В деревне долго не спят. В деревне ранние пташки. Вот и я подскочил ни свет, ни заря, оставив сеструху дрыхнуть. Она лишь проворчала что-то, когда выползал из-под неё. Едва ли не целиком на меня забралась, руки-ноги и всё остальное сложила. Заворчала, укутала голову одеялом, оставив задницу на растерзание врагам, ежели такие найдутся. Да, селянином быть не так-то и просто. Встань пораньше, ляжь попозже. И весь день в трудах и хлопотах, в заботах. Эк как жалостливо я о себе, о бедолаге. Едва слезу не пустил. А то как же. Не просто селянин, Фигаро какой-то. И туда надо, и сюда. Хоть разорвись. Вот, к примеру, задница Людкина. Выставила, негодница, укутавшись с головой, а ведь того не поймёт, что попенция у неё очень уж привлекательная. И взволновала она меня до невозможности. Только, ежели на ту приманку клюнуть, то и скотинка моя голодной останется. Это ведь не на пару минут дело.

Ну да ладно, управился с хозяйством, пора и сестричку будить. Мы ведь вчера до того докувыркались, что так и заснули, даже не сбегав в ванну. Я с утра помылся, а вот у Людки поди всё слиплось. Наспускал-то достаточно. Может проверить? А почему бы и нет. Ишь, попка какая, будто у молодайки какой. А уж темпераменту сестрички любая молодка позавидовать может. Не обманывала, утверждая, что заездить может мужика. Обычного. А я-то родня, сам такой. И что за порода у нас такая ебливая? Будто чего иного важного в жизни больше нет. Ладно, разбужу, а там посмотрим. День большой, времени хватит. К тому же вчера так и не добрались до разговоров, не до того было.

— Ээй, пчёл, вставай! Я пришёл к тебе с приветом...

Людка дрыгнула ногой, едва не заехав мне по носу. Вот был бы концерт, кабы нос сломала. Пробурчала, вылезая из одеяльной куколи

— Точно с приветом. Кто же в такую рань встаёт? Время сколько?

— Почти семь. Утра, соответственно.

— Нет, ну разве ты не ненормальный? В такую рань подскакивать. И зачем?

— Кто рано встаёт...

— Тот весь день сонный ходит. - Сестра явно не в духе. Да она и в детстве любила поспать. - А я сонная злая. Изыди. Если бы не в туалет, хрен бы встала. И почему пчёл? Тогда уж пчела.

— Пчёл - это трутень. Ой! Ты чего?

Еле успел отскочить от сердитой старшенькой. Села на кровати, сладко потянулась, зевая с подвывом. Да так сладко, что невольно повторил её зевок. Всё же обезьянья природа сказывается в человеках.

— Ничего. Трутня нашёл. Да я последние дни словно пчёлка Майя кручусь. И вообще Отвали в сторонку, дай встать. Ой, мама! - Сестричка прижала ладони к промежности. - Не донесу. Бллллядь!

Донесла, не расплескала. Покуда Людка справляла свои утренние дела, приготовил завтрак. Яичница с салом пусть и не ресторанное блюдо, зато вкусное и сытное. Вона как сестрица наминает, только уши шевелятся. Дык понятно, что калорий вчера потратили немеряно.

Людмилка, подцепив на вилку добрый шмат зажаренного сала, осмотрела его со всех сторон, будто сомневаясь в пригодности, попыталась полностью засунуть в рот. Не вышло. Откусив приличный кусок, начав жевать, что-то попыталась сказать с полным ртом.

— Гыбыр....Мыбыр....дыр...быр...

— Хуй со рта выплюнь.

— Чтоооо?! - Сеструха взревела раненной медведицей, у которой, к тому же, попытались отнять медвежат. Ты смотри, ни одного кусочка не выплюнула, всё сглотнула. - Да тыыыы...

— А что я? - Сделал невинное лицо, даже руки в стороны развёл.- Это просто присказка такая. И нет у тебя во рту ничего, кроме яичницы. Да откуда взяться. Я-то вон как от тебя далеко сижу.

— Скотина ты, братик! - Людка запила чаем яичницу. - Мне показалось, что ты меня обидеть захотел.

— Люд, да ты что? Какие обиды? А что, ты ни разу не сосала, что ли?

— Тебе какая разница?

— Да никакой, собственно говоря.

Людка усмехнулась. Знаем, мол, мы вас, мужиков. Так и стремитесь гланды полечить женщинам. Готовы утверждать, что у вас не член, а голимый панадол. Или колдрекс.

— Что, проверить решил? Ну сосала. Хочешь, и тебе отсосу. И что тогда скажешь?

— Люд, ты у себя там совсем древней стала. Это давно уж стало нормой. Минет даже у проституток стоит дешевле, чем полноценный секс. И почему я должен что-то говорить?

Сестра успокоилась, хлебом собрала со сковороды жир и остатки яиц, отправила кусок в рот.

— Ты начала что-то я говорить, да я невежливо перебил. Ты что-то хотела?

— Много чего хотела. Я о чём начала говорить?

Мля, она что, меня за экстрасекса, то есть за экстрасенса держит? Откуда я знаю, что она хотела сказать?

— Наверное, я так думаю, ты хотела похвалить мою стряпню. Я неправ?

— Да нет, не особо. - Сеструха махнула рукой, сыто отрыгнула. - Ой, мама! Извини. Я просто похвалить тебя хотела.

— Вот те на! И за что?

— За стряпню. Ладно, хрен с ним. Какие планы?

— Планов громадьё. Грядки нужно прополоть, пока не жарко. Чего сварить на обед. Баню растопить.

— О, вспомнила! Какая благодать, что ты маме сделал городские удобства. И в туалет не нужно бегать на улицу. И ванна в доме есть. И котёл этот для воды. Хоть попользовалась, успела. Молодец ты, братик!

— Можешь погладить по головке и даже поцеловать.

— Если ты имеешь в виду эту головку, - сестрица быстро провела рукой по моей ширинке, - то и поглажу, и поцелую. Попозже. Пошли грядки полоть. А потом ты готовить будешь, у тебя получается вкусно, а я уборкой займусь.

Странные понятия у сестрёнки о деревенской моде. По её понятиям деревенские бабы отродясь не знают, что такое трусы. То есть не имеют абсолютно никакого понятия о такой детали женского белья. Может оно и лучше. Приятно наблюдать склонённую над грядками сестру, выставившую голую задницу. Возможно, когда-то так и было, что женщины не носили трусы. Так тогда у них платья были подолом в пол, а сейчас и не понять, что это такое: то ли платье, то ли майка.

Завернулось платье на задницу и смотрю, как на экране, тот знакомый силуэт. То есть попу и пирожок меж слегка расставленных ног. Рука сама тянется помацать этот пирожок. Однако есть опаска. Рука грязная, а сестрёнке навряд ли понравится, если я грязными руками да в чистую письку полезу. И всё бы ничего, да рядышком с ней стоит ведёрко, в которое она травку складывает. Оно хоть и пластиковое, а навернёт - мало не покажется. Черепная травма обеспечена. Были бы мозги, была бы черепно-мозговая. А откуда им взяться, коли грязные руки к пирожкам тянешь. Тут не токма сестричка, тут любая отоварит не задумываясь. А уж с Людмилиным характером ядрёной бонбы и не предугадаешь, как она прореагирует. Помню по молодости, в далёком детстве, за одно и тоже могла охреначить, а могла и посмеяться, посчитав шуткой. А уж что бомба, то бомба. Она сама не знает, что выкинет в следующий момент. А как в разнос пойдёт так прикрывайся простынкой и ползи на кладбище. Медленно, как нас учил старшина, дабы не наводить панику среди мирного населения.

Насмотрелся и задумался: а может, пока стоит в такой неустойчивой позе, не рассусоливать что да как, а просто встрамить чутка. Думаю, сестрица будет не против. Это же не грязные руки. Подумал, подумал и передумал. Как-то это совсем уж в стиле просто спустить. И не важно куда и как. А она? Она-то получит удовольствие? Навряд ли. По-крайней мере я так не думаю. Ну и ладно. Но подразнить сестричку стОит, пока стоИт.

— Слыш, чудо чудное, диво дивное, ты бы телевизор выключила, что ли.

— Какой телевизор? - Сестра выпрямилась, упёрлась руками в поясницу и прогнулась, разгоняя застоявшуюся кровь. - Ты где телевизор увидел?

— Люд, не тупи, а. Ты не просто телевизор, ты плазменную панель демонстрируешь.

— Сучонок! - Сеструха выдрала с корнем какое-то растение и швырнула в меня. Ну так это же надо ещё попасть. - Он ещё насмехается. А чем тебе не нравится мой...Хм...телевизор? Программа не та? Так антену нужно нормальную иметь.

И укоризненно посмотрела на явный бугор на моих штанах.

— А что антена? Тебе не показалась, что ли? Вчера так с удовольствием крутила, настраивала. Так что ты, милая, эти сентенции брось. А вот у меня при просмотре твоих программ, возникает коллизия морально-этического формата.

— Чего? Чего? Ты откуда, деревня, слов таких нахватался? И что это за моральные и этические терзания? Что-то не пойму я тебя, братик. Иди-ка поближе, лобик пощупаю. Кажись у тебя температура. То ли простыл, то ли перегрелся. Но явно с головой у тебя что-то не в порядке.

— Сама ты больная. Думаешь, если старшая, так над ребёнком издеваться можешь? Вот позвоню в службу социальной опеки, они тебе покажут, как маленьких забижать.

Людка откровенно балдеет. Такие пикировки у нас в детстве, а потом и в юности происходили постоянно. Посмотреть со стороны, так две вражины встретились. Шерсть дыбом, зубы оскалены, когти выпущены.

— Ну, ну, звони. Упекут тебя, развратника, в дурку.

— И с чего это я развратник? - Мне даже слегка обидно стало. Это я-то, светоч облико-морале. Да меня в советское время за бугор смело выпускали. - Чего я такого развратного сделал?

— Ничего? А кто сестру старшую соблазнил?

— Ага. Скажи ещё - изнасиловал. Ты не забывай, что ты старшая. А я почти что молодой, растущий организм, у которого в крови гормоны бушуют. Совратила своим внешним видом. И вот опять совращаешь.

— Угу. Совратишь тебя. Кстати, о птичках, что ты там про мораль и прочее плёл?

— Аааа, это...Так у меня возник когнитивный диссонанс: не будет ли аморально оттрахать тебя, пока ты стоишь в позе зюга? Или всё же дотерпеть до дома? И этично ли будет драть тебя посреди огорода, когда это могут увидеть соседи? Всё же у нас пусть и бывшая, но страна советов. Затрахают советчики.

Сестра откровенно ржёт.

— Всё! Уйди с глаз моих долой, мыслитель хренов. Иди ты в... Точно, иди-ка ты, братец Иванушка, протопи баню. Пока топишь, пока воду носишь, глядишь, твоя антена успокоится, и не будет нужно заморачиваться с моралью и этикой.

— Ладно уж, сестрица Алёнушка. Только это эксплуатация подрастающего поколения.

— Иди, подросток. И не забудь, сегодня ты мне должен кое-что рассказать.

— Что?

— Про вас с Нинушкой. Вчера ты меня....Короче, устала я вчера и уснула.

— Так и скажи: Заебал ты меня, братик. А хвасталась: Я женщина горячая, ненасытная. Тьфу! - Демонстративно сплюнул.- Хвастунишка.

— Ах ты сучок! Ну ты допизделся. Ты у меня сегодня не уснёшь. Ты с меня не вставать будешь, а сползать. Если и на это сил хватит.

Ну вот, поговорили. Разве таким должен быть разговор брата и сестры? Ну, о погоде там, о видах на урожай. Всё же в деревне. На крайний случай обсудить очередной бред правительства. Можно про Украину. Вот неисчерпаемая тема. А тут про поебушки. А может так и надо? Люди ведь говорят о том, что ближе их чаяниям. И правда что, лучше баню протопить.

Ага, дурака нашла сестрица: Воды натаскай. Это когда было, что воду в баню вёдрами таскали? При царе Горохе? У меня на участке скважина - раз. И колодец - два. В смысле колодец-то один. Вот в него и опустил насос, шланг в бак, вилку в розетку и...Бежит, бежит водичка, из тучки на косичку, плещется в животике чай...Да, когда-то Дюна исполняла эту песенку. Ну а печь топить надо. Поленница дров ого-го какая! С лесничим нужно дружить. Ты ему угощенье, он тебе дрова. Бартер называется. Вон как занялись полешки. Что значит сухие. А дух какой берёзовый. Ни одни другие дрова такой дух не дадут. Я прямо мастер Безенчук: А кисть? Разве они дадут кисть? Осталось пол сполоснуть, продрать голиком и баня будет готова. Ох, напарюсь я сегодня! И сестрицу напарю. Помнится в детстве все гамазом в баню ходили. Плохо, что сейчас не зима. Помнится Людмила, да и остальные тоже, любители в снегу поваляться апосля парной.

Ничё, и без снега пойдёт. Водица колодезная едва ли не четыре-пять градусов, не больше. Ополоснись такой и будешь потом в шерсти искать свой конец. Вот сестра поржёт вдоволь над комнатной антенной. Представляю её монологи.

— Братик, ты бы хоть сбрил, что ли, свои кусты. Авось и нащупал бы там чего. А так шаришь, шаришь, а кроме волосни ничего в руку не попадает. Ты лучше шукай, где-то там було.

Пока туда, пока сюда, баня прогрелась. Тут и Людмила закончила с грядками. Пора смыть пот и пыль.

Баня любит степенность и не любит суеты. Ты войди не спеша, попроси хозяина дать лёгкого пара.

Банник мужик не вредный. Ты к нему по человечьи, и он к тебе по людски.И паром уважит, и здоровье телесное даст. И ни угару тебе не будет, ни головы больной. Парься, мойся, но не блуди. Не для того баня. В предбаннике можешь и загнуть любушку. Даже пользительно апосля баньки. А в самой бане ни-ни. Не вздумай. Осерчает Банник, вовек добра от бани не будет. Попарился степенно, можешь и в несколько заходов, коли здоровье позволяет, помылся, прибрал за собой, поблагодарил хозяина да веник для него запарил свежий. Пусть тоже тело потешит. И не иди в баню в тот час, что для него означен.

Это поверье у нас издавна и все его соблюдают. Только иногда, особенно когда девки на Святки гадать начинают, в полночный час в баню идут. Поверье есть такое, что надо заголить зад и в баню задницей вперёд идти. Коли мягкой лапкой, будто в шерсти хозяин погладит, будет тебе муж добрый, ласковый, в достатке жить будете. А уж коли будто голицей погладит, быть тебе мужем битой и жить с ним в нищете. Иной раз парни пошутят. Заберутся в баню вперёд девок, затаятся, а когда те свою задницу в дверь просунут, пощупают. Вот визгу-то. Вылетают будто ядро из пушки. У какой подол задерётся. Свалятся в снег да голой жопой. И ещё пуще визжать начинают. Тут надо во-время смотаться. Иначе быть тебе биту. Бабами.

Ох и напарил же я сеструху, ох и нахлестал её. Веник весь оббил, одни прутья остались. Вот же ненасытная. Во всём ненасытная. Да так и надо. Надо брать от жизни все её радости, брать жадно, брать так, будто завтра не наступит. Не про стяжательство говорю, про жизненные ценности. Про закат над рекой. Про соловья в роще за огородами. Про девчонку, подарившую тебе первый поцелуй. Про первоцвет, радующий глаз и греющий душу. Про вот эту баню. Про материны ласковые мягкие руки. Про шелест литовки по росной траве. Про вкус парного молока. Про запах хлеба. Про снежную горку, с которой летишь на ледянке. Про всё это, что называется жизнью. А накопительство? Так гроб вовсе не машина с прицепом, всё не соберёшь. А червям точить что нищего последнего, что первого миллионера. И задумаешься, что не зря предки отправляли души в Ирий вместе с дымом погребального костра. Не оставляли тела червям могильным. Не плодили многочисленных кладбищ. И не было ни упырей, ни прочих вурдалаков, всякой нечисти, пока христиане не стали хоронить тела в земле. Были, чего врать. Неупокоенных хватало. Не похороненных по обряду. Сгинувших вдали от людей и не получивших нормального посмертия. Ну да не о том я.

Домой не шли, ползли, едва передвигая ноги. Одеваться не стали. Кто по вечернему времени нас рассматривать станет. А дома за стол, как водится. По стопочке, кровь разогнать. Поесть хорошо. И в кровать. Не для блуда, отлежаться после бани.

Тело чистое, каждая пора дышит. Кожу тронь - скрипит. И лёгкость в теле необычайная. Взмахни руками и полетишь. Потому и не машу, что потолки низкие, не как ангар какой, либо дворец. Обычный деревенский дом. Людка отдышалась, повернулась ко мне, опёрлась на руку, подперев голову свою памятливую, погладила меня по груди, не опуская руку вниз, дабы не отвлекать от мыслей нужных

— Ну, братик, теперь рассказывай. Про вас с Нинушкой рассказывай. И с подробностями.

— Это как?

— А вслух. Как дошли до жизни такой. Как это у вас в первый раз было. Что чувствовал. Короче всё. Только предупреждаю сразу, братик, если заведусь, а я заведусь обязательно, всё равно потом продолжать будешь.

— Ну что, слушай. Ты вышла замуж и умотала со своим муженьком на Севера...