Весь следующий день Макаров провел в больших хлопотах. Он устраивал в общежитие польскую бригаду наладчиков. Общежитий в Вовкином вузе было целых четыре: два старинных возле завода «Красный пролетарий», одно новое – на проспекте Шестидесятилетия Октября, и новейшее – через дорогу на Донской. Поляки, что естественно, хотели жить в новейшем, а комендантше, как говорится, шлея под хвост попала. Ни одно «заклинание» о международном скандале, ни о сотрудничестве в рамках СЭВ на нее не действовало. Нет свободных комнат, и все тут! Это летом-то, когда даже приемные экзамены не начались? И Макаров снял трубку телефона

— Ректора, пожалуйста! Завлаб Макаров. По поводу вселения бригады польских наладчиков ЭВМ. Ах, подойти? Сейчас буду!

— Тут-то Вас и закопают! – не без злорадства сказал Вовке толстой комендантше.

От ректора Макаров принес две бумаги: одну о немедленном исполнении распоряжения проректора по административно-хозяйственной работе Шепковича по вселению поляков и приказ о строгом выговоре коменданту общежития по адресу Донская улица, дом тридцать девять.

Когда Макаров вернулся на кафедру, поляки уже разобрали часть ящиков, в которых были... садовые столики для дачи общим числом двенадцать, а к ним простенькие поворачивающиеся стульчики, коих тоже было с дюжину. «У нас мебель вроде есть», – робко заметил Вовка, чем вызвал кривые усмешки поляков. Один из них, лысоватый, подергал себя за вислый ус и сказал: «Тo nie wszystko!». Вовка потрогал стулья и согласился: «Да, жесткие. У нас есть мягче». Устранить возникшее недоразумение помогла Наталья Пантюшкевич.

Для нее приезд поляков стал незапланированным праздником. Ради них она даже побрила подмышки и надела белый сарафан с большим декольте. Наклонившись над поляком так, что через вырез стало видно не только груди, но и светлые трусы, она сказала:

— У них еще кое-что есть!

На что лысоватый и вислоусый поляк радостно ответил:

— Tak, tak!

Общаться дальше с ляхами Вовка не стал, а пошел посмотреть, как приглашенная с соседней кафедры машинистка печатает нужные бумаги для бухгалтерии. За этой лаборанткой из-за ее легкости нрава нужен был глаз да глаз. И точно! Там, где должно быть напечатано «профессор Савостин» красовалась строчка «процессор Савостин», а там, где должно быть напечатано «блок контроллера печати» значилось «болт контролера торчат». Вовка забрал у нее документы и отправился в машбюро.

Летом институтский двор пустовал. Только возле бункера стояла толпа материальщиков. Там происходило списание материальных ценностей, которым руководила Марина Лепешкина с большими грудями и совсем немодной косой. Ее так и называли – женщина с косой. Она ласково посмотрела на Макарова и спросила:

— Что списываем?

— Наоборот, – ответил Вовка. – Получаем!

— Э, в очередь, в очередь! – заорали завлабы с полной и неполной материальной ответственностью, но Макаров замахал на них папкой с бумагами, словно отгонял комаров и пошел через двор дальше.

В машбюро машинисток было немного, примерно половина от обычного состава, из них только четыре что-то истерически печатали, а одна сидела в углу возле настольной лампы и что-то читала. Институт давно перешел на электрические машинки, а у секретарши ректора была электронная с возможностью редактирования нескольких строк перед печатью, и только начальница машбюро, сухонькая старушка с палочкой, когда был отчетный аврал, печатала на механической «Москве».

Вовка тихонько, чтобы никому не мешать, притиснулся между столов и подобрался к читающей девушке в светлой блузке и жилете цвета «кофе с молоком». Она, не отрываясь от книги, сказала:

— Не стойте столбом, Вы мне свет загораживаете.

Макаров сразу узнал этот спокойный многознающий голос с трещинкой разочарования, голос из телефонной трубки.

— Мне бы напечатать, – охрипшим от волнения голосом сказал Вовка.

— Понятное дело, – ответила молодая женщина. – Не песни же петь. Давайте!

Он не сунул ей в руки прозрачную папку, он вытащил черновики и положил на стол рядом с книгой. Она взяла бумаги и бегло пролистала, вчитываясь в Вовкины исправления.

— Ну и почерк у Вас. Присядьте.

Макаров присел, и его колено уперлось в упругое бедро машинистки. Она резко отодвинулась. Чтобы сгладить неловкость, Вовка прохрипел:

— Хотите, угадаю Ваше имя?

Она подняла светлую, коротко стриженую голову и обожгла его взглядом:

— Ну-ка?

— Вы – Мадина Раджапова! Так?

— Удивительно, на что иной раз идут мужчины, чтобы познакомиться. Но в этот раз фокус не удался. На столе стоит табличка, и Вы ее прочитали. Так?

Только сейчас Макаров заметил табличку, на которой значилось: «Раджапова М. С.».

— Здесь имя не написано. Я догадался.

— С помощью отдела кадров? Что у Вас с голосом?

— Пиво холодненькое, а у меня – гланды с детства слабые.

— Ну и глупо. Во-первых, пиво – гадость, хлебово для плебеев, во-вторых, грейте, если горло слабое, в-третьих, зайдите после обеда, я напечатаю. В шести?

— Да, в шести экземплярах. Так после обеда?

— Да. Главу дочитаю, и начну.

— Так я пошел?

— Идите. Только горло пополощите ромашкой или шалфеем. Жалко Вас!

Ноги Макарова не держали, и он присел на лавку в коридоре. Так вот ты какая Мадина Соколова! Тебе надо темные очки носить, иначе мужикам каюк! Жаль, что ты так и не встала из-за стола.

И тут дверь в машбюро скрипнула и широко раскрылась.

— Вы еще не ушли? Очень хорошо! Мне тут кое-что неясно...

Она присела рядом с Вовкой, и его немедленно обожгло жаром бедра Мадины, несмотря на Вовкины брюки и ее длинную юбку, тоже светло-кофейную, как и жилет. Хорошо, что на ней длинная юбка, подумал Макаров, а не мини, иначе...

Они еще немного поговорили, Мадина своей рукой исправила Вовкины каракули и ушла в машбюро, а Вовка вернулся на кафедру, где мадам Пантюшкевич опекала бригаду польских наладчиков. Причем, лысоватый усадил ее на колени и шарил под юбкой, очкастый тискал Наташкины груди, а маленький, но широкий с расстегнутыми джинсами топтался возле.

Вовка гулко откашлялся и насупил брови.

— Наталья Владимировна, надеюсь, наши гости удовлетворены Вашим переводом?

— Я только хотела после работы показать им свои любимые места.

— Москвы?

— И Москвы тоже.

— После работы все что угодно, хоть стриптиз! Надеюсь, это понятно?

— Хорошо-хорошо!

Наташа, словно защищаясь, подняла розовые ладошки и пошла в другую лабораторию, а Макаров поспешил за ней.

— Наташ, ну ты что? С цепи сорвалась? Диссидентвуешь?

— Вовка! – зашептала Наташа. – У них баксов полны карманы! На всех хватит, и мне, и тебе!

— Я не сутенер! – гордо выпятился Вовка. – И нашими женщинами не торгую! А ты как хочешь.

К вечеру поляки распаковали все оборудование, расставили все красиво и ушли в общежитие, в Макаров поспешил домой к телефону.

Мадина долго не поднимала трубку, а когда длинные гудки прекратились, сразу сказала:

— Сегодня какой-то странный тип приходил, подсунул бумаги, и не забрал. Хрипел, как сифилитик, и смотрел такими глазами!

— Симпатичный хоть мужик-то?

— Да так себе, таких в базарный день пучок за пятачок. Но вежливый!

— А какие бумаги принес? На подпись?

— Печатать, – нехотя призналась Мадина. – Я машинисткой работаю.

— У нас любой труд почетен, – поспешно сказал Вовка.

Кажется, Мадина стеснялась своей работы, и он решил поменять тему.

— А как Ваш приемник? Не починился?

— Молчит мой приемник, – вздохнула собеседница. – Предохранитель перегорел, я же говорила.

— Можно жучок поставить, хотя предохранители просто так не горят.

— Это да, – ответила Мадина.

— А какой марки приемник?

— Написано «Ригонда».

— Грелся?

— Грелся.

— Значит, на лампах.

Это повод, подумал Вовка.

— Я могу починить. Ламп у меня на работе немеряно!

— Хорошо бы, новости послушать и то не могу.

— Хотите, я завтра зайду?

— А почему не сегодня?

Такого Макаров от Мадины не ожидал. Он даже испугался.

— Так ламп же нет!

Кажется, она улыбнулась, когда сказала:

— Ну если ламп нет...

— Я приду! У Вас паяльник есть?

— Нет.

— Я свой возьму, и припой, и канифоль. Скажите адрес только!

Она сказала.

— Так это совсем рядом! Сейчас буду!

— Жду! – сказала Мадина и повесила трубку.