Проснулась в одиннадцать утра, умылась, побродила в одних трусиках по квартире. Все еще спали, даже Аня. Делать нечего. Прихватив пачку презервативов, пошла к Маше. Открыла дверь, и залюбовалась: Машу, видимо, вчера так уделали, что она уснула не одеваясь. А может она и всегда так спит. Вьющиеся темные волосы рассыпались по подушке, безмятежное лицо, чуть приоткрытый рот. Закинутые над головой руки открывали чисто выбритые, гладенькие подмышки, и подтягивали вверх красивую грудь с небольшими сосочками. Что там у нее ниже, мешало рассмотреть накинутое одеяло. Катя постояла, и, все-таки, прошла.

Опустилась на колени рядом с кроватью, провела пальцами по Машиным волосам. Маша тут же проснулась:

— Ты чего бродишь?

Катя не переставая гладить ее, предложила:

— Маш, давай меняться? У меня банановые, я их ненавижу.

— А-а, ну пошарь под телевизором, мне все равно.

Катя, наконец, избавилась от невкусных резинок, поменяв их на клубничные. Маша, наблюдая за ней, проговорила, едва сдерживая зевоту:

— Иди ко мне, погладь еще, так приятно.

Катя с удовольствием залезла под одеяло и прижалась к горячему ото сна, телу. Лежать так, обнявшись, было очень приятно, даже волнительно.

— Ну, чего там у тебя? О чем хотела поговорить?

— Вчера один мне в любви признался.

— Это который?

— Днем еще, мальчик такой. Хорошенький.

— Ну и что? Выбрось из головы. Станет постоянным, и ладно, а все эти романтические нюни, это не про нас.

— Но если, правда?

— А ты сама что, влюбилась?

— Н-нет. Я не знаю просто, как к этому относиться.

— Я на самом деле циничная тетка, что бы ты там себе не думала. И вот мой совет: тяни с него деньги, подарки, но не проси, сам предложит, вот увидишь. Не отталкивай его сразу, надоест, тогда найдешь, что сказать. Может и замуж будет звать, да что толку? Он ничего не сможет сделать. Ни-че-го! У меня таких много было.

— Да, ты красивая...

Катя провела пальчиком ей по лицу и снова зарылась в волосах.

— Ты тоже. И у тебя таких шизанутых романтиков еще много будет. Пойми, ты проститутка, и это клеймо уже не смоешь. Конечно, и шлюха имеет право любить. И хочет. Но это, обычно, плохо заканчивается.

Маша повернулась к ней, и прижавшись всем телом, поцеловала в губы. Ее рука, мягко, но настойчиво потянула Катины трусики вниз. Катя ответила — зашарила рукой по Машиной спине, сжала ее мягкую попку, и испугавшись, отпрянула.

— Маш, нельзя же... мы же девочки... обе.

— Ну и что? Если хочется, то почему бы и нет? Ты мне нравишься.

— Маш, ты лесбиянка?

— Нет, ты что! Просто надоели эти члены до ужаса, хочется чего-то... Нежного.

— Не обижайся, но я не могу. Мне стыдно.

— Ну и все, забыли. Давай просто полежим.

— А расскажи, что с девчонками вчера случилось?

— Ну, блин... так и знала, что спросишь. Только молчи, поняла? Ксюха не хотела, чтобы все знали.

Катя с готовностью закивала, расширив глаза.

— Свету собака трахала.

— Как?! Какая еще собака?

— Как, как... Раком. Светка говорила, что это был дог, огромный, с теленка. Он сначала не хотел, но... Ксюху заставили ему сосать. А потом подвели его к Светке. У нее вся спина когтями исцарапана. Ксюха потом еще Светке вылизывала, что он там накончал.

— Фу! Вот же.... И что, им ничего за это не будет?

— Это какие-то друзья хозяина. Мало того что издевались, так еще и бесплатно.

— Да что за хозяин такой? Я думала, что Аня тут главная.

— Эх, Катюшка, глупая ты еще. Хозяин в «погонах», какой-то большой чин в полиции. У него таких контор как наша, до фига и больше. И не все такие маленькие. Больше ничего не знаю.

— Я бы ни за что не согласилась...

— Побежала бы как миленькая, если бы пообещали штрафы списать, но не сказали, что именно делать надо. Они и купились. А куда денешься?

— Все равно бы не побежала!

— Тогда бы заставили. Они умеют больно делать, да так, что следов не остается. Полиция же. А товарный вид нельзя портить, мы для них деньги на ножках. Могут так напугать, что обделаешься, и все равно побежишь.

— Напугать?

— Как тебе такое: если вы, Мария Николаевна, не согласны, то нам придется вас подарить в СИЗО. На ночь. Вот так, вежливо и доходчиво.

— Так тебя тоже... с собакой?

— Нет, там другое. Не скажу, давно это было.

— Маш, я боюсь.

— Стену тренируй, и перестанешь бояться.

Маша откинула прядь волос с Катиного лица и легла на нее, прижав горячим телом к кровати. Жарко и нежно целуя, стала мять грудь, задевая ноготками, как делает лапками мостящаяся прилечь, кошка. А когда Маша, все-таки, стянула с нее трусики, и бедром раздвинула ей ноги, Катя сдалась. Больше не хотелось ни о чем спрашивать, разговаривать, все страхи улетучились, и она, поглаживая Машу по спине, отдалась возбуждению. Такому для нее новому и необычному.

«Все-таки, женские ласки гораздо приятнее и... правильнее, что ли. Только женщина точно знает, что нужно другой женщине. Так вкусно и приятно еще никогда не было!»

Маша сбросила ненужное теперь одеяло, встала над Катей на четвереньки, и улыбнулась.

— Я буду нежной, тебе понравится....

Ее язычок закружил вокруг соска, лизнул под грудью, прочертил мокрую линию от живота до шеи, и спрятался. Маша мягкими губами покрывала поцелуями ее грудь, подрагивающий от возбуждения живот, бедра. Катя раздвинула ноги, сгорая от нетерпения:

— Поцелуй меня там....

Маша тихо засмеялась и прошептала:

— Еще не время.

Ее руки прошлись по внутренней стороне бедер, не касаясь половых губ, и это только еще больше возбудило. Катя сжала ноги, чтобы унять сводящий с ума и такой приятный зуд в промежности, но Маша снова раздвинула ей ноги. Катя застонала.

— Ну давай же....

Маша не слушая ее, продолжила исследовать Катино тело. Согнув ее ногу, обхватила большой палец губами. Это было так неожиданно и даже немного стыдно, что Катя вскрикнула:

— Ай! Что ты....

— Молчи.

Маша продолжая посасывать палец, поглаживала ее по ноге.

— Мне стыдно, Маш....

— Расслабься и слушай свое тело.

Маша пальцами, случайно, а может быть, так и было задумано, задела пышущую жаром вагину, и Катю взорвало. Она повалила Машу на кровать, подмяла под себя, и с каким-то остервенением целуя ее тело, впилась губами в примятые лепестки половых губ. Маша посмеиваясь развела ноги, и Катя с наслаждением принялась лизать ей промежность, яростно потирая себе между ног ладошкой.

— Тише, тише, залижешь до смерти.

— Я больше не могу!

Катя тяжело дышала, захлебываясь слюной и постанывала от возбуждения.

— Иди ко мне. Просунь сюда ногу... Так, правильно. Это называется «ножницы».

Катя с исступлением терлась своей мокрой промежностью о Машину, желая только одного — быстрее кончить. Все было как в тумане, пот лил ручьем, смазка смешиваясь, стекала на постель, образуя мокрое пятно на простыне. Кровать шаталась и поскрипывала, но Кате было все равно.

«Пусть все слышат! Боже, как же мне хорошо!»

Маша громко застонала, и прикусив губу, забилась в оргазме. Катя не заставила себя ждать, тело словно пробило током, на мгновение свело мышцы, и наступило приятное расслабление.

Они, тяжело дыша, еще полежали с переплетенными ногами, восстанавливая дыхание. Катя завозилась, и выпутавшись из объятий, легла рядом с Машей.

— Это невероятно, Маш. Я тебя люблю!

— А я говорила, что тебе понравится.

Катя слизнула капельку крови с прокушенной губы Маши, поцеловала ее, и обессиленно упала рядом.

— Можно я завтра еще к тебе приду?

***

Месяц пролетел незаметно. Для кого только не приходилось раздвигать ноги: были и лысые, и толстые, и молодые и старые. Был даже черный до синевы как баклажан, сенегалец, студент сельхозтехникума. Вот это был член! Здоровенный, длинный как палка. Резинка еле налезла. «Катюща соси хуй, заебис вкусно!» Чуть рот не порвала. А уж когда трахать начал... Изоралась вся, даже Аня постучала проверить, не убивают ли ее.

Теперь она была на равных со всеми девчонками, стояла перед клиентами, как солдат на плацу, выпятив грудь. На этих унизительных смотринах и заработала первый штраф. Наглый парнишка с золотой фиксой и взглядом урки, попросил ее оголить грудь, а она не согласилась. Если бы все девчонки вывалили сиськи, Катя бы знала, что «так можно», но тогда подумала: «заплати и глазей, сколько хочешь». Минус три сотни от и так небольшой зарплаты, оставшейся после всех вычетов.

Девчонок штрафовали за всякое и часто: стояла на показе заспанная — штраф, не накрашенная — штраф, не улыбаешься клиенту — штраф. Пьяная на работе, а такое частенько бывало со Светкой — плати. Аня от штрафов получала процент, поэтому наказывала за любую провинность, без всякой жалости.

Света, вообще как-то изменилась после того случая с собакой. Стала раздражительная, чуть что огрызается. Вечно насупленные брови над длинным носом.

Катя за месяц из «грызлика», как назвал ее один клиент, превратилась в «КМСа по минету», сосала не хуже Светы. «Грызлик», это когда неумело сосешь, задевая член зубами. Клиент говорил, что некоторым зубы за такое выбивали. Врал, наверное. Глупости.

Все было не так уж плохо, как можно подумать. Уж точно лучше, чем в поселке. Они и в город выходили гулять, даже были в парке аттракционов. Катя объелась сахарной ватой на месяц вперед, и прокатилась на всех каруселях, кроме тех, что для совсем уж маленьких. Маша иногда приходила к ней по утрам, и они нежно любили друг друга, до изнеможения. Кате это нравилось, потому что она перестала искать в работе удовольствие, научилась имитировать и страсть, и оргазм. А как иначе, когда тебя трахают каждую ночь и не по разу? Приедается, как сахарная вата, на которую она смотреть уже не могла.

Светку выгнали. Она стала пропадать после обеда, впрочем, возвращаясь к пяти, когда начиналась работа. Приходила бледная, вялая, осунувшаяся. Никто не мог понять, что происходит. Через две недели после начала ее уходов из апартаментов, Ксюха заметила у Светы красные точки на сгибе локтя. Тут уж и Кате, не искушенной в таких делах, стало все ясно. Наркотики. Сначала она нюхала, потом стала колоться. Вылетела с треском. А через пять дней вернулась. Наверное, закончились деньги на дозу. Свету, конечно, не взяли, да и место было уже занято.

Эльвира, как всегда сработала четко, привезла новую девочку из Николаевки. Ей с образованием психолога уговорить очередную молоденькую простушку раз плюнуть.

«Неужели и я выглядела такой дурочкой?»

Катя вместе со всеми разглядывала новенькую.

— Меня Маша зовут...

— Вот, еще одна Маша, — теперь уже Наташка насела на новенькую с расспросами. — Будешь малая, чтобы не путать.

Она покорно кивнула.

— Деревенская?

— Да, из Николаевки.

Наташка, почувствовав власть, решила поглумиться:

— Раздевайся, мы на тебя посмотрим.

— Но... — Она посмотрела на окруживших ее девчонок, и не найдя поддержки, стала снимать свое цветастое платье.

— Давай, пошевеливайся, сучка! — Наташка как с цепи сорвалась.

«Может это она из-за Светы? Они никогда не ругались, дружили даже. Или что у них там за отношения были... Чего она так обозлилась на эту новенькую?»

Маша-маленькая разделась догола, не смея противиться грозно смотрящей на нее Наташе. Девочка была красивая — длинные волосы, смуглая, худенькая. Попа, сиськи, все есть. Только ареолы были необычно светлые, светлее остальной кожи. Но смотрелось красиво. Маша попыталась ее защитить:

— Наташ, не надо так, прекрати.

Но встретив ее взгляд, почему-то стушевалась, и опустила глаза. Перед Катей сейчас что-то происходило, чего она не могла понять, всплыли какие-то старые разборки. Ксюха, вообще не участвовала, наблюдая со стороны. Наташа пощупала грудь малой, шлепнула по попе, и скомандовала:

— На колени!

Малая осталась стоять.

— Ах ты, проститутка! Делай, что говорят!

Наташа схватила ее за волосы и заставила упасть на колени. Маша-маленькая заплакала.

— За что вы так со мной? Что я вам сделала?

Ксюха вздохнула, и ушла к себе. Маша взяла Катю за руку, и тоже потянула на выход.

— Маш, что происходит?

— Раз уж ты теперь как все, ладно, расскажу. Почти у всех девчонок, которые проработали достаточно долго, есть «шныри», ну, как на зоне. Из новеньких.

Катя раскрыла рот, но Маша ее остановила:

— Дай расскажу. Это как лотерея. Ты попала сюда, когда была моя очередь, но мне это не нужно. Я не страдаю от скуки, как остальные. Но свою очередь не отдаю никому, и так девчонкам достается. Ты числишься как моя, считай, спасла тебя от унижения.

— Спасибо...

— Не за что, Катюш. Я тебя даже полюбила. И если бы Наташа начала качать права, я бы за тебя всю волосню ей повыдергала.

Катя благодарно обняла ее, продолжая слушать.

— Сейчас очередь Наташи. И она малую сломает, девочка совсем забитая. Если бы Маша-маленькая полезла в драку, от нее бы сразу отстали. Показала силу, значит не совсем пропащая, будут уважать.

— А кто был у Светы и Ксюхи?

— Ксюшка этим не страдает, она обычно пропускает очередь. А у Светы была одна, до тебя. Сейчас в другой конторе трудится. Ты как раз ее место и заняла.

— И что они, эти шныри, делают?

— Все что взбредет в голову владелице. Конечно, в разумных пределах. В комнате убирают, процент от зарплаты отдают. Массаж делают. Бывает, шнырь восстает, и набравшись смелости лезет в драку. Тут как повезет: если не справится, то наказание за бунт. И опять служит. Победила — то все, свободна.

— Как в тюрьме...

В коридоре послышались всхлипывания малой, хлопнула дверь в Наташину комнату, и все стихло.

— Жалко девчонку.

***

Заказов сегодня не было, понедельник, день всегда «легкий», та пословица совсем не про них. Катя с Машей провалялись до ужина в кровати, вяло лаская друг друга и болтая о всякой чепухе. Заглянула Ксюха.

— Пошли ужинать, лезбушки. Сейчас представление будет.

Катя уже поняла, о чем она. Аня как знала, поужинала раньше, и закрылась у себя в комнате, а Наташки со своей «рабыней» еще не было.

— Не хочу на это смотреть. Я должна ей все рассказать!

Кате была противна сама мысль, что при ней станут кого-то унижать. Она уж точно никогда не заведет себе шныря. А еще ее осенила одна здравая мысль:

— А если я отберу ее у Наташки?

— Она тебя раздавит как блоху, посмотри на ее жопу. Не кипиши.

— Ксюшка права, не лезь. — Маша, как всегда, была против всякого насилия, даже если за доброе дело.

В кухню с гордо поднятой головой, вошла Наташка, за ней плелась малая. Голая. Маша только покачала головой.

— Сегодня ешь стоя, иди, положи мне.

Наташа плюхнулась на табуретку и пожаловалась:

— Умотала она меня своим ревом, пришлось наказать.

— Тебе сколько котлеток положить? — тихо спросила Маша-маленькая.

— Три давай, и риса поменьше.

Малая поставила перед ней тарелку и подала вилку.

— Давай, пока я ем, мечи свою порцию.

Малая осталась стоять у стола, быстро закидывая в рот котлету с рисом. Но доесть ей Наташка не дала, сказав то же, что и Кате месяц назад:

— не нажирайся, ебаться потом тяжело.

Маша-маленькая поставила тарелку, и осталась стоять. Ее лицо было не таким, когда тебя заставляют, а ты не хочешь. Ну такое... угрюмое лицо, вот. Нет, она выглядела как человек, готовый исполнить все, только прикажи. С противной предупредительностью на лице.

— Лезь под стол.

Видимо, Наташка ее заранее предупредила, что ей предстоит делать. Это был спектакль, специально для девчонок. Она тут же опустилась на четвереньки, и пролезла под столом до Наташкиных толстых ляжек.

— Приступай.

Звук из-под стола, словно кто-то чавкая лижет мороженое, говорил об очевидном: девочка совсем опустилась. Катя не выдержала, и отставив тарелку, ушла к себе. Вскоре появились Маша с Ксюхой.

— Ты все еще хочешь ее защищать? — Ксюха села на кровать, шлепнув Катю по бедру.

— Нет. — Буркнула она в подушку.

— Молодец, стала немного понимать жизнь. Раньше-то у тебя в голове только розовые пони бегали по радуге и бабочками срали.

— Она это заслуживает, пусть сама головой думает. Никакой гордости у человека.

Катя села рядом с Ксюхой, зло пихнув подушку. В дверь постучали, и просунулась виноватая мордашка малой. Катя, злясь на себя, на малую, на всех вокруг, крикнула:

— Чего надо? Пошла вон отсюда!

Малая тихо прикрыла дверь.

— А ты становишься стервой, мать! Уважуха. — Ксюха, как пацан, хлопнула ее по спине.

Катя проворчала:

— мне сейчас нужен мужик. Я его так трахну, век помнить будет. Чтобы член крючком потом два дня висел. Злая я.

— Ну, мы-то не против. Уступим, а Наташка не согласится. Хотя, поставь вас рядом, понятно в чью пользу выбор будет, если только он не любитель жирных коров с толстой жопой.

— Стена, — только и сказала Маша.

***

Клиент пришел, и не было никакой конкуренции, потому что это был Роб.

«Этого еще не хватало!»

— Привет...

— Где ты был столько времени? Я тебя ждала, мне было так плохо! А ты...

— Я уезжал.

— Ну, научился уже ебаться без меня? Сколько шлюх на счету?

Катя не церемонилась. Даже маты выходили как-то органично, будто всю жизнь так разговаривала.

— Катя, ты чего? Ты стала другая. Это не ты.

— Не нравлюсь? У нас есть другие девочки, и получше. Могу поменяться. Или доставай свой писюн, или иди к другой.

Роберт мигом разделся, и лег. Катя хмыкнула, стянула с себя платье, пихнула Роба в бок, и легла рядом, раздвинув ноги.

— Приступай, — сказала она точно как Наташа, и кинула ему клубничную резинку. — Надеюсь, умеешь уже пользоваться?

Роб повозился, кое-как натянув презевратив, и преданно посмотрел на Катю. Она смачно плюнула на руку и сунула пальцы в сухую вагину.

— Ну?

Роберт влез на нее и ткнулся членом, попав куда надо только со второй попытки. Катя скривилась от боли.

— Что? Тебе больно?

— Еби давай! Спрашивает еще. Я проститутка, вещь с дыркой для члена, понимаешь ты это или нет? Ты должен говорить, что мне делать, и как тебе хочется.

Роб сначала неуверенно, потом все быстрее двигая бедрами, тыкал членом между Катиных ног. Она притянула его голову к своему плечу, чтобы он на нее не смотрел, и уставилась в потолок. Расслабленное колыхание тела от толчков Роба стало раздражать. Зевнула, изучила маникюр, морщинки на ладошке. Притворно застонала, но Роб и не думал кончать, пришлось терпеть дальше. Она дотянулась до задницы Роба и надавила на анус. Только тогда он засопел ей в плечо, и кончил.

— Понравилось? — С издевкой спросила Катя.

Отыскав влажные салфетки, вытерла палец, и спихнула с себя «любовника».

— В самом конце, — честно признался Роб.

— Ты латентный гомосексуалист, — Катя сама не поняла, откуда у нее в голове такие слова.

Роб промолчал.

— Что ты молчишь? Я тебя гомиком назвала.

— Это не так.

— Сделай что-нибудь, ответь. Ударь меня, чтобы знала свое место.

— Я тебя люблю.

— А я тебя нет. Если хочешь еще, вот она я. — Катя шире раздвинула ноги. — Не хочешь, сиди, дожидайся окончания часа, твое право.

Она повернулась к нему спиной и закрыла глаза.

— Кто тебя так обидел, Кать?

— На эту тему мы говорить не будем. И дам тебе совет: ко мне больше не приходи. Не выйдет у тебя ничего, можешь не стараться.

***

С этого дня Катя стала относиться к происходящему вокруг совсем по-другому. На показе обворожительно улыбалась, подмигивала, манила к себе пальчиком, призывно облизывая губы. Сама показывала грудь, даже если не просили. Иногда голая выходила. Клиенты, видя перед собой такую темпераментную безбашенную сучку, выбирали ее без разговоров.

Аня, заметив в ней перемену, только похвалила, но потом вызвала на разговор.

— Смотри, девочка, не перегори. На моей памяти такое было пару раз. Жалко будет, если кончишь как Светка.

— Что ты, Ань. Просто... я шлюха, вот и все. Перестала этого стесняться.

— Как же у тебя за месяц все так перевернулось...

— Не за месяц. Как малая пришла, так и... переклинило меня. Не хочу про это говорить. Лучше о ней беспокойся, доведет ее Наташка.

— Не поняла, ты о чем?

— Она же у Наташки в шнырях ходит. Наташка ее унижает, а малая как овечка слушается, терпит, но когда-нибудь сорвется.

— Да о каких еще шнырях ты говоришь?

— Так ты ничего не знаешь?

— Зови мне Наташу. С тобой пока закончим.

Под ее растерянное «разберемся, во всем разберемся...», Катя вышла.

Все девчонки, включая малую, собрались у Маши в комнате, приоткрыв дверь. Маша-маленькая села на полу в уголке, чтобы ее не было видно и слышно. Видимо, уже как рефлекс. Все напряженно вслушивались, но кроме глухого ворчания, ничего нельзя было разобрать. И вдруг, грянуло:

— Сука безмозглая! Будешь у меня одна субботники отрабатывать! Устроила тут, дедовщину, тварь!

— Ай!

Похоже, Наташке досталась затрещина.

— Половину зарплаты отдашь! Можешь идти жаловаться, только потом не реви, если тебя двадцать членов драть будут без перерыва! Я тебя сдавать не собираюсь, хочу между нами все решить. Поняла?

— Похоже, я нажила себе кровного врага... — Катя обреченно опустила голову.

Из комнаты опять донеслось:

— если узнаю, что ты еще раз хоть пальцем кого-то тронула, вылетишь сразу. И в городе тебя никто к себе не возьмет. В уборщицы пойдешь. Иди отсюда!

Наташа выбежала из «диспетчерской», и, хлопая дверями, заглядывала в каждую комнату, в поисках девчонок. С третьей попытки получилось — к ним влетела зареванная Наташа, шаря глазами по комнате. Наконец, увидела малую, сжавшуюся в углу, и заревела. Сквозь плачь едва можно было разобрать:

— Прости меня, пожалуйста! Я больше не буду!

Попятилась к двери, и, развернувшись, скрылась у себя в комнате. Через стену послышались приглушенные рыдания.

— Врага ты может, и нажила, хотя она долго еще будет как шелковая.... А вот доброе дело точно сделала. Теперь-то у нас шнырей не будет. — Повеселевшая Маша улыбнулась, и прижала Катю к себе.

— А почему вы Ане сразу не рассказали, если были против?

— Мы не первые в этой цепочке, все думали, что Аня знает. Те, кто это начал, давно уже не работают.

***

Маша-маленькая освободившись от Наташкиного рабства, стала льнуть к Кате, во всем равняясь на нее, но Катя эти попытки пресекала. Так с малой никто и не сошелся, даже ко всем добрая Маша.

«Мне еще шефства не хватает, пусть сама барахтается. Всем трудно».

Но однажды, все изменилось. Катя, одолжив у Малой альбомный лист и фломастеры, высунув язык от усердия, разукрашивала табличку на дверь, в сердечках и бабочках-цветочках, с надписью «третья комната слева». Она сейчас напоминала Пеппи Длинный Чулок — две косички с вплетенной в них жесткой проволокой, торчали в разные стороны, как антенны. Надела красный кружевной пояс для чулок, один чулок отцепился и слез до колена. И, конечно, трусики и лифчик.

«Не люблю, когда сиськи болтаются, а без трусов не гигиенично».

— Зачем ты это делаешь? — Малая, сидя, как всегда на полу, возле кровати, внимательно наблюдала за ее действиями.

— Теперь это мой дом, хочу, чтобы все красиво было. Слушай, Мань, почему ты такая рохля? Поддалась Наташке?

Она помолчала, собираясь с мыслями, и начала рассказывать:

— Когда я жила в деревне, меня отчим насиловал. Два года. Он вахтовик, две недели работает, две дома. Приезжал голодный, и набрасывался на меня, пока мать на работе. Делал со мной всякие гадости. Убить грозился, если кому-нибудь расскажу. А мать не знала, или не хотела знать. Она давно думала куда-нибудь меня сплавить, чтобы у нее была новая семья. Я думала, что здесь будет все по-другому, все забуду. Когда эта... на меня накинулась, я поняла, что все останется по-старому, и смирилась. Я так два года жила, привыкла. Сначала обидно было, а потом ничего.

— Встань с пола, и сядь на кровать. Пора менять свои привычки.

Малая пересела.

— Спасибо тебе, если бы не ты...

— Да перестань, это случайно вышло.

— У меня есть для тебя подарок. — Она спрыгнула с кровати, и убежала к себе.

Вернулась с еще одним альбомным листом в руках.

— Та-да-а-м!

Катя посмотрела на рисунок и у нее отпала челюсть от удивления. «Вот почему у Малой карандаши с фломастерами и альбом!»

На здорово выполненном простым карандашом рисунке, напоминающем одну старую картину, где в постели лежала пузатая голая тетка, протягивая руку, а из-за шторы выглядывала какая-то старуха, была изображена Катя. Так похоже, что дух захватывало.

— Это же я!

Катя не могла поверить, что малая может так рисовать.

— Ага! Я тебя так вижу. Это я тебя как на картине «Даная» нарисовала. Она разделась и ждет Зевса, ребеночка от него хочет.

— То есть, сейчас придет Зевс, и трахнет меня своим божественным членом?

— Ну, нет, это Даная ждала. А ты...

— Да ладно, все мы ждем своего Зевса. Ну, ты малая, даешь! Оказывается, ты здоровский художник.

Катя крепко обняла ее, чуть не помяв рисунок, и поцеловала.

— Я это повешу рядом с табличкой. Пусть все видят, с кем дело имеют. Я трахаюсь только с богами!

Они рассмеялись, и, прихватив рулончик скотча, пошли украшать дверь.

***

Зев не Зевс, но божественно огромный член ей сегодня достался — опять приперся Ной, черный сенегалец. Катя вышла, в чем была, даже чулок не подтянула. Встала рядом с Ксюхой, сунула палец в рот, как маленькая, и подмигнула давнему знакомцу. Ной, увидев ее, белозубо улыбнулся, отдал Ане деньги, и, взяв Катю под руку, потащил в комнату. Девчонки облегченно выдохнули, и разошлись.

— Катющя, лубовь моя! Ебать тебя хочю. Сиська, попа сильно красивая!

— Это кто тебя таким гадостям учит?

Он, конечно не понял, ухватив только знакомое слово «учит».

— В техникум учусь. Пшеница, кукуруза, у-до-бре-ни-я.

Пока он это говорил, успел раздеться. Стоял, улыбался, подрачивая свою дубину. Катя не заставила себя ждать, скинула свой сексуальный наряд, и, отбросив его руку, обхватила член ладошкой.

«И совсем не страшно, даже красиво. Белое и черное».

Подвела его к зеркалу и сама залюбовалась. На его фоне, Катина кожа точно светилась белизной.

— Красиво?

— Да, сиська, попа.

— Вот болван! Я ему про красоту, а он про сиськи. Ладно, давай свою дубину сюда.

Сунув резинку в рот, губами надела ее на член, достав только до половины. Прошлась ладонью себе по промежности, почувствовав, что возбудилась от таких размеров, и неожиданно для Ноя, запрыгнула на него, обхватив ногами.

— Тпру-у, лошадка! Трахни меня стоя.

«Стоя» он понял и приставил к ее вагине темно-фиолетовую головку. Обхватив Катину попку, раздвинул, и Катя застонала от напряжения, чувствуя, как ее распирает эта черная палка. Она смотрела в его глаза, с яркими белками, сантиметр за сантиметром насаживая себя на член, а Ной, легко ее поддерживая, стоял и скалился во все тридцать два зуба. Когда начала привставать, половые губы вывернулись наружу, и потянулись вслед за членом, словно не желая его отпускать.

«После такого отпуск надо давать!»

Вскоре, дело пошло. Катя намокла так, что член с чмоканьем выходил из нее, и легко влетал обратно, брызгая смазкой.

«Как же меня растянули там за это время.... Рука пролезет, если захотеть. А если в анал? А что, Маша так делает, за доплату».

Пожалев, что не подготовилась, Катя снова взяла управление в свои руки.

— Стоп! Положи меня!

Что бы он понял, показала на кровать. Ной осторожно ее уложил, не вытаскивая члена, и напористо продолжил трахать, как машина. Трясясь всем телом от его толчков, опять задумалась.

«Надо клизму купить, ромашку, смазку, что там еще? У Машки узнаю... А интересно, у черных у всех такой большой?... И когда он, наконец, кончит?... »

Катя обвила его бедра ногами, и потихоньку подталкивая на себя пятками, помогала ему зайти как можно глубже.

«Ниче так, но каждый день такое не выдержишь. Как эти африканки с такими трахаются? Может у них там как ведро, как раз под такой размер?»

Зевнула, постонала для порядка, чтобы не думал, что с бревном трахается. Даже спину ему слегка оцарапала.

«Пора заканчивать, затрахал уже».

Катя страстно задышала ему в ухо, выдавая громкое «ай!» после каждого толчка, и Ной кончил, ласково бормоча что-то на своем французском. Накончал, как бык! Катя выкинула в урну тяжелый от такого количества спермы презерватив, и легла головой Ною на грудь.

— Ты еще придешь?

— Ви... да.

— Я хочу попробовать анал! Понял?

Она говорила громко, как будто от этого он лучше поймет.

— Анал? Попа? Катющя, хочу! Попа-яблоко, красивый.

И ухватил ее за попку своей черной лапищей.

— Э! Потом, сейчас нельзя! Понял?

— Патом.