(первый хвостик к рассказу «Приходи в четверг»)

Некоторые разъяснения к этому и другим рассказам Большакова.

Три года назад были опубликованы эротические истории Бориса Большакова: «Возле бассейна» и «Начало. Или приходи в четверг».

Время выявило в них массу недостатков. Вместе с новыми sеx публикациями, автор отредактировал упомянутые повествования, поместил один из них и, вскоре, опубликует другой.

Ещё читателю следует знать, что главный герой этих рассказов Большаков живёт, как бы, в трёх ипостасях: «Борис», «Петрович», и некто «Я». У каждой ипостаси свои склонности, свои представления о порядочности. Они пытаются влиять на поступки своего патрона, отчего тот, порою, неоднозначен.

Большаков — парень славянской внешности. Выше среднего роста. Черты лица привлекательные. Лоб высокий. Волосы густые тёмно-каштановые. Нос прямой, правильной формы. Глаза глубокие, умные, карего цвета, фотогеничны. Губы хорошо работают на улыбку. Занимается спортом. Умеет нравиться женщинам.

«Борис» — первая ипостась Большакова. Начитана. Знает поэзию, изобразительное искусство, мировую историю. Легко находит товарищей для общения. Свободно поддерживает беседу на любую тему. Охотно идёт на компромисс.

«Петрович» — вторая ипостась Большакова, мало кому известная. Хулиганистая. Проявляется после «Бориса». В основном, когда надо «распустить руки», быть «своим в доску» или башлять анекдоты. Способна на провокацию. По интересам близка к третьей ипостаси.

«Я» — третья ипостась. Самая порочная. От стороннего глаза надёжно прикрыта «Борисом» и «Петровичем». Её сущность — совращать замужних женщин и давать возможность Большакову получать из этого максимум удовольствия.

Во всех рассказах перечисленная троица будет старательно исполнять свои функции и сопровождать терпеливого читателя по лабиринтам романтических приключений.

Так что, устраивайтесь комфортнее, господа, грешащие, читайте буковки и включайте воображение!...

...

Текст рассказа «Последствия».

После бурного общения с женой капитана Калинина у солдата Большакова случилась депрессия. Уткнувшись стриженой головой в неудобную подушку и скукожившись под солдатским одеялом, он пережидал ночь в нехороших предчувствиях. Его ипостаси тоже присмирели. «Борис» перестал умничать. «Петрович» забыл про шуточки. А сластолюбивый «Я» вообще исчез! Ещё бы! Накануне они наставили рога самому командиру роты!..

Крик дежурного: «Рота!... Сорок пять секунд — подъём!» прервали тягостные размышления Большакова. Бешеный темп ста пятидесяти первогодок прыгающих в галифе, натягивающих сапоги и ныряющих в гимнастёрки, помог Большакову забыть неприятности. Он бежал по морозному снегу в колонне, как все, опорожнялся, махал руками, висел на турнике, плескался под леденящим краном.

Когда вернулись в казарму, желал одного — быть безликим, неприметным карликом...

Увы! Во время поверки, командир роты приказал Большакову покинуть строй и следовать за ним в Ленинскую комнату.

«Минимум — штрафбат», — охнул «Петрович».

«Или, десятка за изнасилование!» — проявил знания Уголовного Кодекса начитанный «Борис».

Едва за Большаковым закрылась дверь, капитан резко развернулся и грозным взглядом испепелил несчастного рядового.

— Будите выкручиваться или объяснитесь?

«Ой-ёёй! — пискнул «Петрович». — Похоже, не штрафбат!»

«Во всём раскаиваться! — шепнул «Борис» — Повинную голову меч не сечёт!»

«Ещё как сечёт! — возразил «Петрович», и, на всякий случай, спросил:

— Вы о чём, товарищ капитан?

— Какое сегодня число, рядовой?

Большаков ждал пулю в лоб и потому не помнил ни число, ни как его зовут.

— Двадцатое февраля! — сказал капитан. — Через три дня — день Советской Армии и Военно-морского флота! Почему Ленинская комната до сих пор не готова?! Почему, вместо того, чтобы форсировать оформление, вы вчера весь день, пробыли в библиотеке?!

«Зачем я был в библиотеке?» — спросил себя Большаков и пошатнулся.

Калинин хлопнул ладонь по крышке стола так, что подпрыгнули тюбики с красками, а солдата, от звука, похожего на выстрел, едва не хватила кондрашка.

— Так вы исполняете мой приказ, об оформлении Ленинской комнаты?! Разве я не предупреждал, что ЗДЕСЬ ваш главный объект, а не, какая-то, библиотека!

Капитан был в не себя от злости. Вдруг он закатил глаза и, подражая женскому голосу, явно кого-то скопировал: «Сверхурочно работал в библиотеке, проявил завидное усердие!». — Тут же, со свирепым лицом, развернулся к Большакову: — Какого чёрта, рядовой! За уклонение от выполнения приказа вы сядете на гауптвахту!..

После этого выкрика, он быстрым шагом заходил от двери к окну, и — обратно. Видно было, что принимает решение.

— Всё! До праздника эта комната — ваше постоянное место пребывания! Выход дозволен только в гальюн, и столовую! Никаких, работ на стороне, пока не закончите оформление. Потом отправитесь на гауптвахту на пять суток! Ясно?

— Так точно! — козырнул «Петрович».

— Разрешите уточнить? — проявился «Борис».

— Ну?

— Мысли о гауптвахте не будет стимулировать ускорению творческого процесса, товарищ капитан...

— Да?... — Калинин подумал. — Если уложитесь в срок, я пересмотрю своё решение.

— Будет сделано в срок, товарищ капитан!

— Дневальный!

В комнату заглянул дежуривший по роте сержант Намаконов.

— Сообщите старшине моё распоряжение. О ходе работ докладывать лично мне ежедневно! — приказал Калинин и направился мимо, вытянувшегося Намаконова, к выходу.

В дверях обернулся:

— Оформление библиотеки откладывается до особого распоряжения!

После ухода ротного, Большаков привалился до края стола, а затем медленно опустился на стул. Предательская слабость подкашивала ноги.

Настало время размышлений. Мысли и предположения роем кружились в голове рядового.

«Пронесло или отложено?» — соображал виновник капитанского гнева.

«Жена ничего не сказала, или кэп с утра не был дома?» — предполагал «Петрович».

«Капитан, после дежурства заходил домой, но не был информирован, — перебирал варианты «Борис». — Если так, впереди нешуточные разборки!»

Главный сводник «Я», где-то отсиживался...

...

Большаков перерисовывал с картинки журнала атаку Т-34 на фашистское орудие, когда ипостась «Я» дала о себе знать. Устроившись среди разложенных на столе эскизов и недописанных планшетов, «Я» изрек следующее:

— Пока вы паниковали, некоторые анализировали ситуацию. Вот моё резюме. Наш рогоносец, после окончания дежурства, прежде чем прийти в казарму, побывал дома и узнал от жены, что в библиотеке всё путём, а Ленинской комнатой, в течение прошедших суток, никто не занимался. И это в канун праздника! Взбешённый олень, примчался сюда и начал «закручивать шурупы». Кто-нибудь уловил главное, в этом комильфо?

— Какое ещё «комильфо»? — удивился «Петрович».

— С тобой «Петрович» понятно. А что скажет «Боря»?

Вопрос с подковыркой «Бориса» не смутил.

— Французское слово «комильфо» означает действия, отвечающие правилам хорошего тона в зависимости от ситуации. Буквально переводится — сделать как надо.

«Я» благосклонно кивнул:

— Абсолютно верно. И подходит к определению событий нашего патрона с капитановой женушкой. Казалось бы, парень влип по самые помидоры (кто бы в этом сомневался?) Но! Капитан ни о чём не узнал потому, что жена НЕ ЖАЛОВАЛАСЬ на своего помощника, а, наоборот, ХВАЛИЛА!... При этом, слила информацию, что помощник похерил приказ её мужа. Занимался не Ленинской комнатой и весь день работал в библиотеке. За что, по её мнению, должен получить от рогатого мужа хоть какое-то наказание. Например — наряд в не очереди или несколько дней гауптвахты. Комильфо, в классическом виде — провинившийся солдатик формально, наказан. И женская честь, как бы, отомщена.

— Из всех вариантов мести, капитанша выбрала эту? — удивился «Борис». — Хочешь сказать...

— Да, «Борис»! Да! Елена Павловна придумала ТАКОЕ наказание ёбарю в гимнастёрке и оставила себе шанс на повторное рандеву.

— С кем?

— С нами, «Петрович», с нами!

— Ни фига себе! — осклабился «Петрович». — Заканчиваем размалёвывать эту ротную богадельню и двигаем в библиотеку!

— Пошли вы все... с такими советами, знаете куда! — рассердился Большаков.

Он размешивал колонковой кисточкой алую киноварь для флага, сокрушающего врагов танка, и мечтал, чтобы прошлого четверга в его жизни вообще не было...

...

Смотрины Ленинской комнаты старшими офицерами части прошли после праздничного построения на плацу и торжественного прохождения батальонов вдоль трибуны с гостями.

Новое оформление командиру полка, комбату, и замполиту понравилось. Стенды несли верную партийно-комсомольскую информацию, стены сверкали свежими красками рисунков на патриотическую тему.

Капитан Калинин считал, что в этом есть и его прямая заслуга — вовремя «накрутил хвоста» ротному рисовальщику, заставил того подналечь! И, в порыве служебного рвения, чтобы начальство знало, кто печется о гарнизонной библиотеке, в присутствии комполка, напомнил Большакову, что теперь тот должен, также оперативно, закончить роботы и там.

— Он ещё и библиотеку оформляет? — удивился командир полка. — Не скажется ли это на военной подготовке солдата?

— Никак нет! Не скажется! — заверил Калинин, понимая, что тут он дал маху. — На это используется только личное время бойца.

— Личное время в армии — святое, — заметил замполит. — Вы сами, товарищ солдат, как к этой нагрузке относитесь? Не жалеете о личном времени потраченном на оформление библиотеки?

— Рядовой Большаков любит книги и от общения с ними получает удовольствие, — быстросказал капитан и так глянул на подчинённого, что тот немедленно, подтвердил:

— Жить не могу без книг, товарищ подполковник!

— Похвально, — кивнул замполит.

— Трудитесь и там, в полную силу своего таланта, — напутствовал командир полка.

— Так точно, буду трудиться в полную силу! — козырнул «Петрович», а самодовольный «Я» шепнул в темечко Большакову: — Гауптвахта отменяется. Утром, после завтрака, идём проведать нашу Леночку!

Комполка глянул на часы.

— Товарищи офицеры, напоминаю, что через полтора часа в Доме офицеров начинается мероприятие по случаю годовщины Вооружённых Сил нашей Родины. Прошу не опаздывать и поторопить ваших жён.

— Насчёт жён это вы точно заметили, товарищ полковник, — сказал замполит. — Для них дополнительный регламент времени всегда нужен!

Мимо откозырявшего дневального, приёмная комиссия двинулась на выход.

Убедившись, в очередной раз, что для всех, кроме него, ипостаси невидимы, Большаков тоже приложил руку к виску. Он впервые поверил, что опасности, как будто, миновали...

...

Тем же вечером в гарнизонном Доме офицеров Советской Армии играл духовой оркестр. На первом этаже в просторном вестибюле и холле кружились танцующие пары. Этажом выше, в не менее просторном зале, стояли праздничные столы с выпивкой и закусками. Здесь семьи офицеров и прапорщиков отмечали всесоюзный день вооружённых сил СССР.

Жена капитана Калинина Елена Павловна и жена замполита Полякова Нина Георгиевна занимали крайний столик, откуда хорошо просматривался весь зал и, в тоже время, сохранялась иллюзия некой обособленности. Шумное веселье окружающих, распитая бутылка шампанского и временное отсутствие мужей, отправившихся покурить, способствовали откровенному разговору подруг.

Известная в недавнем прошлом балерина, а теперь — мать двух прелестных близнецов, Нина Георгиевна вспоминала былые гастроли и большую сцену столичного театра. После замужества она не стала брать фамилию мужа, оставила себе сценическую.

— Не поверишь, как хочется вернуться в Москву! — жаловалась Бестужева молодой капитанше. — Сплю и вижу себя на подмостках театра в роли Жизель!... Всегда мечтала её станцевать... Но не успела. Помешала беременность. Однако, и сейчас, после родов, я сохранила прежнюю форму и легко могу восстановить былые навыки. Веришь?

— Конечно, верю! — заверила подругу слегка захмелевшая Елена Павловна. — Ты выглядишь великолепно!

— Вот именно. Моим детям уже по два года, и я могу уделять время самостоятельным занятиям. Не просто руководить шесть часов в неделю танцевальной студией, а работать у станка перед зеркалами ежедневно донесхочу! Моё фуэте сейчас уже не хуже прежнего, прыжок баллотте снова высок и изящен. Арабеск отточен до миллиметра! Я заряжена на настоящую сцену! Понимаешь?

— Очень хорошо понимаю.

— Убивает сознание вынужденного прозябания в этом забытом богом гарнизоне! До сих пор не верю, что по пьянее потеряла бдительность. Увидела красавчика майора, выпускника военной академии, расслабилась и — залетела... С первого раза!... И от аборта отказалась. И где были мои мозги?..

Ниночка печально подпёрла кистью левой руки красивую, стриженную под Мари Матье голову, а правую руку, с бокалом золотистого шампанского, выставила перед собой. — Подумать только, всегда трахалась через резинку, а в тот вечер — чёрт попутал!..

Обозрев через бокал посетителей зала, огорчённо добавила: — Чёртова обстановка! Никакой перспективы на культурное самоутверждение.

— А я, Ниночка, тебе завидую! — сказала Калинина. — Ты, Нинон, и столичную жизнь повидала и сыновей родить сумела.

— Чему завидовать? Скоро твоего капитана в академию отправят учиться. Насмотришься в Белокаменной и на столичную жизнь, и на столичные ля муры! Детей тоже родишь. Вы с капитаном ещё молодые...

— Не так всё просто, Ниночка! Куликов признаёт секс только с резинками, — доверительно сообщила Елена Павловна. — «Сначала, — говорит, — академию закончу, а потом — рожай». Это сколько ждать — то! Я сейчас мамой быть хочу.

Елена Павловна капризно надула припомаженные губки.

— Во, как! — вскинулась Бестужева. — А мой, наоборот, презеки не любит. Видать, у каждого мужика в голове свои тараканы на их головки. Ха-ха. Давай, подруга, выпьем за желания, которые сбываются!

Женщины выпили и с минуту смотрели то на пустые бокалы, то по сторонам.

— Может развестись? — сказала Ниночка Бестужева. — Разрубить этот Гордиев узел и всё!

— А разводись! — ляпнула пьяненькая Калинина. — Я вот, поуговариваю, поуговариваю, да найду себе оплодотворителя на стороне. Мужиков то вокруг, о-го-го, сколько...

— И правильно сделаешь. Если женщина хочет быть матерью, она должна ею стать! Давай ещё по одному бокальчику. А то мужья сейчас вернуться и не позволят...

Чокнулись. Выпили.

— Слушай, — Ниночка заглянула в лицо подруге. — По поводу этого... со стороны... Ты сама придумала, или кто надоумил?

Елена Павловна отвела взгляд и начала краснеть.

— Ага... А, ты, случайно, Ленок, уже не попробовала?..

Калинина промолчала.

— Во, как! Кто-то из новеньких? Из лейтенантов? Ты мне его покажешь?

— Отстань! Выдумываешь всякое.

— Не-е-ет... Ты попробовала...

— О чём это вы? — к столу подошли накурившиеся мужья.

— Так. О своём, о женском, — сказала Нина Георгиевна.

— Ого, да они новую бутылку шампанского начали! — удивился Калинин.

— Ничего. Мы водочкой наверстаем! — сказал Поляков.

Нина Георгиевна приблизила свою головку к голове Елены Павловны:

— Леночка, я тебе завтра перезвоню. Не против? Я такая любопытная! Из московского театра уехала, а богемская привычка — осталась. Пока подробностей не узнаю, не успокоюсь. Договорились?

Елена Павловна подумала и нетрезво кивнула:

— А, звони...

...

Утром следующего дня, собираясь на работу, Елена Павловна услышала от мужа:

— Сегодня твой Большаков вернётся в библиотеку. В роте им всё уже сделано. Можешь использовать своего помощника по-полной. Пусть не спешит и делает всё основательно.

Слова Калинина «пусть не спешит» и «делает всё основательно» для жены капитана прозвучали двусмысленно. Прикрыв за мужем входные двери, она глянула в зеркала трюмо, что стояло в прихожей, и увидела в нём трёх одинаковых женщин с красными лицами и блядскими глазами. «Это я так сейчас выгляжу?» — ужаснулась Калинина.

Резкая трель домашнего телефона вывела нашу героиню из затянувшегося размышления.

— Алло! — услышала Елена Павловна голос Нины Бестужевой. — Это я. Помнишь нашу вчерашнюю договорённость?..

«Только не это!» — дёрнулась Калинина. И быстро протараторила, что ей сейчас крайне некогда, что надо, срочно, идти на работу.

— Не беда. Перезвоню позже, — «успокоила» подругу Ниночка...

...

Последняя декада февраля баловала хорошей погодой. С утра снежок похрустывал, а после девяти активно таял. С покатых крыш по-весеннему текла капель.

Подходя к библиотеке, Елена Павловна замедлила шаг. Возле входных дверей стоял, переминаясь с ноги на ногу рядовой Большаков.

Сдержанно кивнув на его невнятное приветствие, Калинина открыла замок и, молча, прошла в помещение. Створку двери она за собой не прикрыла.

— Вот, — сказал «Я», — нам разрешают войти.

— Хороший знак для продуктивных переговоров, — заметил «Борис».

— Ты, главное не ссы, — подбодрил патрона «Петрович». — Всё будет ништяк!

Выслушав их мнение, рядовой Большаков шагнул внутрь здания. Лично он желал только одного — ничего не вспоминать, словно и не было...

...

Пока женщина переодевалась в подсобке, возле рабочего стола Большакова состоялось оперативное совещание трёх ипостасий.

— Как будем действовать? — поставил вопрос ребром «Петрович». — Сначала ебать, а потом извиняться, или наоборот?

— Никаких резких движений! Надо всё, по возможности, спустить на тормозах, — настаивал «Борис». — Показывать всем видом и действиями, что случившееся было досадной ошибкой, о которой сожалеем и раскаиваемся.

— В твоём пацифизме, «Борис» мне понравилось только одно слово «спустить». Оно существенно и конкретно к данной ситуации. Предлагаю повторить манёвр прошлого раза. Большак идёт за стеллажи и дрочит. Если придёт, выебать!

— Правильно! — согласился «Петрович». — Пусть сначала выебет, а потом рисует эти долбанные планшеты.

— Я так не хочу, — сказал Большаков. — Она мне нравиться. И вообще. Про любые домогательства по отношению к Лене, прошу всехзабыть и заткнуться!

Меньше всех этой реплике удивился «Бориса». Воспитанный на классической литературе, где любовь и секс почти не пересекались, он оставался сторонником романтических отношений.

«Петровичу», если по-честному, всё было фифти-фифти. Ебать, не ебать — решать Большаку.

А вот «Я» рискнул взбыкнуться. Но едва попытался возразить, патрон ухватил его за горло и держал, до тех пор, пока третья ипостась не призналась, что была не права...

...

Переодевание Куликовой затянулось надолго.

Елене Павловне нужно было набраться решимости встретиться с человеком, которому позволила несколько дней назад проделывать с её телом то, что не делал даже муж. Ещё она хотела успокоиться. Забыть сцены недавней измены. Стать женщиной с кремневым сердцем и твёрдыми принципами.

Калинин, после случившегося мог свободно убить солдата. Да и ей бы досталось... Тоже, в какой-то степени, виновата. Провоцировала молодого человека фривольной одеждой, яркой косметикой, излишним кокетством... Про дневник и вспоминать не хочется...

Сегодня на Елене Павловне строгий костюм, сдержанный макияж. Выражение лица непроницаемое. Нужные выводы сделаны. Эмоции под контролем!..

...

Когда Калинина вышла из подсобки, Большаков был на рабочем месте. Обтягивал фанерный планшет влажным листом ватмана. Лицо его было напряжено ожиданием первых слов предстоящих объяснений, которых, увы, не избежать.

Елена Павловна прошла к своему столу, нашла заготовленный текст и, молча, отнесла его помощнику.

— Простите меня, — услышала она еле уловимые слова. — Я не хотел... Так получилось...

«Он не хотел!» — Калинина вернулась за свой стол и принялась настойчиво смотреть в окно.

«Конечно, «не хотел!» А как страстно всё проделывал! Вспомнить жутко. «Не хотел!» А она? Она тоже этого не хотела?...»

«За стеллажи пошла САМА. Никто не тянул... САМА выполняла указания. САМА всё позволила! Ужас-то какой! Прояви она, хоть малейшую твёрдость, у парня ничего бы не получилось... Теперь он мучается, боится наказания, а она, вроде, как — жертва...»

Женщина глянула в сторону Большакова. Тот ответил взглядом провинившейся собаки.

Вели этой собаке сейчас умереть, и она — умрёт!

В глубине души Калиненой что-то шевельнулось. «Неужели жалость?»

— Работайте! — сказала Елена Павловна помощнику строгим тоном. — Не отвлекайтесь, а то сделаете в тексте ошибки, — и снова отвернулась к окну...

...

В казарму, рядовой Большаков возвращался едва ли не на крыльях. Слов прощения от Елены Павловны он не услышал, но они, как бы витали в воздухе...

Обе стороны конфликта не вели разговоров, соблюдали субординацию: начальница — подчинённый. Перекинулись лишь фразами о работе, о колере текста, нужного к тексту рисунка.

Когда планшет был заполнен, Калинина сказала: «На сегодня достаточно!» «Я свободен?» — спросил Большаков. «Свободен!» — сказала Калинина. Эта фраза для солдата прозвучала, как индульгенция. Он не наказан, свободен в перемещении, может завтра явиться в библиотеку и увидеть Елену Павловну вновь!..

...

После команды «Рота, отбой!» вокруг солдатской кровати Большакова, собрались все его ипостаси. Негромко переговариваясь, они ждали, когда сон сморит их патрона, и можно будет объясниться по поводу событий прошедшего дня.

«Борис» хвалил патрона за «образцовое поведение».

«Петрович» утверждал, что «так жить не интересно».

А вот «Я», почему-то, отмалчивается.

— Ты чего, как в рот воды набрал? — подозрительно прищурился «Петрович».

— Он что-то задумал. И это задуманное, мне уже не нравиться, — сказал «Борис».

— Просто, не хочу вам мешать общаться, — ответил «Я».

— Так ничего и не скажешь? — не поверил «Петрович».

— Не скажу, а шепну, но в самый последний момент перед сном патрона.

«Борис» приблизил свой лик к голове Большакова: — Так он уже, почти, спит!

«Я» тоже наклонился, прислушался к ровному дыханию Большакова.

— Действительно... Пора! — и в самое ухо засыпающего солдата проговорил — Пусть тебе приснится жена капитана и всё, что ты проделывал с ней за стеллажами... Вспомни, как она тебе отдавалась, и как ей нравилось быть блядью... Утром проснёшься другим человеком...

...

... Побудка вырвала Большакова из сна в момент, когда он погрузил «Малыша» в обхватывающее влагалище Елены Павловны и напрягался спустить.

Плохо ориентируясь в происходящем, и откуда, вместо тёплого нежного тела Елены Павловны, её объятий и поцелуев, взялись прыгающие с кроватей пацаны, Большаков не понимал секунд десять, сидел на кровати второго яруса и таращился по сторонам.

— Тебе, что, отдельное приглашение нужно?! — рявкнул командир отделения Намаконов.

Низкорослый, похожий на татарчонка, сержант невзлюбил Большакова за высокую стать и отлынивание от службы. Он не упускал случая придраться, даже к пустякам. Но, зная, что «богомаз» на особом счету у капитана, мог позволить себе не многое: проорать, да чем-нибудь пригрозить.

Подсознательный инстинкт Большакова сработал быстрее, чем Намаконов успел дернуть его за ногу.

Сиганув со второго яруса солдатской кровати сразу в галифе, потом — в портянки, он, вприпрыжку, натянул сапоги и уже в

строю, кинул через голову лёгкую и просторную хэбэшную гимнастёрку. Нахлобучил шапку и — вот он, как все, готов бежать из казармы к гальюну и далее — к спортивному городку.

В гальюне, не прошедший стояк, запустил струю мочи к потолку (как, впрочем, у многих его сослуживце) и постепенно сник.

Пока делали физические упражнения, шли в столовую, завтракали, слушали утренний развод, получали наряды и указания ротного старшины, наш герой думал о предстоящей встрече с женой капитана. Молодая кровь стучалась в виски. Будоражила ночные ведения, ждала возможности оказаться в библиотеке, увидать Елену Павловну, услышать её голос, прочувствовать аромат её духов. И, возможно...

От этого «возможно» «Малыш» напрягался и тёрся о гульфик кальсон, отдавался по всему телу сладкой истомой.

Переоценив текущий момент, «Я» вставил несколько фривольных высказываний о сексе с женой капитана. За что был немедленно наказан — сослан в самый дальний уголок сознания.

— Может быть не сегодня, а потом, — осторожно предположил «Петрович» и, едва не поплатился, таким же изгнанием. Ситуацию спас «Борис», сообщив, Большакову, что, возможно, это любовь.

— Такого нам ещё не хватало! — пискнул с «камчатки» «Я» и был отправлен ещё дальше — на «чукотку»!..

— Похоже, получим отставку, — просигналил «чукотке» «Петрович».

— Ерунда! — отсигналил «Я». — Всякая любовь заканчивается элементарной еблей. Надо только подождать и мы снова будем востребованы. Вы, там, без меня, подсуетитесь, что бы «Малыш» попал в ладошку Елены Павловны. Женщина сама найдёт ему нужное применение...

...

После упражнений на строевой плацу, старшина роты, наконец, отпустил страждущего Большакова выполнять обязанности художника-строителя в библиотеку.

— Что-то ты туда зачастил, рядовой! — заметил сержант Намаконов, наблюдая, как торопливо запихивает Большаков акварельные кисти и ручки с плакатными перьями в карман шинели. — Говорят, там работает жена капитана Калинина. Дивной красоты девушка.

— Задайте этот вопрос, самому капитану, товарищ сержант — быстро отреагировал «Петрович».

— Хамишь, дембелю, салага? — сощурил, и без того, узкие глаза татарчонок.

— Наоборот, — ответил «Борис», — проявляем заботу, что бы после таких вопросов, ваш дембель, товарища сержанта, не отложили на 31 декабря.

Намаконов, аж зубами заскрежетал. Ну, если капитан и вправду узнает, что сержанту приглянулась новая библиотекарша?

Видел он её на днях возле двери библиотеки. Хорошенькая такая, круглолицая. И фигуристая. «Откроют библиотеку, пойду записываться, разгляжу, как следует», — наметил Намаконов на будущее. А «богомазу» он найдёт, как насолить. Лишь бы случай подвернулся!..

По дороге к библиотеке, Большаков похвалил «Бориса» и «Петровича» за поддержку.

— Ловко обрили этого коротышку!

— Мы тебя, Большак, в обиду не дадим! — в один голос ответили ипостаси. — Ты только, это, нашего «Я» прости.

— Он обидел любимую мной женщину, — сказал Большаков.

— Это он так о тебе заботится, — пояснил «Борис». — По-другому у него не получается.

— Всё время желает, кого-нибудь соблазнить, да тебе предоставить. На твоё рассмотрение, разумеется. Это же, если разобраться, не так плохо. Верно? — вступился за третью ипостась «Петрович».

— Наверное, — согласился Большаков. — Но любимой женщины не должно касаться.

— Само собой! — подтвердил, склонный к компромиссам, «Борис».

Сплоченным коллективом они вошли в помещение библиотеки, поздоровались с Еленой Павловной и, не тратя времени, принялись обтягивать ватманом очередную партию планшетов...

...

«Надо же, — дивилась увлечённой работе Большакова, Елена Павловна. — Вчера ещё умирал от стыда и страх, а сегодня — другой человек!»

Она поймала себя на том, что любуется ладными движениями помощника, его стройной молодой фигурой и по-мужски красивым лицом.

«Если бы не ТОТ поступок, мы могли бы подружиться...», — подумала Калинина, в очередной раз, вспомнив, уже обдуманное за эти дни, что, после четверга, в ней могло остаться семя Большакова, и тогда она, возможно, уже понесла...

Эта мысль появилась у неё поздним вечером в четверг, когда, вернувшись домой, принимала успокаивающий душ. Муж ещё был на дежурстве. Лена выбралась из ванны, укуталась в халат и долго думала о случившемся.

Утром заявила мужу, что в библиотеке с ремонтом всё в порядке. О происшедшем инциденте ни слова!

Теперь, наблюдая за Большаковым, Елена Павловна, уже не воспринимала двухчасовое прелюбодеяние за стеллажами, трагедией, потому, что грязный секс с солдатом, мог оказаться не насилием, а зачатием!

Задержав дыхание, женщина прислушалась — не бьётся ли у неё под сердцем новая жизнь? И, невольно, улыбнулась. Разве можно узнать об этом так рано?

Теперь Большаков она рассматривала, как потенциального отца своего будущего ребёнка.

Какой ОН из себя? И, не могла не согласиться, что «папочка» высок и красив.

«К тому же — умён, начитан и талантлив. Иногда, груб, — вспомнила моменты неукротимого проникновения, и улыбнулась. — Очень страстный. Нечета Калинину!... Это, в каком месяце может родиться малыш?...»

Получилось, что в ноябре... В созвездии Скорпиона.

Елена Павловна нашла абонентную карточку Большакова. Глянула на дату его рождения. Тоже ноябрь.

«Будет, как папочка — скорпиончиком!»

«Одумайся! — шептала Елене Павловне Верная Жена, — ты можешь всё погубить!»

«Я хочу, чтобы у меня был ребёнок!» — ответила Верной Жене Будущая Мать.

«От кого попало?»

Будущая Мать не успела найти достойный ответ, когда увидела, что Большаков смотри на неё особенным, внимательным взглядом. Молодой человек словно догадывался о сути спора двух женщин.

Будущая Мать лишь шевельнула губами, имитируя симпатию (едва-едва), но в ответ получила такую лучезарную многозубую улыбку юноши, что, уже не сдерживаясь, ответила ему тем же...

...

Всё повторилось, как в тот четверг. Только, по миссионерски. Леночка лежала на развёрнутых листах ватмана, в задранной к голове юбке, обхватив Большакова гуттаперчевыми ногами, а солдат, со спущенным галифе, и расстегнутыми кальсонами между атласных ляжек, сверху.

«Малыш» Большакова был великолепен! Предварительно обласканный тёплом женских губ, он, в последний момент, не залив прекрасного личика Елены Павловны, вошёл в горячую капитаншу и, точно поршнем, прокачивая её упругое влагалище, проникал через шейку матки к, ожидающей его появление, яйцеклетке. И — оплодотворял, оплодотворял, оплодотворял...

— У тебя всего этого так много, — стыдливо хвалила Елена Павловна запыхавшегося солдата.

— Ага, — сказал Большаков. — Давай, каждый день будем это делать.

— Ну, нет, милый, я замужем, и с тобой только для зачатия ребёночка.

— Чего же муж? Не может?

— Может, только детей не хочет.

— Значит ещё, какое-то время, пропихаемся...

— Я не люблю таких слов, милый.

— Понятно... — сказал «Я», взял ладошку библиотекарши и вложил в её тонкие пальчики ствол полуопавшего фаллоса: — Подрочи, что бы встал, и мы продолжим...

Елена Павловна собралась было сказать, что и такое слово ей тоже не по нутру, но смолчала. Плоть оживающего «Малыша» была ей интереснее, чем наставление любовника на соблюдение правил приличия.

«То-то же!» — подумал удовлетворённый «Я». — Ты ещё не такое от меня услышишь! И сама будешь орать непристойности, как портовая давалка. Всему обучу, тебя, моя сладкая куколка!...»

Времени до первого признака беременности Елены Павловны у развратника «Я» было более, чем достаточно...