Обмокнуть в парное молоко овсяное печенье, не дав ему слишком намокнуть, и собрать губами мякиш — это моё искусство! Что я и делаю, параллельно наблюдая, как прихорашивается мой любимый. Мой папочка.

Самое лучшее моё воспоминание того дня. А как он поправлял галстук! Это непередаваемо! Смотрит в зеркало и поворачивает тело то так, то эдак. Ну красавчик, красавчик! Затем пиджак и вуаля!

Правда, строгая ко мне, мама ворчит на него, говорит о каких-то шалавах, для которых якобы мой славненький папочка прихорашивается. Но я уверена — папа не такой! Он мой! А я не шалава!

Ой нет! Кажется, чуть не стала шалавой — проморгала печеньку, она распалась. Я выловила пальцами крошки из бокала и отправила их вслед за сухим остатком во рту.

— Заколебала ты своей ревностью. Сказал ведь — еду в город за школьной формой моей красатуле... — оборвал маму, присевший передо мной любимый папочка, и повернувшись ко мне, чмокнул моё колено, спросил: — Моя принцесса, ты хочешь быть самой прелестной первоклассницей?

— Да, папуля, я у тебя принцесса и должна радовать твой взор. — перебивая маму, ответила я той фразой, которую он просил говорить ему, и как бы утверждая, хлопнула ладошкой по лужице из моей кружки с молоком на столе — капли влаги обдали моё личико. Я слизнула сладкую каплю с губ и так же чмокнула папочку в нос.

— Ну-ка прекрати идиот! — всё же перекричала меня мамуля.

— Ну, вот, ты даже к дочери меня ревнуешь. Не дура ли? К семилетнему ребёнку! Ай-я-яй, Ольга Сановна, как не стыдно! — укорив маму, папа вновь чмокнул меня в колено. — Завтра в это же время я, как Конёк-Горбунок, буду стоять перед тобой, мой прекрасный цветок, моя цветущая розочка!

В ответ я чмокнула его в гладковыбритую щёку.

Мама разрешила мне проводить его до автобусной остановки в центре села. И всю дорогу я сидела на его плечах, вдыхала аромат его одеколона, временами тарабанила ладошками по шевелюре на его голове или щекам.

У остановки, снимая меня с плеч, вновь чмокнул мою ножку.

До обеда, как наказал мне папа, я помогала маме с прополкой грядок. Уставшая и накормленная, уснула.

Проснулась я от шума во дворе — крики, беготня. Соседка, Надежда Ивановна, взяла меня на руки и понесла к себе. Я только успела заметить лежащую на траве маму. Она громко всхлипывала и повторяла какие-то непонятные мне слова.

Лиза, тёти Нади дочка, старше меня на четыре года, принесла свои игрушки, начала со мной играть, чего раньше не было. Затем она вышла из дома, а её мама дала мне настоящие счёты, показала, как можно ими работать, играть. Когда счёты мне надоели, она дала мне свои украшения — серьги, брошь и бусы. Уже к ночи, после того как тётя Надя накормила меня и уговаривала остаться у них переночевать, пришла заплаканная мама.

Чёрная косынка, не менее чёрное платье. Лекарством от неё пахло сильнее чем в обычные дни.

Такое мамино одеяние меня испугало — когда умер папин отец, дедушка Лёня, она была в этом самом одеянии. Я спросила у неё кто умер. Она пожелала мне спокойной ночи, чмокнула солёными губами в уголок моего рта.

Утром она сказала, что:

НЕТ!

У МЕНЯ!

ПАПЫ!

Что-то такое страшное, под названием «Лисовод», убило моего любимого человека.

«Овдоветь в тридцать лет в мирное время — врагу не пожелаешь такой участи!». — говорили родственники и сельчане на похоронах.

Я не понимала почему маму все жалеют, говорят о её горе, а том, что я тоже «овдовела», лишившись самого дорогого мне человека, что я тоже ношу чёрную косынку, никто не говорил. И только тётя Надя прижимала моё тело к своему чёрному подолу, позволяла рыдать в него. Я прятала голову в тряпье, закрывала уши от страшного звука, бьющей о гроб земли. Мне казалось, что это он, мой любименький папочка, очнулся и колотит изнутри, кричит, что жив.

Я часто просыпалась по ночам вскрикивая: «Лисовод!». Мне снились различные чудовища, душащие меня лисьими хвостами, злобно рычащие псовыми пастями.

Мне боязно было рассматривать книжку про Колобка, где он находился на вражьей морде лисицы.

К концу первого учебного года, мама заметила эту мою особенною неприязнь к лисицам, спросила почему.

— Потому что Лисовод убил моего папу.

— Ты ослышалась, Алёнушка. Не Лисовод, а лЕсовоЗ стал причиной аварии. Это такая машина, на которой перевозят спиленные деревья. И если быть точнее, не лесовоз виноват. Виноват тот человек, который плохо привязал брёвна к прицепу.

После этого я попросила прощения у картинки из книжки, погладила рисунок ладошкой и помирилась с псовыми.

Когда через три или четыре года я впервые увидела машину с прицепом, на котором лежали брёвна, испугалась до остановки дыхания. И с тех пор старалась держаться подальше от грузовиков и тракторов.

Мама недолго носила траур. Она надела простое платье и голубую косынку после сорока дней. А через год я заметила, что к нам в гости стали приходить мужчины из нашего села. Но никто не задерживался дольше чем на одну ночь.

К тому времени, когда, как и у многих моих сверстниц, в положенный срок произошли гормональные изменения организма, я уже знала для чего, с частотой раз-два в месяц, из спальни мамы, рано утром, выходят разные мужчины.

Мама, как медик, объяснила мне о женских циклах и возможности забеременеть. Я пообещала, что буду следовать её наказам, но поглядывала на её партнёров. Я искала такого, который будет похож на моего любимого папу, такого же стилягу, с лихим и отважным взглядом. Подсознательно отталкивала ровесников.

«Взрослый», отслуживший парень, внешне ничем не походил на папу, однако понравился мне таким же весёлым характером, этим походившим на отца. Сергей по-городскому ухаживал за мной, провожал вечерами от сельского клуба. Целоваться полез лишь на третий день. Поползновения рук по грудям допустил гораздо позже. рассказы эротические И я уже была готова к последствиям, снившимся под утро практически каждых суток.

И Сергей, будто чувствуя мою готовность, однажды придавил меня спиной к доскам забора, страстно поцеловал в губы, задрав подол платья, дотронулся до оголившегося курдючка попки. Это было так восхитительно, что я начала приподнимать правую ножку, отирать поток слизи из-под трусиков о его штаны. И мысленно молила его опуститься к моему колену и поцеловать оное, как целовал папочка. И он даже начал опускать голову к низу, но постепенно — целуя сначала шею, затем ключицу и верх грудки, вылезшей от страстных действий рук парня, из декольте.

Он полез под резинку трусиков. А я, ощущая животом его эрекцию, максимально подняла колено к его подмышке. Уже появился образ, как он сможет войти в меня — выпустит «зверя» из штанов, отодвинет перемычку моих трусов...

— Алёна! — окликнула меня мама. — Поздно уже! Иди домой!

Она стояла как раз с той стороны откуда видна рука Серёги, и моя поднятая нога.

— Здравствуйте, Ольга Сановна! — пряча от мамы вздыбленное место под штанами, сказал Серый.

А я была готова убить родительницу — на таком интересном месте нагло прервать то, что сама совершала с многими сельскими мужиками. И это её: «Поздно уже!» скорее походило на: «РАНО тебе ещё!» взбесило меня до еле сдерживаемого гнева. Я решила таким же образом ей отомстить — в самый разгар её коитуса, ворвусь и что-нибудь подобное крикну.

Но засыпая простила её, так как овуляция яйцеклетки была на максимуме. А таких способов контрацепции, о которых говорила мамочка в селе не было.

А на следующий день в селе объявился он...

***

Весь такой расфуфыренный, прилизанный и в опрятной одежде — не сравнить с нашими парнями, либо патлатыми, либо стриженными под расчёску, одетыми в лучшем случае в простые, мятые брюки и рубашки.

Вечером я уже не была так вольна с Сергеем, долго не гуляла, от поцелуев уворачивалась...

Девушки-подростки, сразу обратили на него внимание. Как, впрочем, и парни наши тоже заметили угрозу, попытались поговорить с ним по-мужски, мол: — это наши самки, нехер тебе отвлекать их внимание на себя.

Максим оказался не из трусливых, троицу деревенских разметал как поленья. Правда, на следующий день, с кодлой из шести человек ему пришлось повозиться, отгрести свои травмы, но с поля боя, трусливо, не убежал. Отдыхал с ними на улице, отлёживался. Затем предложил выпить за знакомство. Наши ухажёры поняли, что так и до убийства дойдут, лучше уступить какую-нибудь дурочку. Благо девушек в селе излишек, пусть городской потешится. К тому же выпить за счёт чужака сам Бог велел.

Затем наступил черёд «дурочек» биться за красавчика. Я била, меня били. Меня били Тоська, затем Римка, обе поодиночке, обе крупные и сильные. Бил Серёга, так же отхвативший от городского пару фингалов. Пнул меня ногой под зад, сказал:

— Да разъебись ты хоть с кем! Такая же шалава, как мать. — это он напомнил мне, что до него я «встречалась» с другими парнями. — Её ебёт вся деревня и тебя будут!

— Сволочь! Моя мама вдова, а твоя при живом муже... — я не договорила — не могла сквернословить.

И если до этого я, жалея Серегину судьбу, молила простить за внезапное охлаждение к нему, то после этого подумала о нём, как о неудачнике — его первая любовь не дождалась и умотала из села в город вслед за каким-то «удачником» — теперь я «навострила лыжи» за городским.

Ночью проснулась от скрипа кровати. Стыдоба раскрасила меня жаром — я понимала, что Серёга прав: очередной мужчина наслаждается ласками мамы.

«Вот где шанс отомстить мамочке! Обломить ей кайф!». — подумала я.

Но начала поглаживать живот над лобком, сосок левой груди. Ласкала себя долго, до того момента, когда мама вскрикнула и замолкла. Потом послышались частые чмокающие звуки. Это мне напомнило о поцелуях папы. Я приподняла колени ко рту, всосалась в одно, образующим засос, поцелуем, и яростно натирала клитор.

Кажется, и я вскрикнула...

***

В Москве ночные улицы

В неоновых распятиях,

По ресторанам блудницы

Целуются в объятиях...

Ему устало подмигнешь,

Прикинешься невинною,

Потом в постель ты с ним пойдешь

В семнадцать с половиною...

Городской травил душу сельчанкам игрой на шикарной гитаре и мне хотелось быть освещённой неоном огней, не прикидываясь невинной, пойти с ним в постель...

С фингалом на подбородке, с синяками на ягодице и бёдрах, я всё-таки перехватила того, кто был похож на папу. Не могла сказать, был ли он такого же роста, как папа, потому что сама за это время выросла, но в остальном он очень походил на моего любимого.

— Познакомь меня со своим конём! — произнесла я фразу, которую мысленно задумала уже неделю назад.

Хоть и знала, что это мотоцикл «Ява», но мой вопрос отличался от идиотских: «Погода...», «Тебя как зовут... ?» и тому подобной чуши.

— Это Ява триста пятьдесят тире шестьсот тридцать восемь. Я дал ему имя «Ракета». До ста сорока километров в час может разогнаться. — гордо ответил парень, провёл рукой по бензобаку цвета пожарного автомобиля, сверкающего хромом руля и глушителей, мотоцикла.

— Меня Алёна зовут. Тебя Максим.

— Макс. Зови меня Макс, Алёна. Я тебя давно заметил, рыжая девушка Алёна. — парень наконец отвёл взор с моих ножек, посмотрел в серо-голубые глаза.

— Значит рыжие тебе понраву?

— Как же не заметить солнечную красавицу?! Прокатимся? — я только такого приглашения ждала. — Охвати меня руками.

«Ещё и плотно прислонись к моей сильной спине!». — мысленно добавила за него.

Я была в лёгком платье, но без стыда села сзади парня, охватив его торс руками, а внутренняя сторона голых бёдер впервые коснулась мужских ног. Мне стало абсолютно безразлично, что подол сильно раздувается встречным ветром, до срамоты оголяя мои, со следом засоса на колене, ноги — ведь в этого парня, уже неделю изводящего меня бессонницей, я влюбилась с первого взгляда, напрочь забыв страстные поцелуи и обещания Сергею.

И мы поехали в долгий объезд нового, через речку, моста, по старой грунтовой дороге. Пролески, сменявшиеся засеянными полями, трасса в город. Сумасшедшее гудение ветра в ушах. И сильные, горячие мышцы Максима. Именно в те минуты я поняла, что спокойно, так же, как в момент езды, раздвину ноги, чтобы ощутить жар его бёдер, силу его толчков, послав к чёрту наставления мамы, и ещё плотнее прижималась грудями к сильной спине, ладонями ощущала рельеф мышц на груди и животе Максима.

«Да, он очень похож на моего любимого папочку. Поцелует ли он моё чувствительное колено? Дозволено ли это с чужим человеком?». — я решила дождаться более близкого, чем объятия его таза своими бёдрами, знакомства.

Катались мы с остановками, разговаривали. Он узнал о моей семье, я о его. Узнала, что он уже студент, выучится на медика. Удивился и высказал восторг от моего желания тоже стать, как мама медиком.

Прощание в ночи. Два следующих вечера такие же. И каждый из них восхитительней предыдущего — поцелуи стали жарче, ласки руками требовательней. Я позволяла его пылким рукам проникать туда, куда ещё никто из парней не проникал — к внутренним сторонам бёдер, к шёрстке межножья, к влажно-горячим, налитым расплавом крови-свинца ВАЛАМ вульвы.

В субботу намечались танцы, а я даже не предложила Максу пойти туда. Я взяла плед.

— Чтобы попку не набить. — объяснила я парню. Но это была ложь! Как можно набить мозоль на мягком сиденье?

В тот день я решила отдаться красавчику Максиму на стожке сена. Потому что чувствовала — таю, на подобии Снегурочки, истекаю соками межножья, сохну в грудях и во рту. И этот день последний перед началом менструации, затем четыре дня ожидания — да я подохну в конце концов!

«Радуйся, мамочка, я помню твои наставления!». — мысленно сказала я.

Стожок. Поцелуи. Бесконечные, страстные, до остановки дыхания, всасывания моих губ. Требовательные ласки грудей, ягодиц, бёдер. Поцелуи оголённых сосков. Одновременные воздействия на стеклоподобный сосок и на точку курдючка близкую к анусу, доводят меня до первого оргазма — влагалище облило мои бёдра крупной порцией жидкости.

Нетерпеливо поднимаю то одну, то другую ногу — хочу потереться внутренними сторонами бёдер о ноги парня, чтобы показать ему до каких пор добежала ТА влага. Раскрепостила руки, принялась исследовать не только мышцы спины и груди, но и торчащее меж нами древко. Оно пугает, но желаемо...

Поцелуи грудей, шеи. Следующее касание горячими пальцами валиков меж раздвинутых ляжек. Горячее измазывалось слизью — та распределяется по большей площади, помогает ласкать клитор, который за эти дни уже натерпелся от моих пальцев.

Скатка сарафана находится в районе живота, трусы где-то там, в ногах. Сознание расширилось до масштабов вселенной. И в этой вселенной находимся только мы — я и Макс. На его теле такие же остатки одежды, как на мне. Теперь я смогла коснуться его горячего тела ладонями... , грудями... , лицом. И БЁДРАМИ! Какие же они у меня чувствительные!

И ЗАТЕМ ЩЁЛОЧКОЙ! Это более чувствительное место, но оно маленькое, а бёдра широкие, ими охватывались бОльшие площади мужского тела. К тому же подсознательно я хочу поцелуев именно в колено, так же, как делал папа. Раздражение расселины жёсткими мужскими волосами на бёдрах, опрокидывают моё сознание в пропасть эйфории.

Я ли касалась его губками, он ли зондировал древком мою пещерку? Какая разница! Главное, что я чувствовала, как ко мне возвращаются силы молодости, девичьи возможности. Я чувствовала, как вагина выдаёт порцию за порцией смазку. Я сама превращалась в ВАГИНУ!

«Я ЖДУ тебя, ЧЛЕН полюбившегося парня!»

А ты был ласков, Макс, умён, начитан, и опытен!

— Ты девушка? — спросил он, прозондировав плеву пальцем. — Готова? — я, лишь моргнув веками, подтвердила своё желание расстаться с девственностью с копией отца и попыталась просунуть ногу под тело Макса.

Но он опытен — опираясь о колени и одну руку, другой направил ОГРОМНУЮ дубину в «яблочко».

Тук-тук, постучал. Я выгнула тело, посмотрела, что это вытворяет. Оказывается, он похлопывает членом по створкам, отчего те раскрываются сами по себе и к четвёртом «стуку» лепестки распахнулись — разрешение войти получил. Вошёл. Я почувствовала, как расступились стенки влагалища, раздвигаемые горячим и твёрдым предметом моего желания, как «заскрипели» кости таза, подстраиваясь под образовавшуюся тесноту.

И это так не похоже на похабские россказни деревенских девчат и парней: «СЛОМАЛ»; «ПОРВАЛ»; «ЛОПНУЛА ПИЗДА».

НИЧЕГО подобного! Будто тело с лёгким шорохом прошло сквозь занавес на сцене, где актёрами выступали наши с Максимом половые органы.

Ох, Макс, как ты был нежен — лишь пощипывало там, лишь слегка тревожились ранки.

Но за то... Эйфория! За ней нега. Следующая волна эйфории, вновь отходящая нега. И раз за разом мне становилось всё лучше и лучше, раз за разом я всё больше погружалась в состояние невесомости и восторга — с фейерверками в полузакрытых глазах и грохотом моего стона.

Макс медленно двигался внутри, нежно целовал в губы и ласкал сосок левой груди. Всё именно так, как мечталось мне. Я начинала отдавать ему его нежность — поднимая ноги к его тазу, охватывала его голенями. Парню видимо понравилось — добавил страсти, мощнее загонял...

СЕБЯ в МЕНЯ...

Амплитуда увеличилась до максимума — слабый контакт головки о трепещущие губки — плотный удар о лобок.

В какой-то момент я увидела нас со стороны. Два тела плотно прижатых верхними частями блестят от пота, пышут жаром совокупления. Я сконцентрировала внимание на половых органах.

Несомненно, пенис и преддверие влагалища очень гармонировали друг с другом, как по окрасу, так и по размерам. Особенно красочно смотрелась головка, на мгновение появлявшаяся из глубины вагины, брызги кровавой слизи, как от шлепка ладони по лужице молока на столе...

ПАПОЧКА на недолгий миг воскрес в моём сознании, слизал сладкую каплю с моих детских губ...

А когда сперма ударила по матке, я окончательно потеряла счёт времени, ощущения пространства.

— Не думал, что ты девственница — взял бы воды для омывания. — донеслось до моего сознания через века беспамятства.

Я глянула на опавший пенис, покоящийся на бедре мужчины. Орган в перламутровом блеске крови и слизи, по сравнению с моей «ДЫРОЙ», которую я ощущала именно такой, казался уже маленьким.

— Первая я у тебя... девственница? — мне было всё равно что говорить.

— Нет, не первая... , но лучшая из трёх... Ты вела себя как опытная... женщина. Теперь то я понимаю, что ты просто желала меня... , желала доставить мне удовольствие. Спасибо, Рыжик. Встань я на тебя посмотрю, какая ты везде.

— Мне стыдно... Ладно и ты покажись... Спортсмен говоришь?

Да, не зря говорят, что даже самая восхитительная одежда портит красавцев, скрывая идеальные формы, а рванье красит уродцев, маскируя от взоров изъяны. Ровный загар, бронзой извивов мускулистого тела, воспроизвёл в моей памяти представление о эллинских атлетах. В такого мужчину невозможно не влюбиться...

— Есть немного... Но ты красивее меня, как и положено природой.

Я ждала от него главного — признания в любви, в невозможности жизни без меня, как мне без него. Моя женская скромность держала мой рот на замке, она ждала мужского слова, но Максим молчал. Хотя нет. Он говорил, но не о главном... , и я говорила не о том...

Затем мы вновь понеслись на «Ракете» сначала по грунтовой дороге. Я поторапливала парня, и думала о том, за какой срок его организм приготовит новую порцию семени. По моим размышлениям мужчинам нужно несколько часов (мамины любовники (опять же лишь по моим наблюдениям) были способны на два коитуса за ночь), но надеялась, что молодой организм моего мужчины накопит силу за час, от силы, за два. А езда по кочкам просёлочной дороги растревожила мой передок до того, что я плотно прижалась лобком к тренчику на джинсах Макса, натирала им верх щелочки. Но потом мы выехали на ровную трассу, и я попросила ехать что есть мочи в «Яве».

Если верить бешено трясущейся стрелке на спидометре, со скоростью больше ста километров. Казалось, что мы оторвались от Земли и летим над ней. В те минуты я чувствовала такую эйфорию свободы: от первого познания истинного блаженства при оргазме, от, казалось бы, весящим меж моих срамных уст грузом плевы, что сама летела над дорогой вольной птицей. Я не знала через какое время восстановятся силы Макса, но уже фантазировала, как можно будет изогнуть позвоночник, заключить тело мужчины в объятия своими конечностями, как упросить его целовать мои колени. Мечтала, что таким образом превзойду всех его знакомых мокрощелок, он признается, что я лучшая и... любимая. А там уже учёба в том же институте, совместное житьё на съёмной квартире, где я вновь совершенствую искусство любовных коитусов...

В сотне, а может и в двух сотнях метров, на шоссе вырулил лесовоз. Мой ужас... Мой кошмар... Реальная причина смерти моего любимого мужчины.

— ЛЕСОВОЗ! — успела крикнуть я Максиму.

Дальше визг тормозов, мой полёт на асфальт. Страшный удар и болезненная тьма.

Сознание вернулось. Только сознание. Остальное тьма. Тьма и тишина. Тишина и покой. Я пытаюсь что-нибудь сделать: открыть глаза, пошевелить пальцами или хотя бы языком.

«Парализована? Но разве такой паралич бывает? Ведь даже не слышу ничего! Что там у нас случилось? Я увидела лесовоз, стукнула Максима по плечу, чтобы он был осторожнее... Да, моё проклятие — лесовоз, опять наделал бед! А может я умерла? Это и есть та самая жизнь после смерти? А как же мамочка моя?»

«Найдут твоё тело, не волнуйся! Похоронят по традициям». — вывел мой разум.

«Похоронят? Моё тело? А сейчас я в чём?« — спросила сразу же

Но разум промолчал.

И тут почувствовала, что хочу кушать. Вернее, стала нуждаться в энергии. Не понятно, но я нуждалась в минеральных веществах. И как не странно, это чувство желания пополнить энергетическую составляющую меня, продолжалось долго. (Хотя утверждать сколь долго — час? год? это происходило, не могу) Затем вновь тихое забвение. Я погрузилась в сон.

Что-то, будто щелбаном, звонко ударило меня изнутри черепа. Больно, но не долго...

После нового желания употребить минеральные вещества, обрадовалась.

Следующий щелбан, был болезненней и гулкий...

Зрение вернулось неожиданно вместе с ощущением наполняемости грудной клетки.

«Я ожила! Значит это был всего лишь сон. Сейчас мамочка позовёт завтракать. Но почему я лежу в траве? Надо встать. Вставай, Алёна, поднимайся на ноги!». — приказала я себе.

Приподнялась на ногах. Сразу опустилась — ушами зацепилась за что-то. Посмотрела за что — ветка куста. Мимо пробежал кролик. Он жевал травку, растущую рядом с бледной поганкой. Этот гриб я знала, как таблицу умножения — родители, сельчане, все, с кем я ходила по грибы, предупреждали, что этот гриб очень ядовит и лучшее что ждёт съевшего его — безумие...

Я привстала до касания ушами о ветки, но кролик меня не испугался, продолжил жевать травку. И тут заметила, что у меня самой во рту что-то находится. Попыталась выплюнуть — не сразу, но получилось.

«Видимо при аварии я ударилась зубами о пучок травы, машинально принялась жевать. Ведь я хотела кушать. Точно. Фуфх. Хорошо, что я осталась жива. А Максим? Где он, что с ним?». — я сразу попыталась оглядеться.

И тут же едва не потеряла сознание — вместо рук, на которые (как я думала) опиралась, были кроличьи лапки.

Лапки вместо рук. Ответ пришёл мгновенно — это и есть та самая реинкарнация после смерти. Теперь я кролик.

Присела на задних лапках, почесала живот. Довольно плотный и толстый живот. А кушать то хочется. Хочется маминых пирожков, борща со сметаной... Но могу жевать только траву. Жую.

И так с десяток смен дня и ночи. Потом у меня заболел живот. Но как-то странно заболел — хотелось не испражниться, что я уже совершала, а зарыться в нору подальше, счесать пух с живота и... родить!

«Я очнулась в теле беременной крольчихи? Так значит устроена реинкарнация? Надолго? Жизнь ушастых грызунов составляет максимум восемь лет. Это, как мне помнится из школьных учебников, в домашнем хозяйстве, а я живу в диком лесу, в дикой стае кроликов». — подумала я сразу после того как разродилась шестью маленькими комочками.

Хоть человеческой сущности было противно перегрызать пуповину, однако врождённый инстинкт животного действовал сам.

Я, обессиленная родами, уснула. Проснулась от толчков в соски. Впервые почувствовала радость материнства, тепло исходящее от родимых комочков.

Сколько я находилась в глубине норы, не знаю. Но голод пришёл, как всегда. И закружилось — пережёвывать траву, кору молодых деревьев и кустарников, кормление детей, испражнения шариками. Необъяснимое желание схватить ящерку за хвост, пережевать остаток; схватить бабочку или мотылька, так же проглотить; выкопать земляного червя или крота, продегустировать их тела.

Не обращала внимание на других кролов и крольчих, но мне постоянно хотелось кушать. Без разницы что. Будь то цветок или гриб, полевой дурман или белену — всё жевала. Видимо такой бзик у беременных крольчих.

И цикл повторяется — ещё кормила деток, как учуяла в моче незнакомый, но будоражащий запах.

Будоражил не только меня. Кролов тоже. Один пристроился сзади. Быстро воткнул что-то, излился... Другой. Третий. А я, тупая крольчиха, при этом даже жую траву. Меня сношают, а я жую. И так два заката! Нормально!

Никакой радости от такой жизни! Абсолютное однообразие. Испражнение, кормёжка. Испражнение, кормёжка. Разбавляется всё оплодотворением, окотами, вскармливанием детишек. Даже в зимнюю пору, в норе, под снегом, меня оплодотворяют.

До тех пор, пока не заметила волка. Вместо того чтобы делать как другие кролики, я встала на задние лапки и закричала! Я действительно верезжала. Хотя человеческим языком пыталась сказать:

«Волк! Я же попросила у тебя прощения за то, что плохо думала о тебе. Я уверена ты хорошее существо, не убьёшь меня. У меня куча деток!»

Но смерть схватила меня за шею. Последнее что помню — хруст позвонков.

Забытый гром щелбана, ещё звучал в моём мозгу болью, когда заметила — жую. Не траву, к которой я привыкла. Жую КРОЛИКА! Сырого! В шерсти!

Мне захотелось вырвать. И тут только я обратила внимание на НОС. Обычный нос пса.

«Я волк! Я сразу ожила в теле волка. Взрослого волка... Нет, волчицы! Беременной... ? Нет! Вероятней всего — ПОКА не беременной. А это кто? Почему она забрала мою рыготину? Фу! Какая гадость! Ещё и облизывается. — я отошла к дереву, прилегла у ствола. Подумала человеческим разумом: — Значит я превращаюсь в того, кто меня съест. Кроликом я ела в основном растительную пищу. Получается я была либо травинкой, либо... бледной поганкой. Я, что съела бледную поганку и сейчас вижу галлюцинации? Да-а-а-а, дела. При аварии я проглотила ядовитый гриб и сейчас всё закончится. Я либо сойду с ума, буду пускать слюни как Толик Оторванный Рукав, наш деревенский юродивый, либо окончательно умру!»

Волк подошедший ко мне, ткнул меня носом в плечо. «Чо лежишь? — будто спросил меня. — Пошли дальше охотиться! Зима будет голодная, а весной тебе нужно зачать потомство!»

«В галлюцинациях можно всё! Пойду с ним — вероятно это мой муж!».

Я даже подошла к тому месту, откуда исходил запах крови кролика, лизнула капли. Затем мы загнали дикую козу. Я задержалась у нетронутого брюха животного. Пока раздумывала, меня от этого тёплого места оттеснила та самая волчица, которая съела остатки меня-крольчихи. Она попыталась разорвать брюшину козы, но грозный рык того, кого я посчитала своим мужем, отогнал молодую волчицу. Мой животный инстинкт подсказал мне, что мне предоставлена возможность съесть наиболее мягкие и питательные части тела.

С ужасом понимаю, что мне это отвратительно, но сквозь брызги крови, добираюсь до печени, желудка козы. Глотаю целыми кусками, тороплюсь. Огрызаюсь на тех, кто мешает мне. И только почувствовав тяжесть в желудке облизываясь, отхожу от места пиршества.

А всё равно галлюцинация.

Жизнь в образе волчицы продолжилась.

Оказывается, у меня четыре больших щенка, они уже едят мясо, но всё равно тыкаются в мои соски. Человеческим разумом понимаю, что этому телу далеко за десяток лет — соски удлинённые, как у деревенских сучек, пары зубов, в самом удобном для перемалывания мозговых костей месте, не хватает.

Охотилась, ссорилась с другими волками до кровавых побоищ. Они помнили, что я не простая волчица, а альфа-самка. Я являюсь матерью большинства здешних волков и волчиц. И самая крупная из дочерей всё чаще пытается забрать у меня лучшие куски мяса, кусается при стычках довольно ощутимо. И оскал у неё — настоящий, не игриво-заискивающий. Но стычки не ежедневны. Чаще мы мирно живём.

Нагуливая подкожные запасы, лежала и размышляла:

«Когда закончится действие галлюциногенов? Уже быстрее бы добиться ясности — умру я или очнусь в больнице?»

«Это не галлюцинации. Всё с тобой происходит в действительности! — пугая меня, начал объяснять разум. — При аварии, так сложилось, что кусочки твоего головного мозга, в которых главенствовала энергетика желания жить, существовать оказались аналогичны энергетике... споры гриба. И спора как раз находилась в стадии поиска влаги и органики. Всё твоё сознание переместилось в это семя. Теперь ты теоретически бессмертна. Тебе нужно только пожелать стать... хотя бы спорой, грибом или травинкой. Можно перевоплотиться в крольчиху».

Ни в кого из предложенных, я, здоровая волчица, перевоплощаться не хотела.

Додумать дальше мне не дал сигнал охоты — близко появились козы. А затем другие заботы — облава на мою стаю. Мои знания человеческих повадок уберегли большинство сородичей. Погибли трое старых волков, которые и были предназначены именно для такого случая — слабые отдают жизнь за безопасность более сильного поколения.

Туго пришлось зимой. Кролики выбирались из-под сугробов редко, козы быстро замечали нас, скрытых лишь ветками кустарников. И я, чувствуя голод и что-то приближающееся, повела стаю к овчарне. Человеческие знания, помогли мне сбить засов на воротах кошары.

В охотничьем азарте перерезали много овец. Затем, кто, как смог, потащили туши в лес, наелись до отвала.

Когда начали появляться проталины в снегу, в моей моче появились метки созревшей яйцеклетки. Акела, как я назвала вожака стаи, начал заигрывать со мной. Во мне проснулись две женские сущности — человеческая и волчья. И обе желали совокупления.

Акела, подчиняясь зову природы лизал вульву, я игриво покусывала его, скалилась. Но ласки его были всё темпераментней, всё продолжительней. Мне уже мешал хвост. Сдвигая его в стороны, стояла ожидая, когда вожак приступит.

И Акела запрыгнул передними лапами на мою спину.

Орган его начал тыкаться возле вульвы. Попал. Лезет не очень-то комфортно — сухая труба оказывается у меня, но слизь с его пениса, льётся, при фрикциях мажет стенки влагалища. Человеческой сущностью понимаю, что мне это приятно. Стараюсь повертеть крупом, плотнее поддаться к стволу.

Как только ствол вошёл полностью, в матке что-то выросло, заполнило весь объём. Я-женщина хочу, чтобы волк подёргался ещё, но Акела уже замер. Вспоминаю как это происходило у собак. Да, всё также.

«Это что, всё? Не позавидуешь волчицам и сучкам!». — делаю женский вывод.

Но ощущаю, что головка в матке начала истощать сперму. Она бьёт струйкой по стенке матки и на меня накатывает такая благость, что звериным разумом понимаю — я добилась своего.

Жду с Акелой, когда расклещимся, когда пройдёт сухость во рту.

Вид того, что выпало из меня, вообще ошеломил — штуковина в два, а то и в три раза, крупнее члена Максима. Красная от налившейся в неё крови, сверкающая моей смазкой... , такая возбудительная. Акела начал вылизывать драгоценные вещества... я подлезла к органу, лизнула тоже — вот какой влаги я хотела.

Волк упал на спину, оголил самое бережённое место — живот, а я вылизывала орган, пока он не исчез в мешке. Затем мы с мужем носились среди деревьев и кустарников. Игриво покусывали друг друга...

При следующем осеменении, я уловчилась, успела несколько раз соскользнуть со штыря. Однако особого чувства в органах не ощутила. Поняла — нет у животных эрогенных зон, есть только эйфория от заполнения утробы семенем.

Весной, перед самыми родами, наша стая вышла к шоссе, как раз у того места, где мы с Максом разбились. Здесь даже соорудили памятник с нашими фотографиями и датами. И я сразу вспомнила о маме.

Отправила вожака к месту где будет моё логово, побежала к селу. Маму увидела в огороде, она что-то делала.

«Как дать тебе, мамочка, знать, что я жива. Чем помочь?«. — даже показываться в образе волчицы нельзя — мама панически боится псовых.

Ну хоть посмотрела на родную, пожалела, что не послушалась её предостережений, легла под парня. Хотя не это главное — многие подружки это делали, я уверена, что и мама моя так же не слушалась своей. Главное, что в пылу страсти я пожелала взлететь на «Ракете»! Взлетела! Аж до гибели — Максима и своей, как человека.

Вот таким круглогодичными циклами я и прожила пять лет в волчьей стае. Ещё один раз ощенилась, но уже болезненными щенками, которые вскоре умерли. И от пиршественной утробы убитого животного меня оттеснила моя дочь, ставшая альфа-самкой.

Мне доставались жёсткие объедки, к зимнему периоду жира нагуливалось всё меньше. Тогда моё существование перешло в стадию жертвы. Мне приходилось идти впереди стаи — если бы попался капкан, то я стала бы пленницей механизма. При отходе от человеческого жилья, я бежала в арьергарде. Таково существование волчьей семьи, как единого организма.

Ощущение, что до конца жизни осталось мало времени пришло в конце лета — трава уже пожухла. Я ушла из стаи, легла в старое логово под поваленным дубом.

«Ах как хочется ещё пожить... — простонала я и вспомнила: — Хотя бы той же поганкой!«

Щелбан. Боль в чём-то непонятном.

Я вновь поганка. Вновь тьма-тишина. Вновь общаюсь с разумом:

«Значит я бессмертна?»

«Теперь ты можешь погибнуть лишь от сильного огня, чистых химических ядов и сильной радиации. В остальных случаях, моменты смерти будут сменяться новыми рождениями!»

«Кто ты?». — естественный интерес.

«Я исследователь вашей планеты. В конце концов я попал бы в организм разумного существа, исследовал бы ваш мир только его органами мировосприятия. Но с тобой у меня вышло гораздо лучше. Теперь мы с тобой сможем перевоплощаться в различные организмы. Сейчас, например, мы станем каким-то насекомым. Не волнуйся, наоборот постарайся угодить в тела других существ». — успел произнести разум, как я ощутила щелбан и боль.

Заметила необычное свечение.

Вижу что-то типа раскалённой печной плиты. Могу ползать. Пытаюсь выбраться к свечению, но запутываюсь в паутине. Паук приблизился быстро, запеленал и вонзил жало с паралитическим веществом.

Щелбан после бессрочного ожидания в темноте, боль. Я паук. Выбираюсь на свет. И сразу погибаю.

Уже привычная боль от щелбана — я лесная птица, съевшая меня-паука, несу остатки плоти в гнездо.

Почти сразу щелбан-боль — я другая птица, перехватившая первую, несу её в гнездо. Оказывается, я сокол — вижу своих деток, они раскрыли ротики, берут плоть первой птицы.

Хо-у-у-у-у! Как оказывается прелестно летать. Игнорируя зов природы — добывать пищу для деток, взлетела как смогла выше. С этой высоты, сознанием человека, вижу родные просторы.

Вон лес, в который в детстве ходила по грибы-ягоды. А вон и село.

Лечу к родному дому. Он стоит с заколоченными окнами, в огороде заросли бурьяна. Видимо с мамой что-то случилось — после посещения в образе волчицы в прошлом году, я видела, что хоть мама и была больна, но огород был прополот. Лечу на погост. Три свежих холмика. Крест и табличка на могиле мамы. Всё, если не считать каких-то дальних родственников — я сирота.

А не заставь я тогда Макса разогнаться до предела, может сейчас она помогала бы мне растить внуков. Эх...

Чутким слухом слышу, как пищат мои птенцы. Осматриваю местность.

Кролик. Хвать его когтями. Ударом клюва по голове убиваю. Тышки должно хватить надолго. Кормлю двоих птенцов, наедаюсь сама. Хватает даже тому, кто считает моих птенцов своими детьми.

Мне передышка — летаю, ловлю кайф от полёта. И даже так могу — подняться на максимальную высоту, сложить крылья и падать камнем, у самой земли расправить их и парить на скорости «Ракеты».

В сумерках возвращаюсь к гнезду. Один птенец выпал из него, пищит под деревом. Спускаюсь к нему, успокаиваю. Появляется мысль — почему я, умирая как волчица, не подумала о теле крольчихи? Или даже лучше крола — надоело рожать. Вот бы быть кроликом-мальчиком!

Щелбан-боль, которых уже не пугаюсь...

Сразу вижу враждебный взгляд соколёнка. Я кролик? Да! Его пища!

Стоп! А если ЧЕЛОВЕК? Стать мужчиной не получилось. Плохо!

Я — женщина! Но голая! Да, чудо воспроизводит меня, но в первозданном виде, без одежды. И это меня абсолютно не волнует.

Поглядывая как изменяется моё, женское тело, перевоплощаюсь в сокола, поднимаю соколёнка в клюве, отправляю птенца в гнездо.

Спустившись, начинаю экспериментировать с телом. Я — женщина, молодая и старая. Уродливо длиннорукая или вообще без конечностей, с тремя руками и одной ногой. Толстая и худая карлица. Младенец и зрелая самка. С сиськами и без. Волчица. Многоножка и паук. Крольчиха и пичуга. Плесень и трава. Коза и овца. Ящерка и крот, червь и бабочка.

Попытка измениться до других существ не удалась. Понимаю, я могу стать только тем, кем-чем была до этого момента или, тем, кого употребляла в пищу.

Так как наступили сумерки плохо вижу, но знаю о отличном зрении волков, перекинувшись, бегу к селу. Собаки чуют волчий запах, рвутся на меня напасть. Одному из псов удаётся вырваться на свободу, но это всего лишь шавка — разгрызла пёсику горло, наелась собачатины.

У дома перекидываюсь в образ мамы — вдруг кто-нибудь увидит. Надеяться, что она сохранила мою одежду не стоило — в нашей местности одежду умерших детей либо раздают знакомым, либо сжигают. Так что одежда её, на четыре размера больше моей, мне лучше подойдёт.

Нахожу ключ от замка, впервые за неизвестно сколько лет, переступаю отчий порог.

Электричество есть. Хожу голой по дому, осматриваю его. В нём всё так же, как в момент моего ухода из него молодой. Мамино бельё и одежда скрывают наготу, хотя, если честно, обнажение мне было ближе.

Захотелось пить, сунула ноги в калоши и пошла к колодцу. Скрип колодезного ворота разбудил соседских псов. Лай по цепочке растревожил других собак. Но я так же, как в состоянии споры поганки, спокойна — понимаю, что теперь мне никто не страшен, я бессмертна.

— Кто тут шастает по ночам? — слышу голос женщины.

— Здравствуйте. Я подруга Ольги Сановны, Мария. Вот только что прибыла. — ответила и удивилась своему голосу. Надо же! Он практически такой же каким остался в моей памяти.

— Мария говоришь? Не помню, чтобы Сановна говорила о тебе. Ну да ладно, утащить у неё нечего.

— Она меня давно звала, ещё до гибели Алёнки. А тут я от поезда отстала. Ни денег, ни документов. Вспомнила, что рядом живёт знакомая, с которой познакомилась в поезде много лет назад. Спасибо водителю грузовика, довёз до развилки, объяснил куда идти, где найти Олин дом. А тут вижу, что и сама Оленька померла. Давно? Как? — я прошла в дом, к свету.

Женщиной оказалась тётя Надя, наша соседка, голос которой стал неузнаваемо хриплым. Внешне она практически, если не считать обилия седины и хриплого голоса, не изменилась — та же стать пухленькой и крупной в костях женщины. Как я помню она всего на пяток лет старше моей мамы.

— Сердце у неё после Алёны стало шалить... Да и другое заболевание сказалось... В феврале не проснулась. Царствие тебе небесное, Ольга Сановна. Меня Надеждой Ивановной зовут. Через забор живу. Надолго сюда?

— Не знаю. Оли нет, чего тут делать? На могилку схожу, помяну сердешную, да обратно поеду. А если понравится здешний воздух, так мож и задержусь — чо нам, пенсионерам, ещё делать. Как у вас тут?

— Да как везде. Перестройщики, мать их в корень. В сельпе только соль и лавровый лист. Ой, да ты голодная наверняка. Пошли ко мне.

За два часа беседы я узнала, что в стране коренные перемены. Советского Союза не существует! На Кавказе войны в разных республиках. Глянула на отрывной календарь — 20 августа 1993 год. Восемь лет прошло с момента аварии.

Надежда Ивановна говорливая особа — мне оставалось лишь поддакивать и хаять правительство. И в селе нашем тоже не меньшие передряги — молодёжь сбегает в город, старики никому не нужны. Уже двенадцать домов стоят без хозяев. Короче гибнет лесхоз имени Заветов Ильича. Зато появившиеся кулаки, начали процветать. Нанимают батраков, рассчитываются алкоголем, сваренным в своих домах.

Спать я пошла далеко за полночь. Засыпая на своей кровати решила — прежде чем покину отчий дом, хорошенько обдумаю как дальше быть.

***

С утра Ивановна вновь пригласила меня к себе позавтракать и показать могилку мамы.

Тут уж я не играла — плакала по-настоящему, с максимальной горечью. Повыдёргивала сорняк, поправила холмик на маминой могилке. Самым жутким оказалось осознавать, что в, уже сильно осыпавшейся, поросшей травой могиле, лежало моё тело. Поправила и этот холмик...

Успокаивая сознание, прошлась по улицам села. Увидела изменения — клуб закрыт, хотя в советские времена, он закрывался только на ночь. Школа вся обшарпанная — видимо давно не белённая. Вошла в неё. А запахи то остались! Вижу открытую библиотеку. И библиотекарша та же — Вера Леонидовна.

— Здравствуйте, уважаемая, что вас привело к нам? — как обычно тихо спросила она меня.

«Возьми любую книгу. Прочти несколько строк, чтобы мне понять вашу письменность!». — велит мне разум.

— Можно просто сесть и почитать, что-нибудь... ? Без разницы что. Лишь бы побыть в тиши чертога знаний. Вот у вас подшивка за последние годы. Можно её?

— Да, конечно.

Сажусь за читальный стол, провожу пальцами по строкам и про себя читаю. Нескольких строк хватило, чтобы разум произнёс:

«Теперь просто открывай страницу, и смотри на неё»

Я так и делаю. Получилось за несколько минут перелистать годовую подшивку газеты «Комсомольская правда».

«Можно брать любую книгу и так же быстро сканировать!». — сказал незнакомое мне слово разум. Но я примерно догадалась о чём речь.

Когда Вера Леонидовна удивлённо спросила, почему я так быстро перелистываю, разум спросил меня:

«Разреши временно взять управление твоим голосовым аппаратом на себя!«.

Я естественно согласилась. Разум моим голосом объяснил:

— У меня фотографическая память. Мне достаточно секунды, чтобы запомнить, что на листе изображено или написано... Вижу ваше недоверие. Предлагаю протестировать меня. Напишите на листе что-либо. Можете знаки нарисовать. А я прочту и нарисую.

Опешила не только Вера Леонидовна, но и я. Однако в эксперименте участвовала. Женщина написала, как я сначала думала, абракадабру.

«Глуокая коздра, будланула бокру и кудрячит бокрёнка!». — и даже это я, за прошедшую долю секунды, не смогла прочесть.

Разум вновь ошеломил меня, правильно прочитав текст.

— Извините, вы не представились... — женщина наконец вышла из ступора. Дождалась пока я назовусь. — Мария Петровна, вы уникум! Вам можно выступать в цирке. Или, в ставшем сейчас модным на телевиденье, шоу. И ещё один тест. Вот эту книгу вы уже... просмотрели, если так можно выразиться... на восьмидесятой странице... повторите всё, что написано на... седьмой сверху строке.

— «ть... «. Это окончание слова с шестой строки... «Второй Украинский фронт завершил окружение фашистских войск под Бухарестом... «. — ответил на тест, моими губами, разум. — Можно я ещё завтра зайду?

— Конечно, Марья Петровна. Я буду рада пообщаться с вами, узнать какими методиками вы добились такой фантастической способности.

«Плохо, что ты не способна быстрее перелистывать листы. — прозвучал огорчённый голос разума. — Сегодня вечером потренируемся эффективней листать»

Я отошла от шока.

У знакомого забора заметила своего бывшего парня, Сергея. Последний раз мы расстались поссорившись. Он копался в двигателе старого «Москвича», с ним рядом находилось два чуда. Младший ещё в ползунках, гремел ключами. Старший, мальчонка лет пяти возрастом, подавал инструмент.

«Это могли быть мои дети. Ведь до встречи с Максом я была влюблена в Серёгу!»

«Не жалей о прошлом! Создавай будущее, живя сейчас!». — поучал разум.

***

Воспоминания о Сергее настроили моё сознание на то, какой бы женщиной я стала, живя с ним. Но разум вновь напомнил мне, что всё уже сбылось и нет никакой возможности вернуть время вспять. Захотелось приключений в образе молодой девушки.

Встала перед зеркалом. Создала образ высокой красавицы с беломраморной кожей.

Над грудями пришлось потрудиться — хотелось выдающихся, но, чтобы не мешали при движении. В конце концов остановилась — каждую грудь можно охватить только двумя ладонями, ареолы цвета горького шоколада с розовыми, крупными сосками. Узкая талия над полными бёдрами, покоящимися на изящных и ровных ногах.

Нежная, бархатистая кожа отвлекла меня от дальнейшего совершенствования органов. Я ощупывала покров на руках и ногах, шее и лице — везде упруго-шелковистая, эластичная с нежнейшим пушком во всех местах. Даже локоны волос хоть и черны с блеском вороньего крыла, но тончайшие, подобно паутине.

Проверяя кожный покров на внутренних сторонах бёдер, вспомнила о папиных поцелуях и о последней перед своей гибелью мастурбации, когда поставила на колене отчётливый засос. Хотела тут же лечь на кровать и вновь поцеловать себя в эти, мои самые эрогенные точки. Но обратила внимание на письку.

«Какой её сделать? Длиной? От ануса до середины лобка? Или не доводить до сфинктера, оставить широкую промежность?»

«Времени у тебя много! Варьируй, испытывай. В конце концов можешь менять строение половых органов в процессе половых сношений!». — подсказал мне разум.

Я остановилась на своём, родном строение щёлочки, которое временами исследовала в детстве — с пухленькими внешними валиками, с алыми, в синеватой окантовке малых уст, лишь на пару миллиметров выглядывающие из-под «тисков» больших губ.

С клитором тоже задержалась — крупный, вылезающий из-под капюшона, это слишком эротично, возможно будет мешать при трении о бельё. Малюсенький, едва видный, какой был у меня от рождения, не захотела. Остановилась на ягодке костянике. Таком же алом, с тонкой кожицей.

А уж о плеве я не задумывалась — создала.

Покрутившись перед зеркалом, нашла, что оно маловато и показывает только в одном ракурсе, а мне охота посмотреть на себя со стороны, как бы чужими глазами.

«Придумала. Сейчас создам паука... на тонкой жилке, чтобы не порвать с ним связь!»

«Браво! Отличное решение!». — ободрил меня разум.

Подошла к окну. Из пупка начала отращивать маленький клубок, который вскоре превратился в паука. Взяв его в ладони утончила «пуповину» до тонкой нити, которую смогла удлинить как мне нужно. Оставила эту часть себя на оконной раме, отошла до середины комнаты и закрыв человеческие очи, осматривала себя глазами паука.

Осанка? Подправила плечи и изгиб к ягодицам!

Попка? Как там пацаны оценивали задницу киноактрисы Натальи Варлей? «Смачный попец!»? Да! В «Кавказкой пленнице» она очень... эротично смотрелась. «Прилепила» такую же. Маловато будет! По капельке добавляя округлостей в том или ином месте ягодиц, осталась довольна «работой».

Соотношение ног к общей длине тела? Чуточку удлинила в бёдрах. С ними тоже повозилась, прежде чем очертания их меня удовлетворили.

Груди? Великолепны! Причёска? После трёх проб, остановилась на короткой стрижке — чтобы была видна длинная шея.

Лицо — чуть подкорректированное мамино! Она была красивей меня. Самую малость изменила — чётче выделила «Лук Купидона» — двойной изгиб верхней губы с центральным «V» — образным углублением и малюсеньким «сосочком» в самом центре. Которого на губах мамы не было, но был на лице моей школьной подруги, Александры Бориной.

Вспомнилось, как она хвасталась, что именно из-за этой «сиськи» парни пытались закадрить её. Ещё один обзор.

Взором паука заметила другую особь. Внешне схожую, но более тёмную по окрасу.

«Это другой вид паука. Самка. Предположительно настроена агрессивно в отношении тебя. Съешь её!». — сообщил разум.

Я соорудила из своего паука что-то подобное пасти волка. Расправившись с насекомым просто съела эту часть себя. С чувством облегчения за труды, легла на кровать и начала рукоблудить, как сказала моя мама, поймавшая меня за таким бесстыдством десять лет назад.

Да, это нормальные сиськи я себе создала — смогла дотянуться до сосков ртом, пососала их — вспомнились ласки Максима. От сиськи перешла к ласкам бедра у колена — целовала его, посасывала вначале ласково, а затем со страстью ставила засосы то на одном, затем на другом. Мне представлялся папочка целующий мои бёдра.

И уже не отпустила его образ пока дело не дошло до плевы.

Ивановна дала мне огурцов. Один из них, ровный и должных габаритов, исполнил роль пениса. Если ранее мой опыт самоублажения сводился к ласкам поверхностным, без проникновения в глубину и я не знала вкус своих выделений, то сейчас попытка протолкнуть овощ причинила боль — губки заворачивались вовнутрь. Я решила облизать огурец, на котором остались капли выделений.

Вкус мне сразу понравился — необычно-неизведанный, терпко-солёный, с неясным привкусом съеденных продуктов. А если изобразить движение овоща во рту, то получается подобие фрикций пениса в вагине. А если его ещё посасывать, при этом поглаживая сосок или клитор, ощущая накатывающую волну оргазма, то это можно было продолжать до истощения сил. Так что, вначале я достаточно долго помакала овощ в «солонку», облизала его и только затем проткнула целку...

«Но с мужчиной всё-таки лучше! — поставила точку после успокоения тела и спросила себя: — Да где же его сейчас взять? В одежде старухи на меня вряд ли соблазнится какой-нибудь молодой человек. Где взять одежду? А лучше деньги на покупку её и других вещей? Перекинуться что ли в волчицу... , в текущую волчицу если быть точнее, да сбегать в лес? К волчаре, наиграться с ним, потом почувствовать взрыв узла в матке... Даже можно было бы в собаку перекинуться, и, к кобелю. Хотя бы к такому, как последний, которым перекусила. Жаль, что не могу быть самцом... Вот бы... «. — я не успела додумать, как начала превращаться в собаку. И если быть точнее — в кобеля.

Не веря своим ощущениям и глазам, я упала на пол, начала лизать мешок с собачим пенисом, и он вылез.

Ха! Это невероятно! Это восхитительно — человеку так не повторить — не полизать свой член! Раз-два лизнула, затем обернула кончик пениса в трубочку языка, начала двигать головой. Увлеклась — насасываю как леденец, жалею, что брыли животного не могут сжаться плотнее вокруг члена.

И тут же ощущаю вместо пёсьей головы, человеческую, с пухлыми губами. Немного пугаюсь своей фантазии, но чувства, возникающие вокруг пениса, окончательно растормаживают меня.

Следующая фантазия вообще сумасшедшая — вряд ли грёзы Иеронима Босха настолько безумны — создаю вместо рта, влагалище.

Паучьими глазами, выдвинутым из глазниц, наблюдаю как собачий член протыкает плеву в моём рту-влагалище — получаю изведанную долю боли от разрыва гимены. Утончённым восприятием вижу, как из ранок выплёскиваются струйки моей же крови, от этого вспыхивают воспоминания о натуральной дефлорации при коитусе с Максом. Что в свою очередь придало тогдашнему самоублажению больше страсти.

Если судить по масштабу, то длина члена около тридцати сантиметров, толщина около трёх. И это всё, под восторги оргазмов, проникает в мою глотку. Взрыв блаженства закупоривает мою гортань собачьим узлом, душит до тех пор, пока мышцы рта-влагалища выдаивают остатки спермы.

Попытка заменить пёсий член на мужской не удаётся. Разум сообщает:

«В нашей памяти отсутствует Дэ-эН-Ка мужчины! Есть информация о самцах овцы, козы, паука.»

Мысль отличная. Пожелала стать бараном. Пожалуйста! Козлом! И снова отличный результат. Значит мне возможно быть тем, кем я питалась. И пол особи в этом тоже играет роль. Значит мне нужно убить мужчину? Однозначно!

Убивать животных это одно, а вот с человеком я так поступить не могу. А если малую долю? Палец, допустим, откусить? Или каплю крови? Нужно провести опыт. Вначале с другим существом.

«Мне нужен кот!». — самое простое решение. Найти кота. Можно даже не убивать. Где-то у мамы были шприцы. Поймать, связать кота. Взять мизер крови, облизать кончик иглы. Надежда Ивановна вряд ли даст ставить опыт на своём кошаке, а жаль — это ближе всего.

«А может мышь? Вон их сколько на чердаке!». — пришло другое решение.

Для чистоты эксперимента нужно добыть живого мыша. На завтрак Ивановна дала мне не только огурцы, но и хлеба с маслом. Я изготовила ловушку — что-то подобное рыбацкой «морды» — из стеклянной банки и воронки. Через час после установки её на чердаке, проверила — пять сереньких существ пытались выбраться...

Не стала разбираться кто из них самец — уколола

каждую по отдельности жвалом паука, медленно появившемся из-под моего ногтя на руке, взяла кровь на исследование. Итог опыта — мизера крови хватило, чтобы я могла стать мышью любого пола. Вывод — мне нужен мужчина, я возьму каплю его крови.

Теперь нужно подумать у кого из мужчин села я смогу взять кровь? Вновь разум подсказал мне, что нужен здоровый, трезвый и желательно молодой мужчина. Может мальчик? Разум шепчет —»Нет. Ребёнок неполовозрелый!». Парень? «Да!». — приходит ответ. Начинаю перебирать всех известных мне человеческих особей мужского пола. Из списка остаются только пятеро. Один из них мой бывший парень Сергей. Как его заманить к себе?

«Спора, паук или комар! Нужно создать паутину для поимки комара или преобразоваться в птицу». — проявляется в сознании.

«Спора? Нужно подумать! В сущности, спора такое же семя, которое начинает питаться доступными веществами. Если я попаду на тело мужчины, то смогу напрямую получить образец его Дэ-эН-Ка. Конечно комаром или пауком удобней, но хочется провести именно такой эксперимент. Завтра днём обращусь в пичугу, подлечу к нужному объекту, упаду на его голову, в волосах легче спрятаться — буду частицей перхоти. А уж как впитаю нужное количество, то превращусь в многоножку, выберусь из волос и уползу!».

Выполнить задуманное удалось на следующий день. И даже очень легко — Сергей натрудился в поле, спал после обеда. Пробираться к кожному покрову пришлось в образе насекомого — нужно было очистить поле деятельности от настоящей перхоти. Объект чесался, мешал. Но за несколько минут я смогла добраться до капилляров на голове, проникнуть в один из них.

Я не обращала внимания на то, что вместе со способностями перевоплощаться, я получаю и опыт тех существ, сущности которых растворены во мне. И только человеческие знания я смогла принять за иное, не то, что знала до этого. Оказывается, теперь у меня есть опыт вождения тракторов, автомобилей. Ремонт и наладка техники. Я даже стала лучше соображать в математике — в школе она мне очень тяжко давалась.

И это меня немного пугало и радовало одновременно — я могу стать существом с неограниченными возможностями. Есть вероятность что и межзвёздное пространство мне окажется под силу.

Соблазн совокупиться с Сергеем, прям здесь у трактора, заглушила мыслью о том, что он добропорядочный семьянин, по словам Надежды, горячо любит свою супругу, Ольгу Ямскую, девушку невзрачную, но ласковую и безумно довольную таким браком.

Но едва войдя к себе домой я тут же принялась тестировать «новинку». К женскому телу над вагиной прирастила пенис. И по готовности охватила ствол ладонями — это ощущение живого, тёплого члена в руке невозможно было ни с чем сравнить.

«Вот ты какой! Тяжёлый, но гибкий. Как он тут, под кожицей выглядит? Во-о-от... головка. По-народному залупа! Ну да! Вылупилась ведь, как птенчик.»

Мне сразу вспомнился случай из юности, когда мама позвала меня в амбулаторию помочь ей с фимозом крайней плоти у пятилетнего мальчишки. Мать ребёнка «опрокидывалась» в обморок от одного только вида красного оттенка плоти на кончике писюна. Я придерживала руки мальца и закрывала его глаза, а мама просто произвела малюсенький продольный надрез на препуции. Она быстро прижгла края разреза и оголила головочку. Показала мне сколько смегмы скопилось под плотью и посоветовала запомнить, что произойдёт с моим сыном, если я не обучу его омывать головку перчика каждый вечер. В те часы я НЕ рассуждала о пенисе мальчика, как о детородном органе, а засыпая, по подростковой наивности, соображала куда девается крайняя плоть у взрослого мужчины.

«Яйца! Ого, Серый, как наверно тяжко получать по ним удар. Помнится, мне, как ноги одного мальчика соскользнули с велосипедных педалей, и он упал промежностью на раму. Как он взревел, бедняжка. А как они дрочатся? — я начала возбуждать орган.

Двигала ладонью по длине члена, сжимала головку. Постепенно пенис налился кровью, утяжелился втрое.

Шкурка на нём никуда не исчезла, просто сдвигалась от движения моих рук. Я плотно обжала ствол двумя ладонями, двигала ими и своим тазом, фантазировала:

«Эх! Сейчас бы чпокнуть какую-нибудь тёлочку... ! А если как со своим пауком?». — сообразила я

Начала отделять эрегированный пенис от своего тела. Получилось оригинально — в моих руках находились и мошонка с содержимым, и эрегированный член. Теперь сосредоточилась на женских органах. Сильно не заморачивалась — без всяких изысков, типа длина, накачка вульвы. Обычная дыра, чтобы можно было вставить вот это чудо. Упала спиной на постель.

Таким образом нашёлся и член, и «телочка», которая не устояла слизнуть каплю секрета с «ротика» пениса. Ну, а раз лизнув, не устояла и погрузила головку в рот.

Сосредоточив внимание на ощущениях, получаемых пенисом, изучала места наилучшего восприятия ласкательных раздражений. Представляла, как смогу пососать член мужчине, чтобы он оценил мастерство. Образы мужчин менялись в моём сознании. То это был Максим, которому я обязательно пососала бы, если бы он попросил, то Сергей, требующий контрибуции за измену.

Обмусолив член и насосав его до устрашающий громадины, не испугалась и вставила в дырочку с целочкой. Боль была ощутимо некомфортной, но я игнорировала её. Часто и во всю длину вгоняла пенис. Воздействия на два половых органа имеющихся в наличии, так увлекли меня, что только стук в окна вернул меня к реалии.

Пришла Надежда Ивановна.

«Что же я не додумалась до второго тела?«. — спросила я сама себе, надевая платье на голое тело.