Музыка моей жизни / The Music Of My Life © Hooked1957

*************************************

Я бросил последнюю лопату земли на могилу, похлопал по ней, вроде как разровнял, потом сел на траву рядом и начал рыдать... уже не в первый раз за этот день.

Похоронная церемония уже давно закончилась. Все, кто хотел, бросили на могилу горсть земли. Некоторые, не многие, подняли лопату, воткнутую в кучу земли, и бросили бурый ком на белый гроб... гроб, который она выбрала для себя, когда всем стало ясно, что она не выберется из этого... "приключения", как она любила это называть, лишь с небольшими царапинами и синяками. На этот раз, ее наказание должно было соответствовать преступлению, сказала она.

Ее преступление, как она знала, заключалось в том, что она была слишком эгоистична, чтобы жить, как большинство других людей. У нее были дары музыки и красоты, и она использовала их как оружие массового поражения, чтобы получить то, что хотела, и к черту всех остальных. Ей было все равно, любите вы ее или ненавидите, лишь бы она получала от вас то, что хотела. Лучше если вы ее ненавидите, потому что тогда она просто использовала бы вас какое-то время и выбросила. Гораздо хуже, если вы ее любите, потому что тогда она будет осыпать вас всевозможными оскорблениями и унижениями, пока не останется ничего, и, в конце концов, раздавит вас под каблуком своего сапога, как окурок.

Конечно, потом был я. Я любил ее, и она любила меня в ответ, так она мне говорила, и я получал высшее оскорбление - меня раздавливали снова и снова, как кошку с девятью жизнями, которая, время от времени, теряет одну из них. И все потому, что я любил ее, а она, в ответ, любила меня.

Не знаю, как долго я сидел на траве и рыдал, но, в конце концов, я заметил, что несколько работников кладбища подходят, чтобы закончить работу на могиле. Я поднял с земли свое пальто, достал из нагрудного кармана носовой платок и вытер глаза. Я перекинул пальто через руку, кивнул рабочему, который, похоже, был за старшего, медленно подошел к своей машине и уехал. В течение месяца, это был последний раз, когда я был трезв.

Все называли его отцом Роном, но технически, он был преподобным Рональдом Комбсом. Он появился однажды, когда я направлялся в местный винный магазин, расположенный в 10 минутах ходьбы от моего тихого загородного дома. Магазин открывался в 10 утра, и к 10:05 я обычно выбирал бутылку на день и шел домой. Но не в этот день. В этот день, отец Рон ждал меня у двери в винный магазин.

— Я знаю, ты знаешь, что она больше не появится, сколько бы ты ни пил, — сказал он мне, когда я взялся за ручку двери.

Я отпрянул назад, словно прикоснулся к раскаленному металлу. Я понятия не имел, кто, черт возьми, этот парень, только то, что он был одет как католический священник... а я не был католиком. В тот момент я никому не мог сказать, какого я вероисповедания, и мне было все равно. Я был похмельным сукиным сыном, и мне хотелось выпить свою ежедневную бутылку. Вообще-то я думал, что это будет день текилы, пока этот чертов священник не вцепился в меня.

Может, это было похмелье, но мне показалось, что священник похож на Джина Хэкмана из фильма 1970-х годов "Французский связной". Это показалось мне забавным, и я захихикал. Ладно, на самом деле я немного кашлянул и поперхнулся. Я перевел взгляд с лица священника на небо и пробормотал:

— У тебя чертовски хорошее чувство юмора, Большой Парень.

— Ты и с Боссом разговариваешь? — спросил преподобный Хэкмен.

Я знаю, что бросил на него свой лучший взгляд "да пошел ты", но после того, как я был пьян почти месяц подряд, я, вероятно, больше походил на жалкого засранца, чем на взбешенного пьяницу.

— Нет, бывший владелец "Янкиз" Джордж Стейнбреннер уже давно мертв. Я разговаривал с Богом, придурок, — пробормотал я.

— Именно его я и имел в виду, — сказал священник, своим лучшим дружеским тоном.

— Тогда почему ты говорил о Стейнбреннере? — спросил я.

Я был уверен, что он был трезв, но, похоже, он был менее логичен, чем я.

— Преподобный, одному из нас нужна помощь, и мне жаль это говорить, но я не думаю, что это я.

— У тебя, случайно, не найдется чашечки кофе в твоем доме? — спросил он.

На этот вопрос было легче ответить. Мне начинал нравиться этот парень.

— Конечно, есть. Почему бы нам не пойти ко мне, и я приготовлю тебе чашку хорошего кофе. У меня не получится ничего из этого дерьма с кремом и сумасшедшими вкусами, но старый добрый черный кофе я могу сделать, — сказал я.

Мы пошли обратно ко мне домой. По дороге он назвал мне свое имя и имя, которым его называли прихожане. Он сказал мне, что стоял у винного магазина и ждал меня.

— Это Бог или Джордж Стейнбреннер рассказал тебе обо мне? — спросил я.

— Ни то, ни другое. Это был твой друг, Стив Родригес. Он сказал мне, что в последнее время у тебя были тяжелые времена, и я подумал, что смогу помочь.

— Да, Стив хороший парень, — сказал я. — Я знал, что он просто пытается мне помочь, когда недавно угрожал выкинуть его через свою входную дверь.

— Ты же не станешь бить человека в одеянии? — спросил он, не выглядя слишком обеспокоенным.

— Только если ты попытаешься добавить в свой проклятый кофе что-то еще, кроме молока или сливок, — честно ответил я.

— Справедливо, — сказал он.

Я не уверен, чего ожидал отец Рон, когда приехал ко мне домой. Это было ранчо с четырьмя спальнями, площадью 760 квадратных метров, с пристроенной профессиональной музыкальной студией в задней части дома. До того, как моя жизнь началась с бутылки спиртного, я по профессии был неплохим музыкальным продюсером.

В доме было чисто, потому что каждый день приходила горничная. Думаю, добрый отец думал, что я буду жить в лачуге... по крайней мере, может быть, в свинарнике.

Я приготовил турку черного обжареного для моего гостя. Признаюсь, меня трясло, когда я начал трезветь.

— Почему бы тебе не посидеть здесь и не выпить кофе, а я сейчас вернусь. Ты прервал мой забег за выпивкой, помнишь?

— Нет, почему бы тебе не усадить свою задницу обратно в кресло и не выпить со мной кофе.

Это был приказ, а не просьба. Я был в замешательстве.

— Подожди минутку, — запротестовал я. — Священники не должны ругаться. Это моя прерогатива.

— Нет, сейчас твоя прерогатива - выпить кофе и рассказать мне, что пошло не так, — сказал он.

— Возможно будет быстрее, если я расскажу как так получилось, — ответил я.

******

Мы жили в одном квартале друг от друга, когда ее семья переехала в район моей семьи, когда нам обоим было по пять лет. Даже в этом возрасте, она казалась мне очаровательной. У нее были длинные волосы, которые я называю "светлой блондинкой", и сияющие ярко-голубые глаза. Она была такой же худенькой, как и я.

В том возрасте, я держался на расстоянии от большинства девочек, потому что у них были "вши". Почему-то Кеннеди Стивенс была другой. Я хотел быть рядом с ней. Мы держались за руки почти всегда, когда нам нужно было куда-то идти, даже когда мои друзья смеялись надо мной. Она не играла в бейсбол, а я не играл в куклы, но, практически, все остальное мы делали вместе. Если я не ужинал у нее дома, она ужинала у меня. Мы были гнусными и резкими.

Кеннеди подарила мне мой первый девичий поцелуй в День святого Валентина, когда нам было по шесть лет. Она также подарила мне мой первый настоящий поцелуй, на мой день рождения, когда мне было 13. Мы встречались исключительно на протяжении почти всех первых двух лет средней школы, пока Ларри Томас не пригласил ее на выпускной бал весной того же года. Я был опустошен, когда она согласилась.

— Он младшекурсник, Бобби. Ты даже не можешь пригласить меня на выпускной бал, потому что ты только второклассник, — сказала она со счастливым визгом, когда рассказала мне о том, что Ларри пригласил ее.

Сказать, что я был опустошен, значит даже близко не сказать о том, что я чувствовал в тот момент.

— Но я думал, что ты моя девушка! — скулил я.

— Да, Бобби, но на выпускной бал меня пригласил младшекурсник! — заплакала она. — Я все еще могу быть твоей девушкой, но просто схожу с ним на одно свидание.

В свои 16 лет, я вряд ли был умудренным жизнью человеком, но что-то было не так в том, что моя предполагаемая девушка пошла на свидание с другим парнем, даже если это был выпускной.

— Нет, Кеннеди, если ты пойдешь с ним на свидание, я думаю, ты его девушка, — сказал я и ушел.

— Бобби!

Кеннеди не приходила ко мне домой на ужин, а я не ходил к ней в течение следующей недели, пока моя мама не сказала что-то за обеденным столом.

— Вы с Кеннеди поссорились, Роберт? — сухо спросила она.

Формальный родительский тон в ее голосе сказал мне, что она не одобряет того, что я сделал, чтобы вызвать разлад.

Мой отец, старший брат и младшая сестра прекратили есть и посмотрели на меня так, словно я только что убил мать Терезу. Ходячий мертвец. Я начал задыхаться, но потом понял, что не хочу выглядеть трусом перед своей семьей, если проблема возникла не по моей вине. Я собрался с духом, прежде чем ответить.

— Не ссора. Кеннеди сказала мне, что идет на выпускной бал с Ларри Томасом, — решительно сказал я.

— И что? Она все еще твоя девушка, не так ли? — спросила мама.

В тот момент, я потерял тонны уважения к своей матери. То есть я понимал, что она родитель и должна соблюдать какой-то родительский кодекс или что-то в этом роде, но она тоже была девушкой и должна была знать, что девушка не может пойти на свидание с другим парнем, когда у нее есть парень. Все это знают.

— Нет, мам. Больше нет. Если она хочет пойти на выпускной с Ларри, тогда, наверное, она его девушка. Боже, мама!

— Отношение, Бобби! — предупредил мой отец со своего места во главе стола.

— Да ладно, мам, даже я знаю, что Бобби только что крупно кинули, а я только в восьмом классе, — сказала моя сестра Сьюзи, которая ухмылялась, как мышь, получившая сыр.

— Это ничем не отличается от того, как миссис Спраут из соседнего квартала, пошла на свидание с боссом мистера Спраата, — вмешался мой брат Арни. — Мистер Спраут развелся с ней так быстро, что у нее до сих пор кружится голова.

Оба моих родителя покраснели при этом. Наверное, они не думали, что мы, дети, достаточно взрослые, чтобы понять, что происходит.

Мой отец прочистил горло, что означало, что все, что он собирался сказать дальше, было сокрушительным и должно было быть записано в камне, чтобы запомниться всей семье на все времена.

— Ну, просто не будь груб с этой девушкой, Бобби. Она нам все еще нравится, и кто знает, может быть, вы, ребята, когда-нибудь поцелуетесь и помиритесь.

— Да, сэр, — как можно почтительнее сказал я.

На этом прием пищи возобновился, и разговор был окончен, хотя я мог сказать, что мама не была готова к его завершению.

Кеннеди пошла на выпускной бал с Ларри и хорошо провела время, она всем рассказывала. Я думаю, она встречалась с ним какое-то время после этого. Я не обращал на это внимание. Все ее друзья постарались, чтобы я знал о ее отношениях. Прошло несколько месяцев, прежде чем мы возобновили непринужденную дружбу.

К выпускному классу, я стал, в некотором роде, звездой футбола и не испытывал недостатка в женском внимании. Я все еще был худым при росте 188 см, 68 кг, но я был довольно быстрым и обладал даром хватки: я мог поймать почти все, что бросали в мою сторону. Скауты нескольких колледжей говорили мне, что я мог бы получить стипендию, если бы был достаточно крупным. Хотя я не был достаточно хорош для получения денег в колледже, моя известность, длинные вьющиеся каштановые волосы и большие карие глаза, были более чем достаточно хороши для девочек в моей средней школе.

Еще одним преимуществом в старших классах, был мой музыкальный талант. Я неплохо играл на гитаре и пел, а также все четыре года был членом концертного хора нашей школы. Старая поговорка о том, что "цыпочки любят гитары", появилась не просто так.

Директор хора пытался взять меня в хор из-за моего баритона, но я предпочел игру на гитаре пению и танцам. Он был недоволен мной, но руководитель группы был в восторге.

Кеннеди попала в концертный хор в первом классе. Она любила музыку и обладала неплохим голосом сопрано. Она также неплохо танцевала, что в сочетании с ее внешностью означало, что она часто была на первых ролях в большинстве номеров. Кроме того, вокруг нее всегда крутились поклонники, что меня вполне устраивало, поскольку мы были, в лучшем случае, друзьями.

По крайней мере, я так думал.

Я уже определился со своей парой на быстро приближающийся выпускной бал, когда однажды Кеннеди и ее лучшая подружка Хейли подсели ко мне за ланчем - не совсем то, что было обычной привычкой для них обоих. Я должен был признать, что Кеннеди была красивой девушкой, и ее тело приятно округлилось с тех времен, когда она была худенькой пятилетней девочкой. В любом случае, после того, как она и Хейли произнесли положенные слова, я положил свой бургер и громко вздохнул.

— Что я сегодня могу сделать для вас, прекрасные дамы? — спросил я официальным тоном.

— Ну... Я знаю, что ты в курсе, что скоро выпускной, и ты, кажется, очень расстроился из-за того, что не пошел на него в прошлом году, — начала Кеннеди. — Так что я здесь, чтобы сообщить тебе, что в этом году я свободна и могу быть твоей парой.

Она смотрела мне прямо в глаза, не дрогнув. Мне показалось, что на ее лице появился намек на ухмылку. Хейли, с другой стороны, выглядела как угодно, но только не комфортно. Мы с Хейли не были так близки с тех пор, как я расстался с Кеннеди.

— А как насчет Ларри... или кто там у нас последний парень, Чад? — уверенно спросил я.

Кеннеди заметно вздрогнула. Хейли глубоко вдохнула.

— Я просто сказала тебе... Сейчас я свободна. Я ни с кем не встречаюсь. Я могу быть твоей девушкой, и мы можем пойти на выпускной бал, — сказала она.

— Вот так просто? — спросил я.

— Вот так просто.

— Ну, не совсем. Уже есть приглашение. Уже есть девушка, — сказал я.

Похоже, кто-то не был в курсе моей жизни. Кеннеди покраснела, потом прослезилась. У Хейли от шока открылся рот. Я не поддался искушению улыбнуться.

— Э-э-э... хорошо, — тихо сказала Кеннеди, поднялась со своего места и ушла вместе с Хейли.

В течение следующего года я набрал еще 9 килограммов и провел еще один отличный футбольный сезон, хотя я все еще не был достаточно крупным для получения стипендии в первом дивизионе. Тем не менее, я получил частичную путевку в школу D-II (дивизион промежуточного уровня Национальной студенческой спортивной ассоциациии) и решил специализироваться на музыке.

За исключением нескольких мимолетных приветствий, я в течение следующего года почти не разговаривал с Кеннеди. Однако за несколько дней до моего отъезда в колледж, мы оказались на той самой прощальной вечеринке для отъезжающих ребят. Мы кивнули друг другу, но первые пару часов не разговаривали. Это не помешало мне следить за ней в течение вечера, и в какой-то момент я заметил, что и она, и Хейли исчезли. Я бегло осмотрел дом, в котором мы находились, и заметил, что одна из дверей спален была закрыта, но из комнаты доносилось несколько голосов. Из комнаты также исходил запах травы. Я взял пиво и остался возле закрытой двери. Двадцать минут спустя Кеннеди и Хейли, спотыкаясь и хихикая, вышли из комнаты. Я подошел к обеим, обнял их и потащил на задний двор, где было большинство людей.

Поскольку я не следил за Кеннеди, то не знал, что она увлекается марихуаной. Я редко употреблял что-то подобное, это было не для меня. Хотя я был любителем выпить, поэтому не мог сильно осуждать укурков. Однако все, что потяжелее, например, кокаин, таблетки и героин, было в моем списке запрещенных веществ.

Я должен был предположить, что трава сделала Кеннеди возбужденной, потому что через несколько минут на заднем дворе она была вся во мне, проводя руками вверх и вниз по моему телу и пытаясь проверить мои гланды языком. Сначала я думал, что она просто дурачится, и подыгрывал ей перед нашими друзьями, но когда ситуация обострилась, я перестал играть и стал серьезным, особенно когда она начала тереться своими большими сиськами о мою грудь. Мне стало очень неудобно в моих джинсах, и я быстро пересмотрел свои планы не обращать внимания на ее движения. Я проводил свою хихикающую бывшую подружку до машины, где затолкал ее на заднее сиденье и занялся серьезным делом.

Сорок пять минут спустя, я вкусил запретный плод до трех шумных оргазмов и трахнул Кеннеди еще до двух. Я выяснил, что ни один из нас не был девственником, когда мы начали наши занятия. Должен признаться, что на мгновение я был разочарован тем, что не я взял вишенку Кеннеди.

Когда мы закончили и привели себя в порядок, я повел Кеннеди в ближайший "Международный дом блинов". Неудивительно, что ей захотелось перекусить. Я также хотел дать ей время прийти в себя, на случай, если она встретит своих родителей, когда поедет домой.

— Черт, Бобби! Почему мы никогда не делали этого раньше? — хихикнула Кеннеди. — Какого черта ты вообще от нас отказался?

Было проще смириться с тем, что она была под кайфом. Иначе у меня было бы искушение прыгнуть гораздо сильнее, чем я это сделал.

— Я не отказывался от нас, Кеннеди. Это сделала ты. Ты просто должна была пойти на выпускной бал с Ларри, — тихо сказал я.

— Но это не должно было положить нам конец, Бобби. Это был твой выбор. Это было, всего лишь, одно свидание, — стонала она.

— Может быть, в твоем мире это не должно было положить нам конец. В моем мире, у нас нет тайм-аутов в наших отношениях. Никогда. Ты просила то, что я просто не мог дать.

Она опустила глаза на блинчики, которые ела. Они оставались там до конца трапезы.

— Когда ты начала курить травку? Это что-то новенькое? — спросил я, когда мы ехали домой.

— Не о чем беспокоиться, — ответила она. — Просто, время от времени, мы с Хейли делаем это. Ты же не собираешься читать мне лекцию о том, что сегодня трава, завтра героин? Разве это не лицемерно, учитывая, что ты пьешь?

— Никаких лекций от меня, и для протокола, я не делаю связи между травкой и героином. А вот о ком я беспокоюсь, так это о людях, — сказал я.

******

Группа зажигала в пятницу вечером в одном из злачных мест Нэшвилла, штат Теннесси, когда я заметил ее за столиком недалеко от входа, но сбоку. Она сидела с тремя другими подругами, которые все выглядели горячо, но было легко понять, что она самая горячая. На ней была короткая джинсовая юбка, обтягивающий розовый топ, который облегал ее грудь, а ее светлые волосы были собраны в высокий хвост, спускавшийся до середины спины.

Прошло несколько минут, но, наконец, мы встретились взглядами, и я увидел блеск в этих голубых глазах. Я играл с ней, и она это знала. Она встала и подошла к краю игровой площадки, где столкнулась с нашим вокалистом Риком. Как и все вокалисты, Рик думал, что горячая девушка находится наверху для него, но когда она указала на меня, он отодвинулся с дороги, и она, практически, оказалась лицом к лицу со мной, пока я играл. Мы попали в ритм и двигались синхронно, наши глаза были прикованы друг к другу. Я был в центре этого, но все равно мог сказать, что это было горячо. Так продолжалось еще две минуты, пока мы заканчивали песню, я играл, мы покачивались, а Рик, явно вдохновленный, вышел на новый уровень своего вокала. Даже несмотря на все происходящее, я мог слышать и чувствовать, что толпа гудит. Рик сделал большой круг руками, когда песня закончилась, и как только я убрал медиатор со струн, мы с Кеннеди шагнули друг к другу и поцеловались, мягко и нежно, под рев толпы.

Мы стояли так, в нашем собственном маленьком мире, около пяти секунд, толпа на ногах, хлопая и громко крича, прежде чем я, наконец, пришел в себя.

— Эй, мне нужно возвращаться к работе. Побудь здесь, скоро будет перерыв, — полушепотом сказал я.

Она ярко улыбнулась, кивнула и вернулась за свой столик, пока мы зажигали под очередную песню.

Наш перерыв наступил через 10 минут. Я отключился от сети, выключил свое оборудование и направился к столику Кеннеди. Она стояла, ожидая меня, и когда я оказался в нескольких футах от нее, она придвинулась ко мне и обхватила мое тело, пока мы целовались как любовники, очень горячие любовники.

Во второй раз за несколько минут мы потеряли себя друг в друге, пока одна из ее подруг не вернула нас к моменту, громко "кашлянув". Мы отделились друг от друга на шаг и оба глубоко вдохнули.

— Дамы, это Бобби Уинклер, и если вы не можете догадаться, он очень старый и очень хороший друг, — сказала Кеннеди. — Мы знаем друг друга с пяти лет.

Официантка вложила мне в руку холодную "Корону", и я сел за стол с Кеннеди и ее подругами. Кеннеди все это время держала меня за свободную руку. Через несколько минут мне нужно было вставать и играть, но Кеннеди пообещала остаться до конца нашего выступления.

Все четыре девушки остались до конца шоу. Никто из парней не возражал, когда девушки оставались с нами, пока мы собирали вещи.

Мы называли себя "Road Noise" и были довольно успешны в районе Нэшвилла. Алан Бошамп и я, оба работали в нэшвиллской студии звукозаписи, что стало моей первой настоящей работой после окончания колледжа. После окончания рабочего дня мы сидели и болтали, иногда к нам присоединялись другие коллеги. Через друзей мы нашли себе басиста, Майка Роджерса, и Рика Джонса, парня с неплохим набором труб. Мой босс разрешил нам, время от времени, пользоваться комнатой для репетиций, и не успели мы оглянуться, как уже выступали в клубах. По мере того, как росла наша репутация, росли и размеры клубов, и наши зарплаты.

Хотя все четыре женщины были красивыми, я мог сказать, что моих товарищей по группе больше всего впечатлила Кеннеди, что меня ничуть не удивило. Однако всем было очевидно, что она больше всего впечатлена мной, поскольку большинство ее взглядов и разговоров, были направлены в мою сторону.

Я не видел Кеннеди с самого первого курса колледжа, когда мы занимались сексом в моей машине. Мы оба знали, что означала та ночь, и с тех пор не поддерживали связь. Мы оба были удивлены, обнаружив друг друга в Нэшвилле.

Казалось, что диплом Кеннеди по философии, не открыл перед ней никаких дверей в той области, которая показалась ей интересной за год после окончания университета. После окончания университета она просто слонялась без дела, пока, наконец, не устроилась на работу в художественную студию в Нэшвилле, благодаря своей кузине Алексе, которая жила здесь. Она проработала здесь всего два месяца.

Мы с Кеннеди стали, в некотором роде, друзьями. У нас было много общих знакомых, и она, безусловно, была красивой женщиной. Примерно через месяц после знакомства, мы стали спать вместе, а еще через месяц после этого, она переехала в мою квартиру и постель.

Кеннеди начала приходить на наши репетиции, и когда ребята узнали, что она неплохо поет, они предложили ей петь для нас бэк-вокал. У нее это неплохо получалось, ей это нравилось, и я не возражал против того, чтобы она это делала. На самом деле, я написал песню, в которой она исполняла главную партию, и после того, как Рик смягчил свою обиду, он согласился на бэк-вокал. Она прекрасно держалась на сцене, и я думаю, что нашим слушателям очень нравилось, когда она перемещалась с края сцены в центр, для исполнения своей песни.

Я точно знаю, что Кеннеди очень нравилось, когда она получала удовольствие от выступления. Я мог рассчитывать на то, что она после наших выступлений будет невероятно оживленной и громкой во время секса, независимо от того, посещали ли мы сначала вечеринку после концерта или сразу шли домой. Она всегда была взвинченной и очень физической, и я должен признать, что несколько раз она чуть не устроила мне сотрясение мозга, когда после выступления я вылизывал ее киску в постели.

Я не знал этого сначала, но некоторые из этих реакций Кеннеди, были вызваны не только выступлениями. В какой-то момент, у нее появилось пристрастие к кокаину. На одной из вечеринок после концерта, я на некоторое время потерял ее из виду. Вспомнив, что в подростковом возрасте она иногда употребляла травку, я решил, что должен найти ее и не спускать с нее глаз. Не стесняясь, я просовывал голову в комнаты с закрытыми дверями и обычно находил там несколько человек, которые курили. Я нашел Кеннеди в четвертой комнате, куда я заглянул, там было несколько человек, всасывающих кокаин с кофейного столика. У Кеннеди в ноздрях белел кокаин, а глаза горели. Она истерически смеялась над тем, что кто-то сказал. Когда она сидела на полу, была видна промежность ее белых трусиков.

— Пора идти, — сказал я толпе, подойдя к Кеннеди и подняв ее на ноги.

— Нет, Бобби! Мы просто развлекаемся, — ныла она, пока я поднимал ее.

Она немного сопротивлялась, пока я поднимал ее на ноги, но остановилась, когда я не слишком нежно постучал указательным пальцем правой руки, по кончику ее носа. Я вытащил ее из комнаты за локоть, пока она вела себя как капризный ребенок.

К тому времени, как мы вернулись домой, ее кайф был в полном разгаре. Ее безумие прошло, и она хотела трахаться. Я был слишком слаб, чтобы сопротивляться, и мы трахались дважды, прежде чем оба выдохлись и уснули.

Кеннеди была тихой и безропотной, когда на следующее утро, пошатываясь, подошла к кухонному столу. По крайней мере, на этот раз я знал, что ее явное похмелье было вызвано не выпивкой.

— Как долго это продолжается? — спросил я, ставя тарелку с беконом и яичницей перед ее жалким лицом.

— Некоторое время. Может быть, пару месяцев, — шепотом ответила она.

— Мне это совсем не нравится, детка, — сказал я голосом, который очень напоминал мне голос моего отца. — Я не против травки, но это переходит все границы. Ты знаешь, что рано или поздно ты зайдешь слишком далеко, и кто-то воспользуется твоей обдолбаной задницей.

— Я знаю, где грань, и могу за себя постоять! — огрызнулась она, защищаясь. — Ты не должен прибегать и спасать меня, как рыцарь в сияющих доспехах!

Хотя она пыталась скрыть это, я знал, что она употребляла кокаин на каждой вечеринке куда мы ходили, в течение следующих нескольких месяцев. Она была слишком под кайфом, чтобы понять, что даже если я не вижу, как она это делает, я все равно могу сказать, что она под кайфом. Это стало меня сильно раздражать, хотя она всегда хотела грубого, физического секса, когда была под кайфом. Я начал отказывать ей, что привело к нескольким ссорам, в том числе к одному, когда она, наконец, зашла слишком далеко.

— Ты знаешь, что я могу найти твердый член, когда захочу! Я не обязана терпеть это дерьмо от мистера Святоши! — кричала она на меня.

— Дверь там! — крикнул я в ответ. — Но после того, как ты найдешь этот твердый член, тебе лучше найти новое место для своей задницы, чтобы спать!

Она выскочила из комнаты и из нашей квартиры. Я слышал, как подъехала машина, и решил, что она где-то взяла такси. Она вернулась только на следующий день, выглядела хуже некуда и была одета в чужую одежду.

Я не стал спрашивать, она сама вызвалась:

— Стейси дала мне кое-что надеть после того, как я переночевала у нее на диване.

Я провел бессонную ночь, слоняясь по квартире. Я пытался быть нежным. Я пытался быть жестким. Я знал, что ничего не изменится, пока она сама не захочет перемен. А также я знал, что нахожусь на пределе своих сил, и не собирался позволить ей увести меня в эту кроличью нору вместе с собой.

Мы не ходили на другие вечеринки в течение месяца, хотя она умоляла меня каждые выходные после наших выступлений. Я начал замечать, что прежняя Кеннеди возвращается, и был более чем доволен.

Мы собирали вещи после очередного выступления, когда начались уговоры. Как и в течение последнего месяца, я наотрез отказал ей. На этот раз, все было по-другому.

— Если ты не хочешь идти со мной, я пойду с Майком, — сказала она, имея в виду басиста группы. — Он возьмет меня и не будет читать мне нотации, как мой отец. Он позволит мне веселиться.

— А о тебе он тоже позаботится, когда я уйду? — безразлично спросил я.

Остальные ребята уже перестали собирать вещи и слушали и наблюдали за нами. Я бросил на Майка убийственный взгляд, и в этот момент, он решил положить еще несколько вещей в багажник. Я прекрасно понимал, что все мои товарищи по группе набросятся на Кеннеди, если меня не будет рядом, хотя они должны были быть моими друзьями. Есть дружба... и есть дружба. Кеннеди вышла за дверь клуба, не сказав больше ни слова.

— Я собрал свои вещи. Один из вас, ребята, может взять вещи группы, — сказал я.

— Мы присмотрим за ней, Бобби, обещаю, — сказал Алан.

Иногда, ты просто знаешь вещи. Хотелось бы, чтобы все было по-другому, но это было то, что было. Я знал, но мне нужно было подтвердить это. Мне нужно было увидеть это своими глазами. Я пришел на вечеринку, примерно, через два часа. Взяв пиво, я прошелся по округе. Кеннеди не было видно, значит, она была в комнате с закрытой дверью. На этот раз, это была дверь номер два. Я открыл ее и увидел, что она и Майк трахаются по-собачьи. Они были так увлечены, оба издавали много шума, что даже не потрудились посмотреть в мою сторону. На мгновение я подумал о том, чтобы выбить дерьмо из Майка, но это ничего бы не изменило, разве что мне стало бы намного легче. Это ее надо было бить, только я не бью женщин.

Я закрыл дверь в комнату, и как раз когда повернулся, чтобы уйти, поднял голову и увидел Алана, стоящего в нескольких футах от меня.

— Ждешь своей очереди? — спросил я. — Кстати, ты молодец, хорошо присмотрел за ней.

Я допил остатки пива, в конце концов, нет смысла тратить хорошее пиво впустую, затем направился к двери и ушел. Блядь, блядь, блядь!

Несколько часов спустя, я проснулся в своем Ford Mustang 1985 года выпуска на остановке отдыха, примерно, в 200 милях к западу от Нэшвилла. Я привел свое сиденье в сидячее положение и прочистил мозги. Осмотрев свои две гитары и два чемодана на заднем сиденье, я вспомнил, что остальное снаряжение и вещи лежали в маленьком багажнике. А также вспомнил точную причину, по которой я спал в своей 16-летней машине, а не в своей кровати.

Блядь, блядь, блядь.

Мой босс был недоволен, когда я позвонил с дороги в понедельник утром и тут же уволился. Я объяснил ему причину, как в "Ридерз Дайджест", и он пожелал мне удачи.

Большинство людей определенного возраста знают Форт-Уэйн, штат Индиана, как родину майора Фрэнка Бернса из долгоиграющего телесериала "МЭШ". Сегодня Форт-Уэйн также известен, как родина компании Sweetwater Sound Inc., крупнейшего в США розничного продавца музыкальных инструментов и профессионального аудиооборудования. Если в 2001 году вы искали хорошее место, где можно было бы заняться звукозаписью и спрятаться, Форт-Уэйн был как нельзя более подходящим местом.

В Sweetwater работал целый зверинец музыкантов на самых разных работах, и найти группу, нуждающуюся в гитаристе, было несложно. Я не только скучал по выступлениям, но и по волнительному настроению, которое дарила мне восприимчивая аудитория.

Прошло совсем немного времени, и я стал востребованным инженером, а новая группа, в которой я играл, Crushing Grapes, была занята почти каждую неделю. То ли из-за группы, то ли просто потому, что я был довольно симпатичным парнем с хорошим характером, я наслаждался большой общественной жизнью, которая переросла в большую сексуальную жизнь. Пожалуй, единственное, чего мне действительно не хватало - это сна. Это была хорошая проблема.

Змея проскользнула в Эдемский сад несколько лет спустя, отчасти благодаря социальным сетям. Как я узнал позже, Хейли Киссинджер просматривала музыкальные клипы на YouTube, когда заметила знакомое лицо. Повторный просмотр подтвердил, что гитарист, играющий с какой-то безымянной группой из Индианы, действительно был ее бывшим одноклассником Бобби Винклером. Она завизжала от радости, достала мобильный телефон и позвонила своей подруге всей жизни, Кеннеди Стивенс, чтобы рассказать ей о видео с бывшим парнем Кеннеди.

Направляясь в вестибюль студии звукозаписи Sweetwater, я прикидывал, кому из музыкантов нужна помощь. Я посмотрел на стоявшую там женщину раз, два, наконец, три раза, прежде чем узнал лицо Кеннеди Стивенс. Она все еще была симпатичной женщиной, но выглядела лет на 10 старше своих 28 лет. Я догадался, что причиной тому, была ее привычка к кокаину. Мне было интересно, принимает ли она его до сих пор.

Мы неловко смотрели друг на друга около минуты, пока я ждал, когда она заговорит.

— Ты хорошо выглядишь, Бобби. Прошла минута, не так ли?

— Ты потерялась? — спросил я. — Что привело тебя на край земли?

— Хейли смотрела музыкальные клипы на YouTube, и угадай, кто там появился? Ты. Я провела небольшое исследование и... вот ты где. Я решила, что мне нужно наверстать упущенное, — сказала она.

— Ну, как мило. Отличная беседа. Увидимся.

Я повернулся, чтобы уйти. Она протянула руку и схватила меня за левую руку.

— Мне нужно извиниться, Бобби. По крайней мере, позволь мне это сделать, — сказала Кеннеди. — Мы можем поговорить?

Дерьмо. Я действительно не хотел этого делать, но иногда быть взрослым означает делать то, чего ты не хочешь.

— Я сейчас работаю, Кен, но если ты придешь в пять, мы сможем поужинать и поговорить. Ты все еще любишь итальянский?

Она радостно кивнула. Я почувствовал, что улыбаюсь. Где-то в этой женщине, все еще была та пятилетняя девочка, в которую я влюбился много лет назад.

Она ждала меня в вестибюле в 5 часов. Я проводил ее к своему "Мустангу".

— Не могу поверить, что у тебя все еще есть эта машина! — радостно щебетала она.

Я отвез нас в "Олив Гарден". В конце концов, она не заслуживала хорошей итальянской кухни. Уверен, что она точно знала, о чем я думал, когда остановился перед рестораном.

Мы сидели молча в течение минуты после того, как официантка приняла наш заказ. Кеннеди смотрела на стол и нервно барабанила пальцами.

— У меня ужин, но это твое шоу, Кеннеди, — сказал я.

Она помрачнела. Я видел, как в ее голове поворачиваются колесики. Она шумно сглотнула.

— Черт, я репетировала это два года. Казалось бы, я уже все продумала. Только с чего, черт возьми, мне начать? — сказала она.

— Я сильно облажалась, Бобби. Я попала на вечеринку и как бы потеряла себя. Потом я потеряла тебя, буквально. Как я могу извиниться за это? Ничто из того, что я репетировала, не звучит искренне.

— Ты можешь извиниться за кокаин, Кен, но ты никогда не сможешь извиниться за то, что изменила мне с Майком. Сказать "я извиняюсь" просто не получится.

— Я не трахалась с Майком! Кто сказал тебе эту ложь! — воскликнула Кеннеди.

Я сидел, ошеломленный этой наглой ложью. Она понятия не имела, что я был в комнате, когда она трахалась с Майком.

— Никто не говорил мне, что ты трахалась с Майком. Я видел это своими глазами, ты, шлюха!

Настала очередь Кеннеди быть ошеломленной. Она сидела с закрытыми глазами, вероятно, недоумевая, как она могла не заметить меня в комнате, которую она в тот вечер, делила с Майком.

— Я позже пришел на вечеринку. И застал вас с Майком за этим занятием. Нужно ли мне еще что-то говорить? — спросил я.

Она вскрикнула и зарылась головой в руки.

— Я совершила ошибку, одну ошибку, и ты бросил меня? Как ты мог меня бросить? — задыхалась она между рыданиями.

— Ну, тогда это была ужасная ошибка, детка. Ты, как никто другая, должна знать, что я не делюсь. Ни разу. Никогда, — сказал я.

Говорят, что женщины - прекрасный пол. Возможно, это и так, но они точно не играют честно, особенно когда дело касается секса. Кеннеди более чем раскаялась, но, что интересно, она не ушла. Она ждала шесть месяцев, прежде чем снова появилась у меня дома с чемоданом в руках. Она сказала мне, что намерена остаться на несколько дней, чтобы осмотреть город. Она хотела начать новую жизнь в новом месте, сказала она, но ей нравилось, что я буду рядом, если она выберет Форт-Уэйн.

Хорошо, значит, я слабак. Однако я убедился, что она поняла одну вещь: больше никакого кокса. Это было абсолютно не обсуждаемо.

Предполагалось, что мы больше не будем парой, но как я выяснил, только в мыслях. Она медленно-медленно проделала свой путь обратно в мое сердце, сначала в течение недели живя в моей второй спальне, а затем переехала в мою спальню, когда решила переехать в Форт-Уэйн на постоянное место жительства. Я продержался почти семь недель, прежде чем мы впервые занялись сексом, и это было так же хорошо, как я помнил.

Следующий год был, вероятно, лучшим в моей жизни. Моя карьера процветала, наша группа выступала по всему Среднему Западу, а мою жизнь разделила красивая и сексуальная женщина. Кеннеди не знала об этом, но я уже купил обручальное кольцо.

У меня все еще были проблемы с доверием к Кеннеди. Я полагал, что так будет всегда. Я использовал гамбит "доверяй, но проверяй", и она была абсолютно верна в течение 18 месяцев. Может быть, в конце концов, я смогу забыть ее ошибку.

Единственная небольшая неровность на горизонте, которая меня хоть немного беспокоила, исходила от группы. Я знал, что наш басист Джимми Ралстон неравнодушен к Кеннеди, и когда он думал, что я не обращаю на него особого внимания, я замечал, как он пытается с ней поболтать. Я мягко предупредил ее, чтобы она держалась от Джимми как можно дальше, и не так мягко предупредил его, что сломаю ему руку, если он не будет держаться на безопасном расстоянии. Почему всегда казалось, что за басистами нужно присматривать?

Мы с Кеннеди возвращались в моем внедорожнике, нагруженном музыкальным оборудованием, после убойного выступления группы в клубе в Саут-Бенде в пятницу вечером, когда из машины позади меня выскочили "вишни" (проблесковые маяки полицейской машины). Я выехал на обочину и остановился, чтобы пропустить полицейскую машину, но вместо того, чтобы проехать, он остановился позади меня. Я знал, что не превысил скорость, поэтому посмотрел на Кеннеди и пожал плечами. Она подняла одну бровь, и я усмехнулся про себя, подумав, что когда-нибудь, она будет использовать это патентованное поднятие бровей на наших детях.

Мне было не до смеха, когда офицер полиции подошел к окну, спросил у меня права и регистрацию, а затем велел мне выйти из машины.

— Я никак не мог превысить скорость, офицер. Я ехал 40, при скорости 45, — заныл я, начиная немного раздражаться.

Кеннеди тоже велели освободить машину, и мы стояли вдвоем со вторым офицером, пока первый начал все осматривать. Я был более чем немного раздражен, но меня всегда учили уважать полицию, поэтому я воздерживался от высказываний, по крайней мере до тех пор, пока первый полицейский не сказал второму надеть на меня наручники.

— Какого х... черта происходит? — крикнул я, когда браслеты защелкнулись.

Полицейский номер один достал из запасного отсека пакетик с белым порошком, который, как я предположил, был кокаином. Меня можно было сбить перышком. Должен признаться, что я сразу же подумал, не тайник ли это Кеннеди. Должно быть, она прочитала мои мысли, потому что посмотрела на меня и быстро покачала головой.

Короче говоря, меня приговорили к двум годам лишения свободы, за преступление четвертого уровня. Меня отправили в исправительное учреждение штата в Альбионе, примерно в 45 минутах езды от моего бывшего дома, но вдали от моей прежней жизни.

Весь этот эпизод был сюрреалистичным, и я, вероятно, был не в лучшем состоянии во время ареста и суда. Я не мог поверить, что меня действительно посадят в тюрьму за наркотики, которые мне не принадлежали.

У Кеннеди была своя машина, поэтому я сдал "Мустанг" на хранение вместе со своими гитарами, оборудованием и всем, что считал важным. Она договорилась с одной из своих подруг с работы, чтобы та переехала к ней, чтобы она могла сохранить крышу над головой.

Наша последняя ночь вместе перед тем, как я уехал, была такой же сладкой и нежной, как и все время, когда мы были вместе. Мы начали с нежных поцелуев в гостиной, затем я взял ее на руки и отнес в нашу спальню. Я положил ее на кровать и медленно начал снимать одежду, целуя каждый открытый участок ее тела.

У Кеннеди была безупречная алебастровая кожа, доставшаяся ей от североевропейского наследия. Ее розовые соски стояли прямо. Я лизал и покусывал эти очаровательные сосочки, пока она извивалась и стонала. Я расстегнул пуговицу на ее джинсах и спустил молнию, а затем медленно снял джинсы и трусики с ее тела. Мои пальцы и язык двигались на юг. Господи, эта женщина почти буквально капала медом. Она вскрикнула и запустила пальцы в мои длинные локоны, сильно втягивая мое лицо в свою киску. Она обхватила мою голову своими тугими сливочными бедрами и сильно скакала по моему лицу, пока мне не пришлось сильно стукнуть ее по заднице, чтобы она отпустила меня, и я смог дышать. Так я довел ее до конца три раза, затем приподнялся и погрузил свой твердый член, в ее пышущую жаром киску. Мы глубоко целовались, занимаясь любовью, затем она вылизала мое лицо. Она кончила еще дважды, пока мы занимались любовью, во второй раз увлекая меня за собой.

Во второй раз в ту ночь, мы занимались любовью немного более физически. Мы вернулись к медленному и нежному сексу утром, перед тем как мне нужно было появиться в Альбионе. Мы оба сильно плакали, когда я уходил.

Кеннеди навещала меня каждые выходные в течение первого месяца, затем сократила до одного раза в две недели, в течение следующих двух месяцев. В следующем месяце, она навестила меня всего один раз, жалуясь, что 45 минут езды - это утомительно. Правда? Я ничего не сказал, зная, к чему это приведет. Между работой и поездками куда-то, чтобы посмотреть выступление моей бывшей группы, она была ужасно занята, а приезд в тюрьму всегда был таким тоскливым, сказала она мне. Мне было так чертовски жаль ее, что я сказал ей, чтобы она избавила себя от необходимости приходить ко мне, и она почувствовала такое облегчение, что больше не приходила.

Благодаря досрочному освобождению за хорошее поведение (спасибо, мама), я отсидел всего 18 месяцев из срока, которого не заслуживал. Я никому не сказал, что возвращаюсь домой. Решил, что удивлю Кеннеди, просто появившись однажды в квартире, и мы насладимся чертовски приятным возвращением домой. Так и случилось.

Я появился в субботу около трех часов дня и впустил себя в квартиру с помощью ключа, который у меня все еще был. Из стереосистемы звучала Metallica, так что я мог бы взорвать небольшую бомбу, и меня все равно не услышали бы. Я никого не нашел, пока не добрался до спальни, и тут нас всех ждал сюрприз. Джимми Ралстон - да, тот самый Джимми Ралстон - делал Кеннеди на кровати "догги", а моя стонущая бывшая подружка была огромной, как дом, и по меньшей мере, на седьмом месяце беременности!

— Блядь! — закричал я, вырывая пару из их задумчивости, если хотите, когда они оба остановились и повернулись ко мне с открытым ртом.

Я оглянулся на них, потом понял всю глупость ситуации и громко рассмеялся.

— Судя по тому, что я вижу, траха было много! — радостно крикнул я, прежде чем раствориться в слезах смеха.

Блудодействующий дуэт прекратил свое занятие и разделился, оба выглядели потрясенными.

— Бобби! Ты должен был позвонить. Я бы...

— Ха-ха-ха! Что бы ты сделала? Сама себя оттрахала? Я предупреждал тебя о нем, — сказал я.

— Может, тебе стоило прислушаться к собственному предупреждению, говнюк, — вклинился Джимми. — Как только я убрал тебя с дороги, она стала легкой добычей. Легко. Мы трахались практически до того, как ты приехал в Альбион!

— Что ж, похоже, моя потеря - твоя выгода, — весело сказал я.

— Ты выглядишь ужасно счастливым для неудачника, — сказал Джимми.

Я пожал плечами и подошел к шкафу, где оставил несколько вещей, когда меня отправили в Альбион. Потянувшись в шкаф, я нашел пару серых ковбойских сапог, затем залез в носок правого сапога и достал коробочку с кольцом. Глаза Кеннеди заслезились, когда она увидела обручальное кольцо с бриллиантом.

— О, Боже, — рассеянно прошептала она.

Я закрыл коробочку и сунул ее в карман. Сапоги я тоже забрал. Выйдя на улицу, я направился к своему "Мустангу", который я забрал с хранения накануне, и отправился в свое следующее приключение.

Я гордился собой за то, что смог дождаться, пока не скрылась из виду старая квартира, прежде чем начать плакать, как ребенок. Конечно пытался сделать вид, что меня это больше не волнует, но на самом деле, я был опустошен. Джимми подставил меня, но ему помогли это сделать. Она должна была дать ему доступ к машине. О да, они переспали, и она залетела? Для меня это ничего не изменило после того, как Джимми открыл свой большой рот.

Я получил отличную рекомендацию в Sweetwater, и через два месяца, у меня была работа в студии звукозаписи Paramount в Лос-Анджелесе. Мне нравилась моя работа, а музыкальная сцена Лос-Анджелеса была такой, о какой все всегда говорили. Через несколько месяцев после того, как я устроился, меня взяли в блюз-рок группу. Через полгода, мы уже играли по всему штату.

Хотя я ни в кого не был влюблен, моя социальная жизнь складывалась прекрасно. Благодаря моему природному обаянию и участию в группе, моя сексуальная жизнь была еще лучше. Бывали моменты, когда я боялся, что с моего члена сошел слой кожи. Практически в любое время в этом месте, внеклассный секс был в меню. Конечно, это могло объяснить, почему ЗППП и внебрачные связи процветали. Я взял за правило проверять наличие обручальных колец и всегда надевать презерватив во время секса, даже если моя партнерша говорила мне, что принимает противозачаточные средства.

Может быть, Бог решил, что он мне обязан, или я просто оказался в нужное время в нужном месте. Я был частью команды, работавшей над записью для перспективной рок-группы, у которой все шло своим чередом, но с финальной песней что-то не заладилось. Члены группы ходили туда-сюда, потому что чувствовали, что им действительно нужна еще одна песня.

Мы все были заняты, зарабатывая хорошую монету, пока группа обсуждала, что им делать, но потом мне пришла в голову идея. Имея так много свободного времени в Альбионе, я начал писать песни, чем раньше почти не занимался. Я заполнил почти всю тетрадь своими тюремными песнями и продолжал писать их после освобождения. На работе, я держал тетрадь при себе, чтобы писать в свободное время. У меня была песня, которая была нужна группе, если бы они уделили мне время, чтобы услышать ее.

К счастью, ведущий гитарист слышал мою группу, и мы ему понравились, поэтому он убедил своих товарищей по группе послушать меня. Я взял свою тетрадь, он передал мне свой Les Paul Classic, и я заиграл. Головы кивали.

— Я думаю, если мы немного ускорим темп и добавим больше текстуры в мост, это вам подойдет, — сказал я.

Мы, с пятью членами группы, перебросились несколькими идеями, они работали над ней около 30 минут, и, наконец, мы ее записали. Я получил свой первый авторский гонорар, хотя и не ожидал увидеть много долларов.

Я был прав, что не получу больших денег за эту песню, но в итоге, она стала синглом, который получил наибольшее количество прослушиваний в эфире. Было удивительно услышать песню, которую я написал, на радио.

— Итак, что еще у тебя есть в этой тетради, что мы можем использовать? — раздался голос на другом конце телефона, примерно, два месяца спустя.

Джон Валентайн, ведущий гитарист Chess Piece, и я имели много общего в музыкальном плане. Мы просмотрели мою тетрадь, и он выбрал полдюжины песен, которые, по его мнению, мы могли бы переработать для группы. К моему удивлению, он предложил мне и ему собраться вместе и написать еще полдюжины. Да, черт возьми, я согласился.

Нам понадобилось шесть месяцев, чтобы создать шесть песен "Франкенштейна" и переработать шесть моих песен для группы. Естественно, они записывались в Paramount, и помимо инженерной работы над созданием альбома, я помогал с бэк-вокалом и гитарной работой. Мы с Джоном даже разработали горячий гитарный дуэт, для одной из наших совместных работ.

Группа отправилась в небольшое турне, как раз когда диск вышел в эфир, и к моменту окончания турне, Chess Piece стали известны на Западном побережье. Быстро было организовано турне по остальной части страны. Тем временем, четыре песни с альбома получили хорошую популярность по всей стране.

Так я стал автором хитов, а диск стал платиновым и разошелся миллионным тиражом. Однако я не вчера родился и продолжал работать.

Мы с Джоном написали девять песен вместе и три сольные для следующего альбома Chess Piece, на котором я также выступил в качестве продюсера. Альбом снова стал платиновым, а одна из моих сольных песен, "Reach Higher", в течение двух недель была номером один. Ребята пригласили меня сопровождать их в общенациональном турне. Я согласился и получил огромное удовольствие. На нескольких концертах, я даже исполнял партии бэк-вокала и гитары. Даже не представлял себе, как это тяжело - гастролировать.

Я воспринял как комплимент то, что ребята стали называть меня "шестой шахматной фигурой".

Рекорд-лейбл группы устроил гигантскую вечеринку, когда диск стал платиновым. Как половина команды авторов песен альбома, я, конечно же, был приглашен.

Поверьте мне, кокаин - это обязательное условие каждой большой вечеринки в Лос-Анджелесе, и эта вечеринка ничем не отличалась от других. Обычно на вечеринках, которые я посещал, мне удавалось выяснить, где он находится, и я держался подальше от этих комнат. Ничего особенного. Однако в эту ночь, я проходил мимо одного из "кокаиновых мотелей", когда женщина, пошатываясь, вышла из комнаты прямо на меня, пролив мою текилу Don Julio на рубашку.

Я отпрыгнул назад, когда мы столкнулись, а затем посмотрел в пару знакомых ярко-голубых глаз на лице, выглядевшем намного старше, чем должно было быть.

— О... Бобби! — она замешкалась. — Мне так жаль. Я тебя не заметила.

— Ну, вот оно! Наконец-то я хоть за что-то получил от тебя извинения! — огрызнулся я.

Она в шоке посмотрела на меня. Она заикалась, но ничего не выходило из ее рта.

— Эй, извини, что я так и не послал подарок для ребенка. Как грубо с моей стороны, — продолжал я.

Несмотря на то, что она была под кайфом, она все равно выглядела пораженной моим комментарием. Я был в замешательстве.

— Я... отдала... ребенка на удочерение после ее рождения, — сказала Кеннеди. — Джимми не хотел ее. Сказал, что ему понравилось обрюхатить твою женщину, но он не хотел растить ребенка.

Я видел слезы в ее глазах. Когда-то, я бы заботливо обнял ее. Теперь я не мог убежать от нее достаточно быстро. Она была мне отвратительна. Я печально покачал головой и пошел искать бумажные полотенца, чтобы высушить рубашку.

Она фыркнула. Я не мог понять, было ли это из-за слез или из-за кокаина, который она только что нюхала.

Я не знал, была ли она все еще с Джимми. И не собирался спрашивать. Я не видел его, но предположил, что он был в комнате и принимал кокаин.

Поскольку мне очень нравилась продюсерская работа, я все еще работал неполный рабочий день в Paramount. Они были рады иметь в штате автора хитов и продюсера. Я по-прежнему писал сам и вместе с Джоном, и я продюсировал восемь групп.

Я продюсировал одну из этих групп, когда в студию вошел Джимми Ралстон. По контракту, он должен был играть на бас-гитаре. Он ухмыльнулся, увидев меня. Я посмотрел на него в ответ, а затем показал пальцем на менеджера группы. Он подошел к стеклу с моей стороны.

— Этот человек должен уйти, — сказал я менеджеру, указывая на Джимми.

— Нет, он должен остаться. Он знает музыку. Он репетирует уже несколько недель, — сказал менеджер.

— Отлично. Тогда я уйду, а Сэнди Леви займется вашим продюсированием. Надеюсь, поработать с вами как-нибудь в будущем, — сказал я, вставая со стула.

Лидер группы, певец Фриман Хэтч, вышел на парковку как раз в тот момент, когда я садился в свой новый Mustang Cobra.

— Эй, я не знаю, что происходит между тобой и Джимми Р., но мы просто не можем его отпустить. Мы заключили с ним контракт на это выступление, — сказал Фриман.

— Я возмещу вам расходы, — решительно сказал я. — Я не буду работать с этим человеком... никогда. Он скажет тебе, что это потому, что он украл мою девушку и обрюхатил ее, а я скажу тебе, что это из-за моего отпуска в тюрьме штата Индиана целую жизнь назад.

Мое прошлое не было секретом, особенно, мое тюремное заключение.

— Он бросил тебе десять центов? — спросил Фриман.

— После того, как он уговорил упомянутую девушку дать ему доступ к моей машине, — ответил я. — Я не употребляю ни коку, ни колу, ни порошок.

— Тогда ладно. Я понял. Он в прошлом, — сказал Фриман.

— Отлично, — сказал я.

Я догадался, что Фримен передал весть о Джимми, потому что, как мне сказали, его перспективы в Лос-Анджелесе внезапно испарились. Он работал официантом в неплохом ресторане и по-прежнему посещал вечеринки, но никто не нанимал его играть для них, и никто не брал его в свою группу.

Я не знал, где работает Кеннеди, да меня это и не интересовало. Когда я ее видел, она была под кайфом. Очевидно, она снова подсела на кокс, и, насколько я мог судить, это принесло свои плоды.

Несмотря на то, что они с Джимми все еще были вместе, они так и не поженились. Я также слышал истории о том, что она иногда гуляла от Джимми, особенно когда ей нужна была наркота, а денег не было. Хотя мне было насрать на него, было тяжело видеть, как милая маленькая девочка, с которой я вырос, превратилась в кокаиновую шлюху.

Моя жизнь в профессиональном плане складывалась отлично, и вместе с этим, у меня все было хорошо в финансовом плане. Настолько, что я решил построить дом с четырьмя спальнями и профессиональной студией звукозаписи, чтобы я мог записывать небольшие группы, не выходя из дома.

Chess Piece стали крупной группой, и пять лет спустя, могли похвастаться миллионными продажами альбомов. Я был автором или соавтором всех их хитов, включая три сингла номер один. Я также написал ряд хитов для нескольких других групп, чей стиль полностью отличался от стиля Chess Piece. Кроме того, я продюсировал несколько альбомов в год.

Было уже почти 9 часов вечера, когда я вышел из Paramount после долгой производственной сессии. В течение дня я перекусил в студии, но сейчас мне нужно было поесть... любой еды, даже если перед ней стояло слово "happy". Ладно, не все так плохо. Тем не менее, я остановился у ближайшего к студии "Макдональдса" и зашел внутрь, чтобы сделать заказ. Я смотрел на доску заказов, не обращая внимания на многое другое, пока не опустил глаза вниз, чтобы сделать заказ. Она смотрела на меня так, будто надеялась, что пол поглотит ее. Не могу сказать, что я ее винил. Ее униформа была плохо подогнана и, казалось, висела на ней. Она выглядела невероятно уставшей. Сказать, что она была бледной, было бы преуменьшением десятилетия.

— Чем я могу тебе помочь... Бобби? — спросила она.

Я знаю, что мой рот открылся на секунду, пока я не опомнился.

— Э-э-э... я возьму четверть фунта с сыром, большую картошку фри и большую диету, — сказал я, наблюдая за ней, но стараясь не глазеть.

— Как у тебя дела? — спросил я.

— Я работаю в "Макдональдсе". Вот так у меня дела, Бобби, — выплюнула она на меня.

— О, хорошо, — сказал я. — Передай от меня привет прекрасному принцу.

— Он бросил меня около года назад, — захныкала она.

Я пожал плечами, заплатил за еду, взял свою порцию и ушел.

Называйте меня болваном. Я сидел в своем любимом кресле La-Z-Boy и ел свою еду, когда меня охватило чувство вины за то, чему я был свидетелем несколько минут назад. Я знал, что она полностью ответственна за свое место в этом мире, но потом я начал вспоминать хорошие времена, которые мы провели вместе, особенно, когда были детьми. У меня появилось чувство, что я, по крайней мере, обязан помочь ее родителям, тем более что я вполне мог себе это позволить. Я знал, что заведение закрывается в 11, так что у меня было достаточно времени, чтобы вернуться туда вовремя.

Я взял новый "Мустанг", потому что знал, что она наверняка узнает старый. Через несколько минут после 11, она вышла из задней двери вместе с несколькими другими сотрудниками и направилась к побитому, старому Шевроле POS (имеется в виду, уцененка). Я незаметно последовал за ней домой. Она заехала в трейлерный парк. Да, я знаю, что владельцы этих парков предпочитают термин "парк мобильных домов", но поверьте мне, это действительно был парк трейлеров. Ее дом стоял сзади и был чуть больше, чем трейлер.

Я сидел в машине около пяти минут, размышляя, стоит ли мне это делать. Часть меня ненавидела ее, а часть, возможно, все еще немного любила. Я постучал в дверь. Она выглядела испуганной, когда открыла дверь, потом шокированной, потом рассерженной. На носу у нее было немного следов кокаина.

— Вау. Ты пришел сюда только для того, чтобы ткнуть мне в лицо мою дерьмовую жизнь? Какой замечательный парень! — шипела она.

Честно говоря, я не знал, какую реакцию вызовет мой визит, но не могу сказать, что был удивлен ее гневом.

— Как насчет того, чтобы заткнуться на хрен и для разнообразия просто послушать? — сердито прошипел я ей.

Она действительно выглядела виноватой и опустила глаза, прежде чем пробормотать:

— Ладно, что?

Следующие 10 минут я потратил на изложение плана, который разработал за последний час. Он начинался с того, что Кеннеди проведет целый месяц в реабилитационной программе в высококлассном, очень частном учреждении, оплаченном мной. После этого, она должна была прийти ко мне на работу в качестве ассистента. Она могла жить со мной в моем доме, в комнате для гостей, пока не почувствует, что может позволить себе собственное жилье. Единственным условием было то, что она должна была оставаться чистой, в моем доме и за его пределами. Если я почувствую, что она не соблюдает чистоту, ее вышвырнут в мгновение ока.

— Значит, ты хочешь быть моим отцом и моим тюремщиком? — усмехнулась она.

— Я знаю, что твой мозг начинает уходить в отпуск, но послушай: я не хочу быть твоим отцом, но раз его здесь нет, а ты не можешь этого сделать, то, наверное, мне придется о тебе позаботиться. Что касается того, чтобы быть твоим тюремщиком... этого не случится. Это будет на твоей совести. Если ты исправишься, то будешь держать себя в руках. Если ты решишь этого не делать, это будет на твоей совести. Но так я смогу жить с самим собой, смотреть в глаза твоим родителям, зная, что я попробовал.

— Если ты хочешь продолжать жить как кокаиновая шлюха, то это на твоей совести.

Она удивила меня, начав плакать. Я неохотно обнял ее, отчего она заплакала еще сильнее. На ней все еще была форма из "Макдоналдса", и, обнимая ее, мне пришлось бороться с тошнотворным запахом ресторана. Я также заметил, что ее волосы были сальными, и, обнимая ее, я начал понимать, что не вся вонь, исходящая от нее, может быть связана с ее работой.

Она, наконец, перестала плакать и, в конце концов, взяла себя в руки, хотя я знал, что она под кайфом. Несколько минут она сидела молча, потом начала кивать головой, сначала медленно, потом все более определенно.

— Ты бы сделал это для меня... после всего? После того, как я помогла ему подставить...

— Да. Я понял это. Именно тогда я понял, что ты ушла от меня. Только один вопрос. Ты уже трахалась с ним до того, как подставила меня?

— Да, — пробормотала она.

— Гребаные басисты! — рыкнул я.

Через два дня, Кеннеди начала реабилитацию. Я навещал ее раз в неделю, как позволяли правила. Первые два раза она выглядела как дерьмо, но в последние два раза, когда я приходил, свет в ее глазах снова зажегся. Мы также начали строить планы по ее переезду ко мне.

Она легла в реабилитационный центр и вернулась оттуда с одним маленьким чемоданом. Этого было недостаточно, поэтому первое, что мы сделали после того, как я забрал ее в день освобождения - отправились в магазин одежды. Я сказал ей купить полный гардероб. Сначала она колебалась, поэтому я решил немного расслабить ее, делая "ох и ах", когда она выходила из примерочной с каждым новым нарядом. На самом деле, она набрала пару столь необходимых килограммов и напоминала мне Кеннеди, с которой я встречался "сто лет назад".

Хотя я не стану утверждать, что понимаю женский мозг, я знаю достаточно, чтобы понять важность обуви. У большинства парней есть пара черных туфель, пара коричневых и пара кроссовок. В магазине был обувной магазин в задней секции, поэтому, как только она выбрала одежду, я взял ее за руку и повел обратно. Она была как ребенок на Рождество. Мне очень понравилось расходовать мою карту Mastercard, и она выглядела немного виноватой, когда я подписывал чек.

— Я могу вернуть тебе немного..., — начала она, пока я не прервал ее, не без злобы.

— Все в порядке, Кен. У меня все хорошо, — мягко сказал я. — Если бы мне нужно было навесить на себя ярлык, я бы сказал, что меня можно назвать... богатым.

Она выглядела удивленной. Я пожал плечами. Я действительно не думал об этом раньше. Жил я хорошо, но не тратил слишком много. Хорошо проводил отпуск. Мой дом был хорошим, но, конечно, не мегадворец... и даже не дворец, если уж на то пошло.

Думаю, единственной уступкой моим доходам был тот факт, что у меня в подвале был действительно крутой, большой железнодорожный состав Lionel (разработчик и импортер игрушечных поездов и моделей железных дорог), профессионально подключенный.

Кеннеди делала все - от беготни по делам до сервировки столов с едой, когда я занимался продюсированием на своей домашней студии или в Paramount. Я начал обучать ее некоторым техническим задачам по мере того, как мы продвигались вперед. Я знал, что она умна и все поймет, но я был действительно впечатлен ее трудовой этикой. Она заставляла меня гордиться ею каждый день.

Дома мы жили комфортно, после первых двух недель неловкости. Мы делили обязанности по приготовлению пищи, и она была удивлена тем, насколько лучше я с годами стал готовить. Иногда, мы даже готовили вместе, особенно если к нам приходили друзья.

Вечеринки - это факт жизни в моем мире, но я знал, что они будут проблемой для Кеннеди, особенно, поначалу. Она осталась дома на первых двух вечеринках, которые я посетил, а затем прижалась ко мне, как щенок, на первых двух, которые она посетила вместе со мной. На обеих вечеринках, она выглядела несчастной.

— Что происходит, Кеннеди? Просто расслабься и получай удовольствие. Я знаю, что ты любишь вечеринки, — сказал я.

— Я... я уже не знаю, как веселиться без кокса, прошло столько времени, — призналась она. — Я не хочу тебя подводить, Бобби.

— Я не хочу, чтобы ты подвела себя, Кен. Ты была там, делала это, с кокаином. Ты прошла через это, и если кто-то будет давить на тебя, то он тебе НЕ друг. Если кто-то будет давить на тебя, найди меня. Я твой друг.

Было невероятно неловко, когда я впервые пошел на свидание. Мы с Кеннеди говорили об этом раньше, но я уверен, что она чувствовала себя так же неловко, как и я, когда я сказал ей, что буду дома позже, и ушел на свой вечер.

Это был один из немногих случаев, когда я не провел ночь со своей спутницей, которая с пониманием отнеслась к ситуации. Мы хорошо поужинали и после этого занялись сексом, но я убрался после того, как мы закончили, и поехал домой около 11:30. Я был удивлен, обнаружив Кеннеди сидящей в гостиной и читающей, когда я вошел в дверь.

— Привет, Кен. Хорошая книга? — сказал я, стараясь вести себя непринужденно.

Она покраснела, прослезилась и выбежала из комнаты. Очевидно, она тоже пыталась вести себя непринужденно.

За первые шесть месяцев жизни со мной, Кеннеди сходила только на три свидания, и на всех трех, она возвращалась домой раньше времени. Я знал по опыту, что она была очень чувственной женщиной, поэтому я задавался вопросом и беспокоился, что же это за история. Однако я боялся спросить, потому что все шло так хорошо для нас обоих.

Месяц спустя я лежал в постели и только начал засыпать, как услышал, что дверь моей комнаты открылась. Я никогда не запирал дверь, когда в доме были только Кеннеди и я. Только я поднял голову с подушки, гадая, что случилось в доме, как она тихонько проскользнула в постель, рядом с моим обнаженным телом. Когда она плотно прижалась ко мне, я понял, что она тоже обнажена. Она перекинула руку и ногу через мое тело. Эй, я же человек. В считанные секунды я стал твердым... как камень. Она протянула руку вниз и взяла мой жезл в руку, хихикая при этом. Я лежал молча около пяти секунд, затем убрал ее руку, наблюдая, как ее улыбка превращается в хмурый взгляд.

— Мне жаль, Кен. Я не могу этого сделать. Физически я хочу, но эмоционально - не могу. Слишком много воды под мостом, — грустно сказал я.

Я услышал, как она смахнула слезу. В тот момент я не гордился собой, но я дважды обжегся на этой женщине. Третьего раза не будет, как бы сильно я ни желал ее все еще горячее тело.

— Мне жаль, Бобби. Это полностью на моей совести, — сказала она. — Я разрушила нас... дважды. Но я надеялась, что...

— Я знаю, детка.

Интересно, что она не встала с кровати. Она снова поднесла руку к моей груди, погладила мой левый сосок, а затем улеглась. Несколько минут мы оба лежали молча, пока я не услышал ее ровное дыхание и не понял, что она уснула. Через пару минут я тоже заснул, и действительно спал как младенец. Когда я проснулся на следующее утро, она лежала рядом со мной. Я пролежал так несколько минут, а потом почувствовал, как она зашевелилась, просыпаясь. Она тихо повернулась ко мне лицом, и мы лежали, глядя друг другу в глаза, около минуты.

— Спасибо, Бобби, — прошептала она.

— Не за что, детка, — прошептал я в ответ.

Кеннеди пришла в мою постель и на следующую ночь, и на следующую, и на все остальные. Мы спали обнаженными каждую ночь, но она больше не делала никаких шагов ко мне, а я не делал шагов к ней. Ни один из нас, больше не ходил на свидания. Не знаю, как она, но я активно использовал свою правую руку, когда ее не было рядом.

У меня все еще оставался один вопрос, и однажды вечером, сразу после того, как мы легли спать, я, наконец, задал его.

— Почему, Кеннеди? — прошептал я, не считая нужным уточнять.

Я и не уточнял.

Лежа в темноте, я чувствовал, как она напряглась. Потом услышал, как она прочистила горло.

— Ты всегда был таким безопасным, таким надежным, хорошим парнем, Бобби. Я всегда думала, что смогу вернуться к тебе, и через некоторое время, ты позволил мне это в первый раз, — прошептала она тоненьким, тоненьким голоском. — Во второй раз я влюбилась в Джимми, хотя я думаю, что больше влюбилась в кокаин. Ты всегда срывался на меня за употребление, но он не только не срывался, но и употреблял вместе со мной. И он сказал мне, что, когда тебя не будет, я смогу употреблять, когда захочу.

— Сейчас это звучит очень глупо. Я знаю.

За исключением того, что мы жили как монахи, жизнь была хорошей в течение следующих двух лет, до одной недели, когда у меня было две длинные производственные сессии, в течение четырех дней. Мы с Кеннеди работали в течение недели, и хотя я уставал, я мог сказать, что она была измотана. Я также заметил, что она выглядела немного исхудавшей, когда вечером ложилась в постель. Я решил быть более внимательным.

Через две недели я заметил, что у Кеннеди появились проблемы с желудком.

— Ничего страшного, милый. Просто небольшое несварение, — сказала она, когда я спросил.

Мне, практически, пришлось тащить ее к врачу на следующей неделе, когда небольшое несварение не проходило. После того, как врач немного пощупал ее живот, он назначил рентген. Рентген привел к тому, что должно было стать простой биопсией маленькой шишки в желудке. В результате, было обнаружено множество кист, которые были признаны злокачественными.

Онколог дал Кеннеди не более года, даже с учетом тяжелой химиотерапии и облучения, поэтому после долгого обсуждения, она решила отказаться от обоих методов лечения. Она решила, что это вопрос качества жизни. Я неохотно согласился.

В ту ночь, когда она забралась в постель, она прижалась ко мне и начала рыдать. Я обнимал ее так крепко, как только мог, не раздавив ее. Когда она, наконец, перестала плакать, она посмотрела на меня, и в ее голубых глазах было только... любовь. Я прильнул к ней и прижал ее губы к своим. Она ответила так, словно я был последним мужчиной на земле, с таким голодом, какого я никогда не испытывал ни от одной женщины. Но, с другой стороны, я никогда раньше не был с женщиной, над которой висел смертный приговор.

Мы продолжали целоваться несколько минут, прежде чем я провел левой рукой по ее телу. Ее стон сказал мне все, что я хотел знать. Я потянулся вниз и погладил ее влажную киску. Ее тело начало дрожать, затем дергаться, прежде чем она вскрикнула от очень мокрого оргазма.

Я скользнул вниз по ее телу к груди и лизнул ее твердые соски, как голодный человек лижет рожок мороженого. Осторожно потянул зубами за ее левый сосок, затем скользнул дальше вниз, пока не нашел языком ее капающую щель. Она вскрикнула, когда я сильно лизнул ее клитор, а затем ее охватил полный спазм, когда я лизнул ее в обратном направлении, сильно проводя по ее узлу нижней стороной языка. Переместив свой рот вниз к ее отверстию, я облизал ее со всех сторон, вызвав еще одну сильную кульминацию. Я почувствовал, как ее руки запутались в моих волосах, когда она потянула меня вверх.

Ее мокрая киска была похожа на духовку, когда я одним движением, вошел в нее до упора. Прошло более 10 лет с тех пор, как я был внутри этой женщины, но каким-то образом, мы все еще двигались вместе, полностью синхронно. Это было медленно и сладко, и я убедился, что она получила еще один оргазм, прежде чем я наполнил ее своим семенем. Она заплакала, когда я размяк и вышел из нее.

— Боже, я все испортила. Спасибо, Бобби, это было чудесно, — прошептала она.

Кеннеди знала, что то, чем мы наслаждались, было одноразовым, хотя мы продолжали спать вместе в моей постели до тех пор, пока она не попала в больницу на последние дни жизни. Без химиотерапии и облучения, год ее жизни сократился до чуть более пяти месяцев.

Родители Кеннеди приехали к нам вскоре после того, как ей поставили диагноз, чтобы мы все могли насладиться последней хорошей неделей перед тем, как она станет слишком слабой. Они вернулись, как только она попала в больницу, как и мои родители. Несколько человек из нас, постоянно находились с ней в ту последнюю неделю.

Я спал в кресле рядом с ее кроватью, держась правой рукой за ее левую руку, когда почувствовал, как она слабо сжала мою руку. Открыв глаза, я увидел, что ее когда-то ярко-голубые глаза, а теперь вымытые голубые, смотрят на меня. Наклонившись, я нежно поцеловал ее в губы. Она подарила мне усталую улыбку и ушла. Я беззвучно плакал, когда медсестра, предупрежденная телеметрией на сестринском посту, вошла, чтобы еще раз удостовериться в ее смерти. Ей был 41 год.

Боже, как тяжело было возвращаться домой в пустой дом после того, как Кеннеди жила со мной последние несколько лет. Хотя я уже давно не любил ее, я любил ее как близкого друга, даже как доверенное лицо. Я стал полагаться на нее не только в личной жизни, но и в бизнесе. Она, так сказать, стала Робином для моего Бэтмена.

Ее родители не могли отблагодарить меня за то, что я привел ее в порядок и заботился о ней последние несколько лет. Я сказал им правду: мне было приятно, что она снова появилась в моей жизни. Они взяли с меня обещание поддерживать с ними связь.

******

Как всегда, музыка была моим спасением. У меня была моя режиссерская и продюсерская работа, и я все еще продолжал писать, когда у меня появлялось настроение, что в последнее время случалось гораздо реже. Затем, зародыш песни застрял в моем мозгу и не отпускал. В итоге, она оказалась абстрактно посвящена Кеннеди.

Слова давались легко. Я боролся с музыкой: темп, чувства. Я писал, в основном, рок-н-ролл, иногда немного поп-музыки. Продюсировал музыку всех жанров, хотя были и такие, от которых я не был в восторге. Кантри и вестерн был одним из таких жанров. И все же, чем больше я работал с песней, тем больше понимал, что она должна быть кантри, хотя я ничего не писал о том, что моя собака умирает, или что мой пикап украли, или наоборот. Я переделывал ее дважды, прежде чем нашел ее.

Я был достаточно велик в индустрии, чтобы попросить кого угодно спеть ее для меня, и он, вероятно, сделал бы это, но я неделю ходил как в тумане, размышляя, кто же это. Потом я услышал его, поющего джингл для одного лос-анджелесского ресторана быстрого питания. Мне потребовалось два дня, чтобы найти имя, связанное с этим голосом: Алекс Логан, относительный новичок на музыкальной сцене Западного побережья.

Алексу потребовалось 45 минут, чтобы приехать ко мне в студию, когда я позвонил ему. Он подумал, что это какая-то шутка, когда мое имя высветилось на его определителе номера. Когда я убедил его, что это не шутка, он вышел за дверь и, как он мне потом рассказывал, оказался в машине практически до того, как на его телефоне появилось сообщение об окончании звонка.

Я придумал для него концепцию песни и даже объяснил всю предысторию. Мы проработали ее вместе несколько часов, прежде чем я почувствовал, что он все правильно понял. Его голос был богатым и насыщенным, но в то же время с гравийной хрипотцой, придающей ему сырой, землистый оттенок. Я аккомпанировал ему только на гитаре, решив, что других голосов на записи не будет.

Я прослушал запись четыре или пять раз. Чувствовал, что Алекс внимательно наблюдает за мной, пытаясь понять, что я слушаю. Много лет назад, я сам учился играть на ударных, и иногда мне требовалось услышать вслух барабанную партию, которую я слышал в голове. Я наложил на барабан негромкую партию, и через несколько часов у меня получилось.

Выпустив песню "Kathleen" в качестве сингла, я разослал ее только нескольким кантри-станциям. Зная, кто я такой, станции начали давать песню в эфир. Мне позвонили из одной крупной компании, которая хотела выпустить песню по всей стране и распространить ее. Я согласился, и уже через месяц, у Алекса Логана был хит номер один и контракт на запись. Он бы с радостью помыл мою машину, выгулял мою собаку или сделал бы практически любую работу, о которой бы я его попросил.

Я позвонил Джону Валентайну из Chess Piece и сказал ему, что нам с ним нужно быстро придумать еще 11 песен в стиле кантри, для первого альбома Алекса. Как только я убедил его, что он может писать кантри, он согласился.

Песня "Kathleen" и вторая песня с альбома стали платиновыми, как и сам альбом. Алекс собирался стать главной звездой кантри на долгие годы, если бы он не облажался.

В регулярных звонках моего агента Рона Шапиро не было ничего необычного, поэтому я не придал значения звонку ответив на него, когда несколько месяцев спустя, занимался постпродакшеном последнего альбома Chess Piece в Paramount.

— Ты сейчас сидишь, Бобби? — спросил он.

Ладно, это не самый лучший способ начать разговор. Я сел.

— Сейчас сижу, — ответил я.

— Ты никогда не говорил мне, что у тебя есть дети, Бобби. Какого хрена?

Мой мозг заработал на полную мощность. Когда, черт возьми, у меня появились дети? О чем он, блядь, говорил?

— О чем ты говоришь, Рон? У меня нет никаких детей. Когда ты начал зажигать посреди дня? — ответил я.

Рон молчал около 10 секунд, потом вроде как кашлянул и прочистил горло. Тогда я понял, что он серьезно.

— Бобби, у меня в руках документ Ancestry.com, в котором говорится, что ты являешься ДНК-отцом... Челси Мари Карпентер, Чикаго, штат Иллинойс, родилась 20 лет назад...

В этот момент я отключился, пытаясь вспомнить, что, блядь, происходило в моей жизни 20 лет назад. Ах, да, я вычеркнул Кеннеди из своей жизни после того, как она изменила мне с Майком Роджерсом.

Я никогда не следил за жизнью Кеннеди после того, как мы расстались. Была ли она беременна в то время, я понятия не имел. Если бы она была беременна, это был бы мой ребенок, Майка или кого-то другого? Кеннеди никогда не говорила мне о том, что у нее есть ребенок, хотя я знал, что у нее был один ребенок от Джимми, которого она отдала на удочерение. Могла ли она сделать это дважды? Если да, и я был отцом, разве я не должен был подписать какой-то отказ? Много вопросов без ответов, особенно, когда Кеннеди лежит в могиле.

Я сделал тест ДНК на Ancestry и несколько лет вел на сайте семейное древо. Но, вероятно, я не заходил на сайт уже несколько лет.

Хорошо, у меня было время и деньги, чтобы проверить это. Я решил позвонить этой девушке и узнать, смогу ли я получить дополнительную информацию.

Челси Карпентер удивилась, когда ответила на мой звонок. Я предполагал, что звоню на стационарный телефон, и у нее не было определителя номера.

— Вы действительно тот самый Бобби Винклер? — неуверенно спросила она после того, как я правильно назвал себя по телефону.

— Думаю, да, — ответил я.

Мы обменялись основной информацией и любезностями, прежде чем я перешел к сути дела.

— Прости, Челси, если покажется, что я неохотно принимаю тебя в свою жизнь с распростертыми объятиями, но я ничего не знал о твоем существовании до вчерашнего дня...

— Как вы могли не знать обо мне, — перебила она. — Разве вы не отказались от своих прав, чтобы меня можно было удочерить?

— Нет, я ничего не подписывал, — ответил я. — Честно. Твоя биологическая мать никогда не говорила мне, что беременна.

— Но разве вам не пришлось бы что-то подписывать?

— Я тоже так думал, — сказал я. — А как насчет твоих приемных родителей? Они знают, кто были твои родители?

— Мама не говорила мне, что меня удочерили, пока мне не исполнилось 18 лет, — объяснила она. — Она сказала, что моими биологическими родителями были Кеннеди Стивенс и некто Майк Роджерс. Потом из Ancestry пришло сообщение, что мой отец - кто-то другой, некто Бобби Уинклер. У них в базе данных вообще не было "дорогой мамочки". Так что теперь я не знаю, чему верить, но я знаю, что Ancestry - настоящая, законная компания.

Я назначил встречу в офисе адвоката в Чикаго с Челси и ее приемной матерью, Донной Карпентер. Ее приемный отец, Сай, умер несколько лет назад, объяснила она.

Встреча, состоявшаяся два дня спустя, стала для меня открытием. Приемная мать Челси не только утверждала, но и имела документы, подтверждающие, что ее биологическими родителями были Кеннеди и Майк. У нее были бланки документов на удочерение Челси, с подписями обоих предполагаемых родителей. Она утверждала, что впервые услышала обо мне, когда Челси сделала тест ДНК.

Бланки, в которых Челси отдавалась на удочерение, были подписаны Кеннеди и Майком. В то время, не проводились тесты ДНК для подтверждения родства.

Приемная мать Челси, по внешности могла бы дать фору Кеннеди. На вид она была, примерно, моего возраста, с сиськами приличного размера и красивой попкой.

Челси, ее приемная мать и я проговорили около двух часов, просто знакомясь друг с другом. Челси была второкурсницей Иллинойского университета. Ее мать работала в аптеке.

Как типичный ребенок, Челси была невероятно впечатлена тем, кем я был, или кем меня называли все остальные. Она задавала мне всевозможные вопросы, как это сделала бы любая 20-летняя девушка. Я пригласил ее и ее мать к себе домой, на предстоящие через несколько недель весенние каникулы. Сказал, что пришлю им билеты.

Она посмотрела на мать щенячьими глазами, но ничего не сказала. Наконец, Донна сдалась.

— Ладно, весенние каникулы будут, — объявила она.

Я уже собирался встать и уйти, когда наконец прозвучал вопрос, которого я боялся больше всего.

— Итак, из того, что мы можем выяснить, Кеннеди была немного... игрок? — спросила Донна.

Я оглядел комнату, тяжело сглотнул и принялся рассказывать о Кеннеди и обо мне, вплоть до ее смерти.

— Она... ее больше нет? — прохрипела Челси. — Черт, это значит, что я никогда не встречусь с ней.

— У тебя также где-то есть сводная сестра. Она сделала точно такую же вещь несколько лет спустя, с другим парнем, — сказал я. — Я узнал об этом.

— Боже. Я не уверена, что "игрок" подходит к ее описанию, — сказала Донна. — В конечном счете, может быть, и лучше, что она ушла.

Девушка выглядела неуверенной. Я кивнул ей.

— Мне жаль, что все так получилось, малыш. Я бы с удовольствием завел детей, — сказал я. — Но я думаю, что твои родители отлично справились. Все, на что я могу надеяться в данный момент, это на то, что мы сможем стать настоящими друзьями. Родители - это гораздо больше, чем просто доноры спермы и яйцеклеток.

Челси кивнула мне, с крупными слезами на глазах. Подойдя к ней, я протянул руки. Она подошла ко мне и крепко обняла меня. Я бросил быстрый взгляд на Донну, у которой было нечитаемое выражение на ее красивом лице. Я подумал, что она пытается оценить мою реакцию на ее дочь.

*****

Первые несколько дней, мы втроем занимались туристическими делами в Лос-Анджелесе и ели во всех модных ресторанах. Мне пришлось использовать свой статус, чтобы получать столик в кратчайшие сроки, но я не чувствовал себя слишком плохо из-за этого, учитывая, что я редко использовал этот гамбит. Возможно, я был самой неизвестной знаменитостью в штате, и мне это очень нравилось.

Был прекрасный поздний весенний вечер, когда мы вернулись после отличного ужина, и я взял бутылку красного вина, три бокала и одну из своих акустических гитар и пошел к костровой яме, в конце моего патио на заднем дворе. Я исполнил музыку, а не слова, нескольких своих хитов, пока мы сидели вокруг костра и болтали. Сначала женщины не хотели со мной разговаривать, думая, что я собираюсь петь, но пока я сидел там, играл и разговаривал, они разобрались в ситуации, и мы начали по-настоящему узнавать друг друга.

— Последние несколько лет, после того как я привел в порядок твою био-маму, мы приходили сюда и делали то же самое. Иногда она пела, иногда мы оба пели. Иногда мы просто потягивали вино, а я играл. Возможно, в последние несколько лет, это было ее любимое место в мире.

Я поднял глаза и заметил, что у обеих женщин на глазах были слезы. Пришло время разрядить обстановку, и я сыграл довольно сносные кавер-версии песен The Eagles "Hotel California" и "Take It Easy". Затем они спросили, принимаю ли я заявки, и мы стали переговариваться, пытаясь придумать песню, которая бы им понравилась и которую я умел бы сыграть. Мы остановились на "Sarah Smile" Холла и Оутса, и обе женщины начали подпевать, пока я играл. Челси бросила через минуту, и Донна храбро закончила соло.

— Вау, мам, это было здорово! — восторгалась Челси, наклоняясь и целуя Донну в щеку.

Я мог видеть в Челси часть Кеннеди. От себя я ничего не нашел, что, наверное, было к лучшему. Я также мог видеть много Донны, хотя биологически они не были родственниками. Это было воспитание, а не природа. У них было много общих манер, одинаковый смех, одинаковый наклон головы. Можно сказать, что они были близки как мать и дочь. Я представлял, что они были дружной семьей, когда отец Челси - ее приемный отец - был еще жив.

Благодаря Кеннеди, я был аутсайдером и всегда им буду. Мне было интересно, действительно ли она считала Майка отцом ребенка, или это был просто легкий способ отказаться от своего ребенка. Затем я снова вспомнил, что она фактически отдала двух детей, и, примерно, в миллионный раз задался вопросом, знал ли я вообще, кем была Кеннеди до того, как привел ее в порядок.

Мы пели, разговаривали и смеялись еще немного, пока допивали бутылку вина.

Ранее я показал им свою студию и продемонстрировал, что я делаю, но на следующий день я отвез их в Paramount и устроил им полную экскурсию, представив их всем как пару друзей из Чикаго. Джон из Chess Piece заглянул ко мне, просто на случай, если я буду работать, чтобы мы могли поговорить с глазу на глаз о том, что группа хочет сделать для своей следующей постановки. Он очень любезно позировал для фотографий с двумя женщинами и подарил Челси футболку с автографом. Я сделал фотографии на телефон Челси, затем Джон выхватил телефон у меня из рук и настоял на том, чтобы я сфотографировался с этой парой.

— Красивая женщина на каждой руке, точно не повредит твоему имиджу, Начальник, — засмеялся он, называя меня по прозвищу, которое члены группы повесили на меня несколько лет назад, во время записи альбома.

Челси выглядела смущенной этим прозвищем, и Джон решил, что ему следует объяснить.

— Когда он находится по ту сторону стекла, он думает, что он мировой диктатор, — сказал Джон. — А учитывая, как хорошо продаются наши альбомы... что ж, думаю, он прав.

В студии было несколько фотографий группы, а также фотографии многих других групп, с некоторыми из которых я работал и хорошо знал.

— Вы знаете всех этих парней... мистер Уинклер? — сказала Челси, сомневаясь, как именно ей следует меня называть.

Я перестал двигаться и посмотрел на нее. Если подумать, это был первый раз, когда она вообще ко мне обратилась. Должно быть, я выглядел озадаченным, потому что она быстро попыталась загладить все мои обиды.

— Я не совсем уверена, как мне вас называть, — сказала она, когда они с Донной обменялись озадаченными взглядами.

Мы на несколько долгих секунд, смотрели друг на друга.

— Как насчет Бобби? Это звучит гораздо дружелюбнее, чем мистер Уинклер, не так ли? — спросил я.

Обе женщины выдохнули. Я знал, что они обе боялись, что я попрошу ее называть меня папой, чего, как я знал, она не могла сделать. Ее отец был мертв. Мне это было хорошо известно. Очевидно, он был очень хорошим отцом. Я бы с радостью согласился когда-нибудь стать другом, возможно, хорошим другом.

— Я... могу это сделать! — радостно щебетала она.

— И чтобы ответить на твой первый вопрос, да, я знаю большинство из них, некоторых из них довольно хорошо. Для нескольких из них я писал песни, для нескольких продюсировал.

Лицо Челси засветилось. Я усмехнулся. Донна только покачала головой.

После того, как женщины вернулись в Чикаго, жизнь снова превратилась в сплошную работу. Я понял, что всего за неделю, я начал думать о них как о "моих девочках".

Я начал искать причины, чтобы посетить Шампейн. В течение двух месяцев я приезжал дважды, и мы с Челси провели вместе два замечательных уикенда. Она представила меня своим друзьям, как друга семьи. Я мог это принять.

Хотя я наслаждался знакомством с Челси, я был удивлен, когда обнаружил, что мне не хватает ее матери, Донны. Помимо того, что она была симпатичной женщиной, в ней было что-то такое, что я находил... уютным? Сексуальной, верно? Нет, совсем нет. Я был без понятия.

Я придумал себе причину быть в Чикаго и позвонил Донне, чтобы назначить свидание. Знакомый фотограф порекомендовал ресторан Plato's Place, и он не разочаровал. Затем мы пошли в танцевальный клуб, где играли классический рок, и отлично провели время.

На следующий день мы с Донной посетили художественную выставку, но она настояла на том, чтобы вместо похода в ресторан, приготовить мне домашний ужин. Когда я появился у нее дома, она была одета в обтягивающий красный свитер поверх облегающих джинсов, что создало мне совсем не комфортные условия.

Она дала мне бокал вина, и я сидел и разговаривал с ней, пока она заканчивала готовить куриный парм. Черт, эти джинсы были тесные, и она скользила по кухне, словно в прошлой жизни была танцовщицей. В какой-то момент она поймала меня на том, что я рассматриваю ее задницу... черт, у меня слюнки потекли.

Еда была просто великолепна. Задница, за которую можно умереть, и она также умела готовить!

После ужина мы перешли в гостиную и разговаривали так, словно были самыми старыми друзьями. Когда разговоры прекратились, мы занялись любовью, как самые старые любовники. Она была активной и громкой, не боялась выражать себя, и это подстегивало меня к большим достижениям. Я пять раз возбуждал ее пальцами и ртом, потом еще дважды заставлял ее кричать, когда она скакала на мне по-ковбойски. Я получил возможность поиграть с очень упругой парой сисек, пока она скакала.

— Спасибо, Бобби. Это первый раз, когда я... делала это с тех пор, как умер мой муж. Возможно, я немного сошла с ума. Прости, если я тебя обидела, — сказала она, когда мы обнимались после этого.

— О, пожалуйста, не думай об этом, — сказал я, с широкой улыбкой на лице.

Я начал чередовать Шампейн и Чикаго, каждые вторые выходные. Обе эти связи развивались.

— Итак, ты и мама, да? Разве это не Карма? — спросила Челси.

— Как ты думаешь, она даст мне настоящий шанс? — спросил я.

— Я действительно не могу говорить за нее. Они с папой были в браке 23 года. Они все время любили друг друга. Она была опустошена, когда его убили. С тех пор, ты - первый мужчина, с которым она встречается, — сказала Челси.

Я не спешил с Донной. Я понимал, что у нее бывают тихие времена, и давал ей свободу. Мы занимались любовью, во время большинства визитов. Похоже, ей нравилось, что все происходит медленно и нежно, иногда она проявляла более авантюрную сторону.

— Прости, если я не была более... демонстративной, или дикой... или как там еще, — прошептала она мне в постели однажды ночью после того, как мы занимались любовью. — Я знаю, что вы, музыканты, живете более дикой жизнью, чем я. Я просто домохозяйка, живущая тихой жизнью.

— Детка, все думают, что все музыканты - гедонисты, наркоманы или эгоцентричные, самовлюбленные ублюдки. Это правда только в 90 процентах случаев. — Я усмехнулся. — Остальные из нас - обычные люди.

Она улыбнулась мне и легонько ударила меня по руке.

— Ты знаешь, что я имею в виду, дрочила. Ты живешь в мире богатых и знаменитых. Черт, да ты и есть богатый и знаменитый. Я тебе надоем через пару месяцев, и ты вернешься к траханью старлеток.

— Вау, если бы я не был таким гедонистическим дрочилой, я бы сейчас оскорбился, — сказал я.

Она криво усмехнулась. Я увидел беспокойство в ее глазах и понял, что она не шутит.

Сев в кровати, я положил подушку за спиной на изголовье. Я похлопал себя по бедру, и она поняла намек, положила свою подушку рядом с моей и села рядом со мной, обняв меня за плечи.

— В интересах полной честности, да, в свое время я "трахнул несколько старлеток", — сказал я. — Я также трахал нескольких звезд и довольно много певиц. Однако теперь, когда я закончил хвастаться, я также скажу тебе, что я был влюблен только в одну женщину, и эта женщина кинула меня... дважды. Но это уже древняя история.

— Еще из древней истории: я провел 18 месяцев в тюрьме в Индиане после того, как меня несправедливо подставили, а когда я учился в пятом классе в Омахе, меня отправили в кабинет директора за то, что я дернул девочку за волосы.

Она подняла брови, когда я упомянул о своем тюремном сроке. Я знал, что нам когда-нибудь в будущем придется вернуться к этому вопросу. Однако прямо сейчас, я убрал свою руку с ее талии и потянулся дальше, пока не коснулся ее правой груди. Ночь еще только начиналась.

Челси приняла мое предложение остаться со мной на лето, между младшим и старшим курсами колледжа. Я позволил ей стажироваться со мной, в качестве моей правой руки, обучая ее работе, которую Кеннеди делала за меня, пока не заболела. Мы проводили вместе почти каждый день и действительно становились похожими друг на друга.

Затем я привез Донну на ее двухнедельный отпуск, и мы втроем прекрасно провели время вместе. Поскольку я не хотел переходить границы, то поселил Донну в ее собственной комнате. Она и глазом не повела, когда я поставил ее чемодан в "ее" комнату, но Челси чуть не задохнулась от смеха, когда я это сделал.

— О, пожалуйста! Ты думаешь, я действительно в это верю? — воскликнула она. — Я что, вчера родилась? Мам, а ты можешь тихо прокрасться по коридору ночью?

Она хихикнула. Мы с Донной оба, сильно покраснели.

— Все в порядке, мам. Все в порядке... папа, — сказала Челси.

На этот раз, я поднял брови. Я взглянул на Донну, чтобы узнать, что она думает об этом последнем заявлении. Она ухмылялась.

— Полагаю, что будет нормально называть тебя так? — добавила Челси.

— Эээ... да. Если ты хочешь, — запнулся я.

— Итак, квартиранты, давайте разберемся, — продолжила она. — Если у меня есть право голоса, я бы сказала, что вы двое должны стать одним целым, так сказать, и тогда мы сможем стать милой маленькой семьей. Я имею в виду, это ведь правильно, не так ли? Бестолковый красавчик био-папа и красивая приемная мама вместе, а умная и красивая дочь завершает троицу. Практически фильм недели.

— Да, но где мы найдем ту, кто сыграет роль дочери? — спросил я, пытаясь казаться невинным.

— Два слова (подразумевается "Fuck you"), и ни одно из них не поздравление "с днем рождения, старина", — нахально ответила она.

— Я уверена, что она получила это от твоей семьи, — сказала Донна.

— Бах, хлоп! — воскликнул я. — Кто-то узнал номер автобуса, который только что меня переехал?

Обе женщины рассмеялись.

Я должен признать, что ребенок был прав - она была права.

Я задал вопрос Донне, в последний вечер ее отпуска с нами. На самом деле, я купил кольцо за неделю до приезда Донны. Обе женщины плакали. Донна прижала меня к себе и безудержно рыдала, намочив плечо моей рубашки. Хотя она так и не произнесла этого слова, я воспринял это как "да".