил, чтобы не помешал двигаться в тесной подворотне. Что я могу, как маг? Пока немногое, но тут главное – угадать момент, и правильное место приложения Силы.

А еще я обожаю всякие гаджеты. Очки дополненной реальности, коммуникаторы с доступом в сеть и голографическими проекторами, мозговые имплантанты, и всяческие примочки, типа реактивных ботинок. Стоит вся эту муть страшных денег, но учитывая, что мне их больше особо не на что тратить, меня такое состояние дел устраивает.

Вот и сейчас в моих очках отобразилась картинка со спутника, спроецированная через чип, имплантированный в мозг. Можно было бы выводит картинку прямо на глазной нерв, но такое подключение было бы нестабильно и опасно, а я не люблю, когда в моем любимом теле есть что – то нестабильное и опасное. Лучше больше, но проще и лучше. Таков один из моих принципов.

Я расстегнул рюкзак, достал оттуда боевые пои. Это такие кевларовые шарики, каждый – по полкило весом, на длинных, с метр цепях. Используются для фаер – шоу. Совершенно не похоже на оружие (боевыми их зовут потому, что есть еще тренировочные, а эти – для выступлений), пока тебя не огреют по лицу или не начнут душить цепью. Регистрация в органах внутренних дел не требуется. Простых стандартных пои хватило бы, чтобы уложить двух людей, попрыгав и попотев. Но я свои чуть улучшил. В каждый из кевларовых мотков я вшил еще по куску свинца в толстой изоляции. А каждую цепь удлинил вдвое – чтобы не находиться вблизи удароопасности в бою. Теперь это были уже не безопасные игрушки. Ими можно было покалечить и убить.

Но полагаться лишь на пои я не хотел и не стал бы. Прикоснулся к амулету под рубашкой. Черный оникс (великолепный аккумулятор энергии) начал пульсировать, передавая мне в правую руку заряд Силы. Что ж, в общей сложности всего этого должно хватить для трех неповоротливых верзил.