Мне снился сон тяжелый, но очень приятный – бывает такое. Снилось мне, что я – большой кусок глины, и из меня чьи-то сильные невидимые руки лепят моё обнаженное тёплое тело. Чтобы я не упала мою грудь сдавила большая струбцина, а за шею я привязана толстой петлёй к невидимому каркасу. К тому же этот таинственный творец большими Ленкиными (Ленка – моя подруга – художница) кистями щекочет мне нос и лицо.

Я чихнула и пробудилась. Сон оказался в руку. Я лежала на спине, а у меня на груди (представляя во сне струбцину) лежала девичья голова и своими волосами щекотала мне нос и лицо, а поперёк горла лежала девичья нога и прижимала меня к подушке. Я испугалась и начала выкарабкиваться из под завала девичьих тел. Не сразу мне это удалось, но с определёнными усилиями я выкарабкалась и увидела, что поперёк меня разметавшись лежат и беспробудно дрыхнут две мои подруги: Меланья и Ленка Чуримова. Вся необъятна постель Мелании размётана, скомкана, будто на ней проходили соревнования по групповой борьбе без правил. Простыня и пододеяльник намотаны на ноги, подушки валяются – которая где – одна в ногах, другая в головах а третья – посередине... Я осторожно, стараясь не разбудить спящих, выбралась из этого безобразия и ступив ногами на пол, начала глазами искать одежду. Однако вместо одежды, я увидела лишь топчан у окна, на котором дрыхнул, именно дрых, а не спал, ленкин дружок Андрюшка Азаров. Он лежал на спине, согнув в локтях руки и сжав кулаки, словно сдавался. Глаза его плотно закрыты, лоб наморщен, будто он сквозь смеженные веки внимательно разглядывает невидимое пространство перед собой, рот приоткрыт и на уголке губ блестит на взошедшем уже солнце капля слюны.

“Где моя одёжка?” – спросила я сама себя мысленно, принялась обшаривать взглядом пространство меланьиной светёлки, и думать, что вчера произошло и как я здесь оказалась. Никакой одёжки ни своей, ни чужой я не нашла, зато вспомнила, и то, как мы вчера парились в баньке, и как потом ходили купаться ночью в Коньков ручей, и то, как вернулись оттуда в меланьину избу и улеглись спать. “Ага, – подумала я, – одёжка, наверно, осталась в предбаннике, где мы вчера раздевались, но как теперь пройти туда средь бела дня голой?”. На мне ведь не было ничего, даже трусиков.

Я на цыпочках подошла к двери, приоткрыла её и высунула нос наружу. В коридорчике, за дверью, царили полумрак и тишина, очевидно, все ещё спали, и только там, в конце коридора, светилась полоска дневного света, Я осторожно, на полусогнутых пробежала по коридорчику ко входной двери, которая была приоткрыта и выглянула во двор. Там не было ни души, но вовсю сияло уже солнце, и дневной жар схватил меня за щеки. Я высунула голову дальше – вокруг – никого только по двору ходят куры, да среди них величаво, высоко поднимая лапы, топчется гордый петух. “Вон она – вожделенная банька, всего в десяти шагах – подумала я, глядя на земляную тропинку в зелёной траве, – десять секунд всего туда добежать”. Я, осторожно ступая, спустилась с крыльца и хотела уже кинуться к баньке, как вдруг петух, оглушительно захлопав крыльями, взлетел на жердь палисадника и пронзительно закукарекал!

Я остановилась и замерла. “Молчи, гад, – ты же всех перебудишь”, – сказала я ему беззвучно, шевеля только губами, и потихоньку, боясь наделать шума пошла к баньке. Вот оно – крыльцо, ступеньки... но вдруг дверь неожиданно распахнулась и из бани вышел старик с седой бородой, в одних штанах, по пояс голый, весь утыканный татуировками. Чем-то он был похож на врубелевского “Пана”. Подмышкой он держал большой свёрток тряпок. В смятении я сдвинула перед собой ладони, тщетно силясь прикрыться, и замерла в оцепенении. Старик же, как ни в чём не бывало, посмотрел на меня, пряча в растрёпанной бороде беззубую улыбку, и говорит мне:

– Добрый денёк, ангел мой! – потом он помолчал несколько мгновений и, сощурясь, спросил: – Одёжку-то где забыла?

– Здесь... в баньке, – пробормотала я и указала рукой на открытую дверь.

– В баньке? – переспросил он и проговорил с заботой – Посмотри, может туточки она.

С этими словами он вывалил свёрток прямо на крыльцо себе под ноги и стал по очереди поднимать тряпку за тряпкой, в основном полотенца и предлагать их мне. Я подошла и стала помогать ему, разбирать кучу, но ничего своего я здесь не нашла. Я помотала головой и пробормотала:

– Простите... тут нет ничего моего...

– Ну, на хоть полотенчико возьми – прикрой себя, ангел мой, – сказал он.

Улыбка его сделалась шире, и он хитро спросил:

– Или ангелы одёжки не носят?

– Носят, – ответила я и, обвязав себя полотенцем, сказала нахмурясь: – но я не ангел.

Ангел! Ангел, – возразил мне старик, – послушай старого Мурмуля: все люди – ангелы, тока вот забывают об этом.

Мне всё больше и больше начинал нравиться этот старик. Я чувствовала, как сквозь его старое, уродливое, морщинистое лицо, с шрамами на лбу и щеке, светится доброта. “Неужели это и есть тот самый самогонщик Мурмуль, про которого рассказывал мне Серёга?”, – подумала я.

В это время дверь в избе скрипнула, и на крыльцо вышла Мелания. Она, как и я, была совершенно нагая. Щурясь на солнце и, как козырьком, прикрывшись от слепящего света ладонью, она огляделась вокруг и, увидев нас с Мурмулём, ойкнула и юркнула обратно в избу.

– О! И Ланочка пробудилась! – проговорил вслед ей Мурмуль.

Меньше, чем через минуту Ланочка вышла из избы вновь. Теперь уже на ней были тоненькие алые трусики, да и только.

– Натка, а ты чё тут голышом рассекаешь? – спросила она меня.

– Я не помню, куда я трусики свои подевала, – ответила я убитым голосом и прошла мимо неё в избу.

– Не помнит она, – бормотала мне вслед Мелания, идя за мной по пятам в нашу спальню, – пить меньше надо! Вы же все их в бане оставили, а я пошла их, собрала все ваши трусы и под подушку засунула.

Она пошарила под подушкой, дала мне мои шафрановые стринги, и я тут же надела их на себя. Тут проснулись и Ленка с Андрюшей. Он получил от Мелании его “боксеры”, а у Леночки трусиков не было (она, как известно, их в Москве забыла) поэтому Мелания дала ей свои запасные, алого цвета.

Тут стали подниматься со сна и все остальные. Мы спешно позавтракали, как говорится, чем Бог послал, и не одеваясь, как спортсмены, в одних трусах, отправились на берег реки. Там, на берегу, мы расстелили свои полотенца и тут же забрались в воду. Накупавшись до посинения мы вылезли на берег и разлеглись на полотенцах жариться на солнце. Стояла мертвенная тишина, только время от времени слышно было, как зудят отбившиеся от стад огромные оводы, да щебечут гоняющиеся за ними птицы. Агнешка и Ленка Чурилка льнули к Серёге, воркуя о чём-то вокруг него, Андрюшка же тёрся возле своей ненаглядной Чурилки. Танька повисла на Витьке, а Леночка Морозова, со своим горячим индусом, лежали рядышком друг со дружкой, свернувшись калачиком, и изображали из себя Инь и Ян. Только тёмным Инем был скорей Гриша, а Леночка больше походила на сияющий белизною светозарный Ян. Мы же с Меланией сидели в сторонке и наблюдали, она за правилами приличия, я же, за всем, что происходит, чтобы фиксировать всё, как есть в свой дневник.

Я старалась не пропустить ни какой мелочи. Я заметила даже то, что меланьины трусики-стринги Ленке были великоваты и, когда она ворочалась из стороны в сторону, они у неё то и дело съезжали то влево, то вправо так, что становилось явственно видна её девичья складочка и даже розовая звёздочка меж ягодиц.

Вдруг раздалось низкое густое жужжание, напоминающее звук трансформатора. Мы все испугались и стали оглядываться по сторонам.

– Осторожно Серёнь! Берегись! – завопила Ленка Чуримова, а Серёга ударил себя ладонью по глазу и вдруг взвыл, как ужаленный. Раздался хруст и Серёга отбросил от себя на песок огромного раздавленного шершня величиной с воробья. Тот, хоть и был уже оглушенный быстро вертел толстой жопой и яростно жалил пространство. Агнешка быстро подскочила к Сергею и попыталась пальцами потрогать его под глазом, который тут же стал опухать. Серёга инстинктивно схватил её за руки:

– Убери лапы! – крикнула ему Агнешка, – я посмотрю, что у тебя тут?

– Не трогай его! Ты делаешь ему больно! – крикнула ей Ленка и попыталась рукой отодвинуть Агнешку.

– Но у него же всё тут опухает! Что делать? – вскричала Агнешка.

– Надо приложить что-то холодное! – сказала Мелания, а Леночка Чуримова крикнула:

– Я знаю, что делать!

С этими словами она подскочила к Серёге, уселась ему на колени обняла и лизнула своим длиннющим языком его прямо в глаз.

– Ленка, ты чё творишь?! – только и успела крикнуть Агнешка.

Но Серёге это, кажется, понравилось, он обнял, прижал Ленку к себе и сказал:

– Ленка, ещё!

И Ленка, к возмущенью Агнешки, стала лизать его раз... раз... ещё раз... ещё много, много раз...

Наконец, по настоянью Мелании, Ленка от Сергея отлипла, а Агнешка подскочила к Ссвоему Серёге и оне вдвоём, всместе с Ленкой одновременно поцеловали его в щёки.

Потом все опять отправились купаться. Заметив, что меланьины трусики с Ленки всё время соскальзывали, и я ей сказала:

– Да сними ты их вовсе, а то потеряешь, и Мелания тебе задаст...

А Ленка, не долго думая, взяла да и вправду сняла их и бросила на песок. Глядя на неё, снял плавки свои и Андрюшка. Накупавшись, мы вылезли на берег и опять развалились на полотенцах в причудливых позах. В звенящей тишине вдруг мы услышали какой-то шорох и плеск. Мы насторожились и уставились в прибрежные кусты.

– Там кто-то есть, – сказала Мелания, нахмуривши брови, – за нами кто-то следит из-за кустов.

Я хотела, было, крикнуть: “Эй! Кто это там?!”, но Мелания прижала палец к губам – дескать: “Молчи”, и поднялась на ноги.

– Давайте, мы его щас напугаем, – тихо сказала она нам, и мы все, крадучись пошли к кустам прибрежного лоха, в изобилии росшего у самого берега и заходившего даже далеко в воду. Зайдя в реку по щиколотки, мы с визгами, криками и улюлюканьем побежали вокруг кустов и вдруг увидели рыбака, в одних синих трусах, стоявшего по пояс в воде и ловившего у берега рыбу сеткой “подъёмкой”.

– А! Здорово, шпана! – приветствовал он нас дружелюбно и с усмешкой прибавил: – хотите мне помочь рыбку в сети загнать? Не получится! Скорее, она кверху брюхом всплывёт от испуга.

– Добрый день Сергей Семёныч, – сказала ему Мелания, очевидно хорошо знавшая этого дядьку, – простите, что мы Вам всю рыбу тут распугали.

– Да чего уж тут извиняться – дело молодое, житейское, – отвечал ей Сергей Семёныч, – я всё равно уж хотел домой собираться. У рыбы сейчас уже дневной сон начался.

С этими словами он изогнулся, быстро вытянул “подъёмку” свою из воды, и мы увидали, как в ней, запутавшись в сетке блеснули несколько маленьких рыбёшек. Сергей Семёныч осторожно высвободил их из ячеек и бросил опять в Волгу.

Потом Мелания рассказывала мне о нём кое что. Сергей Семёныч был их сосед, живший неподалёку на хуторе, точнее в большом особняке, гордо стоящем на отшибе села, окруженный разными причудливыми постройками и огороженный обширным оплотом из красивых железных решеток, поверх которых вились кольца колючей проволоки. Он был местным авторитетом, председателем неформального и неофициального союза воинов-афганцев и ветеранов спецслужб или чего-то в эдаком роде. За глаза его называли Сермен, и это его не то имя, не то кличка звучало, как нечто весьма уважаемое. Знакомство с Серменом, а особенно дружба с ним считалась признаком крепкого и устойчивого положения в Кимрах и их окрестностях, хотя сам Сермен предпочитал жить на отшибе, насколько это возможно, скрытно и особенно не высовываясь. Время от времени к его особняку подъезжали несколько чёрных джипов, стоимостью в хороший прибрежный домик, Из крутых тачек выходили солидные мужчины в пиджаках и спортивных брюках или с тремя белыми лампасами фирмы ADIDAS, или же с надписью REEBOK, неспешной походкой проходили в особняк Сермена, проводили там пару другую часов и, вернувшись в свои крутые тачки, уезжали куда-то.

Так вот Сергей Семёныч, то бишь Сермен сказал тогда нам:

– Что ж, молодёжь, милости просим зайти ко мне вечером на огонёк, я буду вам очень рад.

Он смотал свои снасти и, положив шест подъёмки к себе на плечо, взявши в другую руку бидон с уловом, ушел не спеша к себе в особняк. Мы же. Позагорав и ещё поплескавшись в реке, пошли в избу к Меланье пообедать и одеться для визита к Сермену.

– Обедать не будем, – сказала Мелания, – увидите, как Сермен нас накормит...

(Продолжение следует)