Узбеки – самая продвинутая нация на всем азиатском пространстве бывшего СССР, – глубокомысленно заявил Луи Иванович Становой, осторожно поглаживая пульт своей машины места и времени. – А девушки там красивы и целомудренны. Хотите в этом убедиться?

— По книжке?

— По фильму.

— Они там, наверное, в паранджах до земли ходят? – сморщился Макаров.

— Что Вы! Это же советский фильм. Там все, как надо.

— Что же... – задумался вслух Вовка. – Надо попробовать. Если только узбеки камнями не забьют...

— Если что, я Вас вытащу, – заверил его Становой. – Ну, что, рискнем?

— Рискнем!

...Ночь, улица, фонарь. Аптеки нет. Чемодан оттягивает руку, в кармане паспорт гражданина СССР и официальное письмо, заверенное нотариусом из Ташкента. Где-то журчал арык, пели какие-то птицы, и сильно пахло тополиными листьями. Если это Ташкент, то какая-то окраина, подумал Вовка Макаров. Он стоял перед воротами, на которых белела надпись «Улица Бакинских комиссаров, семь». Значит, все правильно.

Он потолкал ворота. Закрыты, даже заперты на висячий замок. Макаров поглядел в щель, дом стоял темный и неприветливый. Ладно, решил Макаров, здесь нас не ждут. Если гора не идет к Магомету, то что? Правильно, Магомед лезет через забор. Он перебросил чемодан через дувал, тот шумно шлепнулся набок и разбудил соседскую собаку. Та залаяла, и в соседнем доме зажегся свет. На балкон второго этажа вышел молодой человек в черных трусах и белой майке и строго спросил:

— Кто ты, и зачем шумишь среди ночи? Э?

— Да вот, к себе домой не могу попасть! – ответил Вовка. – Ключа нет.

— Сейчас разберемся!

Молодой человек исчез, но минуты через три появился снова – в милицейской форме цвета маренго. Милиционер небрежно кинул руку к фуражке и представился:

— Лейтенант Алимджан Турсунов. Документы попрошу!

Макаров не слишком поспешно, но в карман полез. Сидеть в местном зиндане ему совсем не хотелось.

— Странно! – сказал лейтенант Турсунов, внимательно изучив темно-зеленый советский паспорт. – Москвич, а безобразите, шумите, понимаешь!

— И вот еще! – сказал Вовка, протягивая лейтенанту нотариальное письмо. – Там сказано, что я...

— Разберемся! – заверил Турсунов. – Во всем разберемся!

И разобрался! Еще через пять минут Макаров сидел в доме лейтенанта Турсунова, пил чай из большой пиалы и заедал его теплыми белыми лепешками. Ложась спать на раскладушку, Вовка механически посмотрел на Командирские часы: двадцать пятое, два часа тридцать минут. Интересно, а месяц-то какой и год, подумал Макаров. А еще Вовка запомнил лицо какой-то старой женщины. Она заглянула в комнату, испуганно закрыла лицо рукой и исчезла, а Макаров заснул в недоумении.

Утром Вовку разбудил легкий шелест и дыхание. Это Турсунов бесшумно делал зарядку. Макаров залепил глаза и сел на раскладушке.

— Разбудил? – участливо спросил милиционер. – Извини! Хочешь позаниматься?

Он протянул Вовке тяжеленные черные гантели. Макаров помотал головой.

— Не-а. Свежая пресса есть?

— Есть. Только на узбекском.

Турсунов протянул Макарову газету «Советский Узбекистан».

— М-да, – сказал Макаров.

Газета действительно была на узбекском. Хорошо, что число догадались написать по-русски: 24 апреля 1966 года.

— О чем хоть тут пишут?

— Сегодня специальный выпуск – о нашей текстильной промышленности. В Ташкенте есть громадный текстильный комбинат. Давай коротко прочту. Турсунов отобрал у Вовки газету и глазами поискал нужное место.

— А, вот: «Ташкентский текстильный комбинат – крупнейшее хлопчатобумажное предприятие СССР. В состав комбината входят прядильные, ткацкие, отделочная и ниточная фабрики; механический завод, электроремонтный цех и др. вспомогательные отделы. ТТК – одно из первых крупных текстильных предприятий, построенных в Средней Азии. Строительство начато в 1932. В 1934 пущена первая, а в 1940 вторая прядильно-ткацкие фабрики. В начале Великой Отечественной войны 1941– 45 в состав комбината вошла ниточная фабрика, эвакуированная из Ленинграда. Во время войны на предприятии выработано для фронта 410 млн. м тканей повышенной плотности. В 1952 вступила в строй третья прядильная фабрика. Комбинат оснащен новой техникой, в основном отечественного производства. Выпускает различные хлопчатобумажные ткани: ситец, сатин, мадаполам и др. Награжден орденом Трудового Красного Знамени».

Турсунов сложил газету и добавил:

— Видал? Крупнейшее хлопчатобумажное предприятие СССР! Но самое главное – это люди. В годы войны Шаахмед Шамамахмудов и его жена Бахри Акрамова взяли на воспитание восемнадцать детей и воспитали их достойными людьми. Про этот подвиг, по-другому и не скажешь, даже фильм сняли: «Ты не сирота». И еще.

Он убрал газету и достал спрятанную между книг фотографию.

— Это – Мастура Султанова, моя соседка.

С фотографии на Вовку смотрело крупное щекастое лицо молодой женщины в сетчатой темной кофте и пестром платке на шее. Она смотрела в вполоборота и улыбалась, а по спине струилась грива темных волнистых волос.

— Правда, красивая? – вздохнул Турсунов.

— Красивая! – вздохнул в ответ Макаров. – Только имя какое-то странное – Мастура.

— Ничего странного! – обиделся милиционер. – Обычное узбекское имя. По-арабски означает «целомудренная».

Он отобрал у Вовки фотографию и снова спрятал ее между книгами – Алишером Навои и Хамзой Хакимзаде Ниязи.

— Сейчас завтракать будем, – сухо сказал Турсунов. – Тебе сливки или молоко?

Но за столом Алимжан Турсунов снова улыбался. Он сам наломал лепешек, подставил Вовке пиалушку со сливками, сам налил чая из круглого фарфорового чайника.

— А часа в два я поведу тебя есть плов. – сказал милиционер. – У меня на примете есть одно место, где делают фантастический плов. Кстати, я не так давно был в Москве, друзья пригласили в ресторан на плов...

Тут Турсунов поморщился, словно съел лимон целиком.

—... так этот плов был похож на рисовую кашу, которую дают больному диареей. А сейчас пойдем искать покупателя на твой дом. А, может, ты останешься в Ташкенте? У нас – много русских. Тебе не будет скучно.

После завтрака Алимжан надел светлый пиджак, ослепительно белую рубашку с темно-синим галстуком и синие же тщательно отглаженные брюки и взял портфель с документами на дом. Вовке же ничего не оставалось, как надеть одежду, в которой он оказался в Ташкенте – темном костюме, кепке и коричневых ботинках. «Ты, главное, молчи», – посоветовал ему милиционер. – «Молчи, и улыбайся. У тебя это здорово выходит. Говорить буду я».

Далеко идти им не пришлось. Они прошли вдоль арыка по улице, мощенной булыжником, и свернули в пыльный переулок. Затем Турсунов постучал в ворота одного из домов, и им открыла девушка с фотографии!

— Здравствуй, Мастура! – торжественно сказал Алимжан. – Разве ты не на фабрике?

— У меня сегодня отгул, – скромно потупясь, ответила девушка. – У тебя дело к отцу? Он снова просрочил патент?

— Нет, с патентом у него все в порядке. Он не раздумал покупать дом? Товарищ Макаров продает.

— Тогда вам с Макаровым действительно надо к отцу, – сказала Мастура, отступая в сторону. – Проходите, уважаемые!

Фотография сильно состарила Мастуру. Нам, на клочке картона, она выглядела лет на тридцать, а в жизни ей было не более двадцати. По узкой, покрытой мелким щебнем дорожке парни прошли в глубину двора, девушка щла сзади, Макаров все оборачивался, а Мастура краснела, словно школьница, не выучившая урок. «Нельзя так смотреть на девушку!», – шепнул Турсунов. – «У нас не принято!».

— Папа! – вскрикнула Мастура. – К тебе гости!

Хаким-ака был очень внимателен. Он тут же услал дочь на женскую половину, а гостей усадил за достархан. Как и договорились, Макаров молчал, а Турсунов говорил, то и дело хватая пальцами плов и запивая его чаем. Макаров тоже ел плов, но из уважения к его русскости ему принесли алюминиевую ложку.

Он ел, и рассматривал фотографии, развешенные на стенах в большом количестве. Среди них была и фотография тети Вали, завещавшей Вовке дом за глиняным дувалом, и копия той фотографии Мастуры, которая была у лейтенанта Турсунова, и образ немолодой женщины, очень похожей на Мастуру, вероятно, ее матери.

— Вот и хорошо! – вдруг воскликнул Алимжан и довольно хлопнул в ладоши. – Вот и договорились!

Вовка вздрогнул.

— Володя! Завтра деньги!

— Мой сын служит в армии, я не могу послать его посмотреть дом. – тихо сказал фотограф Хаким-ака. – Я пошлю Мастуру, но ты, Алимжан, за нее отвечаешь.

Пустили козла в огород, подумал Макаров, скорее, я буду смотреть за лейтенантом, чем он за мной. Хотя...

Мастура пошла с ними, но как она была одета! Вместо легкого светлого платья чуть выше колена с пояском, на ней было надето длинное темное платье почти до пола и шаровары с нелепыми туфлями, на голове хиджаб, а лицо закрывала до самых глаз повязка-никаб. Они почти дошли до дома тети Вали, как сзади заревел мотор и завизжали тормоза. Совсем близко остановился милицейский газик, из которого выскочил взъерошенный сержант. Одной рукой он придерживал фуражку, а другой – коричневую кобуру с пистолетом. «Товарищ лейтенант, В Старых Сергелях убийство!», – закричал сержант. – «Опергруппа уже выехала, я за Вами!».

— Теперь ты, Вовка, отвечаешь за Мастуру! – крикнул Алимджан и уехал, только пыль осталась висеть маревом..

— Уехал Ваш женишок! – ехидно заметил Макаров. – Не боитесь со мной остаться?

— Ничего я не боюсь, – тихо, но твердо ответила девушка. – Алимжан мне надоел. У вас, русских, есть пословица, прилип, как банный лист к одному месту.

— Ай! – вскрикнул Вовка.

— Что? – забеспокоилась Мастура. – Вас кто-то укусил? Змея, скорпион, тарантул?

— У меня по-прежнему нет ключа, – огорчился Макаров. – Ни от ворот, ни от дома. Алимжан обещал помочь с ключами, но уехал.

— Нашли о чем беспокоиться! – засмеялась девушка. – Сбоку, за кустами в дувале есть дыра, я еще девчонкой туда лазала, а замки в домах такие, что их можно открыть шпилькой для волос. Пойдемте!

Она, воровато оглянувшись, схватила Вовку за руку и потащила в кусты. Там действительно была дыра, и они без проблем пролезли на участок тети Вали. Возле входной двери Мастура сняла и хиджаб, и никаб. Она вынула шпильку, и волосы тяжелой темной волной хлынули на ее плечи.

— Вот Вам шпилька! – сказала девушка, подавая Макарову «отмычку». Попробуйте открыть. А не получится, так мы его камнем.

Но воспользоваться первобытным орудием взлома не пришлось, потому что замок открылся с первого тычка. «Кажется, я буду ночевать сегодня дома», – сказал Вовка, отдавая Мастуре шпильку. – «Войдем?». И они вошли в темную прихожую. Запахло сыростью и мышами.

Хорошо, что тетка не ставила замки в комнатные двери, иначе пришлось вызывать «специалиста» получше, чем Вовка Макаров. На первом этаже было две гостиных, кухня и кладовая, а на втором – две больших спальни, но только одна с балконом. Солнце уже садилось, когда Макаров поинтересовался, зачем все жилые помещения продублированы, Мастура все объяснила:

— Володя, мы же в мусульманской стране. Нам ветер перемен лишь пригладил волосы, а не причесал, как русских. Мужская и женская половины. Дикость, конечно, но старики за нее держатся обеими руками.

— А Вас отец не хватится?

— У отца сейчас самая работа. Народ под вечер идет сняться для истории, кто с работы, кто из школы, а Алимжан на происшествии, а мама из дома не выходит без отца.

— Вот и хорошо. Солнце садится, а мы еще подвалы не осмотрели. Нужен только какой-нибудь фонарь или хотя бы свеча.

— Зачем? Этот дом просто копия нашего, – уверенно сказала Мастура. – А у нас в подвале электричество.

Она тряхнула роскошной гривой, и первая спустилась в подвал.

Она оказалась права – в подвале электричество было, правда, лампочка – пыльная и тусклая. Но и при ее свете было видно, что подвал забит старой мебелью.

— Если все это выкинуть, – сказал Макаров. – То тут можно столы поставить для тенниса или для бильярда.

— Я бы хотела научиться играть в теннис! – мечтательно сказала Мастура, когда они выбрались из подвала. – Так надоели эти запреты! На танцы нельзя, в кино нельзя, выйдешь замуж – находишься. Хорошо хоть на работу отпускают! Работа –дом, работа – дом, надоело! Думаете, для чего отец покупает этот дом? Это – мое приданое! А выйдешь замуж, пойдут такие «танцы».

Они сидели в единственной комнате, где еще оставалась мебель. Вовка разыскал старую электроплитку, и теперь они ждали, когда закипит маленький чайник.

— Я, наверное, брошу все и уеду в Россию. Стаж я почти заработала, осенью буду поступать в текстильный институт. А почему нет? В наш не хочу, хочу в Москву. Хочу свободы от предрассудков! Вот скажите, Влвдимир, у вас девушки... как они ведут себя до свадьбы?

— По-разному. Одни себя блюдут, а некоторые беременеют еще в школе. В нашем классе две выходили замуж с животами.

В кухне тети Вали нашлась старая заварка и немного сахара, а пакет с сухарями, черными и белыми, пришлось выбросить, так они заплесневели. Но чай с жасмином заварился, и Вовка на правах хозяина разлил его по пиалам. «У нас не принято наливать полную пиалу, если только не хочешь, чтобы гость побыстрее ушел», – сказала Мастура, глядя на свою пиалу. Макаров спохватился и отлил почти половину ее чая себе.

— Тогда я останусь! – засмеялась девушка.

Она отпила чая.

— Жасмин! Я люблю жасмин! Он скоро зацветет.

Они выпили по две больших пиалы чая, и Вовке стало жарко. Он снял куртку.

— Жаль, что я не могу снять платье, – сказала Мастура. – Жарко!

— В моем доме можете, – заявил Макаров. – Здесь ваши законы не действуют.

Она резко встала из-за стола, и Вовка встал. Мастура сделала шаг вперед и прижалась к нему всем горячим телом.

— Дайте мне свободы! – прошептали ее пухлые губы. – Я так хочу!

Они совокупились с бешеной решимостью. Мастура – с решимостью получить свободу, Макаров – с решимостью ее дать. В перерывах Вовка трогал ее гладкое тело, расчесывал пальцами кудрявые волосы, а Мастура гладила Вовкин член, пытаясь его приободрить. И ей это удалось еще два или три раза, прежде чем земля загудела...

Двадцать шестого апреля одна тысяча девятьсот шестьдесят шестого года в пять часов двадцать три минуты в Ташкенте началось катастрофическое землетрясение. Всего-то магнитудой пять целых две десятых балла, но центр был разрушен почти полностью. Эпицентр оказался на месте древней крепости на небольшой глубине.

Макаров вывалился из синей туалетной будки голой спиной вперед. Вслед за ним оттуда выпала Мастура. Рядом махал руками и прыгал Луи Иванович Становой.

— Впервые! – кричал он. – Впервые удалось вытащить квазиживой организм из мира искусства! И сделал это я!

Мастура открыла миндалевидные, темные, как тропическая ночь, глаза и прошептала:

— Где я?

— Ты в мире, где тебе ничего не угрожает, – ответил Макаров. – Мастура Султанова, будьте моей женой!