Последняя глава этой повести. Напоминаю, что желающие получить полный нецензурированный вариант перевода могут написать мне в личные сообщения.

*****

ПИСЬМО 6

Моя дорогая Этель!

Боюсь, что уже давно не писала тебе ни одного из своих длинных писем. Это тем более непростительно с моей стороны, поскольку знаю, что несколько твоих ласковых посланий остались без ответа. Впрочем, совсем скоро я вернусь домой на каникулы, и тогда мы сможем по-настоящему хорошо провести время вместе.

Меня очень заинтересовал твой рассказ о первых попытках поласкать себя, и я нисколько не удивлена, что ты описываешь свои ощущения как «совершенно изумительные», поскольку тебе не составило труда найти маленькую «пуговку» в твоей куничке, ласки которой доставляет такое изысканное удовольствие, и она отвердела от прикосновения твоих пальчиков, и стала как сосочек твоей груди. Это хорошая новость, дорогая, потому что это означает, что у тебя есть склонность ко всем чувственным удовольствиям, и я уверена, что, когда буду учить тебя им, ты получишь то же самое райское наслаждение, которое я испытываю с момента моего первого «посвящения».

[...]

Эдит, племянница графини, [...] на последней «лесбийской» встрече она только и делала, что заставляла нас смеяться своими забавными историями, не совсем развратными, но в общем и целом наводящими на размышления, — и это, со своей стороны, мне кажется гораздо более изящным. Мне припоминается только одна или две из них, но их я, пожалуй, постараюсь рассказать.

Однажды, несколько человек собрались, чтобы провести сеанс столоверчения, но смогли найти для этого только довольно тяжелый, неуклюжий стол с несколькими ящиками, который, конечно, не очень подходит для этой цели.

Один из участников, спиритуалист, стоял рядом и толковал смысл движений стола.

В конце концов, один из тех, кто поворачивал стол, обратился к нему с вопросом:

— Что делает в данный момент моя жена?

При этих словах стол сильно качнулся и перевернулся на пол, увлекая за собой некоторых из присутствующих.

— Ну и как это понимать? — спросил муж, поднимаясь с пола.

Спиритуалист выглядел очень смущенным и ничего не ответил. Когда вопрос повторили, он тогда произнес, указывая на стол:

— На самом деле я должен дать вам возможность самим догадаться о толковании.

Стол лежал перевернутым, с открытыми ящиками, а один из участников лежал на нем сверху, прямо между ножек.

Когда смысл этого дошел до компании, легко можно представить, что все разразились смехом, за исключением мужа, который, похоже, шутки не понял.

Другая ее история связана с красивой девушкой, которая ради внимания очень симпатичного приходского священника не захотела исполнять обязанности учительницы воскресной школы, несмотря на риск возмещения стоимости своего праздничного платья. Однажды она оказалась в центре истории о Иосифе и жене Потифара. [Согласно ветхозаветной легенде, супруга Потифара, хозяина Иосифа, находившегося в египетском рабстве, пыталась его соблазнить, однако не добившись благосклонности, обвинила юношу в попытке изнасилования – здесь и далее прим. переводчицы].

Полагая, что дети этого не понимают, она опрометчиво спросила одного из мальчиков, как бы он поступил на месте Иосифа?

— Ну пожалуйста, учитель, да я бы сходу ей присунул! — таков был неожиданный ответ; после этого весь класс встал и начал петь следующую песню:

У папы есть мяч для крикета

А у матери — ворота;

И когда они ложатся ночью в постель

Они играют в крикет.

С тех пор она больше не ходит в воскресную школу, а предпочитает «посиделки» с приходским священником за послеобеденным чаем.

А теперь я хочу рассказать тебе о произошедшей со мной довольно любопытной вещи, и то только потому, что ты так восхитительно невинна, что едва ли я понимаю, как тебе ее объяснить.

Ты же знаешь, что когда мужчина «содержит» девушку в качестве любовницы или cocotte, на которую он тратит деньги и подарки, а она в ответ всячески удовлетворяет его чувственные желания — такая практика весьма распространена!

Это происходит даже в благочестивом Лондоне, и в Сент-Джонс-Вуд, и в Ричмонде многие изящные домики с изысканно одетыми хозяйками свидетельствуют об истинном благочестии сановников графства! [Исторически зажиточные районы Лондона, в которых селились люди, желающие жить подальше от чужих глаз и в стороне от суеты большого города, но в непосредственной близости от центра] В Париже, напротив, каждый без исключения мужчина, который может себе это позволить, содержит одну или несколько «кокоток», и их можно увидеть каждый день едущими в самых великолепных экипажах или демонстрирующими свои красивые бюсты и плечи в самых роскошных нарядах в театре или опере.

Их фотографии висят в каждой витрине, их поступки свободно обсуждаются в газетах, часть из которых специализируются на подробнейших отчетах об их полуночных званых вечерах, которые начинаются с того, что все гости модно и красиво одеты, а заканчиваются тем, что все они так же изысканно раздеты. Модницы обсуждают их совершенно не стесняясь, указывая друг другу на хрупких красавиц, которых содержат их любовники, и подражая им не только в одежде и манерах, но и, в силу своих умений, в их развратном поведении в уединении своей спальни. И теперь, я полагаю, ты воскликнешь: «Ну и к чему клонит эта девушка?»

Почему это происходит именно так, дорогая Этель, я постараюсь объяснить тебе, подведя к этому довольно плавно. В Париже становится почти таким же обычным явлением, когда красивую девушку «содержит» — точно так же, как и мужчина, — какая-нибудь известная светская дама! У тебя перехватило дыхание, дорогая? Если да, то сделай поскорее новый вздох. Дело в том, что графиня совершенно в меня влюбилась, и хотя она не может позволить мне жить с ней так, как ей хотелось бы, мадам разрешает мне проводить с ней день и ночь каждую неделю, на протяжении которых она осыпает меня «сбережениями любви», — всем тем, что она копила всю неделю. Специально для меня она оборудовала в своем доме прекрасную спальню, стены и потолок которой покрыты зеркалами, перемежающимися с самыми соблазнительными и сладострастными картинами. Пол устлан коврами такой толщины, что на нем можно спать без всякого дискомфорта, и везде разбросаны самые мягкие и роскошные атласные подушки. Сама кровать — триумф сладострастного изящества, а комната постоянно наполнена самыми пленительными и пьянящими ароматами. Большие шкафы и комоды заполнены самыми прекрасными нарядами, прозрачными пеньюарами, ажурными колготками, кружевными панталончиками, атласными корсетами и тому подобными вещами, в которые мы облачаемся, когда уединяемся там для вечернего удовольствия. [...]

Обычно я прихожу к ней в пятницу вечером и остаюсь до вечера субботы. Когда я прихожу, меня ждут двое детей, одетых, как пажи, в «колготки» и низкие атласные лифы, с длинными волосами, свисающими почти до пояса.

[...]

Когда я совсем разденусь, они проводят меня в великолепную ванную комнату, выходящую из спальни, и там горничная графини помогает мне насладиться восхитительными ощущениями от горячей и сильно ароматной ванны. После этого умная прислуга высушивает и массирует меня, а волосы тщательно укладывает по последней моде. После этого я выбираю наряд, который собираюсь надеть, и, чтобы дать тебе некоторое представление о том, как мы одеваемся на этих избранных маленьких ужинах, я опишу тебе что на мне было в последний раз, когда я туда ходила.

Я выбрала розовый и черный цвета, и, соответственно, мне принесли камизу из тончайшего черного шифона, с большими бантами из розовой ленты, служившими бретельками, и с отделкой decolletage такой же лентой. Черные ажурные шелковые чулки с розовыми и черными атласными подвязками довершались заостренными туфлями из розовой кожи с огромными каблуками в стиле Людовика XV. Пара розовых перчаток, прошитых черной нитью и доходящих до локтя, довершала образ. Возможно, описание звучит довольно мрачно, потому что, кажется, в наряде гораздо больше черного, чем розового; но, если ты когда-нибудь попробуешь надеть тонкую черную шифоновую камизу, то увидишь, что блеклый черный цвет шифона только оттеняет розовый цвет твоего тела.

Когда я была уже одета, пажи побежали за своей хозяйкой, которая с нетерпением ожидала их в своей комнате. Она пришла в таком же наряде, только цвета были светло-голубой и очень бледный оттенок café-au-lait. [Кофе с молоком (фр.)]

Через мгновение мы оказываемся в объятиях друг друга, и от соприкосновения наших обнаженных тел — ведь шифон ничего не скрывает и ничему не мешает, — когда мы впиваемся в губы друг друга долгими и похотливыми поцелуями, по нам пробегает самый восхитительный трепет удовольствия.

Впрочем, мы не стали больше вольничать друг с другом, так как почти сразу же был подан ужин, за которым нам прислуживали оба пажа, хотя для мальчика вид обеих красоток показался настолько завораживающим, что он едва мог ходить из-за давления своей «куколки» в колготках.

Тем временем мы возбуждаем себя изысканными блюдами, запивая их обильными порциями шампанского, в чем участвуют и пажи, пока все не приходят в такое разгоряченное состояние, что бросаемся друг другу в объятия в абсолютном порыве сексуального желания. Затем следует череда самых сладострастных сцен, какие только можно себе представить, причем графиня постоянно открывает все новые и новые способы усиления наслаждения.

В субботу утром графиня обычно берет меня в свою карету, и мы совершаем поход по магазинам, в ходе которого она с большим удовольствием покупает мне все, что только может прийтись мне по вкусу. В результате у меня теперь большая коллекция самых красивых шляпок, чулок, платков, перчаток и других вещей, которые только можно себе представить, и уверена, ты будешь в полном восторге, когда их увидишь. Другие девушки из нашего «Лесбийского клуба» сначала просто с ума сходили от зависти ко мне из-за моей удачи, но поскольку я часто передаю им подарки графини, они начинают смиряться с моей близостью к ней.

Благодаря ее различным знакомствам я много бываю в свете и постепенно узнаю, какое огромное количество чувственности присутствует практически в любом светском событии. На балу, например, тщательно продумывается все, что может возбудить страсти. Мягкий, но яркий свет, густые ароматы цветов, медленные, томительные звуки вальса — все это возбуждает сексуальную составляющую наших умов. Дорогие платья женщин, обнажающие бюст и плечи, так что дурманящий аромат их тел доносится до ноздрей партнера, возбуждают мужчин до предела, а мягкое прикосновение их нежных лайковых перчаток и трепет теплого тела внутри туго затянутого корсета, когда его рука обхватывает талию, еще больше усиливают соблазнительный эффект.

Одно прекрасное вечернее платье, которое подарила мне графиня, действительно шокирующе низко и настолько тонко, что во время вальса движение воздуха прижимает его к телу так, что очертания ног и ventre видны так же отчетливо, как если бы они были в колготках. Любимое развлечение графини — смотреть, как я танцую в этом платье с каким-нибудь молодым и восприимчивым партнером, брюки которого вскоре начинают принимать все более и более искаженный вид, пока легким поворотом корпуса я не позволяю ему увидеть розовые точки моих сисечек, отвердевшие и упругие от мысли о производимом мною эффекте. При этом его «куколка» вытягивается настолько, что я чувствую, как ее головка упирается мне в ногу, и на этом этапе я обычно считаю более безопасным позволить ему отвести меня в тихий уголок, где разговор, как правило, вскоре выдает его горячее и страстное вожделение.

Все это доставляет огромное удовольствие, как в плане возбуждения самих мужчин, так и в плане наблюдения за интригами и заигрываниями других игривых пар. Кстати, от графини я узнала одну вещь: когда ты встречаешься с мужчиной на лестнице, всегда следует садиться на ступеньку или две ниже его, так как в этом случае ловкий изгиб корсажа распахнет его так, что он сможет увидеть не только твои лакомые сисечки, но и то, что находится ниже них — зрелище, которое наверняка доставит ему острое удовольствие. С другой стороны, если ты принимаешь мужчину в своем boudoir, тебе следует лечь на софу или на длинный диван, а он пусть сядет на низкое кресло у твоих ног, и тогда, чуть небрежно приподняв колени, ты откроешь ему вид на совсем другую, но не менее очаровательную часть своей персоны.

Еще одна вещь, которой научила меня графиня: одеваясь на бал, надевай побольше мягких воздушных нижних юбок, но без панталон. Ведь когда мужские руки начинают нежно блуждать по твоей ноге в направлении подвязок и выше — как это часто случается со мной, когда я нахожусь на балу и уединяюсь с каким-нибудь приятным юношей в тихом уголке, — ему нравится соприкасаться с нежной текстурой роскошного исподнего белья, но если его пальцы не находят наконец пещеру наслаждения, к которой они так стремятся, он испытывает печальное разочарование.

Если он делает это, когда ты возлежишь на диване или длинном кресле, мне нет нужды предупреждать тебя, что ты должна самым решительным образом протестовать и умолять его прекратить, в то же время несколькими хитрыми движениями приподнимая свои юбки все выше и выше, чтобы дать ему возможность лучше рассмотреть скрытые в них сокровища, и тем самым подстрекая его к более энергичной атаке на твою «добродетель».

На самом деле, как ты можешь себе представить, в эти дни я делаю все, чтобы побудить мужчин к неподобающим вольностям со мной и стараюсь, чтобы меня «трахали» как можно большим количеством разнообразных членов, а сейчас должна описать тебе восхитительную сцену, которая произошла однажды, когда я приехала в дом графини гораздо раньше, чем ожидала.

Пажи проводили меня в спальню, и пока графиня не пришла с прогулки, я улеглась там на роскошную кушетку, чтобы почитать «Дон Жуана», — очень непристойную местную газету. Вскоре дверь открыли наши похотливые пажи, чтобы впустить очень красивого мальчика [...], который, как я узнала, был племянником графини, приехавшим к ней на короткое время из школы. Пажи закрыли дверь и оставили его наедине со мной, очаровательно краснеющего от смущения, вызванного его неожиданным положением.

Я только сбросила шляпку, которая лежала на стуле, а в остальном же была одета так, как пришла с улицы. Мои маленькие дугообразные туфельки с острыми носочками и высокими тоненькими каблучками небрежно торчали из-под frou-frou [оборка, окантовка одежды (фр.)] белых нижних юбок, которые были задраны достаточно высоко, чтобы обнажить кожу изящной лодыжки, проглядывающую сквозь туман черного ажурного чулка.

Отсюда его взгляд постепенно поднимался к моей очень туго затянутой корсетом талии, над которой сладострастно выделялся бюст, приподнятый одной из подушечек, на которых я лежала, так, что под тонким хорошо сидящим корсажем отчетливо и привлекательно виднелись не только большие круглые шарики, но и маленькие отвердевшие сосочки. Мои руки до локтя были затянуты в безупречные, лавандового цвета, перчатки, которые сидели на мне без единой морщинки, а легкий беспорядок в волосах, как я полагаю, не мешал выглядеть менее привлекательно.

По его усиливающемуся румянцу я поняла, что он несколько обеспокоен своими эмоциями, поэтому попросила его сесть и заговорила с ним на разные темы, постепенно подводя их к газете, которую держала в руках, — иллюстрации в ней, изображавшие в основном красивых девушек в привлекательной форме раздевания или вообще без одежды, были рассчитаны скорее на увеличение, чем на уменьшение смутных желаний, которые начинали в нем разгораться. По вспышке в его прекрасных глазах я поняла, что он начинает чувствовать себя очень возбужденно, что полностью подтвердили мои озорные взгляды на его штаны. Я предложила ему помочь мне снять перчатки, так как было довольно жарко.

Сладкое ощущение мягкой кожи, согретой сиянием женской руки, которую он так крепко сжимал, вызвало у него такие восхитительные муки удовольствия и желания, что он надолго задержался над этим явно восхитительным занятием.

Я со смехом похвалила его за то, что он такой превосходный слуга, и предложила ему снять и мои туфли. Его чувственность была настолько возбуждена, что он взял в руку маленькую туфельку и, нежно и ласково сняв ее, запечатлел на розовом носочке, выгнувшемся дугой под тонким шелковым покрытием, долгий похотливый поцелуй.

При этом он так высоко поднял к губам вторую ногу, что ему бросились в глаза розово-черные атласные подвязки, стягивающие мою ногу выше колена.

— Можно я сниму и их? — спросил он, залившись еще более сильным румянцем, на что я, конечно, ответила:

— Конечно, нет, ты очень шаловливый мальчик.

Но поскольку я улыбалась ему при этом и в то же время нежно задрала юбки, чтобы он мог разглядеть те изящные кружочки, то, несмотря на свою невинность и застенчивость, он принял это за разрешение, и через несколько минут подвязки были сняты. Поцеловав их, он возложил одну из них себе на голову в виде короны, продолжая время от времени поглаживать ноги, с которых он их снял.

Дело в том, что по прихоти моей покровительницы, я должна всегда носить очень длинные чулки, доходящие до моей — кхм, — попочки (так как я стала бесстыдной «светской шлюхой», я хотела сказать «задницы», но, вспомнив, что ты еще так восхитительно невинна, то побоялась шокировать тебя, дорогая!) И вот, еще немного подразнив своего красавчика, я сказала:

— Прекрасно, а ты не собираешься закончить работу и снять чулки тоже?

Он посмотрел на меня в недоумении, не зная, с чего начать, пока я, наконец, не продолжила:

— Ну, разве ты еще не умеешь снимать чулки?

— Я... Я знаю, как снимать свои собственные, — заикаясь, ответил он.

— Ну и как же ты это делаешь?

— Снимаю их сверху вниз, — произнес он очень низким голосом.

— Да, правильно, — сказала я, — так почему бы тебе не сделать это?

Его озадаченный скромный взгляд был очень забавен, и не думаю, что когда-либо в своей жизни я испытывала что-то настолько восхитительное, как в течение последующих нескольких минут.

Очень медленно и осторожно его руки пробирались по моим бедрам, ожидая, что чулки вот-вот кончатся, и продвигались тем медленнее, чем становились ближе к моему любовному гнездышку, которое к этому времени стало таким горячим, что аромат рейнских фиалок, которыми я всегда благоухаю по желанию графини, — и ничуть не вопреки своему собственному, — доносился до его лица так сильно, что почти подавлял его сладострастные и похотливые чувства, возбуждаемые в невинном и неопытном уме. Что до меня, то его скромность и смущенная неловкость от мягкого прикосновения пальцев, постепенно приближавшихся к моему пылающему гроту, доставляли удовольствие в тысячу раз бóльшее, чем если бы он был самым искушенным знатоком порочных удовольствий из всех существующих на свете.

Наконец, у самого теплого местечка, где тело соединяется с бедрами, пальцы добрались до верхней части чулка, и в тот же момент его рука коснулась изгибов моего выпуклого животика и задела мягкие пушинки, окаймляющие вход в мою киску. То, как он вздрогнул от этого неожиданного открытия, достаточно ясно показало, что это было его первое знакомство с тайнами женского естества, а дрожь удовольствия, пробежавшая по его телу, свидетельствовала о том, как сильно они его затронули.

Когда он осторожно потянул за край чулка, я плотно сжала бедра, чтобы не дать ему возможности стянуть шелк вниз, и тем самым заточила его пальцы, заставив руку оставаться в мягком теплом месте, а его робкие попытки освободиться вызывали у меня самую изысканную щекотку, которую только можно себе представить.

Кокетливо поглядывая на него, я сказала:

— Что же ты не стягиваешь с меня чулки?

— Потому что я не могу, — ответил он, покраснев еще больше.

— Может быть, они за что-то зацепились, посмотри, что это может быть, — предложила я и, осторожно приподняв юбки и освободив при этом его дерзкую руку, широко развела ноги, открыв ему полный вид на то прекрасное место, где оно было заточено.

Задержавшись с задранной одеждой на несколько минут, я с восторгом заметила, как резко напрягся его мальчишеский «стержень» внутри брюк. Он торчал теперь так откровенно и неприкрыто, что я не удержалась и протянула руку, чтобы потрогать его крепкую головку, пульсация которой отчетливо ощущалась сквозь ткань. После этого я поспешным движением, изображавшим мнимую скромность, одернула юбку и сказала:

— Боюсь, ты ужасно непослушный мальчик! Надеюсь, ты не заглядывал мне под юбку?

На мгновение он растерялся, не зная, что делать, но наконец, увидев мое улыбающееся лицо и протянутые руки, обнял меня со всей пылкостью, на которую был способен, возвращая тот жгучий поцелуй, который я запечатлела на его пылающих устах со всей развратной чувственностью, которую эта сцена вызвала в моей груди.

— А теперь тебе пора, малыш, — сказала я ему, — мне действительно нужно раздеться.

Произнеся это, я поднялась с кушетки и начала расстегивать корсаж.

— Можно я тебе помогу? — с тоской спросил он, понимая, что еще несколько мгновений — и два упругих шарика, которые уже напрягались, пытаясь освободиться от пут корсета, окажутся на свободе.

— Конечно, нет, — ответила я, распахивая лиф так, что под кружевами камизы мелькнул мой бюст. Он с жадностью уставился на меня, и еще через минуту-другую расстегнул платье, так что я предстала перед ним в корсете и нижней юбке — и то и другое было самого изысканного и чувственного вида, какой только можно найти в Париже.

— Что? Ты все еще здесь? — спросила я, заметив, что он не собирается уходить. — Очень хорошо; тогда ты должен сесть и отвернуться в другую сторону, потому что такому мальчику, как ты, не нужно знать, как выглядит девушка, когда она раздета.

Произнеся это, я развернула его и, сладострастно поцеловав в алые губы, усадила в кресло прямо напротив зеркала, в котором я все это время созерцала себя.

Расстегнув нижнюю юбку, я на несколько мгновений придержала ее руками, сказав ему, чтобы он не смотрел в стекло, так как я не могу допустить, чтобы он увидел меня в нижнем белье. Это подействовало на него так, как и предполагалось, и когда он перевел взгляд на мое отражение в зеркале, в тот же миг я позволила исподнему упасть на пол:

— О, Боже! — воскликнула я. — Я совсем забыла, что на мне нет панталончиков! — но он, как мне показалось, уже обнаружил это в ходе своих предыдущих изысканий.

Теперь на мне остался корсет из розового атласа, облегающий мою маленькую талию, поверх совершенно прозрачной сорочки из черного газа, [самая легкая, тонкая, прозрачная шёлковая или хлопчатобумажная ткань] сквозь которую были прекрасно видны мои длинные чулки, а приглушенный мрамор моего животика сладострастно контрастировал с кудрявым гнездышком Венеры между бедрами.

Впившись взглядом в мое отражение в зеркале, он был совершенно очарован этим для него совершенно новым зрелищем женской наготы.

Мои попытки расстегнуть очень тугой корсет, конечно, оказались безрезультатными, и мне пришлось спросить у своего юного спутника, умеет ли развязывать узлы. При этом он обернулся и, подойдя достаточно близко, чтобы ощутить пьянящий аромат духов, наполовину натуральных, наполовину искусственных, исходивший от моего теплого тела, явно зашатался.

Повернувшись к нему спиной, я увидела в стекле, как его глаза с любовью опустились на две мои пухлые нижние половинки, а руки принялись возиться с остатками шнуровки, — и не так уж и неуклюже, как я ожидала. Вскоре корсет действительно был расстегнут, и, когда давление на мое тело постепенно ослабло, я расстегнула передние крючки и осталась в наиболее обнаженном виде — в прозрачной камизе.

По счастью, я знала, что мне нечего опасаться снятия корсета, потому что моя грудь стоит так же высоко и упруго, а талия почти так же стройна как без него, так и с ним. И, глядя в зеркало, я не могла не думать о том, что этому удачливому юнцу можно только позавидовать, — свои первые открытия сексуальных тайн он совершает в таких необычайно сладострастных условиях. При каждом движении моя упругая нагота выпячивалась так, что едва не задевала его, а чувства, которые вызывала во мне его скромность, приводили к тому, что в этот момент я выглядела гораздо красивее чем когда-либо прежде.

В экстазе страсти он бросился к моим ногам и снова стал покрывать их жаркими жгучими поцелуями прямо сквозь чулки. Подняв его и увидев плачевное состояние его «жезла мужского достоинства», я — да, да, милая, своими собственными руками! — осторожно начала расстегивать его штаны, которые вскоре упали, а за ними ушло и все остальное, кроме кокетливой сорочки, едва доходившей до бедер, ниже которой очень робко и смущенно стоял его милый инструмент. Но он, видимо, был настроен на то, чтобы исполнить свой долг мужественно, когда бы его не призвали.

Стоя рука об руку перед зеркалом, я попросила его заметить разницу между нами, но обратила внимание, что его глаза были так заняты разглядыванием моих личных владений, что он не замечал своего собственного крепкого маленького «ствола» с прорастающей под ним порослью. Через некоторое время наши глаза так вспыхнули любовным желанием, что мне показалось постыдным заставлять ждать его дальше.

— Отправляйся в постель, малыш, — нежно проворковала я, — я присоединюсь к тебе через минуту.

Ему не нужно было повторять дважды, и через мгновение он уже лежал на роскошных пуховых подушках самой нежной кровати, которую только можно было купить.

Я без промедления забралась рядом с ним и, приподняв сорочку до пояса, обняла его так, что навершие его «куколки» нежно целовало мои бедра рядом с киской.

В таком положении некоторое время мы целовались и обнимались, пока я не поняла, что он не знает, как выполнять свою часть работы. Тогда я скользнула рукой вниз и, нежно сжимая его «куколку», стала ласкать ее, пока она не увеличилась почти вдвое. Затем, подведя ее к губкам своего блестящего гнездышка, я обхватила его орган руками и очень нежно притянула к себе, заставляя тем самым его упругое естество очень медленно заскользить дальше в мое интимное убежище. Никогда не забуду выражение удовольствия, которое промелькнуло на его милом личике, когда он наконец-то обнаружил, что его мужская лопата зарылась в подходящую почву. Чтобы как можно дольше продлить его удовольствие, я заставляла его действовать сначала очень медленно, нежно царапая пальчиками его спину и целуя его в губы самым развратным образом. Однако вскоре им начало овладевать любовное безумие, движения участились, и моя жаждущая киска всасывала его все глубже и глубже, наши тела извивались и выгибались в изысканном, доселе невиданном им состязании наслаждений.

Ты не можешь себе представить, как восхитительно было ощущать его крепкое юношеское тело, прижатое к моему, а пухлость моих грудей, бедер и животика, очевидно, вызывала у него самые сладострастные ощущения.

В этот момент дверь открылась, и вошла графиня, — к моему ужасу, так как я знала, что она очень ревниво относится к тому, что я позволяю кому-либо еще наслаждаться моими прелестями. Однако наши восторженные взгляды, вызванные восхитительными ощущениями, заставили ее чувственность взять верх над ревностью, и она сорвала с кровати покрывало, — как раз вовремя, чтобы увидеть нас в полном восторге от совместного «соития» — ощущения настолько нового для мальчика, что поначалу он едва ли мог осознать всю его глубину.

Она настолько восхитилась этим зрелищем, и ее чувственность была так сильно возбуждена, что графиня вполне простила нас, и, поцеловав нас обоих и приказав пажам принести несколько бутылок шампанского, заставила свою горничную раздеть ее и вскоре присоединилась к нам в постели, причем мой молодой любовник разместился между ней и мной, так что мы вдвоем могли его обнять.

Тем временем пажи принесли шампанское, и мы, целуя и лаская красавчика, стали его заряжать, озаботившись тем, чтобы получить и свою долю вина. Вскоре мы были в самом оживленном и подходящем настроении, чтобы насладиться всеми самыми развратными играми.

Теперь мы начали посвящать мальчика во все тайны и самые изысканные любовные практики. Но вскоре вино свело нас с ума от похоти, и не стану рассказывать тебе, дорогая, обо всем, что происходило, ибо тебя это слишком шокирует! Достаточно сказать, что мы получали чувственное удовольствие, развращая этого юношу [...] — и что мы обе показали себя такими же искушенными знатоками всех форм порока, как если бы мы были профессиональными «проститутками», а не просто «светскими шлюхами».

Что касается нашего любовника, то от него потребовались многочисленные подвиги похотливой доблести, в которых, учитывая, что он был только новичком, проявил себя самым благородным образом. Но в конце концов он совсем обессилел, и, когда графиня в третий раз сделала ему gammerouge, а я «потрахала» его заднюю дырочку, введя в нее до упора два пальца, которые я ввел до упора, он сразу потерял сознание.

А сейчас, дорогая, я и в правду должна закончить это письмо, так как скоро мы уже увидимся, и у меня появится возможность провести для тебя практическую демонстрацию, которая всегда лучше всяких описаний. Ведь среди прочих прекрасных подарков, преподнесенных мне графиней, есть кожаный футляр, содержащий набор из четырех прекрасных дилдо, самых совершенных, какие только можно найти в Париже, и самых разных по размеру. Самым маленьким я намереваюсь, — если ты только захочешь! — посвятить тебя в тайны «трахания», а самый большой, — который я еще не осмелилась использовать, — я берегу в надежде, что ты поможешь мне набраться смелости и сама введешь его в меня. Кроме того, она подарила мне целую коробку книг в красивых переплетах на самые эротические и сладострастные темы, которые ты, несомненно, прочтешь с интересом, а их описание наверняка усилит твою чувственность. Что касается откровенной одежды, то у меня просто десятки ажурных колготок, чулок и прозрачных пеньюаров и камиз, и некоторые из них, я надеюсь, ты соблаговолишь надеть.

На самом деле я намерена сделать тебя такой же развратной, какой стала сама, и надеюсь, что скоро мы найдем несколько симпатичных мальчиков, которые будут «трахать» нас обеих.

Дорогая, и не нужно бояться того, что, выставляя себя раскованной и позволяя мужчинам проявлять полную свободу в обращении с твоей персоной, ты поставишь под угрозу свое будущее и не сможешь впоследствии найти себе мужа. Наоборот, став девушкой, которая очень быстро привлекает мужчин, — как мед привлекает мух! — и превратившись в такую же «светскую шлюху», как я, ты, несомненно, получишь еще больше мужчин, которые будут делать тебе предложения. Со своей стороны, с тех пор как я попала в парижское общество, у меня было множество предложений, и некоторые из них исходили от мужчин, которые «пользовали» меня и знали, что другие мужчины тоже «долбили» меня. А некоторые любовники доходили до того, что говорили мне, что если я выйду за них замуж, они предоставят мне полную свободу развлекаться и «трахаться» с кем угодно, лишь бы мне это нравилось.

Знаю, все кажется тебе невероятным, но уверяю тебя, что это чистая правда, и в Париже есть много таких мужей, которые не только смотрят сквозь пальцы на откровенный адюльтер своих жен, но даже делают все, чтобы побудить их к самым непристойным излишествам и полностью отдаться на волю своим сексуальным страстям. И такое, — что, конечно, кажется очень необычным для мужа в отношении жены, — делается в надежде полностью развратить жену и сделать ее более «пригодной» для удовлетворения разнообразных сексуальных пороков своего мужа! Кстати, после того как ты прочтешь все остальные книги, подаренные мне графиней, я одолжу тебе книгу под названием «Моя супружеская жизнь», в которой ты прочтешь историю женщины, которую муж с удовольствием развращает. Чем бесстыднее, чем распутнее и извращеннее она становится, тем сильнее он к ней привязывается!

Это ужасно непристойная книга, еще более гнусная, чем французские произведения маркиза де Сада, и некоторые ее части я нахожу довольно отталкивающими, но при всем том она очень интересна, прежде всего потому, что не похожа ни на одну другую английскую эротическую книгу, а главным образом из-за странной философии, пронизывающей это произведение.

А теперь, дорогая, я надеюсь, что ты будешь оставлять мои письма без присмотра, так как мне кажется, что они вряд ли приличествуют стилю переписки, которую должны вести молодые леди моего возраста, — хотя полагаю, что многие другие девушки такие же «сучки» как и я, только они боятся, что их раскроют.

Всегда твоя любящая

Бланш

КОНЕЦ