Ральф все время наблюдал за ней. «Она та самая», подумал он. Она была той, кем он наконец-то обладал. В конце концов, она любила его, не так ли? Она улыбалась ему и приветствовала его каждое утро... не то, что другие заносчивые сучки. Он отремонтирует подвальную квартиру, и она приедет к нему жить... все было решено. Только Элеонора понятия не имела, как она вписывается в планы улыбающегося мужчины из ТО.

Для Ральфа он и Элеонора Грант были «вместе» с тех пор, как она впервые поступила в Восточный университет осенью 1982 года. Несколько добрых слов от дружелюбной девушки стали гораздо большим. Каждую ночь он следовал за ней в общежитие, чтобы защитить ее, он смотрел в окна, чтобы мельком увидеть ее, он шел позади нее, чтобы почувствовать аромат ее кожи. Прошло восемь месяцев, и теперь пришло время... она будет так рада его планам.

Он не мог выбрать худшего момента. Элли только что рассталась со своим парнем, с которым встречалась два года, и узнала, что беременна. Подойдя к ней ночью сзади и говоря все эти безумные вещи, она испугалась. Чем больше она пыталась уйти, тем больше он кричал и пытался объяснить. Чем больше она пыталась уйти, тем сильнее он хватал ее... лапая тело, которого он жаждал. Когда она наконец начала кричать, его попытки успокоить ее увенчались успехом только после того, как он воткнул ей перочинный ножик в спину. В момент удара она повернулась, чтобы защитить ребенка, которого знала только она. К счастью, ее крики привлекли внимание двух пар, куривших за общежитием. Мужчину преследовали и держали до приезда полиции.

Физическая рана зажила и оставила ее; чувства не изменились. Ральф был приговорен к пяти годам заключения, а Элеонора Грант провела следующие девятнадцать лет в беспокойстве и недоверии к мужчинам. Она так и не вышла замуж, но с помощью друзей и стипендий смогла получить степень и воспитать сына в любящей среде. Каждую свободную минуту она проводила с Коннором: учила его, разговаривала с ним, любила его. Он был ее единственным выходом для физического контакта. Даже когда он был подростком, она обожала его, и Коннор, похоже, не возражал. Они стали источником удовольствия друг для друга.

Это было сексуально с самого начала, даже если никто из них не думал об этом таким образом. Когда он стал взрослым, они во всем обращались друг к другу, почему бы им не побудить каждого удовлетворить самые сильные потребности? Даже их фантазии переплелись. Не идеальная взаимосвязь головоломки, но достаточно близкая.

Коннор любил рисовать; он был хорош в этом. Он сделал свой мир таким, каким хотел его видеть. Рисунки его матери со временем стали обнаженными. Не могло быть никаких сомнений, что это была Элли. Любой узнал бы это лицо; тело, которое он нарисовал из украденных взглядов и своих фантазий. Она никогда не видела ранние работы, потому что он разорвал их после того, как они выполнили свою задачу. Для Коннора его мать ожила бы со страницы. Она приходила к нему, целовала его губы, грудь и медленно опускалась к его твердому ожидающему члену. Он представил, как возвышается над ней и смотрит вниз в сверкающие серые глаза как раз перед тем, как она взяла его в рот.

Элли... стоящая перед ним на коленях в его фантазиях... столько раз он представлял себе, каково это на самом деле... мягкий рот его матери сомкнулся вокруг его члена... лизать... сосать.. .любя своего сына.

И сколько раз это была Элли с раздвинутыми ногами... в своих фантазиях... с сыном над ней, а затем в ней... держащей ее... защищающей ее? Было почти невозможно определить, кто послал первый сигнал другому; чье дыхание первым перехватило при виде другого или чье темное желание первым разгорелось в бушующий сексуальный огонь.

Это было ясно, если посмотреть на них двоих вместе; они подходят. Элеонора ростом180 сантиметров и весом около 56 киллограммов выглядела внушительно. Ее темные волосы ниспадали на плечи и на верхнюю часть груди... грудь красивой формы, которая временами кажется такой полной, что может набухнуть от молока. Ее полнота как женщины только усиливала красоту, которой она обладала в детстве. Ее тонкая талия и длинные ноги подчеркивали все места, к которым почти невольно обращалось внимание большинства. В любом случае, такой женщине было бы нелегко найти мужчину, который обнимал бы ее так, как ей хотелось.

Коннор выглядел так, как она хотела. Он был выше и сильнее, и она знала, что может потеряться в его объятиях. Даже когда он был моложе, ей было приятно стать маленькой и оказаться в том месте, где она чувствовала себя в безопасности. Все девушки, а позже и женщины, с которыми он встречался, всегда чувствовали, что он может их защитить. Для Элли это чувство было первостепенным.

Элеонора Грант стала по совместительству преподавателем литературы в Общественном колледже. Для нее это был день гордости, когда ее сын присоединился к ней в школе, чтобы изучать искусство. Способность Коннора к рисованию с детства воспитывалась Элли с помощью похвал и уроков. На протяжении многих лет он рисовал свою мать бесчисленное количество раз, но она никогда ему не позировала. Когда приближался срок сдачи его второго семестра, он мучительно просил ее помочь ему. Наконец он сказал: «Мама, ты не обидишься, если я попрошу тебя позировать мне? Я не могу придумать ничего более красивого, чем ты».

Элеонора не совсем понимала, почему он решил, что она будет оскорблена, но отмахнулась от этой мысли и была тронута. Она сказала: «Это такая милая любовь… Я бы хотела быть твоей моделью».

Когда настал день ее первого сеанса, она была застигнута врасплох, когда Коннор вручил ей прозрачную драпировку, которая мало что скрывала. Он увидел удивление матери и начал заикаться. «Ох, мам... Я думал, ты поняла... Прости... Мне не следовало... ничего страшного, если тебе не хочется».

Элеонора гордилась своей открытостью и не была скована ограничительными идеями нормативного общества. Студентка в кожаном костюме, едущая на своем «Винсенте Блэк Лайтнинге», все еще была ее частью.

Она сказала Коннору: «Все в порядке, дорогой… Я не думала, что буду что-то носить». Она засмеялась и пошла надевать драпировку. Когда она вернулась и села, ее сын подошел и осторожно устроил ее. Он оставил материал толщиной всего в один слой выше ее талии и обнажил одну из грудей своей матери. Он сказал ей, что она могла бы позировать Микеланджело, и это ее согрело. За те часы, которые она сидела в удобной частичной наготе, она пришла к более глубокому пониманию таланта Коннора и чувств к ней. Она не могла не заметить, какой эффект она на него производила.

Постоянное внимание к обнаженной груди матери и тонко скрытым изгибам еще больше усиливало его трепет перед ее красотой и растущими желаниями. Осмелев, он попросил ее накраситься. Он смотрел, как она наносит макияж, и видел, как она покраснела и соски встали. Он представил, как его рот касается соска, втягивает его, всасывает вместе с кусочком сладкой плоти.

Пока он рисовал, его притягивал свет: свет, отражавшийся от плоскостей задрапированного тела его матери, и свет, который, казалось, сиял из-под ее полупрозрачной кожи. Он сотни раз провел глазами по линии ее все еще перевернутой груди над стоячим соском; она чувствовала каждый взгляд, как будто его пальцы ласкали резиновые кончики.

Его желания оказались на холсте. Это было очевидно в каждом изгибе тела его матери; кривые, по которым зрители могли легко представить, как проводят рукой. Рисуя, он думал о невиданном убежище между ее ног, а она думала о чувствах... желаниях... и последствиях. Ему хотелось отложить кисть и подойти к ней, сказать, что любит ее, и поцеловать ее в губы, когда она откинула голову назад и поприветствовала его. Ему хотелось просунуть руку между ее ног и прикоснуться к ее вагине, которая, как он надеялся, будет влажной для него... он хотел... но продолжал рисовать. Они часами говорили об искусстве и литературе и оба думали о немыслимом.

Поэтому неудивительно, что вскоре после этого Коннор оказался в постели своей матери в конкретний субботний вечер. Все это можно рассматривать как результат почти естественного развития причин с явно нетрадиционным эффектом. События за одну короткую неделю натолкнулись друг на друга, чтобы привести их туда, где они оказались.

Конечно, причины сложны и имеют долгую историю. Их взаимное влечение стало очевидным с годами. Она часто дразнила и флиртовала из-за того, что у нее такой парень, как он, и он никогда не упускал возможности сказать ей, как сексуально она выглядит. Он даже однажды сказал, что она выглядела так, будто ее можно было бы съесть… если бы она не была его матерью… и все это к ее смеху и удовольствию.

В воскресенье перед тем, как это произошло, они переехали в новую квартиру. Меблирована она была лишь частично, так как часть мебели не была доставлена ​​из-за путаницы. Она попросила его не выходить из дома той ночью, потому что не хотела проводить первую ночь одна и чувствовала себя неловко. Он остался с ней.

Одна кровать… она сказала, что для него «глупо» спать на диване. В ту ночь он не раз оказывался против нее; об этом ничего не было сказано. Первое, что она сделала утром, — это одарила его слишком большим количеством поцелуев, чтобы поблагодарить его за то, что он был рядом, когда он был ей нужен. Коннор снова оказался в тяжелом положении, и Элли это знала. Она даже отнеслась к этому легкомысленно, заметив: «Некоторые женщины будут очень довольны этим «грандиозным» приемом утром».

Тем вечером она приготовила ужин и оделась, чтобы отпраздновать их новое место. На ней была прозрачная вещь с глубоким вырезом, и его глаза всю ночь массировали ее изгибы. Через несколько дней они переставили часть новой мебели. Когда они закончили, ее «болящей» спине потребовался массаж. Она обнажила его, когда его руки пробежались по ее теплой бархатистой коже, а затем по бокам ее груди без бюстгальтера. Он тяжело вздохнул, прикоснувшись к запретной плоти. Каждый раз, когда его пальцы соприкасались, она издавала тихий звук удовольствия с закрытым ртом.

В четверг она была одинока и нуждалась в поддержке. Он держал ее и чувствовал каждый дюйм ее тела рядом с собой. Он прикоснулся к ней почти там, где хотел, и сказал, как много она для него значит.

К пятнице он был почти готов обнародовать все это. Он начал сбивчиво: «Мама… если два человека…» На этом он остановился, но Элли не нужно было слышать остальное. Она улыбнулась сыну и нежно поцеловала его в губы, задерживаясь. Он увидел, как ее глаза закрылись, прежде чем он это сделал. Для него она была на вкус свежими взбитыми сливками. В субботу вечером он был внутри нее.

«Случайно» — слово, которое не подходит к той ночи; Коннор позаботился об этом. Он знал, что это точка невозврата, и хотел быть уверенным, что не ошибся в знаках. Его спальню должны были доставить на следующий день, так что это была последняя ночь, которую он ожидал провести в постели матери. Элли притворялась спящей, повернувшись к нему спиной, а его твердость прижалась к ней. Он чувствовал почти незаметные движения ее задницы, нежно массирующей и отталкивающей ее от жесткости. Он прошептал: «Мама... я хочу тебя... если ты хочешь, чтобы я был внутри тебя, скажи мне...»

«Элли сказала: «О, милый... да, я хочу тебя... но, детка, пожалуйста, будь уверен... это инцест... ты будешь в своей собственной матери... Я так сильно хочу тебя, но Я не вынесу, если ты возненавидишь меня завтра».

«Мама, я уверен в этом так же, как и в том, что люблю тебя». Он прижал свой твердый член к ее заднице и сказал: «Мама, раздвинь ноги». Одна из ее ног поднялась, открывая ему доступ, и она вздохнула.

Хриплый голос Элеоноры убеждал его: «Да, детка... будь во мне... будь внутри меня... это то, чего я хочу». Когда он вошел во влажную, захватывающую киску своей матери, они знали, что никогда не будут прежними. Несмотря на то, что они пили до поздней ночи вино, они действовали сознательно. Возможно, предыдущий поцелуй можно было бы истолковать как «случайный», и ее рука, скользнувшая по его члену, могла быть «случайной», но когда он вставил свой член на всю длину в бархатное отверстие своей матери, они оба были в сознании и были полностью осведомлены.

«Коннор... Коннор... любимый...» - напевала она, - «Я надеялась на это... Я знала, что это должен быть ты или никто... Я не хотела никого другого... ох, ты... Ты во мне... Я думала, что во мне больше никого не будет... Я думала, что навсегда останусь одна..."

Он скользнул в киску матери, и его набухший член с каждым толчком все глубже проникал в нее. Он сказал ей, что она никогда больше не будет одна и никогда без него. Каждый толчок искал ее конец и встречался с влажной болью. Ее сын трахал ее, и это было похоже на ответ; ее сын трахал ее, и это было похоже на любовь. Она сказала: «О, Коннор... Я ждала тебя... этого. Впусти в меня любовь... да, детка... это было так долго... Коннор... Коннор... Я знала, что если бы ты занялся со мной любовью, ты бы наполнил меня вот так… Я знала, что это будет хорошо… так хорошо…» Ее тело откликалось, как и ее сердце, на каждое проникновение члена ее сына. Это было другое удовольствие, не просто большее, а «другое».

Коннор перевернул мать на спину и снова вошел в нее. В этот момент внутри киски его матери все остальное не имело значения. Он трахал ее, как во сне... в фантазии... только его член на самом деле был внутри сладкой киски его матери. Каждая запись наполняла его удивлением, когда он смотрел на ее прекрасное лицо.

Он коснулся кончиков сосков матери одним пальцем, и ее нервные окончания вспыхнули. Он скатал их в пальцах и растянул, как будто мог выжать из них молоко, как делал это когда-то. Он раздвинул ее длинные ноги, держа ее за лодыжки. Она никогда не чувствовала себя такой мокрой и не хотела, чтобы ее открыли таким образом; открылась, чтобы ее наполнил член, которого она ждала... члена своего сына. Это был единственный член, который она когда-либо хотела впустить в себя. Она была открыта широко и уязвима, но чувствовала себя в безопасности... потому что ее сын был над ней... ее сын был в ней. «Мама, ты чувствуешь, как мне тяжело… как сильно я хочу тебя… ты чувствуешь, как сильно я всегда хотел тебя?»

«Да, любовь... я чувствую это... я чувствую это до конца внутри себя... наполняет меня... наполняет меня так хорошо... мой малыш... мой большой член... мой любимый сын.. .» Он наполнил и подогнал ее так, что его толчки стимулировали ее клитор. Он заставил ее чувствовать себя хорошо. Он дал ей почувствовать себя любимой. Он заставил ее чувствовать себя в безопасности. Когда сын трахал ее, она почувствовала спазм влагалища. Ей хотелось закричать, когда ее достиг оргазм, но она сдерживалась изо всех сил, не желая напугать его в первый раз. Она все еще была громкой, и этот звук взволновал его. Он дал ей еще, и она ответила высоким изгибом спины и еще более громким стоном, вырывавшимся из задней части горла. Ей хотелось рассказать ему, что он с ней делал, куда он ее отвел и как приятно было чувствовать себя нассаженой на его члене, но все это прозвучало как бесконечное «Оооооооооооооооооооооооооооооооооооооооооооооооооооооооооооооооооооооооооооооооооооооооооооооо

Услышав, как кончает его мать, Коннор нанес более короткие, сильные и лихорадочные удары в киску матери. Когда первые сильные струи спермы покрыли внутреннюю часть киски его матери, Коннор мог только повторять: «Я люблю тебя, мама… Я люблю тебя… Я люблю тебя…»

После их первой ночи занятий любовью Коннор проснулся раньше нее и попытался встать с постели, не разбудив ее. Когда он начал выходить из комнаты, она пошевелилась и сказала: «Нет, любимый, не уходи... иди ко мне». Она встала с кровати и опустилась на колени. Коннор подошел к ошеломляющему видению своей обнаженной матери, ожидающей его с растрепанными волосами. Она взяла губами головку члена сына, и он был наэлектризован. За всю ночь у них не было орального секса, и это был первый раз, когда его мать взяла его в рот. На нем был слой их спермы от всех оргазмов прошлой ночи, и его мать слизала и отсосала его.

Когда она взяла в рот еще больше члена сына, он был поражен розовостью ее губ и сосков. Коннор потянулся к большой груди матери и погладил ее, чувствуя, как он растет в предвкушении. Ее грудь и соски стали чувствительными из-за его внимания к ним всю ночь. Все ее тело реагировало каждый раз, когда он прикасался к ним.

Пока Элли продолжала сосать член сына, он возбудился и слишком быстро засунул ей в рот. Ей пришлось отступить, когда толстая шишка ударила ей в горло. Она вернулась, с любовью целуя его член; накрыв его своими мягкими губами, а затем возобновила сосание.

Теплый язык его матери ласкал нижнюю часть его длинного члена, а ее губы ласкали и всасывали столько, сколько она могла. Элли наслаждалась вкусом кожи на члене сына, чувствуя его жар на своем лице. В ее волнении и стремлении доставить ему удовольствие, ее зубы вызвали стон. Ее язык нашел путь вдоль его эрекции от кончика до основания. Ее сосание прерывалось тихим стонами.

Элли была удивлена ​​контролем Коннора, учитывая его молодость и зажигательный характер матери, сосущей своего сына. Элли ритмично натягивала твердую ткань и смотрела, как она пружинит, когда она остановилась, чтобы взволнованно вздохнуть. Обхватив его кожаный мешок, она схватилась сзади за сильные ноги сына и почувствовала небольшую дрожь, когда он приближался к оргазму. Когда перед ним развернулась чудовищность его фантазии, он не мог больше этого терпеть и крикнул ей: «Мама... я иду... о Боже... я иду». Он попытался отстраниться, чтобы не выстрелить ей в рот, но она прижала его к себе. Он выпустил взрывную порцию спермы, и она продолжила сосать. Для нее было неожиданно волнительно видеть сперму сына на своем языке и во рту. Он неосознанно сильно сжал длинные отзывчивые соски матери и услышал ее приглушенный визг. Она почувствовала это глубоко в своей киске – киске матери, которая жаждала члена своего маленького сына.

После этого все было по-другому. Помимо семейных, у них начали развиваться любовные отношения. Элли по-прежнему позировала сыну, и он стал плодовитым. Сидя перед ним, она рассказала ему о своей любви, и это вдохновило его. После их первого раза она сказала ему: «Я всегда хотела доставить тебе удовольствие… сделать что-то для тебя. Я не знала, смогу ли я. Я никогда не знала, когда дошло до этого, смогу ли я на самом деле взять член в рот; я никогда не знала, смогу ли я позволить ему... позволить тебе, моя любовь... любить меня... трахать меня... так, как ты. Теперь я чувствую себя такой свободной... Я могу сказать это, и я могу это сделать... все здесь для нас обоих... и теперь я могу любить тебя... и я действительно люблю тебя».

За считанные месяцы он нарисовал с ней десятки картин. Он рисовал часами, даже когда она не сидела. Он отнес их галеристу в городе, и женщина согласилась их показать... потому что она видела. Она видела чувства в линии, форме и цвете. Она видела волнение в румянце на груди и любовь на лице. Она увидела тайну. Картины начали продавать.

Конечно, Коннор был еще неизвестен, и то, что он получил за свои первые картины, не сделало их богатыми, но он был рад, что люди были готовы платить за свою работу, которую он сделал. Элли гордилась и радовалась за него, но за его успех пришлось заплатить цену.

Коннор не мог насытиться своей матерью, и Элли не жаловалась. Однажды он появился в ее кабинете в школе после окончания занятий. Она была удивлена ​​и рада его видеть. «Чему я обязана этим неожиданным удовольствием, спросила она?»

Он наклонился, чтобы поцеловать ее, когда она откинулась на спинку стула. «За твое прекрасное тело», - сказал он, когда его руки начали исследовать.

Она издала небольшой обеспокоенный смешок. «Ты с ума сошел? Я не задержусь на этой работе, если кто-нибудь нас увидит… остановись, дорогой». Он повернул замок и вернулся к ее шее, целуя ее вдоль и поперек её. «О Боже...» - она сдалась. Она приблизилась к его губам и нашла теперь уже знакомый язык, который столько раз доставлял удовольствие ее киске. Она встала и почувствовала его тело рядом с собой, пока они целовались. Он слегка провел руками по бокам ее тела вдоль изгиба ее талии и бедер. Они целовались и целовались. Она полусидела на столе, пока он расстегивал ее блузку и снимал лифчик. Он ласкал грудь матери, когда она стала дышать чаще. Он поднял юбку и обнажил чопорные белые трусики, не похожие на те, которые она обычно носила для него дома. Он снял их, остановившись, чтобы поцеловать и пососать клитор, который его язык нашел после разделения тонких влажных спутанных волос, украшавших киску его матери.

Коннор вынул свой член и посадил на него свою мать. Элли чувствовала его силу, когда он держал ее на себе. Ее ноги и руки обвили его, но его рук под ее задницей и его стального стержня в ее киске, казалось, было достаточно, чтобы удержать ее там навсегда. Она захватила его рот, пока его язык имитировал скользящие введения его твердого члена в ее влажный центр. Ее бедра двинулись навстречу его толчкам. Он подвел ее к стене и прижал к ней. Элли прижалась губами к его уху, двигая бедрами, чтобы принять в себя больше члена сына. «Да, любовь моя... мой прекрасный мужчина... Я люблю это... Мне нравится то, что ты делаешь со мной, когда ты внутри меня... берешь меня... используешь меня... трахаешь меня... «В тот момент она знала, что безнадежно обожает своего возлюбленного... своего сына... и хотела всего этого вместе с ним. Они закончили быстро, но были далеки от сытости. Элли сказала ему: «Отвези меня домой».

За сорокаминутную поездку они оба достигли предела голода. Мало что было сказано между взглядами и протянутыми руками. Оказавшись внутри дома, они пошли в спальню, которую теперь делили. Когда Коннор вернулся из хозяйской ванны, его мать была обнажена и ждала его. Ее руки и ноги были открыты и манили его. Она возбуждала его так сильно, так быстро, так много раз, делая подобные вещи.

Он стоял перед ней на коленях, глядя на ее любящее лицо, и она взяла его в рот. Он нежно массировал клитор матери, пока она сосала. Влажным скользким пальцем он впервые прикоснулся к маминой жопе. Она, казалось, ответила, и он вставил один палец, а затем другой. Элли была возбуждена до такой степени, которой она раньше не испытывала. Каждый раз, когда она думала, что вот-вот кончит, Коннор замедлял шаг или останавливался. Он повернул ее и вошел в ее киску сзади. Она приготовилась к более глубокому проникновению. Всегда казалось невозможным, что он сможет проникнуть в нее еще глубже, но он всегда это делал. Она не была уверена, как попала с одного плато на следующее, более высокое: по замыслу сына или по случайности; все, что она знала, это то, что она чувствовала себя сумасшедшей и распутной.

Элли чувствовала каждое долгое проникновение сына в ее киску до кончиков пальцев ног. Иногда по ночам ее тело было настолько чувствительным, что чувства граничили с удовольствием и болью. Когда он на мгновение вышел из нее, она потянулась назад и взяла большой член в руку. Оно было мокрым от ее соков. Затем, импульсивно, она направила его в свою меньшую дырочку, на которой все еще оставалось немного влаги от его пальцев. Когда член ее сына растянул ее тугое кольцо и вошел в ее задницу, ее сердце забилось от волнения и трепета. Она думала о том, как сильно он наполнял ее киску, и мысль о нем в ее узкой дырочке вызвала в ней страх, что ее разорвут на части... но она хотела, чтобы он был здесь. Она хотела, чтобы ее сын имел всю ее.

Когда ее узкий канал наполнился сыном на всю ширину, это воспламенило ее. Она не хотела мешать ему трахать ее таким образом, какими бы ни были последствия. «Ох, Коннор... ох... ты в моей заднице... трахаешь меня... трахаешь меня... Боже... о... да... мой чудесный мальчик... в заднице мамы.. " Пока он вводил в нее все больше и больше члена, она задавалась вопросом, кончится ли когда-нибудь его член. Ее спазмы усилились, когда она начала тереть свою киску и клитор. «Сынок меня трахает», — подумала она. «Мой сын трахает меня... мой сын любит меня... своим членом... О Боже... он в моей заднице... да... да... трахает меня в задницу». Ее страхи утихли, а удовольствие возросло, хотя давление и трение обжигали ее.

Почувствовав, как каждый дюйм его тела скользит внутрь и наружу из ее воспаленного кольца, она услышала, как его голос почти повторяет ее мысли. «Мама… мама… ох… я внутри тебя… в твоей заднице… твоя красивая задница…» – пробормотал Коннор почти про себя, – «…Черт… мама»... .в заднице... ох... ты хочешь этого там... не так ли, мама... ты хочешь, чтобы твой сын... в твою задницу... не так ли, мама...? "

«Да, детка... это то, чего хочет мама... мой милый сын... взял меня... в задницу... засунул свой большой длинный член как можно дальше... Я хочу, чтобы ты любил... Я хочу этого больше всего на свете... не переставай меня трахать... никогда не переставай меня трахать... и никогда не переставай любить меня... ладно, детка... ладно... ?"

«Нет, мама… нет… всегда люблю тебя… всегда внутри тебя… в твоей киске… в твоем рту… в твоей заднице… Я никогда не перестану трахать мою прекрасную мама... никогда». Они оба были захвачены силой соединявшей их телесности и линией запретного удовольствия, которую они пересекли. Толчки Коннора завели его достаточно глубоко, чтобы он мог удариться о мясистые шарики, пока его мать вращалась. Ее стоны превратились почти в крики, когда ее сын начал терять контроль и довел их обоих до оргазма.

Первый выпуск успокаивающей спермы хлынул в сжимающий канал его матери, и Коннор склонился над ней, кусая и целуя ее в ответ, нажимая и тянув ее покрасневшую грудь. «Да, Коннор… любимый… дорогой… кончай в мою задницу… кончай в мою задницу… кончай в мамину задницу…» Он кончил и наполнил ее, когда она достигла сокрушительной кульминации, которая послала её тело в приступы невероятного удовольствия. Когда, наконец, они перестали двигаться и остатки его спермы наполнили ее до краев, его мать затаила дыхание и сказала ему: «О, мой сладкий мальчик... Я не знаю, как ты мог заставить меня снова почувствовать себя так хорошо.... .но твоя мама заставит тебя стараться, пытаться и пытаться». Они оба рассмеялись.