В последующие месяцы все было странно. Она чувствовала себя замужней и влюбленной. Она поделилась с ним специальной записью в дневнике даже. Из всех женщин, с которыми Коннор был, его мать была лучшей... во всем. Он мог делать все с ней. Он думал, что ее тело создано для траха... каждая дырочка открыта и готова. У него было все, что он хотел, и, что более важно, у них обоих было то, что им нужно. Тогда они получили больше, чем им было нужно.

Администратор колледжа увидел картины и узнал Элли. Это было несложно сделать. Роскошные обнаженные тела были выполнены в почти гиперреалистичном стиле. Не было сомнений в том, кого изображали, и не было сомнений в том, что изображалось. Как и почти все авангардное искусство, оно было эротическим и чувственным.

Администратор решил, что на самом деле он мало что может сделать, но несколько писем, которые он отправил нескольким людям о «непристойности», превратились в еще несколько электронных писем. Большинству людей было все равно, но любопытство привело некоторых в галерею, и вскоре фотографии картин появились в Интернете. Хорошей новостью было то, что Коннор продал еще несколько картин.

Элли совсем не стыдилась творчества сына, но косые взгляды начали ее утомлять. И хотя правление встало на ее сторону после слушаний по поводу «морального» пункта ее контракта, сама необходимость защищаться причиняла боль. В ту ночь она вернулась домой мрачная.

Как только Коннор увидел ее лицо, он понял, через что она проходит, и, ничего не говоря, взял ее на руки и нежно успокоил. Он гладил ее волосы и спину, пока не услышал ровное дыхание. Он выключил все огни и зажег несколько свечей. Они сели на диван и между нежными поцелуями он сказал: «Ты самая замечательная женщина, которую я когда-либо мог надеяться полюбить... лучшая модель... лучшая любовница... лучшая мать... лучшая жена... .к черту их всех... у них никогда не будет того, что есть у нас... друг друга».

Сняв с нее топ и лифчик, он взял грудь матери в руку и начал лизать и сосать ее сосок. Она ответила тихим стоном, и его язык долго кружил по мясистому кончику. Оба ее соска набухли, прежде чем он остановился. Он откинул ее и поднял платье, не снимая ни его, ни чулок до бедра, которые она носила. Он снял с нее трусики поверх черных туфель.

Коннор лизал киску матери. Легкий массаж плоскостью его языка чередовался с длинными облизываниями отверстия ее капюшона и, наконец, увеличенного выступа, который он закрывал. Она почти неслышно шептала, время от времени касаясь его волос, пока он занимался тем, что, как он знал, ей было нужно этой ночью. Все, что он мог разобрать, было: «Сладкая любовь… всегда… да…»

Он любил ее такой, пока не почувствовал вкус ее соков. Он использовал технику Боданского, которую узнал из записи, которой поделилась с ним его мать, и она оставалась на грани невероятно долго. Затем он закончил ее мучительное ожидание, взяв клитор в рот. Он втянул его и растянул губами... потер его языком... нащупывая кончиком влажную щель у его основания... нежно облизывая его сверхчувствительную левую сторону, когда ее стоны стали усиливаться громче, а ее бормотание более невнятным стало.

Он хотел услышать, как она говорит, что она заботится о нем больше, чем о том, через что они ей пришлось пройти, и он остановился и сказал: «Скажи мне, мама».

Она инстинктивно знала и сказала: «Детка… детка… я люблю тебя… я всегда буду любить тебя… ничего не имеет значения, кроме того… ты – то, чего я хочу… я хочу, чтобы ты любил меня». меня... трогал меня... трахал меня... занимался со мной любовью, дорогой... занимайся любовью со своей мамочкой, которая тебя любит... ну, детка, ну."

Коннор снял трусы с бушующего твердого члена и подошел, чтобы войти в мать. Ее киска была мокрой, и большой член вошел в нее легче, чем обычно. Когда он глубже проник в живот матери, она сказала: «Да, детка... это то, что мне нужно... это то, что важно... иметь во мне сына... любить меня... глубоко внутри меня».

Ее киска напоминала бархатную перчатку, массирующую член ее сына, пока он равномерно входил и выходил из нее. Он был там, где всегда хотел быть. Он признался ей, что всякий раз, когда он был с другой женщиной, он всегда думал о ней. «Я хотел быть в твоей киске, мама, в твоей киске... всегда в твоей киске. О, мама, я не могу поверить, что ты действительно у меня есть... пошло всё на хуй... люблю тебя... каждую ночь... .ты не представляешь, как это приятно». Она знала.

Когда он трахал свою мать, Коннор наклонился, чтобы почувствовать место, где их тела слились в одно целое. Он коснулся губ киски, окружавших его член, и погладил ее клитор. Он вошел в ее узкую маленькую дырочку пальцем, а затем нежно исследовал ее задницу. К тому времени у Элли была сенсорная перегрузка. Она почувствовала приближение оргазма и начала поднимать и опускать бедра, встречая толчки сына. Ее потребность в его мягких и нежных прикосновениях вначале изменилась.

«Сильнее, детка, сильнее... грубее». Никогда еще она не была такой умоляющей… такой нуждающейся. Коннор приподнялся и начал долбить свою мать, давая ей свой член на всю длину, со всей силой. «Да, детка... трахни меня... трахни меня... пожалуйста, трахни меня... трахни меня...» Он кончил в нее с огромной силой, и она почти подняла его своими высокими выгибающимися толчками. Когда они закончили, его мать свернулась калачиком у него на руках и заснула.

В течение следующих нескольких месяцев секс занимал для них центральное место. Каждую ночь это была мазь от дневного раздражения. Оно стало средством и целью. Они стали предприимчивыми и экспериментировали с игрушками, позами и, наконец, с людьми.

Коннору пришла в голову идея сделать триптих своей матери: три картины трёх разных художников, объединенные в одну работу; каждый художник концентрировался на фигуре, освещенной светом в разное время дня. Когда Коннор объяснил свою идею и спросил мать, будет ли она позировать для этой работы двум другим студентам-художникам и ему, она согласилась. Секс, которым они занимались, был освобождающим и даже опьяняющим. Мысль о том, чтобы оказаться обнаженной перед другими молодыми людьми с Коннором, взволновала ее. То, что это превратилось в нечто большее, не было таким уж удивительным. На каком-то уровне они, вероятно, оба знали это.

Они вчетвером ужинали вместе накануне первого сеанса, и Элли понравились оба друга ее сына. Алекс был спокойным человеком и почти все время смеялся. Он был стройным и с прекрасными чертами лица. Талбот, который носил свою фамилию, потому что в их классе было еще трое «Джонов», был мрачным и серьезным. Все считали, что он был самым талантливым художником в школе. Он и Коннор были единственными, кто стабильно продавал работы. Вечер заставил их всех чувствовать себя непринужденно друг с другом.

На следующее субботнее утро они приступили к работе. Элли села у окна импровизированной студии, которую они устроили, и трое молодых людей расставили свои холсты. Свет заливал комнату, и вокруг было много шуток и болтовни. Когда Элли сняла халат, настроение изменилось. Ребята были потрясены. Некоторые тела могут быть красивыми на вид, но не чувственными. У Элли не было такого тела. Алекс и Талбот были ошеломлены чувственностью ее формы. Там было неопределимое эмерджентное свойство. То, на что они смотрели, было чем-то большим, чем просто сумма частей. Они смотрели на женщину, которая источала свою сексуальность, и это их заводило.

Когда они остановились на позе, свет отражался от профилированной плоскости на ее щеки, бедра и соски. Они работали два дня и договорились, что потребуется еще несколько сеансов, прежде чем каждый из них закончится. Когда Элли пошла в свою комнату одеваться, мальчики заговорили. Тэлбот сказал: «Надеюсь, ты не поймешь это неправильно, Коннор, но твоя мать… потрясающая. Ее тело излучает это…»

Алекс засмеялся и прервал его: «Да, теперь я знаю, почему твои фотографии такие хорошие… ты, но с такой моделью ты не промахнешься». Они все засмеялись, и Алекс полушутя добавил: «Как ты думаешь, она пойдет со мной на свидание?»

На следующем сеансе в воскресенье днем ​​Элли выпила несколько бокалов вина и была явно соблазнительна: улыбки, выступающие груди и задница и, наконец, шутка, которая не была шуткой. Она сказала им, что если они все красиво нарисуют ее, то будет «награда».

Последний сеанс был полон сексуального напряжения. Элли и Коннор говорили об этом только один раз, «стенографически». Они оба спросили, согласен ли друг с тем, что происходит, и оба согласились. Когда были нанесены последние мазки, Элли пошла осматривать работы. Она стояла, не надев халата, и шла обнаженная позади трех молодых людей, сидевших за своими полотнами.

Элли посмотрела через плечо Алекса, и его взгляд показал ее невинность в утреннем свете, невинную, но доступную. Она поцеловала его в щеки, положив руки на грудь, и сказала: «Спасибо, Алекс, ты сделал меня красивее, чем я могла надеяться». Она подошла к интерпретации Талбота и увидела свою сексуальность обнаженной при ярком свете дня. Она поцеловала его в губы, погрузилась в чувства, которые он вызвал, и сказала только «Спасибо». Когда она увидела работу Коннора над ней в сумерках, предвкушая своего возлюбленного и краснея от желания, она ничего не сказала. Он встал и поцеловал мать. Пока их долгие объятия продолжались, Коннор пригласил двоих других взмахом руки.

Талбот подошел и начал целовать Элли спину, от лопаток до задницы. Алекс использовал свои руки, находя места, которых не было двое других. Он массировал боковые части груди Элли, прижимавшиеся к груди ее сына; он потянулся между ее ног к киске с ее мягкой влажностью, которая привела его в ярость. Его пальцы погрузились глубоко в ее дырку. Элли начала стонать в рот Коннора, уклоняясь от ощущений, которые каждый из них вызывал в ней.

Коннор прервал поцелуй, чтобы пососать соски матери. Он держал обе сиськи в руках снизу и сжимал их, надувая и без того большие набухшие кончики. Он попеременно втягивал и посасывал резиновые соски, которые время от времени вырывались из его рта с хлопающим звуком. Алекс присоединился к нему, взяв на себя одну из ее грудей, пока Талбот лизал бедра Элли. Они слегка дрожали, когда она предвкушала его приближение рта и языка к ее влагалищу.

Коннор снял подушки с дивана и положил их на пол. Он заставил мать опуститься на колени. Она ждала, пока мальчики раздеваются. Алекс был самым нетерпеливым и стоял перед Элли со своим крутящимся членом. Он не вторгался в ее пространство, а как бы ждал, пока его пригласят. Она улыбнулась этой сладости и потянулась к нему. Его стояк практически указывал в потолок. Когда он приблизился, она широко открыла рот, чтобы принять молодой член. Алекс плотно закрыл глаза, когда она начала его сосать.

Тэлбот подошел к ней сзади и посмотрел на Коннора, спрашивая разрешения. Коннер только покачал головой в знак согласия, и Талбот вошел в киску Элли по-собачьи. Коннору было приятно наблюдать за этим моментом. Это было странное ощущение — смотреть, как его мать трахает один друг и отсасывает другому. У него были некоторые смешанные чувства, но они успокоились, когда он подумал, что это его выбор; его мать делала то, что он хотел, чтобы она делала, в дополнение к своим собственным желаниям. В тот момент он был эмоционально отстранен. Это не его мать трахалась; это был фильм о том, как ее трахают. Он наблюдал, как два «актера» входят и выходят из ее киски и рта.

Алекс был быстр. Это была его фантазия, сбывшаяся. Мысль о том, что ему таким образом отсосет женщина постарше, была в его голове уже много лет. Он все еще не мог соединить точки между своей привлекательной матерью и женщиной, которая сейчас сосала его член. Элли знала, что он собирается кончить, и вынула его член изо рта. Она сжала в кулаке пульсирующий член трясущегося парня, и тот выстрелил потоками горячей белой спермы ей на шею и грудь. Кончить ей в рот предназначалось только Коннору.

Коннор был готов и взял на себя ответственность. Он приказал Тэлботу лечь на спину, а его матери взобраться на твердый как камень посох. Она наткнулась на него и каталась на нем, пока Коннор не заставил ее наклониться. Когда ее висящая грудь задела грудь Талбота, задница Элли стала доступна ее сыну. Это тоже касалось только Коннора. Быстро приходящий в себя Алекс поднес свой еще влажный член ко рту Элли. Она взяла медленно застывающую массу обратно в рот. Алекс был там, где он хотел быть.

Коннор знал, что без обычной смазки, которую они использовали, вход в задницу матери может оказаться затруднительным. Поэтому он вылил на ладонь как можно больше слюны и приложил ее к шишке, который теперь стала фиолетовой от желания. Первый толчок потребовал некоторых усилий, чтобы тугое кольцо матери растянулось достаточно, чтобы его опухшая голова могла войти. Он слышал звуки отчаяния своей матери, даже когда ее рот был набит уже твердым членом Алекса.

После этого стало легче. Маленький сын глубже скользнул в желоб своей матери, и она почувствовала себя набитой и наполненной со всех сторон. Два члена в ее заднице и киске двигались с разной скоростью, и это был захватывающий и новый опыт. В тот момент Элли просто ощущала эти чувства: во рту, в киске и сына в заднице, но ей хотелось услышать звук его голоса.

Тэлбот и Алекс находились в своем собственном мире. Они стонали и крякали, но никто из мальчиков не заговорил, пока не заговорил Коннор. Он сказал матери: «Это хорошо, мама… тебе это нравится…?»

Она вынула член Алекса изо рта на время, достаточное, чтобы сказать: «Да, детка... да...»

Затем Коннор начал разговаривать со своей матерью, рассказывая ей то, что он всегда ей говорил, как будто других там не было. «Я люблю тебя, мама… ты лучшее, что есть в моей жизни, и я буду любить тебя вечно… только тебя… только тебя…» Это было то, что ей нужно было услышать.

Элли двигала двумя членами внутри себя, и их время синхронизировалось. Оба скользили по противоположным сторонам общей мембраны, когда Талбот наполнял ее киску, а ее сын - ее задницу. Она испытала свой первый оргазм, когда почувствовала, как большие пальцы ее сына впиваются в округлые щеки ее задницы, раздвигая их как можно дальше друг от друга, когда он начал выпускать сдерживаемую сперму в свою мать.

Когда она вскрикнула и кончила со своим сыном, она поблагодарила Коннора, который гладил ее и успокаивал, пока трахал ее. Тэлбот дернулся, с силой поднимая ее каждым толчком. С каждым входом в ее киску попадало все больше его спермы, и она все еще могла чувствовать член сына в своей маленькой дырочке, даже несмотря на то, что он кончил.

Элли приподнялась достаточно, чтобы взять член Алекса в руку. Она сжала кончик и дважды помассировала его между пальцами, прежде чем он начал кончать. Коннор отстранился и обвил талию матери, чтобы потрогать ее клитор. Алекс кончил ей на руки. Ее соки покрывали ее скользкий, опухший комок, и ее сын точно знал, как его потереть, чтобы заставить ее кончить снова. Охнув, она кончила во второй раз и в полном изнеможении покатилась по подушкам.

После того, как они все пришли в себя, возникло небольшое беспокойство, но со временем оно уменьшилось, когда они выпили несколько напитков, пока они сидели за кухонным столом. Полчаса спустя Элли лежала на кухонном столе с Тэлботом у ее киски, медленно лаская губы и капюшон, нажимая на ее клитор. Ее сын стоял над ней. Ее голова была запрокинута на конце стола, чтобы принять член, который он вложил в ее открытый рот. Она сосала ему, пока Алекс с трепетом наблюдал за этим.

Толстый член Коннора входил и выходил изо рта его матери, пока он поднимался и опускался. Алекс подумал, что это невозможный трюк с проглатыванием члена, поскольку она втянула его почти всю длину в горло. Ее руки потянулись назад, чтобы ласкать его яйца, наполненные спермой, пока она сосала его. Алекс наблюдал за удовольствием Элли, когда она сосала сына, ее губы и язык дразнили, облизывали, нажимали и пылко двигались. Кульминация Коннора была быстрой и интенсивной. Элли позволила сыну кончить себе в рот и проглотила его семя, как она всегда делала.

Отдышавшись, Коннор спросил мать, может ли он показать друзьям, как он заставил ее кончить. Она засмеялась и сказала: «Конечно». Тэлбот и Алекс не могли себе представить, что будет дальше. «Демонстрация» их сразила. Коннор использовал технику, которую его мать узнала из записи об оргазме доктора Бодански и которой научила его.

Элли осталась на столе, подняв колени, а Коннор сел рядом с ней, положив большой палец у основания ее влагалища. Положив другую руку на ее живот, его пальцы стимулировали ее клитор. Путём практики они определили самую чувствительную зону - клитор. Пока ее сын манипулировал ею, Тэлбот и Алекс с трепетом наблюдали, как она начала кончать. Они были ошеломлены, когда она не переставала кончать. Они наблюдали, как сокращалось ее влагалище, когда она стонала, а Коннор продолжал стимуляцию.

Элли прошла через взлеты и падения, но все время была в оргазме. Ее лицо и грудь покраснели, когда они с недоверием увидели женщину, испытывающую муки непрерывного удовольствия в течение более семи минут. Алекс казался почти потрясенным. Закончив, она некоторое время крепко обнимала сына, а когда наконец отпустила, они увидели сверкающие серые глаза и широкую улыбку на лице, которое выглядело так, словно только что был нанесен свежий макияж.

Когда оба мальчика ушли домой, Алекс что-то прошептал Элли, выходя за дверь. Когда она вернулась, ее глаза были затуманены. Коннор спросил, что сказал ей Алекс, и Элли ответила: «Он сказал, что хотел бы, чтобы его мать любила его так, как я люблю тебя».