Пекло неимоверно. Полуденное солнце раскалило уличную пыль, листва на садовых яблонях жухла. Брёвна двухэтажного сруба Айнеке ссохлись, изошли ароматной смолой.

И последнее было утешением, поскольку жара не думала спадать уже вторую неделю.

Сама Айнеке пряталась от солнца в терпкой прохладе первого этажа. За узкими волоковыми окнами синело безоблачное небо. Скамья безжалостно впивалась в спину, ягодицы. Девушка со вздохом пошевелилась, пытаясь устроиться поудобнее, но это не помогло. Природная худоба совсем не годилась для лежания на жестких досках.

Вставать, впрочем, тоже не хотелось.

Да и куда? Под потолком висели никому пока не нужные пуки собранных луну назад трав. Все дела, связанные с работой, Айне сделала еще до засухи. А горожане, как черные, так и белые, были слишком заняты, чтобы вспоминать о болячках.

Таким летом забот у них немало: только и знай, что перекапывай с утра двор, да поливай колодезной водой брёвна. Делай что угодно, только бы не полыхнул пожар, какой как-то уже слизнул весь бревенчатый подол города.

Но, помимо дел, была у людей еще одна причина. Айне с весны знала, каким будет летом — травы подсказали. И, по глупости, твердила об этом всем гостям.

В итоге, когда её пророчества сбылись, Айне сделалась в глазах горожан ведьмой — кликушей. Очень просто стать мрачной пророчицей, когда ты мавка — да к тому же очень молодая по мавьим меркам.

Потому все гости утекли к другой мавке — травнице, постарше. Та жила за крепкими стенами детинца, на белой земле. Она не платит в казну налога, никого не боится, и, за неимением теперь конкуренции, начала драть с людей втридорога.

В общем-то Айне совсем не питает к ней неприязни. Скорее наоборот: девушка уверена, что цену за банальные зелья Ниттая задрала ради неё.

Горожане вскоре должны забыться, и снова заходить за своим «правильным» чистотелом, полынными настойками «супротив глиста» и брусничным сбором.

А пока девушка маялась без гостей, дела и каких-никаких денег.

Айне снова вздохнула. Тонкий смуглый палец начал наматывать черную прядку. Пахло зноем, травами, смолой. На мавку накатывала дрёма.

— Госпожа, госпожа! — раздался за стенкой девичий писк.

Мавка встрепенулась. Порывисто вскочила с лавки. Да так, что при высоком росте, с налёта ударилась лбом о потолочную балку. Из глаз сыпанула пригоршня искр.

— Mittа tаpаhtu, дурёха, — крикнула в ответ Айне, прижимая ладонь к ушибу. — Что случилось?

Девушка подставила свету ладонь, присмотрелась. Крови нет, слава вильям, ничего не рассекла. Но знак худой. Тревожный, чего думать, знак.

Скрипнула дверь. В комнату проснулась всклокоченная голова Анешки. Совсем еще мелкой, прыщавой холопки — её мавка купила прошлой осенью. Не пожалела ни разу, девка растёт толковая. Но вот одна особенность — создавать хаос, панику и шум на пустом месте прямо-таки выводят Айне из себя.

— Гость? Проводи его наверх, — буркнула мавка. Перед глазами еще плясали яркие круги. — Чего орать — то?

Холопка сделала круглые глаза, скрылась во тьме. Чтобы спустя мгновение снова появиться в дверях.

— Но это самое, госпожа, — громко прошептала девочка, — как же не орать — то, когда это не он вовсе, а она!

Айне молча застегнула пуговицы на груди. Под самый ворот. Быстрыми движениями распоясалась. Так, что рубаха, обнажавшая тонкие, стройные, кончающиеся копытами ноги, опала до самого пола.

Пояс вновь обернулся вокруг тонкой талии. Но так, чтобы скрыть завидную выпуклость пониже спины.

— Спасибо, Анешка. Не ори больше, твоими богами заклинаю.

Девочка, с открытым ртом следившая за манипуляциями, подлетела к хозяйке. Помогла укрыть длинные, смоляного цвета волосы под кичкой некрашеного льна, скромно расшитой бисером.

— Но госпожа, — продолжила шептать холопка так, что её должно быть, слышали в Подземье и ниже. — Как же не орать — то, когда к тебе заявилась сама эта... как бысть... слепыха!

— Божана?

— Так а я чо говорю? Божанка и пришла. Белые волосья в вот такенную, с кулак мой, косу, ростом тебе по груди едва, а все туда же! Нос вверх, будто навозом повеяло. Идёт, сиськами трясёт под шелками своими. А сиськи — кажной доброй бабе такие бы, завидно, чтоб меня громом шарахнуло по башке. И тебе пошли бы госпожа, все у тебя хорошо, ей — бо, но могло бы быть и больше. И вот вошла она, бельмами синими шарит впустую, что твой крот. Не видит ни белки. Но слышит, ух! И вот слышит она меня, и шепчет на ухо, дуй, мол, за свой этой... ну ты понела...

Мавка выдохнула сквозь зубы.

— Анешка.

— ... а ей говорю, никакая она не та мне. И не эта. А добрая госпожа. И я её люблю. Так вот, а Божанка меня за ухо хвать (больно так, ей бо!), и шепчет, что если не приведу тебя...

— Анешка!

— Аюшки?

— Заткнись, пожалуйста. Опять выпорю.

Холопка поникла. Быть вновь поротой ей не хотелось. Но эмоции от пережитого переполняли девочку настолько, что стало ясно — Анешка готова рискнуть.

— Я тебе родное имя позволила носить, — напомнила мавка, касаясь пальцами всклокоченных волос. — Будешь болтать, назову Сорокой. Хочешь?

— Да хуч жопою с ручкой, — буркнула девочка, прижимаясь к худому боку, — токма не гневись госпожа. Пугает меня эта бельмесая до усрачки, вот что скажу. Прогнала бы ты её, а?

Айне мягко подтолкнула холопку к выходу.

— Проводи наверх, — строго наказала в спину, — я разберусь.

Девочка скрылась в темноте. Послышался деревянных скрип, задорный голосок. И снова из груди Айне вырвался вздох. Неспроста лбом трюхнулась. С Божаной у мавки дружбы не вышло. Впрочем, и до открытой вражды не дожили.

Так у неё со всем городом.

Божана, не стукнуло и двадцати, осталась без отца и братьев. Но не с пустыми руками — ей отошло крупное, с каменными стенами, поместье, тридцать холопьих душ, и десяток вёрст земли за городом. А также отошли отцовы долги — за них, поговаривают, мужскую часть и посекли в одном из походов.

Семья Божаны — из житьих людей. Тех, что кровью не бояре, но налогов не платят, и владеют землей. Такие для «белых», то есть старшин, поколениями делящих городские богатства, как кость в горле. Житьи откупаются от бояр дарами, но на всякий держат при себе дружину.

И, как показала история Боженового батюшки, не зря.

Теперь же девушка (да к тому же с рождения слепая!) и мать остались без покровителей. Вроде бы как на бересте написана судьба: одной пойти в жены боярскому сынку, другой — ключницей. Тем более Божану природа, словно в компенсацию за слепоту, наградила симпатичным лицом. И сносной, хоть, на взгляд Айне, полноватой фигурой.

Но «Божанка» дала, как говорят черные люди, «шороху». Сумела удержать при юбке дружину отца. Характер у девушки крутой: поговаривают, что в её доме от духа стервозности гвозди ржавеют.

С Айне «житья девка» не сдружилась на почве крови. Мавка — это не беда, это очень даже в почете. Но Айне по крови была лесной, дикой. Со смуглой кожей и раскосыми глазами. Этого Божана, конечно, видеть не могла. Но знала (как и все человечьи знатоки), что лесные мавки — всамделишные ведьмы. Луговые, белые сестры им в подметки по части волшебства не годятся. И потому «лесавки» запросто могут свести слепоту.

Айне, конечно, не могла. Но Божана словам не верила, и потому таила неприязнь.

Мавка знала, о чем будет разговор. И потому, внутренне готовясь к скандалу, нырнула в темноту клети.

******

Божана чутьем с рождения не бедного человека выбрала самую престижную часть комнаты. Девушка, развернув плечи, восседала на резной, обошедшейся в половину гривны (а значит, в четверть стоимости всего дома) кровати.

— Жаль, что вещи не умеют разговаривать, — проговорила она мелодичным, удивительно — красивым голосом.

Если чему Айне и собиралась завидовать, из Божановых достоинств, так это голосу. У мавки он шершавый, с лёгкой хрипотцой. А этот — будто речка течет. Не речь, журчание.

— Эта кровать рассказала бы о многом, — продолжила Божана. — Мы собрали бы с тобой столько интересных басенок... по цене, ну, на два города хватило бы.

Айне раздраженно фыркнула. По мнению человечьих знатоков, в потаскушьем ремесле мавки точно такие же доки, как в колдовстве. Это было прямое, ничем не скрываемое оскорбление, какое девушка не стерпела бы и от князя.

К еще саднящему лбу добавилась злость, а вместе с ней — досада. В кровати, с самого приобретения никого, кроме неё не побывало. Хотя бы потому, что новости разлетелись бы по городу со скоростью стрижа. И Айне, в лучшем случае, разъяренные бабы выгнали бы взашей из посада. Присвоив по пути честно нажитое.

В лучшем случае.

И потому Айне держалась долгих три лета. Никому не сказала грубого слова. Посетителей мужского пола мягко разворачивала. И, видят вильи, всему есть предел. В том числе — терпению.

Айне вспыхнула. Пальцы сжались в кулаки. Она собралась сделать то, за что её лесных сестёр боятся. И боятся по делу. Другими словами, мавка вознамерилась драться.

Божана невидяще посмотрела на хозяйку. Взмахнула длинными ресницами.

— Я только сейчас поняла, какую дурь сморозила, — мягко прожурачала она. — Я к тому, что кровать сия принадлежала прежде Озмуду. А тот, прежде чем отойти в навь, был тем еще... «мудом». Но мертвец — не болтец, чего уж.

Мавка молчала.

— Про тебя я знаю — заметь, не слышала, а знаю, Айне! — только хорошее. Ты порядочная, честная девушка. Пожалуй, одна такая на весь наш славный град. И явно хочешь таковой оставаться дальше. Потому я сегодня пришла к тебе. Посмотри в окно.

Айне бросила взгляд во двор. Он пустовал — только линялый пёс дрых в тени сруба.

— Там ничего нет, — буркнула мавка.

— Вот именно, — произнесла Божена, кивая. — Охрану я отправила домой. Я пришла к тебе одна. Поскольку дело наше не потерпит лишних ушей.

Травница удивленно уставилась на Божену. Та, вопреки обыкновению, выглядела предельно скромно. Модная, по колено, рубаха полупрозрачного шелка и лёгкий плащик с латунной фибулой. Ни колечка, ни сережки.

Другими словами, девушка сделала все, чтобы не уронить достоинство, но не намекать не имущественное положение хозяйки.

— Божена, — вздохнула Айне, — я не смогу вернуть тебе зрение. Я травница. Если и есть среди мавок мастерицы, которые тебе помогут, то живут они не здесь. Не в человечьих землях. Я родилась и выросла среди вас. И ничего о ремесле настоящих мавок не знаю.

Девушка покачала головой. Белозубо улыбнулась.

— Не считай меня, пожалуйста, дурой. Я все понимаю. Речь пойдет не о моем... недуге.

Айне смолчала.

— Нас коснулась лихо, ты наверняка слышала. И я справляюсь. Пока что. Но продлится это недолго, поскольку, милая Айне, у нас в усадьбе не осталось ни кун, ни соболей, ни даже сраной белки. Говоря прямо, мне нужны деньги.

Божена выдержала паузу, о чем-то напряженно думая. Светлая кожа лба нахмурилась.

— Моя дружина скоро разбежится. А перед этим сделает сама знаешь что. Разнесет по камню мой дом, раздвинет мои же ноги, а потом ускачет в закат, поднимая тучи пыли. Мужчины по природе ненадежны. Особенно, когда у них на поясе висят мечи да сабли.

В комнате повисла тишина.

— Я могла бы, — тихо произнесла мавка. Голос её дрогнул против воли, — сделать приворот. Наш приворот, безвозвратный. Но это потребует времени. И я не могу обещать, что жених не выблюет кишки на свадьбе.

Девушка уставилась на мавку. А затем звонко, сотрясаясь всем телом, захохотала.

— Не порти о себе мнение, пожалуйста, — фыркнула она, — да и на кой морок мне нужен приворот? Хотя вариант с кишками звучит интересно. Но это будет непорядочно. Потому мы с тобой поступим иначе. Мы с тобой, любезная Айне, выкопаем клад.

Настал черед Айне смеяться.

— Мы? — улыбнулась она.

Божена, не отрывая от мавки взгляда слепых глаз, потянулась к поясу. Пальцы нащупали сумочку, открыли её. В свете окна блеснул маленький серебряный слиточек. Гривна.

— Мы, — сказала Божена. — Это — ключ. Клад заколдован. А как ты наверняка знаешь, к любому кладу нужен ключик. И вот перед нами он. Но я в волшбе — как в травах. И потому пришла к тебе. Мой батенька, будучи молодым и прытким, был ходок до походов. Одну часть нёс в дом, вторую — в лес. К счастью матушка знала и о ключе, и о лесе. Так что мы с тобою имеем шанс сделаться очень богатыми и влиятельными дамами. Айне?

Айне потерла пальцами глаза. Набрала ртом побольше воздуха, как перед глубоким нырком.

— Прости, — выдохнула она, — я не смогу тебе помочь. Я не лесная ведьма, Божена. И ничего не понимаю в колдовстве. Но есть хорошая новость. Если и было какое колдовство среди людей, то оно полностью вышло. Его уничтожили вместе с волхвами. Так что, если знать где спрятан клад... можно его забрать.

— Значит, людишки сделались в волхвстве немощны, — произнесла Божена нехорошо улыбаясь. — Как старик на бабке. Ну ладно. Я знаю, где лежат сокровища. И две ночи назад я послала за ними моего конюха, да его брата. О! Почти слышу твои мысли — мужички пропали вместе с золотом и серебром. Пропали, ты права.

Айне разговор нравился все меньше и меньше. А Божена, напротив, становилась все больше и больше похожей на умалишенную.

— И остались в мире одни вильи со своими дарами, — продолжила девушка. — А колдовства нет. И мужичков моих нет. Да и как же им быть, если они два дня орали дурью на конюшне? Сама понимаешь, я не видела — слышала. Но матушка сказала, что кожа с них слезла живьем. Вместе с мясом. А костяки, недолго думая, упиздовали в неизвестном направлении. Распевая при всем куплеты и круша нечеловеческой силой препятствия, навроде ворот. Это что такое, прости, было?

— Они за золотом ушли? — ошарашено спросила Айне.

— Нет, — рыкнула Божена, — по бабам пошли. Откуда я знаю, скажи мне? И вот после такого ты мне собралась говорить, что волшбы нет?! А что это было по-твоему, мавье ведунство?

Травница подумала немного.

— Ни в коем случае. Вильи — дети земли. Если кто и поднимал навь, так это люди. Навь нам противоположна, как дню противоположен день. Скорее всего, твой отец указал на стародавний клад, когда волхвы еще ходили по земле. Но волхвов больше нет, и серебро останется в земле.

Божена молчала.

— Прости, — только и смогла произнести мавка. — В этом деле никто не сможет помочь.

Под потолком звонко гудела муха. Слепая девушка мяла пальцами край рубахи. Одна часть головы мавки размышляла как спровадить гостью без скандала. Другая — сколько проблем решили бы проклятые сокровища. Третья — как при всем не лишиться головы. Захочет Божена — успеет натравить дружину.

— Ты, госпожа, хуч дрыном поперек спины отоварь, — раздался за спиной голосок, — но вот нихрена ты в этом случае не права.

— Чего? — удивленно спросила мавка, оборачиваясь.

Анешка, по своему обыкновению, проникла в комнату только передней частью. Задняя находилась где-то в районе лестницы, чтобы сподручнее было отступить в случае чего.

— Говорю, неправда твоя, хозяйка, — продолжила Анешка. — Есть кому вопрошать помосч. И, ежели госпожа, дери её кобель, Боженка соизволит делиться с госпожой Айне, я непременно расскажу кого просить.

— Богами и предками клянусь, — громко произнесла Божана, — отдам треть найденного тебе, Айне. Говори, роба.

Анешка пожала плечами.

— А что говорить? У нас за городом, подле самого черного леса живает всамделишный волхв. Уж об этом все кому надо знают. Все холопы, сталбыть. Потому как тот волхв терпеть городских не могёт, травит на них мороки и злостные поносы. Живет, говорят, уже полтыщи зим, видел такое — не дайте боги кому такое видеть. Полторы зимы как здеся обосновался, и живет отшельником. Не надо ему ни бабы, ни еды, ни чего иного человеческого. Одним солнышком питается.

Мавка нахмурилась.

— Сколько я у Черного леса травы собирала — никаких отшельников не видела.

— Само собою. У него хитрые заверти вокруг избы. А то! К нему без спроса не моги! Будешь мимо плутать, как Боженка помимо нужника.

Холопка звонко хлопнула ладонью по рту. Но серые глаза выдавали едва сдерживаемый смех.

— Ох, простите, госпожа. Чего уж из песни слов тягать? А теперь по делу. Промеж городских холопьев есть заветные слова. Ежели их в нужном месте сказать, то враз увидишь и двор, и дом, и чуды всякия волхвовьи. И, ежели вы обещаете меня не пороть боле, я вас провожу.

— Не торгуйся.

— А как же иначе — то? Я, госпожа, почитай преступник буду. А ты — «не торгуйся». Скажи лучше: «веди меня, верная Анешка! И не бойся за жопу, не бысть ей поротой! Потому как взрослая уже девка, и не по-людски это все».

Мушиный звон вновь прорезал тишину. Девушки размышляли. Анешка хитро сверкала глазами.

«Если так дело пойдет, — думала Айне, — если есть хоть малюсенький шанс, то жизнь круто изменится. А девчонка и впрямь взрослая. И неглупая. Сделаем из неё после мавку. Только бы волхв не оказался вшивым бродяжником. Ведь, пока светит луна и солнце, все на свете может быть».

— Мы пойдем туда втроем, — решила наконец Божана. — Без охраны. Если дружина почует золото, то быть нам покойниками. А холопка пусть не светится перед этим волхвом. Но и языком не треплет в городе, ясно тебе, девка?

— Я своей госпоже по самую домовину благодарна за жизнь подаренную. Ни словом ни делом супротив неё ни разочка не сказала. Боги тому свидетели. Клянусь молчать, как линь в реке!

Айне пожала худыми плечиками.

— Тогда собираем сумки, и идём. Чего ждать?

— А и верно! В поход, бабья банда!

******

Хуккеград вцепился деревянным детинцем за внушительный холм с крутыми склонами. Так чтобы сложнее было подобраться врагу к древним каменным стенам детинца. Но полностью деревянным посадом тянулся к реке Дан-арф.

Детинец — городское сердце. Но кровь его речная. Через шумный обычно порт в город попадает все, что делает Хуккеград, или, на местном, «Щучий» собственно городом.

Девушки, стараясь не попадаться лишний раз на глаза, спустились по мощеной досками мостовой к реке. И осторожно, рискуя сверзиться с кручи в блестящую на солнце, словно чешуя, воду, устремились на север.

Вскоре посад остался далеко за спинами. Сухая трава колола обнаженную кожу ног и бёдер — кладоискательницы опрометчиво подобрали подолы рубах. Солнце пекло головы и плечи. От берега, словно был он вымощен камнем, шел банный жар.

Горячий западный ветер нёс запах ковыля, тины и приключений.

Айнеке покрутила головой — нет ли кого поблизости? И, тяжело дыша, расстегнула все до единой пуговицы на рубахе. Подставив беспощадному солнцу высокую крепкую грудь. Обнажила плечи. Пусть их сгорают, дома помажет, чем надо, и за ночь ожоги сойдут.

Лишь бы потная ткань не липла к телу.

Божену посетили неприятности иного рода. Ветер с реки задирал полы рубахи до самого лица, и девушка шла, тщетно пытаясь удержать руками своевольную ткань.

Анешка тащила тяжеленный берестяной туяс. Внутри, заключенная в кожаном бурюке, булькала вода. Перекатывалась, обернутая льном, нехитрая снедь. Одной рукой она удерживала Божену, чтобы та спотыкалась чуть реже.

— Ну ты чо, госпожа, — внушала девушке холопка, — иди ровнее — то, рукой за меня. Вот так.

— Я не могу так, — вздыхала Божена, — может мне раздеться сразу предложишь? Идиотка.

— А чо рыбаки, белой жопы ни в жисть не видели? Ты, конечно, самый сок, но ничего, прямо скажу, неожиданного ты им не показываешь.

Очередной порыв ветра поднял полы рубахи до неожиданных высот. Дело закрепил плащик, змеёй обвившийся вокруг шеи, фиксируя тем самым положение рубашки на постыдном уровне.

— Да чего ты орешь, не понимаю? Еще госпожа называется. Чей не маленький человек. Должон понимать, что ничаго тобе туда не надует. И вон рыбаки со мной согласныя.

Божена попыталась отодрать рубаху от лица. Когда попытка провалилась, резко присела в траву, пытаясь закрыть срам.

— Рыбаки?! Айне, отойдем к полям, умоляю!

Мавка критично осмотрела горизонт. Над рябью волн парила стайка чаек. И только.

— Никого там нет. Никаких рыбаков.

— Все верно, — нежным тоном подтвердила Анешка. — Никакие енто не рыбаки. Рыбаки на стругах не ходють. Это всамделишные купцы, гости, ять, из хренограда. Они желают вам, и вашей белой жопе крепкого здоровьица и попутного ветра.

— Чего?!

— Ничаго.

Мавка показала холопке кулак.

— Ани, немедленно укороти язык.

Рабыня всплеснула руками.

— Нет, ну а вы што? За ляшки боитесь. Бойтесь серых облачков на небозёме. Как узрите сие чудо, зарывайтеся под землю. Потому как ежели не успеете, храбрыя всадники... витязи, сталбыть, вас повяжут, и начнут хватать за всякое. И это я вам не всю песню пропела. Уж могёте мне поверить. Не стукноло мне и пятнадцати зимушек, поперлась я нюхать ромашки. Это такие белые, с лепесточками, госпожа Баженка. И вот нюхаю я ромашки, а навстречу скачит храбрый воин. Прет прям. А конина пеною исходит.

Божена поутихла. Справилась, наконец, с рубахой. Над рыжим глинистым обрывом сновали ласточки.

— И вот подъезжает он ко мне, и хвать за волосья. И поперёк седла кладёть. Уж как у меня рубашка задиралася... так задиралася, шо в лагере евойном с неё с меня сняли. Не нужна, сказали, тебе рубаха. И какая ни есть я невзрачная девка, госпожа не дай соврать, а все сошла за базенькую. Приглянулась, видать...

Холопка сорвала травинку. Засунула в рот. Задумчиво щурясь посмотрела на солнце.

— Так что ты за свои прелести не беспокойся. Один хрен тебя повяжут, видно чо, али не видно. У батеньки свояго спросила бы, не приставься онай. Он — то в курсе был, евойная братия наше сельцо подпалила, мужиков на солеварни, али еще куда. А девки, меня навроде, пошли в челядинки в ваш славный Щукоград.

— Очень жалостливая история, роба, — буркнула Божена, поднимаясь с земли, — я слезу пустила.

— Так! Нормальная история, госпожа, — ответила Анишка, пожимая плечами, — ежели чаго, скажу тебе, не видно ли облачков. А так иди пока. Не спотыкайси.

******

Белый слепящий шар солнца завис над лесом, начал наливаться красками. Умерил жар, но легче не стало. Трава стала выше, а гомон кузнечиков — громче. Треск порой достигал таких высот, что девушкам приходилось кричать, чтобы услышать хоть слово.

Вдобавок из травяных дебрей налетела стая мелкого гнуса. Гнус не кусался, но нагло лип к влажной, разгоряченной коже.

— О, верно за тем пригорочком и отдохнем, — обрадовалась Анишка.

— Что там? — спросила Божена, утирая предплечьем пот с красного лица. В светлых, цвета пшеницы волосах затерялись травинки. — Волхв?

— Не. Там речонка махонькая. Звать её Чорной, из самого леса течёт. У ней привал надобен. Ты ж не хочешь, госпожа, взмыленной конягой в гости притопать? А то можно и так. Мне — то все одинаково.

— Ну так и мы не к князю на пир, — заметила мавка.

Её не утомила ни дорога, ни зной. Крепкое мавье тело не подводило прежде, не подвело и в этот раз. Сестры Айне, если верить слухам, совершают многодневные переходы по буреломам. А после ухитряются воевать.

К тому же копыта удобнее самой дорогой обуви. Это мавка понимала. Свежи были еще воспоминания о временах, когда она было самой обыкновенной человечьей девчонкой.

— Пир — не пир, — тяжело дыша, ответила Божена, — но я вовсе не хочу выглядеть перед волхвом чучелом. Так что привал сделаем.

За невысоким пригорком, густо поросшим выгоревшим на солнце ковылем, и впрямь показалась речушка. С широкой песчаной косой. Речка Черная петляла между холмов, но скорости не теряла. На удивление прозрачные воды неслись над желтым дном. Обещали прохладу и отдохновение.

— Как тут? — устало спросила Божена.

— Красиво.

— Нет, Айне. Я имею в виду мелко, или нет?

Мавка пожала плечами. Сюда за травами она обычно не заходила — все равно не растет ничего путного. И потому об омутах ничего не знала. Но здесь, на косе, вода едва ли достигала груди.

— Не боётеся, — пробубнила Анишка, стягивая через голову платье. — Здеся самое шо ни наесть расчудесное для мытья место.

Рабыня с диким визгом запрыгнула в воду, мутя пятками дно поплыла к противоположному берегу. Айне, поразмыслив немного, стянула рубаху. Сбросила на песок кичку.

Потянула было за полы Боженовой рубахи, но девушка её остановила.

— Так помоюсь.

И, отщелкнув фибулу плаща, смело вошла в воду. Девушка, будто копируя рабыню, звонко завизжала — вода показалась дико холодной. Мокрая ткань сразу же облепила тело. Обрисовала полноватые, но по-девичьи крепкие бёдра, плавный изгиб талии, небольшой животик. И зрелую, объемную грудь.

Анишка, описывая Божену, не сказала ни слова мимо. Как обычно.

Айне, бросив рубаху на берегу, нырнула следом за девушками. Холод иглами впился в кожу, начал рябить в ладонях. Но почти сразу притих. Мавка почти физически чувствовала, как усталость, пот и зной плывут вниз по течению.

Вода при каждом нырке забивалась в нос, уши. Мокрые волосы облепили тело.

Настроение стремительно росло.

— Божена, — громко произнесла Айнеке, улыбаясь, — ты очень красивая женщина. Правда. И это тебе говорит честная мавка.

— Ответила бы тебе тем же, — улыбнулась в ответ Божена, — но, сама понимаешь...

Она наклонилась над водой, выжимая волосы.

— А скажи мне, честная мавка, — все так же, с улыбкой, произнесла девушка, — ну вот как ты держишься так стойко? А? Я к тому... сколько свободных женщин пали жертвами порока? И перестали свободными быть.

— Понимаю о чем ты, — осторожно ответила Айне, ложась на воду. — Вроде как все твое высокое положение пропадет после замужества? Так найди мужа по духу, делов — то.

Симпатичное личико Божены исказила неприятная ухмылка. Девушка забросила за спину мокрую косу.

— Вот замужеству меня не учи. В этом ты совсем не дока. Агнцы обращаются ястребами, я так тебе скажу, как только затягивают на твоей вые узел. Найти товарища в постель, иль на лавку я и так могу. Без зелий. А есть ли зелья, чтобы пропала надобность искать? Что хочешь думай, но три года... тут есть секрет, я знаю! Какое-то зелье вильское, да?

— Да нету никаких зелий, — растерянно пробормотала мавка.

— Нету? — неверяще переспросила Божена. Объемная грудь натянула ткань рубахи. Приковывала взгляд.

— Нету! — совсем рядом с девушками вынырнула Анишка.

Божена повернулась на звук.

— А ты почем знаешь? — недовольно спросила она.

— Дык, — фыркнула, проплывая мимо рабыня, — а чо б мне не знать, когда я и есть тот самый твой зелий?

Мавка потеряла на мгновение дар речи. Безмолвно стукнула кулаком по воде.

— Анишка! — наконец сипло крикнула она.

— Чавой? Ты ж честная мавка, в конце — концов, али я поперек сей справедливой мысли буду переть? Так нет же.

Божена, забыв о мокрых волосах, завертелась на месте, подстраиваясь ушами так, чтобы не пропустить ненароком ни слова. На лице её заиграла неуверенная улыбка. Которая, после неожиданной мысли, погасла.

— Так ты мужик?! Анишка?!

Рабыня неслышно подплыла к девушке сзади. И, потратив мгновение на прицеливание, ущипнула Божену чуть пониже спины. Девушка взвилась на водой на манер преодолевающего пороги лосося. После чего плюхнулась в воду, поднимая тучи брызг.

— А то чей!

— Айне! Как... же это... Айне?! — жалобно крикнула Божена, поднимаясь из воды.

Мавка вздохнув, поплелась к берегу. Сильное течение отнесло девушек к концу изгиба косы. И до одежды теперь нужно идти шагов двадцать.

— Айне!

— Уймись, госпожа. Она тоже не знала всей правды. Но топерича, когда мы духовно породнилися, я готова делиться сокровенным. Тьху, ты Щукеярк! Готов.

Рабыня, не смотря на протесты, помогла перепуганной и смущенной Божене выйти на берег.

— Анишка. Сколько еще до заимки волоховей топать? — устало спросила мавка.

Тело приятно гудело от холодной воды. Вечерний жар ласкал обнаженную кожу.

— Неча теперь топать. На месте мы.

Над рекой повисла тишина.

— На месте? — на всякий случай переспросила Айне.

Рабыня сладко потянулась.

— На ём самом. Осталось сказать заветные слова, и увидите вы свово волхва. А дальше уж сами.

Сказав это, Анишке направилась к скомканному платью.

— Погоди, — попыталась остановить её ошарашенная мавка. — А слово — ключ от морока какое? От заверти?

— Ну госпожа, — закатывая глаза, протянула рабыня, — ну я ж говорила шо не слово. А слова! Звучать они так: «Навьи портки!» Вон, смотри, морок волнами идёть!

Мавка уставилась, куда показывал коротенький пальчик Анишке. Шагах в пяти от них воздух задрожал, будто марево. После чего берег начал стремительно менять очертания. Место ближайшего холма заняла землянка. Рядом с ней — небольшой срубчик, похожий на баню. Здесь же какие — то наскоро слепленные хозяйственные постройки.

И двор. По нему, глубокомысленно квохча, гуляли куры.

А посреди двора, в окружении домашней птицы, с коротким копьем наперевес стоял полностью одоспешеный воин. Солнце играло на тронутой ржой броне. Кольчуге бармицы. Верхушке шлема. В прорезях глазниц недобро светились голубые огоньки.

Мавка испуганно осмотрелась. Рабыни и след простыл. До рубашки нужно было еще добежать — из одежды на Айне не осталось ничего.

Последняя мысль посетила растерянное сознание с некоторым запозданием. И мавка, по-девичьи пискнув, попыталась прикрыться руками. За её спиной, что-то бурча под нос про мавок и мужиков, слонялась Божена.

Воин поднял копье так, будто собираясь метнуть.

— Иско-о-о-о-о-р! — пронесся над рекой будто бы искаженный металлом голос.

— Чего?! — донеслось из землянки.

— Тут дикая мавка!!!

— Ну так не стой столбом!

Воин, похоже, только и ждал команды. Копье полетело по дуге. Блеснуло лишь на мгновение, когда достигло предела высоты. После чего ястребом полетело вниз. С хрустом вонзилось в песок, подле самых копыт мавки.

Сердце Айне пропустило удар. Ноги предательски дрогнули.

— Убирайся прочь, дитя вилий! Я не желаю тебе зла! — прогудел одоспешенный.

После недолгой паузы добавил:

— Искор! Она не уходит! И э-э-э... Искор? Она упала!

— Если так, то самое время закопать.

Прогретый за день песок коснулся кожи ягодиц. Мавка, обхватив руками колени, сверлила взглядом воина. И худую фигуру в плаще, что вынырнула из землянки.

— Сучка, — пробормотала Айне, — мелкая рабская сучка.

******

— При всей нехитрости вашей затеи, и непроблемности проблемы, надо признать — вы знаете толк в эффектных появлениях.

Волхв, сразу после коротких объяснений, дал девушкам время привести себя в порядок. То есть молча отвернулся, сложив руки на груди.

Айне, нырнув за куцый ивовый куст, как можно короче изложила причину визита. Попутно натягивая рубаху — последнее, правда, не обошлось без потерь. Ткань липла к мокрой коже, мавка нервничала, и в итоге рубашка с треском лопнула по шву, на правом боку. Дырка получилась преогромная, но срамоты не показывала. Только если волхв мог счесть срамным обтянутые смуглой кожей рёбра.

У Божены дела шли куда удачнее. Айне помогла ей надеть плащ, после чего девушка обрела вполне приличный вид. Впечатление, разве что, портила коса, с которой неустанно капала вода.

Мавка постоянно напоминала себе о том, что «мы не у князя» и «у кого другого при виде одоспешенного мужика, да с копьем, приключилась бы оказия куда как стыднее».

После волхв пригласил девушек в землянку. Где усадил за подобие стола. Расставил возле гостей глиняные мисы с каким-то варевом. И заставил вновь пройти по сути дела.

Закованный в железо ратник остался где-то снаружи.

— От шутки навроде твоей только безъязыкий удержался бы, — буркнула мавка, осторожно нюхая напиток.

Варево оказалось самым обыкновенным остывшим чаем. Обыкновенным чаем из шиповника, ценой пять векш за гарнец. И это, если дружить с купцами. Потому как шиповник в здешних местах растет плохо, а спрос на него огромный. У Айне его брали обычно молодые девушки, чтобы отваром по-модному белить лицо.

Сама Айнеке в силу дикой розы не верила, но с накруткой и добавками из полытца получала бары в целую белку.

По всему выходило, что волхв не сильно бедствовал, если мог позволить себе распивать дорогущее варево. Эту догадку подтверждал его костюм. Красивого персикового цвета кафатан, искусно шитый рыжей нитью. Дорогущие атласные штаны, заправленные в сапоги тиснёной кожи дополняли картину.

К сапогам полагались каблуки, какие бывают только у людей, привычных к седлу. И обитая куницей шапка.

Ни дать ни взять — всамделишный отпрыск боярского рода. А не завшивленный отшельник.

Но более всего в облике якобы волхва мавке не нравился сам волхв. Он оказался молодым — не старше двадцати пяти. И, что еще хуже, довольно интересным. С острыми, правильными чертами лица, прямым носом, пшеничного цвета волосами, забранными в хвост.

Парень, как в полумраке казалось Айне, постоянно ухмылялся в светлую бороду. Серьезные зеленые глаза смотрели сквозь гостей, будто брёвна сруба куда как интереснее.

Волхв оказался из той породы мужчин, что, в общем — то, нравятся большинству женщин. Но, тоже большинство по какой-то природной аномалии обычно не знает, что с ними делать. Вернее сказать, чутьем знают что, но умом вечно теряются.

«Если не волхв, то какого лешего я тут вообще сижу», — раздраженно бубнила про себя мавка, — «какой-то беглый. Одежда потаскана, борода неухожена, зеленее него — только горох. На гридя не тянет, уж больно худощавый. Младший боярченок из разоренного гнезда, не иначе. И тот, в железе, его верный пёс. Вот он — точно гридь. И оба свихнулись. Один по жаре расхаживает в железе, другой в кафтане».

Мавка перевела взгляд на висящий в углу плащ. С виду из плотной шерсти, украшенный крупными, с женский кулачок, шарами — колокольчиками. Вот его Айне без раздумий отнесла к «волховьей» одежде. Нормальный человек такого ни в жизнь не наденет.

А «волхв», похоже, его носил даже при сегодняшней погоде.

— Я не понимаю, — раздраженно спросила Божена, — что же ты нашел в нашей проблеме «непроблемного»? Я лишилась двух людей. С них заживо сошла шкура. По всему выходит, со мной случится подобное, найди я клад.

Волхв кивнул.

— Всенепременно.

— И проблемы тут нет?

— Именно. Не трогай клад, госпожа Божена, не будет проблем.

Парень странно, со смесью понятной заинтересованности и укоризны посмотрел на девушку. Та никак не могла видеть этого взгляда. Но Айне готова была поклясться, что Божена его увидела. И хорошенько прочувствовала. Потому что на щеках девушки выступил румянец.

— Хоть вы не представились, — продолжил волхв сухим тоном, — то есть пренебрегли правилами приличия, пришли без приглашения, еще глубоко шокировали моего друга, я готов дать вам совет. За которым, похоже, и явились. Так вот, совет будет очень скучным: если от чего — то с людей сходит клоками мясо, то от этого «чего-то» нужно держаться подальше.

Божена молчала, продолжая краснеть.

— Нам сказали, что ты волхв, — произнесла мавка, глядя в зеленые глаза хозяина. Парень ответил насмешливым взглядом.

— Дайте угадаю кто. Рабы госпожи Ниттаи сюда не ходят, и про меня не знают. Нитта поит их мавьими настоями, отчего те утратили интерес к вольной жизни. Нитта, если и знает обо мне, то сюда нипочем не явится, потому что знает, что отшельник терпеть не может эксплуататоров. Особенно тех, что ломают челядь через колено. Так как в городе всего две мавки, то остаетесь вы, Айнеке, и очаровательно — болтливая Анишка. И вы ей поверили?

Настала очередь Айне краснеть. Но мавка очень быстро взяла себя в руки.

— Я собственными глазами видела заверть, — сказала она, чуть наклоняясь вперёд.

— Это было после того, как вы поверили челядину. Осмотрите мою землянку, хоть бегло, и поймете кто я есть.

Айне последовала совету. И почувствовала, как щеки наливаются жаром. Под самым потолком, на узеньких полочках лежали пучки трав. Какие-то треснутые, явно выброшенные кем-то, горшочки. И разных размеров камушки.

Все то же самое, только в больших масштабах Айне могла увидеть у себя дома. Волхв оказался обыкновенным травником.

— Так случается, — сказал парень, разводя руками, — что хозяева не беспокоятся о своих рабах. Потому за них это делаю я. Как умею. Корпии, примочки, несложные мази. Набор ягод, после которых у людей перестают крошиться зубы. Средства против запора и поноса. Все это вам, госпожа, должно быть хорошо знакомо. С рабов нечего взять, но они помогают мне по хозяйству, и носят еду.

Парень сделал паузу. Тонкие пальцы выбили из столешницы замысловатую дробь.

— А то что вы назвали «завертью»... от жары голова идёт кругом. Вам наверняка приносили ударенных солнцем гостей. Им тоже виделось всякое.

Мавка медленно кивнула.

— Вы ведь не думали увидеть здесь волхва? Волхвов нет, а может, никогда и не было.

— Не думала, — произнесла Айне. — Не было.

Под сердцем заворочалось беспокойство. С каждой секундой оно становилось все сильнее и сильнее, пока не обернулось мыслью. Она кольнула сознание тонкой иглой: «чем-то, не знаю пока чем, но меня дурят».

Дурят!

— Для бедолаг любое лекарство — вильское ведьмовство, — продолжал парень. — Вот и решили, что перед ними волхв. Если у человека знаний чуть побольше чем у других — ему стремятся накрутить или грехи, или могущество.

Перед лицом Айне будто сдернули пелену. Воздух в землянке дрогнул, пошел маревом. После чего в комнатке заметно добавилось света. Из тьмы начали появляться новые полки, заметно крупнее верхних. И вот они-то были уставлены занятными штуками.

Маленькими, в ладонь высотой идолами. Сделанными так искусно, что любой городской резчик удавился бы от зависти. Здесь нашлось место дереву, известняку, и чему-то напоминающему горный хрусталь.

Вокруг идолков беспрестанно, как от пламени свечи, плясали тройные тени.

Потолочные балки оказались увешены пучками трав. В нос ударил резкий, знакомый аромат: белая полынь, подчерёжник, липский вьюн, курганная заболоть.

Травы, чей запах ни с чем не перепутаешь. Чей запах не пройдёт мимо носа мавки. Их любая лесная и луговая дева запоминает с первых мгновений новой жизни. Потому как этим, правильно подобранным и высушенным сборам они обязаны мавьей ипостасью.

Но Айне этот аромат услышала только сейчас! И света сделалось больше не вдруг — это все та же непонятная «заверть».

Мавка, стараясь внешне выглядеть спокойной, положила острый подбородок на сомкнутые пальцы.

— Но я три года живу здесь. Собираю травы. И за все время мы ни разу не встретились, — сонным голосом произнесла Айне.

Божена клевала носом. Глаза её закрылись. Но от слов мавки девушка на мгновение встрепенулась:

— Три года без мужика! — торжественно произнесла она, после чего вновь погрузилась в транс.

На лице парня не дрогнул ни мускул. Он только сочувствующе покачал головой.

— Видно госпожа собирает травы в правильное время, которое мне, самоучке, неизвестно.

Айне прикрыла глаза. Покачнулась.

— О, верно. А тот витязь...

— Очень сочувствует рабам. Очень.

— Я бы хотела, — сонно пробормотала мавка, — перед ним извиниться. Вышло неловко... прежде чем уйду...

Снаружи что-то зашуршала. Дверь скрипнула кожей петель. Потянуло свежим воздухом.

В дверном проем просунулась увенчанная шлемом голова.

— Не стоит извинений! — прогудел голос из-под бармицы. — И, не буду врать, с удовольствием пережил бы оказию повторно. Хе-хе.

Мавка на пружинящих от волнения ногах поднялась из-за стола. Копыта глухо простучали по утоптанной земле. Девушка оказалась возле доспешника так стремительно, что ни хозяин, ни обладатель металлического баса не успели среагировать.

Сердце билось, как перепел в силках.

Ловкие пальцы вцепились в бармицу. Дернули вверх. Мавка покачнулась. На этот раз не притворно.

Землянка наполнилась сладковатым запахом тлена.

— Я знала! — дрожащим от торжества голоса произнесла она. — Леший меня за жопу возьми, я знала!

После чего Айне согнулась пополам — мавку вырвало на сапоги латника.

******

Куры, испуганно хлопая крыльями, ретировались. Но суеты во дворе не убавилось. Мавка, поднимая копытами облачка пыли, измеряла шагами пятачок вытоптанной земли.

— О вильи! Вы как-то уцелели. Нет, вы не вымирали. Вы просто всех провели! Навели морок про исчезновение! Сколько вас? Десятки? Сотни? Тысячи?

Волхв, сидящий в тени покрытой жухлой травой землянки бросил на мавку недовольный взгляд.

— Хренысячи, — буркнул он.

Мавка уперла кулачки в бока, расправила плечи. Полные губы сложились в улыбку.

— Итак, тебя зовут Искор. И ты волхв. А он — Нав, и он... э-э-э...

— Нав, — подсказал Нав.

Латник стоял поодаль, придерживая на всякий случай одной рукой шлем.

— Твои родители как в воду глядели! — сказала Айне, прищелкивая от восторга пальцами.

— Это Искор меня так назвал, — обиженно буркнул Нав, — и, надо сказать, у него скудная фантазия.

— Мы с тобой две противоположности! Понимаешь, я вилья, а ты — навь! Меня учили, что мы как день и ночь. Живое и мертвое! Но при всем я не испытываю к тебе неприязни.

Голубые огоньки в прорезях шлема на мгновение погасли.

— О да. Я заметил.

— Ты ерничаешь! Как живое существо, как человек! Удивительно!

Из глубины доспеха донесся тихий вздох.

Божена сидела неподалеку от Искора, опершись спиной о брёвна стены. Голубые глаза были устремлены в закатное небо.

— Вся эта болтовня сбивает меня с толку, — негромко произнесла она. — Ладно, ты убедилась в том, что это настоящий волхв. Но сам волхв молчит, а мне бы хотелось его послушать. Он собирается нам помогать?

Айне всплеснула руками.

— Ну конечно! Мы знаем его тайну — как теперь отвертеться? Хотел бы убить — уже убил. Так ведь, Искор?

Волхв недовольно насупил брови.

— Как ты заметила, моя тайна — никакая не тайна. Иначе вы бы сюда не заявились. Все твои измышлизмы псу под хвост, госпожа мавка.

Девушки почти синхронно фыркнули. Доспех Нава противно скрежетнул. В лесу голосом ошпаренного безумца крикнула сойка. Но тут же заткнулась.

С реки лёгкий ветер нёс прохладу, пахло сухой травой и цветами.

— Слово холопа, да сверху слово уважаемых людей. О чем ты, волхв? Тебе придется бежать. Уж не знаю от чего, но так и будет.

Мавка выдержала паузу, с любопытством разглядывая понурого Искора. В голове роились мысли. В первые ряды протискивались вопросы о возрасте. Это же никаких кладов не надо, если выпытать секрет долголетия. В мехах и золоте можно будет утонуть.

Но мавка тут же одёргивала себя — не скажет правды. Нипочём не скажет. По крайней мере сразу. Да и потом, с чего она взяла, что Искор — долгожитель в юном теле? Со слов рабыни? Откуда Анишке вообще об этом знать?

А если и правда, то вдруг это морок? Но нет, для морока выбрал бы лицо попроще.

— Но вот если мы подружимся, — осторожно произнесла мавка, — то мы будем тебе помогать... по крайней мере я. И прятаться станет легче. Божена?

Девушка пожала плечами.

— Смотря что попросит. Но так-то да. Клянусь небом, что если поможет, не выдам его ни словом, ни делом, ни грамотой. И стану отводить отсюда людей, по возможности. В конце-концов, может жить у меня в усадьбе. Если захочет.

— А я, клянусь духом, — поддержала её мавка, — что помогу тем же самым.

Божена недовольно поморщилась. Видно прокрутила в голове все «то же самое», и картинки вышли очень даже интересными. Айне не удержалась от улыбки.

Искор в очередной раз бросил раздраженный взгляд из-под нахмуренных бровей. Но затем лицо его посветлело.

Парень легко поднялся, улыбаясь. Подошел, протягивая руку.

— Договорились.

К сердцу мавки на мягких лапах подкралось беспокойство.

— Стоп! Подожди! — крикнула она, отчего волхв испуганно шарахнулся в сторону. — Не торопись. Все наши клятвы будут в силе в том случае, если мы откопаем клад. Верно, Божена?

— Верно.

Айне улыбнулась, протягивая руку.

— Ну так что, теперь договорились?

Искор пару секунд неприязненно сверлил мавку взглядом. После чего крепко пожал узкую ладонь.

— Будь по-твоему.

Со стороны Нава раздался полный тоски стон.

******

Слиток серебра поблескивал всеми четырьмя гранями в дерганом свете лучины. Гладкие, отполированные бока отражали скучающие лица девушек, напряженную физиономию Искора, синие огоньки глаз Нава и кусок столешницы.

За стенами землянки громко скрипели кузнечики. Из открытой двери тянуло ночной прохладой.

Волхв что-то невнятно пробормотал, ткнул пальцем гривну. Замер.

Айне, не отрывая взгляда от интригующих манипуляций, потянулась. Закинула ногу на ногу. Рубаха задралась, и сквозняк приятно щекотал поцарапанную травами кожу бедра. Искор бросил на мавку короткий взгляд.

— Если это возможно, прикройся, — буркнул волхв. — Мешаешь.

Божена, которая, казалось, уже дремала, вскинулась. Поплотнее завернулась в плащ. Бледные щёки её налились пурпуром. Айне, сдерживая улыбку, выполнила просьбу. Нарочито медленно. Не потому, что хотелось взбесить хозяина. Просто справедливо рассудила, что стройные женские ножки — именно то, чего волхву недоставало в землянке последние года полтора.

«О вильи», — с грустью подумала она, — «как я тебя понимаю».

О том, что челядинки могли сюда заглядывать больше чем по делу, мавка старалась не думать. Почему-то не хотелось, и все тут.

— У меня есть первые скверные новости для вас. Клад несомненно зачарован, — пробормотал Искор, — и зачаровал его волхв. Без лишнего изящества. Гривна пахнет кровью.

В землянке воцарилась тишина.

— И что дальше? — спросила Божена, нетерпеливо ерзая на скамье.

— Твой отец был волхвом, или нанял волхва, — удивленно произнесла Айне, — тебе этого мало?

— Это к делу не относится. Мне нужно знать, как добыть клад.

«Ты знала!», — пронеслось в голове. — «С самого начала знала! И ни словечком не обмолвилась. Не удивлюсь, если о волхвах знали все в городе, кроме одной дуры с копытами».

Искор потер переносицу.

— Здесь нужно мавье колдовство.

— Да вы издеваетесь, — вскинулась Божена. — Сначала я прихожу к мавке, и она отправляет меня к волхву. Я, слепая дева, прусь через кусты и буераки, спотыкаясь на каждом шагу. Нахожу волхвецкое логово. И для чего? Чтобы меня отправили обратно к мавке?

— Если ты хочешь, — спокойным тоном произнес волхв, — развеять чары, то тебе нужна помощь мавьей ведьмы. Если потребуется развеять вилье колдовство, то приходи, смогу помочь. Но здесь я бессилен. Навьи чары может разрушить только их противоположность, то есть вильи. Или, может, боги, которых теперь нет. Это закон. Так устроен мир.

— Не мир, а думная палата.

Айне задумчиво провела пальцем по шершавой столешнице. Сковырнула ногтём щепочку.

— По твоим словам тот, кто зарыл клад, был волхвом. И он явно рассчитывал вернуть спрятанное. Клад — в первую очередь секрет. Возвращать его он рассчитывал без лишних глаз и ушей. А это значит, что обойти чары все-таки можно.

Искор бросил на мавку взгляд, в котором читалось что-то в духе: «ты, наверное, не замужем, раз такая умная. И кот у тебя всенепременно имеется».

— Можно. Приведу пример, тебе близкий. Человека отравили кислотой. Что его спасёт?

— Каменное молоко, — без раздумий ответила мавка.

— Дашь ему гашеной извести. Другими словами, противоположность. Так же и с чарами. Этот ваш ключ смердит кровью и смертью. Скорее всего волхв, после того как зарыл клад, кого-то убил в жертву какому-то духу. Противоположностью будет любовь.

Пламя лучины погасло, вздрогнув напоследок. порно рассказы Землянка погрузилась во мрак.

— Убийство — это, как ты знаешь, крайний акт физического насилия, — проговорил Искор, неловко прилаживая новую щепку. — Противоположность насилию — любовь. Противоположность физическому насилию — физическая форма любви.

Щелкнуло кресало — на столешницу посыпалась россыпь искр. На конце лучины ожил слабенький огонёк.

— Короче говоря, — недовольно проговорила Божена, — чтобы с нас не слезла шкура — надо над кладом потрахаться? Ты это предлагаешь?

— Я бы выразился не так грубо, но да, в целом верно.

— В духе моего папеньки, чтоб ему за гранью весело жилось.

Божена закусила губу, о чем-то размышляя. Затем, кивнув мыслям, ловко ухватила Искора за рукав. Притянула ближе.

Короткие пальцы прошлись по лицу волхва. Ущипнули за руку. И только когда ладонь скользнула за пазуху кафтана, Искор мягко отстранил девушку.

— Сойдёт, — констатировала она.

Нав, все время стоявший в углу на манер мебели, с металлическим отзвуком хохотнул.

— Чего?! — ошарашено спросил Волхв, отступая еще на шаг.

— На морду базенький. Молодой. Брюха вроде нет. В самый раз сойдёшь для Айнеке.

У мавки от удивления и ярости перехватило дыхание.

— Чего?! — прохрипела она.

— Ты сама говорила, мол, не было у тебя три лета мужика. Вот тебе мужик. Чего непонятного — то?

В комнате повис металлический звон. Это Нав, сгибаясь от хохота, ударился шлемом о стену.

— Я вот не знаю сейчас, честное слово, — прошептала Айне, часто ловя ртом воздух, как пловец после долгого нырка. — В рожу тебе дать, или плюнуть.

— Небом клянусь, никому не расскажу, если ты об этом, — спокойным тоном продолжила Бажена. — У нас нет времени искать желающих любиться на природе. Анишка твоя смылась. Появимся в городе, будь уверена, начнут следить.

Мавка медленно поднялась со скамьи. Ладони сжались в кулаки так, что побелели костяшки.

— Что ж ты, госпожа курва, сама не торопишься ноги раздвигать? — прошипела она. — До рожна высокое положение не позволяет? Или, вроде как, раз я мавка, значит мне и положено? Ну, договаривай, будь любезна. Подтверди догадку, очень прошу.

Божена, отчего-то не чувствуя надвигающейся угрозы, только вскинула брови.

— Понять не могу, чего ерепенишься. Предлагаю дело, ты бесишься. За что курвой хамишь? Накой мне ложиться? Это у меня что ли три года...

Мавка по-рысьи прыгнула через стол — пальцы кончиками скользнули по шее Божены. Положение спас Искор, чудом успевший перехватить мавку за талию. Попытался было оттащить девушку в сторону, но взамен получил по носу локтём. Следующее движение разъяренной Айны сломало бы волхву ногу, не вмешайся Нав. Латник пинком оттолкнул друга к стене.

Мавье копыто врезалось в седушку лавки, с хрустом разломило её надвое.

— Не смейте крушить мой дом! — рявкнул Искор, прижимая к носу ладонь.

Айне шумно выдохнула. Дрожащей рукой попыталась пригладить растрепавшиеся волосы.

— Специально для таких идиотов, — зло прогнусавил волхв, — у меня имеется голова на плечах. И эта голова подсказывает, что вам нужно дать две вещи! Вещь первая — пара кроликов в клетке. Вторая — хорошего пинка!

Божена испуганно крутила головой, прижимая руки к объемной груди. Мавку била мелкая дрожь.

— Дергайте волосы в месте более подходящем, — буркнул после минутной паузы волхв. К носу он приложил неведомо откуда взявшуюся тряпицу. Та почти мгновенно обрела ярко — карминовый цвет. — Ключ работает ночью. Как и положено таким ключам. Как только вы внесете его в лес, обязательно увидите, или услышите странное. Топайте за видением, не ошибетесь.

Айнеке понемногу начала успокаиваться. Дрожь унялась, дыхание стало ровнее. Но чувство стыда, которое вроде бы должно начать грызть душу, так и не появилось. Разве что жаль стало волховьего носа — но тут уж ничего не поделать. Сейчас мавка с удовольствием вмазала бы хоть князю, хоть самой Лыбяди — праматери.

Но лучше — белобрысой стерве.

— А ты? — прохрипела мавка.

— Я надеюсь еще пожить. Вернетесь с деньгами — неплохо. Не вернетесь — еще лучше. Подходящая участь для людей, живущих шантажом. Но кролики должны помочь, это такие создания, что не могут жить не любя. Их вы получите. А теперь уматывайте, пока не проклял!

******

Лес дышал холодом и сыростью. Под копытами то и дело сухо щелкали ветки. Корни змеями струились под ноги.

Коптящий огонь факела дрожал на лёгком ветру. Отбирал у темноты еловые стволы, чтобы через шаг отдать назад. Когтистые ветви орешника царапали кожу, цеплялись за ткань рубахи. Они ухитрялись ухватить волосы даже при надетой кичке.

А еще лес, вопреки ожиданиям, молчал. И каждый шаг, каждый шорох отдавался эхом во мраке.

Мавка никогда не выбиралась сюда ночью. И, как ей теперь казалось, правильно делала. Прежде Айне частенько утешала себя тем, что в её жилах течет особенная кровь. Кровь людей, живущих там, где даже смерды пухнут с голода. Эта кровь омывала тела, которые становились пристанищем для гордых вильских духов. Девы становились мавками.

И они, её дикие сестры, сильные, смелые, выходили ночами из лесов, наводили ужас даже на бояр, укрывшихся за частоколами.

Айне думала, что её крепкие мускулы, объемные лёгкие, сильные ноги, дух, живущий внутри, все это — для такой вот вольной жизни. Айне думала, что знает лес.

Теперь девушка поняла, как сильно ошибалась.

И сейчас больше всего ей хотелось повернуть назад. Постучать в дверь волховьей землянки, и сказать что-нибудь такое... такое, чтобы этого кареглазого проняло.

Но заимку, даже не будь она зачарованной, в темноте не отыскать. Лямки берестяного короба трут обожженные солнцем плечи, над ухом звенит комар, а руки оттягивает к земле сплетенная из ивовых прутьев клетка с перепуганными кроликами.

«Не понимаю», — подумала мавка, — «как я очутилась посреди леса, с парой кролей, коробом и слепой идиоткой. Как до этого дошло? Ясно мне только одно — почему этот лесище обозвали Черным».

Божена одной рукой вцепилась в локоть мавки. Другая держала факел. Белоглазая постоянно спотыкалась о корни, и Айне всерьез беспокоилась, как бы она не подожгла себе волосы. Это, конечно, прибавит света, но проблем не станет меньше.

Где-то впереди надсадно загалдела стая чаек. Затем резко умолкла.

Мавка справедливо решила, что чайки в ночном лесу — та еще странность, и потому держала курс на звук.

«Самое забавное во всем то, что какой-нибудь шальной кладоискатель мог бы держать курс на нас. И был бы прав».

Айне скосила глаза на светлую макушку Божены. Девушка надсадно пыхтела. Ей, даже без ноши приходилось до невозможности тяжело. Каждый шаг для неё — как шаг в яму. Пальцы ног наверняка отбиты, ноги стоптаны, холод заставляет зубы стучать. Но за все время она не проронила ни писка. Держалась так, что мавка понемногу начала испытывать за спутницу чувство гордости, разбавленную горечью зависти и злорадства.

Травница все еще злилась на Божену. Но молчанием и каким-то мужественным упрямством девушка заставляла уважать себя. И от того злоба чуть утихала.

— Идём левее, — буркнула мавка, обходя жутковатый костяк сухой ели. — Сейчас будет поваленный столб. Шагай осторожно. Я сказала осторожно!

Подошва черевицы скользнула по влажной коре — девушка чудом не нырнула лицом в колючий валежник. Тут же распрямилась, открыла было рот чтобы высказаться, но тут над головами раздался треск.

Ухнула ночная птица — девушки, испуганно пискнув, одновременно присели. Лес утонул в тишине.

Когда сердце стало колотиться чуть менее поспешно, Божена удивила мавку.

Она едва слышно шмыгнула носом. Пальцами нащупала край рубашки Айне. Резко, по-детски прижалась к боку спутницы. И громко, так, что услышали, наверное, в Северных землях, разрыдалась.

Ткань быстро напиталась слезами, стала влажной. Плечи девушки вздрагивали в такт хриплым всхлипам. А еще она оказалась горячей, будто печка.

— Я такая трусиха, — проныла Божена, — калечная неумёха и ду-у-у-ра!

Мавка опустила клетку на хвойный ковёр. Прижала к себе дрожащую девушку. Нежно погладила усыпанные иголками и веточками волосы.

— Никакая ты не дура, — успокаивающим тоном сказала Айне, — ты самое обыкновенное дурище.

Божена издала стон, какой должно быть исторгает матёрый изюбрь во время гона. И разрыдалась пуще прежнего, так что мавкина рубаха намокла теперь и на животе.

— У меня вся жизнь так, — промычала в рубашку Божена, — как вода в решете-е-е! Все мимо! Делаю — мимо, говорю — мимо, я сижу в темноте, а мир идёт... тоже... мимо-о-о!

Эхо всхлипов улетало в вышину, терялось в невидимых сейчас кронах.

«Интересно», — отрешенно подумала мавка, — «есть ли тут волки?»

Сквозь стоны и всхлипы чуткое ухо расслышало мышиный писк. Потрескивание. Очень скоро пахнуло жженой тряпкой, а чуть пониже спины сделалось нестерпимо жарко.

Мавка, спешно оттолкнув спутницу, сбросила котомку. Кинулась на землю. Очень громко ругаясь, принялась кататься по песку и хвое. Кролики испуганно заметались по клетке.

— Что, что, что? — скворцом затараторила Божена, ритмично шмыгая носом под каждое «что».

— Ты меня подожгла, — буркнула Айне, осматривая повреждения. Огонь не успел ужалить кожу, но проделал в рубахе аккуратную дыру.

Божена перестала рыдать. Помолчала немного. После чего осторожно спросила:

— Тебе больно?

— Вроде нет. Но ежи будут нас бояться. Если они тут есть. Голая жопа точно имеется.

— Прости.

— Чего уж.

Холодный воздух пронзили новые вопли чаек. На этот раз совсем близко. Айне набросила на плечи лямки короба. Со вздохом подняла клетку. И, позволив Божене взять себя под руку, отправилась на звук.

— Ты на меня так взъярилась, — проговорила спутница. — Но я не хотела тебя обидеть.

Мавка хотела было гордо промолчать. Но не сдержалась.

— Ты, — сказала она, — ни словом не обмолвилась о том, что твой батенька был волхвом.

— Так ты сама не спрашивала. Что бы это поменяло?

Местность понемногу начала подниматься. Лес заметно посветлел — деревья расступились. Лунный свет окрасил серебром землю. Корни, шишки, трухлявые брёвна виделись теперь удивительными призраками из старой сказки.

Айне бросила взгляд наверх. Между черными на небесном фоне кронами хитро мерцали звёзды.

— Отец говорил, что всех духов тянет к волхвам. Мол, в этом и заключается особый волховий дар, — сказала Божена. — У мавок внутри тоже живет дух, ну, помимо человечьей души. Потому вы подле них вьетесь, как пчёлы возле цветка.

— Брехня, — фыркнула Айнеке.

— А я поверила. И предложила...

Мавка устало вздохнула.

— Давай мы больше об этом не будем говорить, ладно?

— Ладно.

Ответ Божены потонул в очередном чаечьем крике. Теперь Айне выпал случай не только слышать, но и видеть птиц. Они вились над старой разлапистой елью, как мотыльки над свечой. Белые, полупрозрачные крылья двигались неестественно — медленно, будто под водой. Чайки пролетали между колючих еловых ветвей, пронзали телами замшелый ствол, чтобы вылететь с обратной стороны.

Мавка замерла, удивленно открыв рот.

Морок вздрогнул. А затем, как это было на волховьей заимке, рассеялся. Вопли смолкли.

Айне осмотрелась. Отец Божены выбрал для клада на удивление приметное место. Птичий гомон вывел девушек на вершину холма. Внизу ветер качал седые кроны деревьев. Вдалеке виднелась стальная лента реки, чернильное пятно города, хищные очертания детинца.

Странно дело: такую высокую кручу непременно должно быть видно с городской стороны. Но для Айне Черный лес всегда оставался сплошной ровной стеной. Без контрастных подъемов.

А еще макушку холма венчает мягкое одеяло мха. Копыта мавки при каждом шаге погружались в него на половину пальца. Но здесь, на хорошо обдуваемой местности никаких мхов расти не должно. Это не яма, не лесная балка.

— Мы пришли, — сказала мавка, опуская клетку. Девушка с облегчением сбросила короб, повела плечами, пытаясь размять мышцы. — А теперь подсвети, будь добра.

Замёрзшие пальцы не без труда справились с кожаными ремешками. Откинули крышку. Мавка выложила на подозрительный мох прихваченную из дома деревянную лопатку — ей она, бывало, выкапывала нужные в травничьем ремесле корешки. Рядом с лопаткой устроился нож в ножнах лакированного дуба. Здесь же лёг сверток со снедью и трутом для костра.

— Так, — пробормотала девушка. — Самое время проверить мохнатиков. Дай мне факел. Я подсве... о, вильи... о нет.

Божена поёжилась.

— Что случилось?

Мавка осторожно открыла плетёную дверцу. Проверила еще раз. Закрыла. Пальцами коснулась висков. Из груди вырвался полный негодования стон.

— Ну чего ты мычишь?! Телишься?

— Один из кроликов, как бы тебе сказать, — убитым тоном проговорила Айнеке, — в общем, он сдох.

******

Пламя костра гудело на ветру. Протягивало к ночному небу рыжие лапы, будто пытаясь ухватить что-то невидимое. И, заполучив желаемое, прятало их между собранных мавкой сучьями. На ветках сквозь белый пепел, перемигивались рубиновые огоньки. Дым вился тёмной кисеёй, ветер уносил его в сторону, заветной ели.

Подле колючих ветвей призрачно мерцала стайка светляков. Под холмом, тревожно кричала ночная птица.

Пахло хвоей, влагой, баней.

Айне лежала на боку, подперев голову рукой. Правый бок грел жар костра. Левый — лежащая рядом Божена. Девушки решили, что поспят до первых лучей, после чего вернутся к волхву.

Огонь горел. Волшебное место умиротворяло. Звезды ослепительно светили. А сон отчего-то не шел.

Мавка знала, чем грозит ночь на холодной земле, и потому потратила немало времени, чтобы собрать лапник. Сверху постелили плащ — вышла недурная постель

— Айнеке, — прошептала Божена, — ты спишь?

— Нет, не сплю.

— Я все думаю о проклятье, — уже громче произнесла девушка. — Мы совсем рядом с кладом.

Мавка улыбнулась. Повернула голову. Пышные волосы Божены защекотали нос.

— А ты не думай о нем, тем более в подлунный час. Мы же не копаем? Ну и чего тогда бояться?

— Хм... ты права, пожалуй. Спокойной ночи, Айне.

— Спокойной, Божена.

Айне перевернулась на спину. Между плывущих в вышине облаков мелькнула искра. Звезды имеют обыкновение падать так быстро, для того наверное, чтобы люди не успевали загадывать желания. Мавка пообещала себе, что второго раза не упустит — так и случилось бы, не помешай Боженина возня.

Спутница вздохнула, ежась.

— Не спится, — пожаловалась Божена.

— Мне тоже, — буркнула Айне, размышляя, чем бы себя занять.

На задушевные беседы не тянуло, хоть место и обстоятельство прямо-таки толкали к этому. Мавка даже почистила зубы надкусанной палочкой — она ни при каких условиях не изменяла привычкам. Было бы неплохо еще заштопать рубашку, да уж слишком мало для этого света.

К треску костра прибавился хруст потревоженного лапника — Божена резко села. Размяла пальцами измученные за день ступни, постанывая сквозь зубы.

Айне в который раз отметила про себя, что природа наградила девушку на удивление музыкальным голосом. Свет костра подсветил темный обрис фигуры под одеждой. Полная грудь мерно вздрагивала при каждом движении. Зрелище вышло волнующим.

— Дай посмотрю, что там у тебя, — вздохнула мавка поднимаясь. Уселась поудобнее, поджав под себя ноги.

Божена молча позволила осмотреть ступню.

— Какая крошечная. Ну, как и ожидалось, стоптала в кровь, — заключила Айне. — Дам тебе мазь, как только вернемся домой. А пока только вот это...

Тонкие пальцы мавки одновременно надавили на нужные точки. Сильно дернули. Под кожей что-то хрустнуло, Божена отозвалась сдавленным писком.

— Давай вторую.

— Не на... а-а-ай! О... стало легче.

Девушка пошевелила пальцами, улыбаясь.

— Ну ты ловка!

— А то!

Ноготки Айне скользнули по бледной коже ступни. Затем выше, по голени.

— Ты вся исцарапалась, теремное создание, — буркнула мавка. — Это снимет зуд.

Божена откинулась назад, опершись на руки. Айне заметила, как её кожа покрылась мурашками, то ли от нехитрого колдовства, то ли от холода. Рубашка обтянула грудь — под тканью обрисовались острые бугорки сосков.

Мавка почувствовала, как кровь приливает к щекам. В душе поселилось неуютное чувство — так бывает, когда обманываешь кого-то. И Айне поняла, что обманывает сейчас саму себя, занимаясь якобы лечением.

И потому это лечение прекратила. Поправила неприлично задравшуюся рубашку Божены.

— Мне с тобой очень повезло, — произнесла спутница, белозубо улыбаясь. Отчего щеки Айне зарделись ярче прежнего. — А вот тебе со мной не очень. Тащила весь день через буреломы. Теперь лечишь. Честная мавка.

— Ну...

— Слушай. А волхв этот видел нас на берегу, да?

— Видел — видел.

Божена выдержала паузу. Незрячие голубые глаза смотрели куда-то за спину мавки.

— Он это... пялился?

— А то.

Девушка хихикнула. Быстрым движением перекинула косу на грудь. Короткие пальцы с аккуратно обстриженными ногтями теребили кончики волос.

— Вот козёл, — фыркнула Божена, краснея. Мавка в голос расхохоталась.

Совиный крик вдалеке испуганно оборвался на полузвуке.

— Солнце, давай спать, — вздохнула Айне. — Будет завтра и волхв, и разговоры.

Спутница в ответ поморщилась.

— Да ведь тебе тоже не спится, сама сказала. Давай поговорим. А то скоро ты станешь жутко богатой и дерзкой. Я не смогу спросить все, что хотела.

— Как знать, может я и сейчас не смогу ответить, — осторожно произнесла мавка.

Божена выдернула стопы из мавкиных ладоней. Подсела ближе.

«Ну вот», — грустно подумала Айне, — «Ну что такое, в самом деле, с этой дурёхой?»

— Если что пойдёт не так, ты всегда можешь меня поколотить, — серьезным тоном произнесла спутница. — Только не перестарайся. Уж больно горяча.

«Горяча», — эхом отдалось в голове. Мавка закусила губу.

— А ты уж больно любопытна. Шут с тобой, спрашивай. Про три года, небось?

— О! Да ты не только знахарь, еще и пророчица. А и спрошу. Что там с твоей Анишкой?

— Чего с ней? — буркнула мавка. — Не мужик она, не бойся.

Божена скорчила смешную мордашку. Поправила ворот рубахи.

— Я знаю. Человек не зоркий, да не дура.

— Ну раз не дура, значит уже сама все поняла. Что я делаю со своей челядью тебя, прости, касаться не должно.

Ротик Божены удивленно приоткрылся, выпуская облачко пара. Пока девушка обдумывала услышанное, Айне подбросила в костёр еще веток. Огонь на мгновение угас, чтобы вспыхнуть ярче прежнего.

Стало чуть теплее.

— Нет, — твердо произнесла Божена, слепо таращась в темноту, — все — таки меня это касается.

— Неужели?

— Ужели. Такая прям красавица эта роба, или что?

Айне понемногу начинала закипать. Уж что, а свои слабости она знала. Обе. Первая — вспыльчивость. Вторая — нетерпение к хамству, какое люди обычно принимают за благородную прямолинейность. Мавка молчала, пытаясь успокоиться.

— С лица воду не пить, — бросила сквозь зубы Айне.

— Значит страшилище, — заключила спутница. — Болотное чудо со змеиным жалом. Так и думала. И ты с нею любишься. Девка с девкой. Это как вообще происходит — то? Ума не приложу.

Гнев перехватил дыхание. Мавка набрала в грудь побольше воздуха.

— И не прикладывай, от всей души прошу. Не больно много ума-то. Интересно? Слушай. Как ты сама с собой играешься, о мужике напрасно мечтая, так и происходит. Все, отъежись от меня, вильями заклинаю.

Лицо Божены вмиг сделалось пунцовым. Айне отвернулась к огню. Не глядя, нащупала ореховый прутик. Ткнула им в костёр — пламя рассержено плюнуло в небо искрами.

«Вот и поговорили».

Айне закусила губу. А как бы она разговаривала, ни разу в жизни солнца не видя? Крупяной мышью сидела бы в светлице, прядя наощупь? Или каждый день доказывала бы всем — и себе! — что чего-то да стоит? И как больно пришлось бы от сказанного только что, ни разу себя не видя в зеркало?

— Извини, — буркнула мавка.

Девушка в ответ промолчала.

— То, о чем ты спрашиваешь, — сказала Айне, продолжая раззадоривать костёр прутиком, — это сидит в мавьей природе. В нас поровну и мужского и женского. Хотя женского все-таки побольше. И во всем... нету, в общем, в этом ничего зазорного.

— Тогда чего ты шерсть дыбом подняла? — буркнула в ответ девушка. — Сама себе придумала, сама оскорбилась. Это твоя «самапосебешность», видать, тоже в мавьей природе.

Над поляной расстелился полог тишины. Только шуршал угощением костерок, шумел ветер в черных кронах, пронося мимо запах смолы и сырости.

— Ты очень красивая, — проговорила мавка.

— Спасибо. Ты уже говорила.

— Нет... то есть да. Но я правда так считаю.

Божена придвинулась еще ближе. Мягкой грудью прижалась к спине мавки. На мгновение у Айне перехватило дыхание. Девушка осторожно повернулась, прижала спутницу к себе. Тёплая рубаха свезлась под пальцами. Волосы у Божены пахли мёдом, травами, и совсем — чуть-чуть костром.

Айне била мелкая, едва ощутимая дрожь. Сердце зашлось, как после долгого бега. В горле встал ком.

— Ты дрожишь, — заметила Божена, поднимая круглое личико. Скулой она задела грудь — мавка вздрогнула. — Холодно?

Девушка кивнула. И только спустя мгновение, вспомнила, что собеседница её не видит, и дрожащим голосом угукнула в ответ.

— Сердце так часто бьется, — продолжила спутница. — Я его даже слышу. Ты чего сопишь?

— О золоте думаю.

«Нет. Не думаешь».

Божена сдула с лица выбившуюся из косы прядку.

— А я о кроликах. Это у волхва шутки такие, девчонок за тридцать вёрст загнать с полудохлой скотиной, или что?

— Кролик от испуга сдох. Пока я жуков давила. А про волхва ты права, как-то не по-человечьи. Но Искор в своем праве. И потом, он же не совсем человек.

— Волхв — не волхв, а зря с нами не пошел, — усмехнулась Божена.

Айне улыбнулась. Губы предательски дрогнули.

— А ты прям так с ним и легла бы?

На этот раз у Божены покраснели даже уши. На лице за раз отобразилось столько эмоций, что Айне едва сдержала смешок.

— Не знаю, — буркнула девушка. — Стала бы я у тебя минутное счастье отнимать?

— Ну так легла бы, или нет? Чего юлишь?

— Может и нет. А может, и да. Сказала же — не знаю. Я думала ты у меня и дальше поводырем будешь. Доверяю тебе, не заметно?

Голубоглазая помолчала немного, медленно хлопая ресницами. Затем едва слышно буркнула:

— А почему б и нет, если для дела. Я сама себе хозяйка.

— Ну, если для дела, — протянула мавка, — тогда все понятно, хозяюшка. Какие жертвы!

— Никакие не жертвы. Мне что, тепла не может хотеться, как людям? Другие ходят, я знаю, на русалью ночь. Разбиваются на парочки...

Мавка хихикнула.

— Отчего ж только на парочки?

— Ну тебе оно виднее. А мне не видно ничего. Сплошная темень. И я сижу дома, и слушаю как под утро дворовые девки хи-хи, да ха-ха. Ничего не говорят друг — другу, но чувствую — у них все хорошо. Меня все это стороной обходит. И вот ты говоришь... а я подумала... сначала «нет», конечно. А потом «почему нет — то?». Я что, под мужем? Я не молодая? Я не человек? У меня своих русалий быть не может? И даже получше, чем у прочих?

Мавка нежно коснулась пальцами пушистых волос. Прижалась щекой, вдохнула, дрожа, запах.

— Будет у тебя все, я знаю. А волхв этот в жопу клюнутый сейчас сидит, и очень сильно жалеет. Поскольку видок у тебя был что надо.

Божена коснулась коротким носиком шеи Айне. По спине пробежали мурашки.

— Правда?

— Можешь мне поверить. Пялился всю дорогу.

— Болван.

— И не говори.

Какое-то время девушки молча сидели, обнявшись. Дрожь не унималась. Айне чувствовала себя совсем зеленой девчонкой — это почему-то приносило удовольствие. Окрыляло. Кружило голову. Толкало в спину.

— А ведь я, — неожиданно для себя проговорила мавка, — тоже пялилась.

«Не допетрит», — пробунил голос откуда-то из глубины сознания.

Допетрила.

— Ой, — вздрогнула Божена. — Ого.

Айне до крови укусила губу. Секунды тянулись как дёготь на смолокурне. Костёр трещал за спиной. Шумели кроны. Ветер ласкал волосы.

— А это, — медленно проговорила спутница, — ну... сошло бы за жертву? Как с кроликами?

— Не знаю, — честно ответила Айнеке. — Но ведь и это любовь.

Пальцы светловолосой теребили ткань мавкиной рубахи.

— Сестринская прям, — нервно проговорила Божена.

— Не совсем. Тебе... не интересно?

— Да откуда ж мне знать, скажи? Я особо-то... и не думала.

Девушки часто — часто дышали. Дрожь передавалась от тела к телу. Светловолосая облизнула губы. Айне наклонилась к её уху.

— А меня... меня ты хочешь? — шепотом спросила она.

— Можно, — чуть слышно ответила Божена.

— Тогда ладно.

Мавка поцеловала её в щёку. Как только могла, нежно коснулась губ — тёплых, мягких, манящих. Она нарочно растягивала удовольствие первого поцелуя, стараясь узнать, изучить, понять.

Пальцы Божены впились мавке в спину. Девушка напряглась, сжалась. Айне кончиком языка нашла её язык. Ладони мягко скользили по шелку рубахи. Изучали плечи, спину, опускались ниже.

С каждым ударом сердца лёд начинал сильнее и сильнее. Движения ладоней ускорялись, вместе с ним росла напористость поцелуя. Пальцы мавки впивались в мягкое тело. Ладони прошлись по четко очерченной талии, легли на бёдра.

Айне на долю секунды прервала поцелуй, чтобы затем впиться губами в нежную кожу шеи. Пальцы упруго вцепились в ягодицы. Божена покорно запрокинула голову. Шумно вздохнула. Её голос дрожал, ладони сгребли рубашку мавки так, что послышался треск ткани.

Девушка поспешно уцепилась за полы, потянула вверх — одежда и без того достаточно настрадалась. Холодный воздух с готовностью обнял разгоряченное тело. Кожа покрылась мурашками.

Божена осторожно коснулась пальчиками ключиц. Тёплая ладонь скользнула ниже — мавка с готовностью подставила ей грудь. И, когда девушка случайно тронула запястьем напряженный сосок, Айне негромко вскрикнула.

Светловолосая замерла, как гончая перед птицей. А затем ринулась в атаку.

С силой толкнула, опрокидывая мавку на лапник. Уперлась ладонями в плечи. И осыпала короткими, порывистыми поцелуями лицо Айне.

Горячие, сухие от волнения губы касались кожи, выбившиеся светлые прядки щекотали шею. До зависти толстая коса соскользнула с Божениной спины, упала на живот.

Мавка с упоением слушала жаркое дыхание. Ни поцелуи, ни отчаянный напор не заводили так, как этот звук. Внизу живота поселилось тягучее тепло. Оно, с каждым выдохом резкими рывками поднималось все выше, к груди. Мышцы свело, а затем окутало такой слабостью, что стало сложно хоть как-то двигаться.

Айне положила ладонь себе на грудь. Стиснула её, пальцы ущипнули за сосок. Между ног сделалось нестерпимо влажно.

Из горла вырвался жалобный, просящий стон.

Колено светловолосой провалилась между ветвей лапника. Девушка пошатнулась, и её тяжелая грудь бухнулась на лицо мавки. И та решила не упускать момента: зубами нежно прикусила карминовый, просвечивающий через ткань ореол.

Божена окончательно потеряла равновесие. Легла на мавку миниатюрным телом. И не спешила вставать, то целуя, то кусая шею, плечи любовницы.

Айне ухватила пальцами расшитые нить полы, но рубаха нипочем не хотела подниматься выше.

— Сними ты её, небом заклинаю, — задыхаясь, прохрипела мавка.

Девушка, покачиваясь, села. Ягодицы утвердились на стройных бёдрах Айне. Блондинка рывком сдёрнула одежду — полные груди волнующе подпрыгнули в такт движению. Лунный свет лёг на чистую белую кожу, обрисовал окат аккуратных плеч, изгибы талии, небольшой животик. Коса перекинулась вперёд, легла на грудь. Её кончик пушистым хвостиком пробежал по коже мавки.

Голова закружилась. Низ живота в очередной раз скрутило приятной болью. Мышцы внутренней стороны бёдер начали мелко подрагивать. Все, что ниже пупка потребовало соития. Без промедлений.

— Ложись на спину, — потребовала мавка. Божена покорно выполнила просьбу.

Айне собрала волю в кулак. Заставила непослушное, дрожащее тело подняться. Взгляд нечаянно скользнул по стройным, миниатюрным ногам любовницы — тело накрыла очередная тёплая волна. Внизу стало мокро настолько, что влага почувствовалась на коже бёдер.

Мавка поспешно забросила копну смоляно-черных волос за спину. Те растеклись по плечам непослушной волной, мягко тревожа грудь.

Девушка подобралась к своему бледному чуду.

«Да», — пронеслось в голове, — «теперь её будут звать именно так».

Поцелуями покрыла животик, выпирающие косточки таза. Затем мягко раздвинула любовнице ноги. Самое сокровенное место было укрыто нежным светлым пушком.

— Ничего не бойся, — прошептала мавка. — Но запоминай.

Божена часто-часто закивала. Выдавила из себя слабое «угу».

Айне придвинулась лицом к промежности. Подушечкой пальца коснулась нежных складок. С удовлетворением почувствовала, как дрогнули полные бёдра любовницы.

«Я теку как река в половодье. А она, пощадите вильи, едва ли намокла. Ну да это ничего».

Мавка не переживала. Мавка знала самый главный девичий секрет — что никакая женщина не почувствует тело мужчины, как свое. А вот женское она поймёт, прочувствует, и очень скоро это тельце будет послушным как глина, и очень — преочень громким. В этом вся суть.

Напряженный кончик языка коснулся складочек. Лизнул снизу — вверх. Затем сверху — вниз. Еще, и еще. И еще. До тех пор, пока любовница не начала лёгонько покачивать бёдрами, пытаясь подсказать как надо. Но тело врёт, оно сбивается с ритма. А этого делать сейчас было ни в коем случае нельзя.

Божена положила руки на голову Айне. Осторожно поглаживая, путалась пальчиками в волосах. Затем, когда ритм плавно ускорился, начала гладить себя, словно впервые осознала, что у неё есть тело. Скорость росла, девушка шумно хватала ртом воздух.

Очень скоро вздохи превратились в первые вопросительные стоны, будто тело спрашивало: «мне может быть приятно? Мне правда может быть так приятно? От простых касаний? Можно?».

«Да», — движениями отвечала Айне, — «может, и еще как».

Она знала, что такое пятиминутное разочарование неумелых, слепых мужских ласок. И хорошо помнила свое похожее удивление.

Мавка нырнула язычком в влажную глубину. Поднялась выше, и крепко поцеловала заметно подросший бугорок. Божена громко пискнула, подбросила бёдра вверх.

Айне лизнула сначала указательный, затем безымянный пальцы. И нарочито медленно погрузила их в мягкий влажный бархат, продолжая ухаживать за бугорком.

Если до этого были тихие пляски, то теперь начались песни.

Она двигала пальчиками, развлекала девушку язычком. И снова ускоряла ритм, а затем замедляла, чтобы стремительно нарастить его. Безумно радовалась, когда согнутые в коленях ноги партнерши начинали мелко дрожать. А стоны из вопрошающих, превратились в уверенные громкие, требовательные.

Божена шипела кошкой, изгибалась дугой, сгребала пальцами ткань плаща.

Иногда Айне забредала ниже. Трогала подушечками светло-розовую звёздочку,

находила отклик в движениях. Но не рисковала разнообразить ритуал — слишком уж велик был шанс все испортить, напугать любимую.

У мавки начали понемногу затекать плечи. Она встала на четвереньки, слегка прогнув спину. Холодный ветерок коснулся ягодиц, нагло заглянул между. Айне с восторгом почувствовала, как течет сок по коже.

Похожая влажная история случилась и у её партнерши. Объемная попа на ощупь оказалась влажной, ткань под ней сделалась волглой.

Тело мавки в очередной раз содрогнулось, ноги сделались ватными. Девушка поняла, что еще чуть-чуть, и вовсе потеряет контроль. Нужно было действовать.

Она ловко извернулась, просунула длинные стройные ноги между ног любимой. Влага коснулась влаги — и сейчас одиночный танец превратился в парный.

Мир качался. Исчезал во вспышках, бешеных движениях, громких молящих криках. Пальцы мяли, щипали. Врезались в мох. Руки сплетались в едином порыве. Мокрые тела поочередно содрогались в конвульсиях. Когда пружина внизу живота разгибалась, мавку била крупная дрожь. Она сгибалась, до боли прикусывая костяшки пальцев, чтобы орать чуть потише.

Но потом снова рычала, требовала, звала.

Очень скоро тела, независимо от разума, начали понимать друг — друга. Действовали с чарующей синхронностью. Напирая, когда требовалось, и ослабляя напор, когда нужно было передохнуть.

Иногда ритм сбивался. Поступательные движения делались вялыми. Тогда Айне любовалась Боженой. Смотрела, как напрягаются мышцы рук, живота, как подпрыгивают груди.

И все начиналось снова. И снова. И снова. Пока ноги не начинали дрожать.

Мавка не помнила, когда успела поменять позу. Она вдруг оказалась сверху, по-мужски. Теперь она могла целовать, кусать. Щекотать языком мочки ушей, соски. Цепляться ладонями за ягодицы. И снова ритм, и снова движения — мокрые животы блестели в лунном свете.

И Айне выла от счастья.

Но вскоре случилось, то что должно было случиться. Божена в очередной раз задрожала, забрасывая руки за голову. Маленький ротик открылся в крике, тело выгнулось коромыслом. И опало.

Девушка, какое-то время лежала, тяжело дыша. А затем грязно, вперемешку со смехом, выругалась.

— Все, — задыхаясь, произнесла она, — я уже телом не владею... ты что, не устала?

Мавка легла рядом. Провела ноготком по женственному, чуть подрагивающему при каждом вздохе животику партнерши.

— Нет, родная. Может ты забыла, но я все-таки мавка. Мы очень выносливы.

Айне не врала — от бешеных плясок она даже не запыхалась.

— Да-а-а, — протянула Божена, — какой мужик этому порадуется... Боги! У меня нет слов.

— Ну так не говори ничего. Кстати. Ты запоминала, как я просила? За тобой должок.

Божена, после недолгой передышки, оказалась на месте мавки. Беловолосая в лунном свете голова оказалась у Айне между ног. Девушка действовала неумело, но с огромным энтузиазмом, демонстрируя миру объемный зад, красивую спину и длинную косу.

Мавье естество требовало больше, чем могло получить сегодня. Потому травница пошла на хитрость: заставила себя на время забыть о любви, и вытащила наружу яростное животное.

Зверь осмотрелся. Повел носом, и почти сразу решил показать кто в этой паре главный. У кого крепче мускулы и сильнее воля.

Он завладел руками. И ладони, грубо ухватив светлые волосы, заставили двигаться язык и нос партнерши так, как требовалось ему, зверю. При всем, что Божена была совершенно не против.

Вскоре тело сотрясли очередные конвульсии, выбивающие воздух из лёгких. Ляжки в последний раз стиснули светловолосую голову — коротенький язычок ускорил движения. Айне дернулась, крикнула что-то на мавьем. И расслабленно растеклась, раскинув руки.

Божена, пошатываясь, села. Вытерла предплечьем подбородок. По лбу на лицо струились капельки пота. Волосы свалялись в очаровательный светящийся колтун.

— Спасибо, — глядя на звёзды, произнесла мавка.

Девушка кивнула.

— Это все надо обдумать, — тяжело дыша, произнесла она. — Но если... хм... обряд на клад не сработает... значит, мы плохо старались. И надо будет постараться еще.

Айне иронично посмотрела на Божену. И не смогла сдержать улыбки.