Предупреждение: рассказ содержит шокирующие моменты и не предназначен для лиц со слабой психикой и крепкими моральными устоями. Строго 18+!

Итак, начнём.

Надежда Михайловна сегодня не поехала на лифте, а поднялась на свой четвертый этаж пешком.

Она часто любила так делать, ведь физические упражнения ещё никому не навредили, особенно бег вверх по лестнице.

А надо сказать, что Надежда Михайловна была в отличной физической форме. В свои тридцать семь, имея за плечами два брака и двух детей, она выглядела не старше тридцати.

С работы она всегда возвращалась в приподнятом настроении, ведь дома её ждали любимые дети: сын и дочь.

Старшему, Евгению, было уже двадцать, он учился в ВУЗе на юриста. А младшей, любимице Надежды Михайловны, Тане, недавно стукнуло восемнадцать. Женя был весь в отца, первого мужа Надежды: высокий, смуглый, кареглазый. А вот Танюшка была точной копией мамы: такая же миловидная, среднего роста шетенка с широкими бедрами и большими серыми глазами.

Надежда Михайловна знала, что они уже ждут её дома с нетерпением, приготовив какой-то сюрприз, как было принято в их небольшой семье по пятницам.

И сюрприз не заставил себя долго ждать. На этот раз это были чёрные кожаные трусы со страпоном.

Дети поцеловали любимую мамочку отнюдь не по-детски, размазав яркую мамину помаду по лицам.

— Ой, детки, не спешите, погодите, дайте отдышаться, я сейчас!

Надежда Михайловна проскочила в свою спальню, быстро скинула с себя одежду и убежала в ванную, принять освежающий душ. В предвкушении жаркого вечера она не смогла удержаться чтобы не поласкать себя между ног горячими струями душа, поймав первый оргазм уже здесь.

Дети ждали её в спальне полностью обнажившись. Лишь на Тане были надеты чёрные кожаные трусы с болтающимся из стороны в сторону большим резиновым членом. Она как бы дрочила его одной рукой, а другой манила к себе:

— Ну же, мамуля, испробуй своего нового друга!

Надежда Михайловна с радостью встала на кровать раком, большой белой попой к своей дочке и своему новому «дружку». Дружок тут же проник в её влажную вагину и начал там быстро и решительно двигаться. Возле лица вдруг возник отнюдь не резиновый, а вполне настоящий член. Большой, жилистый, увенчанный крупной бордовой головкой. Член её сына.

Она жадно заглотила его и принялась страстно сосать, помогая себе рукой и стоная от наслаждения. Таня при этом наращивала темп ебли и громко хлестала мамочку по заднице, приговаривая:

— Нравится, сучка, нравится?

Сучке, конечно же, очень нравилось насаживаться сразу на два больших члена, она кончала раз за разом, залив своими соками всю постель.

В рот ей вдруг ударила густая и сладкая струя, сперма её сына. Она жадно глотала этот вкуснейший нектар, едва не подавившись им, сотрясаемая новой волной оргазма.

Немного передохнув от бешеной скачки и выпив минералки, Таня игриво заканючила:

— А как же я, мамочка?

При этом она широко раздвинула ноги и бесстыже продемонстрировала всем свою гладкую красную щёлку, из которой обильно сочилась смазка.

— Да, доченька, сейчас я сделаю тебе хорошо!

Мама и дочь заняли позу 69. Таня сверху, а Надежда Михайловна под ней. Мама вылизывала текущую пизденку своей дочери страстно и умело, теребила пальцами горошинку клитора, обе они стонали от получаемого при этом кайфа.

От этой картины у Жени снова встал. Он подошёл к сладкой, стонущей и извивающейся парочке, пристроился к попке сестры, широко развёл её ягодицы и плюнул на сморщенное колечко ануса.

Член брата легко пробил себе дорогу к опытной попке сестры и начал долбить её мощно и размашисто. Таня подмахивала и стонала ещё громче.

Она бы не отказалась и от траха в киску, но там она была целочкой. Берегла для будущего богатенького муженька! Ведь все богатые женихи любят брать в жёны девственниц.

Неожиданно раздался звонок в дверь.

Женя, продолжая свои движения, недовольно прорычал:

— И кого там принесло в столь неуместное время?!

Таня в очередной раз охнула от распирающего её попку члена брата, убрала лицо от маминой скользкой промежности и проскулила:

— Не открывай, Жень, оооххх... Опять лохотронщики небось...

Мама молчала, продолжая настойчиво вылизывать истекающую дочкину щёлку.

Звонок повторился, потом ещё и ещё, пока не превратился в несмолкаемую канонаду. Квартиру буквально наполнила нстойчивая трель звонка, мешая увлекательному семейному мероприятию. Послышались удары ноги о дверь.

Надежда Михайловна не выдержала первой:

— Ну что за мудаки, отдохнуть не дадут!

Она встала, накинула халат на голое тело и вышла из комнаты. Подошла к двери и заглянула в глазок. В коридоре, нервно жмакая кнопку звонка стоял человек в полицейской форме. Женщина узнала их участкового, Виктора Владимировича, не раз уже посещавшего их жилище в связи с жалобами полоумного соседа снизу: деда Семёна. Этому деду всё время мерещился какой-то шум и гам из их квартиры и он подозревал что у них там происходит что-то страшное и преступное.

Надежда Михайловна открыла дверь. Участковый при этом заметил что хозяйка взъерошена, а из под халата выпирают её соблазнительные округлости.

— Участковый уполномоченный старший лейтенант Малыгин, — представился он, — на вас поступила жалоба, Надежда Михайловна.

— В чём опять дело, Виктор Владимирович? — женщина тяжело вздохнула, — Снова этот дед звонил? Опять у него шум в голове?

— Снова. Но мы обязаны реагировать, — участковый грустно вздохнул и поправил большую кожаную папку у себя под мышкой.

Сзади него появился сам дед Семён. В руках он крепко держал, обняв словно младенца, явно увесистый, завёрнутый в грязное тряпьё предмет.

— Позови малых своих, Надюш, — как-то даже чересчур ласково попросил он, улыбаясь сквозь седую бороду слюнявым ртом со вставными зубами, — поговорим с вами со всеми по-хорошему и разойдёмся.

Надежда скептически осмотрела невысокую угловатую фигуру деда Семёна в трико и тельняшке, его взлохмаченные седые волосы и косматую бороду, ноги в сиреневых резиновых кроксах, странный свёрток в руках, но всё же выкрикнула внутрь квартиры:

— Жень, Тань, идите сюда!

В дверном проёме показались наскоро одетые в домашнее сын и дочь Надежды Михайловны. Оба тоже были растрёпаны, будто занимались только что спортом. Они встали по бокам от матери и исподлобья смотрели на незваных гостей. Ещё бы не смотреть, такой им кайф обломали!

— Ну, дядь Сееень, ну чевооо опяаать, — закатив глаза застонал Евгений.

— А вот чего, сучье семя, — дед Семён начал разматывать свой свёрток, из которого блеснуло что-то зловеще чёрное, — отойди, Витюш, я говорить буду.

Первый выстрел снёс Евгению половину головы, залив рядом стоящую мать густой и липкой смесью крови, мозгов и осколков черепа.

— Ну что, выблядок, будешь теперь знать как ебать родную мать! — кричал дед Семён сквозь густой пороховой дым.

Надежда Михайловна завизжала, сделав шаг назад, и закрыла руками лицо, а Таня молча рванулась внутрь квартиры.

Второй выстрел отбросил Надежду Михайловну вглубь коридора. В её животе зияла огромная, красно-чёрная дыра. Теперь в коридоре лежало два окровавленных трупа, один из которых, женский, ещё по инерции дёргался и глотал ртом воздух.

— Будешь, блядина, знать, как ебстись с собственными детями! — дед Семён смачно харкнул в лицо женщины, — Не по-людски это, запомни, не по-христьянски, а по-блядски! Бог — он усё видить, усё знаить, запомни, окаянная!

Дед Семён размашисто перекрестился и шагнул внутрь квартиры. Поскользнулся в луже крови и едва не упал, оперевшись вовремя о стену.

— Выходь, малая, поговорить надоть, — голос деда снова стал мягким и добродушным.

В звенящей после грохотов выстрелов тишине квартиры дед Семён искал Татьяну. На кухне, кроме замершего в клетке попугайчика никого не было. В зале

тоже. bеstwеаpоn В одной спальне было чисто, темно, опрятно и безлюдно. В другой — на большой кровати валялось скомканное постельное бельё, влажные подсыхающие пятна на нём, по полу разбросана одежда, а на прикроватной тумбочке лежали странные трусы с торчащим из них резиновым членом. В воздухе стоял густой аромат пота и секса. Дед Семён открыл дверь на балкон чтобы проветрить помещение и заодно осмотреть балкон на наличие Татьяны. Балкон, не считая старого хлама и сушащегося на верёвках нижнего белья, тоже был пуст.

— Срамота-то какая! — пробурчал дед брезгливо и стволом обреза скинул на пол несколько кружевных женских трусиков. — Развели тут Содом и Гоморру, панимашь! Тьфу ты, блядское племя!

Дед Семён вернулся в квартиру и продолжил поиски.

В ванной тоже никого не оказалось, а вот дверь в туалет была заперта изнутри. Дед нажал выключатель. Сквозь дверную щель полился неяркий свет и послышалось отчаянное, девичье:

— Ой, мамочки!

— Отвори, Танюш, по-хорошему, — дед Семён продолжал дёргать ручку двери, — поговорить надобно. Отвори, не то хужей будя!

Дверь не открывалась. Из туалета слышались всхлипы и причитания: «мамочки, мамочки, мамочки...»

— Да нету у табе ужо мамки, сиротинушка ты у нас, — дед тяжело вздохнул, — да и братишки тожа нема. А знаешь, отчего? А оттого, дитятко, что законов они людских не знають, а знають только законы блядские, сатанинские! Отворяй, малая, не томи...

Новый выстрел прозвучал, казалось, ещё громче предыдущих. В коридоре повисла сизая дымка, а на месте дверной ручки зияла теперь рваная дыра.

Дед Семён открыл дверь. Таня сидела в углу, за унитазом, в луже собственной мочи, сжавшись в комочек, накрыв голову руками и причитая:

— О боже господи прости господи прости мамочка мамочка мамочка господи господи мамочка господи боже прости мамочка мамочка...

Дед Семён улыбнулся и протянул ей заскорузлую ладонь:

— Ну, чаво ревёшь, а? Чаво ревёшь, гутарю? Не трону я табе, малая! Я таких малых деток не трожу...

Таня убрала руки с головы и уставилась на деда большими, красными от слёз, но всё такими же красивыми серыми глазами:

— Честно?

— Вот те крест! — дед осенил себя крестом, — Ты жа не будешь таперича блядствовать и развратничать?

— Не буду...

— И с мамкою родною, прости, Господи, душу мою грешную, баловать не будешь?

— Не буду...

— И с братом родным не будешь баловать?

— Не буду...

— Тады давай руку сюды, грешница заблудшая! — дед Семён ещё настойчивей раскрыл ладонь.

Таня протянула дрожащую ладонь навстречу.

Прогрохотал новый выстрел. Рука Татьяны оторвалась по локоть. Из рваной культи фонтанировала кровь, заливая всё вокруг: стены, пол, унитаз, деда Семёна и саму Татьяну.

— Ясный ляд, что не будешь озорничать. Мертвее мёртвого они.

Таня истошно кричала и корчилась в луже собственной крови, пытаясь второй рукой перекрыть кровотечение. Дед Семён перезарядил обрез, прицелился ей в лицо, нажал на спусковой крючок. Выстрела не прозвучало. Ружьё заклинило.

— Ах, ты ж, ети ж твою мать! Чичас, бедовая, чичас, недолго табе мучиться осталося...

Дед Семён размахнулся и ударил прикладом обреза в голову Татьяны. Удар прошёл по касательной, сняв с головы девушки кусок скальпа и отколов от стены кусок плитки. Таня ещё громче завизжала и начала отбиваться от старика ногами. Но дед Семён не зря был советским офицером в отставке, не зря нёс службу в братской Польской Народной Республике и в ГДР, не зря прошёл Афган и застал Чечню! Не зря душил там бусурман! Не так просто было остановить деда Семёна!

Второй удар пришёлся точно в лоб, издав хруст ломаемого черепа. Татьяна конвульсивно задёргалась. Третий, контрольный, удар размозжил некогда прекрасное и юное лицо девушки, превратив его в жуткое кровавое месиво.

Дед Семён подождал когда конвульсии Татьяны прекратятся и запахнул на ней бесстыже открывшийся халат.

— Ну, вот и усё, с блудом покончено, — он зачем-то смыл красную воду в унитазе, — с Божией помощью, как говорится!

В коридоре его ждал участковый:

— Ну, всё, уладил конфликт? — скептически произнёс полицейский.

— Уладил. Таперича буду спать спокойно.

Захлопнув дверь снаружи, они спустились на пол-этажа, к лифту. Там же находился мусоропровод, который удивительным образом не был ещё заварен коммунальщиками, а добросовестно функционировал.

Дед Семён взял игрушечное пластиковое ружьё своего внука — Захара, преломил его об сухое артритное колено и выкинул в люк мусоропровода.

Подошёл лифт и участковый уехал по своим полицейским делам, ловить воров и убийц. Он не был таким спортсменом как Надежда Михайловна, а потому даже с четвёртого этажа предпочитал спускаться на лифте.

Виктор Владимирович вышел из подъезда и поднял голову. С балкона четвёртого этажа его провожали три пары глаз: две серые и одна каряя. Он сел в свою грязно-синюю «двенашку» и с облегчением отъехал от давно опостылевшего дома с его полоумными жильцами.

Пятница, тринадцатое, завершалась.

Очередной конфликт соседей был улажен.