Детство моё прошло, в вечной ругани родителей, а закончилось, когда отец избил маму до полусмерти. Я тогда,  хилый от недоедания и недосыпания третьеклассник, подошёл к нему со спины и что есть силы ударил молотком по затылку. Тем самым отомстив за ежедневные порки ремнём, за мамины слёзы, за всё то зло, что он ежедневно и ежечасно культивировал, внутри нашей маленькой семьи.

Отец не умер, но остался инвалидом. К нам он из больницы не вернулся, решил уехать к себе на родину. Там он счастливо спился и через год попал под грузовик, с летальным исходом. Остались мы с мамой жить вдвоём, замкнутые в свои мысли и переживания. Но время лечит и мама научилась улыбаться. Иногда громко и заразительно смеялась над шутками подруг. Стала заметно посвежевшая, красивая, сбросившая тяжкий груз побоев и оскорблений, а вскоре появился Павел.

Он был на несколько лет моложе матери. Работал на заводе и стал жить у нас, большую часть времени проводя с мамой за ширмой, на её кровати. Видя это, я уходил из дома, чтобы вернуться затемно. Мне тогда было уже тринадцать лет. Я воспитывался на 5% в семье ( маме было некогда, новый муж отнимал всё время), на 5% - в школе и на 90% на улице, среди таких же «зелёных» шалопаев и парней постарше.

Мы пили портвейн, курили папиросы «Беломорканал» и «Север», лихо закусывая мундштуки. Вечером ходили по улице, компанией человек пятнадцать. Громко улюлюкая на разбегающихся девчонок и редких прохожих. В это же время я серьёзно увлёкся спортом. Не бегом, не боксом, а тяжёлой атлетикой и «качалкой». После года занятий нарастил мышцы, набрал силу и пользовался среди своих пацанов, да и дворовых команд нашего района, авторитетом.

Учился я из рук вон плохо. Переходил из класса в класс, со сплошными натянутыми тройками только благодаря тому, что отстаивал честь школы, района, города на различных соревнованиях. Спорт захватил меня до такой степени, что в небытие ушли и шпанистые друзья и подростковая заинтересованность девчонками, и от семьи я дистанцировался. Отчим с мамой, жили неплохо. Он её не обижал зная, что есть защитник, на совести которого уже был инвалид-папаша. Мама меня искренно любила. Поругивала правда, за учёбу, но ярко сияла глазами и улыбкой, читая в местной газете о моих успехах в спорте.

Так продолжалось до 18 лет. Я легко сдал нормы, сначала кандидата, а потом и мастера спорта. Был третьим на всероссийской олимпиаде в своём весе. Но однажды, на заурядных областных соревнованиях, решив побить все рекорды, взялся за неподъемную штангу... Тога я порвал связки на руках, провалявшись после этого с месяц в больнице. Восстановился я почти через год, но приговор врачей был суров – про спорт забыть, а то останусь инвалидом.

Это был конец, потому что я не представлял себя без тяжелой атлетики, без ежедневных тренировок в родном спортзале, спортивных состязаний, медалей, славы. Первые недели после медицинского восстановления,  я ходил как потерянный. Пробовал упасть в запой, но через три дня не понравилось и я пошёл в родной спортзал. Увидел ребят, услышал слова сочувствия и утешения. Сел на скамейку и невидящим взглядом уставился на помост, где парни тренировали жим. На плечо опустилась ладонь, я резко обернулся и увидел своего тренера Николая Ивановича, самого дорогого человека после мамы.

— Сергей, я рад, что ты пришёл, а то сам уже хотел звонить. Жалости от меня не дождешься, сам виноват, никто не заставлял брать этот вес... рыдать не будем, ты ещё совсем молодой, всё впереди!

— Николай Иванович, - я чуть не расплакался, - но кроме штанги я ничего не умею, после школы даже в технарь не пошёл!

— Ничего, потом заочно отучишься, а пока, - он жестом приказал мне подняться и следовать за ним в тренерскую. Там, под крепкий чай и определилась моя дальнейшая судьба. С огромным удивлением я узнал, что группировку «спортивные», которую боялся весь город, создал и уже два года крышует мой тренер, который всем нам всегда казался мягким и добрым человеком.

Вообщем я получил предложение, от которого не отказываются и уже через неделю вышагивал в новеньком спортивном «Адидасе» и крутой кожанке по нашему колхозному рынку, в компании с двумя «шкафами» и собирал дань с лоточников. За год я, как говорится, «поднялся» - появилась своя квартира, правда, «однушка» на окраине. Но лиха беда начало, иномарка «Форд», правда шестилетка, но то ли ещё будет... Связи, девчонки, сауны и всё это закончилось внезапно и неожиданно.

У Николая Ивановича были прикормлены все: -и милиция, и администрация, даже кто-то в ФСБ... но в область пришёл новый начальник УВД и произошёл сбой. Мы поехали на очередную, ничего не значащую «стрелку» с залётными питерцами. Поорали, поломали кому руку-ногу, кому рёбра... и там же на пустыре, нас обложил ОМОН, выпотрошив из нас стволы и прочие прибамбасы. Они доставили нас в полном составе в КПЗ, а на следующий день, по быстрому постановлению суда – в СИЗО.

Не буду рассказывать, как сидел полгода в двенадцати-местной камере, с тридцатью соседями и ждал суда. Как плакала мама, услышав приговор – пять лет, слишком тяжелы воспоминания. Привезли с судилища в камеру-осужденку, а через неделю – этап. Благо недалеко, в соседний город, знаменитый своими оборонными заводами, да «красной» зоной общего режима.

Ещё на следствии, в тюрьме, я познал все «прелести» зэковской жизни. Особенно меня не напрягали, получив с воли маляву, кто есть кто. Да и посмотрев на мои бицепсы, вряд ли кому-нибудь пришла в голову идея ссориться по крупному. Но «крещение», как и все первоходки, я получил и закрепилось за мной погоняло «спортсмен». В зоне я обжился быстро. «Семейничал» с авторитетными людьми, регулярно получал от мамы дачки.

Все мои деньги, ей удалось забрать раньше, чем милиция их конфисковала. А потому большие китайские сумки, с продуктами и куревом для друзей, я получал на КПП каждую неделю. В отказ от работы, как блатные, я не шёл и трудился в рабочей зоне на изготовлении мебели. Ровные отношения были, как с товарищами по отряду, так и с администрацией лагеря. Время летело, все дни были монотонными до одурения: утренняя поверка, работа, часовое занятие на тренажерах, изготовленных самими зэка, вечерняя поверка, сон и всё по новой. Пролетели первые полгода и подошло время положенной, долгосрочной свиданки.

Друзья по отряду с восторгом рассказывали о встречах (целых трое суток!) с жёнами, матерями. О том, что за эти сутки забываешь, где находишься, глотая радость встречи с родными большими глотками. И вот накануне женского праздника 8 марта, меня пригласили в здание лагерной администрации. Там я подписал бланк, правил повеления на длительном свидании и с разрешения хмурого майора – «кума» зоны, позвонил домой. Трубку поднял Павел, обрадовался, заохал и быстро передал её маме.

— Здравствуй, мам…

— Здравствуй, Серёженька, родной! Ты как, из зоны, да по телефону?

— Разрешили. Мама, у меня срок свиданки подошёл, можешь приехать на три дня?

— Ты ещё спрашиваешь, когда и что привезти?

— В любой день... привезёшь, что в дачках передаёшь, ещё носки, трусы... да сама знаешь, что нужно.

— Я завтра же приеду!

— Завтра праздник.

— Вот и проведу его с тобой, мой золотой, жди!

— Спасибо, мамочка!

Я чуть не расплакался, слушая родной, до сердечной боли знакомый, голос. Хлюпнул носом и положил трубку.

— Когда приедут? – спросил майор, глядя в сторону.

— Завтра.

Он пододвинул ко мне лист бумаги и ручку.

— Напиши имя и фамилию матери, я передам на КПП, а сам завтра к обеду будь готов, вызовут.

— Спасибо.

— Свободен!

Весь день я провёл, как в тумане, а наутро в голову полезли разные мысли: вдруг мама почему-то не сможет приехать, вдруг что-то случится и мне отменят свиданку? Я не находил себе места, пока, ближе к вечеру, не прозвучало в проходе отряда:

— Панов, на выход!

Я схватил с тумбочки пакет с необходимыми вещами и бегом устремился к дверям, успев пожать руки семейникам, которые поздравляли с первой свиданкой. Пересёк плац и остановился перед одноэтажным, покрашенным в весёлый, салатовый цвет, зданием. Внутри, на входе, меня ошмонал прапорщик-комендант, просипел: «Иди в четвёртую!» и обернулся к вновь прибывшему зэку, чтобы оформить и того. С дрожью в коленях, с красным лицом, я открыл филёнчатую дверь с табличкой «Комната 4» и увидел маму, сидящую на стуле.

— Мама! – бросился я к ней, распахнув руки, слёзы навернулись на глаза, дыхание перехватило.

— Серёженька! – Мама обняла меня, она плакала и слёзы двумя дорожками стекали мне на плечо.

— Серёжа, - ещё раз повторила она дрожащим голосом, обмякла и опустилась на стул. Я испугался, что от переживаний, мама может потерять сознание и опустился на колени около неё, внимательно всматриваясь в это родное, с детства любимое лицо. Я целовал её глаза, руки и шептал:

 - Мамочка, успокойся, вот он я, живой и здоровый.   Мама открыла глаза и улыбнулась.

— Прости, сыночка, я так ждала этого момента, что переволновалась и испугала тебя, больше этого не будет.

Она крепко поцеловала меня в висок, вытерла слёзы и встала, поправив юбку и блузку.

— Сейчас мы с тобой сядем и обо всём будешь мне рассказывать, а я буду тебя кормить. Кушать хочешь?

За окном уже стемнело и я вспомнил, что за весь день во рту, маковой росинки не было.

— Очень хочу, - ответил я маме, и она тут же засуетилась, расстёгивая сумки, доставая какие-то кастрюльки, термосы, судки и массу пакетов.

— Сейчас, Серёжа, я всё разогрею, мне уже показали, где здесь плиты находятся. Я пока тебя ждала, с одной женщиной разговорилась, она уже в третий раз к сыну приезжает и всё знает.

Я смотрел, как мама всё заботливо расставляет на столе и любовался ею. Маме исполнилось 38 лет, и она была красавицей в полном смысле этого слова: длинные, светлые волосы, фигуристое тело с ровной осанкой. Когда жили с отцом, мама была похожа на серую, молчаливую мышку. Но избавившись от этой вечно пьяной обузы, она расцвела, а я очень-очень любил её.

Мама ушла на кухню, в конец коридора. Я скинул надоевшую за эти полгода зэковскую хэбэшную робу, с полоской – «паспортом» и переоделся в цивильные футболку и спортивный костюм, заботливо мне привезенные. Затем сел на кровать и стал задумчиво грызть сухарик, я их с детства люблю. Мама, раскрасневшаяся от готовки, вошла в дверь, неся в руках кастрюлю и тут же ушла за сковородой с шипящими кусками мяса. Мы чинно уселись, но в дверь раздался стук и зычный голос дубака-контролёра позвал на поверку. В коридоре, кроме меня, выстроились ещё пять человек незнакомцев, видимо из других отрядов. Прапорщик быстро закончил перекличку, закрыл журнал и распустил всех по комнатам.

— Ну, всё, теперь до утра никто не придёт, - сообщил я маме, садясь за стол. А она, с загадочным видом, выдвинула из под кровати большую кастрюлю, поставила на стол и открыла. Ёмкость была заполнена на три четверти холодным картофельным пюре, которое мама тут же взялась колупать ложкой. Вытаскивая из этой массы чекушку водки, а за ней и вторую, она очень меня удивила...

— Вот сынок, полноценный праздник у нас, - женский день!

Чёрт!!! За этими волнениями и приготовлениями к свиданию,  совсем забыл про знаменательную дату. Я кинулся к своему пакету и достал подарок.

— Мамочка, это тебе, поздравляю!

Ребята из кузницы, за десять пачек сигарет и чай, отковали из меди и олова обалденную розу, на коротком стебле и чуть подкрасили её, получилось здорово! Мама с восхищением смотрела на металлический цветок, ахая и охая:

— Серёженька, какая прелесть, спасибо, родной мой!

Она обняла меня, прижавшись всем телом и крепко поцеловала. Да так крепко, что мой друг в штанах моментально среагировал... Да и не мудрено, женских объятий я был лишен в течении целого года. Мама ещё раз поцеловала меня и усадила за богатый стол. Чего тут только не было... и все блюда, все салаты – мои любимые! Отсидев год, я много слышал, а то и сам был свидетелем, как приходили парни со свиданок на ватных ногах, а потом отправлялись в больничку под капельницу, а то и ещё хуже.

Это – «кишки», зэки-молодёжь, которых перемыкает при виде еды, и они жрут, жрут, до усери. До желудочных коликов и дикой боли. Когда уже не работает пищеварение, мы это называли «желудок встал». Я же знал, как вести себя с деликатесами и ел понемножку, прислушиваясь к внутренним ощущениям. А перед этим, мы с мамой выпили из местных эмалированных кружек водки, вкус которой я уже забыл. А потом и по второй... и начался вечер воспоминаний, вопросов и рассказов о том, что твориться дома. Я же вводил маму в курс зоновской жизни.

Под потолком тускло светила лампочка, мы переместились из-за стола на одну из кроватей-полуторок. Так и сидели, крепко обнявшись и не могли наговориться. Вскоре водка была выпита, я захмелел с непривычки. Мама раскраснелась и просто молча сидела рядом, положив голову мне на плечо. За окном, как огромный жёлтый блин, на тёмно-синем фоне, висела луна.

— Полнолуние – время чудес и тайн, - прошептала мама.

— Ага, ещё время оборотней, вампиров и прочей нечести, - заунывно пропел я, и мы оба рассмеялись. Мама тоже изрядно опьянела, то ли от водки, то ли от момента общения со мной. Достала из сумочки маленький плейер с динамиком, включила что-то медленное и позвала меня:

— Кавалер, пригласите потанцевать даму, она так это любит!

— С удовольствием!

Мы встали, обняли друг друга за плечи и мелодия мягко подхватила и понесла нас далеко отсюда: - от периметра с колючкой, от КСП, контролеров, собачьего лая. Когда закончилась музыка, мы так и продолжали стоять, немного покачиваясь в такт ушедшей песне.

— Серёжик, поздно уже, давай спать располагаться, я только посуду помою.

Я помог отнести маме чашки-тарелки в помещение с двумя большими раковинами, а сам пошёл в комнату готовиться ко сну. И вот незаметно для себя задремал, не дождавшись маму... но моментально очнулся, услышав как она закрыла дверь, плотно задвинув защёлку.

— Сыночек, ты спишь?

— Да нет, мам, только глаза прикрыл, а спать не хочу.

— Давай я рядом лягу, поговорим ещё, а потом уйду к себе на кровать?

— Конечно, мамочка!

Она потушила свет, зашуршала в темноте снимаемой одеждой – блузкой и юбкой и в одной шелковой, обалденно красивой комбинации, скользнула ко мне под одеяло, прижалась, приобняла.

— Серёжа, а кто здесь твои товарищи, как вы справляетесь?

Я вкратце рассказал о системе « семеек» на зоне, когда несколько человек собираются вместе, делятся всем, от курева до одежды, защищают друг друга и т.д, и т.п.

— Да, интересно, - вздохнула мама, - даже за колючкой возможны нормальные отношения между людьми. А как вы обходитесь, - мама сделала паузу, - ну… сам знаешь без чего, молодые же, кровь играет?

Да, кровь играла, да так, что мой друг, почувствовавший тёплый, женский бочёк, своим напором рвал трусы по швам, стараясь вырваться из плена. Я терпеливо объяснил маме про порядки в отряде, про « опущенных», из которых 90% не были пидорасами в полном смысле этого слова, просто попали в « голубой угол» по беспределу или из-за своих косяков.

Зато остальные 10 % эксплуатировались зэками на полную катушку, но мне было западло в грязное дупло лазить или в беззубый рот, и я, как и многие другие, дружил с Дуней Кулаковой по нескольку раз в день. Всё это я рассказал завуалировано, но мама поняла и, погладив мягкой ладошкой по моей короткой причёске, прошептала:

— Бедненький, как же тебе тяжело, - и тихонько заплакала.

— Мамочка, я сам виноват во всём, тут пенять не на кого, - стал я успокаивать маму, гладить её по голове, плечам, и мой торчащий член непроизвольно упирался ей в бедро, а в голове билась одна мысль – сходить в туалет и сдрочнуть.

 – Не плачь, я тебя люблю сильно-сильно!

Мама ещё сильнее прижалась ко мне, словно не замечая мощного стояка и быстро, быстро зашептала:

— Серёженька, я тебя тоже сильно люблю! Видишь, как ты сильно возбудился, может быть это и неправильно, ведь с мамой лежишь, но, бедненький мой, я всё понимаю! Я, до того, как ты пришёл, с одной женщиной познакомилась, Наташей зовут. Она к сыну уже в третий раз приезжает, призналась мне, что каждый раз даёт ему разрядиться, ну, ты понимаешь... Это конечно поперёк морали и норм человеческих, но кто их придумывал, эти нормы?! Пусть это ненормально, но я так решила!

Я с замиранием сердца почувствовал, как мягкая, нежная мамина ладонь залезла в мои трусы, обняла напряженный ствол и начала его тихонечко гладить.

— Может быть ты возненавидишь меня, будешь проклинать, - продолжала мама, но я прервал её монолог лёгким поцелуем в пухленькие губы и положил руку на попку, сказав этим всё... Она глубоко и как-то обреченно вздохнула, прижалась ко мне изо всех сил и взяла мои губы в сладкий плен, запустив в рот свой острый язычок. Поцелуй получился настолько долгим, что мы оба задохнулись... Но отлепившись друг от друга, обессилено лежали на спине. А у меня вообще ум за разум зашёл и я не знал, что делать дальше. Будь на месте мамы другая женщина, она уже бы криком исходила под моими толчками, но мама... мой самый любимый в этом мире человек?! От всех этих мыслей, член стал заметно опадать, а яйца сильно болеть. Мама заметила это и с болью сказала:

— Я была права, я противна тебе даже в качестве утешения, да и не мудрено старуху не хотеть.

— Мамочка, какая ты старуха?! Прости, просто я сейчас привыкну к этой мысли, и всё будет хорошо.

Видя мои сомнения и страдания, мама решила взять инициативу в свои руки, в прямом смысле этого слова. Я почувствовал, как её пальчики подцепили резинку моих трусов и стали настойчиво и нежно спускать их вниз, чему я помог шевеля ногами. Затем мама приподняла попу и резко сняла комбинацию, оставшись только в белых, кружевных трусиках, отбросила шёлк в сторону, крепко всосалась в мои губы, положив одну ладонь на пробуждающийся хуй, а второй гладя меня по плечам и груди. «Будь, что будет!» - подумал я и резко подмял маму под себя и торопливо стал снимать кружева с бархатистых, горячих бёдер.

— Серёженька, не спеши мой родной, у меня мужчины почти год не было.

— А как же Павел? – оторопел я.

— Он очень хороший, заботливый, но с этим делом у него капитальный сбой... ходит по врачам, но пока всё безрезультатно, вот так-то.

— У меня там, наверное, всё паутиной заросло, - хихикнула мама и этот её смешок окончательно вывел меня из ступора.

Я полностью осознал, что рядом лежит шикарная женщина, абсолютно голая. Пусть это мама, но я хочу её так сильно, как не хотел до этого никого. Руки легли на мамину грудь и стали её осторожно массировать, теребя пальцами соски и постепенно спускаясь всё ниже и ниже... пока ладонь не легла на мягкий холмик лобка и не потянула вниз трусики, убирая последнюю преграду.

В окно светила луна и мне было хорошо видно мамино белое тело, такое манящее, такое желанное, зовущее к себе. Мамина киска, была аккуратно подбрита и не смотря на дикость и неоднозначность ситуации, предстоящей ебли с родным сыном, обильно текла. У меня самого "друг" плакал прозрачными, резко пахнущими капельками и был готов взорваться в любую секунду. Мы в очередной раз слились в далеко не родственном поцелуе и мама, широко раздвинув ноги, потянула меня на себя. Поелозила попой и мой хуй, как скоростной локомотив, ворвался во влажный, горячий тоннель, раздвигая эластичные, узкие стенки.

— Серёженька, помедленнее, мне больно, - простонала мама... и я опомнившись, стал осторожно и нежно прокладывать себе путь, пока не упёрся пылающей головкой в донышко, вырвав у мамы ещё один стон, но не боли, а наслаждения. Не спеша, мы начали двигать тела навстречу друг другу, раскачиваясь на волнах страсти. И вот тут,  хватило то меня на полминуты: острая волна прокатилась от гениталий к голове, я прорычал что-то и начал изливаться в маму, дрожа в оргазме, как в приступе лихорадки. Мама обхватила меня крепко за задницу, прижала к себе, словно хотела проглотить всего, без остатка, засунуть в животик, из которого я появился когда-то. Потом мы лежали рядом. Мама положила мне голову на плечо, пальцами теребила волосы на груди и шептала:

— Маленький мой, не расстраивайся, что так быстро всё получилось, это потому что было долгое воздержание. Ведь главное, что мы это сделали, хотя мне до сих пор стыдно...

Я, в который раз, накрыл её губы своими. Засунул язык в милый ротик и начал там движения, имитирующие маленький минет, а мама отвечала тем же. Но тут она встала с кровати, достала из сумки халат, согнувшись и показав мне манящую темноту между половинок попы...

— Пойду помоюсь, ты меня наполнил, что аж в ушах булькает, - хохотнула она, - а ты не вздумай спать!

— А ничего, что я вовнутрь? – испугался я.

— Всё нормально, эти три дня можно, - и она открыв дверь, выпорхнула в коридор.

Последняя фраза мамы обещала, что три дня пройдут в такой неге, что я буду помнить их всю жизнь! Пронеслись минуты ожидания, скрипнула дверь, стукнула защёлка и мама, рывком сбросив с себя халат, нырнула ко мне. Она обалденно пахла земляничным мылом и тут же начала влажным полотенцем вытирать моего бойца, который уже проснулся, потянулся во весь рост и стоял покачиваясь.

— Ах ты миленький, - причитала мама, обтирая хуй, - потрудился и опять готов к работе, как оловянный солдатик! Бедненький, сейчас мама тебя успокоит.

Она поцеловала головку, но не взяла её в рот, а посмотрела на меня и быстро заговорила:

— Коли мы смогли перейти эту грань, то три дня мы не мама и сын, а любовники и будем делать всё, что хотим! Ты будешь воплощать свои фантазии, а я – свои, хотя самую главную я уже претворила в жизнь... Мне стыдно сказать, но когда я постоянно видела дома твоё накаченное тело, я представляла нас вместе, в одной кровати, как сейчас. Меня имел Паша, а я фантазировала, что это сын вколачивает свою дубинку... Я даже подсматривала за тобой в душе, вот такая я развратная мать!

— А почему ни разу не намекнула, если хотела? –напрямую спросил я и потёрся о мамино бедро напряженной залупой.

— Ну, мечта это одно, а действительность с её правилами и порядками – другое. Это сейчас можно всё, потому что… Потому что! – закончила мама и поцеловала меня в грудь, живот, пупок.

Затем взяла член в руку, повела плотью по своим щекам, подбородку и облизнув головку, начала медленно вводить её в тёплое нутро своего ротика. Я натянулся, как струна. В голове вновь зазвенело и хуй непроизвольно двинулся вперёд, ощущая трепещущий язычок и внутреннюю мягкость щёк.

— Мамочка, я тоже хочу поцеловать тебя, пожалуйста!

Она, не выпуская любимую игрушку изо рта, уселась мне на живот, приподняла попу и напротив моего рта расположились булочки и пирожок, разделенный надвое щёлкой. Я тут же провёл по ней языком, вызвав у мамы лёгкую дрожь в животе. Я лизал и сосал мамину писю, засовывал язык в дырочку, как можно глубже. Одновременно испытывая обалденные ощущения от маминых губок на своём члене, пока не понял: всё, кончаю! В тоже время,  с толчками моего хуя, мамина пизда взорвалась и оросила меня пряно пахнущей жидкостью, которая перепачкала мне всё лицо и попала в рот, заставив сглотнуть. Вкус не очень, но ничего, пойдёт! Мама стонала и тряслась, сидя на мне, а я тихонько рычал... Вообщем, вечер удался, хотя оба мы этого боялись! В полной отключке откинувшись на кровать, мы моментально уснули: -голые, потные, плотно прижавшись друг к другу.

Утром я по привычке проснулся очень рано, часов в пять. Чуть было не бросился одеваться и готовиться к утренней поверке... Но потом вовремя опомнился и засеменил по коридору в туалет. Сделав все дела, вернулся в комнату, закрылся и в свете полной луны, залюбовался мамой. Она лежала на боку, еле прикрытая простынёй. Грудь свесилась на бок, а лёгкая накидка задралась вверх, обнажив наполовину симпатичную попу, а у меня – утренний стояк!

Кто служи в армии, знает, что такое просыпаться со стоячим "другом", а у зэков это – в трое сильнее! Я осторожно опустился на кровать рядом с мамой и чуть дыша, положил руку ей на грудь. Помял её немного и начал спускаться по животику к сладкой пещерке. Прошёлся по коротким, жёстким волосикам, чуть-чуть раздвинул ножки и нащупав пальцем бугорок клитора, начал нежно теребить его. На это мама ответила глубоким вздохом, открыла глаза, затянутые сонной поволокой и прошептала:

— Что, уже утро?

Я нежно поцеловал её, чувствуя, как под ласками раздвигаются ноги, приглашая меня и моего друга в гости. Аккуратно перевернулся на мягкое тело и почувствовал мамину руку, направляющую вздыбленный хуй в горячую, влажную глубину. Я нежно вошёл и начались утренние танцы, сопровождаемые мамиными стонами, поцелуями и шёпотом:

— Родной мой, как я тебя люблю, мне стыдно, но мне сладко... я каждую минуту хочу тебя!

Тела двигались навстречу друг другу, убыстряя темп, истекали потом и похотливыми запахами. Метались по кровати, принимая самые фантастические позы. Мама начала дрожать, как от холода, вцепилась зубами в подушку, чтобы заглушить крик... даже какое-то рычание и забилась подо мной в оргазме,  обильно кончая.

Я, как можно глубже засунул хуй в огнедышащее влагалище и начал наполнять его скопившейся за год, ещё до конца не израсходованной спермой. А было её так много, что простынь под нами намокла сексуальными выделениями двух тел. Мама отходила от оргазма минут пять, а когда успокоилась, обняла меня и моментально уснула. А потом были три дня и три ночи, наполненные любовью сына к матери, а матери к сыну.

Ну и пусть, что любовь эта была греховной по меркам ханжей, мы не жалели и не жалеем об этом! А через два месяца мне пришло письмо с воли, от мамы: «Серёжа, сынок, здравствуй! Как ты там, как здоровье? Дома всё хорошо, а из новостей главная – у тебя скоро будет брат или сестрёнка! Павел рад ужасно, на руках меня носит... а я боюсь, как рожать буду, в мои-то годы? Ты рад?»

Да, я был очень рад, потому что знал, чей это ребёнок, которого сейчас бережно вынашивает мама...