Луна тяжело висела над черной стеной леса. Серебром подсвечивала полынное, колышущееся под ветром полынное море. На нём выделялись две фигурки: одна пробивала дорогу ивовой клеткой, другая, держась за рукав спутницы, тащилась следом.

Звуки уносило к реке, но Искор слышал обрывки голосов, травяной шелест.

Он задумчиво смотрел на девушек, жуя горькую травинку.

— Жалеть не станешь? — донесся гулкий металлический голос, разбавленный позвякиванием бармицы. — Или опять чего задумал? По-моему вечер обещал быть веселым. Ты скоро как пень мхом порастешь. Я вот чего думаю...

Искор, не отрывая взгляда, вынул травинку. Бросил под ноги.

— Утро, — буркнул волхв, — обещает быть не менее увлекательным, дорогой сердцу друг.

Нав на мгновение умолк. Вздохнул.

— Ты задумал пакость.

— А ты заделался моей совестью? — фыркнул Искор. — Помалкивал бы.

Тонкие пальцы протянулись к лунном диску. Сложились щепотью — после чего распрямились, издав громкий щелчок. В ладонь, из холодного воздуха, легло полированное дерево посоха.

Волхв ненавидел колдовать. Всем природным естеством. Но, колдуя, испытывал странное, противное своей сути, удовольствие. А потом, после, снова начинал ненавидеть. И так по кругу. Искор видел в этом оскал вселенской иронии. Нав — удивительное проявление лени.

Но колдовство всякий раз выходило чистейшей пробы и качества. В этом мнения друзей (что случалось редко) сходились. Еще обоим становилось от результатов страшно. Но тут уж у каждого были свои причины бояться.

Тупой конец посоха ударил в сухую землю, поднял облачко видной в лунном свете пыли. Тихо звякнули колокольчики на плаще.

Шурхнула трава — из высоких зарослей навстречу Искору вышел здоровенный черный котище.

— Юмидрь, — басисто поздоровался кот.

Блеснул зелеными глазищами, словно интересуясь: так позвал, или есть что интересное? Интересно ему было все, кроме сидения на месте. А так как сидение подзатянулось, Искор справедливо рассчитывал, что дух в новом задании выложится на полную.

— Добрый вечер, Прут, — произнес волхв, опираясь на посох. — Есть у нас два дела. Первое — приведи девчонок на старое капище. Я про тот холм с кривым деревом на макушке. Веди их аккуратно, так чтобы без седых волос. Ясно тебе?

Кот махнул хвостом. В глазах блеснул неподдельный интерес.

— Ухуть.

— Только давай без буйства фантазии. Не как в прошлый раз. Нужно что-то простенькое и контрастное. Как приведешь, жди нас там.

— Ухуть.

— Второе дело — сделать так, чтобы ничего не повредило их здоровью. Отводи от ям, волков, и прочего. Нужны будут дрова — подведи к ним. Но не светись, потому что, извини, ты можешь кого угодно напугать до...

— Юхть!

Искор прищурился, всматриваясь в темноту.

— Ну раз «юхть», тогда можешь начинать. Потому как даже отсюда видно — мавка собралась падать с крутого обрыва. Прямо в реку. Поспеши.

Дух еще раз «угукнул». Подскочил чёрным облаком, и со всего размаху стукнулся о землю. После чего взвился к небу в облике огромной совы. Огромной совы с нетопыриными крыльями. Над полынной пустошью раздался устрашающий клёкот.

— Засиделся наш морок в кустах, — прогудел Нав, провожая птицу взглядом глаз — огоньков. — И чего мы теперь без него будем делать? Уходить?

— Нет.

Нав бряцнул доспехом.

— Теперь, без помощи Прута нашу халупу прекрасно видно из города. Жди к утру гостей.

— Про нашу халупу и так все кому надо знают. А гости будут в любом случае. Где золото — там всегда железо.

Огоньки насмешливо блеснули.

— Ой, ну все, пошли возвышенные речи. Будь у меня шея, она болела бы всякий раз, когда ты начинаешь такое задвигать. Потому что после этого по ней бьют. Сказал бы лучше: «Чу! Я Искор, и я зрю общественную несправедливость! Люди ведут себя как люди, какой кошмар! Нужно срочно влезть, и получить хорошего пенделя. Где пендели — там и мой верный соратник, долгих ему лет». Поменял бы заветное слово, и все. Прошли б все гости мимо.

— Долгих тебе лет.

Искор помолчал.

— Можно еще так выразиться, — вдруг сказал он, — «где бабы — там всегда пендели».

— Ну, это совершенно неверная логическая цепочка. Где бабы — там их мужья, братья и отцы. А где эти самые мужи — там и пендели. Вот чему тебе нужно научиться, так это отделять зерна от плевел. Пендели от потрахерсов. Первое от второго. Uksаs еttе kаksi. Хотя ты знаешь, все шло подозрительно гладко. Я имею ввиду, до того момента, как ты вышвырнул девок в ночь. Хрен знает зачем.

Волхв устало вздохнул. Бросил на друга неприязненный взгляд.

— Дурак ты, Нав.

— У тебя, Искор, вечно все выходит через гузно. Мне страшно за мир. Не будь ты таким зеленым парнем, я б подумал, что это ты обрушил мировое Древо. Ну чего тебе неймется? Верни девок назад, а утром отдай им клад, раз такой умоленник. Что не так?

Искор неспешным шагом направился к землянке. Возле самых дверей подзадержался, бросил через плечо:

— Утром поймешь. И постарайся не показываться людям на глаза. Они от этого блюют.

Дверь со скрипом захлопнулась. Нав пожал плечами. Пробормотал что-то оскорбительное. Негромко, так чтобы волхв ненароком не услышал. Сетка бармицы сложилась в довольную ухмылочку.

Не только морок засиделся на пустыре. Да и вообще, от испуганных воплей ему почему-то всегда становилось чуточку легче. Ни дать ни взять — натура!

******

В узкие окошки розовым светило рассветное солнце. Искор лежал, глядя на увешанные пучками трав потолочные балки. Утро выдалось туманным, и между древесных волокон медленно копилась вода. Изо рта вырывались мелкие дышки.

Волхв ёжился, мёрз. Растопка печи никак не входила в планы, и потому волхв делал то, что ему давалось проще всего. То есть терпел.

И думал. В первый черёд о том, что делать, если все пойдет не так, как он предполагал. Можно было, например, пару раз приложиться головой о сруб. Честно признаться себе в идиотстве, отправляться в лес, помогать девчонкам. А по пути заречься думать о людях плохо.

В конце — концов, это было бы приличное, и даже милое окончание истории. Если, конечно, девушки, не замерзли ночью. Последнее, при всей печали, могло бы войти в историю: мавка, не сумевшая распорядится лесом, это что-то вроде плотника, взявшего топор не с той стороны.

Утреннюю тишину нарушило конское ржание. Оно пронеслось над лугами, двоилось эхом. Затихло.

Вслед за одним конём заржал другой. Послышалась дробь копыт, идущих рысью. Шелест ковыля.

Волхв поспешно натянул сапоги. Пристроил к поясу длинный нож. Сорванный со стены плащ был тщательно скомкан и брошен в угол. Отороченная соболем шапка легла на волосы — Искор решительным направился к двери.

Осознание правоты сжимало сердце. И, вместе с тем, заставляло пустой желудок опасно волноваться.

Из тумана, со стороны берега вынырнули всадники. Четверо, размахивая плётками, ворвались во двор. Копыта топтали землю, переворачивали кадки, вёдра, с треском разломали недостроенный плетень.

Конники закружили. Один лихим ударом сбил с головы Искора шапку. Надеясь, видно, что тот наклонится. Но волхв стоял, сложив руки на груди, и напряженно всматривался в молочную белизну тумана, стараясь избежать прямых взглядов.

Количество всадников, меж тем, росло. Въехали две тройки — их замкнули четверо.

«Итого четырнадцать. Попал как кур в ощип. Ну что ж теперь поделать».

Некоторые из них спешились. Не говоря ни слова, они пинками открывали двери хозяйственных построек. Выбрасывали на улицу скопившийся за полтора года хлам: корзины, какую-то ветошь. По двору, меж лошадиных копыт испуганно метались куры.

Искор бегло рассмотрел гостей. Без щитов и брони, даже шлемы не надели. Только дорогие на вид кафтаны, широкие южные штаны, да верховые сапоги. Зато оружия на каждом — хватило бы на троих. Топоры, обёрнутые на манер поясов кистени, ножи, сабли. И разъединственный меч.

Тот, что с мечом, нарочито не торопясь слез с коня. Большими пальцами, увенчанными золотыми перстнями, поправил тяжелый наборный пояс. Сложенным кнутом отряхнул несуществующую дорожную пыль с расшитого серебром и отороченного мехом кафтана.

Рукоять кнута поправила съехавшую на глаза шапку с длинным, до середины спины, тумаком. Стальные глаза всадника вцепились в Искора, грозя заглянуть в самую душу. Необыкновенно длинные усы, гладко выбритый подбородок и виски серебрились от росы.

Ростом незнакомец поднимался над волхвом на две головы. Шириной плеч отличался так же вдвое.

Другими словами — выглядел внушительно.

Искору уже доводилось встречать таких лысых усачей. На юге, севере, и даже возле западного моря. Благодаря им пустовали древние тракты. А водные пути люди преодолевали большими, ощеренными сталью компаниями.

Они называли себя вольцами. Города знали их как скотокрадов, убийц и насильников. Потому при первой же оказии украшали реки плавучими виселицами, на которых болтались такие вот развеселые ребята. Смерды предпочитали их не знать вовсе, скрываясь в лесах, едва заслышав конский топот.

Они боялись мавьих копий чуть меньше мечей и сабель свободолюбивых удальцов.

— Ты что ли волхв? — рыкнул, приближаясь, бритый.

Стоявший рядом конник нагнулся из седла, сгрёб пятернёй Искоров кафтан.

— Отвечай, когда белый людь вопросы задает! — проорал он в ухо. — Стегану, сука, плёткой!

Лысый подошел почти вплотную. Навис могучей глыбой. Мочку его левого уха оттягивала массивная, с жемчужиной, серьга.

— Ну и?

— Нет, — ответил Искор, глядя великану в переносицу, — я травник. Не больше.

Всадник тряхнул волхва так, что клацнули зубы.

— А кое-кто гутарит другое, — продолжил великан. — И всякое такое болтают, мол, ты чародействуешь на пустыре, и знаешься с мертвяками. Мол у тебя на заимке творится всякая нижнемирная хреномуть, и твою хату без колдовских слов не разглядеть. Ну?

Искор, взвесив за и против, решил дерзнуть.

— Хреномуть, — бросил он, — теперь в самом деле творится. А кое-кто по рабской натуре, да без хозяйской помощи портки не наденет. Зато языки до земли отрастили. Я собираю здесь травы, чтобы потом их продать где подальше.

Кто-то за спиной смачно плюнул.

— Свистит. На кафтан сеном наторговал чёль?

— Сратый купчина!

Пелена тумана вздрогнула от хохота.

Лысый придвинулся еще ближе. Нагло заглянул в глаза.

— А и правда. Что скажешь?

— Я травник. Купцы за тыном трясутся.

— О как, — фыркнул главарь, — а мне думается, ты бегляк. Вольцовый висельник. Гриди твою шайку разбили, а ты утёк, и теперь прячешься, как крыса в траве. Ну?

Искор помолчал, раздумывая.

— Ваше усатое господинство чего-то небольно на гридя смахивает, чтобы такими делами интересоваться.

Лысый несильно, но очень неприятно ткнул левым кулаком Искору поддых. Парень хватанул ртом воздух, пошатнулся. Устоял на ногах — спасибо коннику, все еще сжимавшему ворот.

— Дерзок, — буркнул главарь, тряхнув тумаком, — ну да ладно. Давай по делу. Девки к тебе приходили?

— Приходили. Мавка со слепой.

— Чего хотели? Говори как есть, инше сам знаешь че с твой шкурой сделается. Ну?

Для наглядности великан поднёс к лицу Искора хлыст.

— Хотели чтобы я расколдовал им клад, — ответил волхв.

Предводитель нервно закусил ус.

— А ты?

— Ответил так же, как тебе. Напоил чаем. Думал они останутся до утра, но мавка сказала, что знает как снять какое-то проклятие. И что для этого ей нужны два кроля. Мужик и баба. Кроли у меня как раз имелись, их и отдал. Обещала вернуть к утру. После они ушли в ночь, а утром вы из моего двора устроили майдан.

Теперь Искор разглядел, что кривой нос главаря украшает шрам от перелома. И еще два — от выдернутых однажды ноздрей. Разглядел, и мысленно выдохнул. Не ошибся. А значит притворство должно сработать.

И сработало.

Стальные глаза великана сузились. Губы разошлись в дырявой улыбке.

— Говорок-то у тебя все ж любопытный, сенокосник. Ну да хрен с ним, потом разберемся. Денег взял с них?

— Я не купчина, чтобы с блаженных оброк брать.

Кто-то рядом одобрительно хмыкнул. Рука конника отпустила ворот.

— Да пусти ты его, бать, — донеслось из-за спины. — Не гнутоспинный, вроде.

— Молчать, — буркнул великан. — Обождём пока с пусканиями. Сдается мне, сенокосник, что ты умен дохрена. Отсюда прям чую, что твоя жопа полна хитрости. Ну вот и слушай меня внимательно, хитрая сенокосная жопень. Мы — дружина госпожи Божены. А я — этой дружины голова. И вот однажды эта... моя госпожа вдруг пропадает. Мы роем носом землю, ищем её, значит. Скоро выясняется, что Божена ушла к какой-то мавке. После чего никто её не видел. Мы к этой мавке наведались домой. Там ведьму не застали, но застукали ейную робу за варением какой-то дряни. Рабыню мы допросили, угадай, что та сказала?

Искор молчал. Возле реки запел соловей. Громко плеснула рыба.

— Ну ты понял, вижу по глазам. Она промямлила, что мавка обманом увела её к колдуну, чтобы совершить там своё мавье непотребное извращение. И теперь мы ищем тело. Или хотя бы мавку, чтобы спустить живьем шкуру. По всему выходит, и городское вече это подтвердит, что я прямо щас могу тебе снести бошку. И ничегошеньки мне за это не будет. Ясно тебе, белобрысый?

— Если тебе надо, чтобы я рассказал кому другому как все было — то и расскажу, не сомневайся.

— Вот и славно, сенокосник. Не теряй настроя.

Предводитель окинул взглядом разоренный дворик, покрытый перьями и прутьями разбитых копытами корзин. Ладонь левой руки легла на рукоять меча. Коснулась посеребрённого оголовья. Пальцы правой нервно крутили ус.

— Так, браты, — гаркнул он, — слушай сюда. Спешивайтесь, треножьте коней тут. В лес пойдём своими ногами — не хочу, чтобы коняги калечились о хреноломье. Базык, Сермя и Молш — остаетесь тут, стеречь наше добро. И эту хитрую жопу вы тоже сторожите. Сбежит — сыму бошку, вы меня знаете. Девку до времени заприте в этом вон сарае. Я все сказал, пошли, тянуть нечего!

Всадники один за другим покидали сёдла. Подбитые подошвы сапог гулко в утренней тишине ударялись об утоптанную землю. И только один парень, с короткими усиками, не торопился присоединяться к братии.

— Сыч, погоди. А чё б нам ведьм здеся не подождать? — громко спросил он. — Подкараулим их, и всего делов. Чего в паутине и гнилье зазря мараться? Тутава баба есть, у сенокосника и бражка найдется, верно говорю?

Братия переглянулась, согласно покачала головами.

— Ты, Базык, — рявкнул названный Сычом, — окромя хрена себе не отрастил ниче. Вот хреном и думаешь. Да и тот, говаривают, у тебя с воробьиный писюн. Ты коней закопаешь? Их на три поприща и видать и слыхать. Бабы нас обойдут, и останешься куковать беззлатый. У тебя для того чтобы думать есть моя голова. И голова тебе гутарит, что надо вам втроем сидеть тут. Мы же пойдем по лесу цепью. Если мавка нас обдуплит, то наверняка заявится сюда. И коней не побоится, потому как мы все там. Понял теперь?

Искор был искренне обескуражен деревянной логикой главаря, но виду не подал.

— Понял, — буркнул Базык спешиваясь. — Сижу, в небозём гляжу. Чего не понять — то?

— Вот и сиди. И тесачок у белобрысого забери. Рубанет по шее, и кончится твоя хреновая жизнь.

Кто-то из-за спины ловко ухватил рукоять Искорова ножа. Вырвал клинок из ножен — тихо звякнула сталь.

— А хорош тесочок-то, — хихикнули, — в сам раз для меня. И никакущий для сенокосника.

Один из дружинников, в чьей «дружественной» природе волхв уже успел разобраться, подвел коня к овину. Через седло была перекинута женская фигурка, связанная на манер куколки. Дружинник звонко шлёпнул пятерней по заду пленницы — девушка невнятно пискнула.

И только когда мужик, словно нашкодившего кота, бросил её в двери овина, Искор сообразил, что к нему привезли Анишку. Дверь со скрипом закрылась, и была подперта берёзовым поленцем.

Предводитель засунул кнут за голенища сапога. Выгнулся дугой, упираясь кулаками в спину, громко крякнул.

— Ну пошли, — выдохнул он, — всех богов нам в подмогу, и золота сверху! Не по грибы — ягоды. По бабы идём, хе-хе.

******

До сегодняшнего дня Искор нипочем бы себе не признался, что успел полюбить свой скромный... да что говорить — убогенький дом. Челядины и холопы, из чувства благодарности понемногу, да как умели строили его. И, в итоге, как случается у всего начатого на добровольно — безвозмездных началах, не достроили.

Волхв первое время бурчал, что лучше было бы жить в шалаше. Мол, и тому и другому просто суждено рассыпаться. Только в случае шалаша самое большее — расстроишься. А Искоровы «хоромы» вполне могли угостить трёхпудовым бревном промеж глаз.

Но со временем двор обжился хозяйственными постройками. В полуземлянке появилась какая-никакая мебель, кто-то потихоньку крал для волхва кур. Однажды притащили кроликов, и те начали плодиться как смерды под медовухой.

Жизнь приобрела все черты оседлой. И это, в силу характера, бесило. Но появилась привязанность, и против правды ничего не поделать.

Теперь же саженный детина, коего звали Сермёй, громил полюбившийся дом. Судя по звукам — переворачивал лавки, потрошил сундучки. Большая часть трав, резаных из дерева идолов, камней и прочего барахла совершенно ненужного нормальному человеку, валялась теперь у входа.

Сермя искал золото. И ему на роду было написано с этим обломиться.

Надсадный деревянный скрип перерос в нестерпимый грохот. Волец громил печь.

В груди мало-помалу начинала клокотать ярость.

Незванные гости не потрудились связать Искора. Справедливо рассудили, что жилистый паренёк, да без оружия, не представляет угрозы. Против конного, опять же, далеко не убежишь. Все на что хватило надзирателей — это отнять сапоги. Волхв же, в свой черёд, рассудил, что поступили с ним так не из человеколюбия, а обыкновенной лени.

Базык, русый парнишка с куцыми усиками, и стрижкой «под горшок» сидел на пне, который прежде использовался для колки дров. Искора он усадил напротив себя, на голую землю. И теперь, подперев грязным кулаком подбородок, с любопытством шарил по волхву серыми глазами.

В дар от природы Базык получил довольно смазливую внешность. Резковатые черты лица, и полные губы, какие отчего-то нравятся женщинам. Как бы в равновесие этому на лице имелись нездоровые пятна прыщей и куцая растительность. Искор знал, что с прыщами вольцу помогло бы расстаться регулярное умывание правильно настоянной ромашкой. Но знание он решил попридержать до подходящего момента.

С плешивой бородёнкой и усиками, напоминавшими свиную щетину, помогла бы справиться даже самая тупая на свете бритва. Но и эту мысль волхв не стал озвучивать — тем более что здесь, в Алатырских землях, отсутствие растительности у мужчины почиталось за уродство.

По левую руку от Базыка скучал Молш. Зрелый мужчина, смуглой кожей, высокими скулами и степным разрезом глаз походивший на Айне. Длинные черные волосы его были заплетены в косу, а борода изуродована на Сычовый манер. За поясом блестел украшенный хитрыми узорами военный топорик.

У вольцов не в чести носить настоящие имена. И волхв очень быстро понял, отчего Молша прозвали Молшем — воин постоянно молчал.

— Сенокосник, ну скажи, где бражка запрятана, — сказал, покачиваясь на пне Базык. — Выдай тайник-то. А я тебе это... нож подарю. Хошь?

— В который раз тебе говорю, нет у меня ни браги, ни медовухи, ни пива, ни чего такого. Да и где б я все это варил, присмотрись?

Базык грустно вздохнул.

— А можеть ты и впрямь волхвина? Наколдуй.

— Умей влохвы колдовать медовуху, не пришлось бы добрым людям их сжигать.

Брови вольца удивленно приподнялись. Затем опустились.

— О! Я понял. Их любили б?

— Нет. Они бы спились и вымерли.

Парень почесал щёку.

— А ты не дурак, травник. Можеть все так и было, а? Люди тока и делают, что свистят. Вот и про сжигания разные насвистели. Ну что, наколдуешь?

— Такого не умею.

Солнце поднялось над горизонтом, разгорелось, обещая жаркий день. Туман сел на травы, густой, без единого ветерка воздух сделался пряным, влажным. Душным.

Молш закатил черные глаза к небу. Что-то пробурчал на неизвестном Искору языке, сплюнул под ноги.

— Надоело, — буркнул он, обращаясь к Базыку. — Буду девку смотреть. Сиди тут.

— Дырку в ней не прогляди, глядун, — вполголоса бросил Базык.

Смуглый пинком отбросил поленце. Топорик со стальным звоном вонзился в притолоку. Рядом с ним ужалил рассохшееся дерево кривой нож. Молш расстегнул кафтан, поправил штаны. А затем скрылся в полутьме овина — за его спиной хлопнула дверца.

— Я апосля тебя побла... погля... смотреть буду, в общем. Понял? — крикнул ему в след прыщавый. Пробурчал под нос: — Сыч, древний хер. Сам — то не на рубку пошел. Не дело, одно удовольствие. Пытай да щупай, а мы тутава печемся со сратой робой.

— Да вы ж с ней земляки, — не выдержал Искор. — По говору слышу. Ты с восточного порубежья, и она тоже. Ошьевец, может быть, или где-то под ним. Может вы из соседних деревень, неужели не жалко?

Базык бросил на Искора неприязненный взгляд.

— Тоже мне, иньша нашелся, мораль читать. Вы, северяне обгаженные, все как один балаболы. Тока бы чо сказать. Баба она и за Большим Камнем баба. Тока эта простая да скушная, как жизнь чернеца, и все тут.

— И все ж таки не жалко? — продолжал Искор.

Из овина донесся сдавленный писк.

— Я не для того пошел к во... воинам, в общем. Не для того за железо берусь, чтобы смердятину да рабов жалеть. У кого судьба на коне скакать, а у кого на кортах стоять, булки раздвинув. Это замысел богов, и я супротив него переть не смею, и тебе не советую. Наколдовал бы мёду, а то ты никакой не волхв, а хрен собачий. И надо бы по уму тебя прирезать, бесполезного.

Искор задумчиво посмотрел на солнце. Протянул к нему руку.

— Ладно, — вздохнул он, щелкая пальцами, — будет тебе колдовство.

Оголовье посоха, выполненное в виде лисьей головы, змеёй метнулось к удивлённому лицу Базыка. На огромной скорости врезалось в переносицу вольного брата.

Парень кубарем слетел с пенька, смешно подбросив ноги. Но тут же, едва спина коснулась земли, оказался на ногах. Удар свернул вольному брату нос — кожа посинела, раздулась. Рот и подбородок залила кровь.

Искор вскочил мгновением позже. Встал, выставив правую ногу вперёд, крепко держа перед собой посох.

Пятерня Базыка коснулась лица. Волец удивленно посмотрел на окровавленную ладонь.

— Ш-шука, — пробулькал он.

Рука метнулась к рукояти сабли. Резким движением выдернула клинок из ножен — сталь довольно зазвенела.

— Пиждеш тебе, шенокошник, — пообещал Базык, ловко играя оружием. — Я ф компфании луффый шабельшик. Умрёш небыштро.

Сабля зашипела в руках парня, выписывая коленца клинком. Сталь ослепительно блестела на солнце. Этим верчением сабельщик попытался сбить Искора с толку, и, когда решил что самое время бить, шагнул далеко вперёд, занеся руку над головой.

Лезвие должно было разрубить Искорово плечо как раз в тот момент, когда подошва сапога топнула по земле. Сила удара, помноженная на вес Базыка, развалила бы тело до самого сердца.

Но волхв был к манёвру готов, и встречный шаг. Только чуточку пораньше.

Дерево посоха с костяным стуком ударило по задранному локтю сабельщика. Силы Искор не пожалел — Базык вскрикнул. Сжался, прижимая к груди сломанную руку. Сабля, звякнув, упала в пыль.

Нижний конец посоха тут же саданул противника под колено. Набалдашник взметнулся к небу, чтобы со свистом и гулом опуститься на темечко. По двору пронёсся звук, похожий на тот, какой издает камень, когда по нему бьёт умаянный скукой ребёнок.

Челюсти Базыка щёлкнули. Парень молча пропахал носом землю. Ноги его пару раз конвульсивно дёрнулись. Прибитая росой пыль тут же начала напитываться кровью.

Искор, сквозь зубы молясь богам, в которых не верил, выдернул из-под тела саблю. Отбросил её в кусты полыни. Хватит пока и посоха.

— Нав, — гаркнул он, — ты где?! Шевели костями!

В глубине овина что-то загремело. И вместо Нава, толкнув плечом дверь, во дворе появился Молш. Подслеповато щурящийся на солнце, без кафтана и рубахи, со спущенными до колен штанами. Бугрящиеся мышцы обтягивала смуглая, покрытая уродливыми шрамами — червями кожа.

Искор метнулся к нему. Проверенным приёмом ткнул оголовьем посоха, метя в лицо. Но Молш, без труда отклонил удар предплечьем. Выбросил вперёд руку, перехватывая посох. Попытался вырвать. Волхв поддался движению, сделал шаг вперёд. И согнутой в локте рукой двинул вольцу по зубам.

Губы лопнули, голова чуть дернулась, но вольный брат устоял. И кулаком свободной руки сунул Искору в лицо. Парень чудом сумел уклониться от удара, который свалил бы с ног. Костяшки задели скулу и ухо.

Отпустил посох. Пальцы на возврате ухватили запястье противника. Волхв попытался дёрнуть руку на себя, но куда там! Силищи в Молше оказалось, как в трёх кузнецах. Он вместе с рукой потащил парня к себе. И тот, не предприняв ничего умнее, ударил лбом в лицо противника.

Кажется, попал.

Смуглый на мгновение растерялся, сжимая одной рукой посох, другой пытаясь высвободиться из капкана пальцев.

Полагая, что рисковать зубами больше не стоит, Искор ударил кулаком в горло вольца. Тот всхлипнул. Выронил посох. И, заходясь кашлем, согнулся пополам, попятился.

Голова его оказалась аккурат вровень между дверью и косяком.

Этим тактическим преимуществом Искор не мог не воспользоваться. Он ухватился за неструганое дерево ручки. И пару раз с силой прищемил хрипящую голову. Да так, что одна из кожаных петель лопнула, и дверь тяжелой, бесполезной деревяшкой повисла в его руке.

Надо сказать, недолго ей оставалось так болтаться.

Чудовищная, неведомая сила оторвала Искора от земли. Вместе с дверью. Подняла, как котёнка, за ворот, и пустила в долгий унизительный полёт. Который логично закончился унизительным же падением в полынные кусты.

Мир кувыркнулся. Промелькнуло небо, земля, снова небо.

Трава заметно смягчила падение. Волхв, поднялся на ноги. Пыхтя выбрался из чудно пахнущих кустов. И с удивлением для себя обнаружил две вещи.

Первая — его руки все еще держали дверь.

Вторая — саженный детина под именем Сермя без труда выдернул воткнутый в притолоку топорик. С уханьем потянулся, расправляя плечи. И размеренными, широкими шагами направился к Искору.

— Прибью, — равнодушно пообещал он, подойдя на расстояние удара.

Волхв на придумал ничего лучше, чем закрыться дверью на манер щита. Узкое лезвие со звоном вонзилось в доски с такой силой, что парня оттащило на полтора фута назад. Голые пятки прочертили на влажной земле след.

Второй удар проделал тот же самый фокус. В стороны полетели белые щепки. Сермя выдернул топор.

Теперь Искор мог наблюдать детину сквозь огромного размера дыру в двери.

Следующий удар наверняка развалил бы многострадальное дерево. Но занесённую к небу руку перехватили обтянутые сталью пальцы боевой перчатки.

— Что за хрен? — угрюмо вопросил великан, глядя в огоньки навьих глаз.

Волхв со вздохом выпустил из рук дверь.

И зря.

Сермя не тратил время на пустые размышление. Он действовал. Кулак описал широкую дугу, с гулом врезался в шлем Нава. Кожа на костяшках лопнула, брызнула кровь. Закованный в сталь гигант пошатнулся.

Великану хватило полученного времени, чтобы во второй раз ухватить Искора за ворот кафтана. И непринужденным движением отправить волхва в очередной полёт.

На этот раз парень упал на покрытую соломой крышу овина. Тело без труда проломило её, и волхв со всего размаху приложился о землю так, что мир перед глазами вспыхнул.

За стеной сруба рычал гигант. Ему аккомпанемировали звуки, похожие на удары гонга. Воздух наполняла пляска ослепительно — белых, подсвеченных солнцем соломинок.

В углу овина, прижав голые колени к разорванному на груди платью, сидела Аннишка. Она испуганно выпучила на Искора глаза, удивленно приоткрыла рот. Рядом с ней стоял, опершись рукой о стену, Молш.

Волхв и волец молча пялились друг на друга. Затем смуглый медленно разогнулся, ладонью все еще держась за горло. Черные глаза блестели от ненависти, крылья ноздрей ритмично раздувались.

— Кхы, — произнес он угрожающе, — кхо.

И сделал шаг вперёд.

Прежде Искору этот приём удавался только раз. И не было ни нужды, ни охоты практиковать его когда-нибудь еще. Сейчас он получился сам собой.

Волхв резко выбросил перед собой руки, растопырил пальцы. Кожу сковал лёд, смертельный, пробирающий до костей — какой есть только в нави. Из-под ногтей вырвались тонкие, ярко-синие нити. Хитро извиваясь, они на немыслимой скорости ринулись к груди Молша.

Без сопротивления прошили смуглую кожу, вышли между лопаток. Только на выходе они превращались в одномерные, плоские, пульсирующие алым, узор. Поднимались к пробитой крыше, змеились вдоль стен.

Молш широко распахнул глаза. Хватанул ртом воздух.

Искор видел, как выбило из тело вольца душу. И она, алая от гнева, порченная человечьей сутью, металась внутри овина. Когда-то давно этим приёмом проверяли чистоту помыслов. Если выбитая душа вернется в тело — значит все с человеком в порядке. Значит он честен не только перед собой, но и перед миром, и его дух гармонично уживается с плотью.

Такому можно доверить все что угодно.

Душа вольца попыталась вернуться. Там же, где и вышла. Все-таки велика была в Молше тяга к жизни. Но алый узор был порчен. На нём висело все то, что мужчина совершил, и собирался совершить. Душа теперь стала его сутью, а значит имела вес.

Узор пробил кожу на спине. С хрустом раздвинул мышцы. Дробя кости, проник внутрь, в самое сердце. Что-то влажно чавкнуло, хрустнуло. Тело содрогнулось, оседая. Грудная клетка Молша, лопнула, плоть разорвали сахарно — белые дуги рёбер. И узор, пронзив еще бьющееся сердце, выбросил его в открытую дверь.

Стены окрасились черным. На лицо Искора брызнуло что-то горячее.

А воздух наполнился диким, нечеловеческим воплем.

— СУД СВЕРШОН! — прогремело в голове.

Душа, по-змеиному извиваясь, ударилась о земляной пол овина. Тело несколько раз конвульсивно дёрнулось. Затихло.

На этом все закончилось.

На четвереньках, подхватив по пути посох, Искор выполз на воздух. Поднялся. Вздохнул грудью пряный воздух.

И увидел, что битва, достойная быть увековеченной в песнях, продолжалась. Детина ухитрился сломать о доспех Нава топорище. Лезвие теперь блестело в правом, покрытым ржой наплечнике. Но потеря оружия не остановило битву.

При Серме была еще сабля. Ею он пытался срубить голову нежити. А Нав увлеченно дубасил великана кулаками по морде. Последняя стала красно-синей, расплылась. Рубаха лоснилась от крови.

— Волхвина! — крикнули за спиной. — Ентого сукиного кота усекнови тож!

Искор обернулся. Анишка, пошатываясь, стояла, уцепившись руками за косяк. Обляпанные кровью волосы растрепались, порванное платье болталось где-то на уровне бёдер. Маленькие груди взолнованно вздымались при каждом вздохе.

— Не могу, — буркнул Искор. — На нём рубаха с узорами. Да и не хочу.

— Ты не знаешь, в чём эта стервь повинна! — Крикнула девушка, топнув босой ногой. — На ём крови как... как... на мне...

Она закрыла рот ладонью, сдерживая порывы.

— Нав, — гаркнул Искор отворачиваясь. — Ну что такое, в самом деле?!

Воин, скрипнув латами, прямым правым двинул великана в челюсть. Богатырь пошатнулся. Сделал неуверенный шажок, и, словно набитый репой мешок плюхнулся в грязь.

— Да-да, конечно, дама в беде, — прогудел Нав, довольно щурясь синими огоньками глаз. — Но напомню уговор. Я их не убиваю. Только малость успокаиваю. Успокаивать всех приходится по-разному, это требует времени, так что имей в виду и не залупайся без повода.

Друг бегло осмотрел волхва с ног до головы. Глаза испуганно расширились.

— Ого! Ты цел, надеюсь?

— Угу, — буркнул Искор. — Цел, вроде бы. Свяжи этих двух остолопов, будь добр. Мне надо передохнуть.

Нав бросил взгляд в сторону овина. Звякнула кольчуга бармицы.

— Вон как. Напугал старика. Знаешь, а ты не только доблестный витязь с палкой. Ты еще мясник и садист.

Волхв только пожал плечами. На ватных ногах направился к тому, что осталось от дома.

Над головой, высоко в небе, залилась трелью полевая птица.

******

— Все смотрю на тя, Искор, смотрю и вот что высмотрела. Кудесник ты, тайнознатец, мирозреец заметный. Волхвина, в общем. Но головою блаженный. Ничего в ней разумного нет, и являться не желает. То ли маразмы возрастные, то ли просто стукнули башкой в детстве. И сказать б, что ты не людина вовсе, а чёй-то навроде вильи. Но ить коза-то будет разумнее, да и за вильей я немало уж зрю. И скажу, что чеканутная она знатно, только до твово чеканства ей как чесноку до мёду.

Анишка окунула тряпицу в бадейку с водой. Прошлась ей по плечам, шее. Кровь, перемешанная с грязью, потекла на обнаженные грудь и живот. Девушка недовольно поморщилась.

— Я у тя баню растоплю, ниче?

Волхв молча оторвал кусок ткани от превратившегося в набор лоскутов платья рабыни. Протер им волнистый узор на сабельном клинке. Поднял оружие, посмотрел как то блестит на солнце. Сабля, прежде принадлежащая Базыку, удивляла скромностью выделки и красотой.

Только Нав, едва взглянув на оружие, оценил его как «ни на что не гонную старуху, которая еще богов видела». А потом добавил, что сделан клинок очень просто, экономно, из скверного железа. Ковали пакетом, и это любому знающему человеку видно по узору.

— Да, она упругая. И с рисунком, как у хорошей вещи. Но ты пойми, раньше люди в одних портках воевали, потому клинки были лёгкими, что прутик. Для сегодняшней войны такая ерунда не годится. Против нового меча она не пойдет. Сломается. Ей только безоружных людишек резать. Если решишься продавать, то знай — за средненькую нынешнюю саблю выложишь двадцать таких. За столетнюю царскую, с елманью, все сто. Отдай любому кузнецу, он за векшу эту ерунду перекует на ножи, пользы больше будет.

Ноготь волхва щелкнул по наточенной кромке. Клинок отозвался тихим звоном.

Сабля и впрямь оказалась очень лёгкой, чуть тяжелее Искорова тесачка. Но деревянная рукоять удобно лежала в ладони. А бронзовая крестовина, выполненная в виде птицы с опущенными крыльями, зеленилась древностью.

Искор аккуратно вложил саблю в деревянныйе, обтянутые кожей ножны.

За кустами полыни всхрапнул конь.

— Ну так можно, или нет, я не поняла, господин волхвина?

— У меня нет времени следить за этими двумя, — ответил волхв, демонстративно не глядя на полураздетую челядинку. — Как только Нав соберется, мы уйдём. Вернемся, и помоешься.

Анишка всплеснула руками.

— Ох жизня моя пудовая! Што ни миг, то страдания! Прирежь энтих, да уматывай. А хочешь, я сама прирежу? Соблаз великий, нету сил, как хочется хуч ушко кой-кому отрезать.

Дверь разоренного дома открылась. Нав, не преступая порога, бросил волхву свернутый плащ.

«Все, дальше тянуть нельзя», — подумал Искор, комкая пальцами колючую ткань. Насупив брови, он перебросил ремень ножен через плечо — сабля хлопнула по боку. Поверх разорванного у горловины кафтана устроился плащ.

Волхв поднялся.

— На войну собрался, — с укором проговорила Анишка. Дёрнула парня за рукав. — Их там двенадцать людин, парень. Супротив двоих. Оставайся, не дури. Сребро и злато того не стоит.

— Ты, — жестко ответил волхв, — сама прекрасно знаешь, что могут сделать двенадцать человек с двумя этими... курами. Да что там могут. Сделают.

Он помолчал, взвешивая слова.

— Мне знакомо то, что ты сейчас чувствуешь. Айне твоя хозяйка. Может, на словах ты её и боготворишь. Но душа, как у любого нормального человека, дрожит от ненависти к «хозяйской» руке. Ты можешь сколько угодно успокаивать себя словами, вроде «могло быть хуже», и «она могла быть смердящим чесноком садистом». Только сути вещей это не изменит. Анишка — раб, Айне — хозяйка. Ты видишь её держащей цепь. Она видит тебя в цепях. Вы враги. Твоему врагу грозит гибель. Поэтому ты смятенна, напугана и предвзята. А я — нет. Там, в лесу, от зверей вот-вот пострадают люди. Потому я иду. А ты сидишь и стережешь коней. На этом тема бегства закрывается.

Искор выдержал эффектную паузу. После чего бодро добавил:

— К тому же девушки задолжали мне двух кроликов. И нож.

Анишка потупила взгляд. Закусила губу. Хотела что-то сказать, но из дома, с берестяной торбой на плечах, вышел Нав.

— Девчонка права, — прогудел он. — Но тебе, конечно, виднее.

— Ужели не будет нравоучений?

— Не будет, — ответил Нав. Огоньки глаз колыхнулись, как пламя свечей на ветру. — В прежние времена я творил всякое. Мне совершенно не нравится все то, что началось прошлым вечером. Но будь на твоем месте, поступил бы так же. Однако признай... м-м-м... двенадцать рубак это малость... не малость. Имеется у тебя план, или как обычно?

Искор пожал плечами.

— Из этих двенадцати только двое носят шитые узорами рубахи. Если у кого и есть какие бирюльки, то я сильно сомневаюсь в их силе. Так что мы выходим против двоих — троих напуганных мужиков. Это при условии, что вся честная компания не заплутала в кустах.

Друзья, обменявшись взглядами, двинулись в сторону реки. Переступая через связанных вольцов Нав, как бы невзначай, наступил одному на ногу. Пленник завыл.

— Волхвина, — крикнула им в спину Анишка. На секунду Искору показалось, что в голосе девушки прорезались слёзы. — Спасибо!

Волхв, не оборачиваясь, махнул рукой. Не за что.

«Такое уж оно — человечье ремесло. Что поделать».

******

Для Айне утро началось идеально. Обнаженное тело укрывала многострадальная рубашка, жилистые руки обвивали горячее тело сладко сопящей Божены. Холодок ощутимо щипал кожу, но это лишь добавляло бодрости.

Айне знала — её здоровью ничего не угрожает.

Сейчас, укрытая тонкой тканью, лежащая на мягком лапнике, она перестала, наконец, чувствовать себя городским пугалом. Диковинкой с копытами. Она стала настоящей мавкой. И лес, еще ночью казавшийся чужим, в её голове обратился огромным теремом со сводчатым, подпертым колоннами потолком и мягкими коврами хвои.

В кронах оглушительно — громко пели птицы. На небе ярко светило солнце, но оно еще не успело прогнать рассветную сырость. Пахло мхом, смолой и лесом.

Айне полагала, что теперь она, перерождённая, пробужденная от долгого сна увидит много неожиданных чудес. Какие должны, по её представлениям, видеть дикие сёстры.

Мавка во многом заблуждалась, и понимала это, подвергая каждое свое суждение беспощадной критике. Но в этот раз её мысли угодили в самую правдошную правду.

В лесу оглушительно хрустнула ветка. Мавка испуганно дёрнулась, разбудив Божену. Девушка непонимающе закрутила головой.

— Это ж не просто какая сермяжная везуха, робята! Это божечный дар!

На холм, один за другим поднимались знакомые Айне мужчины. Те самые гриди, которых Божена догадалась взять на службу, купила их верность серебром. А затем ускользнула из-под их присмотра.

Их сапоги сминали ковёр чудесного мха. Они ломились сквозь ореховый подлесок, как стадо сохатых через бурелом. Лица двенадцати светились щербатыми улыбками.

Очень нехорошими улыбками.

— Что ж ты, госпожа, нас покинула, безо всяких церемоний, — громко, на грани крика, спросил гридь с вислыми усами. Тот, кого шайка почитала за главного. Он решительным шагом подошел к испуганно прижавшимся друг к другу девушкам. До черноты смуглые, некрасивые пальцы легли на рукоять меча. — А ничего не говори, я без того знаю ответ. Ты хотела, госпожа, взять нашу, честно выстраданную алафу. Безо всякой платы уйти с ведьмой в леса. Но, видишь, как судьба умеет вертеться. Теперь и мы в лесу. И про алафу помним.

Меч со звоном покинул ножны. Кончик его подцепил край рубахи, смахнул в сторону.

— О, робята, а мы не зря шлялись по буеракам! Пришли, так сказать, на всё готовое! И скатерть стелена, и ёдаво подогрето!

Дружинники как-то неуверенно гоготнули. Начали подтягиваться ближе, образуя кольцо.

Сталь коснулась кожи мавки. По телу прошли мурашки.

— Царица — Лыбядь, — пробормотал дружинник, выглядывая из-за спины главаря. — До чего ж хороша энта ведьма. В жисти такого не видывал.

— Ты за своим брюхом и хера-то не видывал, Шожка, — фыркнул его товарищ, стоявший рядом. — Стервь — палка сухая. Голодом уморенная. На госпожу — то глянь, вот где баба!

Божена вскинулась. Тщетно пытаясь заслонить предплечьем объемную грудь.

— С кем говоришь, чернец!

«Сыч», — вспомнила Айне, — «так зовут их старшего».

Еще она вспомнила все жалобы девушек, рассказанные, само собой, по большому секрету. О том, что этот висельник не давал прохода ни дворовым, ни порядочным людям. Божена после оплачивала из своего кошеля все претензии. А мужья и братья пока не отважились вызвать его за это в поле, на божий суд.

«И вот теперь он стоит надо мной с обнаженным мечом, тычет сталью. Это конец. И паршивый конец».

Мавка с ненавистью посмотрела в лицо усача. Тот усмехнулся. Девушка испуганно опустила взгляд, и заметила как топорщатся в известном месте его портки. Ей сделалось страшно. До тошноты.

Перед глазами пронеслась картина того, что случится в ближайшем будущем — как эта воняющая чесноком и потом туша взберется на неё. И, еще хуже, обиднее — на Божену.

К горлу подкатил комок желчи.

Сыч опустился на корточки. Наклоняясь вперёд произнёс вкрадчивым голосом:

— Про тебя, шалондра он ведёт погутар. А если не вникаешь, что с тобой сделается очень скоро, то я, так и быть, объясню. Мы долго на твою господскую милость любовались, в нас зрело намерение, и теперь вот оно готово стать явью. Потому как самое время. Про сокровище твоего папашки я знаю — его мы очень скоро заберём...

— Ты, смердина, лишился ума.

— Но как же? Прижгли пяточки горящими веничками ведьминой пособнице. Она все нам и выдала. Мы, сначала, к волхву, он и указал, где вы хоронитесь. А теперь, будь умнее, разумей наконец, что ты более не госпожа, а пока еще не троганная челядь. Моё имущество. И делать я буду, что захочу.

Узловатые пальцы щипнули девушку за бедро. Та испуганно вскрикнула.

Висльник поднялся.

— Начинайте копать, — гаркнул он. — Зря штоль лопаты несли? Зачинайте из-под дерева, самое то место, носом чую.

Дружина недовольно переглянулась.

— В первый черёд клад, щучьи шкуры! Кто первый его найдёт, тот и в любовях будет первым. Ясно?

— Да, батька, — неуверенно прогундосила дружина. Направилась к древней ели.

И только один отважился спросить:

— Сыч, а чего с проклятьем — то делать будем? Как если слезет шкура?

Главарь отмахнулся:

— Брехня. Тока молокососы навроде тебя, да баба в неё поверит. Сколько по земле хожу, никаких проклятий на серебре не видел. Кровь, огонь, железо — видел. А проклятий — нет. И волхвов тоже нет, сам видел энтого прыща на выселках. Беглая бестолочь. Копай.

Дружинник насупился, сжимая ладонями деревянную лопату.

— А ежели есть?

— Ежели и есть, то ведьма зараз всё распрокляла. Так, ведьма?

Айне часто-часто закивала. В душе поселилась надежда. Вдруг не снялись чары? И она, вместе с Боженой этим спасется? Если и не спасется, то можно утешать себя тем, что лучше уж погибнуть так. Чем... как задумывал Сыч.

— А как ты распрокляла? — не унимался дружинник.

Другие мужчины так же оставили начатую было работу. Выжидающе уставились на мавку.

— Кроликами, — ответила Айне. — Это самый верный способ. Они любятся друг с дружкой, а потом один в процессе жизнь кладу отдаёт. И все, можно брать.

Сыч молча подошел к стоящей поодаль клетке. Отворив дверцу, с серьезным видом продемонстрировал дружине мертвого кроля. После чего с размаху забросил его назад.

— Вот. Все как ведьма сказала! Утрахался досмерти. Не боись, браты. Я буду копать вместе с вами. Сучок и Белый девок посторожат. Куды! Я сказал — тока посторожат, морды татьи!

— Но ить такими делами мы не будем первыми — та.

— А и не будете. Потому как зелены. Верно, браты?

Дружина единогласно согласилась. И принялась копать.

Над согнутыми спинами полетел мох, комья земли. Айне прижала к груди Божену, напряженно наблюдая за работой. Ожидание тянулось патокой. Дружинники рыли, бешено пыхтя. Сыпали проклятиями, натыкаясь на корни. Разочарованно пинали ни в чем не повинное дерево.

В воздухе звенели ленивые лесные комары, и пребольно кусали, когда того меньше всего ждали.

Наконец, случилось то, что должно было случиться.

— Нешел! — завопил один из дружинников. — Все слышали? Я нашел первым!

К счастливцу начала стягиваться толпа.

— Че ты там нашел? — недоверчиво пробурчал запыхавшийся Сыч. — Ум свой во младенчестве потерянный?

— Рою я значит, рою... чу — лопата на что-то эдакое наткнулась. Твердое, значит. Я ниче не сказал, накой зря баломутить? Рою дальше, и вот, зрю, а тутава колода деревянная! Медью старой окованная!

Дружинники сгрудились над ямкой, подняв к небу зады.

— И верно, медь! Хо-хо, робята! Не инше как этот полудурок, навь ему царством, в два корыта серебро ссыпал, и скобами сцепил, штоб не рассыпалося. Тянем?

— Тянем!

Потянули. Над равнодушным лесом пронёсся мужицкий рёв.

«О, вильи, предки мои», — про себя молилась Айне. — «Не оставьте дщерь, не дайте умереть срамной смертью. Не дайте сгинуть за корысть, помогите встать на верный путь, укажите дорогу. Только не бросайте, не наказывайте!»

Ни три, ни шесть, ни даже восемь пар рук не смогли вытащить колоду из-под земли. Древнее прогнившее дерево едва показалось на свет едва на пядь.

— Вот что, — решил Сыч. — Ни к чему тянуть это ярмо. Подроем немного, да разрубим чем придется. Деревяха вся насквозь прогнила.

Дружинники вернулись к раскопкам. Айне, облизнув губы, продолжила молиться. Но священнодейству мешала мысль, бьющаяся на самой окраине сознания. Как, зачем, и почему волхв их выдал? Мавка совсем не знала Искора. Но почему-то подлость и корысть к образу волхва никак не лепились.

«Пытали», — решила Айне, — «как и Аннишку. Бедная моя девочка. Нипочем бы не сказала им просто так. Пытали, мучали их всю ночь. Пока я развлекалась. Сукины дети. Ох, вильи!».

Усиленный подкоп показал неожиданный результат. Колода оказалась длиннее, чем предполагалсь. И все никак не хотела покидать землю.

— Сколько ж там серебра-то, а? Это ж два города купить можно.

— Не бреши. Руби давай.

Топоры стальными зубами вцепились в черное от времени дерево. Полетела труха, деревяшка закачалась. Эхо ударов пронеслось меж деревьями. Айне даже отсюда по звуку определила, что никаких пустот в «колоде» нет. Понемногу начали это понимать и дружинники, но сдаваться не спешили.

— Каков порыв! Какая энергия! — раздался молодой голос. В нём звучала злая насмешка. — Нет, нет, не прерывайте праведных трудов. Ибо труд из человека делает покойника. А это, как ни крути, для честных людей вроде меня было бы очень кстати.

Обляпанные землёй дружинники оторвались от работы, удивлённо посмотрели за спину Айне. Обернулась и мавка.

Совсем рядом с ней стояла жилистая фигура в коричневом плаще с капюшоном. На ветру мелодично звенели крупные, с кулак медные бубенцы, служившие единственным украшением. Из-под клюва капюшона виднелась светлая борода.

Айне удивленно вскинула брови.

— Что там? — шепотом спросила Божена, почуявшая перемены.

— Волхв, — ответила мавка.

Искор поднял к небу руку, будто в приветственном жесте. Щелкнул пальцами. И, абсолютно изниоткуда в руке появился посох с оголовьем в виде конской морды. Глаза коня горели недобрым синим светом.

Из леса, вразвалочку, вышел уже знакомый мавке ратник по имени Нав. Укрытая кольчугой рукавица лежала на оголовье меча.

— Глазам не верю, — фыркнул Сыч, отбрасывая в сторону лопату. — Сенокосник! Тебя — то мне и надо, все думал, кому со зла кишку пустить. Где серебро? Отвечай.

Искор улыбнулся.

— Точно не тут.

— Как это — не тут? — вопросил один из дружинников, покидая яму. — А что тут? Что в колоде?

— Сам посуди. Место укрыто от стороннего взгляда, но прийти к нему можно. Так предки обходились со святыми местами. Выражаясь яснее, мы стоим на месте древнего, забытого капища. И перед нами никакая не колода, а то, что время сделало с идолом. Или одним из идолов. Впрочем, сейчас это не имеет никакого значения.

Дружинники испуганно отпрянули от деревяшки. Все-таки, штука проделанная с посохом их немного напугала. Один только Сыч остался стоять. Состроив зверскую гримасу, он вытащил меч.

— Святотатство, — забурчала толпа, наскоро плюя через плечо.

Нав, успевший подойти к волхву, звякнул бармицей, кивая.

— С точки зрения прежних людей — несомненно, — согласился Искор. — Но вы, напомню, изгнали богов, так что какая разница? Бояться нужно не богов.

Дружинники молча уставились на Искора.

— Ну, — со вздохом произнес он, — вы должны сейчас вопросить, «кого тогда надо бояться».

С колючей лапы ели сорвалась крупная черная птица. Шурша перьями, она сделала над Искором широкий круг. После чего, ритмично взмахивая крыльями, уселась на оголовье посоха.

«Сова», — удивилась Айне, — «но совы летают бесшумно. И... морда... «.

Мавка испуганно ойкнула. Вместо обычной клювастой головы на птичьей шее сидела усатая котовья. Чудо — птица раззявила пасть. Над поляной пронес басовитый мужской гогот.

Дружинники вскрикнули, побросали лопаты.

— Я долго буду ждать? — вздохнул волхв.

Главарь сделал уверенный шаг вперёд.

— Ну и, — нервно ухмыляясь, спросил он. — Кого бояться-то?

— Спасибо, — ответил Искор, чуть наклоняя капюшон. — Бояться вам следует... меня!

******

Если уж тебе на роду писано сделаться мавкой, то будь готова к одиночеству. Если не физическому — здесь вильский дух старался на пределе возможного — то духовному точно. Люди радушно приняли мавок, взяли у них столько, что и не отличить теперь, где обычаи вильи, а где человечьи. Время безжалостно смяло границы, смешало в кучу первое и второе. Так, в итоге, получилось третье.

Волхвы ушли. Но место их, никем не занятое, осталось. Появились иньши, простой люд, ищущий ответы на простые и нужные вопросы. Попытались взять на себя все волховьи обязанности. Вышло забавно: будто тощего дворового пса впрягли в ярмо, которое прежде тянул мускулистый вол. Подёргивания и скулеж есть, а толку — нет.

Иньши молятся богам, возносят им требы, и пытаются умолить, чтобы те вернулись в Явь. И делали все это, имея одну только страсть.

Айне знала, что волхвы были могучими людьми. Не глупыми. И если уж они богов изгнали, то была на то веская причина.

Мавки же, ровесницы Падения, обладали не страстью, но умением. И в бытовом вопросе быстро потеснили «тайнознатцев», к коему числу относились иньши. То, что для людей, занятых вопросами выживания, было тайной, для них — наукой. Её люди приняли охотно, не вникая в суть, не видя различий между «тайнами» богов и вилий.

Девы лесов, степей и гор лечили недуги, помогали людям появляться на свет, отгоняли смерть. И всегда оставались кем-то полезным, но чужим. Проникались к ним нездоровым любопытством, копируя все без разбора, не вникая, опять же, в глубину смысла.

У людей своя правда. У мавок — своя. И этот непреодолимый барьер каменной стеной вставал перед каждой, кому повезло сделаться мавкой.

Айне частенько называли ведьмой. Боялись до обожания, шушукались за спиной про «мракобесие», которое на деле было теми же требами да лекарским ремеслом. И девушка приняла, впитала как данное, что да, таковое оно и есть, мракобесное колдовство.

И только теперь, когда от древнего ужаса, волосы, как шерсть у волка на загривке встали дыбом, она поняла. Осознала — вот оно, мракобесие. Надо, надо показать его белым и черным людям, чтобы те всерьез больше не путали мавье ремесло и... это!

Искор с яростью стукнул оборотным концом посоха по земле. Мир встрепенулся, как после недолгой дрёмы. Налетел ураганный порыв, неся веточки, листики, иголки. Лесной сор взвился над холмом, закрыл небо. Деревья зашатались, жалобно скрипя.

И при этом ни единый порыв, ни пылинка не коснулись обнаженной мавьей кожи.

Над лесом пронесся жуткий пёсий вой. Потусторонний, пробуждающий в самом крепком сердце суеверные сомнения. Так плачут собаки, предвещая смерть. Так ревут плакальщицы в скорбный час. Так студёными ночами завывает жестокая вьюга.

Смерть. Смерть! СМЕРТЬ!

К вою добавилось далёкое ржание, и яростный звериный вопль.

Дружинники, по первой, еще до урагана, вытащили из ножен сабли и мечи. Но очень скоро забыли о намерениях, испуганно присели, затравленно озираясь. Только Сыч продолжал стоять, гордо выпятив грудь.

«Идиот», — подумала мавка, — «Не храбрец. Просто до невозможного глупый человек. Но я его, кажется, начинаю уважать».

Буря оборвалась так же резко, как началась. Ветер просто улетел прочь, оставив после тяжелый, плотный, абсолютно недвижимый воздух.

— Что творится, Айне? — громко спросила Божена.

— Ураган... потом что-то поменялось. И теперь... о, предки! Небо зелёное!

Вернее, — поправила себя мавка, — изумрудное.

Солнце размером и видом стало похоже на маленькую серебряную монетку, какие привозят с юга. Таким оно предстает, когда ныряешь на большую глубину, а затем поднимаешь голову к поверхности. Сходства добавляло то, что небо пришло в хаотичное движение. Колебалось и солнце.

Поляна украсилась узором теней, вроде тех, что оставляют на дне волны.

— Все колышется, — продолжила мавка, — и твои волосы, они... Будто плавают в воде!

— Да я вижу, — ошеломленно произнесла Божена, широко распахнув глаза. — Я... вижу!

Она уставилась на лицо Айне. Короткие пальчики пробежались по губам, высоким скулам.

— Твои глаза зелёным светятся, — прошептала девушка.

— А твои синим!

Дружинники наперебой загалдели молитвы.

Искор сбросил капюшон. Нахмурил темные брови.

— Не трудитесь, хозяев нет дома.

— Ты! — рявкнул Сыч, указывая в сторону парня мечом. — Ты волхв!

— Ну так, — насупился Искор, — разве ж тебя об этом не предупреждали? Всякий имеет право на двойную жизнь. Днем я травник, а ночью кудесник.

Над поляной повисла гнетущая тишина. Которую безжалостно скомкал громкий хохот Нава.

— Ты-то чего ржешь? — обиделся волхв.

— Всякий имеет право на самомнение, — фыркнул, смеясь, доспешник.

Искор отмахнулся.

— А! Ты все о своем. Это была фигура речи. Не мешай. Помоги девчонкам.

Вся эта сценка отчего-то показалась Айне крайне кощунственной. Творятся чудеса, а они!

Но следом произошло то, отчего мавка быстро простила и Нава и волхва.

— Царь подземный! — крикнул Искор, поднимая мутному небу посох. — Владычец нави ближней и дальней! Князь волхвов, царь князей, свет под землёй, самодержец иномирья и властитель золотого трона! Повелитель севера, юга, запада и востока! Волхв Искор, боярин Ражский, старший кромешник явский, пёс без цепи, меч без ножен, конь без привязи, но не челядь або раб, с великим уважением и заботой, бьет челом!

Дерево посоха еще раз ударило по мху.

— Прошу великодушно, будь милостив и прими скромный дар!

В воздух взвились ярко-зеленые искры. Повисли вокруг Искора светляками, закружили. Пропали.

Нав ловко обогнул Сыча. Стальной молнией метнулся к дружинникам, что все еще стояли подле девушек, ошарашено глазея на представление. Железные пальцы ухватили парней за вороты рубах, приподняли над землёй. Ратник с силой столкнул их лбами.

Бесчувственные тела кулем рухнули на землю.

Доспешник выхватил из ножен меч. Украшенный хитрой вязью клинок вонзился рядом с бедром мавки. Да так быстро, что девушки не успели даже напугаться.

— Если хотите жить, хватайтесь за рукоять, — крикнул Нав. — Держитесь двумя руками! Только двумя! И ни в коем случае не отпускайте.

Айне послушно вцепилась в холодную проволоку черной серебряной оплётки. Секунду спустя к ней присоединилась Божена — места хватило на четыре женских ладони. Мастер явно делал клинок под могучего сложением Нава.

Мох колыхнулся. Из-под земли донесся вой. Девушки не сговариваясь завизжали. Дружинники вторили срывающимся криком.

Зеленый ковёр с хрустом пробил целый лес костлявых рук. Над поляной зазвенел хохот десятка писклявых глоток.

Возле одного из дружинников поднялся холмик, какой мог прорыть только исполинский крот. Взрыхлённая земля разлетелась в стороны, обнажив полуразложившийся труп. Сквозь грязную, пропитанную какой-то бурой мерзостью тряпку, накинутую поверх тела, просвечивали рёбра. Белый череп еще хранил остатки светлых волос. Нижняя челюсть дрожала, и в такт ей колыхались черные клочья кожи. Глазницы горели красным огнём — он плясал на золоте цепочки, бывшей некогда очельем.

— О-а-а-а! — провыл труп. — Тебя-то я и жду!

Костлявый палец указал на дружинника. Темная шевелюра парня седела на глазах. Глаза грозили вылезти из орбит, рот удивленно округлился.

— Убийца! — произнесла покойница.

В плечи, ноги, запястья ратника вцепился десяток покойницких рук. Дёрнули, потянули вниз. И тело, вопреки законам Яви, начало погружаться в землю. Будто под ним была не твердь, трясина.

Парень вопил так, что закладывало уши. И дрожащая Айне могла его понять. Призраки цепляли несостоявшихся богачей, прижимали к земле. И возле каждого поднималось два, три, а то и семь холмиков.

Мавка отвернулась.

И увидела, что возле волхва стремительно растет точно такой же холм. Искор ловко перехватил посох. Курганчик осыпался, обнажая обтянутый остатками черного кафтана скелет. Руки его сжимали ладную на вид саблю.

— Искор! — радостно завопил скелет. — Курвий сын, мавкина подстилка, пиздолиз, пёс, предателькое рыло! Жопосрачник! Ох, сколько я ждал! Ох щас я тебе всеку!

Покойник ловко завертел саблей, демонически хохоча. Впечатление портил один момент — труп бёдрами застрял глубоко в земле. И все попытки вырваться из цепких клещей смотрелись несерьезными и даже смешными.

Нежить огорченно посмотрела вниз. Перевела взгляд алых огоньков на Искора.

— Как так-то, сука? — проныл скелет.

Волхв хорошенько замахнулся.

— Пойди нахер, Беляр.

Посох, описав широкую дугу, с деревянным стуком двинул по виску покойника. Черепушка улетела в кусты. Скелет дрогнул, осыпался угольно-черным прахом. Сабля ударилась о землю. На глазах начала истончаться, покрываться ржой.

— Искор?! — испуганно крикнул Нав. — Что с твоей защитой?! Они тебя видят?!

Волхв молча оттопырил пальцем разорванный ворот.

И Айне поняла. Дружинников, одетых в рубахи, украшенные узором на подоле и горловине, нежить не замечала. Один безуспешно пытался взобраться на древнюю ель. Другой, Сыч, ошарашено смотрел, как исчезает в объятиях мертвецов его дружина.

К Искору ринулись еще двое покойников, но волхв только махнул в их сторону рукой — трупы осели облачком пепла. Уверенным шагом он пошел к Сычу.

И главарь, оценив намерение, обернулся. Положил два пальца в рот, оглушительно свистнул.

— Базый! А ну сюды, быстро!

Команда чудесным образом отрезвила забавно скачущего дружинника. Он пару раз моргнул. Оценил обстановку. И стрелой бросился к главарю.

Теперь Искора от девушек отделяли двое здоровяков. При мече оказался один только Сыч. Попрыгун успел обронить оружие.

— Значица так, волхвина, — произнёс главарь, играя клинком, — делай как было, инше пущу тебе кишки.

Волхв расправил плечи. Выставив левую ногу вперёд, поудобнее перехватил посох.

— Супротив двоих, вот каков, а? — ухмыльнулся Сыч. — Выбей-ка ему зубы, Базый. Посмотрим что будет.

Дружинник с хрустом размял шею. Скорчив зверское лицо, заорал. И, делая шаг вперёд, ухватился пальцами за ворот. Ткань с треском пошла в стороны, демонстрируя миру волосатую грудь.

Земля под ногами Базого разверзлась на ширину плеч. Дружинник молча ухнул в яму — над седеющей макушкой сомкнулись волны мха.

— Дурнее парня не видал, — фыркнул Нав.

Мавка истерически хихикнула.

— Немедленно помоги волхву, — скомандовала Божена, чудом сохранившая самообладание. — Чего встал?

— Мне была дана команда стеречь баб, — ответил Нав. — К тому же меч — часть меня. Не могу отойти от него более чем на пять шагов. А без меча вам прямая дорога в подземье. Уж найдется, кому встретить. Хочешь, заберу?

Девушка поджала губы.

— Висельник его зарубит. И что тогда будет?

— Пофантазируй.

Сыч, по-звериному вопя, бросился к Искору. В тусклом свете блеснула сталь — волхв парировал удар. И деревяшка, вместо того, чтобы развалиться надвое, вырвалась из рук. Взметнулась над головами, замерла, словно подвешенная на веревочке.

— Что это? — шепотом спросила мавка.

— Меч, — буркнул Нав. — У мечей великая сила. Рубят колдовство как вервь гнилую.

Искор выхватил из ножен саблю, чудом успев отбить летящий к макушке клинок. От второго удара он ловко увернулся. Третий парировал, с шажком контратаковал, но кончик только царапнул бедро, не оставив и царапины. Сыч теснил противника. И теснил умело.

Сказывался опыт, вес, и вложенная в удары ярость.

Очень скоро волхв начал выдыхаться. Уходить от резких атак получалось все сложнее. Меч со звоном бил по кривому клинку, грозя выбить саблю из рук.

И тут Айне посетила идея.

— Нав, — промямлила она, с трудом ворочая языком. — В клетке... дохлый кроль.

Удивительное дело — Нав уловил едва сформулированную мысль. И без промедления воплотил её в жизнь: извлечённая на свет тушка, посверкивая зеленым светом глаз, тут же полетела в сторону Сыча.

Пролетела по дуге, замерев на самой вершине. После чего, по-мясному чпокнув, обрушилась на бритый затылок.

Мужчина тряхнул головой, дёрнулись вислые усы. Сыч бросил испуганный взгляд за спину. Айне на мгновение разглядела покрасневшие белки глаз, капельки пота на лбу. Клинок сабли коснулся украшенной серебряной нитью горловины рубахи. Скользнул, оставляя едва заметный алый след на белой ткани.

Сыч, повинуясь инстинктам, отпрянул. Махнул наугад мечом, выбив, наконец, оружие из ослабевшей ладони Искора. Сабля кувыркнулась в воздухе. Острие вонзилось в мох. Рукоять ритмично покачивалась.

Но все это уже не имело значения: жутко вопящего Сыча утягивали под землю костлявые руки. Главарь безуспешно пытался вырваться из цепких захватов. Кромсал выхваченным из-за голенища ножом костяные пальцы. И громко ругался.

Волхв грузно сел на землю. Тяжело дыша уперся лбом в колени.

— А Искора они... не тронут? — тихо спросила мавка.

— Ну, на нём крови-то не особо много. Так что нет, — задумчиво произнёс Нав. — Недруги разве что. Или... кто похуже.

— Э?

— Увидишь.

Вопль перерос в мычание. Затем оборвался — мох волнами сошелся над лысой головой. На поляне остались только девушки, волхв и его закованный в броню товарищ. Мужчины чего-то напряженно ждали.

Шла минута, вторая. Над холмом стояла гнетущая, нереально — глубокая тишина. Лес будто вымер. Только сейчас Айне заметила, что стволы елей теперь украшают, как дырки сыр, многочисленные дупла. Из древесной темноты на людей таращились горящие зеленым светом глаза.

Пальцы мавки онемели. Она хотела была разжать ладони, но Нав упреждающе шикнул.

И вовремя. Из глубины леса донеслось конское ржание. Огоньки внутри дупл будто задуло ветром. Послышался дробный копытный перестук — на поляну выехал всадник.

Конь, сам верховой, были закованы в сталь, подобно Наву. Айне показалось, что кольчуга лежит на них в несколько слоев, а поверх металлического пирога зачем-то были надеты искусно выделанные, отливающие медью пластины.

Голову незнакомца венчал причудливый шишак, лицо закрывала начищенная до зеркального блеска личина, изображающая усатое скуластое лицо. В прорезях глаз мерцал синий огонь.

Воин приветливо махнул Наву рукой.

— Все мучаешься, — прошелестел всадник. Изображение на маске поплыло — стальные губы под усами сложились в улыбку. — Рад, рад.

— И тебе долгих лет, — буркнул Нав. И еще тише добавил: — Не вздумайте даже пискнуть. Он вас не видит.

Конь, отбивая копытами ритм, прошелся вокруг девушек. Остановился, доехав до Искора. Тряхнул зашоренной мордой — в тишине звякнула сбруя.

— Смотри, гнедой, — прошелестел над холмом голос. — Пред нами во всей красе и тряпье подземное боярство. Мы, значит, маемся в догадках — а где же наш явский кромешник? Ждём хоть весточки, а её все нет да нет.

— Где же быть явскому, кроме как не в Яви? — огрызнулся Искор.

Стальная фигура всадника откинулась в седле.

— Ясно где — на дыбе. Но, — воин сделал паузу, — ладно. Его царствие милостив к тебе, твоему псу и потому дарует прощение. Закрывает глаза на титулятурные ошибки, что совсем выпадает из моего разумения. И напоминает, — окованный металлом палец поднялся к небу, — что милости легко меняются гневом, и потому, Искорка, будь сметливее. По льду ходишь. Н-но!

Умертвий пришпорил коня. Тот взвился на дыбы, молотя густой воздух копытами. Взял с места в дикий галоп, тревожа подковами землю. Из-под копыт полетели клочья дёрна.

Всадник, лихо гикая, спустился с пригорка. Растворился в лесу. Топот отдалился, смолк.

Где-то в чаще крикнула кукушка. Ей вторила синица. Из глубины леса повеяло свежестью.

С небес будто сдёрнули грязно — зеленую кисею. Бесшумно упал на мягкий ковёр мха искоров посох.

— Не знаю, зачем вам нужно это знать, — проговорила, дрожа всем телом Айне. — Но я описалась.

— Фу, — резюмировала Божена. — Но я тоже.

Нав смерил девушек высокомерным взглядом. И, ухватившись перчаткой за лезвие, выдернул из девичьих рук меч.

******

Пока волхв описывал злоключения своего двора, девушки успели одеться, и кое-как привести себя в порядок. Рассказ получился длинным, хоть Искор преподносил историю крайне сжато, буднично, сухо. Вышло так из-за Божены: девушка через слово вставляла комментарии о небесных красотах, забавности облика мха, корявости деревьев, и прочих вещей, какие зрячему человеку кажутся привычными и незначительными. Еще она много и часто возносила хвалы колдовским чудесам, благодаря судьбу, волхвов, богов и мать Искора.

Нав с виду бесцельно слонялся по округе, но скоро доказал материальную полезность прогулок, найдя у корней ели украденный у волхва нож. Прут в котовьем обличие, равнодушно вылизывал под хвостом, задрав к ясному небу задние лапы.

Чаща шумела колючей зеленью крон, тренькала лесная птичка.

— Я говорила, что тебе нужна помощь колдуна, не травника, — произнесла мавка, когда Божена в очередной раз вылила на неё ушат красноречия, приправленный наблюдением банального.

— Да — да, но ведь... о, птичка! Айне, смотри какая странная птичка!

— Это шишка, дурёха.

— Я не колдун, — обиженно вклинился Искор. — Это раз. Два — моей заслуги в исцелении нет. Три — что вы намерены делать с пленниками?

Девушка помолчала секунду, размышляя.

— Когда я закрываю глаза, — глубокомысленно произнесла она, — мир темнеет. Это страшно.

— Попробуй не закрывать, — ехидно посоветовал Нав.

Божена смешно выпучила глаза.

— Искор, пока виновница этого... маркобесия отвлеклась, хочу с тобой серьезно поговорить, — произнесла мавка, внимательно глядя на волхва.

Парень внутренне напрягся, как и положено вести себя мужчине, когда ему задают подобный вопрос. Но виду не подал. Молча кивнул.

— Ты нарочно послал нас бродить ночью по лесу. Не знаю, каким чудом мы не переломали ноги, и вышли сюда. Но... сдается, виноват в этом твой странный кот.

Искор и на этот раз обошелся кивком.

— Еще ты откуда-то знал о грядущих бедах, — продолжила мавка, — о дружинниках, их намерениях... да что ты всё киваешь?!

— Твоя Аннишке — жуткое трепло, так что жадные соперники был вопросом времени. К счастью её длинный язык остался на моём дворе. Вместе с пленниками, чью судьбу, кстати, мы еще не...

Мавка гордо вскинула подбородок.

— На одних только догадках ты выгнал нас в ночь! Пренебрёг святым законом гостеприимства!

Искор закусил губу, размышляя над ответом. Вот уж где тонкий лёд — так это в разговоре с женщиной.

— Зато, — произнёс Искор скорее вопросительно, — вы с Боженой подружились?

Не отрываясь от банных процедур, Прут захихикал высоким голоском. Волхв бросил на него испепеляющий взгляд, но кот, как и свойственно котам, никак на это не отреагировал. Зато пыл Айне чуть унялся: девушка густо покраснела. Молча отвернулась. Пальцы суетливо занялись черными локонами, безуспешно пытаясь упрятать их под кичку.

— У тебя на платье дырка, — ляпнул Искор. И едва не хлопнул себя ладонью по губам.

Девушка обожгла его взглядом черных глаз. Полных негодования и ярости. Да как ты вообще посмел её заметить?!

— Представь себе, я знаю, — наигранно — спокойно ответила она. — Так, возвращаясь к разговору — что с кладом?

Искор пожал плечами.

— Не имею понятия. И, скажу, как прежде — не советую дальше им заниматься. Неужто мало приключений?

Божена отвлеклась от тщательного осмотра светлой косы.

— Мы, — произнесла девушка, — слишком далеко зашли, чтобы отступать. Без денег меня ждёт печальная участь. А ты, Искор, если уж взялся спасать нас, то доводи это дело до конца.

Айне неодобрительно покачала головой. Но слово — не воробей.

— Наглёж, — возмутился Нав, — Искор, пошли домой. Говорил, что вся твоя затея — напрасный труд, так оно и вышло.

Волхв молча смотрел на Божену. Та не отвела взгляда. Только аккуратно поправила рубашку. Так, чтобы ткань на мгновение плотнее прильнула к телу.

— Неужели не боишься меня? — спросил Искор.

— Чего бояться, — ответила Божена, — ты честный человек. Не вижу повода ждать вреда и гнуси, вроде порчи. Но дело свое я не оставлю, а ты, конечно, можешь поступить как вздумается. У меня нет над тобой власти.

Девушка кокетливо улыбнулась. Провела кончиками пальцев по изгибам косы.

— Кроме власти женской, конечно.

******

Явь привила Искору очень ценную идею — во всем нужно довольствоваться малым. Жадность, чья природа могла быть самой разной, от любви до власти, всегда приводит человека к гибели. Этот постулат дал волхву многое. Не то чтобы его мир наполнился после этого гармонией и золотом. Но иногда он подбрасывал очень приятные штуки.

Более всего Искор ценил из них две: знания и хорошо, со вкусом сделанную одежду. Нет ничего хуже, чем ощущать себя дураком в обносках.

Знания лежали буквально под каждым пнём, в каждой голове. Научиться можно чему угодно, и это кружило голову. Материальные блага приходили столь же легко, сколь и уходили. Наука же пока задерживалась в голове, чем волхв несказанно рад.

И теперь, когда Божена умудрилась надавать на самое больное, совесть, эти знания начали пригождаться. Для начала компания разжилась найденной в туесе берестяной мисочкой.

— То, что вы называете ведьмовством и колдовством, — говорил Искор, наполняя сосуд водой их бурдюка. — На деле ни что иное, как мусор Яви. Когда дерево падает — появляется много сора, поломанных веток, и прочего. То же случилось и с Мировым Древом. Так я полагаю.

Девушки молчали, наблюдая за манипуляциями.

— Люди упорно верят в два ошибочных свойства вещей. Отсюда растут ноги простейшего колдовства. Магия подобия — когда человек наносит на рубаху изображения коня, надеясь получить конскую силу. Узоры на одежде, коньки домов, прочие украшения — все про неё. Магия прикосновения — когда вещи, случайно соприкасаясь, несут в себе части друг — друга. Это заблуждения, прививаются с детства. Изображение — это просто мысль, зафиксированная ремеслом. Прикосновение так же ничего не значат, если ты не ручкаешься подле чумной ямы. Это я объяснить не в силах. Мы с вами применим последний вид магии. Гривна — ключ хотя бы потому, что она «знает» остальной клад, и может о нём кое-что рассказать.

Искор бросил в миску серебряный слиток. Нанесённый ветром сор закружил на поверхности.

— Не понимаю, — пробормотала Божена, — если люди с этим всем наошибались, то чем сейчас мы занимаемся?

— Третье заблуждение, — улыбнулся Искор. — То, что человек ошибся в суждениях и свойствах чего-то, вовсе не обозначает, что «чего-то» не существует. Ты можешь ошибиться в лучшем друге, но это не значит, что его характер, его душа поменялись. Изменилось твое мнение о нём. Мир не перевернулся, и живет как прежде. Перевернулся твой мир, а это уже другая песня. Кстати. Скорее всего, в думах о лучшем друге ты снова ошиблась, и сие норма. Люди постоянно косячат.

Айне бросила на Искора заинтересованный взгляд.

— Похожий сумбур втолковывала мне наставница, — сказала она. — Я ничего не поняла тогда. Не понимаю и сейчас.

— Значит и она ничего не понимала. Мой наставник все осознала, осознал и я. Но не расстраивайся, законы Яви работают независимо от того, понимаешь ты их, или нет.

Алый язычок скользнул по полным губам Айне.

— Она была мавкой?

Волхв окунул пальцы в туяс.

— Да. Смотри.

На поверхности задрожало зыбкое изображение. Огромный, укутанный мхом валун подле сухой, поваленной ураганом сосны. Камень опоясывало кольцо из белого цвета грибов.

Искор усмехнулся. Мог бы и сам догадаться. Более подозрительного места, помимо холма, в лесу не сыскать. И все время, что волхв сиживал на этом камне, под задом, таилось богатство.

— Но ведь работает, — прошептала мавка.

— Конечно. Я же тебе говорил. Самые простые вещи, какие может сделать человек — увидеть то, что хочет увидеть. И получить то, что хочет получить. Идём, я знаю это место.

Девушки послушно поднялись. Обменялись недоуменными взглядами. Искор, с Прутом на плече, бодрым шагом направился к краю холма. Нав, что-то недовольно бурча, подхватил лопату, и отправился вслед за другом.

Искор, насвистывая подцепленный где-то мотивчик, лавировал меж кустов. Провёл девушек по вершине глубокой, заросшей папоротником балки. Лес дышал сыростью и жизнью. По морщинистой коре шмыгали белки, провожали кладоискателей глазками — бусинками. Где-то за спиной глухо долбил ствол дятел.

Кукушка отсчитывала зимы чьей-то жизни.

Волхв повёл спутниц кружной, чистой дорогой. На пути иногда встречались редкие островки бурелома. Какие было можно, он обходил. Сквозь иные пришлось прорубать дорогу тесаком — саблю он оставил на холме. Как скромный дар спящим, а тои вовсе позабытым богам. В нелёгком деле хорошо помогал Нав. Стальная грудь без труда ломала сучья, меч без устали взлетал над увенчанной шлемом головой.

Так что за друзьями образовалась тропа, шириной в лошадиный круп.

Меж сухими елями проносился дробный перестук и звон металла, улетал дальше, заставляя птиц испуганно умолкнуть. Звон стоял такой, будто разом обезумившая рать объявила лесу войну, и тут же перешла в наступление.

— Сколько ему лет, как думаешь? — едва слышно спросила мавка у подруги, проскальзывая под низкой сучковатой веткой. Следуя привычке, помогла девушке пройти, не путаясь волосами в костлявых древесных пальцах.

— Не меньше тыщи, — шепотом ответила ей Божена, — ты что, робу свою не слушала?

Волхв улыбнулся через плечо.

— Столько же, сколько тебе, — ответил он.

Светловолосая удивленно хмыкнула.

— А ты правда боярин? — спросила она. — Ну, тот железнобокий обозвал тебя боярством. Да ты и сам так представился какому-то царю. Что, кстати, за царь такой?

— Мёртвый... царь, — буркнул Искор, нещадно колотя лезвием по тонкому, но перегородившему дорогу стволу. — Самый последний, из тех, что был.

Божена, шедшая след в след за провожатыми, на мгновение остановилась.

— Так он же преставился сто лет назад.

— А привычкам не изменил. Раздает направо и налево титулы, их же отнимает. Рубит головы, расширяет владения. Вот и мне... прилетела благодать.

Искор заметил, как девушки обменялись испуганными взглядами. Остановился, тяжело дыша. Попробовал размять кисть — рука вдруг решила проявить характер, заныла в запястье.

— Так ты мертвячий боярин, выходит, — осторожно поинтересовалась Божена.

— Нет, — буркнул Искор, возвращаясь к работе. — Это он считает, что может раздавать титулы и земли. Пусть считает, раз есть охота. Боярство в Подземье, это равно, что пастухи котов. Звучит интригующе, а на деле — бестолково.

Но Божена не унималась. Продолжила рассуждать вслух, осторожно переступая через гнилое бревно:

— Но все ж таки, боярин. Только царь может дать такое право. Или нужно быть в городских основателях — тогда, быть может, в тебе признают фамилию. Помню, отец, долго бился, чтобы выйти вровень с нашим боярством. Наш род живет здесь уже три полных колена, помогал строить город, обжил землю. Мой дед погиб на стене крома. Нашей усадьбе полтораста лет. А в боярство мы не вышли — не было в основателях моих пра-прадедов. И потому я обычная жить.

— Так уж это важно? — удивился Искор.

Айне насмешливо фыркнула в кулак.

— Моя земля на самом деле не моя, — пояснила Божена. — Она принадлежит боярству. И голоса на вече нет. Если случится война, и город возьмут, то я стану обычной челядью, а не почетной пленницей. К тому же, я могла бы жить за стенами крома, и брать дружину на кормление от города, не вкладывая из кармана и векши. К тому же это кровь, которую очень уважают в любой стороне мира. Ясно тебе?

— Ясно. Человечий ум вечно придумывает изощренные способы щекотать честолюбие, может и твоей семье в итоге перепадет. Может еще сделаешь дочь мавкой.

Божена скорчила задумчивую мину.

— Это еще зачем?

— Ну как. «В нашей семье кровь Диких Духов, ровесников Богов! Кланяйтесь!». Мавки меняют города. Они подарили женщинам свободу, дали голос, многие одеваются на мавий манер. На черевицы и сапоги прикрутили каблук, чтобы стройнил ноги. И можно было цокать по мостовой. А еще они придумали глубокий вырез спереди, чему рады и мужья и жены.

— Хм, — задумчиво произнесла Божена. — Айне, сколько будет стоить... ну чего вы там делаете?

Мавка только загадочно улыбнулась.

Бурелом закончился — перед кладоискателями открылась чистая, освещенная солнцем поляна. Над высокими травами стрекотала прозрачными крылышками большая, в ладонь длиной, стрекоза.

Искоров каблук с хрустом ступил на сухие листья, смешанные с песком и хвоей.

— Смотрите, то самое место, — радостно крикнула Айне, указывая на зеленеющий неподалеку камень.

Ланью бросилась к нему. Обошла кругом, задумчиво рассматривая. Солнце играло на выпавших из-под кички черных прядках. Обрисовывало фигуру.

«Да», — подумал Искор, плюхаясь задом на траву. — «Они видят их, и мечтают быть похожими. Готовы платить за красоту чем угодно. Здоровьем, деньгами. Душой. Кто я такой, чтобы судить? Все ж таки случилось полезное — с одной доли человеческой упало ярмо».

Он, щурясь на солнце, сорвал травинку. Прикусил зубами — на язык попал горьковатый сок.

На плечи, шею, спину навалилась просто конская усталость. Мышцы болели. А предстояло сделать еще немало — к тому же кто-то должен устроить порядок дома. И это целый день работы.

Божена обрела зрение. Но манера слепого человека цепко хвататься сохранилась, и нескоро еще пройдёт. Она дёрнула Искора за рукав. Помяла в пальцах рыжеватую ткань кафтана.

— Что теперь? — спросила она.

Искор пожал плечами.

— Одного кролика вы угробили. Второй сбежал. Дома живет еще целое семейство, но говоря по правде, я не уверен, что и эти не утекли при таком-то разгроме. Так что придётся действовать иначе.

Божена выпустила из пальцев рукав. Посмотрела с вызовом.

— Ты это про что сейчас?

Айне, судя по всему, прекрасно слышала и девушку и парня. Едва прозвучал вопрос, как она решительно направилась к волхву. Под копытами сухо шелестела хвоя, листья, сухие травы. Девушка остановилась, в полушаге. Скрестила на груди смуглые руки.

На Искора упала тень.

— Про коней, — торопливо произнес волхв, понимая, что невольно задел болезненную для девушек тему. — Их там семь пар. Двое из них наверняка должны оказаться жеребцом и кобылой. Я приведу их сюда, захвачу котелок, пучок борея, хвоща, вы пока наберете шишек и хвои — вместе сварим... Айне знает, что мы сварим.

Мавка понимающе кивнула. Напряженные плечи чуть расслабились.

— Нав останется сторожить вас, отдохните, наберитесь сил, — продолжил Волхв. — Если все пойдет по задуманному, и конь борозды не испортит, то к ночи должны управиться.

Тишину над поляной нарушал только стрёкот кузнечиков, да ветер, шепчущий в кронах. Девушки молча смотрели друг на друга. Искор заметил, как Айне на мгновение прикусила губу, о чем-то напряженно размышляя. Божена перекинула на грудь косу, тревожно перебирая светлый кончик пальцами. Лицо её оставалось спокойным.

— План хорош, — осторожно произнесла мавка, усаживаясь рядом с Боженой. Она украдкой дёрнула спутницу за полу рубахи, та поспешно опустилась на землю.

Девушки выжидающе уставились на волхва. Искору от пристальных взглядов сделалось не по себе.

— Что не так? — напряженно спросил Искор. — Вы хотите откопать этот упырьев клад, или нет?

— Хотим, но, — сказала мавка, стреляя карими глазами в сторону Нава. — Мы не могли бы поговорить, без... ну...

Над ухом Искора звякнула кольчуга.

— Я, это, пойду тогда, — стараясь сохранить серьезный тон, прогудел Нав. Получалось крайне плохо. — Вместе с Прутом. Мы тебя, того... дома подождём.

И витязь, усадив на плечо кота, скрылся в чаще — только шурхнули за стальной спиной кусты трав.

Настал черёд Искора недовольно скрещивать на груди руки.

— На самом деле, — тихо, на грани шепота, продолжила мавка. Солнце мягко касалось высоких смуглых скул, аккуратного лба. Так, что карие глаза делались мистически — черными, поедающими свет. — Можно закончить все без лишних, — она нервно облизнула губы, — сложностей. Мы с Боженой... э-м...

— Вдвоем, — подсказала девушка. И тут же густо покраснела.

— Да. Мы справимся.

Искор сидел, как громом пораженный. Удивленно моргнул пару раз, а затем, когда сказанное утвердилось в голове, почувствовал, что уши и щёки наливаются теплом.

— А, ну если этот вариант вас устраивает, — проговорил волхв, поднимаясь. — То я пойду, пожалуй. Дома еще куча дел, два связанных дурака, да и не конь я... в смысле не конь на пахоте. Устал то есть.

Помолчал немного, потом круто развернулся на каблуках, буркнув через плечо:

— Идите на юг, и скоро выйдете к реке. Если что, к вечеру пошлю за вами Прута. Заберёте коней.

Божена ухватила волхва за край плаща, дёрнула. Так, что Искор невольно повернулся.

— Постой, — быстро сказала она. — Кони по праву твои. Ты добыл их в бою. И часть клада тоже.

Девушка посмотрела ему в лицо. Глаза лихорадочно блестели.

— Только не смей оскорблять меня отказом.

— Мне лошади ни к чему. К тому же, они клейменые. Если хочешь, можешь отдать за них серебром, коли таковое найдёте. Долгих лет, девушки.

Но Божена не отпускала. Только сильнее сжала кулак.

— О награде, стало быть, мы договорились, — осторожно произнёс волхв, совершенно не понимая, как вести себя дальше.

Айне закатила глаза, вздыхая. Что-то шепнула подруге на ухо. Светловолосая хихикнула.

— Не-е-т, — пораженно выдохнул Искор, прозревая. — Нет, нет, нет. Ничего такого не случится.

— Да ну, — фыркнула мавка, откидываясь назад. Одной рукой она оперлась о землю. Пальцы другой игриво расстегнули пуговицу на платье. Затем вторую. Третью. — Чего не случится?

Волхв дёрнул край плаща. Но Божена и не думала больше держать. Она, улыбаясь, скопировала мавью позу. Искору пришлось признать — получилось это не менее эффектно. Ткань плотно обняла полные груди, выступающие соки, ореол вокруг них. Движением округлого, узенького плеча девушка скинула край рубахи.

Солнце коснулось молочного цвета кожи, ямки ключицы.

Белые зубы прикусили нижнюю губу.

Аккуратная, на удивление маленькая ладонь разгладила полупрозрачный шелк так, что ткань окончательно перестала что-либо скрывать. Закинула змею косы за спину.

Волхву одновременно хотелось противоположных вещей. Сбежать. И остаться.

— Это неправильно, — насупился он. — Получается, что вы столкнулись со... сложностями, а я, как распоследняя собака должен этим воспользоваться. Нет, нет. Повторю — нет.

Айне залилась смехом, запрокинув голову.

— Собака, — фыркнула она. — Ты бы себя слышал! Ломаешься, как девчонка на сеновале!

Искор задохнулся от возмущения.

— Я?!

— Ты! И, раз уж на то пошло, то чего тогда ты лясы точишь, и не ушел еще, м?

Разум волхва усмотрел в мавьих словах шанс на побег. Он развернулся, собираясь ретироваться, но не смог. Край злополучного плаща ухватила цепкая, и вполне сильная рука.

— Стоять!

Мавка с нечеловеческой ловкостью оказалась на ногах. Ухватив пальцами плечо Искора, резко развернула волхва. Нос Искора на мгновение соприкоснулся с кончиком носа Айне.

Девушка двумя руками ухватила волхва за кафтан. Тряхнула хорошенько.

— Слушай, парень, — яростно прошипела она, приближая лицо так, что пушистые ресницы щекотнули кожу. — Ты умелый колдун, или как это называешь. Я не отрицаю. Но ты даже не представляешь, что мы с Боженой пережили.

Она тряхнула парня еще раз. Втянула ноздрями воздух, прикрыв глаза.

— И ты не знаешь, что пережила лично я за три эти долбанные зимы.

Последовала новая встряска.

— Из-за этих долбанных горожан. Их взглядов. И сплетен. Я честно держалась. И вот теперь, когда я имею полное право и возможность... отдохнуть ото всего...

Еще один шов многострадального кафтана с треском разъехался.

— ... ты предлагаешь мне. Айнеке из Талого Бора. Смотреть. На еблю коней? И кроликов?!

— Э... это... вопрос человечности, Айне.

— Вот именно. Прояви человечность, и не строй из себя иньшу... Тем более что у тебя, прошу внимания, встал. Я это чувствую бедром.

Искор невольно скосил глаза вниз. И Айне легонько куснула его за мочку. Язычок коснулся шеи. По спине волхва пробежались мурашки. Лёгким движением пальцев она отщелкнула фибулу, и плащ, звякнув бубенчиками, рухнул на землю.

— Тем более, — жарко прошептала она ему на ухо, — я знаю как... и чему... мавки обучают учеников...

Пальцы разжались. Она провела тыльной стороной ладони по его щеке. Черные глаза приманивали взгляд, и волхв почувствовал, как начинает утопать в смоляной глубине.

— ... и что они умеют.

Она медленно закрыла глаза, приблизила лицо — Искор почувствовал кожей горячее, дрожащее от волнения дыхание. Губы коснулись губ. Айне целовала неспешно, даже робко. Но вскоре Искор понял, что робость эта — ловкий трюк. Её пальцы с поразительной ловкостью расстегнули верхние пуговицы кафтана. Забрались под рубаху, скользнули по плечам груди.

Коготки небольно царапнули кожу.

Искор, взбудораженный и растерянный, коснулся ладонями тонкой талии девушки. Мавка подалась вперёд, так, что мягкие перси, укрытые тканью, коснулась его груди. А ладони соскользнули чуть ниже спины. Но воспользоваться таким чудесным тактическим положением Искору было не суждено.

Мавка прервала поцелуй. Коварно улыбаясь, посмотрела в глаза парня. И резким, полным силы движением, какого парень никак не ожидал от жилистой, но все-таки хрупкой девушки, сдёрнула кафтан волхва на уровень локтей.

Не успел парень опомниться, а уже стал пленником собственной одежды.

Девушка тряхнула головой, и антрацитово — черные волосы блеснули в лучах солнца.

— Божена, — полным властности голосом произнесла Айнеке. Карие глаза озорно блестели, — меня оскорбляет сама мысль, что ты бросила сестру одну, да еще в таком... затруднительном положении.

Если прежде телом Искора владело лёгкое смущение, то теперь верх взяла основная черта характера. То есть любопытство. Он привстал на цыпочки, заглядывая через плечо мавки, выискивая глазами светловолосую. Но девушки не было ни на траве позади Айне, ни где-либо рядом.

В голову Искора закралась мысль — а не сбежала ли чудом исцеленная блондинка? Теперь-то ей не так затруднительно бродить по лесу. Но волхв ошибся.

Маленькие, удивительно — горячие ладошки коснулись его бёдер так внезапно, что волхв испуганно вздрогнул. Поднялись выше, бесстыдно ощупывая кожу под рубахой. Бесстыдно защекотали живот.

— Брюха нет, — довольно мурлыкнула за спиной Божена.

Она несколько увлеклась, прижалась к бёдрам, и волхву пришлось приложить усилия, чтобы удержать равновесие. Чем не преминула воспользоваться Айнеке. Пальцами крепко стиснула его запястья, еще сильнее прижалась грудью. Искорова фантазия начала играть, и ему на мгновение показалось, что чувствует сквозь два слоя ткани, как напряглись её соски.

Жар прилил к естеству. Щёки Искора покраснели, хотя казалось — куда уж. И мысли о том, что не пристало мужу цвести маком, заставили их пылать еще ярче. Сердце билось сильнее даже, чем на вершине холма. Там ему с лёгкостью удалось сохранить хладнокровие.

А сейчас не получалось никак.

— С чего б ему быть, от такой-то жизни, — в тон Божене прошептала Айне. Прильнула к промежности бёдром. Искор попытался отпрянуть, но сзади крепко держала светловолосая. — О!

Пальчики Божены добрались до шнуровки штанов. Одно движение, и узел разошелся. Портки скользнули, спадая, но... не упали. Удержались на поднявшемся естестве. Девушка, не думая сдаваться, обняла руками бёдра, дёрнула ткань внизу. Искор почувствовал, как плоть коснулась нежной кожи предплечья. И это завело еще сильнее.

Металлически звякнули упавшие на землю ножны.

Айне с любопытством посмотрела вниз. Некоторое время бесстыдно рассматривала открывшееся зрелище. Затем наигранно — удивлённо округлила глаза. И плавно, не отрывая груди, заскользила вниз.

Ноги Искора дрожали. Ткань мавьего платья тёрлась о естество, шитый бисером узор царапнул кожу, и от этого кружилась голова. Айне опустилась на колени.

— Ловка, подруга, — фыркнула мавка.

— У тех, кто чувствует руками, — серьезным тоном ответила Божена, — свои преимущества.

Её пальцы до мурашек приятно касались кожи на животе.

Айне еще крепче стиснула запястья. И боль вдруг сделалась приятной — корня коснулось что-то влажное и горячее. Черная голова мавки ритмично двигалась, мягкий язык нежно трогал кожу, заставляя мышцы ног сокращаться. Девушка словно упивалась маленькой властью, ускоряясь и замедляясь, когда вздумается.

Божена решила взять на себя роль великодушной спасительницы. Со свойственной ей ловкостью она расцепила, один за другим, смуглые пальцы мавки. В кисти волхва впилась целая тьма невидимых иголочек. Пока он ритмично сжимал и разжимал затекшие ладони, Божена справилась с оставшимися пуговицами кафтана, помогла сбросить его на землю.

Затем тихо, кошкой, зашла мавке за спину. Прижала указательный палец к полным губам, призывая к тишине. И легко, одним движением — за подол, как это делают женщины — сдёрнула с Искора рубаху.

«С эдаким талантом», — вдруг подумалось Искору, — «ей надо было родиться карманницей где-нибудь Асславгарде».

Божена, теребя пушистый кончик косы, с интересном рассматривала Искора. Взгляд её скользил то вниз, то вверх, то задерживался на деталях. Она взволнованно куснула губу. Ладошка легла на объемную грудь, с силой сжала, пропустила меж пальцев просвечивающий сквозь ткань сосок. Проделывая все это, девушка поглядывала на лицо волхва. И как Искор не старался ничем себя не выдать, увиденный результат Божену порадовал.

Она, по-ребячьи подмигнув, уцепилась пальцами за вышитые полы платья. Привстала на цыпочки, и резко потянула вверх — один миг будто застыл во льду. Искор успел разглядеть, как скакнула грудь, обрисовались под белой кожей рёбра, напряглись бёдра. Удар бешено колотящегося сердца, и по голой спине хлестнула коса.

Искор, не зная куда деть руки, нежно коснулся мавкиной головы. Черные волосы оказались на удивление жесткими, приятными на ощупь. Но Айне почему-то хлопнула парня по рукам. И продолжила делать то, что делала, еще энергичнее, помогая пальцами.

Парень хотел было положить руки ей на плечи, коснуться хоть как-то, но и в этот раз инициативу перехватила Божена. Она, кокетливо опустив глаза, обернулась кругом, показывая — тут есть еще на что смотреть. И не соврала: при всей миниатюрности, какую, как знал волхв, ценили редко, девушка сложена великолепно.

Крупная грудь двигалась при каждом движении, маленькие ручки, стройные крепкие ножки — все это смотрелось более чем гармонично. Лёгкая полнота могла испортить фигуру в будущем, но сейчас она добавляла шарма женственности, распределяясь по всему телу так, что глаза радовались.

Искор чувствовал, как вбитая неизвестно чем робость отпускает клещи. И то, что воспитывало самое ненавистное в Яви существо, полностью захватило и разум и душу. Тело начало двигаться так, как этого требовала Айне.

«У нашей блондинки», — подумал, улыбаясь, волхв, — «ну просто великолепный зад».

Божена, не подозревая даже, что творится в искоровой голове, горячими ладонями взяла руки волхва, и положила себе на грудь. Парень, сдерживая животный порыв тут же схватить, смять, нежно очертил подушечками плавные очертания. Чуть тронул карминовый орел сосков.

Левая рука поднялась к пухленькой щеке девушки. А правая в тот же миг рванулась в низ. Ладонь щекотнул мягкий, чуть влажный пушок. Руки Божены инстинктивно ухватилась за искорово предплечье, ноги сжались, но пальцы умело скользнули вдоль нежных складок.

Большой коснулся набухшего бугорка, указательный и средний проник во влажную глубину. Девушка едва слышно охнула, чуть отклонилась задом. Так, что грудь красиво склонилось над ритмично двигающейся головой Айне.

«Это не должно закончится быстро», — подумал Искор, стискивая зубы, — «не дождутся».

Он знал что и как нужно делать. Немного аккуратных и очень чутких движений, и Божена сама устремилась промежностью к его руке. Начала двигаться сама, как нужно: наседая на указательный и средний, и при каждом движении невольно упиралась бугорком в подушечку большого пальца.

Она разжала хватку. Тяжело дыша, утвердила ладони на его плечах. Искор видел, как приоткрылся маленький ротик, видел полуприкрытые глаза цвета неба и мерно колышущуюся грудь. Очень скоро девушка начала бродить пальцами, ощупывая сухие узлы мышц, и, млея от этого еще больше.

Искор смотрел. Его радовало и вдохновляло увиденное. Он нежно поцеловал сначала её щеки, а затем губы. И Божена страстно ответила на поцелуй, красиво танцуя задом. А затем её бёдра крупно задрожали, и она всхлипнула, задрав голову.

Айне вдруг прервалась. С лёгким возмущением посмотрела сначала на Искора, затем на Божену.

С точёного смуглого подбородка на распахнутый ворот платья тянулась тонкая струйка слюны.

— Ты, конечно, теперь моя самая любимая сестричка, — проговорила мавка. — Но не надо забывать, кто из нас старшая.

Сказав это, девушка подняла с земли тесачок Искора. Парень не успел даже напугаться, как лезвие, звякнув, покинуло ножны. Мавка направила нож острием к себе. Лёгким движением распорола ткань платья от ворота до груди. После чего почти брезгливо отбросила оружие в строну. По-змеиному извиваясь, сбросила с плечей цвета бронзы многострадальные лохмотья.

— Дашь мне свой плащ, — сказала она, — все равно платью конец.

Волхв ускорил движение кисти, с вызовом глядя на мавку. Божена всхлипнула громче, грациозно изогнулась, больно вцепилась ногтями в плечи.

Айне откинулась назад, прикрывая рукой груди так, чтобы они казались объемнее. Искору подумалось, что это напрасный труд, потому как придраться при всем желании было совершенно не к чему. Но благоразумно промолчал, нагло улыбаясь.

Мавка тряхнула волосами. Смуглая ладонь контрастно легла на белые ягодицы Божены. Ноги светловолосой задрожали еще раз, и она, цепляясь за Искора, села рядом с Айне.

— Я тут старшая, — сурово произнесла мавка, легонько щелкнув «сестричку» по маленькому носику.

Божена сложила дрожащие губы в улыбку.

— Вы, рукоблуды, — выдохнула она, — друг — друга стоите.

Жалобно затрещал лён — ни дать ни взять в Айне проснулась дикарская кровь, и от остатков одежды она избавлялась уже руками.

— Погоди еще, — проговорила она себе под нос, — как запоешь. Итак, волхв, передумал бежать?

Искор осторожно коснулся чистыми пальцами жестких волос, погладил высокую скулу. Мавка, словно кошка, ткнулась в руку, закрыла глаза.

— Есть один момент, — сказал Искор. — Мы должны быть ближе к камню.

— Жучара, — фыркнула Айне, не поднимая век. — Может, еще под самый конец сказал бы еще?

Волхв пожал плечами.

— Может.

Мавка снова крепко взяла его за кисти, потянула к себе.

— И правильно. Пошел к упырю этот камень.

— Успеется, — проговорила Божена, обнимая Айне за тонкую талию. Прижалась грудью к её спине, поцеловала тонкую шею. — Еще выскочит чего, а я пугливая.

Мавка подняла на Искора глаза.

— Итак? Что дальше?

— Ты ж сама говорила что старшая, — фыркнул волхв.

Айне улыбнулась. И с силой потянула на себя.

******

Искор не нашел в памяти зверя, близкого по силе, пластике, грации. Мавка растянулась на траве, соблазнительно выгнув спину. Под бронзовой кожей проступали очертания рёбер, груди расплылись, и будто сделались меньше, но менее соблазнительнее от этого не стали. Девушка втянула плоский, в квадратиках пресса живот. Пальцами терзала крупные, высокие соски.

Она мурчала, вертелась, глядя на любовника. Кусала костяшки пальцев.

— Это будет нечестно, — чуть не плача сказала она.

— А то я не потреплю, — успокоила её Божена.

Айне бросила на неё возмущенный взгляд.

— По очереди? Какая чушь. Ты не понимаешь. Это нужно делать вместе, в этом вся суть, иначе бы между тремя и двумя не было никакой разницы. И все скатилось бы до мерзости.

Искор согласно кивнул. И все же не удержался, ладонью провёл по внутренней стороне худых бёдер. Мавка застонала, прикусила палец. Задумалась.

Божена переглянулась с волхвом. Да, Айне была права, но долгие размышления — не то, что было нужно всем троим. И потому парень сделал то, чего просила природа. Он подался вперёд, крепко ухватил мавку за талию, и рывком притянул к себе. Черные волосы распластались по земле. Девушка покорно запрокинула руки, обнажив подмышки, сцепила пальцы. Она напряглась, под плотной кожей проступили мышцы.

Мавка широко раскинула ноги, уперевшись копытами в сухую землю. Искорова живота коснулись мокрые волосы треугольничка. Он чуть приподнялся, и плоть с влажным звуком проскользнула в лоно. Айне глубоко вдохнула, как перед нырком.

Парень двигался не спеша, размеренно, с прямолинейной уверенностью. При каждом движении его бёдра становились все мокрее — это кружило голову, поощряло на быстроту, но волхв держался. Мавка попискивала, продолжая грызть кулак. Но уже очень скоро вскрикнула так, что с ветки ели испуганно вереща, сорвалась сорока.

Искор умоляюще посмотрел на Божену. И та, словно прочитав мысли, придвинулась к нему. Одарила страстным поцелуем, впилась пальцами в волосы. Поцелуй длился, кажется, вечность. Он пьянил, голова кружилась, и хотелось по-звериному выть. Девушка, словно извиняясь, легонько укусила его за губу, одарила долгим, томным взглядом.

После чего склонилась над Айне, и поцеловала уже её. Новый крик оборвался на полноте, перерос в мычание. Над мавкой повисли тяжелые груди, поднявшиеся соски коснулись кожи, и девушка окончательно потеряла голову. Она бешено насаживалась бёдрами на естество, и оно упиралось в мягкую стенку. После каждого такого движения Айне мычала все громче, и казалось, будто девушка плачет.

Божена повернулась к Искору задом, соблазнительно выпятив объемные ягодицы. Айне правой рукой держала её косу, не давая прервать поцелуй. Левая вцепилась в спину, чуть пониже лопатки. Когти пронзили нежную кожу, оставили красные бороздки. Но светловолосая любила подругу, и стоически терпела. Только после каждого движения колыхались грудь и ягодицы.

Божена перекинула ноги так, что мавка оказалась меж ними. Девушка была настолько близко, что Искор мог рассмотреть мурашки, покрывшую кожу, налипшие песок и соринки. Он облизал два пальца, и, как в прошлый раз, скользнул ими в лоно светловолосой. Божена вздрогнула. Но затем начала двигаться в такт, погружая пальцы в горячую плоть на всю длину.

Вскоре она прервала поцелуй, всхлипывая уперлась лбом в ключицы мавки. Та, обхватив обеими руками голову подруги, зарылась глубоко в светлые волосы.

Айне кричала на незнакомом волхву певучем диалекте, требовала еще. Искор, отвлекшись на Божену, смог двигаться быстрее, без риска закончить. Затем еще быстрее. И еще — уже на грани звериной жестокости. Он терзал свободной рукой её бёдра, ягодицы, щекотал бугорок, когда получалось поймать ритм.

Божене больше не доставалось нежности — пальцы входили в неё с быстротой, какую не могло дать человеческое тело. Девушка глухо стонала, охала, с её бедер на бронзовый, и без того мокрый, живот стекал сок.

Искор чувствовал, что Айне закончила. Это случилось почти сразу, тихо, без громовой феерии. Второй раз был точно таким же. Но звериной части хотелось, чтобы это случилось как гром аплодисментов — ярко, и оглушительно громко.

И, когда начало закрадываться сомнение — а стоит ли мучить девушку? — она вдруг перестала двигать бёдрами. Замерла на удар сердца. Тело напряглось, сделалось жилистым, жестким. Она широко распахнула глаза, открыла ротик на выдохе. И, сотрясаемая конвульсиями, завыла. Тонкие смуглые пальцы царапали землю, ладони хватали пучки травы, вырывали её с корнем.

Искору пришлось оставить Божену, чтобы удержаться внутри мавки. Ладонями он обхватил таз, прижал к себе. Светловолосая обессилено рухнула рядом с девушкой. Синие глаза смотрели на девушку с зачарованным восхищением. И лёгкой завистью.

Искор чувствовал, как сокращаются мышцы лона — девушка оказалась до приятного узенькой. Айне заканчивала долго — возможно потому, что решилась на любовь втроем, возможно из-за бешенного напора. Она металась, и волхв не переставал двигаться, опасаясь сократить удовольствие.

А потом Айне разом обмякла. Только в руках Искора был жесткий канат, и вот он превратился в нежную податливую воду. Волхв аккуратно покинул любовницу. Та, чуть вздрогнув, скосила на него черные глаза. Прошептала что-то на незнакомом языке, и довольно прищурилась на солнышко.

— Дайте чуть отдышаться, — сипло произнесла она. — И пойдем к алтарю, или что это такое...

— Уже? — вырвалось у Искора.

Он случайно поймал на себе странный взгляд Божены. В нём можно было прочесть противоречивые вещи: страх и жгучий интерес. Девушка опустила взгляд, кончиком языка облизнула губы.

Айне, напротив, уставилась так, что черные глаза едва ли не жгли кожу. Она смотрела прямо, но без вызова.

«Я должен мысли читать?» — пронеслось в голове.

— Но если хотите, — проговорил волхв. — Мы можем закончить ритуал очень быстро.

Мавка рассмеялась. Божена фыркнула в кулак.

— Что? — растерянно спросил Искор.

— Да... так, — хихикнула светловолосая. — Лично я никуда не тороплюсь, вот тебе мой прямой ответ. Кстати. Тут водятся волки?

Айне хищно улыбнулась — на красивом скуластом лице проступили звериные черты.

— Здесь, — медленно произнесла она. — Водимся мы.

Божена кивнула. Дунула на выбившуюся прядку.

— Действительно. Будь я волком, со страху бы от твоих... м-м-м... — она задумалась, тщательно взвешивая слова. — Песен... обделалась бы.

— Моих, — сказала мавка, криво ухмыляясь. — Но это ты не... пела еще. Верно, Искор?

Она потянулась к волхву. Их пальцы на мгновение сплелись, сама Айне одарила его таким взглядом, что умолкающее было естество воспряло с новой силой. Божена сделала вид, будто нашла на земле что-то до жути интересное.

— Верно, — сказал волхв, отвечая на взгляд. — Ты как всегда в самую суть бьешь, Айнеке.

Оба, не расцепляя пальцев, перевели взгляд на светловолосую.

******

Айне дикой кошкой подобралась к Божене. Ухватила за узкие, покатые плечи. Опрокинула на землю. Склонилась над ней — волосы черной кисеёй закрыли от Искора лица. Но волхв увидел, как девушка приподнялась на локтях, начала что-то жарко шептать мавке на ухо. Говорила она долго, и парень успел вдосталь налюбоваться стройными ногами Айне, подтянутой попой, и много чем еще.

Девушки хихикнули.

— Да ну, брось, — расслышал волхв мавкин голос, — залететь боишься? Так на то у меня найдутся средства.

Светловолосая замотала головой, снова жарко зашептала, что — то втолковывая. Искор уловил слова «русалии» и «давний интерес».

— Ах, ну если так, — проговорила Айне, поднимаясь.

Она села, поджав под себя ноги. Волосы легли на высокую грудь, черные глаза неотрывно смотрели на Искора. Девушка сложила губы бабочкой, подмигнула.

— Впрочем, — протянула она, — если не хочешь и просто артачишься, то я справлюсь за двоих.

— Ничего я не артачусь, — огрызнулась Божена. Пальчики ущипнули мавку за бок, и та со смехом взвизгнула. — И хочу. Я тебе все сказала как есть, тугодум.

Искор непонимающе уставился на девушек. Айне прищурилась.

— Госпожа Божена, — громко произнесла она. — Желает...

Светлая снова ущипнула подругу. Громко прошептала:

— Не говори вслух, пожалуйста.

Мавка задумалась, подбирая слова.

— Желает... м-м-м... ох. Просто иди сюда, и все поймёшь.

Волхв сделал то, чего просили. Опустился на колени рядом с девушками.

— А теперь... хм... не говорить вслух, смотрите-ка. Теперь Божена пообещает делать все, как я скажу...

— Ладно.

— Искор, тебе я просто покажу... ну, сообразишь.

Парень растерянно кивнул. Девушки снова зашептались. После чего светлая решительно вскинула голову, задрала носик. Одним движением оказалась возле Искора. И, закинув прядку за ухо, легла животом на землю — грудь соблазнительно прижалась к траве, коснулась коленей парня. Ладошка Божены ухватила его за естество, тот отзывчиво напрягся. Кончик языка тронул алое оголовье.

Бросив из-под густых светлых бровей взгляд голубых глаз, девушка прошлась губами по самому верху корня. Она делала это неумело, зубки больно царапали кожу, но Искор не подал вида. Нежно гладил белую спину, пальцами касался грудей. Девушка с каждым движением погружалась все глубже, и парень начал, постанывая, млеть.

— Достаточно, — тихо произнесла Айне. Нагнулась к уху, что-то быстро шепнула.

Божена неохотно прервалась. Поднялась, вытирая влажные ладони о грудь. И грузно, на дрожащих от волнения ногах, повернулась к Искору спиной. Встала на четвереньки, прогнув спину. Картина открылась настолько соблазнительная, что сердце парня учащенно забилось.

Её широкий таз сделался безумно желанным, зверь в груди требовал взять, и взять грубо. Айне, видимо, прочитала мысли, отраженные на лице. И отвлекла нежным поцелуем. Руками она заставила его приподняться. Влажное оголовье корня коснулось нежной кожи, скользнуло по лону, и волхв, не сумев сдержать себя, резко вошел в него, почти не почувствовав на пути сопротивления.

Божена шумно вдохнула, дёрнулась навстречу.

Айне, прервав поцелуй, быстро замотала головой.

— Это не совсем то, чего она хочет, — прошептала мавка.

До Искора, наконец, начало доходить. Он, сделав напоследок поступательное движение, покинул девушку. Айне, движением кисти забросила волосы на спину. Наклонилась над светловолосой. Смуглые пальцы аккуратно раздвинули крупные ягодицы. Девушка сплюнула на ладонь, коснулась ею сжатой розовой звёздочки.

— Мы хотим в цветочек, — проворковала она, подобрав, наконец, нужно слово.

— А ты? — едва слышно спросил Искор.

— За меня не волнуйся.

Оголовье коснулось «цветочка». Он продавился, но не пускал, сопротивлялся, причиняя Искору сладкую боль. Волхв начал медленно двигаться, мавка помогала, раздвигая пальцами кожу. Звёздочка, наконец, поддалась, и корень исчез едва на четверть пальца.

Божена испуганно вскрикнула, дёрнулась телом, и естество случайно вошло глубже. Бёдра девушки напряглись. Айне с интересом наблюдала. Пальцы свободной руки она запустила себе между плотно сжатых ног.

Искор двигался аккуратно, словно бортник перед ульем диких пчёл. Ощущения оказались до неестественности приятными: плоть облегала естество так близко, что волхв начал опасаться закончить дело раньше задуманного.

Девушка начала расслабляться. Она осторожно подавалась навстречу. Тяжелое дыхание сменили стоны.

Мавка, укусив на прощанье плечо Искора, подползла к Божене спереди. Спиной утвердилась на земле, широко разводя колени. Смуглые ладони легли на светлый затылок любовницы, прижали к лону лицо.

Вскоре Айне начала изгибать спину, тишину поляны нарушили хрипловатые стоны.

Между тем, плоть поддавалась все охотнее, а Искор двигался смелее. Выступающие под кожей кости таза громко хлопали по мягким ягодицам, парень чувствовал, как бьется о бёдра нижняя, мягкая часть естества. Это заводило еще сильнее — хотя куда уж! — корень раздался вширь.

От каждого движения Божена прогибалась вперёд, груди маятниками качались над землей. Толчки заставляли её сильнее прижиматься к лону мавки, и та, застигнутая врасплох, каждый раз громко вскрикивала.

Негромко помуркивала и Божена.

Искор коснулся пальцами животика партнерши. Пальцы скользнули ниже, безошибочно нащупали бугорок. Мурлыканья начали перерастать в рык, близкий к звериному. Девушка уверенно двигалась навстречу, отдавала мавке всю страсть и любовь. Корень погружался все глубже, и глубже, плоть раздавалась в стороны, и вскоре парень перестал чувствовать такую волнующую по первости разницу.

Он стал смелее. Живот касался повлажневших ягодиц, ритм ускорился, на лбу Искора выступили капельки пота. Волосы слиплись, лезли в лицо. И почувствовал, что больше не в силах управлять телом. Он запрокинул глаза к небу, надеясь, что резкая боль от солнца поможет.

Ожидания оправдались, но ненадолго.

— Божена, — тяжело дыша, проговорил он. — Кажется...

Он понял, что не успевает договорить. Корень сделался необыкновенно, до резкой боли, твёрдым. Раздался в размерах больше прежнего. Девушка

негромко зашипела — Искор понял, что делает неприятно, попытался выскользнуть. Но плоть обступила кольцом, отпускала неохотно.

Пальчики Божены впились в кожу бедра, притянули к себе. Ягодицами она подалась навстречу.

Мир вздрогнул. Перед глазами заплясали солнечные зайчики. Корень бился в конвульсиях, выплёскивая семя. Вместе с ним уходило напряжение, копившееся месяцами.

Искор громко застонал. Айне восторженно вздыхала. Божена с удвоенной энергией работала бёдрами, иногда попискивая испуганной мышкой.

— Вот, — шептала она околесицу, — вот так...

Но корень, вопреки стараниям девушки, спадал. И вскоре без труда покинул такое уютное убежище.

Волхв, сипло дыша, лёг на землю. Молча смотрел, как Божена, в той же позе, заканчивает с мавкой. Айне в очередной раз вскрикнула, изогнулась дрожа. Только после этого светловолосая позволила себе отдохнуть.

Трое лежали, касаясь друг — друга руками. Они не проронили ни слова.

Потому что сейчас тратить остатки сил на разговоры казалось диким кощунством.

******

Солнце подсвечивало зелёный пушок мха, цветные пятна лишайника на черном камне. Самом обыкновенным с виду камне — простецкому валуну. Но Искор, не раз гулял по Черному Лесу, и знал, что в здешней песчаной почве камней нет. Кусок известняка выделялся и размерами — взрослому человеку он самым высоким краем доходил до груди. И только подземные жители видели, насколько глубоко уходил вниз.

Искор оправил кафтан. Волхв давно присматривался к громадине, но каких — то выдающихся свойств найти не смог. До сегодняшнего дня.

— Кто-то, — сказал парень, доставая из ножен тесачок, — должен очертить сталью незамкнутое кольцо. Когда мы... закончим, вы должны быть в центре круга, и как можно скорее замкнуть его. Хорошо?

Девушки молчали.

— На самом деле это не бог весть какая защита, — добавил волхв, — но в нашем случае сгодится.

— А ты? — тихо спросила мавка, взволнованно облизнув губы. Дрожащей рукой она приняла нож.

— Я справлюсь.

«Наверное», — добавил он про себя, — «наверное, справлюсь. Я не знаю точно, что там, а значит, не могу сказать точно, смогу ли это пережить. Занудство».

Волхв знал, что спокойной смерти при таком ремесле ждать наивно. Но зачем нужна спокойная смерть, если есть интересная жизнь?

Он тряхнул головой, прогоняя черные мысли. Его может ждать как простенькая «пряталка», закаленная в крови — и потому очень злобная и опасная. Самое обыкновенное колдовство, какое имеется во всяком доме. Только во сто крат сильнее. Такой банал развеет метод, предложенный еще вчера.

Нельзя также исключать обезумевшего от многолетнего сидения в темноте заложного мертвеца. Драуга, как его зовут на западе. С ним не придется возиться долго, но девушкам лучше спрятаться за незримой для духов замкнутой линией.

И, самый скверный вариант, не совсем понятные Искору вильские чары, которые живут вполне разумной жизнью. С последней он рассчитывал договориться, если не получится сломить.

Для того чтобы камень перестал быть просто скучной глыбой, нужно либо начать копать (очень плохая идея!), либо... провести ритуал.

Мавка, нашептывая какие-то заклинания на неясном Искору языке, чертила круг. Божена ухватилась пальчиками за ладонь волхва. Крепко сжала.

— Что — то не так? — спросила она.

— Не вижу следов подкопа, — буркнул Искор. — Молодцы, которых ты отправляла в прошлый раз,... они должны были копать.

«Но если принять на веру, что это колдовское место», — одернул себя волхв, — «то ничему не стоит удивляться».

— Я про другое, — проговорила Божена. Искор перевел на неё взгляд, и заметил, что девушка густо покраснела. Одной рукой она теребила край испачканного землёй и сором платьица. — Ну, про то что мы с тобой... если хочешь, я встану в круг.

— А, — улыбнулся Искор. К щекам и кончикам ушей прилила волна жара. — Мне больше всего на свете интересно, чего хочешь ты.

Она молча посмотрела ему в глаза. На лице читалось: «но ведь я не просто стою рядом, глупый!».

— Я хочу, чтобы ты была... м-м-м... рядом, — сказал он, проглатывая вставший в горле ком.

— Тебе страшно за меня?

— Очень, — сказал Искор, разглядывая камень.

Девушка состроила серьезную мину. Кивнула. И прижалась к ноге округлостью таза.

— Ты не думала, — вдруг спросил волхв, — что там не окажется денег? Ты же не знаешь точно, что закопал твой отец? Нет?

— Не знаю, — ответила Божена. — И никто не знает. Но гривна... боги! Что помимо денег можно зарыть в землю и устроить вокруг этого мракобесие?

Искор помолчал, размышляя.

— Много чего, — ответил он. — Памятный меч, броню — все, что пригодится при, например, спешном бегстве. Всякому при деньгах и власти есть чего бояться. Но я должен еще кое-что сказать. То, чего в моем положении говорить бы не следовало. Но промолчать я тоже не могу, поскольку это было бы подло. Твой отец, вероятно, был волхвом.

Девушка нахмурила брови. Настороженно глянула на Искора.

— И? Говори. Ты же сам из этих...

— Не из «этих». Я без понятия, сколько по миру ходит волхвов. Чем они живут. Как учатся, если учатся вообще. Я не свободный волхв. То есть не урожденный. Какой — говорить не стану, поскольку тебе эти знания для жизни не нужны. Но... возможно, и это лишь предположение, там вполне могут лежать волховьи свитки, или что-то в этом духе. Вещи, могущие подставить твоего отца. И тебя, кстати, тоже. У людей есть слабости — развлечения. А человек, заживо горящий в срубе, отчего-то сильно развлекает толпу. Раньше это была необходимость, ныне — традиция.

Ротик Божены возмущенно приоткрылся. Она часто задышала. Голубые глаза готовы были наполниться слезами.

— То есть все это... все что ты делал... свитков ради? Тебе нужно его наследство, так получается? А мы...

Искор вздохнул. Реакция вполне ожидаемая, и, к счастью, у него имелся для этого заготовленный ответ.

— Госпожа, то что я сейчас тебе скажу, очень важно, потому молча послушай.

Девушка открыла рот, чтобы выдать новую порцию обвинений, но Искор её сумел опередить:

— Я отговаривал и тебя и Айне, если ты помнишь. И я нипочем бы не пустил вас дальше порога, кабы не знал, что скоро лес наполнится желающими очень быстро разбогатеть. Мне было удобнее справиться с твоими недругами на старом капище — тем более что оно было посвящено Ящеру, а с её миром я хорошо знаком. Потому вы оказались там, где оказались.

Их глаза встретились. Слезы высохли, уступив место гордости. Но губы все еще тряслись.

— То, что мы найдем под камнем, — продолжил Искор, — твое имущество, наследство. И ты вольна распорядиться им, как пожелаешь. Если бы ты спросила моего совета, то я посоветовал бы это сжечь.

— Если ты прав, — сухо проговорила Божена, не отводя взгляда. — То я — покойница, неважно, сожгу или нет, это твое «наследство». Потому как на меня насядут боярские собаки, и сожгут усадьбу. Или начнут трясти долги, отчего я пойду на поток и разорение. Это значит что я стану рабой. Без денег я даже в качестве жены никому не нужна. Знаешь, почему так случится? Потому что ты, волхв, убил мою охрану.

Искор задохнулся от возмущения. Но все-таки сдержал готовые вырваться слова. Он чувствовал, что Божена далеко не тот человек, какой казалась на первый взгляд. Её ум резал пути к отступлению, и действовал хоть недалеко, но стремительно. Потому каждое слово нужно было тщательно взвешивать.

Коротенький пальчик уперся ему в грудь.

— Это ты оставил меня без мечей и сабель, — продолжила Девушка, наступая. — И теперь, Искор, боярин чего-то там, парень с посохом и дохлым витязем, ты мне должен.

Волхв продолжал молчать.

— Ты заслонишь меня плечом, когда мне будет грозить опасность. Ты изгонишь врагов из моего дома. Нашлёшь на них мор, ужас и страх. Под их воротами будут выть псы и волки, а мертвые встанут из могил, как наша дружина.

Она сделала шаг вперёд, пятерня легла на его грудь.

— Ты намекаешь, что мой отец был убит за то, кто он есть. Может быть ты прав. Ты говоришь, что я заживо сгорю в палачном срубе. Потому что я — дочь волхва. Это правда, как и то, что ты сам — волхв. И ты боишься огня. А стоит ли? Надо ли бегать? Пусть, если потребуется, сгорят они, вместе с городом. Со всеми своими крепостями, кунами, гривнами, страхами, и порядками. Настал наш черёд — пусть весь мир сгорит дотла. За то, что они делали, делают, и думают сделать.

Искору показалось, что в небесного цвета глазах полыхнули искры пожара.

— Я тебя понял, — ответил волхв. — Хорошо понял. Есть в твоем плане маленький изъян.

Она вскинула бровь.

— Я бы на их месте, — четко проговорил Искор, убирая девичью ладонь, — от увиденного на холме тоже бы испугался. Не знаю что насчет огня и срубов, но жить рядом с человеком, могущим сотворить подобное, не захотел бы. И потому, госпожа, при всей моей симпатии... я на стороне тех, кто хочет меня сжечь.

Девушка пораженно округлила глаза.

— Ты... трус!

— Заметь, — усмехнулся в усы волхв, — я не сказал что ты страшный человек.

За спиной парня раздался смех. Искор удивленно обернулся — Божена выглянула из-за плеча. Айне сидела на земле, и, молотя кулачком по траве, смеялась во весь голос.

— Я чувствую, что стою... то есть сижу на перепутье, — сквозь смех произнесла она, — это ж надо — или богатство, или толпы навий, да пепелища! Но прошлым вечером ты мне говорила, что хочешь всего-то русалий, то есть переспать с мужиком! Твои желания растут вместе с возможностями... ох... Божена. Сама подумай, ну какие войны? У тебя ведь хоть сколько-то скоплено. Сбежишь, и поселишься на новом месте.

Светловолосая молчала, задрав нос.

— Заарканить Искора — хороший план. Только какого черта ты его пугаешь, скажи? Ты теперь не слепая, опусти голову, да хорошенько посмотри — там есть все, чтобы привязать мужика. О, вильи! Тебе нужно было стать луговой мавкой! Их смысл жизни — быть мстительными злобными сучками.

— А каков твой смысл жизни, — огрызнулась Божена, — продавать яд от глистов? Ты — то не луговая, ты — то смерть из леса!

Айне замолчала. И отчего-то покраснела.

— А что, — произнесла она, — хороша была бы компания. Два волхва, дикая мавь, мертвяк в доспехах и очень странный кот. Знаешь, мне твой план чуточку даже приглянулся.

— Божена — не волхв, — перебил Искор. — Ты — не дикая мавка. А я могу уйти по делам прямо сейчас, поскольку не хочу никому доказывать, что не трус, и уж тем более сотворять чудовищ.

— Ну так и я уйти могу, — фыркнула Айне. — Чего, кроме платья потеряла?

Все трое замолчали. Ветер со скрипом раскачивал ели, проносил над головами лесной сор.

— Чего ж не уходите? — спросила Божена спустя некоторое время.

Искор со вздохом закатил глаза. Хотел было выдвинуть заготовленную речь, но его опередила мавка:

— Ясно чего. Он меня хочет.

Волхв поперхнулся несказанными словами.

— Тебя?! — взъярилась Божена.

— Меня, — передразнила её Айне. — Ты ж ему разбила сердце. Он, доблестный витязь, отбил тебя от насильников, храбро выступил вперёд, и всех... закопал. Буквально. А ты залепила пощечину. Пришила ему труса, и пообещала смерть в огне. И вот здесь появляюсь я, родственная душа — непринятая за ведовство, знающая кой-какие тайны. Готовая жить хоть прям в лесу — ибо в сердце дикарь. Стало быть, нам есть о чем поговорить, и где покувыркаться. Теперь... а может быть уже давно, он прозрел, но молчал, потому что не хотел делать тебе больно словами. О! И да, еще у меня есть это.

Айне оперлась на локти, выставила к небу длинную стройную ногу. Бросила на Искора притворно-застенчивый взгляд. Волхв устало вздохнул.

— Сучка! — пораженно вскрикнула Божена.

— Суфька, — снова передразнила её мавка, состроив гримасу. — Это тебе за то, что пыталась за моей спиной клеить мужика, не подумав о нашей дружбе! Или её нет?

Светловолосая по-детски надула губы. Засопела.

— Есть, — буркнула она.

Искор невольно улыбнулся. Пока Божена искала сомнительных защитников, Айне нашла, или как сама выразилась, «заарканила» возможно богатого, и в целом влиятельного союзника. Вместе им не придется жечь город — две хитрые головы попросту возьмут его измором. Божена будет успешно давить и захватывать, а мавка — вертеть ею, как ветер флюгером.

— Орясина, — протянула Айне. — Ну, раз нам нечего делить — за дело. Искор. Мы ждём тебя на камне.

******

В этот раз стеснение не посетило его. Разум, через испытанную негу обретший единение с телом, оставался спокойным. Искор молча сбросил на землю кафтан, следом упала рубаха. Он начал было стягивать брюки — но передумал. Если заклятье взбесится, и волхв не сможет с ним совладать, не хотелось бы оказаться в нижнем мире без порток. А то что его ждало царство Ящера, Искор не сомневался — земное тянуло его, держало в Яви, как якорь держит лодку.

Потому он просто спустил штаны до колен.

Девушки сидели на камне, и молча наблюдали за парнем. Айне, с интересом, полуприкрыв глаза, Божена — обиженно надув губы.

Он сел рядом. Мох, сухой, нагретый солнцем, показался мягкой подушкой.

Тонкие, длинные пальцы мавки коснулись пока еще спокойного естества. Загадочно улыбаясь, она расстегнула фибулу — бросила плащ под спину Искора. Девушка выпрямилась, расправила плечи — так что послеполуденное солнце очертило фигуру.

В янтарных лучах её тело казалось отлитым из меди. Оно не казалось настоящим — слишком уж редко среди людей севера и запада встречаются такое сложение. Высокая талия, четко очерченные линии мышц живота, рёбра, проступающие под кожей рёбра и крылышки ключиц. Худые руки и ноги. Все это не делало мавку хрупкой. Она больше походила на хищную зверицу, жилистую, сплетенную из напряженных мышц, но при это нечеловечески женственную.

Небольшие, но высокие груди добавляли телу невозможности — все в Айне казалось ловко вычерченным, острым, но при этом плавным и правильным. Никакой угловатой нелепости худобы — только холодный звериный идеал.

Выбивались изо всего, разве что, крупные тёмно — коричневые соски, в ореоле такого же цвета правильной формы кругов. Соски поднялись, то ли от прохлады, идущей из леса, то ли от волнения. И эта маленькая человеческая неидеальность так сильно резанула контрастом, что волхв почувствовал, как естество наливается жаром.

Карие, раскосые глаза мавки, скользнули по бёдрам Искора. Кончик языка тронул верхнюю губу — тёмную, в тон коже. Грудь двигалась в такт дыхания. Девушка тряхнула головой — в воздух взвилась роскошная черная грива.

Айне улыбалась. Ей нравилось быть желанной. А еще ей нравилось удивлять.

Мавка напряглась всем телом. С силой оттолкнулась бёдрами. Глаза лишь уловили размытое движение — Айне оказалась над ним. Копыта ударили по камню совсем рядом с тазом, по обе стороны. Каменное крошево обожгло кожу. Она утвердилась ладонями на мху, и ловко поджала под себя ноги. На одних только руках мягко опустилась лоном на живот Искора.

Затем, с той же ловкостью, мазнула жесткой шерсткой по коже, оставляя влажный след. Пальцы ухватились за напряженный корень. Окончание коснулось чего-то горячего и мокрого. Она шевельнула тазом, пропуская естество внутрь.

Коротко вздохнула. Небольшой подбородок задрался к небу. Лицо Айне всегда казалось надменным. Такова уж порода — крупные, высокие скулы, сложенные лодочкой, выдающиеся вперёд, губы, и небольшой носик тому способствовали. Но теперь, в момент напряжения, она стала выглядеть просто по-царски.

Она снова двинула тазом — естество погружалось в неё медленно, плоть будто сопротивлялась. И волхв подался навстречу.

Айне обвила тонкими руками шею Искора, притянула к себе. Их глаза встретились. В черных омутах волхв увидел собственное отражение. Между лицами ветерок играл волосами. Они прилипали к приоткрытым

губам мавки, щекотали кожу на лице волхва.

Девушка сильным, уверенным движением, вогнала естество в себя. Затем еще и еще, вторя ударам сердца. Она, не тратя время на ласки, ускорила ритм до бешеного. Так, что Искор чувствовал только влагу и жар, но не мягкую плоть.

Пальцы мавки вцепились ему в плечи. Верхней частью лона она, с умыслом, прижалась к любовнику — Искор быстро смекнул зачем, и не стал мешать. Он просто любовался агрессивным исступлением на её лице, пушистыми ресницами, смотрел на плотно сомкнутые веки, нахмурились черные брови.

Мавка тихо постанывала на выдохе. Груди равномерно подпрыгивали — твердые вишни сосков возбуждающе касались кожи. Длинные волосы танцевали от резких движений, Искор перебирал их пальцами, целовал шею, щёки.

Айне в ответ усилила напор, грозя оставить синяки. Парень чувствовал, как естество при каждом движении проходит до конца, упирается во что-то мягкое. Стоны сделались громче.

— Айне, — прошептала Божена, Искор уловил в её голосе извиняющиеся нотки, — не забирай всё. Пожалуйста.

Мавка двигала бёдрами на пределе возможного. Она прижалась лбом к груди Искора, по-кошачьи выгнулась — на жилистой спине быстро сокращались мышцы, обрамляя выступающих под кожей позвонков.

— Айне... — жалобно прошептала Божена. — Ты...

Мавка резко вскинула руку, выставив растопыренную пятерню, обрывая светловолосую на полуслове. И в эту же секунду замерла, произнеся только гортанное «у-у-х». Тело её забила крупная дрожь. Искор продолжил движение за любовницу. Заданного ритма достичь не получалось, и потому он старался продвинуться как можно дальше, глубже, чтобы хоть как-то компенсировать скорость.

Коготки, кажется до крови, впились в кожу. Айне снова дёрнулась всем телом, прошипев что-то сквозь зубы. Волхв продолжил танец.

Мавка коснулась дрожащими губами его уха — Искор услышал, как дрожит её дыхание. Она сильно укусила его за шею. Жарко прошептала, пытаясь двигаться навстречу:

— Мы... сделаем... это?

— Не знаю, — тихо ответил Искор на том языке мавок, какой знал.

— Светлая нас убьет, — шепнула Айне на том же наречии. — Не будем. Но... знай, что я хочу.

Это заявление немного остудило пыл. Но Искор постарался не подать вида. Ладони его легли на груди, пальцы сжали сосок. Мавка вскрикнула, выпрямляясь. Грациозно повернула голову, и улыбнулась Божене, приподнимая бёдра.

Искор чувствовал, как дрожат её ноги. Она, растеряв всю звериную грацию, грузно опустилась рядом. Легла, распластавшись спиной по мху. Закинула руки за голову и, сладко потянулась.

— Я так понимаю, — мурлыкнула она, — чтобы чары развеялись, нужно довести все... до конца?

— Это не обязательно должно быть обоюдным, — ответил Искор. — Можно проверить. Но попытка, боюсь, одна.

Айне чиркнула по его груди коготками.

— Значит, у нас нету права рисковать. Так ведь? Ну тогда я готова сделать все что нужно.

— К чему это ты готова? — буркнула светлая. — И почему именно ты, себялюбивка?

Мавка закрыла глаза. Мстительно улыбнулась.

— Кто ж еще, — пропела она. — Как не я? У меня... как ты выразилась, особая тяга к волхвам. Ну вот. В силу этой тяги я согласна принять... в себя.

— Но... — произнёс Искор, однако мавка прервала его знакомым жестом.

— А то если ты согласна, так только скажи, — продолжила, с той же улыбкой, Айне. — И я без колебаний уступлю.

Божена задумчиво закусила губу. Голубые глаза уставились в пустоту. На бледном лбу пролегли морщинки. Девушка замерла, размышляя о чем — то серьезном.

— Ну, вот видишь, — вздохнула мавка. Девушка рывком села. Пятерней расправила черный водопад волос. — Так что никакого себялюбия, только забота о тебе, моей доброй подруге.

— Прям так без колебаний уступишь? — спросила Божена. Нервно сдунула упавшую на лицо светлую прядку.

Айне кивнула, в черных глазах промелькнула лёгкая неуверенность:

— Прям да.

Божена в ответ пожала узенькими плечиками. Скорчила полную озадаченности гримасу.

— Ну, тогда о чём разговор? — со вздохом спросила она, хлопая ладошками по бёдрам. — Я согласна.

Тишину над поляной нарушал только стрёкот кузнечиков.

— О? — только и смогла произнести Айне. — Но...

Божена с артистической точностью повторила прерывающий мавкин жест.

— Без колебаний, — напомнила светловолосая, хитро ухмыляясь.

Айне нахмурилась.

— Ладно, раз так, то... ладно. Хоть ты моя дражайшая подруга, и я о тебе забочусь, но против твоих решений пойти не могу. Потому как уважаю и люблю, — хмуро проговорила она. И, едва слышно, добавила на знакомом Искору мавьем: — Чтоб тебя, мелочь бледная, волки в овраге отодрали.

Сверх этого добавилась пару интересных, красочных пожеланий, с ежами, двумя кабанами и одним похотливым жеребцом, какие волхв понял, но переводить побоялся.

******

Она села сверху грузно, неловко. Взвизгнув по-девичьи, едва не свалилась с камня — и все кончилось бы презабавно, не успей Искор вовремя ухватить Божену за предплечье, притянуть к себе. Полные груди волнующе качнулись, коснулись кожи его лица.

Девушка нервно улыбнулась. Щёки залились краской.

— Как-то все по-деревенски выходит, — буркнула она, дрожащими пальцами заправляя за ухо пушистую светлую прядку.

Ягодицы мягкой тяжестью легли на бёдра Искора. Волхв ответил улыбкой на улыбку.

— Сдается мне, ты никогда не была в деревнях, — сказал он наигранно-серьезно.

Мавка едва слышно фыркнула.

— Сдается мне, ты прав. И как там все... делается?

Божена склонилась над лицом волхва. Пшеничного цвета волосы, удивительно-пушистые, пахнущие лесом и чем-то домашним, упали так, что Искору показалось, будто его накрыл удивительно-светлый шатёр. И мир остался где-то за его пределами.

И сейчас есть только он и она.

Голова от пережитого еще шла кругом. Голубые глаза приковывали взгляд. Искор отметил про себя, что в них очень легко влюбиться. Но тут же вспомнил, что любовь — самая сильное на свете волшебство. И, как волхв, он в волшебстве кое-что понимал.

Потому вслух сказал совсем не то, что шло на ум:

— По-деревенски.

Улыбка девушки стала теплее.

— Дурак.

— Да, — согласился Искор.

Она коснулась губами его губ.

— Проще было бы прикинуться животными, — шепнула девушка, — как в прошлый раз. И я бы сказала — это просто Русалии.

Волхв не нашелся что ответить.

— Я мелю чепуху, — произнесла Божена еще тише. — Это пройдёт. Мы просто делаем что должно, так?

— Мы просто идиоты, — ответил Искор. — Вот и всё. Хорошо, если для тебя это — Русалии, Божена. Поскольку для меня это — здоровый сон здорового мужика. Я думаю, что ты достойна чего-то большего, чем я и камень подо мной.

Она нежно поцеловала волхва в скулу. Пальцы скользнули по его плечам, вызвали приятную волну мурашек.

— А я думаю, что ты влюбился, — мурлыкнула она.

— Я думаю, — сухо ответил Искор. — Что всегда и во всём можно ограничиться кроликами.

Девушка резко откинулась назад. Солнце вспыхнуло в копне волос.

— Заметь, — хихикнула мавка, подбираясь ближе. — Мне он такой ерунды не плёл.

Божена бросила на неё разъяренный взгляд.

— Мы обе знаем почему, — фыркнула светловолосая.

Айне придвинулась еще ближе. Хитро прищурила карие глаза. Смуглая ладонь нежно коснулась округлого личика. Божена хотела было оттолкнуть руку, но мавка оказалась ловчее. Она метнулась навстречу, впилась губами в шею девушки. И, осыпая её поцелуями, быстро добралась до губ.

Светлая, оставив сопротивление, жарко ответила на ласку. Искор почувствовал, как тело Божены из напряженного делается мягким, податливым словно глина. И, рассудив, что даже самый честный человек не может быть выше обстоятельств, утвердил руки на грудях. Которые, несомненно, были достойны большего. Но сейчас вынуждены довольствоваться, чем есть.

Левая рука мавки легла на живот Божены. Девушка вздрогнула, приподнялась так, что пальцы Айне коснулись пушка на лоне. С готовностью подалась вперёд, и мавка, прижимаясь к подруге плечом, не разрывая поцелуя, влилась в предложенную игру.

Пальчики двигались ловко и быстро, Божена, движениями таза стремилась навстречу подруге. И вся эта возня, происходившая на бёдрах Искора, до невозможности волновала волхва. Воспрявшее естество касалось мавьей ладони, вздрагивающих бёдер светлой. Но девушки, увлеченные друг-другом не торопились обращать на него внимание.

Божена, закрыв глаза, мяла пальцами груди Айне, хваталась за соски, кусала губы подруге. И та отвечала теми же ласками — правой рукой она крепко ухватила девушку за ягодицу, движения левой стали грубыми, сильными, почти жестокими.

Вопреки Искоровым опасениям, Божена в ответ только всхлипывала, взмахивала тазом, безуспешно пытаясь попасть в заданный мавкой ритм. Иногда всхлипы прерывались жалобными стонами: в такие моменты мышцы её бёдер напрягались, по хрупкому телу пробегала лихорадочная дрожь.

Божена упиралась лбом в грудь Айне. Движениями ладони она пыталась повторить все, что делала любовница. Но Искор видел, как терзаемое судорогами тело отказывалось слушаться хозяйку, и ласки не удавались.

Это, похоже, еще сильнее заводило мавку, она утраивала напор, и все повторялось заново.

Очень скоро бёдра Искора сделались влажными, а желание — нестерпимым. Изогнувшись по-змеиному, он с силой, грубее чем хотел, вошел в любовницу. Божена снова вскрикнула, на этот раз громче.

Лоно встретило естество лёгким сопротивлением. Искор начал двигаться резко и отрывисто, невольно подражая ласкам Айне. Но вскоре перестал — девушка переняла инициативу. Она погружалась лоном сама, с силой, так что иногда волхву делалась по-сладкому больно.

Божена уперлась ладонями в грудь Искора. Голубые глаза покрылись дымкой лёгкого безумия. Она двигалась неумело, но быстро и порывисто. Всклокоченные волосы липли к влажным от пота плечам, грудь подскакивала в такт движениям.

Искор знал, что не сможет выдержать и минуты такого ритма. Пытался, как мог, намекнуть любовнице движениями бёдер, но Божена казалось неумолимой.

А затем, когда Искор готов был позорно сдаться, девушка устала. Движения сделались редкими. Ноги дрожали. Грудь часто вздымалась.

Но волхв не успел обрадоваться передышке: Айне, явно ждавшая этого момента, возобновила страстный натиск. Пальцами она заставила Божену двигаться, превозмогая усталость.

Мавка довольно улыбалась. Гладила свободной рукой волосы подруги. Что-то едва слышно шептала ей на ухо — и девушка отвечала такими же тихими стонами.

— Айне, — сипло позвал Искор. Мавка бросила на него хитрый взгляд. Волхв, не говоря ни слова, показал девушке язык.

— Даже так, — протянула она, удивленно округляя глаза.

Искор кивнул.

Не теряя время на раздумья Айне, все также ловко, как и прежде, оказалась над волхвом. Теперь парень не видел ничего, кроме смуглых бёдер и упругих ягодиц. Не видел — но чувствовал ласки девушек. Тёплая, влажная плоть Божены теперь ощущалась как никогда острее. А еще, душой, не телом, он ощутил недоверие Айне. Она не спешила опускать таз ниже, видимо опасаясь, не будет ли мужчина мешать неумелыми движениями.

Искор с нежностью обхватил руками тонкую талию, притянул мавку к себе — и очень быстро доказал, как сильно Айне в нём заблуждалась.

Он аккуратно касался мокрых губ языком. Когда нужно, перешел к бугорку, и очень скоро девушка увлеклась, иногда чересчур сильно наваливаясь тазом на лицо. Но парень терпел, и делал все что было задумано с холодной методичностью, игнорируя намёки и просьбы тела.

Эта игра в сосредоточенность отвлекала, оттягивала неизбежный финал. Айне двигалась быстро, бёдра то и дело напрягались, обрисовывая под тонкой кожей ниточки мышц. Искор чувствовал их под пальцами, задумчиво водил подушечками по хитрым линиям, сплетающихся в волнующий узор.

Язык погружался в горячую норку, и Айне послушно отвечала вздохом, приятным как для слуха, так и для самолюбия.

Язык немел от усталости и напряжения. Влага заливала подбородок — становилось трудно дышать, и волхв понемногу сбавил порыв. Мавка поняла все на удивление точно и правильно: прислонившись напоследок лоном, она привстала, опершись на колени.

Теперь Искор видел больше: девушки, как в деткой игре, держались за руки. Кожа Божены блестела от пота. Волосы окончательно сбились в непослушный колтун, полные губы напряженно сжались, а крылья носа с шумом втягивали воздух.

Айне что-то негромко сказала девушке. Волхв ничего не услышал: кровь, шумела в ушах грохотом водопада. Божена открыла глаза и коротко кивнула. Она с силой двинула тазом, скользя ягодицами по его бёдрам. Затем еще. И еще.

И еще.

Естество, потерявшее на время чувствительность, окрепло до боли. Девушке это явно понравилось, и она, на остатках сил, ускорила движения, стараясь не выпускать Искора из себя.

Разум приказывал вырваться, но Божена держала его всем телом. Она высвободила руку, и коготками провела по его напряженному животу.

Это стало последней каплей. Все оставшиеся в теле силы будто бы устремились к паху. Сжались в комок. И выплеснулись. Естество забилось испуганной птицей — девушка ответила протяжным стоном, еще плотнее прижалась лоном. И плоть, не думая быстро ослабевать, отвечала ритмичными движениями.

Божене все это явно кружило голову, возбуждало, доводя до предела. С тихим писком она сжалась, по телу пробежала мелкая дрожь.

Плоть успокаивалась.

В лесу пели птицы.

Ане, не говоря ни слова, положила голову Искору на грудь. Божена, с трудом, тяжело дыша, легла рядом. Обвила руками мавку и волхва. Прижалась горячим боком.

Они лежали в полном молчании, слушая птичьи трели.

А затем камень под ними зашевелился.

******

Воздух дрогнул, как от раската грома — небо над лесом наполнилось десятками перепуганных птиц. Гулко хлопая крыльями, натыкаясь друг на друга, они порснули в стороны от поляны. Сухие травяные заросли на мгновение стали черными от жучиной толпы. Те, что имели крылья, кривыми петлями улетали к лесу. Подняли живую волну кузнечики — за ним, след в след удалялись комариные облачка.

Лес умолк. Земля дрожала застывшим киселём.

Чужая силища толкнула снизу, сбросила Искора на сухую землю. Волхв открыл было рот, чтобы выкрикнуть что-нибудь предостерегающее, но тут же понял — кричать не придётся.

Обнаженные спины девушек виднелись уже возле древесной стены. Быстрее всех, как и ожидалось, неслась мавка. Она двигалась размеренно, грациозно вскидывая длинные тонкие ноги, лихо перескакивала белеющие в траве брёвна и травяные кочки.

Божена неслась, подобно стихии, оставляя в бурьяне отчетливый след. Бежала неумело, раскидывая в стороны руки, выгнув спину. И, чего совсем не ожидалось — отставала от Айне всего на полшага.

Зрелище получилось гармоничным, и очень даже эстетически приятным.

Только, провожая девушек взглядом, волхв искренне, с ноткой горечи, признал — у него такой прыти мир бы не дождался даже за очень большие деньги.

Дёрн вокруг камня упруго натянулся. А затем со звуком, схожим с тем, когда коновал дерёт несчастному зуб, взорвался. К небу взвился столб пыли, мелкого сора. Градом посыпались мелкие камушки, куски земли. Потревоженные сухие листики устроили в воздухе задорную пляску.

Из серо-коричневой хмары показалась остроносая лягушачья голова. Громадная, в две сажени шириной. Грубо, но вполне узнаваемо выполненная — Искор без труда разглядел впадины ноздрей, прорезь рта, и торчащие рогами глаза.

Следом за головой показалась пятипалая лапа — за неё тянулись, с хрустом разрываясь, нити корней.

Лягушка выбиралась из земляного плена с виду неспешно, вальяжно. На деле же исполин выказывал недюжинную силу и скорость. Не успело сердце волхва стукнуть и раза, а каменное чудо вырвалось из глубин.

Замерло, словно ожидая, пока пыль осядет. Смотри, любуйся, смертный.

Сырой, почти черный камень, медленно покрывался землистым налётом.

Искор осторожно, не отводят от изваяния взгляда, попытался сдвинуться в сторону. Голова изваяния, каменно скрипя, нагнулась.

Волхв понимающе кивнул ей в ответ.

— Ты, — протяжно завыл он, уличающе показывая пальцем на исполина. — Ты-ы-ы!

И тут же сморщился. Уши будто ватой заложило, как бывает после сильного удара, или на большой глубине. Или, когда с тобой разговаривает бестелесное создание. У них нет рта, и нечем слушать, и потому единственное, с чем они могут связаться — душа.

А это всегда болезненно, когда кто-то добирается до твоей души.

— Чего? — прошелестел над поляной детский голосок.

— Потревожил мой покой! — хмурясь, продолжил Искор. — И все в таком духе. Угадал?

Каменная лягушка осталась недвижимой. Голос, после недолгого молчания, с явным раздражением ответил:

— Для пустоголовых голожопиков нечего и стараться. Тем более что жить тебе осталось недолго.

— Целую тьму раз такое слышал. Вот что. Дай мне взять в руки посох, и, спорим, тогда ты запоешь иначе.

— А! Что ж ты его не достанешь из воздуха, волхвина? Знаешь, что размажу.

Исполин качнул треугольной головой в сторону леса:

— Ну раз ты такой умный, давай, топай ногами. Сам. Я подожду. Только не вздумай штаны надевать, растопчу. Все у нас будет по-честному

— Чем тебе штаны-то не угодили? — буркнул волхв, поднимаясь. — Шитья на них нет. Все честно.

­ — Честно для меня будет посмотреть, как ты будешь от лягушки палкой отбиваться. Нагишом.

Статуя чуть приоткрыла пасть — повеяло сырой землёй с тонкой примесью плесени. Искор поспешно, через шаг, оборачиваясь, туда, где он, потеряв голову оставил и одежду, и посох.

Запах привёл неспокойные мысли волхва в порядок. Так пахнут старые подвалы. А сам дух явился в облике лягуха — это неспроста.

«Передо мной», — решил Искор, — «всамделишная навья сволочь. И живёт она не там, где ей положено — в болоте, или реке. А в самой чащобе. Дух подземных вод, или вроде того. Здоровенный колодезный вилий».

Не сказать, чтобы Искора сильно напугала встреча с каменной громадиной — все же готовился не один день. Тем более что с навью ему прежде удавалось обращаться легче всего. Мир живых, и навий мир — как берег и омут. Одно сутью продолжает другое.

«Прижился в Яви, удержишься и в Нави».

Но вот... не ложилась находка на Искоровы задумки. А все задумки его растут из редкого, но прибыльного ремесла.

К примеру. Жил себе простой мужик, ни высокий, не низкий, ни худой, не толстый, самый обыкновенный. Без дарований. В самой обыкновенном городишке. Частокол, да три десятка домов — все обо всех всё знают, нечем удивить, нечем выделиться.

Почтение только тем, у кого разве что скарба побольше (да и это почтение аукнется в голодный год!). Да тем, кто по праву рождения владеет хоть кусочком городской земли — то есть боярам.

А как быть простому человеку? Такой помрёт — город не заплачет. Всем хочется быть нужными и любимыми. Но не получается.

И вот в город приходит усталый волхв. И говорит: «сделаю тебя доможилом. Не будет в округе справнее хозяина. Сам дом будет тебе крепостью, и сила твоя в его стенах возрастет. И мужеская сила тоже. И проживёшь дольше других — намного дольше! Станешь людям во всём примером. А если не хочешь жить подле людей, то сделаю тебя лесовником. Чаща будет твоими владениями, и те, кто тебе руки не жал станут в ножки кланяться — без твоего дозволения ни одна душа не сможет ни хворост собрать, ни дров нарубить».

Волхв предложит человеку простому стать непростым. И человек согласится! Поскольку этот дар — и дело жизни, и её смысл. За такое любой отдаст все что есть. И сверх того.

Потому спросит, до конца не веря: «Как же ты это сделаешь?»

Волхв ответит: «У духов дома, и прочих тела нет — а без него в Яви и делать нечего. Потому ютятся они, тьмами-тысячами в чем придётся. Изо всего, что есть на земле, самый лучший для них выбор — ужиться с человечьей душой. Я могу в этом помочь».

Конечно, волхв умолчит про то, что вся доможилова сила вне дома истает. А лесовнику придётся каждую зиму беспробудно спать, а это, среди мстительных соседей, опасно. Как медведя в бероле пырнут рогатиной, и плакали почет с долголетием.

Умолчит, потому что хороший волхв — это еще и неплохой купец.

«Только вот», — ворчал про себя Искор, — «кому охота становиться хозяином хрен знает чего. То ли колодца, то ли ручья, то ли задрипанного болотца».

— Значит другие зрелища тебе не по нраву, а? — хмыкнул Искор. До посоха и сброшенной впопыхах одежды оставалось едва ли больше трёх шагов.

Лягух промолчал. Волхв знал почему. Исполин готовился прыгнуть, как раз в тот момент, когда скудоумный волхв нагнётся за посохом.

Искор остановился. Плотно смежил веки. Полной грудью вдохнул влажный лесной воздух. Лёгкий ветерок холодил кожу, играл растрёпанными волосами, щекоча лицо.

От мощного толчка едва дрогнула земля под ногами.

Волхв прыгнул вместе с ним. В сторону, подальше от губительного для плоти веса. Дивясь собственной ловкости, перекатился по траве. Собрался было уже бежать к лесу, но оглушительный грохот заставил обернуться.

Каменная лягушка врезалась в мягкую почву. Поднялся земляной гребень — потревоженные комья горохом осыпали бурьян, больно ударили по голой спине.

Искор, что было сил, рванул с места. Он бежал, как и мавка прежде, прыгая через лесной мусор. Раз ударился мизинцем о шершавую корягу, и, уже прихрамывая, влетел в лесную чащу.

Ладонь правой руки крепко сжимала полированное дерево посоха.

— Ты что же, дурной? — крикнул Искор, останавливаясь. Тяжело дыша, волхв оперся боком на тонкий ствол сосны. — Ужели я бы стал нагибаться?

И в этот раз лягух смолчал. Но и прыгать не стал. Раскидывая лапами дёрн он жутковато зарысил в сторону леса. Треугольная морда с размаху вклинилась меж деревьев — полетала в стороны белая щепа. Ели застонали, с душераздирающим хрустом повалились в стороны.

Истукан шел напролом, как идёт кабан сквозь валежник. Только место хрупких прутьев заняли древние, крепкие стволы. Над зелёными кронами взвился скрипучий вопль умирающих деревьев.

Он бил по ушам, подгонял, и волхв, повинуясь инстинкту, бежал. То петляя зайцем, то грудью рассекая хлёсткие кусты орешника.

Искор видел, как по сторонам от него падают деревья. Стройные сосны, кряжистые ели, ударялись о землю, поднимая в воздух облака лесного сора. К мокрым от пота плечам липла хвоя.

Корни били по стопам — Искор несся, помня науку бега. Правильно дышать, не рвать мышцы, держать ритм. В груди пылал горн, горло сдавила незримая лапа. А ноги очень скоро сделались ватными. Искор мельком подумал, что, может быть, лягуху сейчас не до него — по задумке туша давно должна была застрять меж стволов.

Он чуть сбавил шаг, обернулся на мгновение. Тень застлала солнце. Огромная ель, взмахивая лапами, зависла над ним. Искору показалось, что сердце перестало биться. Вынырнувшее на мгновение звериное чутье приказало замереть. И волхв остановился, глядя, как лесной исполин, издевательски медленно, будто сквозь толщу воды, падает на него.

Дерево неслось всё быстрее. Тяжелые ветви задели макушки молодых соседей и те, скрипуче жалуясь, послушно отвесили поклон умирающему лесному боярину. Еловые лапы били по стволам, отсекались, сухо щелкая. Кувыркаясь, летели к земле.

Мысли застыли, словно рыба во льду. Искор не смог даже толком проститься с жизнью, а набравшая скорость ель уже достигла подлеска. Ударила по земле, шагах в десяти от волхва. Уцелевшие лапы плетьми хлестнули грудь, вытолкнула из лёгких воздух. Волхва отбросило назад, Явь перевернулась, смешалась в неясное разноцветие.

Померкла на мгновение.

Искор открыл глаза. С голубого, обрамленного деревьями, неба на лицо сыпался дождь из лесного сора. В монотонную тишину врывалось только едва слышное сухое шуршание. Волхв не глядя пошарил рукой — пальцы почти сразу нащупали посох. Ободряющую волну радости прервала только резкая боль в груди.

Жуткая, доводящая до тошноты.

Не веря до конца телу, Искор попытался вскочить на ноги. Но не тут-то было. Грудь будто сковали железным, раскаленным добела обручем.

Волхв со стоном утвердился на коленях. Оперся на посох — не будь его, лежал бы на земле ничком.

— Это ничего, — прошептал Искор, глядя, как треугольная каменная морда раздвигает кусты лещины, — сейчас будет по-настоящему хреново.

Лягух, похоже, разглядел волхва среди зеленого месива. Неторопливо остановился. Сел.

— Мудрые слова, волхвёнок! — пропел среди деревьев голосок. — Добегался. И зачем?

— Думал, ты застрянешь, — буркнул Искор.

— Ужели я такой дурной, мальчик? Мог бы и сам уразуметь — я тут живу. Это мой дом. Какой хозяин строит дом не под себя?

Волхв поморщился.

— Давай без этого, нету сил тебя слушать. Умного все равно ничего не скажешь. Ты меня, вроде, растоптать пытался?

Лягух сделал уверенный шаг вперёд. Замер. На каменной морде, покрытой зелёными пятнами мха, плясала тёмная паутина лесных теней.

— Говори, чего задумал, — произнёс дух. После недолгой паузы добавил: — Хуже будет!

— Иди, иди, ничего не бойся, — усмехаясь, произнёс волхв. — А грозить даже не пытайся. У тебя одно фантазии на две штуки хватит — раздавить да растоптать.

— Я по твоей лисьей роже вижу — удумал на меня гадость. Говори, волхвина!

Искор фыркнул.

— Что ж я, враг себе? Да и потом. Кабы ты на меня лес не ронял, поговорили б. А ты такая стервь, что и разговоры вести тошно. Заткнись и дави.

Каменная лапа с чавканьем вонзилась в землю — жест получился почти человеческий.

— Твою-то мать, Искор! Небеса мне в свидетели: ну и паршивая же у тебя натура! Даже проиграть нормально не можешь. Ладно. Думаешь вот так меня уболтать. Но нет. Послушай, что скажу тебе я. И слушай внимательно, ибо не каждый день до таких как ты снисходит вилий. Слушаешь?

— Внемлю.

— Сдохни! Сдохни в муках, паскудская искорина!

Исполин прижался телом к земле, напряглись на задних лапах мускулы. Вилий готовился прыгнуть.

Искор, не стирая с лица усмешки, перевел взгляд на оголовье посоха. Как и в прошлый раз, на вершине кургана, его украшала конская голова. В глубоко запавших глазницах чуть светили темно-синие огоньки.

Волхв легонько стукнул тупым концом посоха о землю. Оголовье тут же сменило форму — теперь его место занимало усатое мужское лицо, с лысой и вытянутой, как яйцо, головой.

Искор видывал изображение Грозибога и получше.

Над еловыми верхушками оглушительно грохнуло. Волна звука пролетела по лесу, сотрясла, кажется, даже землю. Волхв, хоть и ожидал чего-то такого, невольно сжался, и тут же зашипел от боли.

— Звал небеса в свидетели? Вот они тебе и явились, не благодари.

Лягух не ответил. Изваяние так и осталось стоять, в полуприсяде — готовое к броску. Камень оплыл, потерял четкость линий, но все еще держал форму, схожую с лягушачьей.

Лесной полумрак озарила режущая глаз вспышка — плеть молнии ударила в стоящую рядом с вильем сосну. Дерево расщепило надвое, полетели в стороны щепки. Отделенная от ствола верхушка упала на каменного гиганта.

Снова грохнуло. Вторая молния щелкнула точнёхонько по концу острого лягушачьего носа. Голова разлетелась на множество каменных осколков.

Искор поспешно стукнул посохом. Оголовье сделалось похожим на лисью морду.

— Грозибога давно уж нет, — сказал Искор, осторожно поднимаясь, — а все ж таки, он часть Яви. Говорить со мной ты сейчас не сможешь, но, упреждая твои упрёки в дурости, вилий, знай. Гулять с тобой мы отправились, поскольку рядом с твоим жилищем испепелило бы нас обоих. Не любит вашего брата Явь грозибожья. И меня ей любить не за что. А так жди. Я иду.

Изваяние с песчаным шорохом осыпалась на истерзанную лесную землю.

Мелькнула тень — на оголовье посоха бесшумно опустился огромный, угольно-черный филин.

— У-ху-ть, — буркнул он.

— Ты чего тут крутился? Могло покалечить.

Филин только моргнул в ответ.

— Будь другом, принеси мне какие-никакие штаны. И рубаху. И перед Навом от меня извинись. Надеюсь, его не долбануло мимоходом.

— Ух-мар, — насмешливо буркнула птица.

— Женщин отведи к дому. Хватит с них на сегодня. Понял?

Птица беззвучно вспорхнула с посоха, и, описав над головой круг, исчезла среди крон. Искор задумчиво смотрел Пруту в след. Морок его, в принципе понимал и слушался. Только всякий раз понимал по-своему, и слушался соответственно пониманию.

Что всякий раз порождало непредвиденные сложности.

— Поживём — увидим, — пробурчал Искор.

Постоял немного, любуясь оживающим на глазах лесом. В плотной стене ёлочек щебетали синицы. По свежеповаленному стволу проскакала, махнув рыжим хвостом, белка. Лес, как никто, умел игнорировать потери.

Искор, помогая посохом, неспешно поплёлся в сторону поляны.

******

Никогда прежде процесс одевания не вызывал у Искора таких сильных в противоречии чувств. Простое натягивание порток, а, следом за ними штанов обратилось мукой. Всякий раз, когда он пытался нагнуться, грудь пронзала боль. Ветви рассекли кожу неглубоко, но и этого хватило, чтобы добавить чувствам остроты.

К тому же при всяком неосторожном движении свежая корка на ранах лопалась, они кровоточили, пачкали одежду, и попросту выводили волхва из себя.

Но, все-таки, при штанах, Искор почувствовал себя намного лучше. Если боги действительно создали людей обнаженными, то с тем, чтобы те как можно скорее прикрыли срам тряпками.

Впрочем, — одёрнул себя Искор, — возможно тряпки существуют как раз для того, чтобы люди не забывали, насколько хорошо они выглядят без них. И, если уж случается оказия бегать по лесу, то лучше при этом быть одетым. Для раздевания и созерцания прекрасного есть более подходящие места.

Например — баня. Нет в мире ничего лучше бани, и за неё волхв отдал бы сейчас половину всех сокрытых в Черном лесу кладов.

Раны его не волновали. Уж что, а лекарское ремесло ему дается легко. Сейчас, например, он знает, что кости его, возможно, треснули. И знает, что с этим нужно делать. Людей сводят с ума не болезни, а тайна смертоносных процессов и мучительная неизвестность исхода.

Когда знаешь, что происходит с твоим телом — все беды плоти воспринимаешь куда как легче. Впрочем, и радости от этого несколько блекнут.

Для человека, равнодушного чужим радостям, знания всегда несут боль и смерть при живом теле. По счастью, Искор таковым не был.

Волхв, улыбаясь мыслям, разгладил пальцами усы.

К реке подтягивался крепкий, предгрозовой ветер. Нетерпеливым пастухом он гнал по синему небу отары облаков. Тревожил без того напуганный лес.

Смолк далёкий перестук дятла. Унялись птичьи трели.

Пахло сырой землёй.

Сухая трава с шорохом прижалась к истерзанной почве, обнажив высокую смуглую фигуру. Айне стояла, молча глядя на Искора. Волхв ответил ей взглядом, и мавка, смутившись на мгновение, потянула руки к неприкрытой груди. Остановила их на полдороги. Завела за спину.

Копыта ступили неслышно, словно вовсе не касаясь шумных веточек и трав. Мавка шла, не оставляя за собой даже видимого следа.

— Кровью не плюешься? — спросила она, усаживаясь рядом.

Пальцы коснулись перепачканной кровью кожи. По телу Искора пробежали мурашки. Он смотрел на девушку, без всякого мужского интереса — просто любовался, и взгляд получился пронзительно — долгим. От внимания волхва не укрылся вспыхнувший на щеках мавки багрянец — хотя заметить его на тёмной коже было непросто.

— Я вообще не плююсь, это некрасиво. Если только ядом — хоть какая была бы польза.

Айне ответила ему недовольным взглядом.

— Чем будешь лечить?

В голосе послышался холодок. Но парень разобрал и скрытое за ним, дрожащее беспокойство.

— Временем, чем еще. Пошлю Нава нарвать маун. Ну, знаешь, это которая кошкина трава. Притащит всякой ерунды, конечно, да и то хорошо, что не буду его хоть сколько-то слушать. Тишина лечит. Мои запасы, боюсь, стараниями Божениных друзей по двору разбросаны.

— Ерунда, — ответила мавка. — Знаешь, у меня есть турмерик. Он силён против любых болей. И раны от него быстро заживают.

Искор покачал головой.

— Не знаю такого.

— Такой. Это трава. Растёт где-то... не знаю, в общем где растёт, но лечит хорошо.

— Спасибо за турмерик, — улыбнулся Искор, — только, пожалуй, не надо. Я за него не расплачусь — разве что последние портки продам. То есть те, которые сейчас на мне.

Айне ответила долгим, тяжелым взглядом.

— Расплатишься, — почти не разжимая полных губ произнесла она. — Что до костей твоих и ушей, у меня дома очень тихо. Отлежишься.

Искор, смутившись, потупил взгляд.

— Об этом, Айне, как-нибудь потом. Или никогда. А сейчас помоги мне натянуть рубаху. Меня ждут великие дела!

Вдвоём справились быстро. Умница — мавка помогала уверенно и аккуратно, так что волхв почти не ругался.

— Ты почему, — прошипел он, протискивая голову в украшенный зелёной нитью ворот, — не пошла за Прутом? Или не слышала, что тут светопредставлялось?

— Как же, — хмыкнула Айне, аккуратно направляя руку волхва от горловины к рукаву. — И я слышала. И в городе слышали. Ты меня своим колдовством без работы на год оставил. Треск и грохот стоял такой, что все запоры, какие были, у моих посетителей сами собой прошли. А у кого не прошли — так ты и этих без внимания не оставил. Это я про то время, когда среди ясного неба раздался гром. И это еще ничего, кабы ко всему по деревьям не начали бить молнии. Но, Маха мне свидетельница, это всё орешки по сравнению с тем чудом, что вылезло из норы.

Искор насмешливо фыркнул.

— Не иначе ты на затылке глаза отрастила.

— Мы бежали, пока Божена не стукнулась лбом о какую-то ветку, — ответила Айне, пожимая плечами. — А потом свалилась в яму. Случилось это совсем недалеко отсюда — успели разглядеть тварь. Потом начали падать деревья, и мы уж схоронились от беды. Напугались здорово. Посему позволь задать вопрос — это что хоть было? Проклятье?

Волхв, опершись на руку мавки, поднялся. Девушка подала ему посох.

— Это был вилий, — нехотя ответил Искор. — Который как прыщ на заду выскочил здесь с полгода назад. Вернее не сам вилий, а его чары. Отчего-то у него на меня имеется зуб, и этот зуб я намерен выбить.

Он взмахнул посохом.

— Вот этой вот штукой.

Айне пораженно открыла рот.

— Ничего не говори, — опередил её Искор. — Я обещал вам клад, если он есть. И я не имею понятия, где ваше серебро лежит. Но вилий имеет. Он умён и прозорлив. Хоть прикидывается идиотом. Понимаешь?

— Не понимаю. То есть клад не под камнем? — убитым тоном произнесла мавка. — О, предки, какая же я дура.

— Нет, Айне. Именно поэтому тебе об этом и рассказываю. Вы встряли в очень непростое дело между мной и вильем, и тем все усугубили. Нет, Айне! Это не значит что ты теперь «еще и виновата». Это значит... то, что значит. Сама подумай: я мог бы влезть в эту нору без тебя, не говоря ни слова. И так же молча выполнил бы часть нашего уговора.

Мавка смотрела на него, и во взгляде читался страх.

— Знаешь, что я сейчас думаю? — негромко произнесла она. — И чего боюсь? Не позовёшь ли ты меня с собой в эту нору. А там... не проткнёшь ли... не знаю... ножом. В жертву чему-нибудь. С какой-нибудь непонятной целью. Ты — очень странный человек. Не знаю, человек ли ты вообще. Что мне делать, Искор?

— Накинь мой плащ, — ответил волхв. — Он не мог сильно пострадать. И отправляйся к заимке. Если Нав начнёт разваливаться на куски, значит, вам уже можно меня не ждать. Если тебе думалось, что богатства легко даются людям, то, увы, ошиблась. До встречи, Айнеке.

Мавка не ответила. У Искора же не было никакого желания развивать пустой разговор — слишком для этого устал. Не оборачиваясь, он направился к месту, откуда вылез лягух, перебирая в голове варианты ближайшего будущего.

Забавы ради — сколько не перебирай, а будущее на то и будущее, чтобы бежать на шаг впереди.

Айне нагнала его у самого земляного зёва. Они, не сговариваясь, заглянули в холодную черноту провала. Снизу тянуло сыростью. И плесенью.

— Не думаю, что стану грязнее, чем есть, — буркнула мавка.

— Я бы на твоём месте туда не полез.

Карие глаза обожгли холодом. Полные губы сжались в тонкую полоску. Плечи выпрямились, грудь — приподнялась.

— Жене своей будешь указывать, куда лазить.

Искор в ответ подмигнул мавке. И, не говоря ни слова, прыгнул во тьму.

******

Чернота сомкнулась над головой. Бешено — свистящий ветер ударил снизу, растрепал волосы. Мавка, до смерти напуганная полётом, попыталась сжаться, но бешеная сила вывернула руки, распрямила тело.

Девушка закричала. Холодный воздух забился в рот, наполнил лёгкие — на этом внезапная истерика и закончилась.

Айне не чувствовала скорости. Только ледяные прикосновения к обнаженному телу — даже голова, вопреки ожиданиям не стала кружиться.

А затем полёт оборвался. Копыта мягко ступили на что-то мягкое.

Мавка, тяжело дыша, упала на колени. Пальцы коснулись чуть влажного песка. И все — только бешеный стук сердца, шум в ушах, стылый холод.

Песок и темнота. Девушка покрутила головой — ни огонёчка. Так, наверное, чувствовала себя Божена. Бедняжка.

— Искор? — шепотом спросила Айне.

Не надеясь даже на ответ. Уж силком тихо кругом. Будь рядом хоть кто-то живой, непременно бы выдал себя шорохом.

Слова породили эхо.

Искор? Искор. Искор!

В вышине кто-то хихикнул.

— Искор! — томно произнесла из темноты девушка отчего-то знакомым голосом. — Искорушка!

Айне с ужасом узнала себя. Невидимая «она» говорила до жути пошло, вплетая срамные охи.

«Ну да», — подумала мавка, — «то бы тут ни жил, меня достаточно наслушался».

За спиной что-то деревянно щелкнуло. Девушка вздрогнула, оборачиваясь — в глаза больно ударил свет. Айне прищурилась.

На песке, задумчиво разглядывая посох, стоял Искор. Навершие, выполненное резчиком в виде лисьей головы, испускало дёрганный, неяркий свет. Казалось, что волхв сам удивлён и обескуражен таким эффектом.

Огонёк выхватил из темноты уходящие в чернеющую вышину стены морщинистого, в трещинах, камня.

— Искор! — снова позвала фальшивка.

— Заткнись, — пробормотал Искор. Голос оборвался на полуслове. — До чего же топорное создание. «Искорушка». Фу.

Айне тихонько хихикнула. Поднялась, шумно смахивая песок с бёдер. Эхо хлопков умчалось в темноту.

— Реветь не станешь? — спросил Искор, внимательно глядя на мавку.

Ей пришлось собрать все мужество, чтобы ответить полным надменности взглядом. Она годами оттачивала эту позу: подбородок вверх, плечи развёрнуты, в глазах — достоинство. Сейчас навык пришелся как никогда кстати.

Только на волхва должного впечатления не произвёл.

Как и минутой ранее, наверху, он только пожал плечами. Свет посоха погас. Айне испуганно пискнула.

— Айне, — сказал Искор. — Дальше мы пойдём без света. Бояться нечего.

Он ухватил пальцами её ладонь. Кожа оказалась тёплая, сухая и грубоватая. Но не слишком — без обычных для мужчин каменных трудовых мозолей.

Айне ответила тем же. Крепче даже, чем следовала бы. А еще она чувствовала, что её-то кожа как раз постыдно холодная и влажная. Глупая, напуганная курица, с потными от страха ладошками.

Отвратительно. А вот его ладонь очень даже хороша. До мурашек.

Мавка прильнула к волхву боком, но тот ловко увернулся. Потянул вперёд, сквозь черноту.

— Идём же.

— Куда?... — осторожно спросила Айне. Под копытами мерно хрустел песок.

— Не знаю, — ответил волхв. — Это вильское гнездо. Вильи, знаешь, создания непредсказуемые.

— Знаю, — улыбнулась мавка, — я ведь тоже вилья.

Искор фыркнул в темноте. Мерно простукивал дорогу посох.

— Не сомневаюсь, — ответил волхв. — Только не забывай, что это не ты — вилья. А то, что живёт внутри тебя. Все твои желания и помыслы вполне человеческие. Страсти, переживания, это часть Яви. Для духа, которого ты зовёшь вильей, все это безразличная мишура. Как и для тебя его проблемы не имеют никакого значения. Ты подарила ему тело, он подарил тебе здоровье и смысл жизни.

— Хочешь удивить мавку рассказами о мавьей природе?

Повисла тишина. Айне хотела вклинить в паузу что-нибудь обидное, но на ум ничего не пришло. Человечьи рассуждения о чуждых им вещах почему-то всегда вызывали в ней раздражение. Ну, подумаешь, детский верхоглядный лепет.

А нет, задевает.

— Нет, — вздохнул Искор. — Хочу, чтобы ты поняла. Тот, кто живёт в этой заколдованной норе, свою вилью слышит, чувствует, и понимает. Потому для меня он странный и непредсказуемый. Если ты — такая же как он, мне тебя искренне жаль, Айнеке.

Злость царапнула сердце.

— Я не чувствую себя несчастной, — холодно заметила мавка. — Мне завидуют женщины. И не только потому, что меня хотят их мужья. Все до единого. А еще потому, что на лице моём нескоро появятся морщины. Что у меня не болит поясница после обычного дня. И не крутит живот каждый месяц. Мне никогда не придётся подтыкаться тряпками. Молчи, Искор. Да, рожать мне тоже не придётся, но за всё — своя цена. И если бы мне удалось посадить на цепь возле дома живую каменюку — я стала бы еще счастливее.

— А еще ты сильнее, быстрее и умнее, — заметил волхв. Помолчав немного, добавил: — В перспективе. Не обижайся.

Мавка, удивляясь самой себе, восприняла реплику спокойно.

— Допустим. И чего ж ты нас жалеешь?

— Разделяя душу, вы разделяете тело. И чем больше даёте — тем больше получаете в итоге. Цена за твоё могущество, которым гордишься — душа и самость. Вилья не может нормально жить без твоего тела. Без него ему будет недоступна огромная часть Яви. И чем больше «тебя» он получит, тем сильнее станет. Наш с тобой знакомец — могучий творец. У людей на такие катакомбы ушли бы десятилетия. Он справился, безо всякого шума, меньше чем за год. Про живую каменюку и говорить нечего, для человека это недостижимое могущество. А теперь подумай о цене, какую он заплатил.

Искор сделал паузу. Молчала и Айне.

— Уверен что вилья сожрал в нём всё, до чего дотянулся. Не со зла — такая уж его природа. Он, возможно, и не понимает вовсе что творит. Просто берёт и все. А от человека в итоге остается безумный огрызок. И с этим огрызком ты вот-вот познакомишься.

— Я, по-твоему, тоже огрызок?

— Ты, по-моему, сама знаешь ответ. Мавки приготовлены по рецепту, проверенному временем. Искусной мастерицей, твоей богиней, Мавхой. Все, из чего состоит твоя суть, Айне, тщательно замерено. И потому в тебе нет ничего лишнего. Ты красива, здорова и успешна. Дикому вилью никто не помогал, он получился сам по себе — непредсказуемым, больным и опасным.

Впереди замаячил бледный дневной свет. Волхв ускорил шаг.

— Слава предкам, я не огрызок, — буркнула мавка, — я — стряпня! А Мавха что-то вроде стряпухи. Кто в этой дыре безумен — тема, достойная обсуждения. Мне так видится.

Светлое пятно оформилось в неаккуратную, будто наспех вырубленную арку. Тусклые лучи падали на истоптанный желтый песок, сходящиеся под углом стены коридора. Сквозняк тащился у ног, лизал кожу.

Запахло свежестью.

В сердце мавки зрело беспокойство, грозя обратиться паникой. И стены, и портал, все это выглядело столь же реальным, сколько абсолютно неуместным, глупым, нелепым. Сумасшедшим. Ей вдруг показалось, что беззубая ругань с волхвом — единственный способ остаться умом в реальности, и не скатиться... Айне сама не знала, куда боялась скатиться.

— И чьё же я, по-твоему, блюдо? — Продолжила девушка. Страх жал горло, и слова родились хрипло-придушенными.

Искор остановился. Теперь, на фоне арки Айне видела только его тёмный силуэт.

«А ведь он всерьез задумался», — с удивлением и ужасом поняла мавка. — «Предки, точно блаженный».

— Эпохи, — ответил Искор. — Она сожрёт тебя, и выплюнет в землю кости. А ты до конца будешь думать, что прожила жизнь. Это прекрасное видение, Айнеке. Только не забывай, что люди запоминают чаще пир, чем блюда. Нам нужно идти.

После чего, с тем же упорством, потащил мавку к спасительному (как ей казалось) светлому пятну.

Темнота под невидимым потолком колыхнулась. Айне отчетливо видела это, но не глазами. Чем-то другим... душой? Сердцем?

— Твоё дикарское красноречие, — произнёс задорный детский голосок, — как плохая игра на гуслях стаду зайцев. Посреди леса. Зайцы не поймут, а приличные люди эти самые гусли переломят о хребет. Как живёшь — то с этим?

Мавка бросила наверх раздраженный взгляд.

— Не считайте меня дурой. Вы оба.

За проёмом арки открылась широкая зала, с устланным каменными плитами полом, разделённая рядами витых, зелёных от времени и влаги колонн. Между колоннами ютились высокие, сделанные не без фантазии шкафы с дверцами. Айнеке уже видела что-то подобное, много лет назад — когда жила в доме наставницы.

Точно такие же, как сама Айне их прозвала, «домовины» скрывали в себе кучу разных вещей. От хитро развешанных платьев, до упрятанных в деревянные «соты» свитков. Позже, уже на воле, мавка предпочла хлипким домовинам самые обыкновенные сундуки.

Мысли прервал Искор. Он замер, прислушиваясь. Бесцеремонно вырвал руку — тонкие пальцы вцепились в посох. Лёгким движением плеча волхв отодвинул мавку за спину.

— Если хочешь уйти отсюда — ничего не трогай, — буркнул он, не оборачиваясь.

Волхв указал посохом в дверной проём.

— А ты, если хочешь жить, выходи. Не то шарахну молнией.

В темноте проёма мелькнуло что-то светлое.

— Давай, поспешай, — повторил Искор. — Мне совсем не улыбается вылезти отсюда через сто лет. Сама знаешь, как здесь течёт время.

Скрипнул песок — на каменный пол ступила обутая в простенькие черевики ножка. Взгляд Айне скользнул выше, по длинному, некрашеному хлопковому платью. Надетому не по размеру — оно болталось на знакомой фигурке.

Божена удивленно хлопнула глазами. Пробежала пальчиками по толстой, теперь уже аккуратно забранной косе.

— А? — произнесла мавка.

— Я за вами... — испуганно проговорила светловолосая, нервно облизнув губы.

Искор нетерпеливо махнул посохом.

— Шла, да-да, это и ежу понятно, — холодно сказал он. — Брось нож.

Девушка выставила вперёд открытые пухлые ладошки.

— Искор...

Айнеке могла поклясться — лиса на оголовье оскалила деревянные зубы.

— Нож, — с нажимом произнёс волхв. — Я начинаю думать, что ты хочешь нас задержать, Божена.

Мавка осторожно тронула волхва за плечо. Искор вздрогнул. Но взгляда от светловолосой не оторвал. Напрягся даже сильнее прежнего.

Морок? Наваждение? Айне моргнула для верности — раз волхву удалось отвести ей глаза. Но тогда всё было иначе. Но будь тут настоящая Божена, стал бы вставать в позу? Или впрямь сошел с ума? Или задумал что-то нехорошее?

Лисьи глаза сверкнули огнём. Божена испуганно пискнула. Как-то, на удивление ловко, махнула ручкой. Прямо пред её носом, из воздуха, появился нож. Мгновение он висел в воздухе, после чего со звоном упал на камни.

Трое стояли, молча глядя друг на друга.

— И что теперь? — разочарованно произнесла Божена. Девушка не казалась больше испуганной. Скорее раздраженной. — Дашь мне сказать, или натравишь мертвецов, а?

Искор мотнул головой себе за спину.

— Ты отведёшь меня прямо к нему. К виллу. Ты поклянешься, что дорога будет самой короткой. Что не причинишь вреда ни мне, ни Айнеке. Ни себе. И что будешь молчать, пока я сам не отменю это обязательство. Клянешься?

— Клянусь.

— Веди.

Божена гордо задрала подбородок. Обожгла Искора презрительным взглядом. Но зал пересекла по дуге, опасаясь приближаться к волхву. Девушка, быстро шлёпая черевиками по камням, направилась к глухой стене. Айне открыла было рот, чтобы предупредить — мало ли чего сделалось со зрением. Но Божена только махнула рукой, словно отгоняя комара. Мир дрогнул. На месте стены образовалась арка.

Посох легонько ударил замершую мавку пониже спины. Айне испуганно подпрыгнула. Метнулся к потолку тихий вскрик.

— Не отставай, — буркнул Искор, проходя мимо.

Момент, когда можно было отреагировать, достойно порядочной девушке, был упущен. И Айне, на дрожащих от волнения ногах двинулась следом.

Зала сменилась узким, наполненным голубым светом, коридором. Вдоль стен вился сложенный из камушков узор — бесчисленные оттенки синего сплетались, образуя волны, водную толщу под ними.

Там, ближе к полу, метались, сверкая чешуёй, рыбки.

Айне удивленно моргнула. Волны двигались. Рыбы плавали. Вращали круглыми, без единой мысли, глазами. Хлопали жабрами.

То, что мавка приняла за искусную мозаику, на деле оказалось живым, подвижным камнем.

Мгновение восторга сменила тревога: рыбы замечали гостей. И, не отставая, плыли следом. Их становилось все больше и больше — из каменных глубин к стае прибивались сородичи.

— Искор, — шепнула мавка.

Волхв никак не отреагировал. Деревянно постукивал посох. Шлёпала кожа черевик.

Рыбы заполонили стены так, что стало не видно воды — коридор залил беспокойный серебряный свет, отраженный от чешуй.

«Буду смотреть на потолок», — решила мавка.

Каменный свод украшали простоватые квадратные люки — сквозь них-то и попадал в коридор дневной свет. Айне улыбнулась. Солнце. Хоть что-то родное. От него и она, и её сестры берут силу.

Люди, бывает, и луне радуются. Не от большого ума: им, как мавкам, только солнце друг да опора.

Улыбка погасла, ровно как и вспыхнула. В некоторых люках виднелось звездное небо.

Айне с ужасом поняла: случится страшное. То, чего быть в природе не должно. Еще чуть-чуть, и брызнут из глаз слёзы — что может быть постыднее?

Мавка шмыгнула носом.

— Айнеке, с кем к тебе пришла Божена? Ну, в тот день, когда она рассказала про клад, — спросил Искор.

Говорил он тихо, но голос эхом отскочил от стен. Рыбы, к мавкиному счастью, испуганно порснули в стороны.

— Не знаю, — ответила мавка. Голос дрожал, но стало чуть легче. — Я не видела. Гостей всегда встречает Анешка.

— Спроваживает их тоже она?

— Нет, — начала было Айне. И осеклась.

До неё, наконец, начало доходить то, что в последнее время крутилось в голове, но так и не стало мыслью.

— Выходит, — продолжил Искор, бросая через плечо насмешливый взгляд, — провожатых ты не видела?

Айне наморщила лоб, вспоминая.

— Она... Божена то есть... сказала, что отправила охрану домой. А так во дворе я никого не видела. Ты бы Анишку на этот счет пытал, не меня.

— Угу, — фыркнул Искор.

Мавка дёрнула волхва за рукав.

— Чего ты угукаешь, филин? Говори что хотел.

— Так получилось, — вздохнул Искор, — что мы с тобой видели эту самую «охрану». Я про тех добрых людей, что разметали по бревнышку мою заимку. Так вот. Прежде чем отправиться за вами, их голова проболтался, что про тебя и сам клад им рассказала Анишка. Получается они Божену никуда не провожали.

Айне пожала плечами.

— Не они, так другие. Мало, что ли, у неё людей?

— Я тоже так подумал, — ответил волхв, — решил, что те незнакомые нам провожатые и привели «дружину» к твоему дому. А потом Божена прозрела. Вместе с ней прозрел и я.

Божена остановилась. Резко повернулась к Искору — на лице девушки застыло полное отчаяния выражение.

— Дай ты ей слово! — буркнула мавка, выглядывая из-за волховьей спины.

Волхв только отмахнулся:

— Рано. Прежде всего, Айнеке, ты должна кое-что узнать. А именно: чудес в природе несчетное количество. Только внезапные прозревания их число не входят. У любого «чуда» всегда есть основания, что лишает их статуса «внезапности». Понимаешь?

— Нет, — честно ответила Айне.

— Чтобы проклятье слепоты было снято, его сначала нужно наложить. Но если не было никакого проклятья, то и снять ничего не получится. Если слепого от рождения человека и можно вылечить, то займёт это годы. Говоря по правде я не знаю, возможно ли это.

Айнеке кивнула.

— Все зависит от случая. Но ты прав. Лечение требует времени. Всегда.

— Конечно. Так устроен мир. На Божене нет никакого проклятья, можешь мне поверить.

— Можешь поверить и мне. Она слепая. А теперь зрячая. К чему это всё?

Искор ухмыльнулся в усы.

— К тому, — ответил он, — что видеть можно не только глазами. Через поводыря, например. Я думаю, что Божена пришла к тебе одна. При такой-то охране — разумный поступок. И если кто её сопровождал, так мороки. Чтобы разговоры не пошли. Раньше времени. Что до поводыря... на его роль отлично подойдёт дух. Вилья, к примеру. Вообще они очень сговорчивы, за плату. Охотно заключают с людьми сделки... другими словами, Айнеке, перед нами — ведьма.

Мавка удивленно посмотрела на Божену. Девушка стояла, потупив взор. Пальчики теребили ткань платья.

Все верно. Ну откуда у внезапно прозревшего человека такие повадки — опускать глаза? Тем более, если всю жизнь ходил во тьме. Да и — сама могла бы дойти умом! — первые дни прозревший ничего, кроме жгучего света видеть не должен.

И все в мире, абсолютно все, должно видеться чужим. Новым.

Божена, конечно, удивлялась. Очень убедительно, но все-таки Айне её раскусила бы. Как только привела мысли в порядок.

Слишком уж много навалилось разум — как сохранить при этом чистоту ума?

— Хотя здесь я не прав, — продолжил Искор. — Ведьмами стоит звать тех, кто удачно заключил договор. Немногих, кто хитростью, или чем иным подчинил себе духа. Приметам верить не стоит. Для того чтобы стать ведьмой, не нужен дар. Достаточно наглости, уверенности и невежества. Все они заканчивают одинаково — в рабстве у вильи. Вот и Божена, желая, возможно, прозреть, попалась на вильин крючок.

Светловолосая замотала головой, умоляюще смотря на Искора.

— После того как мы нырнули в Навь, дар обострился. И наша ведьмочка стала видеть лучше. А может быть и нет. Просто проболталась, к примеру. В любом случае, вилья держит её на поводке. И назначенная за свободу цена — моя голова. У лягуха на меня зуб. Не знаю от чего, да и знать не хочу. Дух помог разыграть историю с кладом, в надежде, что я куплюсь. В целом так оно и вышло.

Пальцы мавки ухватили запястье Искора.

— Идём отсюда.

Волхв улыбнулся.

— Я успокою духа. Сниму Божену с крючка. И мы пойдём домой.

Айне закусила губу.

— Надо бы её бросить тут, — прошептала она, смущенно опуская глаза. — Только, Искор...

— Любовь, это самое великое волшебство, Айнеке. Потому ты и пошла со мной. Потому-то мы и победим.

Божена завыла, топая ножкой. Искор мазнул по ней взглядом. Загадочно улыбнулся.

— Что с моей любви? Я не ведьма. Не волхв. Не князь с дружиной.

Она ждала, что Искор возьмёт за плечи. Проникновенно заглянет в глаза. И скажет что-то вроде «у тебя есть то, чего нет у целого войска», или «в тебе сокрыты невиданные силы». Это была бы самая простая, но такая красивая неправда.

— Ты, — произнёс волхв, отворачиваясь, — отвлечёшь его внимание. Мне хватит удара сердца. Идём, если готова.

И Айне пошла.

******

В назначении крохотной — по сравнению с первой залой — комнатке сомневаться не приходилось.

Кабинет.

Вид он имел холодный, и немного помпезный. Каменные стены и пол украшала удивительная мозаика. Тонкие колонны зеленого от времени влаги мрамора покрывала вязь алого плюща.

Листочки едва подрагивали на крепком сквозняке.

Прежде Айне с лёгкостью читала посылы интерьера. Чаще мавке приходилось видеть сбивчивые попытки хозяев рассказать о том что «все у нас хорошо, и сыто-богато-здорово, а будет еще хорошее, сытнее, богаче». Но попадались исключения.

Таковое ей открылось сейчас.

«Я не-человек. Очень важный не-человек, возможно, самый умный, пусть не самый значительный».

«Нечеловечность» хозяина мавка поставила под сомнение. Очень по-человечески взлезать в нечеловеческую шкуру.

Но вкус хозяин имел: в самом центре потолка архитектор проделал огромную дыру. Из неё лился неестественно-яркий свет. Падал на заваленную бумагами столешницу, обрисовывал массивные, выполненные в виде змей, ножки старой бронзы.

Из мебели, помимо стола, имелся еще и стул. Его, вместе с хозяином, скрывал плотный мрак.

Никакого суетного человечьего мельтешения. Творческий бардак и храмовый аскетизм.

— Чего морщишься? Мавке, я вижу, нравится, — произнёс хозяин. Голос остался прежним: чистым, не поломанным — мальчишеским.

Искор оперся о посох. Вздохнул.

— Вообще, я устал и хочу спать, — сказал он, — но так да, паршиво живёшь. На твоём месте я устроился бы уютнее.

— Радуйся, что не на нём.

Волхв улыбнулся. В луче света появилась детская рука. Короткие пальчики сжимали перо. Кончик его что-то начертал на бумажном листе. Без того исписанном.

— Ай–не-ке, — по слогам произнёс хозяин. — Наивное и чистое дитя.

Мавка фыркнула.

— Не смей спорить! Ты, Ай-не-ке, блуждаешь в темноте. Все блуждают, да. Но ты не все. Тебе особенно не повезло. Знаешь почему? В темноте ходят волки. У них нет глаз, но есть нюх и о-о-о-чень чуткие уши. И Айнеке, некрасивая девочка с красивым именем, напоролась на них дважды.

Хозяин приподнял перо над бумагой. На кончике повисла жирная черная капля.

— Первый раз тебя поймали ведьмы. И некрасивая девочка стала красавицей. Второй раз, когда встретила Искора. Знаешь, чем он промышляет, мавка? Не знаешь, это ясное дело. Кабы знала — имела б разумение, почему ты... доблуждалась.

Айне бросила на Искора вопрошающий взгляд. Волхв стоял не шевелясь. Прерывать духа в его планы явно не входило.

Похожая мысль посетила и хозяина.

— А чего ты молчишь, белобрысый? — зло спросил он. — Дашь закончить?

— Дам. Секретов у меня нет. А если и есть, не по твоему они уму.

Детская ладошка сжалась в кулачок, сминая перо.

— Ну так слушай, Ай-не-ке. Твой «волхв» заживо ест наших сестёр и братьев. Он этим живёт. Разделывает одарённых как мясник быков на бойне. Отделяет духа от души, такое вот ремесло. И все бы ничего. Но духа позже, он приращивает к новой душе. Только за деньги. Есть у тебя к нему теперь симпатия?

— Тебе не должно быть дела до моих симпатий, — буркнула мавка.

Но все-таки сдвинулась на шаг в сторону от волхва. Искор продолжил буравить взглядом темноту.

Хозяин подался вперёд. Свет заиграл на светлых, непослушных кудрях. Выхватил округлое детское личико — что было бы вполне мило. Не будь на мордашке пары огромных жабьих глаз.

Они будто светились изнутри, как горит на солнце янтарь.

Мальчик хищно оскалился.

— Нет, нет, нет, — проговорил он. — Ты не поняла. Волхв прикрывается твоей влюблённостью, как щитом. Он прикрывается тобой, Айнеке. Поставил тебя в очень неудобное положение — между молотом и наковальней. Тобой пользуются — это не приходило в голову? Знаешь, что делают со щитом, когда тот приходит в негодность? Его выбрасывают.

По телу пробежали мурашки. Айне отступила — глухо стукнуло в тишине копыто.

— Я пришла сюда не из-за волхва, — неуверенно произнесла она.

Дух медленно развел руками. Скорчил удивлённую гримасу.

— Твой друг, — продолжил он вкрадчиво, — делал страшные вещи. Да. Однажды он развоплотил мавку.

Айне облизнула губы.

— Ты врёшь. Это невозможно.

— Мне веры нет, да. Я всего-то сижу тут, в норе и пишу книжки. Спроси у того, кто убил мою собаку, вломился в мой дом. Ему веры больше.

Девушка посмотрела на Искора. Тот не отрывая взгляда, кивнул.

— Что? — прошептала мавка. — Но...

Громкий хлопок заставил тело вздрогнуть. Мальчишка, довольный произведённым эффектом, еще раз хлопнул в ладоши. Оскалил мелкие зубки.

— Вот и нет, — вкрадчиво проговорил он, — больше у тебя защиты, Искор.

За спиной тихо заскулила Божена. Девушка вцепилась пальцами в плечи мавки, с силой потянула на себя. В голове промелькнула мысль, что нужно защищаться, хоть как-то. Но мышцы не слушались. К счастью светловолосая и не думала причинять вред. Она оттаскивала подругу дальше от волхва.

— Как?! — крикнула Айне.

Искор бросил на неё короткий взгляд.

— Вот так, — ответил он, приподнимая левую руку.

Мальчишка, ойкнув, начал приподниматься над столом. Вслед за движением кисти. Жубьеглазыопал в луч света, и Айне увидела, что мальчик одет в лёгкую, без рукавов накидку

Волхв, что-то шепнув, сжал пальцы в кулак — мальчишку будто сдавило невидимой силой. Ткань смялась, из тощей груди вырвался жалобный сип.

— А затем, — произнёс Искор, распрямляя пальцы, — вот так...

Дух выпучил глаза.

— Так нельзя! — крикнула мавка.

Попыталась рвануться вперёд, но Божена держала крепко. Волхв устало посмотрел на девушек.

— Значит, можно решать за детей, кем им быть? И принимать результат как данное?

Айне молчала, закусив губу. Они просто спасут Божену. Все остальное — потом.

— Знала бы ты, сколько хорошеньких девочек он замучил. Заманил в воду, утопил. Обещал, что сделает их прекрасными русалками...

— Так они ими и становились, — просипел дух, извиваясь в двух локтях над столешницей. — Прекрасными русалками!

— Прекрасными они были до твоего появления. А навью делались уже после.

Взгляд мальчшки сделался почти человеческим. Напуганно-затравленным.

— Эй, эй, Искор, — заорал он, — опомнись, э! Это было давно, помнишь? Мы об этом говорили! Я больше так не делаю!

— Ты смеешь меня укорять в убийстве Ниёлы, — с уже различимой яростью в голосе произнёс Искор. — Она тоже любила дурить головы. Как ты!

Мальчишка задёргался сильнее, пытаясь вырваться. Тело, словно на верёвке, закрутилось вокруг невидимой оси. И духу то и дело приходилось выворачивать голову, чтобы поймать взгляд Искора.

— Она была редкой сукой, — крикнул он, — Искор! Послушай! Я б её сам прибил, выпади такая оказия... О-о-о! Придурошный, оставь меня в покое!

Пальцы духа разжались. В серебристом потоке света кувыркнулось смятое перо. Оно падало жалко, стремительно, как и должно падать мятым перьям.

Но что-то здесь было не так. Увлеченный Искор ничего не заметил. Но от Айне не укрылось ни падение, ни то, что пёрышко зависло над бумагами. Словно поддерживаемое бьющим снизу потоком воздуха.

Перо бешено вращалось, разрастаясь на глазах в крупный комок пуха. Айне открыла было рот, но поздно — комок сорвался с места, и, бесшумно хлопая крыльями, рванулся к волхву.

Мавка успела разглядеть совиные глаза — блюдца, растопыренные когти.

Время растянулось. Такое с Айне бывало, когда приближалось что-то опасное. И неизбежное. Не будь этого странного выверта времени, для мавки всё сложилось бы в непонятное мельтешение.

Искор перехватил посох двумя руками. Выгнулся дугой — и оголовье посоха на бешеной скорости ударило сову в брюхо. Птица, удивлённо ухнув, отлетела в темноту.

Сила, держащая мальчишку, отступила. Словно веревку подрубили: мелькнули в воздухе ноги — лоб жабьеглазого со стуком встретил столешницу. И тут же, не чуя боли, вскочил на коротенькие ножки. Встал в угрожающую позу, разводя в сторону руки с растопыренными пальцами.

Из тьмы с клёкотом вылетела сова. Она метила когтями в лицо волхву — но Искор снова взмахнул посохом, и несчастная птица, теряя перья, отскочила от оголовья. И, описав дугу, ударила мальчишку в грудь.

Дух попытался отбиться от «подарочка» руками. Сова же, радостно ухая, набросилась на лёгкую добычу. Взметнулись обрывки ткани, вперемешку с перьями. Мальчишка крикнул что-то, но голос потонул в птичьих воплях.

Сова взмывала к потолку, чтобы с силой обрушиться на противника. Ловко уворачивалась от бестолкового мельтешения рук.

Очередная атака заставила мальчишку попятиться — ступня опустилась мимо столешницы. Жабьеглазый рухнул на пол, проворно отполз в темноту.

Искор, впрочем, недолго справлял триумф.

Тяжеленный стол, до этого недвижимый, мелко затрясся. Будто под невыносимым весом изогнулись бронзовые ножки. Та, что ближе к волхву, неуверенно «пощупала» камень под собой. Затем то же движение повторили и другие змейки.

Стол начал двигаться. Осторожно, неуверенно. Но каждый новый шаг давался мебели все проще. И уже через три локтя шаткого пути стол рванул с места. Мелко перебирая ножками, он понёсся на волхва.

Без труда сбил его с ног — Искор кувыркнулся через столешницу. Но мозаику пола опустился дождь из бумажных листков. Вторую атаку парень встретил подготовленным, и стол, уже галопируя, пронёсся мимо.

Воздух звенел от грохота металла по камню, безумных воплей ночной птицы и звонких детских криков.

Не то чтобы Айне часто приходилось фантазировать на тему волшебных битв... но по её представлениям они должны протекать иначе.

Оглушительно грохнуло — неспокойная мебель, снова пролетев мимо Искора, впечаталась в стену. В кругу света сидел мальчишка, прижимая коленями сову. Дубасил птицу кулачками, перекрикивая возмущенный ор:

— Я! Тебя! Такой! Не! Создавал!

Сзади, хныкая, прижималась тёплой грудью Божена.

Стол, наконец, разгадал нехитрую тактику волхва. Проносясь мимо, он ухитрился поставить Искору подножку — парень рухнул на пол. Но, падая, в ответ ударил посохом. Бронзовые «ноги» мебели разом изогнулись, отделились от столешницы.

Каменная плита отлетела на шаг, ударилась углом об пол. Разлетелась в мелкое крошево.

К потолку взвилось облако пыли. Раздался отвратительный металлический скрежет — из бурой пелены выползли четыре крупных змеи. Они задержались было возле Искора, но волхв молча указал посохом в сторону духа. И змеи поползли дальше, повинуясь неслышимому приказу.

Под животами сверкали искры, блестела чешуя. Зрелище получилось впечатляющим.

Оборвались совиные вопли — на полу осталась только горста пуха.

— Когда ты научился чаровать металл? — спросил мальчишка, с любопытством глядя на змей.

— Только что. От тебя.

Дух, пуча глаза, зашипел. Тёмные, гибкие тела начали терять скорость. Движения сделались дерганными. Между темно-зелёных, почти чёрных чешуек проступило рыжее свечение. Оно быстро разрасталось, поглощая искусно выплавленные очертания.

Змеи одновременно, всего в половине шага от цели, упали на камень пола. Растеклись медного цвета лужицами.

— Интересно, — буркнул дух. — Ута до такого не доросла.

— Спасибо.

— Я ей не скажу. Понимаешь, угрозы от тебя никакой. Ты ленивый вахлак, таким и помрёшь.

Искор взмахнул посохом. Затем еще. И еще. Дерево с гулом рассекало воздух, но кроме этого не происходило ничего.

— Да, очень и очень интересно, — произнёс дух. Он упёр кулачки в бока. — Это меня точно бы извело. Что и расщеплять нечего. Наверху, в Яви. Эх, Искор, Искор... ты меня недооцениваешь, и это уязвляет.

Пол больно ударил по копытам — девушки ухватились друг за друга, едва устояли. Волхв же не устоял. Того хуже — провалился по пояс, будто в зыбкую трясину. Камень сомкнулся на бёдрах, сковал кисти.

Мальчишка, всё так же смешно пуча глаза, вразвалочку подошел к тщетно дёргающемуся Искору. Теперь головы волхва и духа оказались на одном уровне.

— Ты прост, как топор, — буркнул парень. — Тебя уязвляет мой рост. Ты слаб до женского пола. Твои мысли, а, следовательно, и действия, не перешагнули за порог отрочества. Другими словами, ты скучное животное.

— Зато в своих владениях я — почти что бог. Так что все твои...

Дух поводил пальцем в воздухе, силясь подобрать нужное слово.

— ... хитрости, как, простите девушки, пердёж в болото. Ты побеждён. Хочешь пророчество напоследок? Тебя погубит любопытство. И щегольство.

— Оставь пророчества для малограмотных фанатиков и стариков.

Дух отшатнулся, будто на него помоями плеснули. Скривил недовольное личико.

— Кощунство! Девы, посмотрите! Тут волхв не верит в пророчества! А вы-то хоть верите?

Айне сделала шаг назад, рывком отодвинула за спину Божену. Наблюдать за духом, со стороны, было страшно. Но куда страшнее становиться объектом его внимания.

Жабьи глаза смотрели, не отрываясь. Мавка осторожно кивнула.

Дух зашелся тонким детским смехом.

— Напрасно! — произнёс мальчишка. — Нету в мире ничего предопределённого. Но есть одна вещь, о которой стыдно не знать, девочка. Камень Алатырь. Он стоит, вроде как, в центре мира. Там где прежде стояло Древо. А оно стояло, Ай-не-ке. Это не сказки. Вот на этом камне писали свою волю боги! На нём пишут вильи! И кое-кто еще.

Мальчишка проникновенно глянул за плечо Айне.

— Те, кто не заключил договора с духами, пишут на нём. Изъявляют волю. От Божьей воли меняется мир. Содрогается твердь. От воли поменьше — меньшие колебания. Они малозаметны, но многим достаточно и этого. Тем более что душевлённым, вроде Ай-не-ке такое могущество и не снилось. Мне тоже. Да, милая мавка, мы с тобой — семена одного древа. Хоть я во тьму раз тебя сильнее, многое бы отдал за возможность изъявлять волю Алатырю. Но это противоречит нашей природе. И вовсе не противоречит природе Божены. Даже способствует! Мы с тобой знаем немало секретов...

Короткие пальчики коснулись подбородка. Мальчик скорчил задумчивую мину.

— Ладно. Я знаю немало секретов. Ты — мало. Но люди нам с тобой завидуют. Они заставляют служить себе. И жестоко разочаровываются, когда секреты заканчиваются. Как Божена, например. Мы, дорогая Ай-не-ке, попались в руки светловолосой бестии. И бестия эта хочет научиться изъявлять волю Алатырю. Что будем делать?

Божена замычала.

— Я не понимаю, о чем ты говоришь, — сиплым голосом ответила мавка.

— Ой, нет! Ай-не-ке! Прекрасно понимаешь! Ты пала жертвой красоты, как и я. У красоты высокая цена. Ты платишь собой — иначе что тут бы делала? Я заплатил предложением. Есть у меня такой талант, расширять границы человеческих возможностей...

Искор фыркнул.

— Он заманивает симпатичных девчонок в омут, после чего те делаются русалками. Мальчику льстит, когда возле него вьются красотки. Только, как метко наш друг выразился, тут случается «противоречие природы». Русалкам природа позволяет много чего делать, а ему — нет. Делалка не успела отрасти.

Жабьи глаза уставились на волхва. Тот судорожно вздохнул.

— Закрой рот, делатель. Иначе... иначе...

— Умрёшь раньше времени, — пробормотал Искор, кривясь от боли.

— Да! То есть — заткнись. И не встревай.

Он сложил пальцы на груди. Молча постоял, перекатываясь с пятки на носок.

— Уговорил я её стать русалкой, — буркнул он, наконец. — Вот ты бы, Ай-не-ке, согласилась бы ею стать?

Айне ответила без колебаний, ни на что особо не рассчитывая:

— Да.

Любая девушка, будучи еще девчонкой с более-менее развитой фантазией, мечтала стать русалкой. Свободной, могучей повелительницей вод. Чья красота не просто несравненна — она не увянет никогда. Руслке бы не пришлось думать о том, как уплатить налог к концу лета. Как не отвадить от своего ремесла людей. Как не зачернить репутацию.

К русалке люди сами выстраиваются в очередь. И она не зависеть ни от чьей воли. Хотя бы потому, что запросто может навязать свою волю.

— Рад, что мы понимаем друг — друга. Но тебе, это, скажу сразу, не дано. А вот из Божены получилась бы русалка такая, что ух! И потому мы заключили с ней договор. Если я делаю её русальей — она служит мне n лет. Если этого не случается — я ей.

Айнеке улыбнулась. Глубоко вздохнула, расправляя плечи.

— Божена, счастье моё, — сказала она. — Пусть эта жаба отпустит волхва, отсыпет серебра, и мы пойдём домой.

Дух непонимающе, с долей разочарования уставился на мавку.

— Ты казалась такой умной девчонкой, — произнёс он.

— Что не так? Божена не сильно похожа на русалку. Хотя зрение ты ей вернул. Она, видно, обвела тебя вокруг пальца, и теперь ты должен...

Мальчишка подмигнул мавке. И гримаса эта Айне очень не понравилась.

— Верно, эта хитрая жопа меня обдурила. Есть один момент... впрочем, тебе о нём знать не обязательно... важно тебе знать то, что ей вовсе не нужно серебро. Ей сразу же захотелось стать волхвицей! Захотелось править! Понимаешь? Тебя обманули.

Айнеке пожала плечами. Страх отступил. Его место заняло почти безумное веселье.

— И какое тебе дело? Этот вопрос мы с ней как-нибудь решим. Давай. Делай её волхвицей.

Божена нежно прижалась к её локтю.

— Я не могу.

— Не дури нам головы. Можешь — не можешь, уже не наши проблемы. Найди того, кто может...

Айнеке невольно посмотрела на Искора. Тот невесело ухмыльнулся.

— Я не могу не выполнить приказа, — повторил мальчик. — Это равносильно смерти. Я сказал, где искать того, кто может. И вот он, наш герой!

Волхв устало закрыл глаза.

— К сожалению для всех здесь собравшихся интриганов, это не в моей власти. Это ни в чьей власти из ныне живущих, Божена. Можешь говорить.

Девушка вышла вперёд. Посмотрела на мавку виновато.

— Но... Искор, — пробормотала она. — Мне очень надо.

— Зачем?

Божена вздохнула.

— Я сделаю мир лучше. Раб сказал, что ты не родился... таким.

— Верно, — улыбнулся Искор, — я побывал в Нави. Все молодые волхвы там побывали. Что такое «Навь», ты видела памятным утром. Но учти, ты не видела и малой толики всего кошмара. После того как ты спустишься туда живой, тебе нужно будет заслужить право быть... м-м-м... волхвицей. И вернуться. Живой. Последнее, наверное, самое сложное.

Божена стояла, размышляя. Пальчики теребили косу.

— Хорошо. Я готова.

— Не готова, — буркнул волхв. — Никто к такому не готов. Больше того, «такое» не повториться уже никогда. Можешь мне поверить.

— Он, — хихикнул дух, — собственноручно прибил ту единственную, кто знал секрет. Как живому погрузиться в Навь. И даже если бы ты приказала мне туда метнуться, и привести Ниёлу — я бы метнулся. Но никого не привёл, и бездарно помер. Потому что мавки не попадают в Навь. Они просто умирают. И всё. Дай мне свободу, и мы разойдёмся с миром.

Божена мотнула головой — толстая коса хлестнула по бёдрам.

— Размечтался. Теперь у меня есть волхв. Вместе мы что-нибудь придумаем, и уж ты будешь лапочкой. Сделаешь всё, что я скажу. Так?

Дух гаденько улыбнулся.

— Если ты меня не отпустишь, — мурлыкнул он. — Я убью твоего волхва.

Маленькая ладонь сжалась в кулачок. Искор зашипел, как шипели недавно бронзовые змейки.

— Приказываю его отпустить! — крикнула Божена.

Но дух продолжал улыбаться. И отпускать волхва явно не собирался.

— Он на тебя напал, — обреченно проговорила девушка. Обернулась к Айне, и быстро — быстро затараторила: — Мы договаривались, что Жаб может себя защищать ото всех, кроме хозяйки. Айне, ты же умничка, придумай...

— Отпусти меня, или я прибью твоего волхва, — с нажимом повторил дух. — Я даю тебе времени на три удара сердца, сисястая.

Лицо Божены застыло. Она молча уставилась на мавку.

— Раз...

Искор дёргался, как дёргается угодивший в капкан заяц.

— Два...

Айнеке широко замахнулась. Ладонь с хлопком ударила Божену по лицу.

— Ты что же, — прошипела мавка, хватаясь за ворот платья. Затрещала под пальцами ткань, — сдурела?!

— Хорошо! — крикнула девушка, невольно хватаясь за покрасневшую на глазах щёку. — Отпусти нас! Троих! И ты свободен!

Дух широко развёл руки. Улыбнулся.

И отвесил прощальный поклон.

******

Случилась буря.

Деревья в Черном Лесу трещали, гнулись к земле. Ливень вспенил воду в реке, ветер поднял волны, выше человеческого роста — и та вышла из берегов. Унесла беспечно брошенные на берегу лодки, перевернула пузатые купеческие баржи.

Вскипела грязь на улицах, разъехались брёвна мостовых.

Темноту прорезали частые вспышки молний — в белых сполохах виднелся дождь, поднятый ураганом сор и разорванные стихией крыши многих домов.

В конюшнях ржали, били копытами перепуганные лошади. Жалобно мычал в стойлах скот.

Горожане прятались в погребах и клетях. Молились, вздрагивая от пробирающего до костей грохота грома.

Явь неистовствовала. Но эта ярость не шла ни в какое сравнение с другой стихией — женской яростью. Её течение и последствие имел несчастье наблюдать Искор. В самом эпицентре. Усадьбе, где провела всю жизнь амбициозная слепая девушка по имени Божена.

А если точнее — гостевой зале.

— Во всей яви не найдется срамного слова, какое бы тебе подошло! Стервь, дрянь, сукин сын! Ты смеешь здесь сидеть! Со мной одним воздухом дышать! Гнусь! Мерзота!

Бешено колотили в окна неподвязанные ставни. Крики Божены тонули в густом, сотрясающем твердь громе.

— Успокоиться, мавка?! Да ты посмотри на него, посмотри! Клянусь, я сниму последнее, но найму таких душегубцев, что выковыряют его хоть из Нави, хоть из упырьевой задницы! Попомни мои слова, Искор — тебе...

Гром! Грохот! Ужас.

Нав лежал в углу бесполезным доспехом. Сейчас, когда в небе царит стихия первородного огня мертвецам лучше не появляться среди живых.

Божена ходила по зале, размахивая неведомо где найденным поленцем. Она то и дело подходила к столу — в эти опасные моменты Искора отделяла от рукоприкладства только кадка, доверху наполненная водой. Волхв не терял лица. Сидел, молча скрестив на груди руки.

Любовался фигурой светловолосой — намоченная ливнем ткань платья этому вполне способствовала. Бросал украдкой взгляды на мавку. Божена выдала ей сухое платье, но то впору не пришлось, и потому так же мало что скрывало.

Сама хозяйка переодеться не успела. Искор не стал тянуть кота за хвост, и вывалил на несчастных девушек правду.

— Предатель! — кричала Божена. — Скудоум! Насильник! Тебя четвертуют на площади, не поможет колдовство. О! Видят Боги, когда тебе отрубят хозяйство, я буду смеяться.

Искор промолчал. На площадях не четвертовали уже лет двести.

— Если ты заткнёшься, — крикнула мавка, — то, может быть, мы узнаем, чего он хочет! Не просто же так себя выдал!

— Хо-о-о-чет?! Ну и чего же «он» хочет, а?

— Спать, — честно ответил Искор.

— Пусти! Пусти, чтобы я его убила!

Гром грохотал. Ставни перестали стучать — их сорвало и унесло ветром. Искор дремал.

— Волхв! — взмолилась Айнеке, перехватывая вопящую Божену. — Она раскроит тебе голову! И я даже не подумаю её зашивать. Зачем это всё? И зачем ты приволок эту упырьеву кадку?

Искор молчал.

Божена рыдала.

— Айне! Пусть он уйдёт! Пусть его смоет дождь, гром разразит. Не хочу видеть сволочь в доме.

— Я уйду, — ответил Искор. — Прямо сейчас, если хочешь. Но когда отгремят громы, к тебе завалится толпа разъяренных горожан. Они спросят, почему после твоего исчезновения в лесу громыхало. И почему потом на город обрушился ураган. Что ты им ответишь?

Девушка закрыла лицо ладонями. Опустилась на пол.

— Убийца! Тать! Ты убил всех, кто мог меня защитить... теперь

я одна...

Айнеке опустилась рядом. Обняла дрожащие плечи.

— Не перегибай палку, дурочка. Подумай, ты сама эту кашу заварила. И потом, смотри, ты не одна. Нас аж, — Айне умолкла на мгновение, — четверо нас, в общем. Три с половиною.

Мавка обеспокоенно посмотрела на Искора.

— Ты заколдуешь толпу? Сумеешь?

— Нет, конечно. План такой. Божена осыпет вече серебром, город восстановят, и все понемногу забудется.

Всхлипы светловолосой переросли в вой.

— Искор, — зло процедила мавка. — У неё нет денег. Она не успела стребовать их с жабьеглазого. Да, надо быть полной дурой, чтобы так... распорядиться... возможностями. Но делать — то что?

— Я жду, — тем же тоном ответил волхв, — когда кончатся истерики. Вы сядете за стол. И всё поймете.

Успокоить Божену удалось. Усилия мавки, к этому приложенные по оценке Искора давно перевалили за десять мешков, набитых золотом.

Девушка, хлюпая носом, сидела, бездумно пялясь на отблески всполохов, пляшущих в кадке. Айнеке ждала, опершись о столешницу локтями.

— Итак, — сказала она, — ты сговорился с этим... Жабом.

— Не сговорился, — качнул головой Искор. Заключил договор. Намного раньше, чем договорился с вами. Это не был договор крови — я не заключаю сделок с духами. И вам впредь не советую. Но договор слова я мог себе позволить. От меня требовалось спасти духа, и я его спас. Кстати, зовут его не Жаб, а Бреага...

— Вот уж, — фыркнула мавка, — важное знание.

Сказала — и тут же осеклась. Поняла. Обдумала. Сделала выводы.

— Покуда вы знаете его имя, он не сможет вам навредить... напрямую, — пояснил волхв. — Счет я выставил высокий. К тому же, когда вы появились на моей заимке, уже поздно было что-то менять. Мы договорились с Бреагой о поединке. Который я, конечно же, проиграю. Божена должна была выбрать между моей жизнью и властью.

Искор умолчал о том, что это был выбор между властью и властью. Оставить себе духа. Или волхва.

Кажется, Айнеке поняла ситуацию без лишних слов.

— Тогда зачем ты рассказал о том, что стать волхвом... невозможно?

— Чтобы показать Божене, что в ней человеческого больше, чем она думает.

Айнеке покачала головой. Черные волосы рассыпались по плечам.

— Это была никому не нужная жестокость, Искор.

— Жестокая необходимость, Айнеке. Только одни создания умудряются жить, пожираемые ужасом и ненавистью. Я говорю о навах. Можно ли назвать это жизнью? Мне кажется, нет. Божена — храбрая девушка, способная на поступки. Это значит её жизнь стоит... потраченного времени.

Мавка притворно округлила глаза.

— О! Так ты и её жизнь спасал, оказывается.

— Еще немного, и её жизнь оборвалась бы так... что нынешнее положение показалась бы завидной участью. Бреага жаден и глуп. Не жесток. Но если крысу загнать в угол... и хорошенько перед этим растравить, сама понимаешь...

— Красиво получается. И жизнью ты ради неё рисковал, и душу спас. Зерцало благородства.

Волхв поморщился.

— Я рисковал, только когда ввязался в поединок. И, как ты видишь, — он указал себе на грудь, — дух не упустил возможности мне навредить. Но убивать меня у Бреаги не было никакого резона. Даже если бы Божена меня не «спасла». Случись такое — она была бы обречена. А мы с тобой пошли бы по домам. Ни с чем.

Буря устала. Вой за окнами ослаб. Слышно было, как хлещут по двору плети ливня.

— Ну и с чем ты меня оставил, паскудник? — шмыгнула носом Божена. Она с надеждой посмотрела на волхва. — Или, все-таки... можно?

Искор покачал головой.

— У тебя была единственная возможность стать частью вилий. Но ты её упустила. Прости.

— Убейте меня, — шепотом попросила Божена. — Позора я не переживу. Вы... представить себе не можете.

Волхв рискнул податься вперёд. Заглянул в заплаканные глаза.

— Некоторую часть жизни, — сказал он, — я провёл челядином. У безумной мавки. Поверь, я могу представить все что угодно.

Айнеке вздрогнула.

— Потом все как-то наладилось.

— А, ну да, — усмехнулась Божена, убирая с лица мокрую прядку. — Боярство среди мертвецов, работа на духа, лесная ебля. Я твоему жизнелюбию завидую, парень. Ты знаешь, где взять серебро. Не тяни.

Искор провёл указательным пальцем по спокойной глади воды. Тихо, едва слышно, произнёс:

— Время оплатить услуги.

Кадка мелко затряслась. На поверхности выступили мелкие пузыри. Из тёмной глубины медленно поднялась светловолосая, жабьеглазая голова.

Айнеке испуганно пискнула. Божена молча, с размаху, саданула кулаком по детскому личику.

— И тебе привет, сисястая, — произнёс Бреага. Он будто и не заметил крепкого удара.

Искор только порадовался, что поленце так и не нашло цели.

— Золота я не нашел, — продолжил дух. — Так что возитесь с серебром. Представляете, в моём лесу был клад. Крепкий такой, хорошо заклятый. Его кто-то распроклял, но не забрал. Тёмная, видать, история.

Троица мрачно молчала.

— Ой, — хихикнул Бреага. — Видели б вы свои рожи! До встречи, Искор! Сисятая — отныне мойся аккуратнее. Ай-не-ке — моё почтение.

Сказав это, голова раскрыла рот, как перед нырком. И, подняв брызги, скрылась в деревянных глубинах кадки.

Все трое, не сговариваясь, склонились над водой.

Впрочем, никакой воды там уже не было — огромное корыто, до самого верха, было наполнено веселенько блестящими слитками серебра.

******

Все случилось так, как и предполагал Искор.

Задобренная подношениями толпа скрылась за покосившимися воротами. Волхв и мавка сидели на мокром дереве ступеней. Задумчиво смотрели, как вьются в безоблачном небе ласточки. Солнце клонилось к закату, обещая разогреть Явь завтра.

А пока терпите, смертные, холод и сырость.

Айне, мелко дрожа, прижалась к Искору боком.

— Скажи, — спросила она, — мне идёт платье?

Волхв отстранился. Пристально осмотрел мавку. Невольно задержался на подоле — ростом Айнеке превышала Божену головы на три.

— Очень.

— Закажу себе такое же. Или лучше.

По двору, поблескивая голубыми огоньками глаз, Нав. Какая-то сухонькая старушонка (как понял Искор — ключница) быстро приспособила «богатыря» к полезным хозяйству делам. Её не смутили ни доспехи, ни вполне заметный запах мертвечины.

— Закажешь себе три, — ответил волхв. — На те деньги, что я тебе выплачу. За свободу Аннишки.

Мавка усмехнулась.

— Зерцало. Твой жест никому не нужен. И никто его не оценит. Даже я. И Аннишка.

— Моей доли хватит, чтобы купить этот город. Имею право на жесты.

— Ты прав, пожалуй.

Она положила голову ему на плечо. Смежила веки.

— Знали бы люди, какие богатства тут хранятся. Их и втроём не утащить. Как распорядишься?

— Не придумал еще, — произнёс Искор, глядя, как солнце нависает над черной полосой леса. — Спрячу подальше. Кафтан куплю.

Айне звонко рассмеялась. Уткнулась носом в плечо волхва.

— Кафтан! А что на счет усадьбы? После твоей-то холупы, каково? А давай... крепость отстроим? Наймем крепкую дружину... корабль снарядим...

Она заглянула ему в глаза.

Волхв улыбнулся.

— Ты построишь крепость, — тихо сказал он. — И снарядишь корабль. Умножишь богатства. Окружишь себя роскошью. Пройдёт много лет, и настанет ночь, когда ты скинешь с тела шелка. Натрёшь кожу охрой. И уйдёшь нагой в лес. Это будет ошибкой. Но — такова твоя природа. У купца — своя природа. У меня тоже. Своя.

— То есть ты намерен смыться. И когда?

Скрипнула дверь клети. Из тёмного нутра донеслась ругань Божены. Девушка воспитывала прислугу. Привыкала к новой для себя роли. Искор уверен — голубоглазая добьётся не только боярства. Она возьмёт город в цепкие пальчики, и не отпустит даже на смертном одре.

— Через седмицу. Может две. Не знаю сколько меня здесь будет терпеть наша русалка.

Помолчали.

— Вот как, — задумчиво произнесла мавка. — Мой путь, значит, закончится в лесу. А ты что намерен делать... в итоге?

Искор закрыл глаза. Вспомнил гору слитков, мерцающую в пламени свечи. Улыбнулся.

— Выйти из леса. Но прежде... я по нему поблуждаю. Отказаться от чего-то можно тогда, когда точно знаешь — от чего отказываешься.