«Инвентаризация — это проверка наличия имущества организации и состояния ее финансовых обязательств на определенную дату путем сличения фактических данных с данными бухгалтерского учета».

Википедия

Самое поганое, что есть в производственной деятельности лица с материальной ответственностью, так это – инвентаризация.

Она сидела, положив большие груди в пестрой шерстяной кофте на письменный стол, и что-то писала. Потом, сладко потянувшись, улыбнулась широким ртом и сказала:

— У Вас, Макаров, все документы готовы?

— Вроде все... – неуверенно ответил Вовка.

Он сдавал инвентаризацию первый раз, и оттого робел.

— Тогда завтра приду в течение дня, – сказала она и вновь углубилась в писанину.

Ее и начальницей поставили из-за таких громадных сисек, подумал Вовка, глядя на ее богатство.

Марина Александровна Лепешкина, или, просто Лепешка, была начальником материального отдела институтской бухгалтерии. И, по совместительству, грозой женщин-завлабш. Даже Инна Степановна, материальщица с соседней кафедры, говорила о Лепешке, презрительно выпятив губу: «Деревня!». И еще Лепешкина носила косу, длинную, до пояса, с руку толщиной, и совсем не модную.

— Так, Марина Александровна, до обеда или после? – попытался уточнить Макаров.

Она посмотрела на него туманным взором и ответила:

— Скорее, после...

И хорошо, подумал Вовка, добрее будет.

Весь следующий день Макаров ждал звонка возле телефона в лаборантской, и только после двух он поднял трубку и услышал: «Макаров? Я уже иду!».

Лепешкина знала, куда идти, и сама открыла дверь в лаборантскую. Вовка немедленно встал и шагнул навстречу. Она носила, как когда-то Вовкина бабушка, шаль, и темное пальто, похожее на шинель. Деревня, подумал Макаров, помогая Лепешке снять пальто и повесить его на вешалку. Ее знаменитая коса оказалась уложенной вокруг головы двойным венцом.

— Как я упала! – пожаловалась Марина Александровна и добавила с укоризной. – А Вы могли бы встретить!

— Так вроде с утра не скользко было! – попытался оправдаться Макаров.

— Не скользко, не скользко! – передразнила его Марина. – А я попку ушибла! Вот тут!

И она пошлепала себя по объемистому заду, обтянутому толстой фланелевой выше колен юбкой, из-под которой выглядывали полные ноги не то в темных колготках и сапогах.

— Давайте я потру Вашу ж... Вашу болячку, – предложил Вовка.

— Ладно, – со вздохом сказала Марина. – До свадьбы заживет. Только где она, свадьба-то. Показывайте Ваши материальные ценности.

Перед инвентаризацией Макаров провел большую работу. Мало того, что он протер, а где надо и помыл оборудование, он еще и напечатал на машинке и разложил бумажки с названиями и инвентарными номерами. Всего кладовых было три: на третьем этаже рядом с поточной аудиторией, на втором, где размещалась Вовкина кафедра, и в подвале, где с незапамятных времен хранилось дорогостоящее оборудование, которое надо бы списать, да ни у кого руки не доходили. Туда-то первым делом он Лепешкину и повел.

Макаров шел впереди, открывая и придерживая двери на пружинах, они спустились по лестнице на первый этаж, а затем и в подвал, где стояли длинные и высокие стеллажи с приборами. Вовка снял с гвоздя ключ и отперев тяжелый замок, открыл тяжелую, обитую железом дверь на скрипучих петлях. Из темного подвала пахнуло сыростью. Макаров вошел первым и, нашарив в темноте выключатель, зажег пыльную лампочку.

— А у вас тут крыс нету? – первым делом поинтересовалась Лепешкина, переступая порог, и доверительно добавила. – Я их до смерти боюсь.

— Я их распугал, – ответил Вовка, беря Марину за маленькую руку. – И если что, Вы – со мной! А я крыс не боюсь!

Стеллажи были трехъярусными, как нары в казарме, и Лепешкина первым делом попыталась забраться на лестницу, но не тут-то было, потому что Андрей Савченко делал лестницу под себя, длинноногого. Марина не смогла даже поставить ногу даже на нижнюю ступеньку, пока не задрала юбку, и пока Макаров не подставил мужественное плечо под ее толстый зад. Лампочка светила еле-еле, но Вовка разглядел ее ляжки, обтянутые колготками, и белеющие сквозь них трусы. Она приноровилась и забралась на самый верх, а Макаров с возрастающим вожделением смотрел на смутно белеющие трусы, как когда-то в школе подсматривал за девчонками в мини, поднимавшимися по лестнице. И эффект был примерно такой же. Его член встал, распирая вдруг ставшие тесными брюки!

— Что это за прибор? – спросила Лепешкина, нервно перебирая ногами на деревянной ступеньке.

— Какой?

— Да вот этот!

Вовка поднялся по лестнице и прижал Марину к пыльному стеллажу. Крепко прижал, чтобы она почувствовала тугой бугор у него в штанах.

— Так вот написано: «Генератор сигналов низкочастотный гэ три сто двенадцать дробь один».

— Да где же?

— Да вот!

Макаров протянул руку, чтобы показать, и прижался к Марине еще сильнее, а его «бугор» пришелся ей аккурат между ягодиц.

— Теперь хорошо, – с придыханием сказала Лепешкина. – Вот теперь вижу!

Они спустились, и Вовка передвинул лестницу вбок, и они снова забрались на самый верх, и они так карабкались и спускались много раз. Марина совсем запыхалась, а Макаров уже откровенно держался не за ступеньки, а за большие Маринины груди. Держаться было неудобно, но чертовски приятно, и Вовка, скрипя зубами, едва не кончил пару раз.

Наконец верхний ярус кончился, и Марина присела отдохнуть на старый стол, который Макаров заботливо прикрыл телогрейкой, тоже старой. Лепешкина вдруг вскрикнула:

— Я же вся перемазалась, как чушка!

И, правда, ее фланелевая черная юбка и пестрая кофта оказались покрытыми слоем пыли.

— Ничего! – приободрил ее Макаров. – Закончим дело, я Вас щеточкой почищу. И все дела!

— А пока, может, снять? – задумчиво спросила Марина.

— Конечно! Тут такая пылища!

Вовка помог Лепешкиной расстегнуть молнию сзади на юбке, она из нее выскользнула и стянула цветную кофту, оставшись в комбинации, украшенной по краям кружевами.

После второго яруса приборов Марина сняла и комбинацию с колготками, оставшись в больших трусах и лифе, а Макаров, уже не прикидываясь, просовывал руки под бюстгальтер и пощипывал ее твердые, как камушки, соски.

К концу нижнего яруса Лепешкина стянула и лифчик, и трусы, перемазанные пылью и выделениями, и они перешли на «ты». Она сидела на телогрейке, устало расставив ноги в черных сапогах, а Вовка при тусклом свете жадно рассматривал ее «самаркандские дыни» и густую шерсть под круглым животом.

— Ну, что? Потрахаемся, что ли? – предложила Марина. – Или как?

— Давай совместим приятное с полезным. Под нижним я ярусом еще один ряд приборов.

Они так и сделали. Марина встала «раком», и Макаров, наконец, засунул истосковавшийся по женской ласке член в ее мокрое, тесное почти девическое влагалище, и сразу кончил.

— Подожди, не вытаскивай. Еще несколько приборов осталось.

К концу последнего четвертого ряда, Вовка спустил в Лепешкину еще раз, и она милостиво разрешила ему вынуть усталый детородный орган, который тут же обвис, как сырое мясо без кости. Макаров натянул брюки, сбегал в туалет и набрал в старый таз горячей воды. Затем, вооружившись поролоновой губкой, которой преподаватели стирали мел с доски, он тщательно омыл Маринины тяжелые «дыни», поддерживая их рукой снизу, мягкие ягодицы и живот. Особенно тщательно и долго Вовка тер ее шерсть между ног, и Лепешкина засучила белыми ногами, переступая в остывающей воде.

Ее одежду Макаров просто сильно встряхнул, и она принялась медленно одеваться, устроив стриптиз наоборот и заставив Вовку снова кончить, на этот раз с помощью руки.

На улице уже стояла непроглядная темь, когда они вышли из корпуса на улицу. Макаров довел ее до угла, где кончался гололед, а Марина Лепешкина, повернув к Вовке бледное при свете звезд лицо и сверкая круглыми, как у кошки глазами, сказала:

— Я завтра опять приду. За тобой еще малоценка, драгметаллы в лигатуре и спирт.