Девушка в ответ протянула мне листочек, где записала фамилию – имя – отчество посетительницы. Фамилия совпадала с фамилией Людмилы Петровны и ее мужа, а имя и отчество ни о чем мне не говорили.

– ?

– Это мать Василька.

Ясно. Мать Василька, она же по совместительству свекровь Людмилы Петровны. Что ей надо – то?

– Ну хрен с ней. Пусть заходит.

Вошла пожилая заплаканная женщина, получила приглашение сесть:

– Садитесь, пожалуйста! Что привело вас ко мне? Что случилось? У Василия какие – то проблемы? Рассказывайте. Чем смогу – помогу, конечно.

– Да, проблемы. Иван Егорович, я как мать, прошу вас прекратить любовную связь с моей невесткой!

И так далее, и тому подобное. Сквозь слезы стыдила меня, охаивала невестку, жалела сына, и остановить ее не было никакой возможности.

Разумеется, мне, как и каждому на нашей планете, не раз приходилось раньше выслушивать упреки по поводу тех или иных моих "неправильных" деяний. Как и любой другой человек, я отнекивался или искал оправдания, выкручивался, иногда врал.

Но то было в случаях реальных моих прегрешений! Но здесь – то я не то, чтобы на самом деле, а даже в мыслях и фантазиях был идеально чист! Мне никогда и в голову не приходило иметь с Людмилой Петровной хоть какие – то отношения, отличные от чисто служебных!

Мои попытки довести эту мысль до посетительницы разбились в хлам об её железобетонный аргумент:

– Я сама видела, как Мила входила сразу после вас в подъезд такого – то дома! Сама видела. Лично!

Такой – то дом – это дом, где у меня была действительно квартира, купленная по случаю недорого в качестве вложения капитала. И я там иногда появлялся, чтобы у соседей не возникло соблазна посчитать квартиру ничейной. Но с Людмилой Петровной?!

Нет, и близко такого не было. Если она и заходила когда – то в этот подъезд, то уж точно не ко мне. Более того, из докладов своих контрразведчиков и Аллочки я совершенно точно знал, что Людмила Петровна своему Васильку была верна как в настоящее время, так и в обозримом прошлом.

С большим трудом я избавился от плачущей тётки, и, злющий как черт, велел Аллочке немедленно доставить мне на ковер злополучную семейную парочку живыми, а лучше – мертвыми!

Лживые глупые глазенки Василька бегали, Людмила Петровна была явно расстроена и напугана. Я орал, брызгал слюной, топал ногами и грозился невероятными карами обоим, если не угомонят сумасшедшую бабку. Василек оправдывался: мол, мама – очень пожилая женщина, не совсем здорова, и он с ней обязательно поговорит. Супруга его испуганно молчала, видимо, ожидая продолжения истории вечером дома. В конце концов я посоветовал обоим подыскивать новое место работы и выгнал из кабинета. Налил полный бокал коньяка, хлопнул его одним глотком и чуть – чуть успокоился.

Как оказалось, успокаиваться я начал чересчур рано. Вечернее продолжение истории ожидало не только Людмилу Петровну, но и меня: жена устроила мне допрос с пристрастием и соответствующую сцену. Мать Василька приходила сегодня на работу не только ко мне, но и к ней.

И я второй раз за день вынужден был оправдываться в грехах, которых не совершал!

Наутро я все же поостыл. До Василька мне вообще никакого дела не было, с женой удалось помириться, а с Людмилой Петровной я должен был через пару дней ехать в соседнюю область в окружной главк на полугодовое кустовое совещание. Заменить ее в этой командировке не было никакой возможности по причине острой нехватки времени.

Оставалась еще ревнивая Аллочка, которая наверняка слышала всё, но я успокоил себя тем, что уж она – то, если бы у меня и правда случился романчик на стороне, узнала бы об этом сразу же.

Людмила Петровна явилась по моему вызову с черными кругами под глазами, потухшая, зареванная, и с заявлением об увольнении по собственному желанию. Мне даже стало ее жалко:

– Как вы? Дома буря была?

Женщина безнадежно махнула рукой. И тут только до меня дошло: придурастый Василек специально устроил эту провокацию, подключив к ней мать, не менее придурочную, чем он сам! И все ради этого заявления, что лежало сейчас передо мной на столе.

Я знал, что Василек давно и страстно мечтает, чтобы жена его сидела дома, не работала – так, мол, меньше соблазнов у нее будет по мужикам шастать.

Идиот!

Во – первых, он что, всерьез собирается содержать семью на свою копеечную зарплату электрика? Людмила же получает минимум втрое больше него! А во – вторых, как я уже говорил, жена его по мужикам не шастает, то есть в результате может оказаться наказанной как раз невиновная.

– Успокаивайтесь. Всё образуется. Давайте еще раз пробежимся по нашей послезавтрашней поездке.

Я порвал заявление на мелкие клочки и выбросил в мусорную корзину. В глазах сидящей напротив меня женщины блеснула слабая искорка надежды.

Первый день совещания прошел как обычно: отчеты за прошедший период, планы и перспективы, замечания, соображения, предложения. Боссы в президиуме по – деловому решали все вопросы, хвалили за успехи, журили за промахи и упущения. Потом – беготня по кабинетам главка: пользуясь случаем, все мы хотели что – то решить, согласовать, утрясти.

Вечером собрались в гостинице, в номере одного из моих товарищей: с десяток мужиков и одна женщина – Анжела, коллега моей Людмилы Петровны из маленькой республики. Столик накрыли тем, что привез каждый из своих краев, но сидеть довелось только Анжеле, ибо номер маленький. Мужички выпивали и закусывали стоя.

– А где же Милочка? Почему её нет?

– Ну да, Егорыч, где Люда? Давай её сюда.

– Чего там она одна? Зови:

Я набрал на мобильнике раз, другой, третий – номер занят.

– Наверное, с домом разговаривает. Сейчас схожу.

Выскочил в коридор. Номер её недалеко, в этом же крыле и на этом этаже. Подошел, постучал – Людмила Петровна открыла, прижала палец к губам: мол, тссс, по телефону говорю. Жестами пригласила пройти и сесть. Сесть было некуда: единственный стул в микроскопическом номере занят пальто, сброшенным, очевидно, второпях. Пришлось приземляться на неширокую кровать и подождать.

Пока я, оглядывая номер, ждал окончания её разговора с Васильком (а с кем же еще?!), замерз. Наконец, в сотый раз расцеловавшись и поклявшись, что в номере она одна, Людмила Петровна разговор все – таки закончила, отложила трубку мобильника.

– Извините, Иван Егорович! Слушаю вас.

– Холодно тут у вас! Не замерзнете ночью?

– Ветер в окна. Вон, всё заледенело. И батареи еле теплые. Шестнадцать градусов на термометре! Ну, ничего, как – нибудь.

– Пойдемте в нашу компанию. Все вас ждут, а Анжела просто категорически приказала без вас не возвращаться.

Отправляясь за Людмилой Петровной, я почти уверен был, что она откажется прийти. И вдруг с удивлением обнаружил, что рядом со мной сидит на кровати совершенно другая женщина, которую я никогда не знал! Уверенный, спокойный, даже чуть веселый взгляд, плавные движения, поднятый подбородок, развернутые плечи, гордо, но как бы невзначай, выпяченная грудь: Ничего общего с той натянутой как струна, скукоженной, с опущенными плечами и потухшими глазами Людмилой:

– Да, конечно! Пойдемте, Иван Егорович.

В компании было здорово. Чуть – чуть выпивали, спорили, шутили, смеялись делились мнениями, рассказывали анекдоты. Людмила Петровна – ничего себе! – рассказала парочку очень даже солененьких.

Но – утром продолжение совещания, и поэтому вскорости пришлось расходиться на отдых.

Мой номер был ближе по коридору, чем её, и окнами в противоположную сторону. Приостановившись, исключительно из чувства вежливости, предложил:

– Могу предложить кофе. Растворимый, естественно.

– Спасибо. Лучше чай.

– А чая нет.

– У меня есть. Сейчас принесу.

Вот те раз. Я – то спать собрался, и просто так предложил! Ну, ладно:

– Хорошо, несите. Я чайник поставлю.

Через пару минут Людмила Петровна вошла в мой номер с пакетами в руках, одетая в синие трикотажные брючки и толстый свитер:

– Чай, сахар, печенье:

– Проходите, Людмила Петровна, садитесь. У меня чуть просторнее, чем у вас. Стулья, кресло, посуда. И сахар, кстати, тоже имеется.

– Да, номер у вас побольше. И теплее! А у меня уже четырнадцать.

Затем, оглядевшись, предложила:

– Мы же не на работе, Иван Егорович. Называйте меня: Люся: если можно.

– Люся? Почему Люся? Я слышал, вас или Людой, или Милой называют.

– А мне Люся больше нравится.

– Хорошо. Люся, так Люся. Закипел чайник, Люся.