Spесiаlly fоr: Евгений3, ОguHоkuu_LLlym, Briаn, 4еlоvе4inkа, О_о, Санчес, Крапива, еtc.

— Ой, еб... Марина! Ты... Давно здесь? — Я так растерялся, что не знал что говорить.

— Достаточно для того, чтобы видеть, что ты тут вытворял, козел! — она швырнула продукты на кровать, и нервно заходила по палате.

— Марина, я...

— Заткнись! — крикнула жена.

Марина сжала кулачки так, что костяшки ее пальцев побелели. Она с презрением смотрела на меня: в ее глазах стояла ненависть. «Вечно ты все портишь», подумал я, «еще минуту назад все было так хорошо». Я попытался запахнуться поплотнее тем лоскутом, который в этой больнице именовался халатом, и, по большей части, мне это удалось. Спереди сразу проступило влажное пятно, и я торопливо сел на кровать, положив ногу на ногу.

— Марина, — начал я искать пути к реабилитации, — мы взрослые люди, и не стоит, я полагаю...

— Ты полагаешь?!? — Марина была готова взорваться. — Ты считаешь, что можешь что-то сейчас полагать?!? Ты уже положил сегодня достаточно: и на меня, и на наш брак, и на эту шлюху малолетнюю...

— Она не малолетняя... То есть, я хотел сказать... Она не шлюха, — я с трудом балансировал на грани нормальности: мозги плавились, в поисках оптимального выхода из этой тупой ситуации.

— Давай-давай, защищай ее! Тебе, небось, еще так не отсасывали стручок твой старый, чтоб он отсох?!?... И что, пока тебя пальцем в жопу не трахнут, ты уже и кончить не можешь?!?

«Ну вот, Остапа понесло», устало подумал я, «Пусть выговорится — может, полегчает... И ничего он не стручок... Тем более — старый... На свою лохань посмотри...».

— Ну, чего замолчал?!? Нечем крыть?

— Марина... Я полаг... Я предлагаю забыть этот маленький инцидент... Не разрушать же наши отношения из-за... Пустяка. Вот, Клинтон, например...

— Пустяка?!?... Клинтона он вспомнил! Ты — не Президент США, а она — не Моника!... Пустяк, говоришь? Это твой хер — пустяк!

Марина продолжала мерить шагами пространство палаты, и напомнила мне рысь в клетке. Только кисточек не хватало на ушах. Вдруг она остановилась перед капельницами, рядком висящими на подставках, стоящих в углу комнаты.

— Ты, прав, Игорь, эта соска, конечно, не стоит всех лет брака, которые мы провели с тобой вместе, — Марина внимательно разглядывала устройство введения жидкостей внутривенно.

У меня отлегло от сердца. «Значит, есть шанс помириться», обрадовался я, «Сейчас узнаем, на каких условиях возможно подписание мирного договора. Шуба? Круиз? Надеюсь, все обойдется без аннексий внутренних и внешних органов».

— Я готова забыть это постыдное зрелище, которое мне довелось увидеть — и как я только не ослепла на месте?!? Игорь, ведь ты, практически на моих глазах, разбазаривал семейное достояние самым пошлым и вульгарным способом — тебе не стыдно?!?

Ответ, конечно, был очевиден, но я внутренне насторожился: слишком много патетики было в ее словах — я боялся, что круизом тут дело не ограничится. «Тебя взяли за яйца, признай это», сказа какой-то гавнюк в моей голове, «главное, чтобы тебе их оставили. Все остальное — третично, как сифилис».

— Мне стыдно, дорогая, — сказал я, неприметно тужась, чтобы выдавить скупую мужскую слезу. Тут, главное, не переборщить с напряжением организма, а то — выскочит нежданчик (не ровен час) — а тут он будет совершенно не уместен.

— Я смогу простить... Нет, простить я, конечно, не смогу ни при каких обстоятельствах!... Но забыть... Постараюсь, — сказала жена.

Марина подошла к кровати, и стала нервно теребить сетку с апельсинами. Она порвалась, и цитрусы рассыпались по постели. Я, на всякий случай, отошел к окну. Жена повернулась ко мне, и посмотрела в глаза:

— Я сделаю то же самое, Игорь, — наконец, выдала она.

— Ты хочешь... Тоже... Гхм... Отсосать мне?!? — уточнил я.

Апельсин просвистел в воздухе, но я был готов к чему-то подобному: я увернулся, и плод врезался в окно. Стекло громко задрожало, но выдержало, и не разбилось.

— Кретин! — Марина опять стала задыхаться, — Счас! Ага! Бегу и падаю, волосы назад!... Нет!... Я тоже трахнусь с кем-нибудь... На твоих глазах!... Клин клином! Око за око!

«Ну, еще что-нибудь вспомни из фольклора», устало подумал я. Такой вариант развития событий я даже мысленно не хотел обсуждать. Дверь в палату распахнулась, и в нее вбежал парень в халате — наверное, санитар.

— У Вас все в порядке? Был шум какой-то... Или удар.

— Да, все в порядке, — сказал я, — это моя жена... Сегодня в ударе.

— Вот!... Вы, как раз, кстати! — жена встала в позу кастрюли, и оценивающе смерила взглядом санитара с головы до ног. — Мне нужна... Ваша помощь!

— Марина, — начал, было, я, но меня никто не слушал.

— Во-первых, свяжите этого человека, — и она, указующим перстом, ткнула в моем направлении.

— Связать?!? — изумился парень, и ошалело переводил взгляд то на меня, то на мою половину. — Зачем?!? И, простите, чем?

— Так надо! Чтобы не мешал! — безапелляционно заявила моя жена, не удосужившись даже посмотреть в мою сторону, — свяжите вот... Этими прозрачными трубками от капельниц!

— Марина, — опять начал я. С тем же результатом.

— Считайте это психологической терапией для него, — сказала жена, и неопределенно ткнула пальцем в мою сторону, — и для меня тоже! Вы же врач? И должны помогать, ведь так? Как там у вас... Заповедь эта, врачебная...

— Не навреди, — автоматически ответил санитар.

— И не пожелай жены ближнего своего, — добавил я.

— Вот-вот! Не навредите... Мне! Вяжите его!

— Марина, — в третий раз начал я, и, хоть меня услышали, сказать мне все равно не дали.

— Что, Марина?!? Что Марина?!? Я тридцать лет уже Марина!

«Вообще-то тридцать два, но кто тебе считает», мелькнула мысль.

— Игорь, у тебя единственный шанс — согласиться, — продолжала моя секс-террористка, — может быть тогда я буду спокойнее переживать твой блуд... И то, не факт!

«Блуд... слово-то, какое... из жопы она его вытащила, что ли», меня раздражала вся эта ситуация, но я не знал, как мне достойно вылезти из всего этого. Не хотелось всех этих конфликтов, разборок... «Еще, чего доброго, придется холодильник пилить... Блин! И коттедж в Болгарии на нее записан!... Ну, не дай Бог...»

Санитар вдруг пошел к капельницам в углу, и стал молча снимать с них трубки.

«Э-э-э! У них тут, заговор, что ли?», я повернулся к жене, пытаясь образумить свою благоверную.

— Марина, — быстро заговорил я, боясь, что меня опять перебьют, — давай оставим все это до дома! Зачем еще посторонних посвящать в... Это во все.

— А как же это решить без посторонних? Как раз, посторонние нам и нужны!

— Мне не нужны...

— А мне нужны! Я хочу, чтобы ты видел, и испытал то же самое, что и я! Тогда мы будем, квиты. Это, по крайней мере, справедливо!

— У тебя странное понятие о справедливости, не унимался я. — Когда мне аппендицит удалили, ты же не...

Марина коротко взглянула на меня, и я заткнулся. Ко мне подошел санитар, и, стараясь не смотреть в глаза, взял мою руку, и стал привязывать к спинке кровати. Я вырвал руку.

— Марина, это же... Просто смешно! Что это еще за БДСМ?

— А мне не смешно. И это — не игра...

— Тебе не кажется, что ты прочитала книгу «50 оттенков серого» вверх ногами?

— Я вообще не читала ее... Так надо... Просто, чтобы ты мешал довести до конца задуманное, — сказала Марина и кивнула санитару, чтобы он продолжал.

«Что за блядство!», думал я, пока санитар привязывал мои руки и ноги к кровати, «распяли, как на кресте... Хорошо хоть, не прибили». Санитар деловито проверил все узлы, и пошел к двери, с чувством выполненного

долга. Уже около выхода его окликнула жена.

— Погодите, — сказала она, и я видел, как тяжело даются ей эти слова, — я хотела, чтобы вы со мной... Ну... Останьтесь, прошу Вас!

Санитар в замешательстве остановился, и вопросительно посмотрел на нее. Марина деревянной походкой подошла к нему, и осторожно обняла. Санитар напрягся, и испуганно глянул на меня.

— Да, парень, я сам в шоке! — усмехнулся я.

На меня вдруг напала апатия, и я хотел только одного: чтобы все как можно быстрее закончилось. Марина стала крепче обнимать его и тереться бедрами об его ноги. Санитар никак не мог выйти из ступора.

— Поцелуйте же меня, что ли, — сказала жена, и подставила губы, подняв голову.

Санитар по-пионерски поцеловал мою жену, и осторожно приобнял за талию. Марина шарила руками по штанам парня, в поисках ремня, даже не удосужившись посмотреть, что исподнее Капитана «Эротика» держалось на подтяжках.

«Ух, ты! Какой накал эмоций», подумал я, «прямо идете строем к светлому будущему... В колонне по два».

Мне было неловко смотреть на эти пигмейские страсти, и я закрыл глаза. До меня доносился шорох одежды, шепот, и какая-то возня. Почему-то перед мысленным взором возникла картинка: хоронят мышь. Я так и не понял, откуда взялся этот образ: последний раз на похоронах мыши я был никогда. Вдруг послышалось чавканье, и тут я быстро открыл глаза.

Моя Марина стояла в позе кающейся Магдалины и шептала молитвы прямо в микрофон парня. Санитар, видимо, был не готов к тому, что у него сегодня возьмут интервью, да еще и на библейскую тему: «Как Ева отсосала Адаму за яблоко, и их изгнали из Эдемского борделя» — вид у него был ошарашено-счастливый.

«Надеюсь, на этом разгул горячечного вожделения закончится», думал я, внимательно следя за перверсиями жены. Можно было только восхищаться ее изобретательности, с которой она смогла отыскать Копье Судьбы в складках плащаницы Избранного: его девайс был удручающе скромен и неказист.

Несмотря на некоторую комичность происходящего, меня стало возбуждать это зрелище. Кто бы мог подумать, что у меня снова встанет на жену именно тогда, когда ко мне это не будет иметь никакого отношения — я чувствовал себя чужим на этом празднике жизни.

— Эй! — негромко позвал я, обращаясь к жене, — не пора ли процесс зафиналить? Все, я уже унижен и оскорблен... Сознаю свою вину. Меру. Степень. Глубину.

— Нет, это только начало! — в запальчивости воскликнула жена, выпуская, на мгновение дыхательную трубку, и давая возможность ныряльщику в тихий омут немного отдышаться, — мы даже еще не разогрелись!

«Мерзни, мерзни, волчий хвост», подумал я, глядя на фиолетово-красный маячок морячка, пульсирующий вдали палаты. Вдруг Марина стала суетливо стягивать с себя юбку, затем трусы, и... Лесов таинственная сень с печальным шумом обнажилась. Авиценна по-сусанински обозревая открывшуюся лесополосу, сбрасывал с себя последние сомнения и одежды на казенный ламинат.

— Эй, Мата Харри, мы так не договаривались! — ревниво воскликнул я, глядя на глаз Саурона, который, не мигая, смотрел прямо на меня из-за дебелых ляжек супруги, — это что еще за режиссерское прочтение: в сценарии такого не предусмотрено! Око за око, ты сама говорила! Пососали — разбежались!

Марина, стоя уже на четвереньках перед Парацельсом, оглянулась и посмотрела на меня. Потом задумчиво пожевала губами, поднялась с колен, и направилась к моей кровати. Я настороженно заерзал. Сразу везде зачесалось, но почесать я мог только плечи, да и то — зубами. Жена нагнулась, уперлась руками в спинку кровати, и встала передо мной. Ее тылы были обращены к Гиппократу, который витиевато двигался в зону пленения, фиксируя на сетчатку глаза первичные половые признаки моей благоверной.

— Я думаю, ты тоже трахнулся перед этим, — сказала Марина, подставляя свою тазобедренную кость молодому вивисектору, который испуганно выглядывал из-за ее спины, стараясь не встречаться со мною глазами.

— Ты думаешь?!? Вот это да! Это какой-то новый процесс в Ботанике! Я трахнулся... Ты не можешь этого знать наверняка! А все сомнения трактуются в пользу обвиняемого! Да здравствует советский суд, самый гуманный суд в мире!

Я хотел ляпнуть что-то еще, но молодой прихвостень медицины как-то сразу задвинул моей Марине своего приапа Петра Великого, и я сразу сник: мне стало не до шуток. Они стояли прямо передо мной, жена упиралась руками в спинку кровати, и смотрела мне в глаза. От ударов ее ебаря мое лежбище ритмично вздрагивало, и мне казалось, что трахают заодно и меня. Я подергал руками и ногами для очистки совести и заскулил.

Марина тяжело дышала, постанывая при особенно сильном ударе, и похабно слизывала слюну, которая скапливалась в уголках ее рта. Это зрелище настолько завело меня, что скрыть мое возбуждение стало невозможно. Член уверенно пробивал себе дорогу через медицинскую тунику, в которую я был облачен, и Марина сразу же заметила движение вражеского лазутчика.

— Ты что это творишь, Игорь? — она откинула полу халата, и уставилась на мой эрегированный член. — Твою жену трахают на твоих глазах, а ты... Возбуждаешься при этом?!? Ты, вообще нормальный, нет?!?

— Нет, сказал я, — сгорая от мучительного желания поприветствовать себя крепким мужским рукопожатием. Член вздрагивал, на головке появилась прозрачная капля, и медленно потекла вниз. Жена проследила за ней взглядом, и облизнулась.

«Да, детка, это тебе не путешествие твоего санитарного Хоббита... Туда и обратно.» Я напряг мышцы, и мой корень наслаждения покивал несчастной Белинде Мэйз, которая выбрала для кругосветного путешествия не того попутчика. Она покивала в ответ, как китайский болванчик, не отрывая глаз от весомого аргумента в ошибочности ее выбора. Я знал, какое магическое действие оказывает на заблудших овечек 21 сантиметр над уровнем неба. Все остальное для нее — это, как мертвому припарка, ибо она уже почувствовала вкус крови...

«Я — Смауг, Великий и Ужасный!... И если я сейчас не подрочу, то испепелю всех вас нахер!». Мне охота было на охоту... На волю! В пампасы!... Пострелять в курочек. Очередями... Или половить стерлядей. В юбках.

Марина вдруг стала медленно наклоняться ко мне, не спуская глаз с Большого Брата, и я двинулся ей навстречу с распростертыми, но зафиксированными объятиями. Она остановилась в дюйме от головы профессора Доуэля, и я почувствовал на ней ее жаркое дыхание. Марина облизывалась, но не решалась: это испортило бы всю ее болливудскую картину мщения.

— Ам! — негромко сказал я, клацнув челюстями, и Марина тут же сдалась, торопливо и с наслаждением облизывая и засасывая — словно ждала команды извне.

Видимо это зрелище окончательно добило юного охотника за легкой добычей — он мелко и напряженно задергался на широкой кости оратора, выпучив все, включая органы зрения.

Открылась дверь, и в палату вошел дромадер: судя по сутулой спине и блестящей лысине, этот медицинский ящер был ровесник Эскулапа. В руках он держал папку с бумагами, на обложке которой я заметил свою фотографию.

— Так, — сказал он, и замолчал, окидывая взглядом царящую кругом Помпею, справедливо прогнозируя ей от силы один день...

Его молодой помощник и последователь, заметив явление Старца народу, тут же прервал процесс, выскочив из моей жены, и, схватив свой неубедительный аргумент, наследил в углу моей кровати самым непристойным образом. Жена не видела лика Древнего, и возмущенно повернулась к, предательски покинувшему ее соучастнику в образцово-показательном коитусе: дело было не окончено, а просто отсосать своему благоверному в наказание за его измену никак не входило в ее наполеоновские планы. В самом деле, выглядела жена довольно глупо. Потом она заметила старинного представителя администрации больницы, и вежливо обратилась к нему с вполне обоснованной жалобой:

— Что, блядь, у Вас тут бабу никто не может трахнуть по-человечески?!?

Она стояла, подбоченись, и сверкая анатомическими подробностями ниже пупа, бесстыдно проверяя все время пальцами низ живота на работоспособность.

— Присаживайтесь, мадам, — кивнул я на знакомый Марине насест, проявляя присущую мне галантность — с некоторой толикой выгоды для себя.

— Хер тебе, — сразу разрушила мои планы Марья-искусница, и заискала глазами по палате — видимо, свою одежду.

Светило медицинской науки (судя по блестящей лысине), достал из широких штанин дубликатом бесценного груза древний мобильный телефон — я бы нисколько не удивился, если бы он сказал туда: «Девушка... соедините меня с... «.

Все оказалось проще: он нажал кнопку, и, через паузу, сказал:

— Иван Арнольдович... да-да, это профессор Преображенский... У меня тут интересный случай: метеоритный приступ нимфомании... Да-да, очень интересно... Я сейчас Вам пришлю биологический материал, — он сделал знак скоропостижно отстрелявшемуся санитару, который уверенно стал укладывать на носилки, стоящие у стены, повизгивающую Марину, — конечно, я и сам с удовольствием присоединюсь к изучению... Да-да, анестезиолога Ларса тоже можете пригласить... Пусть порезвится... Доведем ее, болезную, до конца...

Он повесил трубку и потер сухонькие ладошки. Марина уже лежала на тележке на колесиках, зафиксированная исполнительным санитаром, и тихо материлась: ее план провалился в тартарары. Профессор повернулся ко мне и сказал:

— А Вы, голубчик, лежите и не вставайте... Мы к Вам применим Виагру... Надо же и исследования какие-то начинать... Пока сделаем анализы, а там видно будет.

— Профессор, Вы думаете, виагра мне сейчас необходима? — сказал я, и кивнул на свою кровать: я был похож на подводную лодку с перископом, смотрящим за горизонт. — Может, пора уже меня развязать?!?

— Определенно, поможет, — уверенно сказал он, не обращая внимания на мою просьбу, и нажал на кнопку телефона. — Девушки, — на анализы, общая палата, — коротко сказал он и отключился. — Нуте-с, молодой человек, везите больную за мной, — сказал профессор, и посеменил к выходу.

— Мы еще не закончили! — крикнула жена, уплывая в неизвестность.

Я лежал, распростершись, как морская звезда... Точнее, как морской звездун. Или звездец... Дверь в палату открылась, и на пороге появились три девушки, одетые в предельно короткие белые халатики, с большими красными крестами на обширных грудях, вываливающиеся из откровенного декольте. У них были пышные волосы черного, белого, и рыжего цветов. Они улыбнулись, и пошли к моей кровати походкой манекенщиц — от бедра. «Так вот какая... Виагра!», обрадовался я, и приготовился сдать все анализы, которые у меня накопились за весь этот суматошный день...

Продолжение следует...