Так уж получилось, что в нашем бабьем царстве, один мужик за всё про всё. И этот мужик, естественно, я. А царство большое: мать - женщина тридцати пяти лет. Её младшая сестра двадцати лет. Моя старшая сестра шестнадцати лет. Мне пока четырнадцать. И хотя я достаточно развит физически, потому как сельская жизнь накладывает отпечаток, заставляя раньше взрослеть, всё же ещё пацан в свои четырнадцать. И наша младшая, общая любимица, двенадцати лет.
Зимой в селе скучно. С утра снег почистишь, если выпал, скотину накормишь и пора в школу собираться. Мать к этому времени печку растопит, завтрак приготовит, покормит всех. И тогда кто куда по своим делам. Мать с тёткой на работу, мы с младшей в школу, старшая в училище. Она у нас в скором времени фельдшером будет. Сельская интеллигенция, не фунт изюма.
По субботам топим баню. В баню первыми идём мы с матерью. Оба любители пара, в отличии от девок. Вот и паримся первыми, пока эти шлёнды баню не выстудили. Конечно, последнее время совместная помывка стала доставлять мне некоторые неудобства. С одной стороны вроде и мать, а с другой стороны голая женщина перед тобой. Да ещё когда лежит на полке, а ты её веником охаживаешь. А перед глазами холмы ягодиц, спина, сужающаяся к поясу, крепкие бёдра, стройные ноги. А уж когда на спину повернётся, караул кричи. Груди тяжёлые, красивые, слегка расплываются к бокам под своей тяжестью. Округлый живот с впадиной пупка.
И слегка выпирающий лобок в завитках рыжих волос. Дыхание перехватывает, воздуха не хватает. В ушах шум, в глазах звёздочки. И стараешься быстрее занять место матери, едва она освободит полок, упав лицом вниз и упираясь головкой писуна в горячие доски полка. В те самые, на которых только что лежала мать. Думается мне, что мать всё это замечала, да только вида не подавала, как мудрая женщина. И уходила из бани раньше меня, давая мне возможность одеться в предбаннике, не испытывая неудобства от того, что кто-то видит моё торчащее богатство. К слову сказать, в свои года обладал я именно богатством даже по меркам взрослых мужиков.
Вечерами у нас вообще скучно, особенно когда свет отключится. А это случается часто. Тогда свечи зажигаем и сидим при свечах, ровно в старые времена, когда ещё товарищ Ленин не замутил электрификацию всей страны. А так вечерами скуку лечим кто чем. То книги читаем, то играем во что-нибудь. Иногда в лото, чаще в карты. Обычный подкидной дурак. Играем на интерес. Задания разные. От мытья посуды и до чего фантазия дотянется. Только нельзя задавать что-то, что связано с откровенным издевательством. Хотя задание залезть под стол и оттуда орать " Я дурак!", издевательством не считается. Но и такая игра надоедает со временем. Как-то после бани, в субботу, сели играть. Перед этим поужинали. А что за ужин после бани без стопочки. Мать с тёткой приняли внутрь водочки, мы со старшей сестрой красненьким обошлись, младшенькой газировки купили. Играли, играли, надоело. И спать ложиться рано. Тётка, хулиганистая особа, предложила играть на раздевание. Прямо так и предложила.
Кто скорее останется в чём мать родила. Причём остаётся сидеть за столом и продолжать играть. Только вот последующие проигрыши уже идут на желание. Так как наша женская часть царства ношением нижнего белья, особенно после бани, не заморачивалась, было решено, для выравнивания шансов девкам надеть трусы и бюзики. Всем по три детали одежды получается. Мать вроде как возмутилась, но потом согласилась. Каждый надеется остаться в одежде. К тому же и стесняться особо вроде бы и некого: все свои. По вечерам на кухне задницы моют, не стесняясь единственного мужика, а чего уж тут-то.
Игра пошла. Как-то так вышло, что вскоре все сняли платья. Все, кроме матери. И я рубашку снял. Потом младшенькой пришла пора чего-то снимать, да нечего. Лифчик по причине практического без титичья она не носила, а трусы вроде как вне очереди снимать получается. Пропустили после некоторых споров. А вот матери выпало сразу подряд и платье снимать, и бюзик. За ней и тётка грудь обнажила. А потом старшая осталась без лифчика и без трусов. Поломалась, но общим усилиям поддалась и стянула трусы, не вылезая из-за стола. Так что мне особо и не пришлось поглазеть на её голую письку. Да только обилие голых титек, осознание того, что сестра сидит без трусов, привели меня в некоторое приподнятое состояние. Точнее сказать, стояние. А за сестрой и матери пришлось трусы снимать. И исполнять танец в виде платы за очередной проигрыш. Голая женщина кружится в медленном танце по комнате, изгибая тело, подёргивая ягодицами, покачивая грудями. Это зрелище вообще выбило меня из колеи, так что в скоре остался я голышом.
А потом стоял на стуле и кричал , похлопывая руками себя по бокам, изображая петуха. И сестрички во все глаза смотрели на мой вздыбившийся писун. И мать с тёткой не отрывали своих взглядов. Младшенькая, оставшись голенькой и проиграв в очередной раз, ползала на четвереньках по полу, изображая из себя кота, ластилась ко всем, требуя погладить. И я с удовольствием гладил её голенькую попку, едва сдерживаясь, чтобы не запустить руку меж ног и не погладить голенькую, безо всякого намёка на растительность, писечку младшей сестры. да, ночью спать мне будет трудно. Тётке всё везло, но и у неё везение закончилось. Она не стала прятаться за стол. Встала, вышла из-за стола и стянула с себя трусы, спустив их чуть ниже колен, потом переступила ногами, сделала движение типа пнула что-то и трусы улетели куда-то в угол.
Провела руками от грудей до бёдер, оглаживая себя, даже повернулась, демонстрируя крепкие ягодицы, не спеша села на место. Потом играли ещё, дурачась над проигравшими. Задания становились всё смелее, сами чувствовали себя раскованнее. И тут отключили свет. Ещё немного посидели при свечах, уже не играя, а просто разговаривая. В полумраке тела блестели, отражали колеблющееся блики света. Пришла пора спать ложиться.
У нас тесновато. И потому тётка спит в одной комнате с сетрицами. Младшая со старшей на одной кровати, тётка на другой. Мы спим с матерью. Она ложится с краю, я у стеночки. Мать нашла свою ночнушку, надела. Я тоже в ночнушке сплю. Так заведено было уже давно, так и идёт пока что. Легли. Обычно либо мать поворачивается ко мне спиной и я её обнимаю, либо она обнимает меня. Сегодня она легла на бок, попросила обнять, погреть спину. И как прикажете греть, коли у меня торчит писун дальше некуда, в мамину попу упирается. Да ещё она не лежит спокойно, шевелится, задом двигает и от этого у меня ещё сильнее всё возбуждается. Пока шевелилась, сорочка задралась и в меня упёрлась голая мамина попа. К тому времени и у меня по какой-то причине рубашка задралась. И вот мой торчащий писун упёрся в мамину попу, почти в ложбинку меж ягодиц. Я замер, боясь пошевелиться. А мать прижимается всё сильнее.
И в какой-то момент согнулась, вроде как отстраняясь от меня, при этом её зад выставился и сильнее прижался ко мне, приподняла ногу и просунула меж ног свою руку. Нащупав мой торчащий конец, взялась за него и потянула куда-то. Я каким-то шестым, седьмым, либо не знаю даже каким чувством понял, что не надо сопротивляться, надо поддаться матери, следовать её молчаливым действиям. А она головкой писуна вдруг начала водить у себя меж ног. По мокрой и горячей расщелине. При этом её зад не лежал без действия. Она двигала им в такт прикосновений головки. А у меня в зобу дыханье спёрло, я замер, боясь нарушить сон. Ибо только во сне могло произойти такое. А мама, поводив немного по щели головкой писуна, решила, что пора пустить его дальше в глубь. И, направив в нужное место, надвинулась задом, надев свою писю на моего писуна. А мне природа уже подсказала, что надо делать дальше. Вцепившись в мамины бёдра, торопливо долбил мамину писюню, шлёпая животом по её попе.
Недолго музыка играла... Не знаю, продержался ли я хоть минуту, прежде чем выплеснуть в мать свою сперму. Первый раз моя сперма попала в женский орган. Раньше-то всё в руку. Нет, никогда не сравнится рука дрочащая с женской писькой. Мать вздохнула, но продолжала лежать, прижимаясь ко мне. А я вдруг ( именно вдруг ) с изумлением почувствовал, что у меня вновь, едва освободившись от порции спермы, поднимается конец. Набухает, наливаясь кровью, твердеет. И мать почувствовала это. Но почему-то отстранилась от меня, села на край постели. И, не успел я удивиться, сняла с себя рубашку. Потом повернулась ко мне, стянула рубаху с меня, чему я помог, подняв вверх руки. Стоя на коленях на кровати, слегка расставила ноги и вытерла меж ними подолом своей сорочки. А потом оседлала меня, сев точно на торчащий конец, правда придержав его слегка, упёрлась мне в грудь руками и начала раскачиваться, приподнимаясь и опускаясь. Иногда, прижав ко мне попу, делала ею вращательные движения и снова спуск-подъём, покачивания. Так же молча, не сказав ни слова, своими руками взяла мои и положила их себе на грудь. Только едва слышно прошептала, чтобы не давил сильно. Помягче и поласковее.
Мама раскачивалась на мне, получая давно забытое наслаждение, а у меня в голове билась одна единственная мысль: я ебу свою маму! И почему-то это не вызывало возмущения, либо стыда. Вроде как бы так и должно быть. Мать изредка падала мне на грудь, прижимаясь титями, отдыхала, не выпуская из себя конец. И даже лёжа на мне, продолжала медленно двигать задом, не прекращая получать наслаждение. А то, что ей это нравилось, не вызывало сомнения.
В ту ночь я узнал об одной особенности своего организма. Кончив первый раз, второй мог терпеть не кончая очень длительное время. Так что пусть и не совсем вышел я размером в то время, долгое стояние позволило матери получить полное наслаждение, испытать давно не получаемый оргазм. Прикусив свою ладонь, глуша таким образом рвущийся наружу стон, мать содрогалась телом, сидя на мне, потом упала на меня, придавив, и так лежала, отходя от потрясения.
А потом просто перекатилась на бок, прижалась, обняв, крепко поцеловала. В губы. В засос, как говорили мы тогда. И, скользнув рукой вниз, с изумлением нащупала всё такой же напряжённый писун. И раз уж пока что у меня стоит, воспользовалась этой оказией, упав на спину и разведя ноги, потянув меня на себя. И пока я стоял над ней, упираясь руками в боязни придавить, вновь сама поместила куда надо это так и не опавшее орудие. И сама подалась ко мне навстречу, насаживаясь. А потом обвила мои бёдра своими ногами и мы закачались на волах страсти.
Долго, очень долго мы наслаждались друг другом. Мама и на спине успела полежать, то задирая ноги к самой груди, то обвивая ими меня. И на боку, приподняв одну ногу и принимая меня в такой позе. На животе, высоко задрав попу и принимая меня сзади. И сверху сидела. За это время успела пару раз испытать оргазм. И когда лежала в очередной раз на спине, дождалась извержения семени от сына. Гладя по спине и по голове, что-то шепча мне на ухо, так и не отпустила, не дала слезть с неё. Мы в таком положении и заснули. По крайней мере я.
Век бы меня таким образом будили. Всю жизнь бы просыпался оттого, что на мне сидит и раскачивается женщина, даря наслаждение и получая его сама. В этот раз кончил быстро. Дождавшись, пока моё тело перестанет содрогаться от спазма удовольствия, слезла с меня. Полежала рядом. Неудовольствия, либо каких иных отрицательных эмоций от моего раннего семяизвержения не выразила. Встала с кровати, наклонилась, поцеловала и прошептала тихонечко
— Вставай. Пока девочки спят помыться надо.
Чтобы не шуметь, присел над тазиком. И мама сама помыла меня. А потом, присев и широко расставив ноги, подмывалась сама, а я смотрел на её раскрытый пирожок писюни. И она глядела мне в лицо, наблюдая за реакцией на свои действия. Это позже я понял, что в тот момент она оказывала мне полное доверие, совершая передо мной такой интимный акт.
Утро. Надо хозяйством заниматься. Пока мама растапливала печку, накормил скотину, прибрался во дворе. Зашёл домой. Пора и в школу собираться. девочки, и без того не особо меня стесняющиеся, после вчерашней игры в карты, совсем перестали делать хотя бы попытки прикрыть свои телеса. Старшая, задрав подол сорочки, почёсывала задницу, пока мать не шлёпнула её по этой самой заднице, прикрикнув, что та копается и запросто может опоздать на занятия. Быстро рассосались.
После школы мы с сестрой пришли домой вместе. Пока я то да сё по хозяйству, сестра дома делами занималась. Потом мы с ней сели за уроки. Этим делом мы занимаемся вместе. Сестра в своей любимой позе, встав коленями на стул и слегка высунув язык, писала в тетради. Я вышел попить водички, а когда возвращался, оказался сзади сестры. И открылся мне изумительный вид: голенькая попа торчала из-под задравшегося платья. И в самом низу, меж неплотно сомкнутых ног, выступал пельмешек сестричкиной писи. На пирожок пока ещё не тянула. Голенькая, без единой волосинки. И мне захотелось потрогать эту голенькую писюню. Прокашлявшись, попросил об этом сестру. Ожидал возмущения, криков и обещаний пожаловаться маме, но не того, что она мне милостиво разрешила это, потребовав взамен разрешения потрогать мою. Никого так рано не ожидали, да и двери закрыты на щеколду, поэтому мы с ней практически одновременно разнагишались. Сестра встала, слегка расставив ноги и я трогал, гладил и щупал её письку .
А она не теряла времени и трепала мою, сдвигая шкурку и обнажая головку. Трогать-то я трогал, да вот рассмотреть в таком положении сестричку не мог и попросил её лечь и раздвинуть ноги, чтобы мог я полюбоваться в таком виде на её голенькую писечку. И она легла, разведя ноги насколько могла, чуть ли не на шпагат. От этого наружные губки разошлись и открыли розовую внутреннюю часть пиписки. И я, присев перед кроватью на колени, гладил и ласкал эту молоденькую плоть. Разглядывал, раздвигая складки кожи. Попробовал просунуть внутрь палец и дошёл до преграды. Сестра откровенно тащилась от моих ласк. Ей нравилось всё то, что я проделывал с её писькой. А я пошёл дальше. Приподнявшись, начал головкой водить по раскрытой писюне. Сестра вначале сжалась, ожидая чего-то неприятного, но после расслабилась, даже начала двигать попой в такт моим движениям. И так играли до той поры, пока я не спустил на сестричкину писюню, залив её спермой. На её недовольное фуканье и фырканье, предложил просто пойти и подмыться.
Вечером, после ужина, мать, сославшись на усталость, рано пошла спать. Девки немного посидели и ушли к себе в комнату. Почему-то сегодня никто не предложил поиграть в карты, как вчера. Ну и не надо. Тоже спать пойду.
Сколько я себя помню, мытьё задницы перед сном в нашей семье - обязательная процедура. Вот и пошёл мыть. Старшая сестра вроде бы нечаянно зашла на кухню, когда я, присев над тазиком, поливал на себя из ковшика. Точнее на свою задницу. Обычно когда кто-то подмывается, стараемся не входить. А эта зашла и встала, рассматривая, как я подмываюсь. Я сказал, что вот когда она будет подмываться, я тоже встану и буду смотреть. Та фыркнула в ответ. Типа, вот, мол, цаца какая. Вчера с голой жопой ходил не стесняясь, а сегодня за скромничал, как красна девица. А если так хочется смотреть на то, как подмывается сестра, так она совсем и не против. Подумаешь, невидаль. Плюнул. Всё одно её не переспорить. В темноте не стал шариться в поисках рубахи, лёг так, голым.
Прижался к маминой спине, обняв её покрепче. Руки, суки, сами потянули сорочку, медленно задирая её и стягивая с попы. И едва попа обнажилась, прижался к ней. Писун, почуяв тепло, сразу подпрыгнул, напрягся. Двигаясь медленно, стараясь не разбудить мать, крепко спящую, судя по её сопению, Просунул писун в щель меж ягодиц, которые вначале напряглись, сжавшись, а потом вдруг неожиданно расслабились, пропуская меня внутрь. И попа мамы даже подалась навстречу, выпячиваясь, облегчая проникновение. И вот оно, попадание. Замер, погрузившись в писю одной лишь головкой. Мать вздохнула, подалась навстречу. И я провалился полностью. А потом...А что потом? Потом было то, что происходит меж мужчиной и женщиной во всём мире везде и всегда.
Ещё утром задал матери вопрос, который мучил меня с ночи. Спросил, кто мы теперь. В смысле мы теперь муж и жена? Или кто? И мать разъяснила, что мы с ней также и остались сыном с матерью, только теперь стали любовниками. А это даже круче, чем муж и жена. Только вот об этом нашем секрете совсем не обязательно знать никому, даже самым близким. И что теперь мы с ней имеем полное право пользоваться телами, читай писями, друг друга в любое время, как захотим. Вот мне и захотелось. И мама разрешила. Не говоря ни слова, просто расслабившись и слегка помогая движениями своего тела. А потом, когда я выстрелил в неё спермой, прижалась плотнее ко мне да так и заснули.
Утром вновь, как шпионы, тайком подмывались на кухне. Утреннего соития не было. Банально проспали. А дел ещё ого-го сколько.
Днём после школы вновь поиграли с сестрой в писько трогание. Теперь уж и она активно играла с моей писюлей, поражаясь её размерами. Для удобства одновременного рассматривания и возможности играть, легли на кровать в позе валетика, лицом к ногам другого. Она теребила меня, я её. От её писи пахло мылом, потому что она только что подмылась, смывая очередную порцию спермы, которой её одарил щедрый братец. И я спросил разрешения поцеловать этот бутончик. А писюня её действительно напоминала что-то среднее меж раскрытой раковиной и не раскрытым бутоном цветка.
Я не знал, что на мои поцелуи последует такая реакция. Поцеловав вначале нежно, привыкая к вкусу и новым ощущениям, стал целовать более страстно, А потом просто завладел писькой сестры, обхватив её за бёдрышки и впившись, всосавшись жадным своим ртом, одновременно двигая языком. Сестра извивалась, вначале стеная, а потом начала натурально кричать. Не от боли, от наслаждения.
Отдышались. Первый оргазм сестры произошёл от пока ещё не очень умелого действия ртом братика. И был он бурным. Она даже немного пописяла, не сдержавшись. Всё, теперь сестрица полностью стала моей. За такие сладкие муки готовая исполнить любую мою просьбу. И первой просьбой, кто бы сомневался, была просьба об ответной ласке. И первой женщиной, сделавшей мне минет, была сестра.
Вечером раскапывали погреб, доставали картошку себе и скотине, соленья-варенья. Процесс этот долгий. Управились уже по темноте. Я подавал снизу и вся труха, вся пыль досталась мне. Баню не топили, а грязь смыть надо. Мать поставила на кухне ванну и заставила меня залезть в неё. Сама принялась меня мыть, выгнав сетриц в их комнату. Ей помогала тётя, поливая, пока мать намыливала меня и смывала с меня мыльную пену. В четыре руки отмыли. И пошёл я спать чистенький, душистенький, благоухающий мылом и чистым телом.
И когда мать легла рядом со мной, голенькая, без сорочки, на правах любовника обнял её и поцеловал. Поцелуи затянулись. Мы обнимались, просто наслаждаясь поцелуями и жаром тел, доступностью прикосновений. Что-то расслабились, перестали соблюдать режим тишины. Мать не скрывала стоны, когда я навалившись на неё, яростно сношал сладкую дырочку. Кончив и передохнув, при этом не выпуская меня из себя, меняла позу. Больше всего ей понравилось отдаваться мне раком, в позе собачки. С этой стороны я проникал особенно глубоко, доставая до самого донышка. Всё же мелковат у пацана прибор для взрослой женщины.
Ни для кого в семье не осталось секретом, что мы с матерью стали жить половой жизнью. Тётке на то было откровенно плевать. Старшая сестра интересовалась этим с точки зрения медицины и девичьего любопытства. А младшей хватало наших занятий оральным видом сношений. Пробовали в попку с ней поснашаться, да отказались. Мелковата попка оказалась. Мы и смазывали, мы старались, да всё одно больно. Головку только одну и протолкнул. Так что перестали мы прятаться. И уже вечерами материны стоны оглашали дом не заглушаемые подушкой, либо ладошкой.
Пусть завидуют. А уж в бане мы отрывались на всю катушку. Или дома, если отправляли девок в кино на вечерний сеанс. К этому времени я показал маме способ удовлетворения ротиком. Правда пришлось рассказать, откуда я это узнал. Она лишь попросила до поры до времени не трогать сестричку, потому что мала ещё, а я своим прибором запросто смогу ей что-нибудь нарушить. Раньше, до того как мы стали любовниками, даже и речи бы такой со мной не вела, если бы узнала. Просто выпорола бы ремнём и не пикнул бы. Не так уж и давно последний раз получал. А с другой стороны и мама решила попробовать порадовать меня своим ротиком. Особенно это пригодилось во время месячных. Три-пять дней воздержания, когда привык к ежедневному избавлению от спермы, слишком много. И мама отсасывала её излишки. Ну уж потом, когда у неё проходили критические дни, отсасывал уже я.
Вот и зима прошла, лето наступило. Летом хорошо. Говорят, что летом каждый кустик ночевать пустит. Нам ночевать не надо, а вот уединиться для утех - это дело. На стареньком мотоцикле уезжали куда-нибудь подальше от дома и там наслаждались на природе самыми природными процессами. Там можно было кричать, рычать и делать что угодно. Нет никого вокруг. Там матушка вела себя словно девочка молоденькая, полностью раскрепощаясь и отдаваясь со всей страстью. Она и внешне помолодела, расцвела. И чем мы только не занимались, убежав из дома. Сколько травушки измяли, катаясь по ней. Матушка располагалась в разных позах, представляя, что её то насилуют, то она соблазняет прохожего, то будто бы мы совсем древние люди.
И чего только мы не перепробовали. С изумлением мама узнала, что и во время месячных можно получать удовольствие. Для этого существует ещё одна дырочка, природой предназначенная несколько для других целей, но вполне подходящая для получения удовольствия. И в эту дырочку сынок-любовник кончает быстрее ввиду её тесноты и горячести. Часто устав от механических движений члена в своей вагине, уже получив не одну разрядку, поворачивалась на живот, приподнимая попу и расслабляя её, подставляя для того, чтобы сынули быстрее кончил. А баночка вазелина всегда где-то рядом. Теперь и дома нам стало хватать мест, где мы могли заняться любовью. Часто в каком-нибудь закутке двора, даже в стайке со скотиной, задирал подол старенького домашнего платья и оголял мамин зад. И она выгибалась, как кошка, с удовольствием подставляя его.
С младшенькой у нас тоже всё ладненько получалось. К началу лета у неё начали отрастать титечки. Ещё совсем маленькие, просто бугорочки какие-то. И лобок начал покрываться пока ещё реденькими кудряшками волос, шелковистыми на ощупь. Месячные у неё уж давно пришли. Взрослеет девонька. К этому времени мы начали практиковать сношения меж ляжек. Она на животик ложится, предварительно смазав внутреннюю поверхность бёдер, впускает меня меж них, затем сжимает ножки. И я старательно елозю, пока не спущу. Сперма уже не вызывает у сестры брезгливого выражения лица. Физиология. На этот случай имеется влажное полотенце. Ещё нам, точнее ей, понравилось получать удовольствие от ласк её ракушечки головкой писуна. Ложится на спину, широко разведя ножки, а я вожу головкой от попы до клитора, раздвигая мантию внутренних губок, упираясь в клитор. Иногда погружаясь внутрь раковины и упираясь головкой в перегородку целочки. Часто отдавал этодело в руки сестрицы.
Ей удобнее водить моей писькой по своей. И к тому же знает, куда направить в данный момент и с какой силой прижать. А когда я предупреждал её о том, что вот сейчас кончу, быстро поворачивалась на живот и я кончал в её попу. Точнее не в саму, потому что мы так и не разработали её после первого неудачного опыта, а просто упирался головкой в дырочку и выстреливал тем, что накопилось к данному времени. В попку мы не баловались, но совсем от её использования не отказались. Когда сестра получала удовольствие от моих ласк ртом, часто проталкивал палец в её попку и шевелил им там, вызывая дополнительное наслаждение. Палец входил легко и не вызывал болезненных ощущений.
Маму выдвинули на повышение. И для этого ей надо ехать на курсы. На целых три месяца. Пока вернётся, уже и зима закончится. Но ехать надо, какими бы не были мотивы желания остаться дома. Наказав нам всё, что можно на все случаи жизни, оставив тётку за старшую, настонавшись и накричавшись последнюю ночь перед отъездом, поехала. Стало скучно. Привыкли, что мать всегда рядом, всегда решит любые проблемы, всегда поможет и подскажет. Да просто приголубит. Особенно грустно стало мне. Хотя токсикоз меня не мучил. Выручала сестричка, принимая сперму либо в рот, либо в попку, либо промеж ляжек.
На каникулы в ноябрьские праздники девочки поехали к бабке Мане. Дома остались мы с тёткой. Седьмого пошли на демонстрацию с коллегами по её и материной работе. Было весело. Люди радостные, подвыпившие, несут флаги, транспаранты, весело кричат. Вокруг музыка, весёлые и радостные лица. Тётку её коллеги затянули к себе в гости отметить праздник. Меня, соответственно, тоже. И хотя я водку не пил, красного вина хватило вполне. Не помню, как мы добирались до дома. Точнее, помню, но смутно и обрывками. Ещё умудрились скотину накормить, деловухи такие. А уж как спать легли, совсем из памяти вышибло. Проснулся среди ночи от жажды. В груди всё горит. Сходил на кухню, напился. В голове вновь зашумело и я поплёлся спать дальше. Почему тётка легла со мной, до сих пор ни она, ни я не знаем. Заваливаясь на постель с удивлением обнаружил голую женскую задницу. Тётя спала на животе, подогнув под себя одну ногу и выставив зад. Так соблазнительно спать рядом с озабоченным племянником не стоит. Чревато это.
Отработанным множество раз движением расположил эту попу так, как удобно мне, повернув тётю на живот. Тогда, кстати, я едва ли соображал, что это не материн, а тёткин зад. Разложив всё как надо, воткнул. Тётка, во сне сразу не поняв, что её сношают, только почувствовав в себе инородное тело, заворочалась,пытаясь спихнуть нахала, что без спроса забрался в её писю. Не тут-то было. Сколько раз играли с матерью в насильника, вот опыт и пригодился. Ухватившись за паха, прижавшись плотно к телу, яростно двигал задом, вгоняя в тётю свой инструмент. Она тоже дергала попой, пытаясь скинуть седока, только получалось это так, будто она подмахивает. И выбраться из-под меня не может, прижатая моей тушкой, только мычит в подушку. Надо заметить, что инструмент мой за последнее время значительно прибавил в размере. То ли постоянные занятия с мамой, то ли возраст уже, но стал он длиннее и толще. И не взрывался потоками спермы при первом же проникновении в жаркую дырочку писи.
Так что тётину писюню тиранил я долго. Она, брыкающаяся вначале, постепенно успокаивалась, приподняла задницу и начала получать удовольствие, поскольку процесс ей явно понравился. А я старался. Я уже понял, что это не мать, потому и старался не схалтурить, показать всё, на что способен и потому двигался со всеми приёмами, полученными в ходе общения с мамой. То замедляясь, то ускоряясь, изменяя ритм и темп, изменяя направления толчков, меняя глубину погружения, используя весь этот арсенал,добился того, что тётя завелась, а потом и приплыла, кончив вперёд меня. Поняв, что меня уже ничего не сдерживает, с силой вгонял в тётю свой уставший конец, стараясь спустить поскорее. И вот оно, чувство освобождения от распирания накопившейся жидкости.
И раз, и два, и три, и ещё сколько-то раз. Тётка - молодец. Умница. Кончив сама, помогла племяшу. уж потом столкнула меня со своей спины, развернулась лицом ко мне и строго спросила, зачем я всё это сделал. Прикинувшись овечкой, робко поинтересовался, что она имела в виду под словами "всё это сделал"? И она открытым текстом высказала мне, что негоже племянникам ебать своих тёток, да ещё так нахально, даже не спросив разрешения, пользуясь их полубессознательным состоянием. Мать так грубо никогда не называла этот процесс. Странно было смотреть, как сидит на кровати, подогнув под себя ноги, полуголая баба, с выпавшей из сорочки грудью, с писькой, виднеющейся меж сложенных калачиком ног, из которой, кстати, до сих пор вытекала сперма, и ругается матерными словами, наставляя на путь истинный нахала, посмевшего выебать её без спроса. Я лишь головой кивал и поддакивал, что да, что я всё понял, что в следующий раз буду спрашивать. Дождавшись перерыва на набор в грудь воздуха, невинно поинтересовался, получила ли тётя удовольствие и не означает ли её ругань то, что она осталась неудовлетворённая.
И если это так, то я готов исправить положение любым доступным мне способом на её усмотрение.Вот тут я чуток по морде не схлопотал. Выручила реакция и быстрота молодого тела. Проскользнув мимо фурии, рванул в комнату сестричек. А там банально попался. И завязалась тяжёлая битва. Точнее не битва, а её имитация. Куда тётке с её ростиком, с её телосложением против меня выстоять. И хотя она боролась отчаянно, всё же побеждал сильнейший. Обхватив её руками, прижимал к себе, блокируя её безуспешные попытки нанести мне ущерб путём пинков ногами, шлепками рук и даже парой укусов. Блин, больных, кстати. Сорочка с плеч сваливается, титечки обнажаются. И так приятно их прикосновение к моей голой груди. Я-то до сих пор в чём мать родила, то есть полностью голый. Кто мне дал время одеться? А с другой стороны это в плюс. Ей ухватиться не за что.
Барахтались, пока не упёрлись в кровать и не упали на неё почти что поперёк. В нижнем положении у тётки шансов не осталось совсем. Придавив её массой, поймав и заведя руки за спину, прижимался к титечкам, елозя по ним своей голой грудью. Сорочка сбилась, задралась почти до пупка, обнажив голенькую писю. Тётя отчаянно боролась, дрыгая ногами и потому ноги её оказались по разным сторонам от моего тела. Парень я молодой, сила есть и потому, едва кончив, захотел вновь. Точнее даже не я захотел. Мой писун, почуяв голенькую писю, начал набухать, наливаться кровью.
Тыкаясь во время борьбы то в ляжки, то в лобок, а то и прямо в писечку, категорически потребовал проникновения в эту мокрую и горячую пещерку, которую совсем недавно покинул. Как не выполнить требование этого террориста? На, получай, негодник! Не отпуская тётю, свободной рукой слегка подправил направление и опаньки! - мы в писе. Вошёл, прижался и замер, не шевелясь, чтобы тётя осознала своё поражение, прекратила борьбу и капитулировала. А она, воспользовавшись моим отвлечением, сумела высвободить руки и принялась отталкивать меня от себя, упираясь мне в подбородок. Фильмов насмотрелась, что ли? Я прижал голову к её груди. И от нечего делать, пережидая, пока схлынет запал атаки, принялся покусывать и целовать сосочки. Тётка шлёпала меня по спине, вертела задом, в попытках скинуть, а я просто подхватил её за бёдра и начал сношать, не обращая внимания на её действия. Даже интереснее так: не бревно какое тискаешь и дрючишь. На первый толчок тётя произнесла
— Ай!
На второй снова ай, а потом ой и ай начали чередоваться. И вскоре её шлепки по моей спине прекратились, перешли в поглаживания, а затем и в крепкие объятия. Ноги вначале обвили мои бёдра, а затем, через некоторое время, перекрестились на пояснице, пятками упираясь мне в ягодицы. И пяточки эти подталкивали меня, когда тётя приподнимала зад в попытках насадиться поглубже.
Она уж пару раз кончила, а я всё никак. Потом изошёл, её и себя замучил. И тётя взмолилась, попросила слезть с неё, иначе я вместо тёти вскоре получу камбалу плоскую. Оторвался от приятного занятия. Стою перед кроватью, а тётя села на край, осмотрела меня критически, осталась довольна осмотром и, приподняв руки, одним рывком сняла с себя измятую сорочку. Не говоря ни слова, повернулась ко мне спиной и встала на колени на краю кровати. Скрестила перед собой руки и легла головой на них. Зад приподнялся, открывая мокрую, покрасневшую и приоткрытую писюню. Большие губы разошлись, малые тоже ещё не сомкнулись, только что выпустив толстую дубинку моей письки. И всё это было покрыто блестящей слизью. Даже на волосах блестели капельки. И дырочка попы, розовая в отличии от маминой коричневой, была в смазке. Вот бы туда засунуть. Да грех жаловаться. И так тёткина пиписка была уже и мельче материной. А уж попа вообще на разработана. Мои размышления прервала тётя
— Ну что замер? Давай уж, кончай! Мужикам вредно перестаивать.
Надо, так надо. Вставил. Не спеша, с чувством всаживал в тётю то с размаху, разухабисто, то медленно. И она отвечала движениями своей задницы, подаваясь навстречу. Живот и ягодицы звонко шлёпали друг о друга. Пальцем начал массировать дырочку попы. Тётя напряглась, сжалась и даже на время замерла. А потом, поняв, что это не то, о чём она подумала, а всего лишь палец, расслабилась. А я круговыми движениями продолжал массаж вокруг дырочки, саму дырочку, проникая неглубоко. Постепенно, не торопясь, всунул в попу весь палец. И теперь через тонкую перегородку ощущал, как внутри тётиной письки ходит мой писун. И он тоже ощущал палец, находящийся в тёткиной заднице. Тётка расслабила зад. Подмахивает мне, сама сопит в две норки. И так прекрасно получается дырявить тётю с двух сторон.
Кончили практически вместе. тётя позже меня, для чего пришлось потискать её клитор, не вынимая палец их задницы.
Лежим уставшие на кровати. тётя на животе, свесив ноги, потому что даже с её ростом поперёк иначе не получается. Я рядом в той же позе.
— Грязная вся, липкая, хоть в баню иди.
— Давай я натоплю, сходим вместе.
— Ну да, и ты начнёшь приставать. Я тебе не мама, давать по первому требованию и в разных углах. И вообще, ты, по-моему, слегка прихамел...
Тётка рывком развернулась, села на кровати в любимой позе, сложив ноги калачиком. Продолжая обличать молодого и наглого племянника, не обращала внимания на то, что пися её раскрылась, показывая оному всю свою внутреннюю сущность. Волосы на лобке слиплись, на бёдрах засохла сперма. Я и сам не лучше выгляжу. Она что-то говорит, а я смотрю на её писюню, вспоминаю, как только что раком драл эту дырочку, наблюдая, как входит и выходит из неё толстое тело моего писуна, всё в соплях. Выходя до самой головки, багрово-красной от напряжения, вытягивая за собой мантию малых губ, рывком погружалась внутрь, заставляя тётку айкать и ойкать, Как палец извивался в её попе, заставляя извиваться и её тело. А она продолжала обличать племяша, падшего слишком низко, чтобы можно было надеяться на то, что хоть что-то путное из него получится.
— ...И не думай, что я прямо так вот подставлю тебе. Жди! Как раз! И не надейся даже! - помолчала, собираясь с мыслями и слегка наморщив лобик, прикусила губку. - Ну, если только изредка. И то, если хорошо попросишь. Ты куда уставился?
— Смотрю, какая ты красивая.
— Прям уж, лиса, будешь мне тут...
Да только такие слова любую женщину не оставят равнодушной.
— И что во мне красивое?
— Всё! Лицо вон красивое. Волосы. Фигура. Тити красивые.
С этими словами потянулся рукой к титечке. Тётя шлёпнула по руке
— Но, но, без рук!
И не надо. Вторая рука змеёй метнулась вперёд, ухватилась за мокрую письку, сжала её. тётка ойкнула, сжала ноги. Поздно.
— Отпусти. Грязно же всё. - Видя, что я не реагирую, попросила жалобно. - Ну, пожалуйста.
На это как не ответить согласием. Отпустил.
— И вообще, вставай давай. Скотина поди уже с голоду подохла. Иди мойся.
— А ты?
— А я потом.
— Почему?
— По кочану. Смотреть, что ли, будешь?
— А хоть бы и так.
— Без хоть бы. Иди давай.
С голой жопой, с гордым видом пошёл на кухню. Долго отмывал все, засохшие на моём теле, следы нашей страсти. И на животе, и на лобке, и даже на ногах. Отмыл, оделся. Что-то дома прохладно весьма. Пока кувыркались, было незаметно, а сейчас вот заметил. Растопил печку. Тётя вышла на кухню в измятой сорочке.
— Ну ты скоро уйдёшь?
— Да пошёл уже, мойся давай.
Пока управился со скотиной, пока растопил баню, пока натаскал воды. Зашёл домой. тётя готовит что-то. Пахнет вкусно. Да и голодный я, честно говоря. Она оделась, как разведчик перед боевым выходом. Упаковала титьки в лифчик, майку- тенниску сверху. Нижняя часть тела запакована в трусы и трико. Серьёзно подготовилась к обороне. На любое моё прикосновение шипела рассерженной кошкой, только что не пускала в ход ногти.
Вечером в баню пошла. Мне строго - настрого наказала ни под каким видом к бане и близко не подходить. Тем более пытаться проникнуть внутрь. Это будет рассматриваться актом агрессии и последствия не заставят себя ждать. Не больно и надо. Спать всё одно в одном доме будем. Да если и не даст, то не велика проблема. Сыт пока. Хотя от лишнего куска не отказался бы. Молодой, стоит пока что хорошо и часто.
После тёти я пошёл мыться. Намылся, напарился, любо - дорого. Домой в одних трусах, сунув ноги в валенки и накинув на плечи фуфаечку. А дома уже и чай запарен, и на столе ужин собран.
После ужина и чаепития посидели немного, разговаривали, старательно обходя тему нашей связи. Вроде как ничего и не было. Приснилось. Спать пошёл на свою кровать. Тётя и бельё сменила, которое мы изгвоздали этой ночью. Точнее, уже утром. Развалился. Тётка зашла пожелать спокойной ночи. На кровать присела, на самый краешек. И я не удержался, за руку её к себе потянул.
— Ну ты же обещал! Ну не надо! Я же говорила...
А что она там говорила? Как узнать, коли рот поцелуем заткнули. И халат сам по себе с плеч сполз. И под халатом совершенно случайно никакой иной одежды не оказалось. Единственно, что сказать успела
— Не спеши! Нежнее!
А потом слова закончились и лишь шёпот, звуки стонов и ойканье-айканье, звуки соприкосновения тел. Оба сытые, занимались сношением не спеша, как гурман пробует и кушает вкусное блюдо. Для тёти открытием явилось, когда я поместил свою голову ей промеж ног и принялся ласкать писечку губами и языком. Вот тут звуки и прорезались. Да какие звуки. Тётя выла волчицей, стонала, рычала и орала так, что скотина в стайке откликнулась.
Не знаю, сколько раз кончила моя тётя, я всего один. Второй не получилось, как я ни старался. Так и уснул, примучив тётку, со своим писуном внутри неё.
Нравится мне сношать утреннюю писю. Она вся такая мокренькая, расслабленная, мягкая. И весьма отзывчивая. И сам я почему-то утром намного быстрее кончаю. Развернув тётю к себе задом, лёжа на боку, вдалбливал в неё свой колышек. Выплеснув сгустки спермы тёте в писю, откинулся в сторону.
Лежи хоть сколько, а вставать надо. И ещё сегодня девчонки от бабки должны приехать. Надо бы успеть до их приезда тётю разок напялить.
Расслабилась тётка, посчитав свою миссию выполненной, трико в сторону, халатик надела. Трусы тоже. Да разве ж это проблема, трусы стянуть. Только мелькнули, улетая в угол комнаты. А тётя уже на животе распласталась поперёк кровати. И не успела встать раком, как заполучила в свою письку елдак племяша. Не заботясь о её ощущениях, о том, кончит ли она, нет ли, драл грубо, практически насилуя. А ей такое сношение понравилось. Мазохистка, мля. Надо учесть на будущее. Все эти её разговоры о том, что надо ласково попросить, в сторону. Загнул, заголил, всадил.
Каникулы промелькнули мигом, вот и в школу пора. И начались у нас с младшенькой ежедневные занятия любимым делом. И в ротик я её, и в писечку, и промеж ножек. Ничего не изменилось. И она мне свою писю подставляет поласкать языком. Доводилось и тётю загнуть иной раз. Мало ли мест. Только старшая сестра оказалась обойдена моим вниманием.
Сено мы скидывали с сеновала в сарай. Я сверху сталкиваю, сестра принимает, раскладывает. Пожаловалась, что устала. Я предложил ей местами поменяться. Она наверх забралась, подаёт, я принимаю. Снизу очень хорошо видно всё, что у нее под подолом. Голубенькие трусы, чулки с резинками, слегка покрасневшая от холода полоска кожи между чулками и трусами. И когда она спускалась по лестнице, повернувшись ко мне задом, в самом низу поймал её, прижал к лестнице, подол задрал. В трусы рукой лезу.
— Ты что? Не надо! Перестань! Я обижусь!.
— Ты что, девочка?
— Нет.
— А что тогда?
— Нехорошо так, с братом. Тебе мамки мало?
— Так мамки сейчас нет.
Разговариваем, а я трусы с неё стягиваю. Она сопротивляется, но как-то вяло.
— Отпусти, а то обижусь.
— И что?
— Разговаривать с тобой не буду. Ой, мама! Ну не надо!
Это я трусы с неё стянул и к пиписке приставил головку, начал проталкивать.
— Ну не надо, зачем ты так?
А как иначе. Елдак стоит, разгорячившись от предвкушения,сам лезет в дырочку.
— Отпусти, я сама. Только учти, я правда обижусь.
Стянула трусы до колен, сняла один валенок, высвободила из трусов ногу, потом второй. Трусы скомкала, в карман фуфайки сунула. Повернулась задом, упёршись в перекладину лестницы, выставила зад. Не стерпел, поцеловал попу. Красивая. Ровная, округлая, даже красивее, чем у тёти и у матери. Головкой поводил меж губок, смазывая прорешку, нащупал дырочку и медленно вставил. До упора. Замер, давая возможность нашим писькам обзнакомиться, приноровиться, привыкнуть друг к другу. А потом поехали. Сестра, когда всаживал слишком глубоко, только мычала. А я, держа её за попу, натягивал сестрицу на елдак, подаваясь навстречу. И она, поняв, что от неё требуется, включилась в процесс.
Молодая, ещё не распробовала вкус. И руководить ещё не научилась. Нет, чтобы подсказать как и что ей нравится, так она в молчанку, как партизан. Хотя сам процесс, судя по всему, понравился. Потому что вечером пошла со мной скотину кормить. И трусы совсем нечаянно дома забыла. Кормление растянулось надолго. Сестричкина писюля оказалась ещё теснее, чем тёткина. Мало шоркали похоже. И очень горячая. Уж на что сдержанный, а в неё быстро кончил.
Как ни прячься, как ни шифруйся, а если ты у себя дома имеешь сразу трёх девок, всё одно это станет известно когда-нибудь. Вот и стало известно. Вначале сестрички поделились информацией, потом тётя узнала об этом. Но их отношение ко мне не изменилось. Поворчали для порядка, но простили. Я же их всех люблю. Младшая подала голос, что она тоже хочет по-взрослому, по-настоящему. На неё пришикнули и разъяснили, что рано ещё ей. Титьки не выросли. И теперь она старательно отращивает титьки, налегая на капусту, ибо говорят, что это помогает. И как только перестали прятаться, так и запал прошёл. Правду говорят, что только тайная любовь подвигает на свершение невозможного. Как-то насытились. Или это просто от того, что знаешь: никуда писи девочек не денутся, всегда рядом, всегда готовы раскрыться. И они успокоились.
По возвращению матери, сам ей всё рассказал. И о тёте, и о младшей, и о старшей. Только вначале накувыркались мы с ней до одури. А потом, когда расслабленно отдыхали, я всё и выложил, считая, что повинную голову меч не сечёт. Про тётю мать ни капельки не удивилась. Она так и предполагала, что тётя затащит меня в кровать. Слишком уж та завидовала старшей сестре. Про сестричку старшенькую тоже не особо удивилась. Знала, что давно дочь её не девка. А вот известие про младшую стало новостью. Несколько раз переспросила, не сломали ли мы чего, в смысле целку. Рано ей ещё этим делом заниматься. Не окрепло там внутри, всё ещё в процессе роста. Стрясла с меня обещание не трогать сестричкину целку. И так вон сколько баб к услугам. Выбирай любую и пользуй. Хоть днём, хоть ночью. Обещая матери не трогать сестру до поры до времени, заваливал матушку, раздвигал ей ноги.
— Да подожди ты! Давай поговорим! ненасытный какой! Ох! Мамочки! Тише ты, свернёшь мне там всё. Отрастил хозяйство.
На день рождения, когда мне исполнилось восемнадцать, младшая сестра преподнесла в подарок свою девственность. Принятие подарка обставили красиво, торжественно, чтобы запомнилось. Вначале довёл сестричку практически до бессознательного состояния, и лишь потом лишил её девственности. И как-то мгновенно это произошло, так просто. Надавил слегка. Ну, не то, чтобы слегка, усилие приложил. И всё же ожидал большего сопротивления. И сестра была настроена на болезненные ощущения. А тут вот просто надавил, писун и провалился. Она только ойкнула. И крови было совсем чуток. Но процесс довели до конца, до той поры, пока впервые не заполнил сестричкину писюню спермой. Через плеву было не в счёт. А потом, даже не подмываясь, уснули обнявшись, счастливые и довольные, исполнившие свою давнюю мечту. В таком виде нас мать и нашла. Не стала будить, лишь прикрыла одеялом.
Так и получилось, что всё женское царство стало принадлежать мне. И даже выйдя замуж, что тётя, что сестрички, никогда не отказывали мне в близости. не отказывают и сейчас. Правда тётя стала уже почти бабушкой, да вот писька так и осталась у неё молодой, голодной. Тем более, что мужа похоронила, так что кроме пемяша никто и не сношает. И матери не стало. И сестрички бабушками стали, внуков заимели. Да и я сам не помолодел. И писун уже не такой твёрдый, и встаёт медленно, зато и не падает долго. И всё также, как в молодости, поставлю какую из родственниц раком, заголю, задрав подол и стянув трусы, да и охаживаю. А куда деваться - родственницы всё же. Жалко их, не топтанных.
