Я еду домой. В отчий дом, в котором родился и вырос. И который покинул 18 лет назад. Родовое гнездо. Там, наверное, все изменилось? Того, что я помню уже нет. И я изменился. Наивного, четырнадцатилетнего мальчика, уже нет и в помине. Воспоминания всплывают из глубин памяти, светлыми, солнечными картинами. Вот я, собираю сладкую землянику, на летней поляне в лесу. Мне лет восемь, точно не помню, зато помню вкус той земляники, сладкой, тающей на зубах. И липкие, измазанные сладким земляничным соком пальцы. Их так вкусно облизывать. Ничего вкуснее на свете нет, чем та земляника из детства. И большой яблоневый сад. Интересно, а он еще сохранился, или вырубили давно. Скоро узнаю.

Тогда все было впервые. Все интересно. Все внове.

А когда я обнаружил место, из которого так хорошо было видно, как девки и бабы, голышом выскакивают из бани, и с визгом прыгают с мостков в речку, сколько мне было? Одиннадцать, нет, все-таки, двенадцать. Интересно, а те кустики остались? Да-а.

Ох, как тряхануло, русская дорога, ухабы да колдобины, наверное, и через сто лет ничего не изменится, и через двести. Но все-таки это, моя земля. Сейчас, повидав мир, я могу сказать, что красивее земли нет, земли на которой родился.

Я еду домой. В Истомино. В свое, родовое имение. Спустя 18 лет.

Прошу покорнейше простить, забыл представиться, мысли всякие накатили.

Истомин Михаил Аристархович, дворянин, отставной штабс-капитан егерского батальона, Кавказского корпуса.

Матушка моя, Мария Федоровна Истомина, преставилась, царствие ей небесное, при родах. Так что батюшка, Аристарх Харитонович, воспитывал меня в одиночестве. После смерти матушки, он не стал искать другую супругу, и остался доживать свой век бобылем.

Но уж если положить руку на сердце, то батюшка воспитанием отпрыска, меня то есть, озаботился лишь однажды, перепоручив сие дело няньке Авдотье, и дядьке Прохору. А сам, погоревав положенное время, утешился в обществе дворовых девок. Говорят, в последние годы, к зеленому змию пристрастился изрядно Ну да, Господь ему судья.

Известие о кончине, батюшки нашло меня в Тифлисе, где я, поправлял здоровье, после ранения, полученного в деле, возле села Хасавюрт.

Братьев и сестер у меня не было, так что единственным и законным наследником, остался я один. Стряпчий, привезший мне печальное известие, и назначенный покойным батюшкой своим душеприказчиком, принялся убеждать меня оставить службу и вступить во владение наследством. Уговаривать меня долго не пришлась, рана недавно полученная, преизрядно беспокоила, хромота так и осталась.

Добравшись вместе со стряпчим, милейший человек оказался, до места расквартирования моего полка во Владикавказе, я подал прошение об отставке. Полковник наш, Генрих Карлович Гессен, вошел в мое бедственное положение, и посодействовал скорейшему удовлетворению прошения.

Так или иначе, вскорости, а именно летом 1846 года, сменив военный мундир на цивильный сюртук, а привычную фуражку на цилиндр, я покинул Кавказ и отправился в родные пенаты.

Пыльный тракт, верста за верстой ложился под копыта коней. влекущих мой экипаж к отчему дому.

Долго ли, коротко ли, но и самый длинный путь подходит к концу. Признаться честно, дорога сильно утомила меня, да и не совсем зажившая рана, постоянно напоминала о себе.

И вот, вдоль дороги замелькали знакомые поля, и перелески, вот и неширокая речка с деревянным мостом. Именно по этому мосту подпрыгивая на неровном настиле, тряслась коляска, увозившая меня в Большой мир. Шестнадцать лет назад.

Версты через две с тракта должен быть съезд на проселок, ведущий к усадьбе, я почти уже дома.

И вот, наконец, показалась сама усадьба. Дворовые издали увидели приближающейся экипаж, и когда тарантас медленно подкатил к парадному входу, вся дворня собралась у высоких ступеней.

Я выбрался из возка, и осмотрел встречающих меня.

Да, за 18 лет многое изменилось, меня окружали сплошь незнакомые лица, лишь Прохор, седой как лунь, подслеповато щурился на меня.

«Прохор, неужто не признал воспитанника?»

«Барин. Михайла Аристархович. Вернулся. Радость то, какая. Уж и не чаял увидеть Вас. Услыхал видать Господь мои молитвы. Теперь и помереть спокойно могу.»

Старик сделал ко мне несколько неверных шагов, и намерился было, поклонится в пояс, но я схватил его за плечи и крепко обнял.

«Михаил Аристархович, не дождался батюшка то, Аристарх Харитонович. Ну да, на все воля Божья. А мне вот, радость то какая выпала. Возмужали то как. А я ведь Вас, мальчонкой совсем помню. Да, что это я. Совсем старый из ума выжил. Вы же с дороги. Притомились, небось. В дом проходите. Не извольте беспокоится, все сберегли. Все сохранили, как при батюшке Вашем, Аристархе Харитоновиче, царствие ему небесное. « Затем обернулся к остальной дворне.

«Чаво рты то пораззявили. Барина встречайте, Михаила Аристарховича. БАРИН ВЕРНУЛСЯ.»

Дворовые поклонились поясно, и я стал всматриваться в лица тех, с кем мне предстояло прожить жизнь.

Прохор принялся знакомить меня с дворней.

«Настасья, Ключница. Покойный Аристарх Харитонович ей хозяйство вести велели. « Высокая статная женщина, лет этак тридцати с лишним. Густые, темно-русые волосы сплетены в толстую косу, уложенную вокруг головы, подобно короне... Серо-зеленые глаза смотрели настороженно с опаскою, она еще не знает, чего ожидать от нового хозяина. Одета в европейское платье, правда чувствуется, что корсета под ним нет. Настасья свободно дышит высокой грудью.

«Трофим, кучер. « Здоровенный мужик, до самых глаз заросший, кустистой, черной как смоль бородой, одет в домотканую рубаху, коричневый, потрепанный армяк, широченные черные шаровары, и поношенные сапоги, большие, мозолистые ладони мнут, старый войлочный колпак с отворотом. За пояс заткнута казачья ногайка, а из-за голенища сапога, торчит истертая, деревянная рукоять ножа. Наряди его в черкеску, бурку и папаху, повесь на наборный пояс кинжал, натуральный абрек получится. И что самое забавное, в дорожных кофрах, все это у меня есть.

«Ероха, конюхом тут, ну и по хозяйству. « Невысокий мужичонка с жиденькой бороденкой, и бегающими. преданно смотрящими на меня, водянистыми глазками, производил впечатление законченного прохиндея. Ну что же, такие проходимцы в хозяйстве весьма полезны, ежели в узде их держать крепко.

В роте у меня был такой, достать мог, все что угодно, ценнейший человек был, особливо в походе. Жаль под Гудермесом, абреки ему голову отрезали.

«Ну, а энто, девки дворовые. Цыть вы, скаженные. Улька, Дашка и Варька.»

А девки то, хороши, однако. Батюшка то в девках видать, толк знал.

Улька, Ульяна то бишь, толстая черная коса на полную грудь перекинута, карие глазки опущены, но стреляет ими в мою сторону, постоянно. Варвара, пониже ростом, да и русая коса пожиже, смотрит украдкою, глаза серые, ласковые. Дарья, ростом почти как Улька, да и статью не уступает. Волосы цвета спелой пшеницы, и глаза голубые-голубые, как озера. Пальцами кончик тугой косы на груди теребит, волнуется.

«Да что же это я. « — всполошилась Настасья-"Барин, с дороги. Проголодался. Улька, бегом к Прасковье, вели на стол накрывать, скажи барин, Михаил Аристархович пожаловали. « — и уже ко мне-"Михаил Аристархович, не ждали Вас так быстро, не извольте гневаться. Проходите в дом, сейчас девки на стол соберут, откушайте, чем Господь послал.»

Я кивнул, и опираясь на трость принялся подниматься по ступеням. Ерофей оказался тут как тут, поддерживая меня под левую руку. Нет, все-таки я в нем не ошибся, еще тот пройдоха.

«Настасья, вели багаж мой в дом снести, а потом разберем его. Да и помыться бы мне с дороги то. « Я принюхался к себе. « А то воняю, как драгунская конюшня. Аж, мухи на лету дохнут. Почитай две недели в пути.»

«Не извольте беспокоиться, ваша милость, Вам ванную наполнить, или баньку прикажете истопить.»

Ох, давненько я в русской бане не парился. Нет, на Кавказе бань полно, но вот так, что бы с кваском, да с веничками березовыми. Такого там нет. Тот же турецкий хамам, вещь замечательная, но наша русская банька, лучше всех. Слыхал, от знакомого казачьего подесаула, что у чухонцев банное дело на славу поставлено, но сам не пробовал, врать не буду. Хоть верится и с трудом, чухня, она чухня и есть. Чего они в дебрях своих дремучих, придумать дельного то могли.

«Знаешь, Настасья, а вели ка ты мне баньку топить. Попариться с дороги, охота.»

Внутри усадьба практически не изменилась, все те же картины на стенах в столовой, широкие окна, по теплой погоде, распахнуты настежь,, кисейные занавески колышет легкий, летний ветерок, одуряюще пахнущий луговой травой, яблоками и почему то медом. Как в детстве, я прекрасно помню этот запах, ранним утром я, вскочив с постели, в одной сорочке и с босыми ногами, подбегал к распахнутому окну и с наслаждением вдыхал этот сладковато пряный, аромат лета.

Умывшись с дороги, я уселся за обеденный стол, в столовой. Настасья заняла позицию справа от меня и отступив на шаг назад. Она стояла, сложив руки на животе, и следила за тем, как девки, споро заполняют стол всевозможной снедью. Привычный к бивуачной жизни, я был достаточно неприхотлив в еде. В походе частенько приходилось довольствоваться простой и сытной солдатской кашей, сдобренной мясом, луком и чесноком.

Но тут, глаза мои разбежались. Передо мной стояла тарелка, наваристого куриного супа, с плавающими сверху блестками жира, чуть дальше блюдо с румяными пирогами, жаренный, покрытый хрустящей корочкой цыпленок, обложенный яблоками, нарезанный толстыми ломтями, сочащийся жирком окорок, небольшой судок с жареными окунями в сметане, соленые грибочки, и огурчики, белая хрустящая квашеная капуста, с прожилками моркови и кроваво-красной клюквой. А запах...

Отвалился я от стола, не меньше чем через полчаса, походная жизнь приучила есть быстро, и много... Промокнув рот салфеткой, и взяв бокал с домашней вишневой наливкой, я достал трубку и кисет с табаком.

Выпустив облачко дыма, я почувствовал себя на вершине блаженства.

Нет, все таки в пасторальной жизни, несомненно есть свои плюсы. И немалые.

В батюшкином кабинете тоже почти ничего не поменялось, разве что картины. порно рассказы Я помню морской пейзаж, а сейчас висит картина с купальщицами. Ах батюшка, шалун был однако.

Потом отправился разбирать багаж. В полку я старался не обрастать имуществом, мы часто бывали в походах, но за n лет добра скопилось немало. Бросать нажитое, было откровенно говоря жаль, и все что мог, я привез с собой.

Несколько бурок, папахи, черкески. Трофейный кинжал, снятый с того самого абрека, что покалечил мне ногу. Мои егеря его достали, а кинжал мне подарили. Сабли, еще кинжалы, кривой курдский нож, янычарский ятаган, снятый с убитого мною турка. Несколько ружей, пистоли. Прекрасные сплошь покрытые чеканкой медные и серебряные кувшины и блюда, украшения, несколько кальянов. Пара персидских ковров. И много чего еще.

С разборкой моего добра, провозились почти до вечера.

«Михаил Аристархович, банька готова, как заказывали. Я Вас провожу. « Настасья, гонявшая девок раскладывать мое добро по шкафам и сундукам, поднялась вместе со мной.

Баня, та самая, у речки с мостками, находилась позади усадьбы, на берегу небольшой речушки. Мы не торопясь шли по тропинке, начинало смеркаться, кузнечики стрекотали в высокой траве, из тех самых кустов вспорхнула какая то птаха. Ничего не изменилось, как будто и не было этих шестнадцати лет. Дома.

Я зашел в предбанник, поставил в углу трость, снял жилет, от сюртука я еще в доме избавился, и уселся на лавку. Стянул надоевшие сапоги и с облегчением сбросил портянки. Запашок, тот еще. Сняв штаны и сорочку, я остался в одном исподнем. Дверь скрипнула и в предбанник просочилась Ульяна.

«Барин, Настасья Матвеевна велели узнать, не надо ль чего?» Девка фальшиво засмущалась и потупила глазки.

Я оглядел девку. Ох, хороша. Среди своих товарок, похоже, самая шустрая. Наверняка, сама вызвалась, барина попарить. А стати то, отменные. Высокая полная грудь, кожа белая, как мрамор, темные карие глаза с паволокой, взгляд лукавый из-под ресниц. Брови тонкие, вразлет. Нос, с едва уловимой горбинкой, губы полные, чуть припухлые, мягкие, наверное. И сочные. Руки не успели огрубеть от тяжелой работы. Ну да в барском то доме, все полегче чем в поле, или навоз за коровами убирать. И сладкий, духмяный аромат, молодого, здорового женского тела. Девкой пахнет. Аж, голова кругом идет. Сколько же, я к женщине не прикасался. Полгода точно, а то и поболе. То в походе, в постоянных стычках на Кавказской Линии, то госпиталь после ранения, да и потом, не до дам было, ходить заново учился, и болело страшно. Опийную настойку я пить отказался, видел, что опий с людьми делает.

И вот сейчас, передо мной стоит моя девка, красивая, теплая, живая. Только руку протяни. Но вот неволить, почему то не хочется. Слыхал немало, что помещики с бабами крепостными вытворяют. Но, не мое это. От лукавого. И в полку я всегда с солдатами по-людски обращался, потому в бою, за спину не беспокоился, пули оттуда не ждал.

Но, как же тяжело сдержаться.

«Венички распарь, пока. Попаришь меня, а то самому несподручно. « Девка радостно кивнула. Скинула коротенькие сапожки, ловко стянула через голову сарафан. За ним последовала просторная рубаха. Мелькнувшее перед моими глазами обнаженное девичье тело, скромно прикрывшись березовыми вениками, проскользнуло в парную. У меня, аж дух от такой прыти перехватило. Вот уж воистину, шустра.

Стянув исподнюю рубаху, кальсоны, я прикрывшись деревянной лоханью, нырнул в парную. Улька возилась в углу и я без препятствий улегся животом на полку.

Ульяна плеснула квасу на камни, и клубы душистого пара окутали мое утомленное, долгой дорогой тело.

Предавался неге я недолго. Улька взяв ковшик, обдала меня потоком горячей воды, смывая дорожную грязь. А потом, за дело взялась мочалка. И веник. Жалости, девка не ведала.

Я повернул лицо в ее сторону. Перед моими глазами мелькали влажные девичьи бедра, плоский живот с треугольником черных волос время от времени прижимался к моей коже, пышные перси покачивались покрытые капельками влаги. Какой мужчина, мог вынести подобное. Я пытался крепиться, уподобляясь греческим стоикам, но плоть слаба. Хотя в данном случае, как раз наоборот.

Моя плоть обретала силу, и подобно былинному богатырю крепла с каждым мгновением.

«Барин, на спинку перевернитесь. « Ну, что же. На спинку, так на спинку. Нет, боле моей мочи терпеть. И я перевернулся.

Господь при рождении, как и всех в нашем роду, наделил меня силушкой, как физической, так и мужской. И инструмент для применения оной, выдал соответствующий.

И когда Ульяна увидела, тот самый инструмент, подобно вековому дубу, возвышавшимся над моим рапластанным телом, и крепостью своей дубу не уступающему, она громко вздохнула и присела на корточки рядом со мной. Осторожно прикоснувшись пальчиком к стволу, охнула

«Оох... Красота-то, какая... Но, он же, не влезет... « И еще раз провела пальцем по стволу. «А крепкий то какой... Ну прям, богатырь... « Девка попыталась обхватить его двумя пальчиками. Не получилось.

Ульяна протянула вторую руку, и обхватив его обеими ладошками, принялась не спеша водить ими вверх и вниз. До чего же приятно, ощущать прикосновение нежных девичьих ладоней, к самому сокровенному. Ох, как бы не оконфузиться часом, голова то, совсем кругом пошла. Стал срочно вспоминать Артикул воинской службы. Вроде, помогло.

Улька, приблизила лицо к предмету своего интереса, и уперев подбородок о мое бедро, задумчиво смотрела на член, лаская его при этом руками.

« Ульян, ты это, поосторожнее там. Я ведь, полгода без женской ласки. Не ровен час...»

Улька вскочила,

как ужаленная

«Полгода... Барин, нешто так можно, над людями то измываться, полгода... Полгода, такая красота без дела простаивала... Энто сколь ж баб, радости то лишились... Да еще, такой...»

Улька, решительно перекинула ногу через меня. Встав коленями на полку, она обхватила ногами мои бедра, и приподнявшись зависла надо мной.

Девка, ухватив рукой моего богатыря, несколько раз провела головкой по своему лону, и слегка закусив нижнюю губу, чуть присела.

Я почувствовал, как влажное тепло охватило самый кончик и остановилось.

Улька слегка поерзала взад вперед, и распахнув горящие карим огнем глаза, впилась ими в мое лицо. Замерев на секунду, она медленно двинулась вниз.

Ох, какое же это наслаждение, впервые проникать в новое лоно. То, что я не первый, не важно. Для меня, по крайней мере.

Раздвигая мягкие стенки пещеры, мой витязь, ликуя, погружался все глубже и глубже, в жаркие недра женского естества.

Наконец, путник достиг цели, и Ульяна откинув голову назад, издала протяжный стон. Багровые отблески от раскаленной печи, играли на стенах парной, легкая дымка окутывала нас в жарком полумраке.

Ульяна положив руки мне на живот, тряхнула головой. Смолистая грива, взметнувшись, рассыпалась по белой мраморной коже, шальные глаза с бесовским огнем внутри, пристально смотрят в мои. Приоткрытые в полуулыбке губы, с белой полоской ровных зубов, кончик языка проскользнув между ними, медленно облизывает припухшие губы. И я замечаю тоненькую линию под нижней губой, все-таки она прикусила ее, когда насаживала себя на мой кол, значит, ей было больно, но она вытерпела. Я кладу руки на девичьи бедра. Я ведь ее не касался, до этого мгновения. Полгода, я не касался женской кожи. Я уже стал забывать, как это. А ведь это, счастье. Гладкая, бархатистая кожа под твоими пальцами, нежная упругость плоти, заполняющая ладонь.

Боже, какое же это счастье. Женщина. И беда. А чего больше, узнаешь потом.

Ульяна не отрывая от меня взгляда, шумно вздыхает и задержав дыхание, слегка подается вперед, левый уголок ее губ, чуть приподнимается вверх, немного, едва заметно. Руки, лежащие на моем животе, начинают медленно двигаться вперед, к моим плечам. Ее лицо приближается, смоляные пряди падают мне на грудь, слегка щекоча легкими прикосновениями распаренную кожу. Жаркое лоно мягко скользит по стволу вверх, неохотно выпуская добычу из своих тугих объятий.

Ульяна останавливается в своем движении, и оттолкнувшись руками от моей груди, резко подается назад, вновь насаживаясь на мой член. При этом ее бедра слегка сдвигаются в сторону. Протяжный стон, ласкает мой слух. Что может быть приятнее для мужчины, как не стон наслаждения, издаваемой женщиной, принимающей в себя его член. Радость обладания, сравнить не с чем.

Ульянка опять двигает бедрами в сторону, но уже в другую, и вновь стремиться ко мне, при этом, не переставая слегка покачивать бедрами, из стороны в сторону. Потом, опять назад. Тугие перси, поблескивая капельками влаги, и маня ягодками сосков, покачиваются в такт движениям. Мои жадные руки, ловят их, ладони заполняет мягкая, податливая плоть.

«Ох... Барин... Сладко то как... Что же Вы, раньше то не приехали... Ох, сладко... Охоооо... Даааа...»

Экая, однако затейница, она уже вовсю скачет на мне, как на аргамаке. Хорошо еще, не видала, что наши казачки в седлах на полном скаку вытворяют. А то джигитовки бы мне, точно не избежать.

Я вдруг представил, Ульянку в папахе, с серебрянным наборным поясом на талии, и с кинжалом в зубах. Хотя нет, оружия женщинам лучше в руки не давать, тем более в такие моменты. Мало ли, что ей в голову взбредет. Лучше я его на стену, в кабинете завтра повешу, как и собирался. Так оно, спокойнее будет.

А вот поясок серебрянный в самый раз, или нет. Серьги, серебрянные серьги и бусы. Мне этого добра, целый мешок достался. Во время рекогносцировки возле села Кубачи, столкнулись с шайкой абреков. Супостатов, мы с егерями постреляли, вот при них-то несколько мешков с серебром и было. Трофеи мы честно с егерями поделили. Ну и Генриха Карловича не забыли, это уж как водится. Продавать добычу смысла не было, жалования мне вполне хватало. Так с тех пор, мешок с серебром, в багаже и валяется.

И как я не пытался отвлечься, ничего не помогало.

Ульяна продолжала свою скачку, а я стал чувствовать, что еще чуть-чуть, и пушка моя выстрелит.

Ухватив Ульку за бедра, я что было сил, натянул ее на себя, привстав при этом и прижавшись грудью к спелым грудям.

Пушка моя выстрелила, и подобно картечнице залп за залпом, накрыла девичью цитадель, потоками живительной влаги..

Почувствовав, как внутрь ее изливается мое семя, Ульяна впилась пальцами мне в предплечья, и уткнув лицо в шею протяжно завыла, волосы вороновым крылом накрыли мои плечи и грудь. Стенки ее пещеры стали сжиматься, раз за разом выдаивая, накопленное мною, за время долгого пути, без остатка.

Ульянка, оторвала свое лицо от моей шеи, и посмотрела на меня. Из ее глаз, текли слезы. Я накрыл ее губы своими, они и правда были мягкими и податливыми., язык мой, раздвинув покорные зубы, встретился с ее языком, и они сплелись в древнем, как мир танце.

Девичьи руки, обвили мою шею.

Оторвавшись от меня, Уля прошептала

«Ох и сладко ж с Вами, барин, ох и сладко. « Улька отстранилась, и соскочив с лавки увлекла меня за собой. Она несколько раз окатила меня водой из ковшика, и мы вышли в предбанник.

Одевшись во все чистое, мы вышли из бани.

Войдя в спальню, Ульяна принялась расстилать постель. Постельное белье явно недавно меняли, оно блистало чистотой, и пахло свежестью. Я втянул ноздрями этот свежий запах, перемешанный с ароматом женщины. Женщины, недавно отдававшейся мне.

Ульяна стояла склонившись, и нагнувшись вперед. Она явно не спешила, ее бедра призывно покачивались передо мной. Шалунья, это знала и прогнулась еще больше.

Мужское естество пересилило усталость, да и после бани и чего уж греха таить, после Ульянкиных ласк, плоть требовала продолжения. Причем, требования ее звучали, все настойчивее.

Я кашлянул и положил руки ей на бедра. Ульяна подалась мне навстречу.

«Ох, барин... Какой же Вы, ненасытный... « А, сама попкой ко мне прижимается. Вот понимаю, что играет плутовка, а ведь все равно приятно.

Да и так ли это важно.

Мои руки тянут вверх ткань сарафана, подол медленно поднимается, обнажая стройные ноги. Нет, красавица, в этот раз игра пойдет по моим правилам. Для начала я хорошенько рассмотрю тебя. Я женского тела полгода не видел. Там в бане, в неверном свете, подернутом дымкой, все казалось сказочным и нереальным. Сейчас от подсвечника на столике у кровати, света достаточно. И я смогу вдоволь налюбоваться твоей наготой.

А посмотреть, есть на что.

Постепенно открываются молочно белые бедра, они такие гладкие, я это помню, когда мои руки скользили, в банном жару, по твоей горячей, распаренной коже. Тогда сумбур в моей голове, не дал полностью насладится тобой.

Но сейчас, голова моя ясна, и времени предостаточно.

Ткань все выше и выше. Вот показались, упругие полушария ягодиц, и такая сладкая, манящая щелочка, чуть ниже. Расслабься. Нам некуда спешить, ведь вся ночь впереди.

Мои пальцы, слегка касаются сокровенного. Они нежны, но настойчивы. Преодолев покровы, данные тебе природой, они бесцеремонно принимаются исследовать каждую складочку, каждый холмик.

Ты вздрагиваешь от этих прикосновений. Не бойся, Ульяна. Твое имя, как песня, ласкает мой слух. Твоя красота, ласкает мой взгляд, а твоя плоть, ласкает мою руку. Ульяна.

Мои пальцы находят, нежный бутон. Легкое касание, и твое тело, вздрагивает. Протяжный стон, спина прогибается, а руки вытянутые вперед, непроизвольно сжимаются в кулаки, сминая накрахмаленную ткань.

Мои пальцы начинают танец, сначала медленно, потом все быстрее, и быстрее. Твое лоно, истекает соком. Моя свободная рука, ложится на твою поясницу, мягко, но настойчиво придавливая тебя к постели. Твои бедра, находятся в постоянном движении, лоно так и норовит, надеться на мои пальцы.

Не торопись, для твоей пещерки, у меня есть куда более интересный посетитель. Он, уже давно рвется в бой.

Пока мы играли, я почти избавился от одежды, и теперь дернув завязки кальсон, остался совсем обнаженным. Моя восставшая плоть прижалась к горячему лону, и Ульяна почувствовав прикосновение доброго друга, заскулила. Она сорвала задранный на голову сарафан, вместе с исподней рубахой, и отбросила их за широкую спинку кровати.

Я направил моего витязя, уже знакомым ему путем. Ощутив, как моя плоть заполняет ее норку, Ульянка, вскрикнула и вскинула голову. Фейерверк смоляных прядей, взметнулся перед моими глазами. И девка, вновь прогнув спину, сама подалась навстречу, надевшись на член до основания. Тугие ягодицы сочно шлепнули о мои бедра. Ульяна вскрикнула и вновь тряхнула гривой волос.

Я не спешил, старался растянуть удовольствие, хотя с Ульяной это было непросто. Такой пылкой девицы, мне еще попадалось. Улька громко стонала, буквально извиваясь на моем члене. А когда порыв ее страсти достиг наивысшей точки, стон перерос в крик. Я схватив Ульяну за бедра, что было сил насадил ее на себя, и почувствовав ее судорожные объятия взорвался любовным салютом в самой глубине ее женской сути.

Утомленные битвой Амура, мы рухнули на постель. Забравшись под одеяло, Ульяна положила мне голову на грудь, и довольно сопя, уткнулась носиком в кустистые заросли у меня на груди. Спустя минуту ее дыхание стало ровным, она спала.

Утомленный долгим днем, новыми впечатлениями, и столь сладостным завершением, я недолго сопротивлялся, и умиротворенный погрузился в мягкие объятия Морфея.

Меня разбудил солнечный луч. Озорник, проник в спальню, миновав кисею занавесок. Он пробежал по моему лицу и замер, коснувшись закрытых век. Ощутив ласковое прикосновение утреннего солнца, я открыл глаза.

В полку я привык рано вставать, государева служба не располагает к долгому сну. Аккуратно сдвинув одеяло, я стараясь не потревожить сладкий сон Ульяны, поднялся. Трость осталась у двери, и слегка поморщившись от ноющей боли, я проковылял к раскрытому окну. Откинул кисею, я втянул утренний воздух. Пахнуло свежестью.

Сзади послышалось тихое шлепанье босых ног по полу, и жаркое девичье тело прижалось к моей спине, а нежные руки обхватили меня..

Я полной грудью вздохнул свежесть летнего утра, пропитанного густым яблочным духом, трель жаворонка, в прозрачном поднебесье, зной женского тела, и сладкий, неповторимый аромат земляники из детства.

Я, вернулся домой.

Я, ДОМА.