Все что случилось у меня с Настей — подлежало глубокому осмыслению, и поэтому я перебирал варианты — как все могло случиться, будь всё по-иному. Ведь я даже не понял, как это вообще произошло, и что было инициирующим фактором. А это было важно. Ну да, если я сначала хотел просто узнать, что вообще происходит, в отсутствии её мужа, нарыть компромат, то едва я зашел к ней — уже знал всё. Вернее — лишь подтвердил свои догадки, что там все именно так. Но это не умаляет того факта, что Настя сама, именно она и была той, кто спровоцировал все случившееся между нами. Если честно, то конечно, всему виной алкоголь, а вот Настя лишь удачно использовала ситуацию, поскольку, захоти она — то ничего бы не было — ни-че-го... А что её побудило к этому? Может, она подозревала, что я догадываюсь о её связи с отцом? В целом — мое поведение можно было охарактеризовать как провокация, еще бы: завалился бухой и с дринчем, кидал двусмысленные намеки, опять же показывал ей дома видео с теми фрагментами, где отец приезжал вместе с ней под ручку, и даже имел глупость — продемонстрировать их ей. А то, что отец тут же свалил от Насти в преддверии моего прихода, и тем самым предоставил своей дочке полный карт-бланш, скорее говорило о том, что Настя говорила с отцом и изложила факты того, что на камерах видеонаблюдения — факт приезда отца с дочкой зафиксирован. Вот только Настя не в курсе, что эти моменты я матери не показывал.

Это ставило знак вопроса о том, как я буду их трактовать, и отца этот вопрос мучает, несмотря на его попытки изъятия совсем не очевидного компромата, так что то, что отец дал мне пиздюлей, воруя из дома сервер и мой стационарник — в какой мере виновата и Настя. Но его явно не тяготит его кровосмесительная связь со своей дочерью, напротив — она его полностью устраивает и находится в зоне его комфорта, и существующее положение вещей он менять не собирается. Интересно, до каких пределов может распространяться его нежелание, готов ли он избавиться от меня, что бы правда — не всплыла наружу? Это, как говориться, вопрос на миллион, и вывод для меня достаточно очевиден, хотя кому-то может показаться иначе, ведь в этом случае папахен терял всё, абсолютно всё — положение, имя, репутацию, и скорее всего ему придется менять ПМЖ. Но вот согласится ли Настя на подобное, это било и по ней. Поэтому, она постаралась обезопасить себя с этой стороны, и теперь, я был несколько связан этими новыми обязательствами, что бы ударив наотмашь — не зацепить и её. Ведь теперь, после нашей ёбли у нее дома — она отнюдь не щепка в рубящемся лесу. Успела сестричка подкинуть соломки, ловкая шельма.
С другой стороны — Настю тоже все устраивало в их отношениях с отцом, он всегда обеспечивал ей повышенные требования комфорта и щедро ссужал баблом, а рассчитывалась она с ним своим телом. При этом — её можно даже было назвать нимфоманкой, пожалуй, этот мой вывод — ближе к истине. Я уже насмотрелся на видео с участием Насти и должен был признаться, что как порноактриса она имела бы успех. Вне всяких сомнений. Она действительно не играла, а жила этим, раскрываясь на камеру, но вот то, что она не порнодива — я это знал точно, просто ей это безумно нравилось. А это значит, что всё, что она делала — она делала с желанием и удовольствием, то есть это была её натура, оборотная ее сторона и темнота глубин ее души. Такова она была с отцом. Точно такой же она была и со мной. И теперь я для неё стал любовником, и это было обоюдоострым дамокловым мечом. Ведь теперь ни я — ни она не могли обнародовать нашу интимную связь, что обособляло нас в разряд стратегических пожизненных союзников. Но она не могла действовать против отца — их связывали подобные отношения, и поэтому, единственный разумный вывод напрашивался сам по себе — Настя начала какую-то свою игру, лавируя между трех сторон: мной, отцом и своим супругом. И в чем тут закавыка, я определить не мог, но вот в отношении отца у меня план более — менее сложился, хотя о последствиях старался не думать.

Радовало одно, пока я был у Насти, нашел время покопаться в ее ноутбуке для того, что бы произвести закладку и она была элементарной — всего лишь активировал встроенную утилиту в том браузере, которым она пользовалась, получив таким образом, пароль к ее почтовому ящику в режиме синхронизации браузера. Теперь, я мог творить на её компьютере — всё что хотел. То есть, активировал удаленный рабочий стол и если ее ноут был включен и в сети, то я мог включить видеокамеру на нем, прочесть почту и прочее-прочее, без риска спалиться, а вот что бы то же самое проделать с её телефоном — то поостерегся, трафик там отслеживается.
Теперь, остро стоявший вопрос, как отследить и контролить отца — был частично снят, и если Настин ноут по своему обыкновению стоит раскрытым в её спальне на прикроватном столике, то впереди у меня будет возможность увидеть «новый сезон» того сериала, что имелся теперь в моём, спизженном у отца архиве. Поэтому, первым делом, что я сделал — это поставил будильник на 8 вечера, в надежде, что зрелище меня порадует, если отец — как обещал он ей по телефону — будет у нее после 20:00. Дополнительный компромат — компроматом, но мне ужасно хотелось увидеть игрища сестрицы и папика в режиме онлайн, и поэтому лёг отсыпаться.

***
Само собой я проспал всё что мог, и был не удивлен — слишком измотан я был всеми событиями нынешнего дня. Когда мать разбудила меня ближе к полуночи и позвала ужинать, то я даже подумывал отказаться и продолжил валяться, пока мать повторно не зашла и не настояла. Пришлось идти на кухню и выслушивать сначала материнские жалобы, потом ее нытье, пока она, наконец, не перешла к продуктивной части своего разговора.
Проблемы перед нами стояли нешуточные — впереди был дележ имущества и отец, в любом случае, раз уж развитие ситуации дошло до развода — будет максимально усугублять вред. Такой уж у него был характер. Мать, понимая это, интересовалась моими планами и виденьем собственного будущего. А я, знаете ли, как-то не задумывался об этом своём собственном будущем и поэтому выпал из реальности на какое-то время.

В ближайшие 10—n лет, планов обзавестись женой и кучей детишек передо мной не стояло. А вот жилье, именно то жилье, которое я хотел, в идеале — какую-нибудь студию-мансарду на крыше, как в Швеции, куда можно убежать ото всех и стать «Карлссоном, который живет на крыше» — всегда маячило. Хотя, раньше сам факт того, что этот наш дом — будет когда-нибудь моим — не вызывал сомнений. А вот оно как получилось. Между тем, мать спрашивала — каковым я вижу наше будущее, буду ли я жить вместе с ней, в квартире, или же предпочту жить отдельно. Отец уже, оказывается, выставил на продажу наш дом, видимо, таким моральным гнетом повлиять на мать в предстоящем судебном имущественном противостоянии, о чем я с удивлением и узнал, хотя — чему удивляться?! Этот его поступок был незаконным, и Юрий Юрьевич уже работает по этому вопросу, но вот то, что дом, в который мать вложила столько сил и усилий, вдохнула в него жизнь и уют — уйдет кому-то другому — возмущало меня до глубины души. Ведь когда у нас появилась эта земля, этот участок — тут было голое поле, мы сначала здесь вообще картошку сажали! Строительство началось, когда я только пошел в школу и это был реальный долгострой, где строительство то замирало, то снова возобновлялось, пока дела отца и матери не пошли в гору. И закончили строительство этого дома было тогда, когда я уже почти закончил школу.

Нет, переехали мы сюда жить, когда мне было n лет, а Настя прожила здесь всего лишь год — ей было n, прежде чем не вышла замуж и переехала жить в нашу прежнюю квартиру. Первые два года тут всюду сновали бригады отделочников, маляров, штукатуров и всяких электриков, я тоже помогал по мере своих сил — от кирпичной кладки и до столярно-малярных работ, так что воспоминаний об этом доме у меня было предостаточно. И поэтому, на мой вопрос, а можно ли как-то избежать этого, мать ответила что можно, сумма заявленная отцом в лоте хоть и огромная, но решаемая и посильная, для нее это скорее — моральный аспект. Узнав сумму за дом, я только крякнул и поинтересовался, а может ли отец выкупить дом, поскольку я — не понимал раньше многого, а то вдруг оказывается, что если мать заявляет, то, что ей не сложно изыскать подобную сумму, это значит что финансы матери и отца вполне сопоставимы. Триста пятьдесят квадратных жилых метров построенного хозяевами — от фундамента и до последнего гвоздя — оценивалось риелторами в сумму 450 тысяч американских енотов зелеными шкурками, вместе со всеми прилегающими дворовыми постройками и участком зеленых насаждений площадью 40 соток. Никогда бы не подумал что так дорого, у нас же не Москва!

И если, раньше я думал, что мать живет на одну зарплату, и на то, что ей дает что-то отец от своих щедрот, то теперь понял — я в корне ошибался. Оказывается, влияние матери обусловленное её работой в ГорАдминистрации — было всего лишь влиянием, обеспечивающее иммунитетом бизнес-структуру отца, тогда как сама занимаемая ею должность — не могла принадлежать случайному человеку, поскольку подобные должности занимают люди Команды. И моя мать была человеком именно такой Команды, но не нашего Губернатора, а его противовеса — Сенатора, который уже давно обретался в Столице, но «влияния на местах» — не терял, и всегда держал руку на пульсе нашей области, благодаря людям своей Команды, которые были расставлены на ключевых постах. То, что мать решила открыть мне эту информацию — было, наверное, продиктовано её желанием придать мне уверенности, что ничего плохого с нами не случится, и что у отца слишком коротки руки — причинить нам существенный ущерб, а напакостить — можно и под дверь нагадить. Мелко, низко, гадко — но пакость.

То, что над матерью простирается протекторат ФСБ — я не знал, а она, оказывается, имела подписки и даже звание, и хотя звание было в табеле о рангах — она сейчас имела должность Советника Юстиции 1 класса, что соответствовало примерно капитану полиции, а официально — Советник государственной гражданской службы Российской Федерации 1 класса. То есть, зарплата официально ей шла с двух мест, и если в ФСБ она проходила как Эксперт по финансово-экономической деятельности, то работа в ГорАдминистрации озвучивала ее неприкосновенный высокий общественный статус, хотя она была не на виду. Бухгалтер, ага. Для 44 летней женщины это было действительно — круто. Слишком многое ей было доверено, но вот сколько — мать так и не сказала, так, просветила в общих чертах, мол, умному — достаточно. Мне было достаточно и тех мимолетных намеков о Сенаторе, чье имя нет-нет, а и мелькало в новостных телеканалах, и поэтому — я был впечатлен, крыша у матери действительно была серьезная. А ведь Сенатор у нас в гостях даже как-то был, на сорокалетии матери, точно! Четыре года назад он уже был Сенатором. Правда, поздравил ее, подарил корзину с цветами и тут же уехал, задерживаться не стал. Может, не хотел афишировать их знакомство? Может — у них что-то было? Может — что-то и было, но ему уже стукнуло за шестой десяток, так что, это все инсинуации. Хотя, если отбросить все домыслы, и рационально подумать о том, как мать взлетела на такую высоту, то, скорее всего, что что-то — было. Надо будет поискать информацию о том времени, когда они работали — бок обок.

Поэтому, прикинув все варианты — я определился, что, конечно же — пока учусь, буду проживать с ней, а вот потом, нужно подумать. То, что этот дом уже не будет моим — меня разочаровало, ведь это был — Мой Дом!
Мать же, увидев мое разочарование, написанное у меня на лице, успокоила, что принимать решения мы будем потом, а пока что, надо найти дубину покрепче, что бы ею как следует треснуть отца, или же вырвать дубину у него. Её намек насчет «дубины» я понял, дубина компромата действительно была тем фактором, который мог нивелировать ее положение во властной вертикали, обнулив до нуля. И поэтому, что бы, не ходить вокруг да около, высказался в том плане, что нужно инсценировать ограбление, так как второй комплект ключей от его «Кии» с брелком сигнализации — у меня есть. Нашел еще тогда, копаясь в сейфе. Другое дело, если архив размножен в копиях, а тогда это становится нетривиальной задачей. О чем и поделился с нею, мать, конечно же, опечалилась, но я начал раскладывать задачу на составные, то есть пошагово, а именно, выяснить все места, где он может хранить архив, то есть те места, где он может остановиться или пользоваться ими. Я даже притащил бумагу и нарисовал все варианты и как их разбить на сектора и векторы решения этой задачи, руководствуясь как алгоритмами — ответными действиями отца.

На своей работе, в конторе, он конечно и может хранить «то что у него быть не должно», но место маловероятное, а проверить надо. Но что бы попасть к нему на работу, в его кабинет — нужно, что бы он не мог туда попасть, или — связаться со своими сотрудниками, а для этого — его нужно ограничить в действиях, и — или закрыть его за решетку, или же положить в больницу, желательно в кому. А это, еще — более маловероятно. Так что, если откинуть варианты с работой, то первым делом нужно выяснить места его «залегания», в чем может помочь та самая пресловутая ФСБ, предоставив распечатку маршрута перемещения сигнала его сотового телефона, скажем, за месяц. Это намного облегчит сбор подобной информации, но не факт что выявится все подобные «чек-пойнты».

Мать же сидела подперев руку на подбородок и наблюдала за мной, как я кушая, делясь с ней своими доводами и резонами, пока, наконец, перегнувшись через стол не потрепала меня по голове и сказав, что все-все, хватит, она всё поняла — не прекратила моё словоизлияния. То есть, первая задача выяснить все возможные места, которые отец посещает — ей понятна, но то, что нужно привлекать ее «крышу» из ФСБ, ей не нравится, но она осуществима. Поэтому, завтра я в Универ не еду, а с утра и до самого вечера — должен быть в полном ее распоряжении, то есть с завтрашнего дня в мою трудовую книжку можно добавить графу «шофер».

На самом деле, что произошло за столом, и как протекал сам наш разговор, как и само общение и его формат — сказало мне о многом, и так же далеко меня продвинуло в ее глазах. Мать не была экзальтированной истеричкой, и мои криминальные предложения восприняла спокойно, вообще исключив морально-этические и правовые компоненты, наверное, причиной тому было, что она имела — сначала экономическое образование — очно, а юридическое получила заочно, находясь в декретных отпусках и добивая его после окончания. Хотя и основное свое экономическое образование она получала, вынашивая сначала сестру, а на последнем курсе — меня, сделав перерыв на академический отпуск. Хотя, я родился уже когда она уже защитила диплом. То, что ее так уязвила измена отца, и до каких пределов — можно было только догадываться.

Если она положилась на помощь сына в этом вопросе, хотя тут было столько намешано! И компромат отца на мать, и предстоящий раздел имущества, и предательство родной сестры — она горела жаждой мщения, и хоть этого по ее виду не было видно, то видя, как иной раз загораются ее глаза и сжимаются тонкие губы ее рта, понять было можно — отца она уже ненавидит. Смертельно ненавидит и мечтает станцевать на его могиле. Ну что же — я уже не ее сын, а ее орудие, первая фаза была пройдена, и даже если между нами останется все как есть — уважает она меня уже как личность и обращается ко мне как к своему помощнику. Единственному помощнику способному помочь ей в этой предстоящей битве с бывшим супругом. Теперь, уже точно бывшим. Сегодняшняя наша «посиделка» утвердило меня в мысли об ее уверенности в этом, она воспринимала его как врага, как червя, как опарыша и любое упоминание о нем — заставляло кривить ее губы в презрении.

Поэтому, когда она вернулась к тому, что предложила мне пересесть со своего Соляриса — на ее Вольво, поскольку она предпочитает видеть меня за рулем, чем водителя с работы — ежедневно встречающего и провожающего ее на работу, и ей будет спокойней, поскольку, она наконец сможет меня контролировать и хоть как-то систематизировать и дисциплинировать мою личную жизнь, нагрузив меня графиком — я естественно был против. Сначала — был, так как выбрал неправильную тактику в разубеждении. А когда понял, что тактика была неправильной — то мать, поймав меня на слове, уже все решила за меня. Ну да, я идиот, раз решил сыграть на этой ее мании вечной чистоты и порядка, ведь я, как только окажусь внутри ее машины, то тут же превращу ее в бедлам. Она же улыбнувшись, и махнув рукой, типа и так за тобой, хрюшкой, всю жизнь подтираю, подытожила: — Ну вот и отлично! Значит, завтра и начнешь ее осваивать, тебе привыкнуть к ней надо.

И на этой ободряющей ноте мы закончили наши посиделки и отправились спать, хотя я, обнаружив отсутствие телефона в карманах, тут же смотался в гараж, и найдя его в машине, тут же перелистал пропущенные звонки. Пропущенных было много — и знакомые, и незнакомые. Время было почти час ночи и поэтому, решил отзвонить по тем знакомым, которые вероятно еще не спали, или же мой поздний звонок — не удивил бы абонента.
Женек трубку не взял, но ответную смску прислал на мой дозвон, мол, куда пойдем на Хеллоуин в следующий вторник, он хоть и староста, но с группой, желания организовывать мероприятие — нет. Уж лучше со своим товарищем «по детсадовскому горшку» затусит. Отпиши, типа, свои соображения, на что я ответил «Завтра», и получил от него моментальное «Ок».

Санек Механик сделал сегодня вечером, оказывается, целых три звонка! Но ему я сразу послал смску с извинениями, мол, вырубился и спал до ночи, «слаб телом и духом, прости». Саня перезвонил мне сам, и мы с ним немного поговорили, и Саня уточнил, мол, не было ли прогоном, тот наш утренний разговор в пивнушке, насчет возможности заработать деньги. Сейчас уже он сам постарался закруглить разговор, пояснив, что не телефонный разговор, и раз — то был не прогон — то значит завтречка надо будет встретиться тет-на-тет, и потрещать более предметно. Да разве же я — против?! Завтра так завтра, но что-то много дел и встреч набирается, суббота — день тяжелый!

А вот добрался и до Насти... Добрался в последнюю очередь, чувствовал какой-то подспудный стыд и страх, и душевный дискомфорт. Но все же переборов внутреннее противление — все же решился. От неё был всего один пропущенный звонок и смска с языкастыми смайликами «Напахался бедняжка? А мне каково? Вся попа болит! Дурак!». Звонить ей не стал, уточнять — почему дурак — тоже, ответил смской в том же духе, что раз попа болит, значит это кому-то надо. А вот вскрытая матерью информация о ФСБ и информационном колпаке в отношении нашей семьи — в этом я не сомневался, ладно еще, что эту смску можно было трактовать по-разному — если кто, конечно, не был в курсе о подоплеке отношений внутри нашей семьи. И если относительно меня и Насти — информация была «в темной зоне», ввиду того, что эта связь только сегодня образовалась, и о ней — можно было лишь догадываться, то относительно отца и Насти — наверняка ТАМ были в курсе. Слишком давно длилась связь, слишком большие были технические возможности для снятия информации и слишком заманчивым выглядел этот пласт компромата, что бы за яйца держать — и отца, и мать. Мать, например, это коснулось бы только краем, но репутационные потери были бы убийственными. А это значит, что мне выгоднее самому открыть ей глаза на это, позволив сделать ей упреждающие шаги, тем самым снизив репутационные потери и развод с отцом, кстати, был одним из тех самых шагов, лежавших в нужном русле. Обдумывая это в совокупности, я пришел к выводу, что отвечать Насте сейчас было ошибкой, в чем моментально убедился, получив от Насти послание «Не спишь?».

Пока я решал что ответить, она уже позвонила сама.
— Привет. Чо ты меня — игнорируешь? — Настя тоже видимо выспалась
— Нет.
— Приедь, нам надо поговорить.
— А по телефону?
— Хочешь... Я сама... Приеду? — в этих словах произнесенными с придыханием было столько липкой патоки и блуда, что я решил — а была не была!
Бегать я от неё вечно не мог и поэтому просто ответил:
— Приезжай, — и добавил, подумав, — И не бибикай, позвони, как подъедешь, я ворота открою.
— Я не на своей — она на стоянке, холодно. На такси подъеду. — и Настя бросила трубку.

Я же прошел в ванну навести марафет, почистил зубы, сбрил щетину на лице, в душе — подбрил аккуратно опушку лобковых волос. Прям метросаксаул, мелькнула мысль, когда опрыскивал свою тушку одеколоном «Аntiаris», от малоизвестного испанского парфюмерного бренда, который мне нравился своим резким и стойким ароматом, напоминавшим своей сладостью и одновременно стойкой горечью — египетскую парфюмерию. Этот бультик мне привезла и подарила Настя, после проведенных спортивных сборов в Испании, и случилось это два года назад, когда я, как раз закончил школу, и тем жарким летом — поступил в Универ, а потом полтора месяца провел в Греции и Италии — купаясь, загорая и бездельничая. То, было — самое лучшее лето моей жизни. То, что поздний ночной визит Насти закончится постелью — я не сомневался и секунды, слишком мурлыкающие и довольные нотки звучали в голосе по телефону, отчего в моем воспаленном разуме периодически мелькали развратные сцены наших сегодняшних с нею безумств.

Окна спальни родителей располагались на втором этаже фасадной лицевой части дома и звук авто, которое привезет сестру, действительно мог разбудить мать, но видимо, Настя решила покинуть такси на въезде в наш пригородный квартал и прошла 300 метров от дороги до нашего дома шифруясь — задами участков. И вошла она в дом через дверь веранды зимнего сада, примыкавшего к моей комнате, чего я не ожидал. У меня совершенно вылетело из головы, что только у этой двери я не менял коды доступа на открытие, так как мы ею практически не пользуемся в холодное время года, и не перепрограммировал сигнал «таблетки», а ключ обычного замка там был старый, его мы не меняли, а следовало! Она, конечно, могла зайти и через парадную дверь, ключи у нее были, скорее, меня удивило ее столь быстрое появление, хотя цокот каблуков по керамике полов коридора — я успел уловить. Поэтому я был обескуражен, когда дверь в мою комнату открылась, а Настя, уже зайдя в комнату, церемонно постучала костяшками по косяку.

— Тук-тук-тук, к тебе можно? — она скептически подняла бровь, с усмешкой наблюдая за мной, как я себя поведу, стоя в одном полотенце на бедрах, которое запахнул одним движением на себя, прервав процедуру вытирания.
Вид моей сестры был... секси! Видимо, она решила до конца закрепить импринтинг моей личности — на своей гипертрофированной сексуальной вседоступности, которую я успел распробывать. Я, пытаясь сбить и охладить ее настрой уже просто из вредности — а в ее глазах плясали чертики, в которых читались истинные ее намерения — и если честно, даже как бы пытаясь отстоять свою независимость — от этой ее сексуальной прелести, кивнул ей грубовато:
— Тебя там таксист не разложил? Быстро ты что-то. Двадцать минут? — а Настя, подойдя ко мне и коготками ущипнув мой сосок, отчего я ойкнул, толкнула меня на диван, сдирая полотенце и оставляя его в своих руках.

— Полчаса точно прошло... А если бы таксист... знал... что я забыла... надеть трусики... То точно бы... разложил... , — и она, показав мне язык и задрав свою короткую юбку на бедрах, продемонстрировала всю функциональность своего прикида, крутнулась вокруг своей оси и скинув на пол короткую кожаную куртку, Настя осталась лишь в чёрном топике лифчике, который лишь поддерживал снизу ее грудь, оставляя открытыми ее соски, топорщившиеся двумя вишневыми горошинами в розовом ореоле. Юбка же, прежде облегавшая ее бедра — задралась черной узкой полоской на поясе, а ноги были обуты в длиннющие матерчатые ботфорты, тянущиеся до самого расщепления ее ног, акцентируя фокус на ее, теперь, полностью лысой киске в самом низу ее рельефного, как будто бы выточенного из белесого мрамора животика. Ну, и, как я тебе?! Визуально длина ее ног поражала, и хоть это и была фото-моргана, ее вид был супер, что я безмолвно признал, оттопырив большой палец. После наших дневных игрищ, сестричка выбрила свою киску полностью! Мечта фут-фетишиста, а не родная сестра! Просто фак-долл!

— Ты такая забывчивая, — это единственное, что я мог пробормотать, находясь в ошеломлении от ее вида и... смелости? Скорее — глупости. В такую холодрыгу протопать полквартала, хлопая по морозцу голой пиздой! А температура точно была минусовой, даже в доме чувствовалась работа системы отопления. Хотя — она девушка спортивная.

Она уже оседлала меня сверху на диване, и трется своей киской о мой живот, и мой, и так влажный после душа член — моментально упирается в ее мокрые губки, которыми она ездит по нему вверх вниз, приставая и опускаясь, размазывая свой секрет по всей поверхности ствола, по которому она елозит. Я пытаюсь ее успокоить и если не погасить, то убавить ее пыл, подхватываю ее за задницу, и опрокидываю ее под себя, переворачивая на диване. Настя, широко раскинула свои ноги в своей замечательной обувке — левая ее нога задрана на спинку дивана, а правая, под прямым углом отставлена на пол — просто фулл доступ! Хочется моментально овладеть ею, слишком контрастной оказалась атака моей сестры. Отчетливо прохладный, после короткой прогулки по улице материал ее сапог — контрастно диссонировал с горячей, пышущей жаром и трущейся по мне — ее мокрой пизде. Но я, все-таки, взял себя в руки, и, спросив где ее телефон, поднял ее куртку с пола, и, подхватив сумочку, присовокупил туда вдобавок и свою мобилу — и занес все это в свою ванную комнату, разобрав и сняв с них аккумуляторы, закрыл плотно дверь. Мои манипуляции Настю, если сначала и удивили, но времени она зря не теряла, и когда я вернулся к ней, она уже ласкала свою киску, раздвинув пальчиками свои губки и преподнося мне их — как какое-то лакомство.

— Не боишься застудить малышку? Ниже нуля на улице...
— Поласкаешь? — вместо ответа Настя ухватила мой стоячий член как рычаг, и, привстав, тут же отправила его себе в рот. Я же остался стоять на ногах, не делая попытку усугубить или поменять — собственное или ее положение, пока моя сестра ртом ласкала мой член, а пальчиками — свою киску.
— Неудобно, — я не менял положение, тогда Настя оторвалась от своего сладкого занятия.
— Тогда — может в кроватку? — и она кивнула в сторону моей разложенной кровати, отрываясь от минета.
— Скрипеть будет, мать прибежит, — я отрицательно помотал головой.

Настя нехотя встала, избавляясь от своего топика грациозным движением, и стянув ее с плеч, встряхнула своей волной каштановых волос, на миг сжав в конский хвост нацепила резинку, и продефилировала к моей кровати ленивой походкой — заплетая друг об друга свои ступни, отчего ее походка в этих сапогах на высоких каблуках — показалась верхом женских ужимок, когда они решают показать всю свою блядскую доступность. Учитывая, что она в них была на полголовы выше меня — вид сзади был потрясающим, как порнопостер длинноногой звезды хардкора. При этом — её ягодицы, переваливались в такт её шагам, притягивая взор, к темнеющему в скудном освещении комнаты пятачку ануса.

Она сдернула на пол мое одеяло с кровати, подушку, и, добравшись до простыни, намеревалась сдернуть и ее, но я понял ее замысел, и, открыв бельевой шкаф, достал оттуда еще одно одеяло, и еще одно, которое было без пододеяльника — это был скорее байковый плед, и оттуда же достал еще пару подушек. Покидав все это на пол, я с удовольствием наблюдал, как моя сестра на коленях и отклячив свою великолепную задницу — ползает по полу, обустраивая арену наших предстоящих боевых действий. Я подхожу к ней и обхватываю ее ягодицы сверху ладонями, накрыв их и раздвигая. Настя замирает в предвкушении, ее голени разъезжают в стороны, а бедра напротив — сдвигаются, тем самым как бы выпячивая ее киску, и вот, еще мгновение и она роняет голову вниз в подушки, а я целую ее промежность, ее пахнущую парфюмом влажную киску. Целую попку.

— Попка любит?
— Попка на бюллетене... болит... , — и Настя закрыв свои глаза, начиная шептать, подталкивает свою киску ко мне, — Продолжай... Ну... Поцелуй меня... Костик, пососи мне всё... Вылижи... Сладкий... Пожалей мою попку, попка бо-бо... Целуй! Ну... братик... Смелее! Хочу... Твой... Язык... Твои... Губы... Везде...
И я приникаю к ней с поцелуем, начиная с нежных, еле уловимых касаний, все более и более наращивая и ускоряя темп, распаляясь как вулкан, вылизывая всё — что могу вылизать и играя языком всюду, куда могу им проникнуть. Настя хоть и старается не стонать громко, все равно тихая музыка включенного музыкального центра не в силах замолчать эти звуки, наполняющих комнату волшебными звуками женского удовольствия. Сейчас она не играет и не притворяется, она получает удовольствие и вот, она вырывается из моих рук — желая ответить взаимностью. Теперь я лежу на полу, вылизывая ее киску и пальцем играю с ее попкой, а Настя, лежит сверху показывая свое мастерство минетчицы, и не возражая против моего пальца в своем анальном отверстии, и двух — на ее киске, которыми я раздвигаю ее упругие полоски плоти окаймляющие нежные розовые лепестки малых губ налившихся кровью и теперь почти бордовые по цвету. От движений моего языка эти лепестки сминаются, и вновь принимают свою форму, как два стража на посту, охраняя набухший клитор, от прикосновений к которому, я чувствую, что она каждый раз замирает, прекращая на неуловимый миг ртом — ласку моего члена, и снова принимаясь за свой труд, приносящий мне такую массу удовольствий.

Два одеяла — не матрас, и поэтому достаточно жестко, но это и не ламинат кухни, как случилось сегодня днем. Поэтому, я очень быстро отстрелялся в ее жадный рот, все-таки лучшего исполнения минета, когда всего пара минут движений ее фантастического язычка, пара заглотов и проглотов — и я, уже почти готов... И да — маленькая смерть — неотвратима...
Моя сестрица действительно сокровище, и я уже тащу Настю за собой наверх, на кровать. Настя, проглотившая мое семя — жаждет поцелуев и даже настаивает на этом. Мы сливаемся в поцелуе и хоть вкус специфичен, я чувствую, что это заводит мою сестру. А Настя, уже добившаяся от меня эрекции, легко садится своей мокрой пиздой на меня до конца, там, внутри — почти болото, жаркое влажное болотце.

— Поскрипим? — Настя провоцирует меня на более активные действия. Кровать действительно начинает скрипеть в ответ на ее поступательные движения.
— Тихо — никак?

— Эу-ау, — Настя практически точно имитирует звук полученного сообщения из аськи и я, понимая, что спалиться нам сейчас перед матерью — это полный абзац, хватаю ее на руки за бедра, закидывая их за спину, встаю с кровати, удерживая руками ее за ягодицы на весу. Тяжелая зараза! Так, на руках, не снимая ее со своего члена, я прохожу в ванную, где она в панике: «Сапоги!», сама спрыгивает с меня — разгадав мое намерение затащить ее в душ, под включенные струи воды. Расшнуровав обувку и скинув ее, она присоединяется ко мне, и все начинается по-новому. Я вхожу в ее киску, а она, развернувшись ко мне спиной, руками упирается в стеклянную стенку кабинки.

Несмотря на небольшую разницу в росте — мне довольно комфортно, тянуться на цыпочках не приходится, а вот Настя сама насаживается на меня, сменяя изредка свои наезды на меня, бурением и верчением своего таза, отчего вхожу в нее до конца, и даже упираясь в ее внутренний предел — всё это вызывает невероятные ощущения получаемые под теплыми струями воды и подобный опыт у меня — впервые. Совершенно невероятно! Мы — то доходим до пика, то останавливаемся и мылим друг друга жидким мылом, и получаем оба — совершенно изысканные тактильные ощущения. Настина плоть — упругая и оттого невероятно скользкая, заставляет меня пребывать в состоянии постоянной эйфории. Вроде бы и трахаемся, а вроде бы и купаемся — эстетствуя. Поцелуи не прекращаются ни на миг, если даже наше совокупление прерывается и Настя — то требовательно целует меня, то встав на колени — ласкает губами мой член, а я разминаю все ее щели пальцами, проникая куда только могу. То целую ее грудь, то шею, то киску или попку по очереди. В один из таких моментов Настя оборачивается ко мне:
— Нравится сестричка? А ее попка? Хочешь опять отбарабанить Настеньку в попку? — и Настя улыбаясь берет мою руку, и поиграв с большим пальцем языком в своем рту, тянет его себе за спину. Эта ее фраза произнесенная с таким бесстыдством и похотью, и таким откровенным призывом в глазах, что я буквально слетаю с нарезки, чувствуя что мой член в ее киске увеличивается в размерах как минимум в два раза, упираясь в конец туннеля.

— Воткни мне в зад! — она не просит — она требует. И я послушно втыкаю палец в ее верхнее отверстие, но она ёрзая на моем члене и моем пальце одновременно — просит:
— Дурачек, выеби меня в жопу... Хуем... Хочу...
Хорошо размятый моими пальцами сфинктер с легкостью пропускает мой основной калибр — и только теперь я понимаю, что Настя из тех редких типажей девушек, которых за глаза называют «анальщицами». Она просто прется от моего проникновения, она реально балдеет от моего хуя в своем анусе, и вскоре чуть ли не завывает и тихонечко пищит, когда мои яйца упираются в ее промежность с которой стекает вода струящаяся из душа, а мои пальцы мнут ее губки, зарываясь в ее влагалище и теребя створки губок. Настя, обернувшись ко мне, находит мой рот и впивается поцелуем, и, вызвав игру языка вдруг захватывает его своими губами, начинает сосать его, практически так же, как только что сосала мой хуй. Накал уже давно перерос все возможные пределы, и вскоре я — опять разряжаюсь в ее зад, в ее чрево. Настя же, поняв, что я кончил, не меняя своей позиции, все в том же нагнутом положении с силой берет меня за волосы и требовательно опускает мое лицо к своей, только что выебанной дырочке.

— Целуй! — я повинуюсь — целуя ее анус, она же тащит мою голову ниже.
— Лижи, — и я впиваюсь в ее щель, раздвигая ее половые губки языком и лаская. Настя же убедившись что я не сбегу, отпускает мою голову и сводит руки на своих ягодицах, и сжимая и разжимая их, добивается того, что мое семя начинает выдавливаться из ее анального отверстия. Вся эта жидкость быстро смывается горячими струями душа, которые бьют на нас сверху и сбоку, попадая и на мое лицо, и рот, но я не отрываюсь и вскоре, сестра, все глубже и сильнее вдавливает свое женское естество в мое лицо, она сама буквально засовывает свою киску в мой рот. А я, лаская ее клитор между широко расставленных ножек, чувствую, как ее бьют конвульсии. Настя только что кончила от моего языка и на моем лице, а я все продолжаю целовать и сосать эту вкусняшку с неуловимо изменившимся вдруг вкусом. Тем неожиданней было то, что случилось потом, когда я понял что что-то не так. Сначала это был какой-то прыск, тонкий и неуловимый, на грани внимания, пока он не повторился вновь, уже явственно и неотвратимо, и был в шоке, когда он из тонкой струйки превратился в поток полноводной Амазонки — бьющий мне в лицо как пескоструй. Настя ссала, ссала мне в лицо, мне в рот! И в процессе — умудрившаяся поменять свое положение, перекинув одну свою ногу на мое плечо — стоя на другой уже ко мне лицом, а руками обхватив мою голову вцепившись в волосы, что бы я — не дай бог не вырвался. Она хохотала во все горло и терлась своей пиздой о мое лицо, так и не прекращая процесса мочеиспускания и в ее глазах светилось веселье и еще что-то, как будто бы она только что — слопала канарейку. Удовлетворение и сытость.

И если в первое мгновение я хотел ее прибить или переебать ей, вырвавшись и отстранившись от нее, то теперь понял всю безнадежность моего решения, вырваться из захвата ноги МС по легкой атлетике, прижимающей мою спину и шею к себе, без колюще-режущих — нереально. Попытайся я встать с нею — я бы разворотил в душевой всё. Она, когда хотела — была сильной как дьяволица. Укусить ее туда, откуда она писяла — я не догадался, единственное, на что меня хватило, это плотно закрыть рот и зажмурить глаза и дожидаться конца этой нежданной экзекуции в виде «золотого дождя», но большой палец я ей в жопу все же воткнул, скорее рефлекторно, но боюсь, что ей это даже понравилось.

***
— Ну, хочешь, сделай так же! Обоссы меня! Обсикай сестричку, и даже в ротик — разрешу! — Настя пыталась нивелировать последствия своего урологического воздействия, еле давя смех. Я же молчал, игнорируя ее потуги, вроде я, как — обиделся. Хотя, это было глупо. Не скрою. После всего случившегося. Тем более, что обоссать ее — было бы для нее не наказанием, а еще одним удовольствием. Наверное. Это если судить по ее реакции, когда она почувствовав мой палец в своей заднице, начала на него нанизываться вертясь на нем, а своей пиздой с таким остервенением втираясь в мой рот, в мой нос, в мое лицо — что я даже малость подзавис.
Меня напугало то, что после того как все закончилось и Настя с опаской разжала свою ногу, даруя мне свободу перемещения — мой член стоял как каменный. Настя видела это, однако подъебнуть вслух меня не решилась, видя — что я хоть и возбужден, но зол как носорог. Она знала это мое состояние — Псих. Как-то, я в таком состоянии, хуйнул одного строителя в нашем доме подвернувшимся под руку кирпичем — в его тупую среднеазиатскую голову, и откачали его только чудом. За что — история умалчивает, но вывел он меня изрядно, думая, что я тупой малолетний мажор, играющий на стройке и мешающий им — Великим Черножопым Строителям — работать. Столько в нем было спеси! До прилета половинки кирпича...

Вот эта вот моя трансформация моего состояния — всегда меня удивляла: я не терял контроля и тогда, но о последствиях не задумывался, когда меня как будто бы, накрывало чистой ненавистью и яростью и лютой злобой — всё вместе, и я решал — что я вправе на любые проступки... Наверное, даже головой прошибить стену — если бы это мне помогло и я бы достиг поставленных задач, пускай даже разменяю на это — собственную жизнь. Хотя окружающие не знали, что этот мой гнев полностью под контролем, просто, наверное, у меня на лице было написано что-то такое — этакое, или же от меня шла такая эманация яки — что окружающие просто от меня шарахались. Настя сейчас сидела в моих ногах, и несмотря на словесное раскаяние — ее моська раскаянья точно не испытывала, единственное ее желание было вызвать у меня эрекцию, которая моментально спала, когда я «решил обидеться» и взял эмоции под контроль — впав в гнев. Сейчас она пыталась просунуть свою голову между моих ног, в попытке добраться до яиц и частично ей это удалось, когда одно мое волосатое яйцо оказалось в ее рту.

— Фу, когда ты на письке всё сбреешь! Я сегодня себе — все волосики выщипала даже! Вроде взрослый... Тьфу!... , — и Настя не обращая больше внимания на попавший ей волосок, продолжила свой занимательный труд с моей мошонкой, рукой пытаясь надрачивать мой ствол. Эрекция, как говорится, была неизбежна и вот Настя спустя отрезок времени — уже снова отсасывает мне, и, пытаясь насосать прощение — делает это с завидным энтузиазмом и напором. Ну, стоит у меня — и стоит, а вот возбуждения я почему-то пока не чувствую, вернее, мое возбуждение иного толка, чисто — механическая механика, плюс — пещеристые тельца.
— И вообще, хочешь, я лазерную депиляцию сделаю? Всегда буду лысой-лысой... Как ты любишь... Мммм? — в прошлый раз я проболтался сестре, что люблю когда киска девушки полностью лысая и не колется свежесбритым ковром. А Настя продолжает свой словесный понос, перемежая его оральными ласками и изредка, не выдерживая — прыскает от смеха, наверное, вспоминая — ЧТО только что произошло в душевой кабинке.

— Вот стану сморщенной бабуленцией, а у меня то — пизда лыса-ая! Ахаха! Надо туда еще и татушку набить, давно мечтаю, но выбрать не могу рисунок... Кельтские мотивы — отстой, на иероглифы — у проституток монополия, может быть египетские какие письмена... Я вот все думала — что бы набить: розы, ласточки, чертики, дракоши... Фи! Банальность! Полинезийский тотемизм — фу!... Пещерно... Индийские орнаменты надо посмотреть...

Все же решаю «простить» сестру, что бы только не выслушивать этот поток бреда:
— Какая же ты мразь...
— Угм... мразь, — Настя охотно и готовно соглашается, не отрываясь от работы, потом на секунду извлекает меня из своего рта и добавляет, — И шлюха... , — и уже прижимаясь щекой к моему флагштоку начинает перечисление.
— И блядь... И вообще... Твоя любимая сестричка! Которая... Всегда отсосет... И подставит свою попку... Своему... Братику! О! Точно!
Настя встает с колен и повернувшись спиной, раздвигает свои булочки, озорно смеясь и виляя ягодицами просит:
— Накажи Настеньку! Выеби сестричку... В жопку! — и она радостно шлепает себя ладошкой, брызгаясь каплями, так как ее задница вне душевой кабины, а вода, струясь по телу натекает на кафельный пол ванной, что не страшно — тут сплошная гидроизоляция и замкнутый сток.

Когда тебя просит об этом здоровая кобыла и называет себя уменьшительно-ласкательными именами — это вообще выглядит со стороны или издевкой — или же сюром, но члену этого не объяснишь. Сакраментальное — «Шо? Опять?!» — не прозвучало, да — я хочу ее выебать. Снова. Жестко, так — что бы она визжала от боли, но поддаваться эмоциям нельзя, хотя делать вид — можно.
Поэтому, я хватаю ее за мокрые волосы, наматываю на руку и не вытираясь сам, не позволяя вытереться ей — выхожу из ванной таща сестру за собой, пригнув ее голову и толкаю ее на пол комнаты, на ранее расстеленное постельное белье сваленное на полу и сбившееся в кучу. Настя падает на колени и что делать — знает. Упав на колени, она пошире расставляет бедра — вытянув ступни, и устроив свою голову на подушке смотрит на меня, виляя при этом своими совершенными глобусами. Совершенно так по-блядски виляет, знает силу своего сексуального притяжения. И умело им пользуется.

Она не произносит и слова, ибо — и так все понятно, лишь ее стоны то ли нетерпения — то ли предвкушения, подгоняют меня с торчащим как древко членом наперевес: воткнуть в нее, заполнить, опорожниться, затопить, закоротить напряжение и разрядиться... Она улыбается и облизывает губы и опять ладонями раздвигает свои ягодицы, когда я делаю последний шаг к ней. Но я удивляю ее, поскольку не врываюсь в нее сразу и не терроризирую ее задницу штурмом, к которому она готова и даже, наверняка, жаждет его. Усевшись позади нее, я целую ее ягодицы по очереди, потом анус и промежность, вытянув язык — провожу им по всей длине ее межножья, от клитора — где задерживаюсь, махнув по нему парой круговых движений, и до розовой сморщенной сжавшейся дырочки ануса — прежде, чем поласкать его языком. А моя сестра уже течет, и свои руки спрятала у себя на груди, лишь стоны выдают ее состояние блаженства. Я вхожу в ее киску, и делаю это нежно, не напористо, давая ей привыкнуть к проникновению. Настя просит меня:
— Я хочу в попку... Ну... Выеби меня в попку... , — я не обращаю внимания на ее просьбы и только когда Настя уже сама проявляет инициативу, сдергиваясь с меня и капризно надувшись, завладев рукой моим членом и тут же приставляет к розетке своего ануса. Только тогда — я вхожу обильно смоченным в ее влагалище членом, в эту горячую задницу, которая кажется печкой — пышущей жаром. Чем дольше я трахаю ее туда, тем больше моя сестра теряет контроль. Задав ей несколько вопросов, я понимаю, что Настя все больше распаляется и делится такими своими откровениями, о которых даже на смертном бы одре промолчала.

— Настёна, — я шепчу ей в ухо, — Ты, ТАК любишь анал?
— Да! — ее шепот не менее жарок и кажется что это передо мной кто-то другая, а не моя сестра, так искажен ее голос.
— Больше всего на свете? Сильно-сильно?
— Да-аа!! Больше... всего... Да! Еще милый! Еще! — мы уже лежим на боку повалившись, я одной рукой ласкаю ее груди, а другой ее киску, и оттого мне гораздо удобнее долбить ее попку, поскольку моя сестра сама нанизывается на меня, не чувствуя давления моего тела, и прижимаясь ко мне спиной. Ее губы вжаты в мои, и в те редкие моменты, что мы прерываем наш поцелуй — я задаю ей жарким шепотом вопросы. Вопросы разные, но все они касаются ее желаний и предпочтений. Настя распаляется все больше и больше, рассказывая о себе, а моя эрекция уже от меня не зависит — она чугуниевая, так как сейчас я понимаю, что надо пользоваться моментом ее слабости, и, зарывая ее в пелерину моих слов, окутывая ее комплиментами и нежностями, провоцирую на все более и более распутные откровения.

— А сразу... двое... Один в киску а другой в попку? Любишь? — и я засовываю ей в киску глубоко сразу три пальца, имитируя член.
— Да! Люблю! Но... Больше всего... люблю... Когда один берет меня... в попку... А другой... лижет мне... киску... А я... Сосу... его... Хуй! — Настя уже на пределе, но все не кончает, или кончает постоянно. И это ее состояние кажется мне странным. Она сама насаживается на меня, все наращивая и наращивая амплитуду отвечая мне тоже страстным шепотом.
Пока, наконец, не подобрался к главному, к вопросу — вопросов, она должна знать о том, что Я — ЗНАЮ.

— А отец... тебя... часто... в попку... ебёт? — и если я думал, что Настю это как-то обескуражит, или поставит ее в неудобное положение — хотя, как это возможно, находясь своим развёрстым сфинктером на моем пенисе — то я был удивлен проявленной моей сестрой реакцией. Она открыла по-кошачьи один глаз, и, улыбаясь, припала губами к моему рту — поцеловав, а потом горячо зашептала в ухо, усилив свои движения тазом на меня, вдавливая меня своим крупом в стену, и уже не я, а она трахала меня:
— Часто-часто... Он... Ебет меня... В жопу... А я... Сосу хуй... Вадима... А потом... Они... Ебут меня вдвоем... Везде... А потом... Папа... Ебет Вадима... А Вадим... Ебет меня в жопу... , — Настя хихикает, отчего мне кажется, что она это всё выдумывает на ходу, но судя по ее действиям — ЭТО нихуя не ложь! Настя продолжает нанизываться на меня и вырывающимися отрывками и фразами — вскрывать всю подоплёку своей супружеской жизни.

Я даже думал, что у меня пропадет стояк, однако этого не случилось. К концу ее откровений, которые моя сестра решила вывалить на меня, как ком грязного белья из корзины и исповедаться полностью, что бы я знал все её тайны, все её секреты, все её желания — она уже сидела на мне сверху и сама фактически трахала меня. Продолжалось это долго и новые факты, упавшие в мою копилку — все более меня шокировали. Это ее истерическое словоизлияние продолжалось до тех пор, пока я не схватил ее за груди, и, прижав ее тело к себе, прижав к своей груди ее спину, сваливая на себя, а потом перевернул ее на живот, укладывая под себя, громоздясь на нее сверху, с членом так и воткнутым в ее попку.
— Значит, это тетя Катя тебя совратила? — Настя же, повернув голову в мою сторону и косясь глазом, шепчет:
— Да! Я лизала ее киску, а папа... , — Настя прерывается, и вдруг совершенно обыденным голосом спрашивает меня: — Ты... меня бросишь?

Я чувствую, что оказывается — моя эрекция все-таки пропала, и поэтому — пропала и исступленность «Анальной Насти», как я назвал для себя это её состояние, так как я совершенно выпал из реальности.
Как-то, мне встретилась одна «девочка» лет на 8 старше меня, настолько откровенная в своих желаниях и бывшей со мной настолько честной, насколько она могла быть, которая поведала как психолог, об этой самой пиковой сексуальности женщин, которая встречается у многих женщин. А именно, находясь на пике своего сексуального возбуждения — они не могут врать своему секс-партнеру, или же просто не контролируют свою темную сторону либидо, открывая все свои тайны и желания. Таких женщин довольно много, то ли треть, то ли четверть, и имела в виду она — из тех женщин, которые действительно получают удовольствие от секса, а не имитируют оргазмы. И моя сестра оказалась одной из таких вот раскрепощенных девиц. Анальщица. Редко, но бывают, предпочитающий анальный секс — любому другому, хотя не отказываются от всей полноты ощущений. Настя. Настенька. Горе ты мое луковое.

Настя видит работу мысли на моем лице, а я как будто бы забыл ее вопрос, но тут же вспомнил и глажу ее по щеке ладошкой, целую выступившие слезы, осушая их поцелуями. Да. Она только что исповедалась мне во всех грехах своей непутевой жизни. Я принял эту исповедь и ноша моя теперь такова, что мне сейчас реально — не до секса. Я вытягиваюсь рядом с ней на одеяло, устраиваю ее голову на своей груди и накрываю нас другим одеялом. На полу прохладно. Настя же молча плачет, и ее слезинки капают мне на грудь и я их чувствую. Каждую. Успокаивать я ее не стремлюсь, пусть проплачется, но глажу ее еще влажные волосы, обняв рукой ее шею, и накрыл ее голову сверху одеялом полностью, спрятав от света электрического освещения. Ее горячее тело прижимается ко мне, она прильнула ко мне — моя старшая сестра. И я понимаю, нет — я осознаю, что я все же несу за нее ответственность. Бедняжка. Бедная Настя. Сладкая Настя. Моя Настя. Nаsty.

Тихо играет музыка, и я, вдруг, вспоминаю о своей заначке на антресолях, встав, достаю бутылку джина Бейлис и два фужера. Наливаю ей, сам пью из горлА, так как в свой фужер налил воды из-под крана, а Настя, как трезвенница и спортсменка все же глотает свою порцию с трудом и кхекнув, запила. Одеколонистый вкус можжевельника продирает мое нутро, и горячим узлом ввинчивается в желудок. Мы лежим, звуковой фон технотранса сменился старинной композицией «Пинк Флойд», потом прозвучала еще какая-то баллада, и Настя уже спокойна, и вроде — как не плачет. Но свое лицо моя старшая сестра прячет у меня на груди, наверное — стыдясь смотреть мне в глаза, и мы начинаем этот трудный, долгий и нужный нам обеим разговор, который продлился почти до самого утра.
Надо заметить, что кроме этой бутылки Бейлиса мы уговорили еще и початую бутылку армянского коньяка, и перебрались на мою полуторную кровать, где Насте, ввиду малой площади поверхности кровати — пришлось расположиться на мне. Настя же, вероятно, пытаясь упрочиться в том, что я не отвернулся от нее, узнав всю ее подноготную, еще пару раз провоцировала меня на секс и, убедившись в том, что все нормально, даже попыталась узнать — возбуждает ли меня такая вот сестричка. Конечно же возбуждала, что ей я и доказал, выебав ее в задницу поставив у подоконника раком.

Этим последним трахом я добился гораздо большего, чем всеми своими потугами прежде. От алкоголя у меня наступило состояние, когда мозги как бы завернуты в стекло, в горле жарко и сухо, а эрекция как у супермена — вечная. И хоть в мыслях наблюдалась некая путаница, а в настроении — разброд и шатания, своей цели я достиг. Настя опять начала говорить мне правду, только правду и ничего кроме правды. И я — таки добился от нее признания того, ради чего она все это — затеяла.

Так что с утра, до того как проснется мать, Настя, изрядно пьяненькая попыталась упорхнуть, вызвав такси, но отпускать ее одну я не стал. Мало ли чего, и поэтому в семь утра мы вдвоем, бесшумно как тени выскользнули из дома к ожидающему нас невдалеке такси. Отвезя ее до дома, поцеловав ее крепко в губы при расставании в ее подъезде, я попросил ожидающего меня таксиста покружить по городу. Дома я очутился около восьми утра, и мать хоть еще и спала — проснувшись, сделала мне втык размером с Эйфелеву башню, поскольку она как-то догадалась, что ночью у меня кто-то был. Запах ли это, или ее чуткий сон — я не знал, но то, что она не догадалась о персоне моей ночной визитерши — этому я, конечно же, был рад. И поэтому, мать, поняв что я бесполезен и кантовать меня будет невозможно раньше полудня, занялась своими делами. А поспать мне нужно было очень. Потому что те новости, которые обогатили мою копилку знаний — натощак не перевариваются и просто так не укладываются. Это был БэПе. Большой Пиздец. Беспизды — БэПэ.

Под утро, наезжая своей попкой на мой член — Настя уже была полностью откровенной и безгранично честной. И если, в начале, лежа на мне в кроватке, она что-то пыталась скрыть и замолчать, или просто «обидеться», не желая отвечать на неудобные вопросы, то тогда, когда я занимался глубоким бурением, а моя сестра будучи уже не в силах насаживаться на меня, лежала грудью на холодном подоконнике, раздвинув руками ягодицы издавая такие протяжные стоны, что я боялся что вот-вот прискачет мать — не только рассказала, но и сделала какие-то свои выводы и обобщения. Что бы полученные мною от нее знания, можно было систематизировать. Как она вообще что-то соображала! Я как будто считывал ее мозг, задавая вопросы, а Настя мелко дрожа своей раздолбанной за ночь попкой на моем члене, вереща и захлебываясь — делилась со мной такими секретами! И непрерывно кончала кончала кончала... Из ее киски непрерывно то текло, то сочилось, стоило только провести пальцами...

Поэтому меня все это и шокировало, и удивило, и даже возбуждало, когда я слушал её откровения. А может быть она, даже сама хотела что-то там для себя решить, так как у нее была не супружеская жизнь — а просто ПИЗДЕЦ!
Муж — пидор, отец — полупидор, и брат — извращенец, которого она сама хоть и совратила, но ведь он то — не отказался... Ёптваюмать! Морфей, ау, ты где? Привет... Спать спать спать...
***
Проснулся я ближе часам к 4 вечера, да, именно вечера, поскольку погода за окном стояла жуткая — струился снег позёмкою в рваных порывах ветра, на улице была стужа лютая, целых минус 5 градусов и небо было затянуто свинцовыми штормовыми тучами. Матери дома не было, видать отправилась по своим делам, и поэтому, первым делом я позвонил ей, увидев пропущенные звонки. Мать долго не брала трубку, но все же когда взяла, прошипела как змея, что бы я к 19: 00 оделся по форме номер раз, и забрал ее из салона на Площади. А пока она в адвокатской конторе у Юрия Юрьевича занимается делами, и если бы я не набухался, то тоже бы должен был здесь поприсутствовать. И да, что бы я к семи вечера — был чист, отутюжен и имел вид лихой и молодцеватый, поскольку мне сегодня предстоит познакомиться с одним человеком, о котором мы уже говорили. И это — не обсуждается!
Мне же пришлось выбирать, во что одеться, и между делом я позвонил сестре, узнать, как она там. В том состоянии, в котором она была утром, надеюсь — выспавшись — её попустит. Она, оказывается тоже — весь день спала, как сама призналась, и делала короткие челночные забеги до холодильника, туалета и обратно — в кроватку. Давно не пила, вернее — в первый раз так набухалась, и поэтому хоть и не блевала, но состояние — УйЁо!

На мой вопрос «Что мне одеть», которым я ее решил озадачить, что бы отвлечь — она послала меня... далеко. Но тут же перезвонила сама, и, попросив заехать за ней, сказала, что через час будет готова. Куда готова, зачем готова?! Ох уж эти их заморочки, хотя она не в курсе, что мать меня тащит на какую-то встречу. Хотя «какую-то» — отменяется. Предстоящее знакомство, насколько я понял, достаточно серьезное и если честно, наверное, первое, когда мать сочла нужным стать моим протеже при знакомстве, да и то — что она нервничает — тоже показатель важности. Поэтому свои Докерсы, джинсы и толстовку решил заменить на более подходящие для встречи узкие вельветовые штанцы, джемпер грубой вязки и итальянские туфли. Трусы и майка-алкоголичка — само собой, на месте, еще бы, такой дубак на улице!

Прежде чем перекусить я зашел в душ, и вспоминал события ночи и вообще — всего вчерашнего дня.
«Настя Настя!» думал я стоя под струями воды, укладывая в голову все факты.
Росла себе девочка — веселая и общительная, артистичная и неугомонная и вдруг, в одночасье — все меняется. Девочка-припевочка вдруг замыкается на себе и тихо ненавидит мать и брата, и единственный человек с кем она поддерживает отношения — это отец. Ну и с тетей, сестрой матери она всегда приветлива, а так — какой-то непонятный сдвиг в ее психике и если девочка раньше была открытой, то с n лет все радикально поменялось. Я вспоминал те времена. Мать думала что возрастное. Потом — забила.

Мать тогда тащила по работе и была совершенно замотана, она и мне-то времени уделяла не много, да и вообще — не интересовалась моими делами, я так и рос — как бы в семье, и как бы один. Папик тогда шел круто в гору и его деревообрабатывающий комбинат, выбился из колеи неурядиц, пройдя через все тряски дефолта «черного вторника», пертурбации, и, наконец, заработав и начав приносить прибыль, да и в стране тогда, те времена можно было охарактеризовать — как тучные. Экономика была на подъеме, народ рубил бабло, шло развитие, а тема спорта была если и не на пике, то в фаворе. Настя же решила, что станет легкоатлеткой и имела к этому предрасположение — рост, конституцию тела, характер, и даже распланировала всю свою будущую жизнь. Она еще тогда для себя решила, что спорт — это круто, а если тебе за это еще и платят деньги, за то — что ты поддерживаешь себя в отличной физической форме — то это вообще отпад. Стать тренером по окончанию спортивной карьеры вариант неплохой — шпалы таскать не надо в сорокоградусный мороз... Но если она так решила, когда была еще малявкой — то со временем ее взгляды постепенно трансформировались.
Ближе к окончанию школы, она объявила матери, что пойдет в мед, а не в пед, поскольку как спортсменке, ей медицинские знания предпочтительнее, и поэтому остановила свой выбор на медико-фармацевтическом училище, ее погладили по головке, похвалили и напутствовали — так держать!

Это все внешний фасад, а вот что было за этими стенами... Я вспоминал рассказ Насти.
Как-то она, сидя в отцовском Джипе — тогда у него был Гранд Чероки — когда отец забежал к тете Кате по каким-то родственным делам, а ее оставил ждать в машине, возмутилась, что отца так долго нет, и так как она была егозой и непоседой — поднялась по лестнице на 4 этаж. И вместо того, что бы постучаться, вдруг приставила свое маленькое любопытное ушко к двери — ей хотелось подслушать, о чем они там говорят. Но оттуда раздавались только охи-вздохи тети Кати, и рыкающие стоны отца, а так как Насте тогда было всего лишь восемнадцать лет, то она ничего не поняла, и задала себе вопрос — а чем же они там заняты?
Чем они заняты — мне было понятно, но Настя вместо того, что бы постучаться нажала на ручку двери, отпиравшей язычок замка и потянула ее на себя. То, что она увидела — глубоко ее потрясло, ее отец стоял со спущенными штанами и трахал сестру её матери, и если тетя Катя сначала даже попыталась ей крикнуть «Отвернись, не смотри сюда!», то ее отец, ее любимый папочка продолжал свой сладкий труд, нисколько не смутившись при этом. Он тогда был, видимо, близок к окончанию, и поэтому, пока Настя смотрела на эту мизансцену, ее отец, глядя прямо ей в глаза, завершил свои дела и отвалился от своей партнерши.

Тетя Катя смущенная донельзя, тут же скрылась в ванной комнате, поправив задранный подол своего халата и оттуда уже не выходила, а ее отец, натянув штаны с труселями и спрятав свой причиндал от таращивщейся на него дочки, как ни в чем не бывало подошел к ней. И!!! И растянув свою дочь на колене — отшлепал ее. Сильно отшлепал.
Настя плакала и не знала, за что ее наказали, сама ситуация была шокирующей, а тут еще и физическое воздействие, но отец все же сделал ей внушение о том, что отца нужно слушаться. Наверное, дело было в том, что Настю никогда не то, что не шлепали, даже в угол не ставили ни разу, и поэтому, для нее это было как падение небес на землю, рушение основ. Ее любимый папка ее отшлепал, ту, которую он называл своим аленьким цветочком, ягодкой, радугой — он ее не любит и уйдет к тете Кате!

Как то она своим женским чутьем поняла, что они делали, на уровне инстинктов, может это та самая женская ревность, а может что-то еще. Но глобальных выводов она не сделала — ввиду последующих за этим событий, и поэтому, когда отец посадил ее в машину и пристегнул ремень, единственное, что она помнит — это как плакала и жалела себя. А отец тут же от кнута — перешел к прянику, и через полчаса он купил ей сотовый телефон. Телефон с видеокамерой! И пообещал ей, что будет платить за все ее разговоры, если она не скажет маме, что он ее отшлепал. Вообще никому не скажет. Настя находилась под впечатлением от покупки, у нее была простейшая трубка с монохромным дисплеем и тремя играми, которые ей уже наскучили, и она пообещала, что никому-никому не расскажет об этом, еще бы — такой бонус в виде безлимита! Она, конечно же, похвасталась своей покупкой перед подружками в школе, и когда те спрашивали, откуда подарок и за что, она сделала из этого интригу, но вскоре раскололась, что отец ей подарил телефон за, что он ее наказал и отшлепал.

Она накосячила, он ее отшлепал и за то, что он ее отшлепал — подарил телефон! Вот какой у нее папка! Ну да, отшлепал — это сильно, а вот подоплеку наказания она сама не говорила — было, наверное, стыдно. Отец же проявил к ней в последующие дни внимание и заботу и выполнял любую ее прихоть и желания, покупал одежду, обувь, карандаши и ручки и вскоре навел ее на беседу о том, что она уже совсем большая и пора бы задуматься о будущем, подумать о том, кем она хочет стать. И предложил ей заниматься спортом, с детства, профессионально или пойти в артистки, ведь не зря же он ей телефон с камерой подарил, дерзай. А она и рада ему угодить, видя, как много времени он ей начал уделять, потакая ее капризам и закидонам. К тому же сестра уже начала догадываться о том, что же все-таки произошло в квартире у тети Кати, так как на ее телефон с ЖК-монитором перекочевали файлы пикантного характера, точнее — порноролики, и которые она прятала от мамки и меня. Для меня это секретом не было, Настя и сама мне что-то показывала как-то, но я был тогда еще почти зародышем нынешнего себя. А отец и сам начал закидывать ей подобные ролики со своего ноутбука, намекая на то, что она совсем выросла и совсем почти взрослая. И говоря ей всё это, оплачивая счета за интернет и скачанные мегабайты — растлевал ее.

Да, он ее растлевал сначала таким невинным образом, потакая ей и разжигая ее интерес, шло время — и Настя уже прекрасно понимала, что отец и тетя Катя — любовники. Но матери об этом почему-то не сказала, наверное, потому все ее внимание отец — переключил и замкнул на себя, став ее джином и выполняющим все ее желания.
Через полгода после — Настя уже знала, что у женщины есть три отверстия, которыми она может ублажить мужчину и в ней начала просыпаться сексуальность. Она уже всерьез занималась бегом и вскоре, она узнала, что оказывается, женщины тоже могут ублажать друг друга, и эти женщины называются лесбиянки. Антипатия к тете Кате со временем прошла, и если она ее, после того случая — дичилась и не здоровалась, то однажды, отец отвез нас к тете Кате, когда мать слегла в больницу с пневмонией, и мы жили у своей тетки две недели.

Мы с сестрой учились в разные смены, я был во вторую, а она в первую. И вот тогда, Настя увидела это снова, но в этот раз, тетя Катя просто сосала у моего отца, а Настя, зашедшая в квартиру и открывшая дверь ключом, который у нее был, оцепенела на пороге кухни, где отец сидел прислонившись к стене на табуретке, а тетя Катя расположившись на деревянном полу — делала ему минет. Это было время обеденного перерыва, и в этот раз тетя Катя не убежала прятаться сгорая от стыда, а напротив, вызывающе на нее поглядывая и улыбаясь, продолжала начатое дело — совсем не стесняясь. Настя убежала сама, вся красная как рак, у нее горело всё — лицо, руки, тело, и когда в коридоре гулко захлопнулась входная дверь, к ней в комнату зашла тетя Катя. Тетя Катя не юлила, не врала, а просто и внятно начала с ней беседу, мол, обиделась? А зря, такова наша бабская доля — мужиков ублажать, и если жена мужа не холит, не лелеет, то он всегда налево лыжи навострит, а так — всё в семье, мать твоя в больнице, а я за отцом твоим приглядываю. Он же мужик! И какой! И плавно перешла с похвал отца, на похвалу, собственно, самой Насти, и вела этот разговор в форме монолога. Настя передававшая этот деревенский прононс тетки была неподражаема и я живо представлял все действия ею описываемые, которые она описывала подробно, как будто бы они были выжжены в ее памяти.

А Настя, спрятавшись на диване и закрыв голову подушкой, уже сама заинтересованно выслушивала все секреты и хитрости, которыми ее родная тетка с нею делилась. О том, как удержать мужика, как приворожить его, как вызывать у него интерес или стремление, желание или отвращение, как крутить ими. И когда Настя задала вопрос, а как крутить папой, тетя Катя лишь усмехнулась — «Как и обычными мужиками, они же не головой, а мудями думают». И тогда Настя задала свой второй вопрос — а что такое муди?
Сейчас, я понимал, что тетя Катя произвела закладку Насте, внедрив управляющую политику в ее психику и в шаблон поведения, фильтр которой понятие «родня» переводил в разряд — «самец», превратив эту мысль — в вирус-червь, который будет самореплицироваться. То есть было совершенно очевидно, что тетя Катя сделала это намеренно и по наущению отца, а Настя, заглотила этот крючок полностью, и теперь, мысль об отце как о секс-партнере периодически будет проецироваться в ней, в ее мыслях, в ее разуме. Ее просыпающаяся сексуальность сформировалась на фоне этого «внедрения», и всё то время, пока мы жили у тети Кати, она узнавала от тети Кати что-то новое. Эта недолгая гостёвка у тети Кати привязали ее к ней, в которой она сначала нашла умудренную жизнью учительницу, и связь с которой продолжилась после того, как мать поправилась.

Я конечно в эти тайны посвящен не был, не мог я знать, что там тогда творилось! Даже тупо по своему малолетству, а вот Настю — просыпавшаяся сексуальность и гормоны начали кидать из крайности в крайность. Что бы не усугубляться во всю ту мерзость, что тогда происходила, отмечу, что тетя Катя опередила отца, и хоть она сорвала с моей сестры цветок невинности, однако не повредила его, то есть она открыла ей двери в мир секса. Распахнула! Этим же, спустя полгода — занялся отец, и так как девственность спереди была соблюдена, то сзади — все было не так однозначно — тетя Катя знала толк в извращениях и кроме розовой любви — приобщила мою сестру к анальному сексу. Свои встречи с тетей Катей они проводили и позже, и сейчас нет-нет, а проводят, но теперь они приобрели уже другой формат и окрас, хотя концептуально и по контенту — не изменились.

Позже, когда отец распечатал у Насти все ее «вишенки» утерпев не сорвать ее главный цветок аж до n лет, уже после этого тетя Катя призналась ей, что она самая что ни на есть исконная ведьма, и не из тех, которых гадалками кличут, а самая что ни на есть всамделишная. И то, что у Насти тоже есть к этому огромная предрасположенность, намекая на ее связь с отцом и нестандартный жизненный путь на который она ступила благодаря ей, тете, она давно себе искала помощницу, которой передаст все свои знания. Они уже втроем проводили время в постели — Настя, отец и тетя Катя, предаваясь плотским утехам, но существовали еще и ее приватные встречи со своей теткой, куда отец допущен не был, и вот на этих встречах они устраивали шабаш. Сначала все было довольно невинно и наивно, и скорее напоминало какую-то игру, но со временем это начало меняться — она хорошо помнит первый обряд жертвоприношения, когда она заколола курицу. А дальше было все пагубнее и неотвратимей, и хоть человеческих жертвоприношений они еще не проводили, то это вполне могло случиться, как говориться — это заложено по сюжету.
Что же касается невинности Насти, то именно тетя Катя устроила все так, что приехавший в разгар их розовых — тогда еще — экспериментов отец, застал их в постели. И тут же дефлорировал ее анально, насадив ее попку на свою кочергу.

В первый раз ей было больно, и если бы не язычок тети Кати на ее писечке — то она бы точно потеряла бы сознание, отец ей там даже что-то порвал. Но через две недели, съеживаясь и цепенея от страха в предчувствии боли, Настя уже сама разрешила Папе повторить, так как ему — ласк ее рта — было недостаточно. Было опять больно, но боль уже была не такой адской, как в первый раз, а потом случился и третий раз, и четвертый и пятый и десятый, после которого она уже пообвыкла и даже начала получать удовольствие.
Еще через полгода она уже научилась получать удовольствие сопряженное оргазмами, и вовсю вертела своим отцом, как она тогда думала — вертясь своей задницей на его хуе. Минет для нее стал практически ежедневным ритуалом, все равно — что высморкаться. На своем отце она оттачивала филигранные навыки «любви по-французски», и он же приучил ее глотать свое семя. После своей анальной дефлорации, первый месяц она сосала своему отцу по пять раз на дню, что бы удостовериться в силе своих «женских чар».
Отец тогда пообещал ей любую машину, на выбор — на ее 18-летие, а пока, лишь увеличил размер ее карманных денег на порядок, подарив ей банковскую карточку, о которой никто, кроме нее, не должен был знать. А вообще, она уже морально была готова к тому, что отец рано или поздно распечатает ее и станет ее «первым мужчиной», и тетя Катя внедряла в нее эту мысль, как только могла, не говоря прямо, но намекая.

И поэтому, все случившееся она приняла спокойно, как само собой разумеющееся и обыденное. Она уже вовсю разрывалась по времени, метаясь между учебой, спортом и плотскими утехами, делая акцент на последнем. И когда, в n лет ее отец лишил и девственной плевы, Девочка начала поглядывать и на сторону. Ей было интересно. Ей было вкусно! Целый мир впереди! И тогда случился Вадим.

Как только отец понял, что его сладкая дочурка начала поглядывать налево, чего он ей разрешить не мог категорически, в силу склада своего тяжелого характера и собственнических инстинктов — он тут же нашел выход из создавшейся ситуации. И если это для меня была невероятная новость, узнать, что мой — невыносимо брутальный, бесконечно альфосамцовый, гипертрофированно троглодитский папик эрегировал на мужские седалища! — то для Насти это новостью не было, в процессе ее анальной дрессуры отец делился с нею впечатлениями о своих похождениях. Так что, то — что ее папка любил помесить глину и у мальчиков — она узнала об этом хоть и со спокойствием, но без неприятия, вернее, даже с интересом, и упросила его, дать возможность посмотреть на это действо.

Ей уже было n, а квартира тети Кати отцом использовалась и для этих вот — специфичных услад, о чем и тетя Катя была в курсе. И когда отец на телефоне перебрал несколько фотографий, предлагая кого бы именно, она хотела увидеть в качестве объекта мужской любви, она почему-то выбрала Вадима. Он совсем не походил на тех самых матерых метросексуалов — адептов голубой любви, каким рисовало их — её воображение, напротив, Вадим был каким-то обыденным, средним что ли и даже, чуточку домашним, с добрым лицом и наивными серыми глазами. Она просто не могла представить, что всеми этими гадостями может заниматься человек с подобной внешностью. Она уже попросила снять это все на видеокамеру, но тут отец ей твердо отказал, сказав что у них имеется джентльменское соглашение о том, что никаких фото-видео-, и если дочке так нравится сниматься на видео, то попробуй договориться с ним сама.

Настя замялась, и, сказав, что так посмотрит, надела на лицо маску и уселась ждать в предвкушении. Когда Вадим приехал, Настя в скором времени из зрительницы превратилась в главное действующее лицо, когда спровоцировала своего отца своим поведением и беспримерным любопытством, засовывая свой любопытный носик практически вплотную. Вадим же дождавшись от ее отца разрешающего жеста, так же присоединился в качестве активного, а не пассивного участника — как было — до. Вскоре подобные встречи стали регулярными, раз в неделю они, как правило, встречались — не меньше, и Вадим даже отказался от вознаграждения — в последующем. Были встречи и с другими, подобными Вадиму мужчинками, но встречи с ним — у Насти в скором времени переросла в дружбу и взаимную симпатию, а после — вылилось в брак по расчету. Вадим твердо знал, что в их трио он всего лишь легкозаменяемая фигура, но стремился получить достаток и уверенность в завтрашнем дне, и поэтому из кожи вон лез, что бы угодить и Насте, и ее отцу. И поэтому первоначальная договоренность отца с теперь уже зятьком завершилась тем, что встречаться со своей дочерью он мог под бдительным оком ее супруга и с его супруга, собственно — участием и что немаловажно — в квартире этой новой ячейки нашего общества, куда они заселились после свадьбы.

Семейная жизнь устаканила метания Насти, она остепенилась, но вот ее сексуальное либидо и постоянные изощренные любовные игры привели к тому, что секса ей стало не хватать. Остро не хватать. Муженька ей было мало, к тому же — он хоть и оказался бисексуалом — все же групповушки его больше привлекали, но вот практиковать свинг — они оба не решились, хотя и говорили на эту тему. И не раз. К тому же отец несколько поостыл к прелестям дочери, находя себе время от времени пассий на стороне, не забывая, впрочем, и тетю Катю. А вот если раньше с отцом у Насти получалось поебаться если не каждый день, то через день — точно, то теперь раз или два в неделю — для нее стало форменной диетой. Не помогали даже многочисленные игрушки. И тогда ее взгляд переключился на поиск новых партнеров, но зная суровость отца и чем это чревато — не решилась бегать налево, и тогда она вернулась к истокам — к розовой любви. Теперь уже Настя получала удовольствие от развращения и растления, и ее объектом стала Валерия, дочь тети Кати и ее сводная сестра, о чем кроме Насти и родителей Леры — не знал никто.

Кстати, когда Настя узнала что Валерия, оказывается, нам не двоюродная сестра по матери, а еще и сводная по отцу — то вообще успокоилась насчет своей тетки, все же — семья. Староверы вон — отцы дочерей в жены брали, и бывало — жили на два дома, а тут, не гарем конечно, но что-то рядом. Поэтому, в скором времени, по мере взросления Леры, Настя решила ее совратить, так сказать — отомстить тетке, к тому же та, Лера вступала в ту фазу жизни, на которой сама Настя — и была, собственно, совращена. Осторожная разведка узнать у тети — как она относится к своей дочери как к возможной любовнице — было ею с возмущением отвергнута, она даже Насте пригрозила: — «Смотри у меня, в бараний рог скручу, будешь косой-хромой». На что моя сестра лишь усмехнулась про себя: — «Ишь ты! Святоша выискалась!». Но было одно но — тетя Катя все таки, была ведьмой, и это для Насти было не фигуральной фабулой или фигурой речи, она в это верила, поэтому действовала со всей осторожностью. Насте удалось это сделать. Но вот тетя Катя узнала об этом — догадалась ли, поняла ли — не важно, и сильно осерчала, запретив появляться Насте у нее дома. Ну а то, что она узнала об этом спустя два года, после начала розовых отношений своей племянницы с ее дочерью — это был пустяк, семена были посеяны, хотя цветок она и не сорвала, но история повторилась. Пристрастить свою сестричку Настя сумела. Смогла. И считала что ее маленькая месть — исполнена. А вот отлучена от нее была полгода назад.

Прекратились и их шабаши, и если раньше у Насти и тети Кати — был Малый Круг ведьм, который они проводили у тетки в квартире, то Настя, не знавшая никого, кроме своей тетки — искать товарок по цеху даже не пыталась, когда все было на мази. Теперь же ей этого стало остро не хватать — ритуалов, знаний, извращенной одержимости и чувства того что она — Ведьма. Начинающая, слабенькая, но все же — Ведьма.

Настя начала копать интернет и формулировать собственные знания — в куче мусора отыскивая крупицы золота, в ворохе писанины — обрывки истины. Она исходила из своей логики и практики, и даже тема секса как-то отошла на второй план, а на первом была магия, магия Крови, магия Жизни, магия Мысли. Настя «вголас» смеялась над теми, кто в книжках писал, что стоит сказать «Сим салабим» и файербол дырявит противника, а каменный дождь стирает города в пыль и груду щебня. Магия — это кропотливая и подчас нудная работа мысли и только мысли, когда оброненная фраза, брошенный взгляд и лишь после всего этого — ритуал, придает магическому действию силу. Магия Ведьм — это скорее их внутренняя уверенность и убежденность в реальность того, во что они верят. Поэтому, она могла достаточно четко представлять себе — чего можно ожидать от своей тетки наставницы, и хоть и побаивалась этого, все же была уверена в том, что вреда она ей причинить не сможет, все-таки тот, кто был Черным Человеком Круга тети Кати — был ее отцом.

Она уже знала, Кем Именно является ее отец — тетя Катя в процессе растления своей племянницы — провела инициацию Малого Круга Ведьм, ее девственностью заплатив Цену, а ее отец в ходе этого действия — стал Черным Человеком. Тогда как тетя Катя стала — Верховной Жрицей Круга. А здоровый комод из красного дерева, который я видел неоднократно, и считал что это такое трюмо — бабушкино наследство, в котором тетя Катя хранила все свои колдовские приблуды: Книгу, карты, курильницу, ножи, четки, свечи и подсвечники — и стал тем самым алтарем, на котором Настю лишил девственности отец. Оба раза. И спереди. И сзади. Вернее, сначала сзади — пробуждая Круг, и спереди — давая Кругу Жизнь. Тем самым, давая силу их Кругу и власть над собой — тете Кате. Отец был зависим от своячницы, и Настя это знала, а отец мог знать — а мог и не знать.

Зная его характер — Настя бы поостереглась бы использовать такого чувака как наш папахен втемную, бригадир выбравшийся из лихих 90 не на нары, а в средний класс, разжиревший кабан весом под 130 килограмм и ростом метр девяносто — вряд ли бы понял такие вот движения от своячницы. Но вот включение ее или ее отца в объект мести — разрушал сам Круг, и тетя Катя, будучи Ведьмой, никогда бы не решилась своими собственными руками — лишить Силы свой Круг, разрушить его. А Настя хоть и была лишь Посвященной, или молодой Ведьмочкой, но Круг был прямо завязан на нее, и, лишившись ее присутствия начнет сосать силу из тети Кати. И поэтому Настя была спокойна, хотя и испытывала временами даже физический дискомфорт. И единственной разрядкой в такие моменты был секс, дикое и непрерывное желание от которого даже сводит скулы... И тут под руку попался я. Ага ага, попался, достаточно было вспомнить тот халатик, который был на ней надет поверх голого тела. Как она не забыла трусики нацепить! Сдается мне, что ты не все мне сестричка договариваешь, а это значит, что у тебя, Настёна, есть какой-то свой План. Именно так, с Большой Буквы. У тебя есть План? У меня есть План — товарищ Жюков!

Собственно, вот так всё и произошло. И она ни в чем не виноватая! Не виноватая я, не виноватая что не могу я без любви любить братца своего... Это я понял, судя по тому посылу, что Настя пыталась до меня донести. Да-да! Трахнула братца и ему это вдруг понравилось! Буду ли я и дальше жахать свою сестру? Конечно же буду! Это же уже случилось, это произошло. Уже не изменишь — это свершилось.
Но вот отец и Вадим, а так же тетя Катя — в этом уравнении — явно лишние, хотя Лера-Алерия... Валерия... Я прокрутил в голове портрет своей «новой близкой родственницы»... Миниатюрная брюнетка с трепетными сисечками третьего размера, которую всегда хочется — или ущипнуть, или пощекотать. Смазливое личико с огромным ртом и высоким лбом и эти её всегда удивленные, наивные глазки. И эта ее обидчивость, то есть — чуть что, и в слезы, какая-то нездоровая инфантильность, хотя она младше меня на полтора года, всегда приходиться выбирать слова, что бы даже тени намека не было. Возможно, что являясь — по сути ее единственными родственниками, она всегда имела и предъявляла ко мне повышенные требования по отношению к ней, то есть в мою сторону — чихнуть не смей. В общем няшечка. Да, доставляет удовольствие общение с ней, но в умеренных дозах.

Мы довольно часто сидели с ней в кафе на обеде между парами, и я всегда оплачивал эти перекусы, когда она присоединялась ко мне за компанию, а учится она на инязе. В общем нимфочка, и подружки у нее такие же — по характеру, в основном — мажорки, породистые длинноногие сучки с повышенным ЧСВ. Лера же, в свою очередь, знакомила меня со своими подружками, и с одной из них я даже переспал, если минет в машине можно за таковое считать. Впрочем, ее подружка была ко мне не в претензии и сама даже намекала на продолжение, изредка названивая, но как-то не срослось. И то, что Лера учиться со мной в одном Универе, хоть и на разных кафедрах — играет мне на руку, кажется, я даже что-то нащупал в своих блужданиях. Так так... Ай да Настя! Я, кажется, понял, что именно моя сестричка пытается провернуть. А для этого, нужно побольше узнать о том ритуале, о котором она мне говорила, что необходимо выполнить, для того что бы избавиться от власти Круга тети Кати. С Настей нужно будет тоньше сыграть — сама ли она меня наталкивала на эти мысли, или же в ходе этих моих умственных экзерциций, выяснить можно только обыграв ее на собственном поле. На что Настя готова, что бы иметь влияние на меня, подложит ли она под меня Леру? Ну и Настя! А роль Валерии тогда совсем очевидна! Как-то все в елочку!

А знает ли она вообще, что я ее сводный братец?! Наверное — знает, и как я понял по реакции Насти, когда она рассказывала в подробностях о шалостях с Лерой — Лера совсем не будет против, Девочка УЖЕ Ф Теме. То есть, Настя точно намекала ей на это и подразумевала именно — сексуальный подтекст, когда услышала в моем голосе заинтересованность. То есть, если Лера узнала, что Настя — ее сводная сестра, и несмотря на это продолжает свои встречи с ней, то она точно знает — что это кровосмешение. Но вот какой она подтекст в этом несет — единственный ребенок у матери узнает, что у нее есть сводная сестра и к которой испытывает нежные чувства, настолько нежные, что эта нежность — перерастает в страсть... Настя конечно девушка красивая, но крупная. А вот Лера, напротив — миниатюрна, едва ли метр шестьдесят ростом и хрупкая донельзя, но вот ее огромная и несоразмерная для ее роста грудь, которая точно в моей ладошке не уместится... Привлекает ли она меня? Конечно, привлекает! Особенно, когда узнаешь от сестры, что наша скромняшка — вовсе даже не скромняшка, а даже огого какая в постели затейница! Тут есть смысл подумать. Как можно обыграть... Как же сделать так, что бы план, который имел лишь едва различимый каркас — обрел плоть. Тетя Катя была права — мужики действительно думают исключительно мудями, и я улыбнулся.

Настя хоть и действует в своих интересах, но они, ее интересы — совпадают с моими, а это значит, что мы — должны делать все согласованно, что бы наши планы — не пересекались друг с другом и что бы случайность их не разрушила. Теперь осталось всего лишь правильно задать ей вопросы, ведь правильно поставленные вопросы — это половина ответов. И я вышел из душа.
***
В принципе, к встрече с Настей я был тематически готов, и поэтому, позвонил ей, когда уже подъезжал к ее дому. Наверное, я допустил ошибку, совсем забыв о том, что есть такой мозгоебский фактор, как мой папик, и тут же изменил стратегию, увидев его «Кию Спортейдж» у подъезда, сказав первое, что пришло в голову.
— Настя, я позже перезвоню. Тут пробочка...
— Да да, я поняла, завтра. Пока, — голос Насти был сух и нейтрален, видимо, батя стоял над душой. А эта ее оговорочка, на завтра? Ниче не понимаю, и поэтому я, подумав, что что-то тут нечисто, решил узнать — в чем дело. На телефоне лимит интернета был исчерпан, да и черпаемый мною трафик для нужной мне цели — должен был потреблять огромные ресурсы, и как говориться — мы пойдем другим путем. И поэтому я, подъехав к дому Сани, остановился у его подъезда. Я набрал его номер.

— Привет.
— Даров Костяныч! Добрался до меня? — в окно первого этажа я увидел его улыбающуюся рожу. Он помахал мне рукой, видать выглянул в окно услышав звук работающего под окном движка.
— Чо сидишь? Заходи! — и я подумав секунду, подхватил свой рюкзак с ноутом, и набрав номер его квартиры на домофоне зашел в подъезд.
Поздоровавшись с ним в дверях, я встал в прихожей, у меня к нему прямо сейчас было неотложное дело.
— Саня, дружище, есть в твоем доме у кого вайфай у знакомых?
Саня повел плечами,
— У меня комп в комнате стоит, пройди, не парься. Тебе же интернет надо?
— Не-не-не, — я замотал головой, — Мне со своего ноута надо.

— Ну так воткни провод и сиди, — Саня не понимал моих проблем, а читать ему лекцию о разности настроек сетей — желания не было, и о том, что больше нету геморроя, чем неофиту — подключиться к частной закрытой сети с неизвестным протоколом соединения сделав это официально, «по проводу». Проще, через уже настроенный вайфай роутер, раздающий адреса. Можно конечно и взломать, но времени в обрез, а бодаться с саппортом Интернет-провайдера узнавая особенности настройки подключения у него дома — исключено.
— Саня, давай я снова у тебя спрошу? — Саня почесал затылок на мою реплику.
— Ну, спрашивай...
— Есть у твоих знакомых в подъезде вайфай?
— Вроде у Ленки со второго есть, как-то говорила, слышал.
— Отлично! А она сейчас дома?
— Ну может дома, я хэ зэ... , — Саня определенно не понимал моих трудностей.
— Пошли прогуляемся, просто познакомь меня с нею. Я сам разрулю. У вас, кстати, кто провайдер?
— Щит-лайн... , — Саня уже одел тапки, а я втирал ему КМБ, попросив представить меня ей как интернетчика, который решает проблему возникшую у него дома. У меня не работает — у тебя работает — пусть посмотрит — пять минут. И всё.

Ну да, простейшая социальная инженерия, построенная на коммуникации и человеческом доверии, а уж если гарантом порядочности является сосед! Успех в принципе — неминуем.
Дав Сане проблеять приветствие, я сам активно включился в разговор, услышав его заминку и выстрелил словами как пулемет. Что я представитель Интернет-Компании «Щит-Лайн» и у ее соседа, то бишь у Сани, у Александра, случился трабл. И вот я — решаю его, и то, что вы подключены к одной сети, то нет ли у вас проблем с похожими симптомами. Ах нет?! Все в порядке? Можете ли вы мне дать кратковременный доступ к вашему компьютеру, буквально на пять минут, что бы я, сопоставив — нашел причину разницы, так как проблемы в настройках, судя по всему, а не в коннекте.

«Ленкой» же, оказалась женщина лет 30—35, в этих пределах, уже потрепанная жизнью, но еще в соку, и возраст только начал свою работу — первые морщинки у рта, но она была на мой вкус излишне... плотная. Она оценивающе посмотрела на меня, потом на Саню и я тут же догадался, что у нее с Саней что-то было или есть. В открытой двери показался мужичок, лет сорока, в сальной рубашке и в трусах с тощими коленками, и сакраментальным:
— Чо надо? Чо ты сюда ходишь? — видимо это был супруг «Ленки», Лена же попыталась его отодвинуть, но мужичок видать был подшофе, и имел претензии к моему товарищу. Суббота, вечер — хуйли... Саня отмалчиваться не стал и тут же врубил бычку, что было для меня хреново:
— Слышь! Тёзка! Броню выруби, а то ща мне в кредит набазаришь — не вывезешь... , — мужичок отпрянул назад от ора Сани, а я задвинул Саню назад, спустив вниз на ступеньку по лестнице, и вдруг, мужичок, увидев мою невербальную ему поддержку, подумал что вот он — шанс! Чем и воспользовался, начав петушиться на моего товарища.
— Чо не вывезешь, я тебя сука на ремни на синие!
— Вас же Александр зовут, я правильно понял? — я прервал его, пытаясь отыграть назад ситуацию и если не погасить конфликт, то хотя бы — урвать своё.
Мужичок остановился и увидев мою идиотскую синтетическую улыбку, стал буровить на меня.
— Чо надо, чо хочешь, ходють тут всякие...

Я же, понимая, что миссия близка к провалу, а квест — к обнулению, решил уже тоже не церемониться и сначала попросил вежливо. К счастью — этого хватило:
— Александр, извините, не знаю по отчеству, будьте так любезны, пригласите пожалуйста... Елену... отчества тоже не знаю. Видите ли, в чем дело... У вашего соседа не работает интернет, и я приехал устранить причину неисправности, но к сожалению сегодня суббота, а у нас в аппаратной сидит стажер, и вся его помощь не привела ни к какому результату, поэтому я прошу вашей помощи. — и добавил, видя что он проседает и нужно дожимать, давя на жалость и пролетарско-рабочую солидарность, — Все хотят домой, а я с утра мотаюсь по вызовам. Помогите мне, пожалуйста, — и увидев что он вроде бы схавал мое фуфло, услышал, наконец, его бурчание:
— А как помочь то?
— Пригласите вашу... супругу? — и Александр, а в миру, наверное, Сашка, слишком уж он затрапезный и плюгавый, как-то рано опустившийся — сдулся, и отошел впуская меня.

— Лен! Ленка. Подойди! ЧО ему ТАМ надо, поговори, — и вот Санина соседка уже протянула свой ноутбук, а я, увидав на стене прихожей Д-линковский роутер, вспомнил пароль захода на их модельный ряд посредством коннектора — болтавшегося прямо в роутере — синей ленточкой. В течении пары минут перенастроил пароль на доступ, узнав собственно по записанной бумажке какой он был прежде, когда она принесла этот самый листок — через минуту. Извинился, и уже с ее ноутбука — сделал все, как было раньше. Все работало, собственно, я кагбэ ничего не менял, плюс — я знал пароль на эту точку доступа. Он собственно был не сильно хитрый: перебор от единицы до нуля и завершался — кверти. Саня же стоял в подъезде ожидая меня, но я извинился, и попросив минут десять времени, залез в машину и подключаясь к Интернету.

Настин ноут был подключен и работал, это я понял, как только увидел, что отклик есть и все работает, а картинка идет. Удаленный рабочий стол позволил мне включить встроенную камеру, а вот со звуком был какой-то затык. Покопавшись в настройках обнаружил плагин его блокировавший и недолго думая — удалил его. И тут же услышал их разговор, говорили собственно обо мне, Настя с отцом сидели на кухне, ноут же был перед ней, тогда как отец в поле камеры не попадал.
Собственно, чего-то такого я и ожидал, мои догадки о том, что она ведет свою игру — подтвердились, что огорчало, а вот то, что она не сказала отцу о том, что между нами произошло — радовало. Найдя в контактах ее аську, я отправил ей сообщение: «Выключи звук у аськи», — Настя, увидев мое сообщение, тут же отбила: «Как? А это кто?». Я пошагово пояснил и отправил эту инструкцию, подписавшись в конце «Я — головка ТвУя», и тут же увидел в строчке мессенджера: «Все. Выключила. Хихи». Отец не обратил внимания на звуки начавшегося диалога, так что я параллельно слушая, что у них там происходит, начал ту игру, наброски которой у меня начали проступать в сознании.

Отец решил биться до конца, это я понял по тому, что он решил пойти в отказ от признания факта супружеской измены, и выцарапать хотя бы половину совместно нажитого имущества, поскольку его ЛесоКомбинат и ряд точек через которые реализовалась продукция — подпадали под процесс, это я знал от матери. Продавать — смысла не было, связи матери могли блокировать любое его противодействие, и оказывается, что — если только доказав его измену, можно было претендовать на долю в этих предприятиях. Что для него было не айс. Это я все домысливал сам, опираясь на фразы отца о том, что этих записей на суде быть не должно, вообще даже намека быть не должно, поскольку, весьма вероятно, что мать может и постесняется порочить имя своей родной сестры в качестве фигурантки дела. Ну да, логика у папика — железная, мол, родная сестра — не посмеет, скандал на работе! Ой, баюсь-баюсь!

А папахен все распалялся и как-то пытался надавить на свою дочь, что бы она извернулась — а все видеозаписи забрала, нашла, сожгла, сломала. Не важно! Хочешь — выеби его, но уничтожь! Хочешь — убей или закопай, но узнай, где твой брат хранит эти самые диски и переданы ли они уже адвокату. Надо будет — пожар устрою у адвоката — записей быть не должно! Никаких!
«Нунифуя себе! Чо, паебесси за записи?», — моя мессага изобиловала смайликами, а Настя, прочитав ее текст и тут же что-то сопоставив, прислала ответ — «Ты нас слышишь?! Или видишь?».
Написав: «1 — слышу, 2 — вижу, 3 — записываю», — увидел желание Насти захлопнуть ноутбук, но тут же упредил ее, отправив новое сообщение.
«Не смей! Не выключай! Сделай лицо попроще», — и тут же добавил: — «Не ссы все будет чикипуки. Пообещай ему ФСЁ. Смело обещай».

Настя уже улыбалась и сделала все так, как я ей сказал. Ее убаюкивающий тон, пренебрежение мной, то есть дебилом братцем, и вот отец уже успокаивается, и по звуку бульканья жидкости и последующему кряканью, я понимаю, что он бухает. Блядь, понятно, почему Настя сказала — завтра. Он будет у нее ночевать сегодня, а это для меня — не есть гуд. Что же делать? И шлю сестре новое сообщение:
«Напоить его сможешь? Что бы — в салат?»
«Уже вторая бутылка — и ни в одном глазу (((Он как — Бегемот.»
«Ну ты уж напрягись систер»
Давление отца ослабло, атмосфера незримо довлеющая там разрядилась, а вот Настю вдруг накрыло игривое настроение. Видать она решила воздействовать на него если не прямо, то косвенно, уже встала из-за стола и слышно как она за ним ухаживает за столом. Села опять на свое прежнее место перед ноутом.
«Он наверное меня сейчас чпокнет (((Смотрит так на меня... противно»
«Расслабься и получай удовольствие!» — ну а что другое я ей мог посоветовать?!
«Гадкий мальчишка! Ок! Получу! Хочешь посмотреть?»

«Ну покежь. Ссссучка», — и в наушнике послышался мурлыкающий голос Насти, она сначала встала, исчезнув из поля зрения камеры, а потом повернула ноут к себе. Она сидела на коленях отца, и целовала его шею, обхватив руками и елозя по нему расставив широко ноги на кухонном диванчике. Отец сидел как раз на том месте, где вчера сидел и я, а Настя инициировала наш первый контакт, начав с минета. И так как ракурс был не особенно удачен — на камеру попадала в основном ее обнаженная спина скрывавшая торс отца, и свет, льющийся из незашторенного окна — заставлял слабенькую камеру ноута — бликовать, делая засветку. А потом, Настя сползла вниз и из за края столешницы стола, было видно, как ее голова поднимается и опускается на частично попадающий в поле видимости видеокамеры — отцовский член. Тогда как он сам, закатив глаза и откинув голову назад, придерживая ее за конский хвост, в который она стянула свои волосы, рукой направляет и задает ей темп.

Спустя пять минут Настя развернувшись спиной к нему и таким образом скрывая его за своей спиной, нанизалась на него и опершись руками об стол и подправив расположение ноутбука, поставив его фронтально к себе — начала театр одного актера. Она уже скакала на нем, и хоть гениталий видно не было, оставляя простор для воображения — я прекрасно видел ее задорно прыгающие груди, игру мускулов ее животика ходивших ходуном, облизывающийся то и дело язык... И этот взгляд — бесстыдно призывный взгляд, она казалось смотрела мне в душу, с усмешкой и цинизмом показывая какая она есть. Она знала, что я сейчас, смотрю на этот ее акт совокупления с отцом — и получала от этого удовольствие. Даже может не от того, что ее сейчас дырявит член ее отца, а оттого — что я, ее братишка смотрю на это.

Ей было мало того, что я ее тарабанил — всю ночь, и полдня — до, сейчас я ее ненавидел почти так же — как отца. Она приблизила ноут вплотную к себе и пользуясь тем, что отец не видит ее манипуляции с клавиатурой и всплытое окно диалога аськи — на мониторе, напечатала мне:
«Дрочишь?», — и я не стал ее разочаровывать, ответив: «Да» — пускай так думает. Настя же вырубила аську и глядя в камеру дисплея отчетливо прошептала, открыв свой рот и как бы насаживаясь на виртуальный член губками:
— Хочу сосать... твой хуй... , — и тут же повернулась к ноуту спиной, так как отец ее фразу принял на свой счет потянув ее голову к своим чреслам. И так как она раньше передвинула свой ноут поближе к краю стола, то мне прекрасно было видно как Настя, положив голову на живот отца, сосет его член глядя в камеру, улыбаясь и играя своим язычком с его головкой, до тех пор, пока он не кончил ей в рот. Настя с вызовом смотрела в камеру и приоткрыв свой рот показала камере тот белесый мутный сгусток, который склизкой массой покрывал ее язык и виднелся в глубине ее распахнутой глотки, и закрыв его — через мгновение снова открыла, показав что проглотила все до капли, и тут ее губы начали беззвучно что-то шептать целуя опавший отцовский член и уставившись в камеру, но я не мог разобрать ее слов, хотя представлял себе, что она хочет этим сказать.

Я ненавидел отца, я ревновал Настю к нему, наверняка, именно этого она и добивалась, того что бы я смотрел на это сейчас, и понимал, что я все таки сделаю свой выбор сам — проявлю ли собственнические инстинкты, или же уйду на вторые роли — став примаком или приживалой. И любое мое решение для моей сестры было выгодно, она знала, что я уже не смогу без нее обойтись, и то, что она уже победила.
Действительно Ведьма. Как она тогда мне определила свой главный постулат действия и мировоззрения Ведьмы? Падающего — подтолкни? И вот — я падал в пучину безумия, сгорая в огне похоти к своей собственной сестре, понимая, что хочу владеть ею единолично, безраздельно — и быть единственным, кто имеет все права на нее. Если это не любовь, то что-то очень-очень ее напоминающее — страсть ли, жажда ли обладания, я точно знал, что если сейчас же не прекращу просмотр — то наделаю глупости. Я хотел убить отца, я хотел убить Настю, придушить ее... Но, если Настя — это Настя, то вот отец... Я желал это сделать, и даже понимал, что сделаю это. И это будет сделано не из чувства справедливости или ненависти — актом мести за сестру, нет, это стало для меня манией, я знал, что нам двоим — одно небо не коптить, как будто бы он украл что-то у меня, что-то — действительно важное, и, украв — растоптал мою душу, выжег — меня прежнего. Того, кем был раньше — Я.
***
Саня сделал вид, что все в порядке, прождав меня полчаса дома. Но я «врубил» гон, и в общих фразах о высоких материях затер ему о том, что такие дела братуха, извини, совсем зашиваюсь по времени, все бегом-бегом, решая неотложные дела по ходу пьесы, и произошедший казус с его соседями — буквально спас меня. Мы пили чай, а Саня поднял вчерашнюю тему, о которой начали говорить в кафешке, я же прикинув все за и против, спросил напрямую:
— Саня, ты вообще как... Готов на год, на два — свалить из города?
— К чему ты это? В смысле — свалить с города?
— Ну попутешествовать там, можешь по стране, а можешь — за рубеж скататься.
— Эмммэмэм... — на два года? А лавруха откуда... На путешествия? — он ничего не понимал.

— Так может получиться, что хлопать будут всех — и не разбираясь.
— А что случиться-то должно, ты меня — на мокруху что ли хочешь подписать?
— Нет, никаких убийств... Просто батька злой и память у него хорошая, так что если начнет по моим знакомым пробивать — на тебя рано или поздно выйдет, имея ресурсы — это не сложно, а ресурсы у него имеются. Само собой — никаких социальных сетей и звонков по телефону, про них — на это время, нужно, просто забыть. Тридцатка — сразу, по косарю в месяц — на карточку и двадцатка — по возвращению.
— В смысле тридцать тысяч, по косарю — рублей что ли, или ты — про доллары? — Саня что-то тупил.
— Ну не про монгольские же тугрики, Шура... И не доллары, Саня, а евро, у них волатильность тверже и курс выше. То есть менее подвержены изменению и котируются выше, чем шкурки зеленых енотов. Хотя, можно и енотами.

— Хм, за что же такие преференции? Ниче не понимаю, — Саня наконец вырубил гопаря и передо мной сидел адекват, тот, с кем я и хотел поговорить. Ёрничество с его лица исчезло, вместе с его этой ощеренной улыбкой и появилась даже некоторая куртуазность в его манерах, когда он перекинул ногу на ногу, устроил свои руки сплетенными пальцами на коленке и расправил плечи, натягиваясь как струна, уставившись на меня с интересом, чуть склонив голову набок. Осторожное недоверие, как бы говорила его поза, и поэтому, постаравшись не вербально воздействовать на него, и изменить эту позу, иначе он так и будет играть в Бормана.
Я жестом поинтересовался, где его телефон поднеся руку к уху и он достал из кармана штанов свою трубку. Отнеся его в ванную комнату, включил воду что бы струя била по дну ванной, создавая шум, закрыл дверь и вернулся к нему.

Ничего особенного я ему не говорил, тайн не открывал, просто объяснил, что мне нужен доверенный человек, самурай — типа него, который не будет задавать вопросы, а будет тупо делать то, о чем я его «попрошу». Саня, уловив мой посыл, поинтересовался, какая зарплата будет ему положена, но я его «обрадовал» что зарплаты не будет от слова совсем, так как я вопросы подобного рода не решаю, и решать не буду, и в налоговую за него — отчисления делать тоже не буду. Я предлагаю варианты заработать, а он, основываясь на моих данных — зарабатывает. Те же свои «просьбы», которые я ему озвучиваю, имеют твердый финансовый эквивалент и имеют форму, скорее, контракта, с прицепленными к контракту условиями, как выполнения контракта, так и соблюдения условий. Тут вопрос стоит вообще иначе — я делаю тебе предложение, а ты волен принять его или отклонить, повторно я делать такого предложения не стану. То есть, если его в целом — устраивает мое предложение, как повод для того, что бы плясать дальше, а не разговоры разговаривать, переливая из пустого в порожнее, то двигаем дальше, мне же тоже не резон договариваться с человеком, который включит Ваньку, и спросит после — о чем ты вообще? Мы об этом не договаривались. И вообще — нужно оно мне как собаке пятая нога. Поэтому, сейчас мы и говорим о том, что именно я подразумеваю.

Но, прежде, чем отклонить мое предложение, тебе, Саня, стоит подумать над тем, как ты по жизни дальше двигать будешь — один, расталкивая локтями других за свое место под солнцем, борясь за свою пайку зарплаты с такими же голодными, как и ты сам, или же примкнешь ко мне, как самый первый член моей Команды. И поэтому, если примешь его, то будешь иметь те преференции, которые будут недоступны другим, хотя бы по праву лидерства и старшинства в Команде. Я предлагаю тебе стать моим соратником.
— Но без денег как быть! Так же не бывает! — Саня был определенно зациклен на деньгах, поэтому я вытащил из кармана рыжие купюры.
— Это та сумма, о которой мы вчера говорили, считай, что это аванс. Поможешь ли ты мне, или же откажешься — они твои. Хочешь — считай это зарплатой, а хочешь — считай подарком от лошка за молчание.
— Ну, ты всегда был лоховатым ботаном... , — Саня улыбнулся и сгреб деньги со стола, опять щерясь во все свои тридцать один зуб и золотую фиксу, — Считай — я записался добровольцем. Самурай говоришь?

И он протянул мне руку, скрепляя нашу сделку. Все прошло удачно, Саня — далеко не дурак и понимал, что я действительно сделал ему твердое предложение, и наверняка понимал, что первый шаг в сторону 105 статьи им пройден, и теперь это было только вопросом времени, когда она с ней столкнется. Мне же, в будущей жизни надежный и преданный человек — был просто необходим, и его кандидатура подходила как нельзя лучше и по всем параметрам. Не глупый, в меру наглый, в меру осторожный, молодой — но это был наш с ним общий недостаток, который пройдет со временем. А то, что у нас даже была некоторая дистанция в отношениях, но и панибратства как такового не было — говорило мне о том, что Саня станет со временем настоящим моим другом, которого у меня никогда не было, и для этого — оставалось всего лишь проверить его в деле. Когда же я в начале нашей беседы дал расклад про его возможное путешествие и озвучил суммы — исходил из того, что мать, когда узнает всю тяжесть ситуации и проникнется — эту сумму отстегнет легко. То, что Саня в принципе понимал, о чем речь, хоть и царившая за общей недосказанностью, некая вольная трактовка моих, так называемых — просьб, подразумевало по-рандому, что это будут все-таки просьбы, а не приказы, и которые можно было даже совместно проработать в формате обсуждений или оспорить. А то, что просьбы будут — не сомневались ни он, ни я — мы хоть и не росли на улице, в каменных джунглях гетто, но у нас двоих было достаточно мозгов, что бы понимать — что такое, скорее, чаще — случается, чем — не бывает вовсе.

Я же, развеивая последние остатки негативной атмосферы торга и давления в переговорах, которыми злоупотребил, о чем Саня может и не понимал, но ощущал, решил подбодрить его, и кинул ему ключи от машины:
— Одевайся, сегодня будешь за шофера, — а Саня поймав их на лету, уже газанул на низком старте, совершенно счастливый.
Когда Саня сел за руль моей ласточки, первый его вопрос был о том, нужно ли ему увольняться с прежней работы.
— Ни в коем случае! А вот график работы обрисуй примерный, что бы я представлял.
Пока мы ехали, Саня выложил свою мечту, что хотел, было, машину себе прикупить, но с деньгами — туго, а сейчас все ок, и вместе с этими, еще где-то полтинник, который он займет, и он, наконец-то, сможет обрести свою давнюю мечту за 240—250 тыров — Беху Тройку в отличном состоянии. Поэтому, выжидательно посмотрел на меня, ожидая вердикта. Я же прикинул и сказал, мол, решай сам — на носу у тебя возможная «командировка», и по этой машине тебя выкупят на раз-два, и если тебя еще и запалят как владельца. В общем, надавил своим авторитетом что бы понять, как он отреагирует на мой ему посыл. Саня подумал-подумал и решил не связываться, втаптывая свою мечту в прах.

Помня о том, что мать мне говорила о своей тачке, и решила меня припахать, и я уже не отверчусь от ее ХС-90, развил свою мысль, делая ему — как бы подарок. Нет, свою машину я ему не дарил, но вот иметь всегда под боком шофера — было здорово, правда у него была еще и своя работа и частная жизнь, но его «безлошадность» перевешивала все минусы — превращая их в плюсы. К тому же, практически в жизнь воплощались плюшки, от навязанного ему мной выбора, и он это понять был должен.
— Да не переживай ты так, пока что можешь ездить на моей, вот только со страховщиком нужно решить и вписать тебя в страховку. Доверенность — будет рукописка, хватит и её, — и поэтому, решив не откладывать в долгий ящик вопрос с вписанием его в страховку, отправились в офис страховой конторы, которая работала даже в субботу до 20—00, за полчаса должны были успеть закрыть этот вопрос.
К Площади мы подъехали минут за десять до семи вечера, и мать уже била копытом в нетерпении, слава богу, что по телефону, а мои руки были свободны, благодаря «шоферу», который весь лучился радостью, и впал в излишнюю разговорчивость. А я спокойно и даже с некой ленцой отвечал ей, что вот-вот — подъезжаем.

Выглядела она замечательно в вечернем, по самую щиколотку цветастом платье, поверх которого была накинута норковая шубка, видимо захватила платье с собой в массажный салон, где и переоделась. На миллион! — я ей улыбнулся. В салоне красоты она навела на себя глянец по полной: обычная ее прическа превратилась в четко очерченное каре, цвета белой бумаги, и придавало ей моложавость, а ее лицо просто светилось матовым светом — после всех процедур. Зрелая, хорошо упакованная и ухоженная женщина — ничем не напоминала ту, уставшую, замотанную и плохо выглядевшую в последние дни — мою маму. Больше 35 ей сейчас вряд ли кто бы дал, просто красавица. Увидев мою машину, она вышла на тротуар из дверей здания и, дождавшись, когда я выскочу из машины ей навстречу, выхватывая ее сумки и пакеты, открою ей заднюю дверь машины — величественно уселась внутрь, стараясь не запачкаться своей шубкой о невидимую грязь, которую подразумевала у меня просто потому что это моя машина. А я, закинув принятый от нее груз в багажник, уселся с ней рядом, всем своим видом высказывая свое восхищение ее преображением.

— Трогай, Саня. Мам, знакомься, это Саня, из сорок второго дома, — я представил ей товарища, а Саня, обернувшись и улыбаясь, подтвердил, что они уже знакомы.
— Вы же учились вместе? — она не могла вспомнить, где его видела, но так как мы жили рядом — видела его наверняка.
— Да, в параллельных. Мила Борисовна, а так — вы к нам на позапрошлой неделе заезжали — на белой Вольво, в Бельвеню-Моторз. Я у вас машину на ТО принимал, в синей спецовке.

— Точно! — мать обрадовалась тому, что он сам ей подсказал, где она его видела, а я радовался тому, что был не один, так как — будь я сейчас один, мать бы мне весь мозг бы выела — чайной ложкой. А так — Саня послужит громоотводом и разборки со мной будут отложены на потом. И хоть поймал пару ее многозначительных взглядов, был уверен, что грозившая мне трёпка за нынешнюю ночь и систематическое пьянство — если не минула прочь, то сильно ослабла. Так, погудит мне деху в ухо, даже внимания обращать не буду. Просто, она считала, что я в первый раз привел девоньку, когда она была дома, и считала, наверное, что если сразу с ночевкой, то эта гостья — конченая блядь. Что было совсем недалеко от истины. Вернее, это и было истиной — Настя была блядью и даже — суперблядью. И блядь! Я эту блядь хотел!

И теперь, меня глодали смутные сомнения — я что-то определенно упустил, и размышлял, не пожалею ли я о своем решении, в отношении Насти — в будущем. Все ли так безоблачно и ясно, типа — голый секс-секс-секс и всё?! Пока что да, но вот что будет дальше? Что ей взбредет в голову... Сегодняшняя её провокация с отцом! Она точно хотела, что бы я видел это и начал действовать, потеряв голову и отдавшись эмоциям. Как только я вспоминаю Настю, как чувствую что мой член начинает непроизвольно наливаться кровью, и почувствовав свое возбуждение — я взглянул на свою мать. Она о чем-то говорила с Саней, а тот, не оборачиваясь и следя за дорогой, с готовностью отвечал ей. От нее пахло ароматным парфюмом, а в распахнутом мехе незастегнутой шубки громоздились два здоровых арбуза — колыхавшихся на каждой выбоине дороги, и поэтому когда мы подъехали, я рискнул и провел рукой по ее обтянутому шелком платья бедру, ближе к тазу, проминая натянутую ткань, и сделал это хоть и нежно, но всей ладонью: — Приехали!

Мать инстинктивно сжала ноги вместе и глянув на меня, не стала дожидаться пока я открою дверь, сама ее открыла, хотя я потянулся было через нее. Она как-то по нехорошему улыбнулась, даже не мне, и я понял, что разговор сегодня у нас — будет.
Подъехав к ресторану и высадившись, я отпустил Саню на своей машиной, сказав, что позвоню сам, когда нужно будет подъехать. Так что катайся, но рассчитывай что часа через два, хотя мать меня поправила, проинформировав его, что часа через четыре, никак не раньше.

Войдя в холл этого модного ресторана, считавшегося чуть ли не гнездышком местечковой богемы, охранник на входе с глупыми вопросами о колюще-режущем к нам не приставал, едва увидел мою мать — в качестве моей спутницы. Откуда-то подскочил пузатый лысый дядька, невысокий смешливый живчик нерусской национальности, и лобызая мою мать в приветствиях и комплиментах, провел нас на второй этаж в кабинеты, где темнота потолков зала была разбавлена мягким, теплым цветом подсвеченных кафельных полов, создавая атмосферу мрачного интима. Если бы здесь снимали БДСМ порно — я бы это понял, но вот трапезничать здесь в обсуждении переговоров — увольте...

Тут я был не в первый раз, но меня бесила вот эта вся пафосность заведения с претензией на ампир — позолота, тяжелые бархатные занавески, лепнина и витые ножки столов и стульев. Эти дурацкие свечки на столах в витых подсвечниках и гротескные колонны с пилястрами, хотя подсветка и так была скудная. Этот дядька оказавшийся знакомым матери оказался хозяином заведения и самолично провел нас до зарезервированного кабинета, где в одиночестве сидел Юрий Юрьевич, который тут же встал, едва увидел нас, приветствуя. Я же задвинув за матерью стул, помогая ей усесться на место, и сел слева от матери, а по мою правую руку сидел адвокат. И хоть стол был довольно большим, все-таки атмосфера интима присутствовала, мать действительно была неотразима в своем вечернем платье в ярко выраженном китайском стиле, напоминающим плотно облегающее кимоно трубочкой обхватывающее ноги снизу и без приталенного пояса. Зато с открытым стоячим воротничком, оголяющим ее длинную шею как ожерелье и полностью отсутствующим декольте, хотя имея такой размер бюста как у мамы — носить платье с глубоким вырезом — глупо. Они уже мило беседовали, как будто бы сегодня не встречались и не провели вместе полдня, как будто бы она сама мне не говорила о том, что у нее сегодня встреча с ним и подготовка материалов к процессу, и я ее должен был отвезти к нему, но не отвез. Падла. Угу угу. Чувствую, что это будет основным лейтмотивом претензий ко мне сегодня. Машину с ее работы — не забрал, девку домой — привел, ночью — набухался (и только когда успел подлец!), руки — распускаешь. Все это легко просчитывалось и оставалось лишь начать задумываться о том, какую тактику защиты строить.

Когда я увидел, что Юрий Юрьевич закурил, то тоже достал сигареты, а вот мать укоризненно на меня посмотрев, отбила желание и поэтому, я вышел в холл, и подымил в курительной комнате, на которую мне указал охранник, встречавший нас в самом начале. Она была рядом с гардеробом и по существу была тамбурной, проходной комнатой в туалет.
Когда я вернулся, то увидел что количество участников за нашим столом — увеличилось на одного. Это был худощавый и высохший как черенок лопаты, моложавый старик, минувший пору своей зрелости и твердо вступивший в пору старости, как бы он не хорохорился. Он сразу протянул мне руку, привстав, и мне пришлось пожать его сухую костлявую ладонь, которая казалось проволкой, завернутой в человеческую кожу. Ростом он был с меня, то есть где-то метр восемьдесят два, и в годы своей зрелости и юности был, наверное, видным мужчиной.
— Константин, знакомься, это Виктор Абрамович, а это мой сын, Костя. Познакомьтесь. — представила нас друг другу мать.
— Очень приятно, — я уселся на свой стул, а дедуган, сидевший напротив — рассматривал меня с интересом.
— Ну-с, молодой человек, так как к вам обращаться — Костя или Константин?
— Можно — молодой человек, — я улыбнулся. Вот это я его подъебал! И дедок, поняв соль моей шутки, широко улыбнулся, принимая ее, как бы подводя черту 1: 1, и уже расслабившись, откинулся назад, расстилая салфетку на своих коленях. Намек на его старость был моей колкостью, вообще, на заданную форма вопроса, в приличном обществе себя так не ведут. То есть, если мы сидим за одним столом, нужно быть снисходительным к этим вот недостаткам и раз мне предоставили такую честь, как позволить присутствовать на этой встрече, то, наверное, и воспринимать нужно меня всерьез, а не как сопливого мальчишку.

— Уел! Ладно, раз тебе без разницы, то буду называть тебя Костя. — он перешел на неформальный стиль общения со мной и уже свободно захватил нить беседы за столом, втягивая в разговор и мою мать, и Юрия Юрьевича.
Осыпав комплиментами мою мать, я ему даже позавидовал с какой легкостью и непринужденностью он это делает — в нем чувствовалось это умение — вести светскую беседу, даже не изысканностью фраз, а самими своими манерами и правильно поставленной речью. И тут же переключился на адвоката. Видимо они были старыми знакомыми, однако Юрий Юрьевич, адвокат, не позволял себе с ним и намека на шутку, был с виду хоть и вальяжен, однако чувствовалось внутреннее его напряжение.

Вопросы, последовавшие от Виктора Абрамовича, были о моей учебе, о том, кем я планирую стать и куда пойти работать после окончания Универа. И то, что я собирался пойти на вольные хлеба, когда я поделился своими соображениями, он ответил, что есть еще время подумать, и вскоре он оставил эту тему, не развивая ее, опять приковав внимание моей матери к себе. Теперь мы говорили уже обо всем, то есть о чем угодно — но только не о проблемах. То есть о том, что было известно им одни, а не мне — в частности, поскольку круг обсуждаемых персон я не знал, как и не знал, почему один ушел на повышение, а другого за то же самое — посадили. Мать выпила два фужера вина, и даже оживилась, исчезла сухая чопорность и она, даже смеялась шуткам кавалеров, я же пить не стал, что бы, не провоцировать ее лишний раз. Мать была в фокусе внимания, за ней ухаживали все, даже я, вернее, именно я и был обязан за ней ухаживать, но мои обязанности они беззастенчиво крали, подтрунивая надо мной, что тоже явилось предметом шуток.

Халдеи, то бишь — официанты, делали свою работу молча и беззвучно, один раз к нам подошел хозяин заведения и услышав какое-то пожелание от Виктора Абрамовича, тут же скрылся. В зале, вернее на небольшом помосте играла живая музыка, гитарист бренчал свои испанские мотивы просто виртуозно, и вообще, именно музыка мне нравилась больше всего, именно она хоть как-то примиряла мое внутреннее я с обстановкой.
Виктор Абрамович пил минералку, Юрий Юрьевич пил коньяк, за матерью ухаживали они оба сразу, подливая ей вино, а я пил гранатовый сок. Еда же была слишком легкая на мой взгляд — рыба, фрукты, морепродукты, прямо не испанский ресторан, а какой-то суши бар. Ладно, я еще плова в меню не нашел. Хотя не выдержал, так как жрать мне хотелось страшно, попросил официанта что-нибудь посущественней, и вскоре мне принесли дымящуюся ароматную уху в судке, и какое-то блюдо, типа от шеф-повара — поджаренные гренки вперемешку с кусками поджаренного окорока. И отдельно — блюдо с наструганным хамоном и карпаччо. Мать даже не удержалась и по-простецки соорудив бутик из куска хлеба, своровав у меня того и другого, вкусно морщась скушала, оправдывая мой аппетит и смещая акцент со своей гастрономической слабости — на меня:
— Растет мой мальчик, растущий организм! С утра-то ел — хоть что-нибудь? А то я — вся в делах-заботах, с утра как умотала, так и не покормив, вон Юрий Юрьевич не даст соврать! — и она кивнула на адвоката, под смех мужчин, которых позабавил внезапный проснувшийся аппетит моей матери, выразившийся так спонтанно.

— Вкуснотище! — она закатила глаза, — Костя, поделись с товарищами! — чем вызвала уже неудержимый смех — как у Виктора Абрамовича, так и у Юрия Юрьевича, который смеялся мелко и раскатисто, да и вообще, я в первый раз видел как он смеялся. Ну да, мать своему сыну дает наказ поделиться конфетами с друзьями по песочнице. Именно так все и выглядело, вернее тональность — беспрекословное руководство к действию, и Юрий Юрьевич не удержался, подцепил тоже пару кусочков, тогда как Виктор Абрамович отказался, сославшись на больной желудок и тяжелую пищу, какой бы вкусной бы она не была. Но мать настояла, и отрезав по крохотному кусочку в моей тарелке, сопроводив фразой: «На зубок Виктор Абрамович! Всего лишь распробывать!», подкормила старого аскета.

Хотя, я вспомнив что-то из того, о чем со мной делилась Настя, понял что эта маленькая женская хитрость имеет все же свою подоплеку, она, мать, накормила двух мужчин из Моей тарелки, и Сама из нее взяла еду. То есть, по закону Стаи, я как бы оказался Вожаком. Настя именно про это и говорила, что любая мелочь — существенна, даже как ты сидишь, или как ты отвечаешь, Ведьма всегда поймет, что делать дальше и в каких рамках себя вести и особенности Ведьм подмечать все эти малозначительные мелочи.
Прием же пищи — это одно из базовых понятий в социуме, формировавшееся еще со времен палеолита и неолита, и мать, то ли инстинктивно, то ли руководствуясь тем женским наитием, которое в женщинах передается генетически, попыталась обезопасить меня от них, вот, смотрите, он поделился с вами своим куском, он — Свой. Правда, на самом деле она сделала так, что я оказался вдруг, тут оказался Главным, а вот Виктор Абрамович — совсем непрост, совсем. Он — отказался! А это говорит о том, что он, все-таки, то ли инстинктивно, то ли точно, но понимает механику отношений социума, и согласился лишь только тогда, когда отказываться было бы равносильно тому, что обидеть мать своим отказом. Но он принял! То есть, он меня не опасается, или же считает, что я не опасен, и я теперь имею какой-то кредит доверия перед ним, маленький, как те кусочки, которые он все же — съел. Но все же...

В общем, все было достаточно либерально и никакой кровавой гебни, Виктор Абрамович даже показался мне, какой-то компиляцией остатков истинной — той, еще советской аристократии, когда, не переходя на доверительно-интимные нотки в разговоре за столом — держал все под контролем, щедро делясь своим неподдельным вниманием, оставаясь центральной фигурой. Он, как бы, исполнял роль неформального тамады, и держал непринужденную атмосферу за столом. Шутил — в меру, говорил — взвешивая слова, думал — прямо и глупостей — не делал.

К разговору со мной он приступил уже ближе к концу, и поинтересовавшись — играю ли я в бильярд, позвал меня за собой. Я удивился, откуда тут бильярд, но поняв, что это не могло быть подъебкой о карманной версии, когда пройдя мимо вставшего по стойке смирно охранника, мы спустились в подвал ресторана. За нами спускался еще один человек, это видимо была его личный телохранитель, и когда мы оказались в огромной богато убранной комнате во всю площадь подвала здания, посреди которого стоял бильярдный стол с синим сукном, освещаемый сверху — колпаком из шести плафонов сбитых в блок. У нас, в не отапливаемой мансарде тоже стоял бильярдный стол, но он был рассчитан для игры в американку — так как мой папахен особыми успехами в бильярде не блистал, а вот американка давала иллюзию умения играть, и типа, дарила скилл бильярдиста. Ему, правда он довольно быстро наскучил, и шары мог покатать в лучшем случае раз в год, а то и в два, а вот я убил достаточно долгое время на нем, задрачиваясь. Даже достиг кое-каких успехов, как мне казалось, и каково же было мое удивление, когда я, попытался сыграть в русскую его версию, в Пирамиду. Я был попросту обескуражен, и до меня поздно дошло, что механика игры в русский бильярд сильно отличается от «американки», хотя пока я это понял, все же кое-чему научиться успел.

В ранней юности всегда учиться новому — проще, и навыки закрепляются крепче, а если учесть что бильярд был завезен в наш дом, как только накрыли крышу, так как папик этот стол — то ли спиздил, то ли забрал за долги — то на «стройке» я пропадал целыми сутками. И как только выпадала свободная минутка — бежал на третий этаж, играя сам с собой, хотя строители тоже, изредка составляли мне партийку-другую. Особенно хорошо играл молодой парень Николай из Николаева, украинец-гастрабайтер, когда у нас уже полным ходом шли отделочные работы, а он был столяром и занимался всей деревянной фурнитурой и полами, а после еще и мебелью. И прожил в нашем строящемся доме три года — точно, вместе со своей бригадой состоящей всего из трех человек. Вот он-то и научил меня тому, чему я научился, кое-каким хитростям и вообще, как говорится у боксеров — поставил мне удар.

Так что сейчас, когда Виктор Абрамович выставил «треугольник» дав мне разбить его, я был спокоен и сосредоточен, оценивая последствия моего слишком широкого жеста, так как в лузу не закатилось ничего, а очередь удара перешла к моему сопернику, вместе с шикарными вариантами. Это что-то я расщедрился. Поэтому три его шара выложенные мною в «бито» — были ожидаемы, но вот четвертый отказался влететь в боковую лузу, проявив характер — так и застрял в проеме, торча «попкой» чуть ли не на половину — в «поле». Очередь перешла ко мне, а Виктор Абрамович, сетуя, начал свой разговор.
— Костя, а почему ты отказался поступать в «Бауманку»? Мне просто интересно, и поверь — это не праздное любопытство.
Я, загнав подставленный шар в лунку, тут же загнал следующий, слишком очевиден был выбор, и иных вариантов не было, к тому же я, подгадывая силу удара — реализовывал свое право на последующий вариант, откатив бьющий шар в свободное поле, которое тут же становилось игровым. Натирая мелом кий, я постарался ответить как можно расплывчатей:

— Не был уверен в своем поступлении, там конкурс тогда был — почти 50 человек на место. А то, чему я учусь в Универе — примерно одинаково во всем мире, разница в технологиях не существенна, высокие технологии хоть и прогрессируют, но прогресс сводится всего лишь к возможности воздействовать на контроллеры путем разработки новых алгоритмов. Новое программное обеспечение, новые процессоры, новые микроконтроллеры — всего лишь повторение уже известных технологий и это как бы шлифовка знаний, а не принципиально новые открытия.
— Ты это понимал уже тогда? Когда поступал в наш Госуниверситет? — что-то он копает под меня, но я, задумываясь над следующей комбинацией, уже выверил свой удар, и сыграв «от борта» загнал еще один шар в лузу. Три три. Ровно. Первую партию надо брать, а вторую нужно слить, что бы оставить о себе хорошее впечатление. Расслабиться смогу только тогда, когда выиграю, а он, судя по всему — очень неплохой игрок.

— Ну почему понимал? Тогда я просто был увлечен всей этой тематикой: кибернизацией, механизацией, автоматикой... Я тогда просто хотел поступить и учиться, не особо задумываясь о будущем. Дома я сам все контролирующие системы выстроил — вы знаете?
— Да, знаю, твоя мама, Мила Борисовна, не раз хвасталась этим. — он улыбнулся, пока я встав напротив него через стол, рассчитывал осуществимость варианта следующего удара, и что будет, если я промахнусь, и решил искать другой, сочтя этот вариант хреновым.
— Костя, а ты знаешь, что ты на своем потоке, на своей кафедре входишь даже не в пятерку, а в тройку лучших студентов, разумеется — не по табелю успеваемости и посещаемости, а с оценки декана вашего факультета? — Вот те раз! Он что, решил мне сделать мучительно больно, раз так усиленно хвалит меня, подготавливая к пенетрации?! Надо как-то изворачиваться, и поэтому даю толику куража в голос:
— Только третий?! Я думал, что я самый способный на потоке! — и я стою, улыбаюсь ему так же, как это делает Саня, то есть щерясь. Не знаю, получилось ли у меня изобразить Саню Механика, но вот то, что Виктор Абрамович сделал для себя выводы, и перешел с осторожного прощупыванья непосредственно к самому предмета разговора — радовало. А больше всего радовало, что я закатил сразу два шара, второй, само собой разумеется — «дурак», но радости от этого не убавилось. Мой соперник даже показал мне большой палец, похвалив таким образом меня.

— Есть такая негласная практика во всех высших учебных заведениях, что наиболее способных студентов, для себя резервирует наша Служба. Где я работаю — для тебя разумеется — не секрет? Вот и ладно, — и он продолжил, — Разумеется, тут речь идет о студентах профильных или перспективных направлений и кафедр. То есть языковые группы, высокотехнологичные, юридические, медицинские, связь — все это подпадает в нашу зону внимания и резервируются отделом кадров. По окончанию ВУЗа следует предложение, и я, этим, если честно — не занимаюсь, однако, твое досье меня... заинтересовало, для того, что бы проявить личное участие. Разумеется, твоя мать, Мила Борисовна, настояла на нашей встрече и знакомстве, но спешу тебя уверить, мой молодой... друг, что твои качества и оценка нашего аналитика, показывает что ты, в отличии от большинства своих сверстников — выгодно выделяешься на их фоне. И уже сейчас можешь начать свою стажировку. Знаний у тебя хоть и не так что бы много, но в нашем техническом отделе тебя натаскают быстро, у нас работают, действительно — лучшие...

И он приподнял свой кий, что бы реализовать свою очередь, так как я промазал, во время его спича в мою честь, а мой шар, сыграв «в угол» так и не пересек центральной линии стола, замерев прямо посредине. Он тут же закатил два шара, уравняв наш счет — и тут же опередил меня на шар, прежде чем промахнулся. Счет стал пять шесть, а у меня было время обдумать его предложение. Он действительно сделал мне предложение, от которого — не отказываются. Да и цель встречи была именно в этом, я то, понимал все, а понимал ли он — зачем мне это? Цели моей матери для него более-менее ясны и понятны — обезопасить меня путем внедрения в структуру ФСБ в качестве работника, и тем самым, ставя меня с отцом — в совершенно не равные для

него условия и невозможностью причинить мне любой вред. Боялся ли я отца? Да, боялся. Но и ненавидел, и поэтому мой ответ для него был очевиден, но право голоса нужно было оставить за собой.

Но больше всего меня тревожила мысль о том, знает ли он о факте инцеста в нашей семье между отцом и Настей. Именно это занимало мои мысли и тревожило больше всего, насчет же себя я пока был спокоен — протечь еще не успело, физически не могло. Но вот выдергивать Настю из этого дерьма — было необходимо. Поэтому, когда я загнал шестой шар, а потом седьмой и восьмой, и сказав «Партия!», предложил ему пари, кто победит в следующей партии — того и тапки. То есть, если он выигрывает — я иду в его подчинение, если нет, то свободен сам решать, и если прижмет — то конечно, а если не сильно — то не больно-то и хотелось.
Он же меня поспешил уверить в том, что согласен на условия пари, но вот я несколько превратно понимаю эту самую службу, так как я пока совсем «салага», то, скорее всего — буду проходить практику под руководством «старших товарищей». И на первом этапе — я всего лишь буду познавать азы их трудной и опасной службы в техническом подразделении, знакомясь с субординацией и порядками, но вот с выводами, вы, молодой человек, все же поспешили. Так как видит он меня — вовсе не в техническом отделе, а скорее уж, в аналитическом техническом подразделении, где нужны свежие и незашоренные мозги, с незамыленным взглядом и имеющим представление о техническом прогрессе и векторе его развития.

Вторую партию я с треском продул, хотя усилий к своему проигрышу вовсе не прилагал. Так как я столь «удачно» разбил пирамиду, что с ходу вколоченные Виктором Борисовичем семь шаров, поставили мою призрачную победу в этой партии — в рамки статистической погрешности. Это понимал и он и я, так что победа была его — чисто, как и отличное настроение, которое придала наша игра. Мы проторчали в подвале не больше получаса, и он даже пригубил коньяк, налив себе стопочку, празднуя победу и подмигнув мне, намекая — «Теперь — ты мой!». Ну что же, так тому и быть, селяви.
Поэтому, когда поднялись наверх, наше застолье продолжилось еще, как следствие хорошего настроения Виктора Абрамовича — до глубокой ночи, и я, вызвонил Саню, когда время было час пополуночи. Саня трубку снял сразу, и сказав, что моя машина на стоянке у ресторана, а ключи у гардеробщицы, так как его внутрь не пустила охрана, а он сам, уже на работе, так как вызвали, так что — извини. Смску он скидывал, то что я не прочел — сам виноват.

— Все нормально, не парься. Как покатался то?
— Нормуль. Я ее на СТО к себе загонял, подкрутил, подшурупил, диагностику провел.
— Я что-то должен?
— Не-не, ниче не должен, я же думаю, что не в крайний раз — сегодня на ней?
— Завтра увидимся, я заеду. Во сколько заехать то, во сколько проснешься?
— Ага, давай до завтра. Наверное, ближе к пяти вечера подъезжай, сам сориентируйся. Завтра в баньку надо бы. Воскресенье. Так что сам смотри — как тебе удобнее.
— Ок. Давай, бывай.

Поэтому, выйдя из курилки, вернувшись в зал ресторана, я попрощался со всеми, сказав матери, что пошел машину греть, так как они уже тоже, пригласили к столу хозяина ресторана, и он бесцеремонно занял мое место. Юрий Юрьевич пожал мне руку, а Виктор Абрамович напомнил мне, что бы я в понедельник позвонил ему, и он протянул визитку, но будет лучше, если я в восемь утра, сам подъеду к нему, как раз попаду на их планерку. Мать кивнула и попросила подождать в машине — отпуская меня, и я покинул зал, спустившись на первый этаж, где в холле был остановлен охранником.
— Вы, Константин?
— Да.
— Вот, Абаз Рашитович, просил передать, — и он передал мне два обычных черных целлофановых пакета, в одном из которых позвякивала стеклянная тара.
— Спасибо. А зачем? Я что-нибудь должен? — я заглянул внутрь.
— Нет, что вы! Он просил заходить вас почаще, ему будет приятно с вами познакомиться. Вам помочь донести до машины? — охранник все так же был деловит и серьезен. Не шутит.
— Справлюсь, спасибо. Передайте эээ...
— Абазу Рашитовичу... , — и охранник протянул из нагрудного кармана визитку, — Забыл передать. Возьмите.
— Да, передайте, Абазу Рашитовичу, что я обязательно еще раз приду в ваше... заведение. Спасибо, Евгений, — поблагодарил я его, прочитав его имя на бейджике, когда он передал мне опять эти пакеты, которые я поставил на пол, накидывая свою куртку.
Мать не заставила себя долго ждать, и вышла как раз тогда, когда мне удалось поставить прогретую машину у входа, на освободившееся место после такси. Она села рядом со мной, на пассажирское место, и была веселой и пьяненькой.
И первым делом что сделала это задрала платье до колен, содрав с ног свои шпильки.
— Уф! Устала! Найди в сумке мои полусапожки, они в красном пакете. — пришлось вставать из-за руля и открыв багажник, искать ее обувь. Сел на место и тронулся с места. А мать, разгоряченная после ресторана и выпитого, сняв и свернув свою шубку в машине, кинула ее на заднее сиденье, оставшись в своем вечернем платье с задранным уже до середины бедра подолом.
— Ненавижу эти высокие каблуки! Как ноги болят! — она попыталась пристегнуть ремень безопасности, но он не сходился на ее груди, поэтому быстро забила на это занятие, оставив его в покое.
— Какая у тебя маленькая машинка, даже ноги не выпрямишь! — и она откинув спинку сиденья на полулежачее положение, выпрямила ноги, упираясь ими в пол под панелью. Картина была шикарная, вернее — шикарная женщина, которая была моей матерью, полулежала на соседнем со мной пассажирском сиденье, а ее попытка выпрямить ноги — еще более задрало это платье, практически до линии бикини снизу, скомкавшись в полоску.

— Куда? Домой? — я сглотнул подступивший ком, который образовался в моем горле.
— Покатай меня... Немножко... Голова так кружится... Только... Не быстро... Не спеши домой... , — она полностью откинула спинку сиденья до конца, провалившись телом назад, а ее ноги немножко приподнялись и раздвинулись, до конца задирая платье на бедрах.
Я смотрел и не мог поверить своим глазам, теперь, когда она полностью лежала в кресле, я мог смело пялиться на ее ноги, которые она гладила своими руками, массируя мышцы. И если сначала она делала это по внешней поверхности бедер, то постепенно ее руки сместились во внутренние пределы, разминая и пощипывая их плавными синхронными движениями и задирая ее платье все выше и выше, каждым движением заголяя ее тело все больше. Горячий воздух из включенной печки нагнетался все сильнее, достигнув, наконец, своего рабочего режима который стоял на максимуме, и мать вдруг приподняла свои бедра и чуть расширила их, как будто ловя своей промежностью теплую струю этого потока.

И я, в свете фонарей уличного освещения, которые освещали салон как окна пробегающей мимо электрички, увидел ее разверстую промежность. На ней не было трусиков! Вот ее правая рука сползает на ее промежность, и я вижу, как она ласкает свою темную щель, приподнимая и раскрывая бедра навстречу собственным движениям, заглубляя внутрь пальчики, и в тесном салоне раздается одуряющий запах текущей взрослой женщины. Тяжелый, густой, пряный и такой сладкий...

В следующий миг ее левая рука касается моей правой, и она тянет ее на себя, в центр своей женственности, туда, откуда я когда-то появился на свет. И через мгновение мои пальцы погружаются в ее секрет, я чувствую ее влажность, ее мягкость, ее трепет.