— Сегодня твой прокачиваем зад,
по полной отработаешь, Никита! —
сказал в качалке тренер мой Мурад,
похожий на громилу-ваххабита.
Три месяца плачу ему баблос
за то, что лепит из меня брутала...
Он для меня в качалке — царь и босс,
с характером и телом из металла!
Мечта моя — таким же стать качком
с внушительным бугром в районе паха,
а не обычным стройным пареньком,
чей козырь — лишь смазливая мордаха.
Я, как подписчик пабликов мужских
о тёлках и о том, как нам завлечь их,
конечно, знал — пацанский зад для них
не меньше важен, чем грудак и плечи.
— Братэлло, проработать надо так,
чтоб укончались, глядя, все девицы!
Вот здесь ты должен чувствовать напряг, —
Мурад мои пожамкал ягодицы.
Я, максимально выпятив попец,
со штангой терпеливо наклонялся,
и, кажется, мурадов огурец
сквозь шорты всё сильнее выделялся...
Так тренер не гонял меня давно —
уприседал ленивого засранца!
Мне вспомнилось, как в штатовском кино
комвзвода пидарасил новобранца.
И вот теперь я сам в таком кино...
— Мурад, родной, дай отдохнуть хоть малость!..
И темное горячее пятно
с промежности по шортам расползалось.
Но тренер мой, войдя в какой-то раж,
сказал, что за старанья приглашает
к себе домой, где сделает массаж
и мне коктейль белковый замешает...
Ухтышка, вот так клёвый поворот!
По ходу, мы становимся как братья...
Сказать — или неправильно поймет —
что постер с ним приколот над кроватью?
В прихожей тесной кроссы прислонил
я к мокасинам кожи крокодила...
Мурад, толкнув под попу, пригласил:
— Давай уже, заваливай, братила!
Гантели отливают серебром,
турник и штанга, постеры с качками...
Вполкомнаты — нехилый сексодром
меж красных стен, обитых зеркалами.
— Запрыгивай на середину, брат!..
Я, джинсы сняв, скользнул по шелку прессом,
а сверху придавил меня Мурад
стодвадцатикилограммовым весом.
Шел от его подмышек аромат
пьянящий, как цветущая черешня...
— Хотел бы стать, как я? — шепнул Мурад,
и я кивнул восторженно: — Конечно!..
— Давай, братишка, спину разомну,
сам вижу, ты сегодня притомился...
Меня он распластал во всю длину,
а сам пониже попы угнездился.
Он нежно широчайшую размял,
мурлыкая: — Кайфуй и расслабляйся...
Впадая в сладкий транс, я ощущал,
как греют зад увесистые яйца.
Внезапно он с лопаток соскользнул
на труселя с рисунком камуфляжки
и, чуть полапав булочки, стянул
трусы мои на ноющие ляжки.
— Ну как, братан, заметен результат?... —
я прошептал, спуская их пониже.
— Да, жопа хороша... — шепнул Мурад,
но я её ещё брутальней вижу!
— Ты думаешь, сегодня мало ей?
Дай отдыху хотя бы до субботы...
Мне булки сжал железный бармалей:
— Пожалуй, я над ней бы поработал...
Я в зеркале напротив увидал —
он облизнул насмешливые губы...
и вдруг Мурад мне дырку засосал
без предисловий, по-пацански грубо.
Я простонал: — Ведь мы же братаны...
Я думал, что пришел к тебе, как к другу...
Он скинул на паркет свои штаны:
— Кайфово, бля, что у тебя там туго.
Я не люблю гламурных петушков,
мне нравится прикид твой хулиганский...
Я сделаю всё сам. Вставай рачком.
Не бойся, бро. Всё будет по-пацански.
Такие есть пацанчики, братиш —
хотят, но никогда не скажут сами...
Я не заметил, думаешь, малыш,
как в душе ты мой хер сосешь глазами?
Таких, как ты, я чую за версту...
— Каких «таких»?... — Ну... перспективных мачо.
Тех, что имеют тайную мечту
на задней прокатиться передаче.
От их сердечек знаю я пароль...
Он длинный, но запомнишь непременно!
И хоть при вводе чувствуется боль,
но боль, Никитка — спутница спортсмена!
Я, повинуясь, дырочку разжал
и дал себя пошлепать по батонам...
И, принимая хуй — не завизжал,
лишь застонал глубоким баритоном.
Пусть знает — я не баба, а пацан,
с которым будет классно задружиться,
что на меня, включая мой пукан,
он может во всех смыслах положиться...
Своей сарделей протаранив зад,
— Ну, как тебе? — он прохрипел довольно.
Я, угадав, чего желал Мурад,
сквозь зубы процедил: — Немножко больно...
Тут в дырке так напрягся сервелат,
что чуть не приподнял мои коленки,
и бешено задвигал таз Мурад,
меня лицом впечатывая в стенку.
Мой стон его пьянил, как алкоголь,
он драл меня взахлёб, без передышки:
— Запомни, сука, только через боль
таким, как я, ты сможешь стать, братишка!
Мое лицо он комкал пятернёй,
а сзади рыл тоннель своей лопатой,
и, шлепая тяжелою мотнёй,
мне в рот загнал мизинец волосатый.
Прервав на две секунды жаркий трах,
он засмеялся: — Пёс ладошку лижет!
А я вжимался попой в колкий пах,
чтоб стать к нему сейчас как можно ближе...
Накрыв меня, он в ухо прорычал:
— Готовься лопать спермачок на ужин!..
А я со сладкой дрожью ощущал,
как сильно я сейчас Мураду нужен...
Седлай меня, скачи, мой смуглый князь!..
И ты поймёшь, братэлло, очень скоро,
как я умею, боли не боясь,
быть другом, псом, конём и тренажёром...
Он был техничен, как порнозвезда,
на взмокшем крупе розовело сальце,
и слезы счастья, боли и стыда
бежали по его мохнатым пальцам.
На «Больно же!» он отвечал шлепком,
мгновенно ускоряясь до галопа,
и вскорости обещанным белком
прокачаная захлебнулась попа.
Закрыв глаза, нутром я смаковал
белковую питательную клизму,
и, вместе с ней, дрожа, в себя вбирал
мурадову самцовую харизму...
— Мурад, ты всё?... Шлепок. — Заткнись, лошок,
сегодня буду драть тебя до ночи...
Тут брызнул я, не тронув петушок.
... Ведь я пацан, а пацаны не дрочат!
