Осенние листья

Шумят и шумят в саду.

Знакомой тропою

Я рядом с тобой иду.

И счастлив лишь тот,

В ком сердце поет,

С кем рядом любимый идет.

Пусть годы проходят,

Живет на земле любовь.

И там, где расстались,

Мы встретились нынче вновь.

Сильнее разлук

Тепло твоих рук,

Мой верный,

Единственный друг!

М. Лисянский

В этот осенний день Захар Милютин собирался в день учителя на последнюю встречу выпускников. Нудный осенний дождь зарядил с утра, и с деревьев облетали последние листья. Один, желтый, кленовый, прилип к стеклу, да так и остался висеть. А капли падали, стучали по балкону и подоконникам...

Захар долго, как девушка, стоял у зеркала и придирчиво себя разглядывал. За минувшие двадцать лет со дня окончания школы он, конечно, изменился. Не помолодел, конечно, но налился мужской силой, а если улыбнуться, скромно и немного снисходительно, то... Словом, он себе нравился.

От зеркала Захар плавно переместился к платяному шкафу, где у него висели всего два костюма: светлый, летний, и темный, который он приобрел на ярмарке для концертов – для выступлений и посещений. Он, конечно, выбрал темный, придававший ему солидности, и алый галстук, подходивший к голубой рубашке. Ботинки, уже заранее начищенные до зеркального блеска, ожидали его в прихожей. Если поверх всего еще надеть плащ и мягкую фетровую шляпу, то образ ретро джентльмена средних лет будет завершен. И, да, еще длинный зонт-автомат. Вот теперь все! Он посмотрел на часы и шагнул за порог...

Дождь припустил еще сильнее, и Милютину пришлось раскрыть зонт. Сразу стало уютней и даже немного теплее. А листья все падали, падали и ложились на мокрый, черный от дождя асфальт.

Захар невольно ускорил шаг, когда подошел к брежневской девятиэтажке. Когда-то помещений не хватало, и школьникам назначили вторую смену. Уроки начинались в два дня, а заканчивались в шесть вечера. Тогда эта девятиэтажку еще не построили, только выкопали котлован под фундамент и понатыкали свай, да так и бросили. Днем еще ничего, а вечером ходить мимо было страшновато, да еще зимой, да еще при луне, когда тени были еще темнее, и казалось, что из глубины котлована кто-то выскочит, схватит и утащит в черную глубину. И однажды это почти случилось...

Захар почти дошел до своего дома, когда из котлована выскочил какой-то парень. Не упырь, не черт с хвостом, а по виду обычный школьник, как Захар, только старше.

— Слышь, пацан, курить есть?

— Нет.

— Жаль. А поебаться хочешь?

Захар опешил.

— То есть как?

— Как, как! Был «как» да свиньи съели! Мы бабу нашли, а она денег хочет. Двадцать копеек не хватает. Так что плати, и ебись хоть до утра.

У от школьного завтрака осталось пять копеек, и он протянул пятак искусителю.

— Это все!

— Тогда только посмотреть. Ты хоть дрочишь?

— Ну, так...

— Значит, мы ее ебать будем, а ты смотреть, и хоть обдрочись. Согласен?

Захар кивнул, и парень, ухватив Милютина за рукав, потащил его в котлован. Там внизу горел костер, а рядом на ящиках, безобразно раскинув белые толстые ноги, лежала полуголая женщина. Милютину было все равно, красивая она или нет, важно, что в неверном свете костра была видна ее прорезь между ног и темный треугольник волос под круглым животом. Один из парней уже вынул из штанов член и стоял рядом с женщиной, готовясь ей вставить. И как только он это сделал, она застонала, а он задвигался туда-сюда. И Вовка невольно задвигался вместе с ним, вот только ебарь дергался дольше Милютина, потому что Захару стало вдруг мучительно сладко, а в трусах сделалось горячо, липко и мокро. Наверное, остаток дороги домой Захар не дышал, потому что когда он ворвался в прихожую, у него немного закружилась голова, и Захар сел на табурет возле тумбочки.

Оставшийся вечер он сушил трусы на батарее за письменным столом и думал о той женщине возле костра. Милютину представилось, что ту несчастную заставили, вынудили, и он набрался смелости, чтобы пойти и ее как-то освободить. Он и пошел. Но в котловане уже никого не было, да и костер уже погас...

Как ни странно, школа была темной и безжизненной. Даже над входом лампочка не горела, а на двери белел лист бумаги. С трудом, но Милютин разобрал чьи-то каракули:

— Встреча выпускников отменяется по техническим причинам.

И все, ни ответа, ни привета!

Сумка с бутылками оттягивала руку, Захар уже собрался уйти домой и с горя выпить все, как вдруг услышал какое-то мяуканье. Он любил кошек, а потому позвал:

— Кис-кис-кис!

А в ответ услышал:

— Это не кошка! Это я так плачу!

У соседней двери сидела на корточках женщина и мяукала, то есть, по ее словам, плакала.

— И что же мы плачем? Мальчик бросил?

— Нет. Я пришла, а дверь закрыта!

— Вы на вечер встреч?

— Да. А она закрыта!

— Так не будет ничего. Отменили.

— Я знаю. Теперь знаю.

— Тогда вставайте, и пошли отсюда.

— Куда?

— Куда-нибудь...

Захар помог ей подняться, и она уцепилась за его руку с зонтом. Другой рукой выхватила платочек, промокнула глаза и вытерла носик.

— А все-таки, куда мы пойдем? – спросила женщина, убирая платочек в сумку.

— Да хотя бы в другую школу. Тут недалеко.

— А пустят?

— Если не пустят, значит, не выгонят.

— Интересное умозаключение. Парадоксальное. С Вами не соскучишься!

Если срезать угол дворами, то та, другая школа, была в двух шагах. Тропинка вилась от угла шестиэтажки и шла до двора школы, только там фонарей не было, ни одного, а дождь уже размочил землю, и Милютин несколько раз поскользнулся, но ничего, не упал, потому что женщина его поддерживала. Не разбились и бутылки. Сумка с «горючим» по-прежнему оттягивала руку.

Хорошо, что они подошли к другой школе со двора. В одном окне на первом этаже горел свет. «Стерегите сумку!», – наказал Захар женщине, а сам полез в дыру в сетчатом заборе. Школа была типовой, пятиэтажной, старой постройки, и на этом месте обычно помещалась казенная квартира. Захар прилип к стеклу, но оно запотело изнутри, не разглядеть ничего, кроме колышущейся тени и двух пятен света – на потолке и посредине, вроде как на столе.

— Там точно кто-то есть! – радостно доложил Милютин женщине, которая сторожила его сумку. – У нас в такой квартире жил директор.

— Очень удобно жить на работе, – ворчливо сказала женщина. – Кто живет на работе, тот раб!

— Или энтузиаст, – парировал Захар. – Давайте сумку и пролезайте.

С работой Захару повезло. После института его взял Аникеев в лабораторию случайного поиска.

Чем она занималась, эта лаборатория? А всем. Аникеев занимался тем, что его интересовало в данный момент, иногда левыми заказами, иногда ему звонили прямо из Кремля. Они делали все быстро, если Аникеев одобрял. Он был замечательным интуитивом, возможно, даже провидцем. Например, под вечер он мог сказать:

— Захар, не садитесь сегодня в трамвай, ибо там нехорошо. Поезжайте в метро, а потом – пешком.

И Милютин его слушался, потому что как-то узнал из новостей, что трамвай столкнулся с МАЗом, груженым кирпичами. Или Аникеев, прихлебывая огненный кофе из кружки, говорил наоборот:

— Поезжайте на трамвае. В метро сегодня будет затыка.

А по работе Аникеев мог метнуть быстрый взгляд на схему все равно чего и сказать:

— Это работать не будет. Сделайте вот так!

И пририсовывал к схеме что-то химическим карандашом. Для лаборантов Аникеев был как бог.

— А нельзя ли как-нибудь обойти? – задумчиво спросила женщина, подавая Захару тяжелую сумку. – На мне новые колготки и вообще...

— Так снимите! – пошутил Милютин.

— Вы знаете, это мысль!

С чувством юмора у нее так себе, подумал Захар:

— Газетку постелите.

Она выбрала место, где посуше, сняла длинный плащ и задрала подол. «Отвернитесь!», – гневно сказала женщина. – «У меня белье старое!». Захар покачал головой в шляпе и отвернулся. Что он старого белья не видел, что ли?

Он стоял, смотрел в сырую темноту, а она минут пять шуршала одеждой и пыхтела, как еж в норе. Наконец сказала: «Держите меня, я лезу!». И пала в дыру носом вперед. Захар едва успел ее подхватить.

Она все-таки зацепилась карманом за край дыры и плащ громко затрещал.

— Плащику-то хана! – с удивлением сказал женщина. – А все Вы, лезь, лезь!

— Я подарю Вам плащ! – душевно сказал Милютин. – Я подарю Вам два плаща. Или три. Нам бы только в школу попасть!

— Зачем? – искренне удивилась женщина. – Мы же старые и рваные!

— Даже старые и рваные могут танцевать.

Захар подвел ее к окну, и она прилипла к стеклу. «Ничего не видно!». – сказала женщина. – «Туман какой-то!».

Милютин постучал в раму, и тень зашевелилась, протянула длиннющую руку и со скрипом открыла форточку.

— Чего надо? – сказала форточка. – И ходют, и ходют. Щас милицию вызову!

— Не надо милиции! – жалобно сказала женщина. – Нам в школу надо!

— Зачем?

— На праздник, – пояснил Захар. – Сегодня день учителя, у нас и выпивка, и закуска.

— Так милок, наши-то вчера праздновали, а сегодня отдыхают. Сейчас отопру!

Тень пропала, но через мгновения открылась входная дверь.

— Где вы тама? Заходите!

В тот день Аникеева не было, и его чисто формально замещал Захар Милютин. Телефон зазвонил резко, требовательно, Захар ринулся в кабинет Аникеева и схватил трубку.

— Это Аникеев? – спросила трубка.

— Нет, это Милютин.

— Передайте Аникееву, у нас мухи. Президент в гневе. Форточку открыть нельзя.

Трубка крякнула и запищала отбоем. А Аникеева нет. А у президента мухи лезут в форточку. Новомодный телефон хранил номер, Милютин хотел перезвонить, мол, включите кондиционеры, но передумал. Президента он не уважал, уважал должность. Если не включают кондиционеры, значит, есть причина.

В лаборантскую Захар вошел быстрым шагом, невольно подражая Аникееву.

— Вот, братцы-кролики задача дня!

Эта фраза означала, что нужно все бросить и до вечера решить эту самую задачу.

«Братцы-кролики» подняли головы и посмотрели на Милютина, одинаковые, как котята из одного помета.

— Допустим, за окном мухи, – сказал Захар.

Он показал на окно.

— Форточку не откроешь, как они тут как тут. Что делать?

— Можно повесить ленты из бумаги, – сказал один лаборант. – Ленты будут колыхаться и отпугивать насекомых.

— Так, – сказал Захар. – Хорошо, но просто. А если нет движения воздуха, тогда что?

— Тогда вентилятор, – сказал второй лаборант. – Он булет вращаться и...

— Лучше два, соосно, – сказал первый. – Ни одна муха не проскочит.

— Вот! –Захар поднял перст указующий к потолку. – Намного лучше, это уже активная защита. Вот только заказчик не любит шума.

— Тогда не знаю, – сказал второй.

— Надо подумать, – сказал первый.

Они стали думать, а Милютин пошел ставить чайник. Когда он вставлял вилку в розетку, проскочила искра.

— Искровой разрядник! – сказал первый.

— Мощное электростатическое поле, – сказал второй. – И муха не проскочит.

— Ага! – сказал Захар. – Две решетки, ставим на форточку, залетает муха, комар, да кто угодно, пробой, легкий треск и...

— Уголек! – сказал первый лаборант.

— Труп! – подтвердил второй.

— Неплохо! – сказал Захар. – Думаем дальше.

К обеду задача вчерне была решена, и Захар позвонил по сохраненному телефону. К вечерку того же дня приехали два курьера, один встал в дверах, другой, с сумкой, прошел в лабораторию и выложил на стол несколько тугих пачек зеленых. Милютин хотел сказать «спасибо», но курьер приложил палец к губам. Одну пачку Захар взял себе, другую кинул лаборантам, остальное спрятал в сейф Аникеева.

В прихожей школьной квартиры было светло, как днем, и Милютин хорошо разглядел обеих женщин, свою, на вид не старше самого Захара, и школьную хозяйку, полную массивную старуху с вязанием в руках, которая их тоже разглядывала.

— Лена! – первой представилась женщина без колготок. – Белова.

— Захар! – сказал за ней Милютин. – Милютин.

— Вита Степановна! – сказала старуха. – Виолетта, вообще-то, вот, сторожу. И живу. У Вас карман порвался.

Она указала толстым пальцем на Ленин плащ.

— Это я в заборе зацепилась, – покаялась Лена и виновато улыбнулась. – В дыре.

— Это шалопаи, – пояснила Вита Степановна. – Они все время забор портят. Снимайте плащ, я зашью.

— А я стол накрою! – сказала Лена, снимая плащ. – Где у вас руки помыть?

Старуха неопределенно махнула в сторону рукой, она уже вовсю копалась в большой коробке в поисках подходящего по цвету клочка ткани и ниток.

Лена пошла по указанному направлению и потащила с собой Захара. Он поупирался для вида, но пошел. Чистота – залог здоровья.

— Холера – болезнь грязных рук, – доверительно сказал он Лене.

— Да что Вы говорите!

Светло-фиолетовое платье ей шло.

Они сначала открыли не ту дверь. Она вела в темное фойе с пустыми вешалками, тускло блестевшими никелем в свете одинокого фонаря.

— Не туда! – заметила Лена. – А дождь все идет.

— Осень, – ответил Захар. – Скоро зима вообще-то.

Он понюхал ее волосы. Они слабо пахли фиалками.

— Не туда, – повторила Лена Белова.

Они попятились, и дверь в темноту закрылась.

— Как она тут одна! – сказала вполголоса Лена. – Здание огромное, днем еще туда-сюда, а ночью...

Они нашли нужную дверь с раковиной, ванной и белейшим унитазом. «О!», – сказала Лена. – «Женщины вперед!».

И захлопнула дверь перед Захаровым носом. А мне и не надо, подумал Захар, если только руки...

— Очаровательно, просто очаровательно! – сказала Лена, выходя и вытирая руки платочком. – Теперь Вы.

Милютин мыл руки, а какой-то запоздалый комар, назойливо гудя, все садился ему на ухо.

Второе интересное задание подсунула ему одна дама. Захар сидел в столовой и наворачивал борщ, а она подсела рядом.

— Не помешаю?

— Нет, – проворчал Милютин.

Институтская столовая была полупустой, свободных столиков полно, а он, если позволяли обстоятельства, любил есть один.

Она угнездилась рядом. У нее был чай и пирожное «Студенческое».

— Говорят, вы там маги и волшебники, – начала дама, но Милютин ее перебил.

— Там, это где?

— У Аникеева, где же еще!

— Допустим, и что?

— А у меня комары!

— Это Вам, миледи, к химикам надо, мы с электричеством работаем.

Милютин боролся с куском свинины, жестким, как ископаемое дерево, и был несколько раздражен – свинина побеждала.

— К химикам? Я у них уже была, я и так вся чешусь от комаров, а тут еще химия. Знаете, мне нужно, чтобы нажмешь на кнопочку, и нет комариков.

— Ага, нажимаешь на кнопочку, таракан в западне, можно выпить и стопочку, можно выпить и две. Это песня такая.

— А я уже подумала, что Вы – пьющий! – обрадовалась дама. – Собралась залить Вас коньяком.

— Я не пьющий, – выразительно сказал Захар. – Я – берущий!

«Плотву надо драть!», – как-то сказал Аникеев, будучи в изрядном подпитии, и Милютин решил, буду драть, а тут плотвичка сама шла в руки. Была у Захара идейка об истреблении кровососущих в замкнутом помещении, он даже пытался ее обсчитать, но не смог, слишком много значимых постоянных. Значит, его величество Эксперимент. «Суха теория, мой друг!», – как-то сказал Аникеев. – «А древо жизни зеленеет!». При этом он щепотно потирал пальцы.

— Через две недели позвоните по этому телефону, – сказал Милютин, протянув даме визитку с подчеркнутым домашним телефоном. И назвал плотве, которую надо драть, сумму.

Сначала она вытаращила свиные глазки, но потом согласилась.

— Хозяин – барин! – сказала дама в жемчугах и развела пухлые руки.

Через две недели у Захара было все готово. На столе стоял прозрачный короб из плексигласа, а в нем тучей летали комары. Под коробом размещался впритирку излучатель, соединенный проводами с низкочастотным генератором качающейся частоты. Дама, как и было оговорено, приехала ровно в десять вечера в длинной черной машине, похожей на «Чайку». Вышла, огляделась и направилась к Захарову подъезду. Милютин выскочил на лестницу и подхватил ее под руку. От нее резко и сладко пахло арабскими духами.

— Как Вы скромно живете! – сказала дама, пристально оглядев Милютинское жилище. – Вы один?

— На сегодняшний день совершенно один, – ответил Захар, усаживая ее на диван. – Но давайте к делу.

Он зажег настольную лампу, и дама увидела прозрачный короб с комарами.

— Хорошо видно? – спросил Милютин. – Их сотни полторы.

Комары занимались своими делами. Они пищали, вились, а некоторые сцепились хвостиками и, словно собачки в замке, замерли на прозрачной стенке.

— Да! – восхищенно сказала дама. – Имя им – легион!

— Включаю! – сказал Захар и щелкнул выключателем питания генератора.

Два индикатора показывали: один – частоту сигнала, другой – мощность, и они лениво зашевелились, двигаясь от нуля и выше. Частота вначале просто росла, росла и мощность на излучателе, дама внимательно смотрела в ящик с комарами, которых Захар ночами ловил на улице, но ничего не происходило. Частота сигнала медленно менялась, и вдруг комары дружно, как один, попадали на дно ящика, лишь только частота покинула инфразвуковой диапазон.

— Браво, браво! – захлопала в ладоши дама. – Вы их всех убили!

— Ошибаетесь, мадам, не всех, – поправил ее Милютин. – Некоторые особи еще живы. Они просто лишились крыльев и ножек.

— Все равно, это великолепно! Я только не понимаю, чтобы комаров убить, их нужно сначала засунуть в ящик?

Пришлось объяснять, что ящик из плексы – это модель комнаты, а прибор – самонастраивающийся. Поняла. Захар отнес излучатель с генератором в машину и там же на сидении получил деньги, две пачки – одну с синими Ленинами, другую – с зелеными и желто-коричневыми. «Это еще не все!». – многообещающе сказала дама и медленно, как полная садовая тачка, завалилась на спину. Плотву надо драть, снова вспомнил Захар Аникеева и сорвал с нее панталоны.

— Как вы долго ходите! – недовольно сказала Вита Степановна. – Я уж и плащик починила и на стол собрала, а вы все ходите.

— Это не мы долго, – ответила Лена. – Это Вы быстро. Спасибо Вам!

Вряд ли Захаровых запасов, что таились в сумке, хватило даже на полстола. Вита Степановна добавила и бутылок, и одноразовых тарелочек со снедью. «Это от вчерашнего осталось», – пояснила она и первой подняла тост:

— За школу! За нестареющий вальс! За первую учительницу!

Потом они танцевали под «Mammy blue» и «Proud Mary», старая «Ригонда» орала вовсю, и они снова пили и закусывали, и снова провозглашали тосты за РайОНО, ГорОНО и министерство образования.

Первой отрубилась Вита Степановна. Они, Захар и Лена отнесли ее в кровать и уложили, накрыв тонким байковым одеялом. Затем они еще немного посидели за столом, выпили за славу отечества, и Лена решительно встала.

— Пойдем и мы. Отдыхать.

Пластинка в который раз кончилась, и Милютин выключил радиолу.

«А по утру они проснулись. Кругом примятая трава». Захар, едва продрал глаза, понял, что он спит не один. На его левой руке спала Лена, и рука затекла. Он ее осторожно высвободил, и рука, оживая, напомнила о себе миллионами крошечных иголок. Захар приподнял одеяло и, мать честная, обнаружил себя голым! Натанцевался, стало быть. Он стянул с Лены одеяло, завернулся и тут заметил, что и Лена лежала голой. Захар удивленно дернул плечом, чуть не упал при этом, и пошел искать минералку, холодненькую с пузырями. Нашел в холодильнике на дверце изнутри и с наслаждением выдул половину. Он посмотрел сквозь пузырьки на занимающуюся зарю и честно отнес оставшуюся половину Лене.

Она сидела на том же диване и судорожно терла виски. Затем, увидев Захара, вяло попыталась прикрыться руками, но получилось плохо, потому что Лена увидела минералку.

— Давай, давай ее сюда! – со свистом прошептала она, открыла грудки и волосики и протянула руки к бутылке.

— Как там наша Вита? – заботливо спросила Лена, когда минералка кончилась. – Не окочурилась бы...

— Не знаю.

Я пойду на нее посмотреть, – сказала Лена и икнула. – Отведи меня.

Захар завернул в одеяло не только себя, но и Лену, они прижались друг к другу и пошли смотреть на Виту Степановну. Та спала на спине, розовая и строгая, и дышала ровно.

Затем они одевались, путаясь в вещах друг друга, а когда вышли на улицу, дождь уже не шел, немного подсохло, тянуло холодком и сыростью. Листья кончились, ничего больше не падало и не сыпалось, и лишь сирень упрямо зеленела, готовясь принять первый снег.

— А куда мы идем? – спросила Лена, когда они снова пролезли через дыру в сетке.

— Ко мне.

— Почему?

— Не почему, а зачем. А затем, что ты будешь жить у меня.

— Вот глупости! А как же муж?

— Дашь ему отставку. Муж объелся груш.

— Ладно, сейчас к тебе, а потом я ему позвоню. Сразу не буду, а потом позвоню.

Они вышли из тени, и восходящее солнце ударило им в глаза...