Глава 3. Одна дома.

Потянулись однообразные дни. Утром Анька уходила на работу, вечером приходила. Пока подруги не было дома, Оксана маялась обычными домашними делами — готовила, мыла полы и окна, ходила в магазин, читала журналы, смотрела телевизор. Новостные блоки, правда, старалась пропускать — там показывали, как разваливается некогда великая страна, захлебнувшаяся невиданной прежде свободой, погибает, спивается её народ, руководимый «ельциноидами» и их «СНГ-овыми» последователями, а ещё там периодически сообщалось о войне, которая разгоралась в Чечне, и всевозможных криминальных происшествиях. Это напоминало о покинутой родине, всё ещё раздираемой на части воинственными притязаниями политических сил, идеологий, религии. Она до сих пор не понимала, из-за чего заварилась вся эта каша, почему эти бородачи в камуфляже — что в Чечне, что в Таджикистане — такие злые: режут головы пленникам, расстреливают ни в чём не повинных людей, взрывают мирные дома, дико вопя в порыве фанатичного исступления про свой «аллах акбар». Оксана старалась обо всём этом не думать, страшный сон был реальностью в её уже прошлой жизни. Она это пережила, сумела выжить среди хаоса, беспредела, паралича власти, и сейчас хотела только одного — найти себя в этой жизни.

И всё же девушка иногда ощущала непреодолимую тоску по родному городу: вспоминала чинары, растущие вокруг дома, аромат свежих лепёшек, шумные базары, улицы и парки Душанбе, своих соседей, учителей, школьных друзей. Теперь всё это кануло в небытие, а что её ждало впереди, оставалось тайной за семью печатями.

«Гадать бессмысленно. Жизнь расставит всё по своим местам».

Москва ещё пугала, и вместе с тем безумно нравилась. Огромная, шумная, казавшаяся целой вселенной, полной всевозможных таинств и загадок. Стоило раздвинуть шторы, как она заглядывала в окна, или полистать журналы, включить телевизор, пообщаться за ужином с подругой, как этот город напоминал своими яркими красками. Столько соблазнов, а у неё ничего не было — ни компьютера, ни сотового, ни брендовых шмоток, даже парень существовал только в фантазиях. Всё надо начинать с нуля, и первым делом следовало влиться в этот мир, стать его частью — чтобы выжить.

За несколько дней Анька успела основательно «поработать» над мозгом подруги — вытравить оттуда одно, закачать другое. Делалось всё это в воспитательных целях: бери, мол, с меня пример. Перенимай опыт, если хочешь стать москвичкой. Наивным простодырам, здесь не выжить. И в доказательство приводила примеры разных знакомых, приехавших покорять столицу. Они хваталась за любую работу, жили в чудовищных коммуналках, общежитиях с клопами, тараканами; одни «варили» джинсы, другие клепали различные фирменные пуговицы, этикетки, продавали их на рынке, кто-то сдавал кровь за деньги, зарабатывая истощение. Порой, когда им нечем было платить за комнату, они ночевали на вокзале.

Рассказывала она и о девушках из глубинки, приезжавших в Москву, чтобы поступить в универ. Некоторые из них пролетали с учёбой, а возвращаться домой не хотелось — и провинциалки шатались по Москве. Где их и находили... Кормили, поили, оставляли ночевать на несколько дней. А после этого требовали оплатить приют, деньгами или натурой. Кто не соглашался и сбегал, получал сигаретный ожог на лбу или бритую голову. Такие девушки попадали в страшнейший порочный круг, их избивали, подсаживали на иглу, использовали как расходный материал.

Оксана приходила в ужас от этих историй и в смущении задумывалась — а правильно ли она сделала, что выбрала этот суровый мир? Она жаждала перемен в своей жизни, но не хотела валяться в грязи. Больше всего на свете её мама боялась, что, уехав в Москву, дочь станет проституткой. Это была страшилка, передаваемая из уст в уста — то одна, то другая соплюха попала в рабство, оказалась проданной заграницу, изнасилована, жестоко избита. Мама пугала ее такой судьбой. Её раздирали сомнения, с одной стороны, ей как матери хотелось, чтобы Оксана влюбилась, вышла замуж и родила ей внуков. С другой стороны, ей совсем не хотелось, чтобы её симпатичная, умная и хозяйственная дочь попала в вертеп и «пошла по рукам». Поэтому она долго не хотела отпускать её столицу.

Впрочем Оксана, несмотря на наивность, была умненькой девочкой. Она знала, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке и не мечтала ни о карьере фотомодели, ни певицы. Отправляясь в Москву, она настроила себя на то, что скорее умрёт, чем продаст своё тело. Зарабатывать на жизнь можно было и другим способом. Вон, к примеру, Анька. Она умеет толкаться локтями за место под солнцем, крутится-вертится, как может, никогда и ничего не просит у судьбы. Но, в отличии от многих сверстниц, не раздвигает ноги за деньги, каждый вечер приходит домой, а не бежит на панель или обочину дороги. В то же время, давая зарок стать такой, как Анька — прагматичной реалисткой, живущей настоящим, а не мечтами — Оксана понимала, что придётся убить часть себя, вытравить калёным железом свои прежние иллюзии и ценностные ориентиры. Что ж, детство давно закончилось, наступила взрослая жизнь, и она требовала жертв.

С волками жить по волчьи выть, усмехалась Оксана в ответ на Анькины «политбеседы», а та с жаром продолжала «программировать» подругу с учётом требований и условий столичной жизни.

Как-то после ужина они пили пиво, болтали о том, о сём. Анька по привычке курила сигарету за сигаретой, пепельница доверху заваленная окурками дымилась, как миниатюрный Везувий. Дым, нехотя, уходил в приоткрытую форточку. Казалось, Аньке было настолько приятно травиться этим дымом, что Оксану иногда охватывало желание последовать её примеру.

— На, хочешь попробовать? С ментолом, — словно уловив мысли подруги, Анька протянула ей пачку «Salem» 

— Да ты что, я не курю. Хоть с ментолом, хоть без ментола — невинно хлопнула ресницами Оксана. — Пиво-то ладно, я уже пила раньше, даже вино пробовала на днюхе у папы, но сигареты ни разу в рот не брала.

— Ты что, серьёзно? — удивилась Анька. — Пипец! У нас в школе почти все девчонке этим баловались. А те, кто корчили из себя невинность, не пили, не курили, не ебались на вечеринках, становились отверженными, ненормальными.

Оксана скривилась, будто только что разжевала лимон целиком: как школьницы, по сути ещё дети, могут позволять себе такое?!

— Если я пришла бы домой и от меня пахло сигаретами, мама точно меня убила бы.

— Расслабься. Здесь нет твоей мамы, так что можно позволить себе некоторые радости жизни.

Аргумент был весомый, и всё же Оксана возразила:

— Но курение — это же вредно!

— Ой да ладно тебе — вредно! — отмахнулась Анька. —Подумаешь, какая праведная! Вот попадёшь на какую-нибудь тусовку и ляпнешь, что не пьёшь и не куришь, такой дурой покажешься!

Оксана задумалась над её словами и вспомнила, как в 11-ом классе ей пару раз уже предлагали курнуть за «компанию», у сверстников это баловство считалось не пороком, а «модной» привычкой — так мальчики и девочки пытались самоутвердиться, показаться взрослее. А переехав в Одинцово не удивлялась, видя на улицах курящих подростков, даже малолеток. Соблазн попробовать, конечно, был, но девушку сдерживал страх перед родителями, особенно она боялась маму. Здесь и сейчас строить из себя цацу было глупо. Ей не хотелось быть отщепенкой и посмешищем.

Эх блин, была не была! Оксана вытащила из пачки сигарету, и, чиркнув зажигалкой, закурила. Затянулась, закашлялась, снова затянулась, затем всё же определила подходящий для себя ритм.

— Ну как ощущение? — спросила Анька, выпуская в потолок тонкую струйку дыма.

— Фу, гадость какая! — ответила Оксана между приступами кашля.

Анька сделала глубокую затяжку, насмешливо прищурилась и развеяла рукой плотный клуб ароматного дыма.

— Это поначалу так. Фигня, привыкнешь.

И действительно, как-то незаметно Оксана втянулась, переняла эту привычку, даже научилась от подруги изящно подносить сигарету к губам, немножко небрежно закусив её, театрально выпускать дым. «М-да уж, с кем поведёшься, того и наберёшься», — вздыхала Оксана и ужасалась при мысли, что скажет мама, если узнает о её новом пристрастии. Но тут же себя успокаивала, настраиваясь на то, что уже взрослая и может распоряжаться жизнью по собственному усмотрению.

С самого раннего детства её пытались в чём-то ограничить: «туда не лезь», «там не ходи», «это нельзя», «это некрасиво». Иногда подобные нравоучения ужасно бесили, особенно в переходном возрасте. Она, как могла, старалась быть хорошей девочкой, но чем сильнее на неё давили, тем больше хотелось сделать наоборот. Теперь же всё было по-другому. Мама была далеко, папы не стало, брат ушёл из дому, а она сама по себе. Никто не капает на нервы, не гнобит и не ругает. У неё есть о чём мечтать и надеяться, что какие-то мечты осуществятся.

«Очарованная» миром, в котором вертелась подруга, она твёрдо решила пробиться туда. Научившись курить, Оксана стала перенимать у Аньки манеру общения, повадки, жестикуляцию. Она понимала, что всё это понты, дань образу современной бунтарки, в котором отсутствие принципов прикрывается внешней мишурой. Но с другой стороны, ей хотелось стать «нормальной» современной девчонкой, чтобы при случаи никто не показал на неё пальцем, не поморщился. «Главное, не говори, что ты с Таджикистана, — советовала подруга. — Сразу заклеймят «чуркой» или «зверушкой». Веди себя раскованно, будь пофигисткой. При случае смело посылай на хуй. Здесь все друг друга посылают: и взрослые, и дети».

Ах, эти лихие «девяностые»! Каждый выживал, как умел, никому не было друг до друга дела, повсюду беспредел, нищета, криминал. Страна катилась в пропасть. И всё же какое это было непередаваемое чувство свободы! Внутри словно лопнула натянутая пружина. Прежние понятки и табу ворчливо отступали на задворки, а наружу, будто с цепи сорвавшись, вырвалась душа. Оксана всегда была жадна до новых впечатлений, а тут их было столько — хоть половником хлебай.

Чего стоила одна лишь накачка знаниями о волнительно-пьянящем мире плотских удовольствий. Если раньше, в прежней жизни, приходилось «партизанить», чтобы прикоснуться к этому миру, то здесь он лежал в открытом доступе. К слову сказать, у Аньки оказалась большая подборка эротической и порнушной литературы, начиная от книг с мягкой обложкой и заканчивая газетами и журналами «СПИД-инфо», «АиФ-Любовь», «Я+Я», «Мистер икс» и прочей «откровенной прессой». Для Оксаны эта была бомба!

Казалось, это невозможно — вот так просто наслаждаться безнаказанностью от прикосновения к запретному плоду, тем более, что всё это добро продавалось чуть ли не на каждом шагу, практически в любом киоске или подземке. Да и вообще едва не половина популярных журналов пестрела статьями про секс в том или ином проявлении.

Живя в Подмосковье, Оксана стыдилась этой «литературы», как и положено порядочной девушке, убережённой от пагубных поветрий современной жизни строгим пуританским воспитанием. К тому же родители постоянно были рядом, плюс больная Галина Петровна, за который требовался бесконечный уход, да и сама эмигрантская жизнь со всеми её трудностями и лишениями заставляла отодвинуть мысли о сексе в дальние уголки сознания.

Поселившись у подруги, она словно очутилась в другом мире, где сама атмосфера располагала к чувственным наслаждениям, дышала свободой и независимостью. Здесь можно было разговаривать о чём угодно, без стеснения делиться секретами, быть раскрепощённой и открытой настолько, насколько этого хотелось. Аньке, казалось, доставляло особое удовольствие обострять дремлющую в Оксане сексуальность не только откровенными журнальчиками, но и рассказами о своих любовных похождениях. Когда она заводила речь о том, что «они делали с Лёшей в салоне его тачки» или «как не вылезала два из постели с Толей», возбуждение, охватывающее Оксану, переходило прямо-таки в физическое давление. Появлялась стыдная и сладкая тяжесть в низу живота, было неудобно сидеть — хотелось ёрзать. Осведомлённость и глубина сексуальных знаний одноклассницы вызывали восхищение у Оксаны и она впитывала всё, чем с ней делились, как губка.

Постепенно строгий надзиратель по имени Здравый Смысл уходил куда-то вдаль, зато фривольная распутница по имени Бескомплексность заполняла все клеточки, рождая в голове нечто необыкновенное. В самом деле — ну сколько же можно оставаться глупышкой, которая по ночам испытывают зуд между ног и мечтает о мужском члене, плохо представляя себе, что это такое; сколько можно томно вздыхать, собирая фотографии актёров и постеры с Шатуновым и «Нанайцами», витать в облаках наивных детских фантазий?! Это ж надо: ей уже девятнадцать лет, а она только пару раз целовалась с мальчиком, да и поцелуями-то это не назовёшь — так, лёгкие мазки губами, несмелые и мимолетные, на вечеринке по случаю окончания школы. Девственность и раньше терзала её душу, а сейчас, после подпитки энергией свободы, вызывала в теле такое беспокойство и сладостное томление, что в пору было завыть от горя.

Переступив через бетонную преграду стыда, Оксана открыла для себя правду. Правду о том, что она живая. Что ей требуется секс. Да в её годы вообще каждому требуется секс! И что она уже взрослая и имеет право, если не встречаться с парнем (такового ещё, правда, требовалось завести), то хотя бы спокойно мастурбировать! Это простая истина, была понятна, как дважды два, но, между тем, она казалась настолько сакральной, что от понимания её захватывало дух.

Едва за Анькой закрывалась дверь, у Оксаны где-то там, пониже живота, начинала вспыхивать противная дрожь, которая постепенно поднималась по утробе, через кровеносные сосуды передавалась по рукам, ногам, поднималась всё выше и выше. Она подползала к сердцу, ударяя её током, от него по всему телу передавался непонятный пульсирующий огонь, раздуваемый всколыхнувшими в жилах многочисленными искорками.

Она назвала эту силу, волнующую ее плоть, демоном искусителем. Это существо все эти годы неотступно вело наблюдение за своей жертвой, ждало своего часа, удобного случая, чтобы напасть и впиться в её плоть, обездвижить и насладиться своей победой.

«Нет! Зараза! Опять эти глупые мысли! — начинал вопить в гневном протесте голос разума. — Нужно думать о насущном. Работа... Семья... Это куда более важно, чем вся эта мерзкая пошлятина!»

Но как бы Оксана себя ни истязала, как бы ни вытравливала из себя природные инстинкты, юная женственность брала своё. Каждое утро начиналось борьбой с демоном, а потом, проиграв ему, она поудобнее располагалась на диване с кипой порнушных журнальчиков и всем своим существом отдавалась тёмному, горячему и похотливому наваждению, которое пробуждали в ней все эти картинки с голыми телами, сценами совокупления, и уже ничего не могла с собой поделать.

О, как мучительно сладко было, листая Анькины журналы, окунаться в атмосферу разврата. В теле, истомлённом в муках ужасного, всеубивающего воздержания, возникала настоящую цепная реакция. И энергия, освобождающаяся в результате этой реакции, обрушивалась на девушку, как поток вулканической лавы.

Проклиная всё на свете, она приспускала трусики и медленно погружала руку в промежность, ощущая там невыносимый зуд. Но, поддаваясь искусителю, вознаграждалась красотой магического сюрреализма, которую он дарил, — она чувствовала её каждой клеткой своего бытия.

Мастурбируя, девушка смачивала пальчик во рту, затем спускалась к розовой жемчужине. Гладко выбритый цветок любви принимал в себя пальчик, как хоботок, отдавал нектар по капельке. Оксана будто становилась цветком, кормящим бабочку. По мере того, как тёплые волны прокатывались по всему организму, демон рисовал картины, которые она с упоением рассматривала с закрытыми глазами, уже не помышляя ему сопротивляться.

А пальчик-хоботок не переставал совершать движение вверх, потом вниз. Потом снова и снова. Медленно, размеренно. Влажно и ласково.

«О да-а-а!.. Как приятно...Как хорошо...» — пульсировало в голове у девушки.

Каждое прикосновение к писечке приносило невероятный фонтан эмоций. Да, вот так. Так просто шикарно. Сладкий зуд там — между ножек. И приятное томление в области сосков. Что может быть лучше? Что может быть приятнее в этом проклятом, бездушном мире?

Потом — разрыв мозга! Звонкий вскрик... Короткий судорожный вдох и шумный выдох. Пульсирующая тёплая волна проходит по жилам, тело выгибается дугой. И демон, довольно урча, куда-то уползает. Вместо него приходит Здравый смысл, недовольный, гневный. Он заставляет натянуть трусики, чтобы скрыть её позор. Выжатая, словно лимон, девушка лежит на диване, заливаясь краской стыда, после чего, придя в себя, идёт заниматься повседневными делами — готовить, вытирать пыль, смотреть в окно, вспоминать прошлое.

Так проходил день, наступал вечер. Наконец с работы возвращалась Анька. Они болтали, ужинали, смотрели телик, ложились спать. Утром подруга уходила на работу и можно было ещё поспать часок-другой, но демон был тут как тут. Он стучал в висках и не давал сладко поваляться в тёплой кроватке, он подстёгивал невидимой плёткой, гнал вперёд, заставлял бессмысленно передвигаться по комнате и задумчиво покусывать кончики ногтей. Он выползал из потаенных глубин сознания, властно обволакивал разум, требую новую дань с её души и тела. Казалось, он жил не только в ней, но и на страницах порнушных изданий — в каждой картинке, в каждой откровенной истории.

Прекратив бессмысленную душевную борьбу, девушка снова отдавалась запретным желаниям. Предвкушая сладкий исход действа, она приспускала трусики и нежно раздвигала половые губы.

Но демону хотелось больше чувственных ощущений. Пока её совесть крепко спала в обнимку со здравомыслием, он нашептывал новые желания, будоражил ещё более смелыми причудами. Девушка вздрагивала и задыхалась от наплыва фантазий. Со временем мастурбировать в одежде, приспустив трусики до колен, становилось «не интересно». И вот она, как сомнамбула, встаёт с дивана, медленно раздевается и голенькая стоит перед зеркалом с опущенными веками, закусывая нижнюю губку. Вид своего тела приводит в экстаз. Подчиняясь прихоти своего искусителя, она садится в кресле, раздвинув ножки, цепляясь попой за самый край, предлагая воображаемому любовнику войти в писечку, которая зияет розовыми приоткрытыми губками. Пухленький расщеплённый пополам персик истекает соками.

«Я такая бесстыдница и развратница», — думалось Оксане, и осознание этого факта вызывало жгуче-сладкую волну, от которой перехватывало дыхание.

Казалось, она застревала в тёмной вязкой паутине, которая, не желая отпускать, крепко пеленала её нитями сна наяву. Время словно останавливалось. Нет, скорее здесь, в этой бесконечной череде стонов и оханий, просто не существовало такого понятия. Единственное, что было, — это демон-искуситель. Он господствовал в каждом уголке её тела и разума, лаская, контролируя, подчиняя. Где-то на краю сознания билась тревожная мысль, словно пытаясь сказать, напомнить о чём-то очень важном, что вновь придётся протрезветь, отойдя от эйфории, но очередная волна зачаровывала, вновь и вновь растворяя в своей вязкой сущности.

Плевать на всё. В такие моменты имело значение только одно — удовлетворить желание своего демона, завладевшим ею.