«Там чудеса...» А. С. Пушкин

Свадьбы бывают разные. Многолюдные и семейные, шумные и тихие, пьяные и «комсомольские». А еще городские и деревенские...

В отличие от городских, где все происходило по не раз обкатанному сценарию, сельские свадьбы чаще всего отличались одна от другой, и прежде всего транспортом. Чтобы куда-то поехать, нужна как минимум телега с лошадью и возница. Это все знают. В послевоенном СССР гужевой транспорт медленно, но верно ушел в историю, и его заменили грузовички и тракторы МТС, а затем и колхозная техника. Только вот легковых машин, чтобы съездить в район, практически не было. Вот и корячилась свадебная головка во главе с женихом и дружками-шаферами с полотенцами наискось поверх праздничных пиджаков, забиралась в кузов, а невеста в мини сверкала белыми «девственными» трусами, усаживаясь в кабину грузовика или трактора.

Деревенские половозрелые пацаны, покуривая «Беломор» часто вспоминали о конфузах какой-нибудь такой невесты.

— А помнишь, когда Нинка в машину лезла, у нее трусы лопнули и пизда сверкнула? Вот это да!

— А когда у Светки молния разошлась и сиськи вывалились?

— Какие сиськи? Она в насисьнике была!

— Не было этого!

— Было!

— Не было!

— Было!

— Ладно, мужики! Давайте подрочим лучше!

И «мужики» стягивали многострадальные тренировочные брюки и предавались страстному самоудовлетворению.

Мини вообще хорошо кто-то придумал, не хочешь, а подняла девушка руки, и подол поднялся еще выше. Села девушка на стул, и если не прикрылась вовремя сумочкой, то здравствуй, ацетатный шелк или хлопок!

Вовка Макаров как-то был свидетелем довольно драматичной сцены, когда неправильно располневшая невеста, вернувшись из района, принялась рожать прямо за свадебным столом и к вечеру того же дня обрадовала своего законного жизнерадостным орущим первенцем.

Председатель сельсовета в принципе мог расписать молодых, а вот в рабочем поселке – хрен! В принципе – никакой разницы, избы, вода в колодце и вонючие сортиры во дворе, а вся власть – в районе! Вот и ехали, на чем придется, начиная мотоциклом с коляской и кончая трактором с прицепом.

Вообще-то, если подумать, глубоко интимный процесс соединения сердец и тел превратился (или превращен) в «торжественную сдачу пизды в эксплуацию». И когда-нибудь будет изжит обществом навсегда. Но пока.... Пока для любителей попить и пожрать на дармовщину самое то!

Так примерно думал и Вовка Макаров, присевший на дальний край стола со своим раскладным стулом, приехавший в Семендяевку на выходные половить рыбку и просто отдохнуть. Но ближе к вечеру на дальнем конце улицы поднялась пыль, и послышались протяжные гудки автомобильных клаксонов. Макаров снял комнатку у пожилой четы, которая сразу засуетилась.

— Серега женится! – пояснил хозяин. – Надо идти, а то обидится.

— Да, да, сейчас идем! – ответила хозяйка.

– И ты иди! – сказала она Вовке, который застыл в некотором недоумении.

— Я его не знаю. – пожал плечами Вовка.

— Там полдеревни будет, и из Скрыпоровки тоже.

Ладно, все развлечение, подумал Макаров, критически оглядел себя в большом зеркале, и, подхватив складной стул, устремился вслед за пожилой четой.

В доме и в узком Серегиным дворе гости не поместились, и было решено вынести столы на широкую улицу, добавив к столам лавки и стулья. В полчаса проблема с размещением гостей была решена, и началась первая фаза свадьбы, относительно трезвая. Вовка принес с собой бутылку беленькой «Колос», где благословенная жидкость Менделеева была вероломно заменена на простую колодезную воду. Ее-то и собирался ее пить Макаров, когда «Советское шампанское» кончится, и свадьба перейдет в другую фазу – пьяную.

Тем временем свадьба потихоньку катилась от поздравительной ко второй фазе, Вовкина соседка немного захмелела и стала еще более привлекательной.

— Тебя как зовут? – спросила она, прижимаясь к Вовкиной ноге горячим, почти полностью обнаженным бедром. – Меня - Света. А тебя?

— Вовка. Я так и думал.

— Что ты думал?

— Что тебя Света зовут.

— Да ну! – удивилась Света. – А почему?

Отстань, дура, подумал Вовка, а вслух сказал:

— Потому что ты – светлая. Волосы светлые, глаза светлые, платье светлое и, вообще, улыбаешься хорошо!

— Это да! – обрадовалась Света и, наклоняясь к Макаровскому уху, таинственным голосом сообщила:

— А еще у меня сиськи мягкие!

— Я вижу, – сказал Вовка и скосил глаза в декольте.

— Хочешь потрогать?

— Позже. Ты далеко не уходи.

— Не уйду.

Странно, как шампанское на некоторых женщин действует, подумал Макаров, но раз женщина просит, надо потрогать. Потом. А ножку можно погладить прямо сейчас. Ух, какая гладенькая!

Он повел правой рукой выше, сдвигая подол, а левой накладывая себе остатки салата.

— Я хорошая! – доверительно сказала Света. – Только невезучая! Обещают все жениться, а потом, фью-ить, и поминай, как звали!

Она грустно рассмеялась.

Ревущая радиола вдруг заткнулась, и Вовка мог слышать Свету, не напрягаясь. Она и, правда, была хорошей, то есть, принадлежала к тому разряду женщин, которых называют незаметными, и которые в замужестве оказываются замечательными матерями и женами. Неяркая блондинка с чуть раскосыми глазами, с небольшой грудью и очень гладкой, без видимых изъянов кожей. Солнце давно село, и стоявшие поблизости грузовики включили фары, заливая соседку по столу ярким желтоватым светом. Они допили остатки портвейна, и Света вдруг сказала:

— А давай сбежим?

— Неудобно. Обидим молодых.

— Им скоро будет не до нас, – хихикнула Света. – И, вообще, не до кого. Варька-то Сереге не дала до свадьбы. Целка она! Сбежим, а?

— Сбежим! – твердо сказал Вовка, вставая. – А куда?

— Я здесь недалеко живу. Вот там!

Она неопределенно махнула в сторону рукой.

— А зачем ты стул берешь?

— Это мой походный стул, – пояснил Макаров. – Я сюда приехал рыбу ловить.

— И много наловил?

— Одна есть. Ты.

Они повернулись, чтобы уйти по-английски, не прощаясь, и отбросили на траву длинные черные тени. Налетел теплый ветер, и тени сами собой зашевелились, сплетаясь и расплетаясь. Не надо было пить портвейн местного разлива, подумал Вовка, но тени вдруг поднялись и превратились в невысокого скуластого мужичка, пьяно покачивавшегося на неверных ногах.

— Куда это вы? А? – грозно сказал мужик и рыгнул.

— Это дядя Коля, – тихо сказала Света.

Ох, и дам же я тебе, дядя Коля, если не отстанешь, подумал Вовка, сжимая правый кулак, не занятый стулом.

— Не, бей его, он хороший! – снова сказала Света. – Просто уйдем.

Они обошли Колю сразу с двух сторон, справа и слева. Памяти у того, залитой алкоголем, осталось чуть-чуть, как у «Наири-К», килобайта четыре, и Коля мгновенно забыл о них, увидев бутылки на столе и свободный стул возле. Вовка предложил даме руку, свернутую кренделем, и та с видимым удовольствием уцепилась за нее...

Светин домик был небольшим, но уютным, обнесенным плетнем. Свадьба осталась позади, там светили бешеные фары, и снова ревела радиола, а здесь было тихо, светила луна, и трещали, как в детстве, большие зеленые кузнечики, похожие на саранчу.

— Я с сестрой живу, – сказала Света, подталкивая Макарова в темные сени. – Мама недавно переехала к дяде Леше, и она, чтобы не скучать, переехала ко мне, а дом продала. В тесноте, да не в обиде.

— Это точно! – сказал Вовка, чтобы сказать что-нибудь.

В горнице вдруг вспыхнул яркий свет, и сильный женский голос произнес:

— Что так рано?

— А там сейчас третья фаза – трусы в крапиве и пиджаки на заборе.

— Смешно! – сказал все тот же голос.

Света, наконец, выпустила Вовкину руку и прошла вперед, исчезнув из поля зрения.

— Это моя сестра Вера! – услышал он Светин голос. – Правда, мы похожи?

— Как небо и земля! – хохотнула Вера.

Глаза, наконец, привыкли к свету, и он разглядел обеих сестер. Если Света, скорее всего, была небом, то Вера точно была землей. С иссиня-черной гривой волнистых волос, смуглой кожей лица и шеи и полными короткими руками. И еще большими, отвисающими дынеобразными грудями под темным длинным кардиганом мелкой вязки. Она шевельнулась, и полы кардигана выпустили наружу волосатую полную ногу. Ведьма, подумал Макаров, как есть, ведьма!

Вера прижала к себе маленькую по сравнению с ней Свету, и сразу превратилась из цыганистой стервы в заботливую мамочку. Она погладила Свету по коротким до шеи волосам и села вместе с ней на тахту.

— А он ничего! – похвалила она Вовку, Светин выбор. – Садись, что ли.

Вовка сел, но не рядом с сестрами, а за круглый стол прямо под яркой двухсотваттной лампочкой.

— Пожрать бы чего! – сказал Макаров, не особо надеясь на успех.

— Сейчас яички пожарю! – сказала Вера, и Вовка невольно поежился, додумывая дальше:

— А мошонку мы опалим, поджарим и завтра с картошкой употребим!

Вера поднялась и, тяжело ступая, удалилась на кухню.

— Насчет яичек, это правда?

— Конечно. А пока она жарит, не хочешь позабавиться? Распалилась я!

Ох, просты деревенские нравы! Конечно, Макаров хотел. Он благосклонно кивнул, и Светка, в мгновение ока скинувшая одежду, уже соблазнительно покачивалась, поглаживая груди и теребя щелку между ног. Вовка, было, вознамерился пососать ее крепкие груди, но она оттолкнула его голову.

— Нет! Туда, туда, быстрее, ох!

Ах, ты, моя рыбонька, подумал Макаров, действительно распалилась, как на сковородке! И «рыбонька» с воем кончала, пока Вера не принесла сковороду с ароматной яичницей. А Вовка – не кончил! Увидев мокрый, но крепко стоящий член, Вера поставила скворчащую сковороду на стол под яркой лампой.

— Эй, эй! – трубно закричала Вера, задирая подол к голове. – Без меня?

Ее тело нужно было бы показывать в анатомическом театре, как диковину. Макаров такого тела еще не видывал. Груди были просто гигантскими, они свешивались, как приспущенные дирижабли, ниже пупка и достигали лобка, настолько заросшего черным блестящим мехом, что щели не видно были совсем. Волосы были везде. Не только на голенях, но и на бедрах, взбегая к пупку. Под мышками росли целые кусты. И на грудях вокруг черных сосков, и под ними тоже росли волосы! «Обезьяна Чи-чи-чи продавала кирпичи!», вспомнил Макаров детский стишок, когда, разгребая кудри обеими руками, искал, куда воткнуться. К счастью, нашел. Члену было тесно до боли, да и вошел он только наполовину. Но Вере хватило и этого. Она крепко прижимала Вовку к себе, я ее волосы приятно щекотали его разгоряченное тело.

Светка в это время, поглядывая на акт евгеники, жадно пожирала яичницу с салом, и съела бы ее всю, если бы Верка, не раскрыла объятий и не упала бы на пол, извиваясь в оргазме. А Вовкин член все еще стоял, как у какого-нибудь папуаса с трубкой на приапе! Сестренки объединенными усилиями добили яичницу, оставив на долю Макарова только черный хлеб с солью, которые он и вкусил, запив их холодным молоком. И это все за полдня и свадебный вечер!

— Его надо свести на речку и искупать, – сказала Светка, тыкая в член вилкой. – У него стояк переклинило. Девушки будут рады.

— Точно! – обрадовалась волосатая Верка. – Ты когда-нибудь рыбку ночью ловил?

— Нет, – честно признался Макаров, пытаясь доработать рукой.

— Ну, вот, половишь! – недобро усмехнулась Верка.

Через минуты три они шли по тропе среди кустов ольхи. Впереди топала обезьяноподобная Верка, за ней – Вовка, а шествие замыкала Светка. Макаров шел без удилищ, но со стульчиком. «Удочки тебе не пригодятся!», – сказали ему сестры. – «Там рыба сама на берег лезет. Мы прикорм знаем!». Приходилось верить на слово, потому что возле Вовки, звеня, густым облаком летали комары, и не один не то что не укусил Макарова, но и даже не сел на его горячую кожу. Над ними, как планер, бесшумно, и не размахивая крыльями, летела сова, а кустами бежал большой черный кот. Куда иду, зачем, думал Вовка, зато приключение. На одно место.

Наконец ольховник кончился, а они вышли на залитый лунным светом луг, за которым темнела река. Сова куда-то делась, пропал с глаз и кот. Сестры и Вовка перешли луг и встали над берегом на крутизне. «А вон матушка!», – обрадовалась Светка, указывая куда-то вниз. «И дядя Леша с ней!», – добавила Верка.

— Да где, где? – спросил Макаров.

— Да вон же, из камышей смотрят! – хором сказали сестры.

Вовка присмотрелся, и, правда, в прибрежных камышах по колено в воде стояли две обнаженные фигурки старика и старухи. Женщина была просто очень стара, крючковата носом и полбородком, а дядя Леша словно собран из подручного материала – сучков и веток.

— Они купаются! – сказала Верка. – Выходите к нам. У нас рыболов!

— Вовка, разложи стульчик, пусть они отдохнут, – сказала Светка, и, спустившись к воде, помогла выбраться на бережок купальщице и купальщику.

Этот «дядя Леша» выглядел вблизи еще хуже, чем издали, и напоминал деревянного солдата Урфина Джюса, только очень худого. Он уселся на услужливо подставленный Макаровым стул, и выпятил сучковатый член, на который с воплями «Ох, грехи наши тяжкие!» немедленно взгромоздилась старушка. В перепутанных волосах дяди Леши кто-то копошился с писком, кажется, птенцы.

— Так, Вовка, иди к воде и дрочи! – скомандовала Верка. – Будем ловить на живца.

Делать нечего, назвался рыболовом – полезай в воду. Макаров зашел по самые набрякшие яйца, левой рукой ухватился за корягу, а правой принялся «гонять лысого Шурика».

— Теперь кончай! – скомандовала Светка.

И Вовка принялся, кряхтя и сопя от натуги, сливать в воду детородную жидкость.

— Хватит! – приказала Верка. – Иди на берег и ложись.

Вовка немедленно перестал оргастировать, как заведенный, повернулся, прошлепав по воде, выбрался на бережок и улегся членом вверх, который все еще стоял. А вода между тем забурлила и покрылась пузырями.

— А вот крупная рыбка пожаловала! – вертясь на «сучке» дяди Леши, завопила старушка.

В прохладном ночном воздухе сильно запахло рыбой, и Макаров, сильно скосив глаза, увидел, как из камышей вышла стройная, зеленокожая и зеленоволосая девушка и направилась к нему, а за ней еще и еще! «Целый косяк!», – обрадовалась Верка, сотрясаясь, как холодец на блюде.

— У них – своя свадьба, а у нас – своя! – закричала Светка. – И гости особенные!

Сколько было русалок, Вовка сосчитать не смог, потому что они присаживались на его член, делали два-три движения и менялись. Но одной, особенно холодной и вонючей, досталась вся сперма, которая забила непрерывной реактивной струей. Русалку сдернуло с члена и бросило в воду. Вслед за ней потянулись и другие утопленницы, а под фонтан живительной влаги встали молодевшие на глазах Верка, Светка, их мать – баба Яга и их дядя леший Леша...

Утром, когда рассвело, Вовка Макаров едва добрался до съемной квартиры и улегся на раскладушку.

— Где же ты ночью был? – спросила хозяйка, неодобрительно поглядывая на Макарова.

— А там! – махнул рукою Вовка куда-то вбок. – У двух сестричек, черненькой и беленькой.

— Весело было?

Но Макаров не ответил. Он уже спал...