ПРОШЛОЕ – ИЮНЬ 1994 ГОДА – ПИТТСБУРГ

«Папа», - прошептала я, скользя по залитой лунным светом комнате, остановившись только тогда, когда мои дрожащие колени нежно коснулись шелковых простыней на его двуспальной кровати.

— Папа, ты проснулся? — спросила я еще раз, наклонившись над телом отца, мурлыкая ему на ухо, мой язык дернулся всего в дюйме от него, уже стремясь лизнуть его ухо внутри.

«Нет, не надо», — подумала я, отстраняясь, хотя почувствовала, как мои соски напряглись и выгнулись к нему. Отодвинув мягкую простыню от его золотистой кожи, я не могла не ахнуть, когда в поле зрения появились его светлые лобковые волосы, а затем мне пришлось с трудом сдержать стон, когда появился его длинный, толстый член, гордо лежащий на его толстом бедре..

О Боже, он такой большой, подумала я, мой взгляд остановился на большой головке члена, намного большей, чем у Джейсона или Билли, единственных, кого я когда-либо видела. Облизывая губы, я задавалась вопросом, каково было бы проводить языком по его яйцам и вверх по его длинному члену, каково было бы засунуть толстую головку между моих губ и какова была бы на вкус его сперма, стекающая по моим губам и в голодное горло.

По опыту я знала, что он не проснется, если я не сделаю что-нибудь безумное, и что его практически невозможно разбудить, когда он заснул. «О, доктор, пожалуйста, помогите вашей маленькой дочери почувствовать себя лучше», — молча умоляла я его инертную фигуру, скользнув под простыню и прижимаясь к нему.

Это удивило меня, когда я впервые лежала в постели рядом с папой, пока он спал, и почувствовала, как он напрягся, подумав сначала, что он, должно быть, проснулся. И только проведя несколько ночей в папиной постели, я осознала, как часто у него возникала эрекция, как снова и снова с течением времени его пенис удлинялся и толстел, пока он спал. Я научилась получать удовольствие от ощущения его жесткости по отношению ко мне.

За последние четыре месяца я взяла за правило время от времени пробираться в постель папы, пока он спал, хотя в большинстве ночей я оставалась там всего на два-три часа, а затем убегала обратно в свою комнату, моя киска покалывала, когда я убегала. Лишь дважды я оставалась до утра, но оба раза он проснулся и обнаружил, что я скромно одета в свою самую консервативную пижаму, всегда принимая мои нелепые оправдания за то, что я здесь, и никогда не подозревая, что я часами лежала обнаженной в его объятиях.

Когда он впервые эякулировал, когда я лежала рядом с ним, я была ошеломлена, уверенная, что он, должно быть, не спит, когда его вязкие пряди шлепнулись по моему животу и бедрам. В первый раз я убежала, его липкий крем сочился по моим ногам, пока я бежала, но не смогла перестать хихикать, когда бросилась на кровать. В ту ночь я впервые попробовала папину сперму, снова и снова погружая палец в капающие сливки, наслаждаясь ее ароматом и вкусом, пока сосала его семя с пальцев.

С той первой ночи я часто видела, как приходит папа, и мне все чаще приходилось бороться с собой, чтобы не оседлать папу и не принять его в себя, пока он спал. Но я знала, что мне нужно потерпеть еще совсем немного, что мы скоро будем в Европе, знала, что десять недель мы будем вместе и что мы неизбежно займемся любовью.

Тем не менее, сегодня вечером я решила провести ночь в папиной постели, заставить его проснуться и увидеть мое обнаженное тело, прижавшееся к нему, подготавливая его к тому, что должно было произойти, к тому, чего он уже начал желать, но во сне.

~~~~~

«Милая, просыпайся! Что ты делаешь в моей постели, дорогая?» было первое, что я услышала на следующее утро, когда проснулась от того, что папа нежно тряс меня за плечо.

«О, папочка», — пробормотала я, потягиваясь и двигаясь так, что шелковая простыня скользнула под мою грудь, а мои соски с рубиновыми кончиками тут же подскочили. «Мне приснился кошмар, папочка, ужасный кошмар», — сказала я голосом маленькой девочки, наклонившись к нему, позволяя ему почувствовать, как мой сосок коснулся его груди.

«Но, дорогая, Господи», — начал он протестовать, его глаза скользили по моему крепкому, зрелому подростковому телу.

«Но что папочка?» Я прервала его, внезапно вспомнив, как проснулась поздно ночью и почувствовала, как большой член папы накачивает ночные выделения густого белого соуса на мою задницу и бедра.

«Ты не... Я имею в виду, что ты не одета, Стеффи, ты голая», - пожаловался он срывающимся голосом.

«Теперь я всегда сплю обнаженной, папочка, как и ты», — сказала я, улыбаясь. «Мне нравится чувствовать мягкий шелк на своей коже», — добавила я, ощущая теперь запекшуюся липкость, которая все еще висела на моей спине и бедрах, а папина сперма покрывала меня.

«Ты моя дочь, милая. Ты знаешь, что люди не поймут, что ты спишь обнаженной в постели своего отца».

«Ты спишь голым», — надулась я. «И кроме того, кого волнует, что думают другие люди?» — потребовала я, настойчиво прижавшись к нему. «Кроме того, ты уже видел меня обнаженной – я твоя дочь! А ты мой доктор при этом», – добавила я негодующе, – «Ты должен видеть мое тело. Что-то с ним не так?» — спросила я, откидываясь на спинку кресла и раздвигая ноги и руки, открываясь для осмотра папы.

«Конечно, нет Стеф! Просто ты теперь большая девочка. Ты стала женщиной, дорогая», - пробормотал он, когда я увидела, как его член поднялся со своего места, неуклонно удлиняясь вверх, прижавшись к его животу. «Тебе не следует спать в постели твоего папы. Ты не должна смотреть на меня, дорогая, когда я голый», - настаивал он, увидев, как мои глаза скользнули вниз к пробуждающемуся гиганту.

«Даже несмотря на то, что мне приснился кошмар, папочка? Я так испугалась», - испуганно простонала я.

Папа не мог удержаться от того, чтобы обнять меня в свои теплые объятия, не мог удержаться от вопроса: «Какой тебе плохой сон приснился?»

«Было темно, папочка, так темно», — прошептала я, мои губы были всего в нескольких дюймах от его губ. «Они напали на меня, папочка, в темном переулке, трое из них, они были такие большие, такие уродливые… они причинили мне боль, папочка», — добавила я, теперь хныкая.

«Кто, сладкий? Кто они были? Что они с тобой сделали, дорогая?»

«Они ударили меня, папочка… так сильно, а потом сорвали одежду с моего дрожащего тела. Они так меня напугали, папочка! Это были иностранцы… Я думаю, арабы, большие, уродливые, грязные мужчины с длинными вонючими бородами. Они хотели меня изнасиловать, папочка, ограбить, потому что я американка... Ох, папочка, они были такие грязные и заставляли меня делать ужасные вещи, - сказала я, мое тело теперь дрожало в его руках.

«Что за вещи, Стеффи?» — спросил папа, теперь на его лице отразился ужас, он явно переживал свой худший кошмар, осквернение своей единственной дочери, но теперь не мог не услышать всех ужасных подробностей.

«О, папочка! Это было так ужасно», - плакала я, извиваясь в его руках, светлые кудри на моем лобковом холмике были раздавлены его пульсирующим членом. «Большой, толстый, жирный сунул свою штуку мне в рот, папочка, он заставил меня проглотить его. О боже, он затыкал рот, каждый раз, когда он засовывал ее мне в горло… папа мне было больно», — плакала я, мое лицо скривившись в гримасе отвращения, "...а потом один из остальных сунул палец мне в зад, в мой... ох, анус... ну, ты знаешь, мой задница, папочка... потом он приставил его пенис, его большой арабский пенис... они не были обрезаны, папочка... это было ужасно, грязно..."

«Все в порядке, сладкая, пожалуйста, прекрати, все в порядке, не плачь. Это был всего лишь сон, Стеффи», - настаивал мой красивый папа, пока я рыдала, дрожа в его сильных руках. «Папа никогда и никому не позволит причинить тебе боль, дорогая», — пообещал он, даже когда его твердый, как камень, пенис пытался зарыться в мой живот.

«А как насчет следующего года, папочка? Когда я уйду в колледж... совсем одна... в Бостоне так много иностранцев, папочка. Они ненавидят нас, папочка. Они ненавидят нас, потому что мы блондины, красивые, здоровые и умные и счастливые, американцы и христиане...»

«Я всегда буду защищать тебя, дорогая», — снова пообещал папа, целуя слезы на моих щеках.

— Ты обещаешь, папочка? — потребовала я, когда мои губы нашли папины.

«Навсегда Стеффи», - настаивал он, проводя горящими губами по моему лицу, глотая мои соленые слезы.

«Я бы хотела, чтобы таких мужчин, как ты, папочка, было больше. Я бы хотела найти такого красивого и милого парня, как ты, кого-то большого и сильного, чтобы защитить меня. Мальчики в школе совсем не похожи на тебя», — промурлыкала я, мое тело дрожало в его объятиях.

«О, Стефани», - засмеялся он, но в его голосе прозвучала нотка сожаления. «Скоро ты найдешь хорошего мальчика твоего возраста, дорогая, мальчика, в которого ты влюбишься, мальчика, за которого захочешь выйти замуж и создать семью», - продолжил он, но я видела, что он был счастлив и взволнован моим комплиментом.

«Я не хочу мальчика, папочка… и нет никого такого красивого, как ты, папочка», — сказала я, обнимая его еще крепче, заставляя его чувствовать теперь уже созревшее тело своей маленькой девочки.

«Боже, дорогая, я старик, слишком старый и слабый для такой красивой молодой девушки, как ты», - запротестовал он, но не сделал попытки отойти, на самом деле, казалось, еще сильнее уперся в мой живот своим твердым членом.

«Нет, это не так! Все мои подруги думают, что ты такой горячий».

— Да, конечно, — ответил папа, и румянец разлился по его лицу. «Я просто вижу, как все твои восемнадцатилетние школьные подруги думают, что я сексуальный», - закончил он, явно очарованный мыслью о том, что мои сексуальные подруги-подростки на него нападают.

«Тебе всего тридцать семь, папочка», — промурлыкала я ему на ухо, наслаждаясь ощущением пульсирующего рядом со мной папиного члена. «Когда в прошлое воскресенье ты вышел из дома, я думала, что и Моника, и Жаки собираются напасть на тебя».

"Ни за что!" воскликнул он улыбаясь.

«И когда ты вышел из воды, подошел и поговорил с нами… ух ты!»

"Что?"

«Твоя штука, папочка… Твой пенис, он так растянул твои плавки, папочка. Мы могли видеть практически все! И он выглядел таким большим!»

«Стефани!» Папа громко заикался, симулируя гнев, хотя и сильнее надавил на меня.

«Тебе следовало бы услышать, что они сказали, папочка, когда ты ушел... о том, как они хотели бы оставить тебя наедине, снять плавки и ощупать его...» - я замолчала, хихикая.

«Прости, дорогая, я больше не надену это, я не хотела смущать…»

«Все в порядке, папочка, мне понравилось. Я горжусь своим папой, горжусь, что они считают тебя таким сексуальным мужчиной. Их отцы оба старые парни, мои друзья мечтают только о тебе. Моника сказала мне, что она так взволнована когда она проходила медицинское обследование, когда ты видел ее обнаженной, когда прикасался к ней…»

«О Боже, это неправильно, я ее врач», - пробормотал он.

«И ты большой папочка», — хрипло сказала я, мои глаза скользнули вниз к малиновому члену, который лежал между нашими телами. «Тебе не нравится, что молодые девушки хотят тебя, папочка?» — поддразнила я после долгой паузы. «Разве ты не хотел бы заняться любовью с Моникой, Жаки или с кем-нибудь из моих подруг?»

«Они просто девочки, Стеффи; я бы никогда не занялся сексом с твоими молодыми подругами, я знаю их с тех пор, как они были маленькими девочками, они мои пациенты», - яростно протестовал он, все сильнее прижимаясь к моему животу.

«Они тебе не нравятся? Ты не думаешь, что у них красивые тела, папочка? Ты не думаешь, что они сексуальные, когда видишь их обнаженными в своем офисе?» - потребовала я.

«Они хорошие девочки, дорогая, но они слишком молоды для меня…»

«Они теперь женщины, папочка, как и я. Тебе не кажется, что я красивая? Сексуальная? Разве ты не думаешь, что мужчины хотят меня?» Я ворковала ему на ухо, каждое дыхание щекотало его, ласкало, разжигало.

«Конечно, ты красивая, милая, но…» — заикался он, краснея при разговоре.

«Если бы я не была твоей дочерью, твоей маленькой девочкой, ты бы хотел заняться со мной любовью, папочка?» Я требовала от него ответа, даже когда мои пальцы скользили по его твердому телу и вокруг него.

«Господи Стеффи!» Он со стоном откатился от меня, а затем поднялся и вскочил с кровати, его длинный член гордо подпрыгивал при движении.

«Оууу, побудь со мной еще несколько минут, папочка», — умоляла я, когда он исчез в ванной. О чем он думает, подумал яа, услышав шум душа. Я знаю, что твое тело хочет меня, папочка, но как насчет тебя?

Я лежала на спине обнаженная, с раздвинутыми ногами, когда через несколько минут снова появился папа, капли воды усеивали его широкую грудь, а вокруг талии было обернуто белое полотенце. Я подняла одно колено в воздух, и мои тонкие пряди светлых лобковых волос не были преградой, когда его глаза остановились на моих розовых внутренностях, когда он подошел к кровати.

«Давай, сладкая, пора вставать, ты же не хочешь опоздать в школу», — подтолкнул он, пытаясь вести себя естественно, сел рядом со мной и слегка провел рукой по моему дрожащему колену, вверх и вниз по моей внутренней части бедра.

«Боже, сейчас только шесть тридцать, пап, почему ты вообще так рано встал?» — пожаловалась я, еще сильнее прижимая колено к его руке, еще больше открываясь его голодному взгляду.

«У меня операция в восемь, дорогая, мне нужно спешить», - объяснил он, быстро встал и начал натягивать трусы на волосатые ноги, ловя их на своем снова разбушевавшемся стояке.

«Он никогда не налезет, он слишком большой», - хихикала я, наблюдая, как папочка пытается засунуть свой толстый член под неподходящий материал. «Мне нравится, когда я вижу его таким крепким, папочка, тебе нужна помощь?» Я продолжила, а папа покраснел и отвернулся от моих нетерпеливых глаз.

Наконец одевшись, он повернулся ко мне и быстро поцеловал меня в лоб, а затем сказал: «Теперь веди себя хорошо, Стеффи. Я должен быть дома около семи. Хочешь, чтобы я купил что-нибудь на ужин?»

«Может быть, немного тайского языка», — предложила я.

«Как продвигается бронирование нашей поездки, дорогая? Знаешь, у тебя осталось всего пару дней. Ты уже все подготовила?» — спросил он, двигаясь, не отрывая от меня глаз, и попятился к двери.

«Я закончила вчера, папочка. Я расскажу тебе все подробности сегодня вечером. Пока, люблю тебя», - кричала я, когда он наконец проскользнул в дверной проем.

«О Боже», - простонала я вслух, когда услышала, как хлопнула входная дверь, и пальцы моей левой руки скользнули вниз между моими и без того влажными бедрами. Я наблюдала за собой в настенном зеркале, стоящим лицом к кровати, и могла видеть свои набухшие нижние губы, стоячий клитор, пальцы, медленно расширяющие мою щель и проникающие в мою пульсирующую киску.

Мне было почти больно, когда я выгнулась вверх, чтобы встретить свой зондирующий палец, но даже эта неадекватная замена большого папиного члена все равно за считанные минуты привела меня к дрожащему оргазму, мое разочарование на мгновение успокоилось из-за моих обильных выделений. Я поднесла мокрые пальцы ко рту и наслаждалась вкусом, желая только, чтобы он был смешан с густым папиным белым соусом.

«Париж», — пробормотала я, сосала указательный палец, — «Еще четыре дня, папочка. Мы впервые займемся любовью в Париже», — пообещала я себе вслух.

Я часто пробиралась в папину постель за последние восемь лет, с того дня, как мама сбежала со своим любовником и оставила нас. Это всегда было невинно, пока в феврале прошлого года я, наконец, не осознала, что не хочу мальчиков моего возраста, которые во все большем количестве скапливались вокруг меня; ни Билли, ни Джейсон не приблизились к тому, чтобы разжечь страсть, которую папа мог пробудить одним добрым взглядом, одним жестом, одной лаской. Лежа в папиной кровати, еще теплая от его тела, я вспоминала ту февральскую ночь четырехмесячной давности, которая ускорила все, что сейчас происходило в моей жизни.

ФЕВРАЛЬ 1994 ГОДА

Папа удивил меня тем вечером четыре месяца назад, пригласив меня на ужин и танцы в одно из самых гламурных ночных заведений Питтсбурга – он назвал это моей вечеринкой в ​​честь выхода в свет. Празднование моего поступления на этой неделе в сентябрьский 1994 год на курс первокурсников Гарвардской медицинской школы.

Чтобы отпраздновать это событие, я надела туфли на высоких каблуках и свое самое сексуальное платье, новое черное шелковое платье, грудь была свободной с глубоким вырезом, высокий разрез платья обнажал мои крепкие длинные бедра при каждом моем шаге.. Я была в восторге, когда спустилась вниз, и у папы отвисла челюсть, явно ошеломленный картиной, которую он видел.

"Что?" — спросила я, удивляясь, как приятно было видеть, как мой папа так явно взволнован, наблюдая за мной.

Его вздох: «Ты такая красивая, Стефф», в сочетании с тем, как его глаза жадно блуждали по мне, взволновали меня так, как никогда раньше. «Я твоя папочка, глупый», — подумала я про себя, пока он вел меня под руку к машине, но все же вспомнила комментарии, которые мои подруги всегда говорили о папе, о том, как им хотелось бы побыть с ним наедине.

Это был идеальный вечер, и папа заставил меня почувствовать себя девочкой, превратившейся в принцессу, его принцессу, и я, без всякого предварительного плана и сознательного желания, вдруг начала относиться к нему как к настоящему мужчине, сексуальному мужчине. Я танцевала ближе, чем обычно, я неоднократно наклонялась или поправляла свой верх, чтобы он мог видеть мою полную грудь, мои твердые малиновые соски; сидя, я подвинула платье так, чтобы разрез оказался спереди, и мои тонкие красные шелковые трусики постоянно были под его голодным взглядом.

Я прижималась к нему, пока мы танцевали; прижимая мою грудь, мои твердые соски к его груди, прижимаясь к нему своим холмиком, пока мои пальцы нежно ласкали его волосы, его шею. Именно тогда я впервые почувствовала это, почувствовала, как толстое копье папы трется, настойчиво прощупывая мой живот. Оно казалось слишком большим, затмевая то, что я чувствовала, когда Билли, когда Джейсон и другие танцевали со мной.

Я покраснела от волнения, когда мы наконец вернулись домой после трех часов ночи, мы оба были слегка подвыпившими от вина и сексуальной энергии, эхом разносившемуся между нами. Меня буквально трясло, пока он провожал меня до двери моей спальни, в моем мозгу кружились новые дикие, невозможные, инцестуозные сексуальные мысли. Ожидая и гадая, что дальше, он удивил меня, просто подарив мне небольшой сверток в золотой упаковке, пока мы стояли в дверях.

«Что это такое, папочка?» — спросила я, открывая маленькую прямоугольную коробку. «О Боже!» — вскрикнула я, увидев ожерелье из идеального белого жемчуга, лежащее на дне коробки из черного шелка. Когда я подошла, чтобы поднять блестящую веревку, карточка выскользнула из коробки и, узнав миниатюрные каракули папы, дрожа, я прочитала:

Дорогая Стефани

Я так горжусь тобой, Стефф! Ни одному отцу на Земле не повезло больше, чем мне: иметь такую ​​добрую, красивую, умную, милую, заботливую и любящую дочь, как ты, — это лучшее, что могло со мной случиться.

Кажется, только вчера я с такой гордостью привез тебя домой из больницы. Мысль о том, что сегодня этой маленькой девочке уже восемнадцать и она скоро бросит меня ради университета и взрослой жизни, почти непостижима. Я так горжусь тобой, дорогая, как хорошо ты справилась, каким выдающимся человеком ты стала.

Никогда на свете не было никого, кого я любил бы больше, чем тебя; Я не могу представить, чтобы прожил свою жизнь без тебя. Ты приносишь столько радости в мою жизнь

Спасибо, дорогая, я так тебя люблю,

Папочка

п.с. Я подумал, может быть, ты захочешь надеть эти жемчужины, когда мы будем ужинать в Париже этим летом.

Думаю, это был тот момент, когда я осознала, что нет никого в мире, с кем бы мне хотелось провести свою жизнь, что нет никого в мире, с кем бы я хотела заниматься любовью больше, чем с папой. Когда я стояла и рыдала в его объятиях, когда меня обнимал и целовал единственный человек, которого я когда-либо любила, я почувствовал волну сексуального влечения, эхом раздающуюся по моему телу, моему языку, моим губам, моим соскам, моим внутренним жидкостям, всему моему телу, отвечающему на это.

Мои возни с Билли на заднем сиденье его машины, поцелуи, прикосновения, безумные схватки; ночевки с Жаки и Моникой, где мы бесконечно говорили о мальчиках и сексе и даже экспериментировали между собой; и даже ночь с Джейсоном, всего несколько недель назад, когда я впервые и пока единственный раз почувствовала, как пенис проникает в меня; ни один из этих опытов не подготовил меня к тому, что мое тело сейчас делало, чувствовало, требовало, побуждало.

— Стефф, ты в порядке? наконец проник в мои туманные мысли и медленно вернул меня в новую реальность.

«О, папочка, твои слова, они такие красивые, спасибо», - прошептала я, а затем добавила: «Ты единственный мужчина, которого я когда-либо полюблю», настойчиво прижимаясь к нему, пока мои губы жадно искали его, желая, чтобы он теперь узнал новую меня, желая, чтобы он чувствовал себя таким же, как я, желая, чтобы он понял, что нам суждено быть соединенными во всех отношениях.

Я чувствовала дрожь возбуждения по его телу, когда наши языки встретились и исследовали, и не могла не почувствовать внезапное затвердевание и удлинение у моего живота.

"Милая!" Папа ахнул, отстранившись от меня, на его лице отразилось замешательство и желание.

Повернувшись в его руках, я отвернулась от папы, моя твердая задница прижалась к его эрекции, а его руки внезапно оказались на моей груди. Всего на миллисекунду я почувствовала, как его пальцы ласкают меня, сжимают, прежде чем он уронил их, как будто они были в огне, бормоча: «О Боже, Стефф, прости».

«Ты можешь прикрепить их, папочка», — спросила я, игнорируя его извинения, вложив жемчуг ему в левую руку и прислонившись спиной к его груди.

— Конечно, дорогая, — сказал он с нетерпением, явно радуясь возможности заняться чем-то невинным и испытывая облегчение от того, что я, похоже, не заметила его тайного прикосновения.

Его руки были подобны атласу, когда они скользили по моим плечам и нежно ласкали мою шею, когда он поднял мои длинные светлые кудри, чтобы обнажить меня для своего жемчужного кольца. Я чувствовала его дыхание на своем ухе, когда он медленно расстегнул застежку, но затем позволил одному концу выскользнуть, позволяя прохладным белым шарикам скатиться вниз по моей груди и между моими вздымающимися грудями.

«О, папочка, они холодные, и они меня щекочут», - пожаловалась я, хихикая. Моя полная грудь напряглась, мои напряженные соски, когда он медленно потянул прядь вверх.

«Извини, дорогая, сегодня я неловок», — легко ответил он, когда наконец достал конец и застегнул застежку на моей шее. Но я чувствовала, как волнение папы пульсирует в моей заднице, и знала, что он испытывает те же эмоции и желания, которые взрывались внутри меня.

«Они прекрасны», - пела я, танцуя прочь от него и направляясь в свою комнату, моя песня радости была отражением счастья, которое я чувствовала, найдя своего спутника жизни, своего возлюбленного, свое единственное будущее.

«Посмотри на жемчуг, папочка», - кричала я, смеясь, продолжая танцевать перед зеркалом. Когда папа подошел ко мне сзади и ошеломленно наблюдал за мной в зеркале, я внезапно сняла с плеч тонкие бретели и позволила верху упасть до талии, обнажая свои твердые, полные груди его испуганным глазам.

«Стефани!» Папа заикался, глядя на них, не зная, что сказать и куда смотреть.

«Там просто грудь, папочка», я как-то погладила его рукой, «они у всех есть, я просто хочу посмотреть, как жемчуг будет смотреться на мне», а затем начала крутить ожерелье у себя на груди. «Они продолжают прилипать к моим соскам, папочка», - пожаловалась я немного невнятно, изображая опьянение, которого на самом деле не чувствовала. «Они слишком длинные, папочка», — внезапно спросила я, повернувшись к нему, сжимая длинный, твердый сосок между большим и указательным пальцами, представляя ему полный, твердый шар.

«Они просто милые», - ответил он с улыбкой, теперь явно забавляясь представлением своей маленькой дочери, полагая, что это была невинная игра дочери, а не опасный сексуальный акт.

«У меня был прекрасный день, папочка, я так тебя люблю», — закончила я, зевая, и наклонилась в его сильные, гостеприимные руки. "Я такая сонная."

«Давай, Стефф, я уложу тебя спать», - сказал он грубо, его любовь ко мне была так очевидна. Когда я упала обратно на кровать, я увидела мгновение колебания, прежде чем его руки переместились на мою талию и стянули платье через бедра и ноги, оставив меня обнаженной, за исключением жемчуга и шелковых трусиков.

Когда он повесил мое платье в шкаф, я начала спускать свои красные трусики, изо всех сил стараясь так, что, когда он повернулся назад, мои ноги оказались в воздухе, а трусики - только до середины бедра. «Вот, позволь мне помочь», — предложил он своим самым отеческим голосом, как будто он просто помогал мне с домашним заданием или мытьем посуды, но я чувствовала дрожь в его пальцах, когда он прикасался ко мне.

«Тебе нравятся мои новые трусики, папочка», — спросила я подвыпившим, дразнящим тоном в голосе. «Я купила их только на сегодня, только для тебя, только для моего любимого мужчины».

«Это мило, сладкая», — ответил он, приподняв меня, чтобы вытащить простыню из-под меня.

Наконец, устроив меня и накрыв простыней мою обнаженную кожу, он повернулся, чтобы уйти, прошептав «спокойной ночи, дорогая», и начал пятиться назад.

«Останься на несколько минут, папочка», — умоляла я, схватив его за руку.

"Что сладенькая?"

«Ложись рядом со мной, папочка, как ты это делал, когда я был ребенком, — сонно пробормотала я, — оставайся со мной, пока я не засну».

«Конечно, дорогая», — согласился он почти слишком быстро, и, сбросив туфли и рубашку, а после нескольких мгновений колебания — штаны, скользнул под простыню рядом со мной, теперь оставив только свои белые боксеры, и, лежа на боку, наблюдал за мной, как он нежно погладил мои светлые волосы. Притворившись спящей, я перевернулась и свернулась калачиком вокруг него, так что мои губы оказались менее чем в полудюйме от его щеки, каждый мой вздох нежно щекотал его, а моя грудь удобно прижималась к его сильной груди.

В конце концов он ушел, может быть, часа через два, но я знала, что ему нравилось спать рядом со своей восемнадцатилетней дочерью, и постоянная твердость около моего бедра - наглядное тому подтверждение.

~~~~~

Папа все еще спал, когда на следующее утро я вошла в его комнату, и вопрос горел в моем мозгу, когда я срочно разбудила его, желая получить ответ на то, что он написал в своем письме.

"Что сладенькая?" — наконец зарычал он, когда его голова высунулась из-под простыни.

«Что ты имел в виду в своем вчерашнем письме о Париже и жемчуге, папочка?» — нетерпеливо спросила я.

«Ах, это», - небрежно ответил он, садясь, не замечая, как мало его было прикрыто.

«О, это что?» Я настояла.

— Ну, а ты случайно не будешь делать что-нибудь 23 июня, моя дорогая? — загадочно спросил он, потянувшись за конвертом, лежавшим на столе рядом с его кроватью.

«Нет, папочка, ты знаешь, что 21-го числа у нас выпускной, а потом я буду свободна на лето».

Улыбаясь, он протянул мне конверт, в котором вскоре оказались два билета на самолет. Он ухмылялся, пока я медленно расшифровывала маршрут. «Питтсбург — Париж отправляется 23-го и билеты на двоих», — прочитала я. «Но что это значит, папочка? Какие двое едут в Париж?» — спросила я, еще больше смущенная, чем когда-либо.

«Ну, я подумал, что доктору Родерику С. Джеймсу и его прекрасной дочери, мисс Стефани Даниэль Джеймс, было бы полезно десятинедельное путешествие по европейскому континенту», — самодовольно сказал папа с широкой улыбкой, которую невозможно было сдержать.

— Да как?.... У тебя работа... Как мы поедем?... Неужели... правда, только мы вдвоем? Я заикалась, когда радость захлестнула меня.

«Доктор Джеймс уже сообщил своим коллегам и администрации больницы, что он будет находиться за пределами страны на время, указанное в билетах, моя дорогая», — объявил он, явно обрадованный моим удивлением и счастьем. «Он чувствует, что это может быть его последний шанс дать совет и направление своей прекрасной дочери, прежде чем она бросится в большой мир».

Я не дала ему возможности сказать ни слова, прыгнула на него сверху, смеясь и плача, покрывая его поцелуями. Но я не могла не заметить его наготу, когда обнимала его, и почувствовала дрожь одновременно от страха и волнения, когда впервые увидела папин пенис, гордо лежащий между его ног, и даже мягкий он выглядел огромным.

Насколько это важно, когда тяжело, подумал я, когда папа спросил: «Я так понимаю, тогда ты свободна, мисс Джеймс?»

«О да, папочка», - крикнул я, - «Какие места именно мы собираемся посетить там?»

«Это твоя работа, сладкая».

"Что!"

«У меня есть билеты – тебе решать, куда мы поедем. У тебя есть четыре месяца, чтобы решить, а затем забронировать номера, машины, авиабилеты и все, что вы захочешь».

"Но.."

«Нет, моя любимая дочь, это твоя работа».

«Какие угодно места?»

"Твоя работа!"

И вот так папа обрадовал меня четыре месяца назад, и с тех пор все, о чем я думал, это папин большой пенис и то, как я собираюсь убедить его оставить его мне на всю оставшуюся жизнь!

ВЕСНА 1994 ГОДА

В последующие месяцы, в марте, апреле и мае, наши отношения изменились, и мы оба фундаментально изменились к той ночи. Мы внезапно оказались на новой неизвестной территории; теперь это были не просто невинные любящие отношения отца и дочери, в которых мы жили восемнадцать лет.

Я думаю, мне было легче, моя молодость позволила мне сразу принять тот факт, что я хотела, чтобы папа был моим возлюбленным, моим мужем. О, я знала об отказе общества от этой запретной любви, о криминализации обществом того, что мы делаем, но мой разум легко принял то, чего требовало мое тело. Ему было труднее; табу общества на секс со своей дочерью глубоко укоренилось в нем. Хотя я приветствовала то, чего требовало мое тело, я могла видеть, как он постоянно борется со своими все возрастающими побуждениями.

Все, что я делала в течение этих месяцев, было направлено на то, чтобы заставить папу принять то, что, как я знала, было неизбежным, но, тем не менее, изучая проблему инцеста в целом, я была ошеломлена тем, что обнаружила.

Дочери любят своих отцов так же, как и я! Фактически, когда я читала и изучала, я обнаружила, что для такого человека, как я, единственного ребенка, мать которой оставила ее, когда ей не было и десять лет, было почти неизбежно, что я попытаюсь занять место своей мамы и стать папиной дочуркой.

Я намеревалась соблазнить его в течение этих месяцев. Я одевалась лучше, больше никаких джинсов, спортивных штанов и кроссовок за ужином, вместо этого я переодевалась в платья или ансамбли из блузок и юбок, достаточно сексуальные, чтобы папа не мог игнорировать женщину, которой я стала.

Я старалась обнимать его каждый день, держа его каждый раз на несколько секунд дольше, чем обычно, заставляя папу чувствовать себя женщиной, которой я являюсь.

Я присоединялась к нему в телевизионной комнате, только что после душа, надушенная и просто в халате, и прижималась к нему, пока мы смотрели взятый напрокат фильм, который я выбрала. За эти недели и месяцы папа все чаще оставался дома больше, чем когда-либо прежде, почти никогда не пропускал ужин, его светская жизнь теперь сводилась к вечерам с дочерью.

Я даже время от времени дразнила его, когда сидела с ним и смотрела фильм, и спрашивала его, почему он не гуляет с одной из своих многочисленных подруг, почему он проводит так много времени дома. «Ты будешь у меня всего на несколько месяцев, сладкая», — отвечал он, обнимая меня.

Я все больше чувствовала и видела его возбуждение, растущее сексуальное желание, которое он испытывал ко мне, не могла не заметить эрекцию папы, когда я извивалась рядом с ним, мой свободный халат позволял его блуждающим глазам легко получить доступ к моей полной, упругой груди..

Мы не обсуждали то, что с нами происходило в эти месяцы, мы были в тихом, сексуальном, брачном танце, который явно пугал папу. Но я знала, что он изучает проблему, пытаясь противостоять этим запретным желаниям, которые угрожали захлестнуть его.

Я нашла книги, спрятанные в его спальне: как научные тома, посвященные любви отца и дочери, так и эротические описания наглядного инцестуозного секса. История посещений его компьютеров все чаще приводила меня к сайтам, которые просматривал папа, сайтам, на которых были аккаунты с реальным видео отцов, занимающихся любовью со своими дочерьми.

~~~~~

Я вспоминала все это, лежа в папиной постели тем июньским утром и поглаживая себя, — плохая замена тому, чего я хотела и в чем нуждалась. Но скоро мы полетим в Европу, тогда я знала, что это произойдет...

23 июня 1994 г. – ПАРИЖ

Наш рейс вылетел из аэропорта Питтсбурга в семь утра и прибыл в аэропорт имени Шарля де Голля в Париже в семь часов вечера по французскому времени.

Наконец, собрав наши сумки и пройдя таможню, что французы умеют делать с трудом, мы, наконец, вышли из аэропорта около девяти тридцати, и пока папа ехал на арендованной машине к нашему небольшому, но высококлассному четырехзвездочному отелю на левом берегу реки, я начала говорить, зная, что мне нужно объяснить, что именно я сделала, прежде чем мы туда приехали.

«Насчет отеля, папочка, нашего номера», - осторожно начала я.

— Угу, — пробормотал он, явно поглощенный проносящимся мимо городом.

«Резервация, папочка, это… Я имею в виду, это…» — пробормотала я.

«Что Стефф?» — спросил он, отводя взгляд от дороги на секунду и глядя на меня, с широкой улыбкой на лице.

«Ну… я вроде как сделала что-то странное… сначала это была действительно ошибка, я имею в виду, что я этого не планировала… это просто произошло, когда я забронировала номер, а потом я… ну, Я просто отпустила это, я... может, ты и не хочешь, я не знаю, нравится тебе это или...»

«Давай, дорогая, выкладывай», — приказал он, на секунду оторвавшись от руля и погладив мое бедро.

«Ну», - начала я снова, мое лицо теперь скривилось в почти гримасе, «Возможно, в отеле ожидается семейная пара, папочка, пара в медовый месяц».

«Ха, как же так?» — спросил он, на его лице отразилось растерянное выражение, и его пальцы на мгновение сжались на моей голой ноге.

Теперь торопясь, стремясь рассказать всю историю одним махом, я объяснила: «Когда я заполняла форму онлайн-регистрации, папочка, я, должно быть, заполнила не то поле, и прежде чем я поняла, что произошло… ну, я зарезервировал только что одна комната, и это было подтверждено как Доктор и миссис Джеймс, и я не знаю, я не смогла поменять это... знаешь, это было довольно забавно, а потом я подумала, что нам действительно не нужны две комнаты для двоих людей, я имею в виду, что мы таким образом сэкономим деньги и..."

«И почему они подумали, что у нас медовый месяц, Стефани?»

«Ну, это довольно сложно, папочка», — пробормотала я.

«Это просто проблема нашего отеля в Париже, верно, Стефани?» — спросил папа с нотками гнева и веселья в голосе.

— Ну, не совсем, папочка. Увидев угрюмое выражение его лица, я ответила: «Это казалось хорошей идеей, папочка, поэтому, когда я бронировала другие отели, я подумала, а почему бы и нет, мы сэкономим деньги, и некоторые из них предлагали специальные дополнительные услуги для молодоженов». и..."

«Значит, мы муж и жена в Париже, Барселоне, на Ривьере, в Риме, в Афинах, на греческих островах, в Стамбуле, дорогая?» — спросил он, пальцы его свободной руки теперь снова легли на руль и постучали по нему нетерпеливо или с волнением?

«Да, папочка», — прошептала я, а затем добавила более уверенно, — «но помни, что ты возложил на меня полную ответственность за бронирование…»

Несколько минут он молчал, но я подавила желание вмешаться, объяснить, извиниться, зная, что теперь все зависит от него, что мне придется подождать, позволить ему решить, отреагировать.

— Мы не говорили о… я имею в виду, ты знаешь, о том, что произошло между нами… — начал он наконец, его нервозность была очевидна в его заикающемся, неуверенном голосе. Не получив от меня немедленного ответа, он продолжил: «Я знаю, ты думаешь, дорогая… я имею в виду, с твоего дня рождения… что ты чувствовала что-то другое ко мне, к папе… что, может быть, что-то…. "

Пока он говорил, он продолжал бросать на меня быстрые взгляды, явно чувствуя себя некомфортно, надеясь, что я ему помогу. «Я знаю, что должен был сказать что-то раньше, — продолжал он, — я хотел это сказать, но… если бы я заставил тебя поверить в это… что, возможно, ты думаешь, что реакция моего тела на тебя что-то значит. это правда не было, не должно было, не могло, сладкая... Ох, черт, мы здесь, - раздраженно выругался он, когда мы подъехали к подъездной аллее перед отелем. «Давай не будем беспокоиться об этом сегодня вечером, дорогая», - сказал он наконец, наблюдая за мной, пока мы сидели, а носильщик уже мчался к нашей машине, - «мы просто забронируем место и поужинаем, а потом поговорим об этом утром. Но нам нужно поговорить, дорогая, ты не можешь продолжать думать, что мы..."

«Да, папочка, прости меня за все», — прошептала я, и одна слеза скатилась по моей щеке.

~~~~~

«Ах, доктор и мадам Джеймс, биенвеню, добро пожаловать», — вот как приветствовали нас с папой, когда мы, держась за руки, шли к стойке регистрации. «Мы предоставили вам наш лучший номер… Без дополнительной оплаты», — сказал менеджер после того, как мы заполнили регистрационные карточки, с широкой улыбкой на лице. «У нас не часто бывают молодожены».

«Merci beaucoup monsieur», — проворковала я, наклонившись к папе и слегка поцеловав его в губы. «Мы так устали, месье», - сказала я, обращаясь к менеджеру. «Мы просто хотели бы принять душ, переодеться и поужинать в нашем номере. Вы можете заказать ужин?»

«Несомненно, мадам», — все его тело выражало одобрение, а его глаза жадно скользили по моему молодому, зрелому телу, желая, чтобы именно он собирался провести ночь в моей постели.

~~~~~

Это оказался потрясающий люкс: большая спальня с двуспальной кроватью и большая столовая/гостиная, элегантно обставленные красивыми французскими предметами старины, балкон с видом на Нотр-Дам и мерцающую Сену.

«Та да», — самодовольно объявила я наконец папе, после того как мы оба осмотрели комнаты, вид, цветы, корзину с фруктами, шоколад, остывающее шампанское… — Итак, что ты думаешь о моей маленькой отговорке, мой дорогой муж?" — спросила я, танцуя вокруг него, с широкой улыбкой на лице.

— Неплохо, миссис Джеймс, — наконец признал он. «А теперь иди и прими душ, наш ужин скоро будет здесь», - приказал он, улыбаясь, слегка шлепнув меня по заднице, когда я направилась в туалет.

«Папа, хочешь присоединиться кр мне? Мне кажется, я читала, что у них здесь нехватка воды», — предложила я с блеском в глазах.

"Иди!" - приказал он смеясь, наблюдая, как я стягиваю свитер через голову, и я знала, что его взгляд все еще был на моей обнаженной спине, когда я направилась к двери и роняла на ходу свой маленький черный шелковый полубюстгальтер, я знала Папа представлял каждое покачивание моих круглых полных сисек.

~~~~~

— Чему вы так рады, юная леди? — спросил папа позже, когда он, наконец, вышел из туалета и душа, его большое тело было окутано роскошным халатом, который шел в комплекте с комнатой.

«Просто так», - хихикнула я, вставая, моя грудь покачивалась под тонким шелковым халатом цвета слоновой кости, который был моим единственным прикрытием, халатом, который я купила только на сегодняшний вечер. Боже, какой он красивый, подумала я, когда он уверенно двинулся ко мне. Его мускулистое тело шесть футов два дюйма, казалось, с каждым шагом излучало силу и сексуальность.

«А ужин?» — спросил он, но прежде чем я успела ответить, мы услышали стук в дверь, и папа развернулся и двинулся, чтобы ответить, а затем впустил худого, пожилого посыльного в форме, толкающего тележку с посудой.

«Месье, мадам», — прохрипел он сквозь поврежденные дымом легкие, но его глаза загорелись, когда он увидел меня, когда он увидел, во что я одета. Его взгляд устремился к моему декольте, к темным кругам, проступавшим сквозь тонкий шелк, к подолу моего халата, едва прикрывавшему мои светлые кудри на лобке.

Ему потребовались минуты, чтобы выгрузить поднос, накрыть на стол, он постоянно бросал на меня быстрые взгляды во время работы, и в конце концов папа вытолкнул его из комнаты, сжимая предложенные ему десять евро и оттопыривая переднюю часть штанов наружу.

«Ты могла довести беднягу до сердечного приступа», — засмеялся папа, поворачиваясь ко мне.

«Ну, по крайней мере, некоторые мужчины находят меня привлекательной, папочка».

Мы разговаривали во время еды, и разговор шел на удивление легко, несмотря на сексуальное напряжение между нами. Мы оба были в восторге от поездки, от Парижа, от приключений, которые ждали нас в ближайшие десять недель. Никто из нас никогда раньше не был в Европе и с нетерпением ждал возможности посетить все места, о которых мы слышали всю свою жизнь. На следующее утро мы должны были посетить Лувр и с нетерпением обсуждали сокровища, которые вскоре увидим лично.

Наконец еда закончилась, и пока папа выкатил тележку с посудой за дверь, я плюхнулась на диван в гостиной, подставив одну ногу под себя. Я почувствовала, что мой халат расстегнут, и знала, что моя полная грудь была бесстыдно обнажена, но меня это не волновало: бутылки Шато Ротшильд, которую мы опорожнили во время еды, было как раз достаточно, чтобы ослабить мои последние остатки сдерживания по отношению к отцу.

«Сядь со мной, папочка», — сказала я, похлопывая по дивану рядом со мной, приглашая его, в то время как он неуверенно топтался посреди комнаты.

Наконец, осторожно сев на другом конце дивана, он наблюдал за мной, его взгляд скользнул от моей груди к бедрам, прежде чем встретиться с моими.

«Ты такой же плохой, как посыльный», - нервно хихикнула я, мое хладнокровие внезапно исчезло, зная, что следующие несколько минут будут так важны для моего будущего счастья.

Он подошел ко мне и, обняв меня за плечо и прижав к своему теплому телу, начал говорить. «О, Стеффи, я так сильно люблю тебя, дорогая. Но не так, не как мужчину и женщину… не как любовников», — пробормотал он. «Ты моя дочь, моя прекрасная дочь... Мы не можем... Я не думаю о тебе так, Стефф», - закончил он, но его осторожные слова, казалось, были сказаны больше для того, чтобы убедить его больше, чем меня.

«Ты не хочешь меня любить, папочка?» - потребовала я.

«Нет, милая... не так», - нерешительно ответил он, выпуклость на его халате опровергала каждое слово.

«Так почему ты не ходил на свидания последние четыре месяца?»

"Что?"

«Раньше ты все время встречался, а теперь никогда», — настаивала я.

«Но я…», — пробормотал он, прежде чем я перебила его.

«Почему ты тайно читал эту книгу по психологии об отношениях отца и дочери? Да, я видела ее в твоей комнате, папочка», - сказала я, увидев, что он собирается протестовать. «Я тоже это читала, папочка, там говорится об инцесте, о любви между отцами и дочерьми».

«Почему ты просматриваешь сайты, посвященные инцесту? Читаешь истории об отцах, занимающихся любовью со своими дочерьми, смотришь запрещенные видео», — потребовала я.

«Почему у тебя всегда возникает эрекция каждый раз, когда я рядом с тобой?» Я продолжала нападать на него, теперь мои ноги были раздвинуты, полностью открываясь его нервному взгляду.

«Но Стефф», - возразил он.

— Да, даже сейчас, — настаивала я, моя рука скользнула под его халат и схватила его толстый член. «Трахни меня, папочка, пожалуйста, трахни меня», - кричала я, надвигаясь на него сверху, оседлав его, пока он сидел, его длинный шест теперь подпрыгнул вверх, когда я расправила его халат.

«Дорогая, мы не можем», - простонал он, «это неправильно, сладкая. Я не хочу причинять тебе боль, Стефф. У тебя вся жизнь впереди», - простонал он, когда его руки охватили меня, отчаянно удерживая меня.

— Чушь чушь, папочка, — сказала я, прикоснувшись губами к его губам, погружая язык глубоко в его рот. Если это так неправильно, папочка, - наконец выдохнула я, - почему, когда ты набираешь слова об инцесте отца и дочери на Yahoo, набирают то же самое десять миллионов людей, почему уважаемые ученые провели тысячи исследований на эту тему, если никто больше этим не занимается? Если это так необычно, так извращенно, почему миллион отцов спят сегодня ночью со своими дочерьми? Как же так, папочка, - спросила я, почти крича, уговаривая, требуя, гладя его.

«БОЖЕ СТЕФАНИ», наконец, проревел он, первобытный сексуальный крик сорвался с его губ, когда он встал, легко поднял меня, а затем понес в спальню.

Глядя на его глаза, когда он нес меня, я испытала момент паники и страха, когда я увидела, как грубая мужская похоть горит глубоко внутри него, вырвавшись на свободу сейчас, и задалась вопросом, возможно, слишком поздно, не допустила ли я ошибку.

На ходу он стянул с моих плеч мой зияющий халат, позволив ему соскользнуть на пол еще до того, как мы добрались до кровати. Бросив меня на простыни, я упала, раскинувшись, свесив ноги с края кровати, и как завороженная наблюдала, как он почти разорвал свой халат, пытаясь срочно его снять.

Наконец он встал обнаженным между моими ногами, его твердый член теперь тянулся вверх, пульсируя в стремлении погрузиться глубоко в мои розовые, влажные ножны.

"Папочка!" Я умоляла, теперь испуганная, теперь убежденная, что это никогда не залезет в меня, что это расколет меня. Боже, он вдвое больше, чем у Джейсона, я думала, и даже он причинил мне боль в первый раз.

Он схватил меня и легко поднял, понеся назад вверх по кровати, проползая между моими ногами, его толстый орган теперь подпрыгивал между моими бедрами, когда он опустил свои губы на мои.

«О, папочка, дааа», - простонала я, когда он оторвался от моих губ и провел языком по моему подбородку и вниз по ноющему соску, глотая его, пока его зубы тянули и растягивали его. «Господи», — закричала я, когда почувствовала, как сначала один, а затем и второй палец скользнули внутрь меня, мои бедра выгнулись вверх в похоти.

«О, Стефф, я чувствую себя так хорошо, так прекрасно», — простонал папа, вталкивая в меня два пальца и вынимая их из меня, наконец поднося их ко рту, где он впервые почувствовал вкус своей дочери.

Моя рука прокралась к его пенису, когда он вдохнул мой аромат и попробовал мой липкий вкус, и теперь страх исчез, я схватила его и попыталась втянуть в свою ожидающую киску, уже открытую и залитую моими соками, срочно нуждающуюся в наполнении, чтобы быть пронзенной.

«ПАПА, ПОЖАЛУЙСТА», - просила я.

«У нас есть вся ночь, дорогая», - сильный, уверенный в себе, сексуальный отец, которого я всегда знала, теперь снова под контролем, всякая потребность в дальнейших ухищрениях с моей стороны теперь исчезла, я наконец-то собиралась заняться любовью с единственным мужчиной, которого я когда-нибудь полюблю.

Мне больше не нужна была прелюдия; Я уже дрожала в предвкушении, влажная, смазанная для проникновения, которого я жаждала. Когда он провел руками от моих волос вниз по моей груди, остановившись всего на секунду, чтобы дразнить мои и без того опухшие соски, а затем вниз к бедрам и ягодицам, я как застывшая смотрела на шест, который, пориближался ко мне между ног.

Внезапно снова забеспокоившись из-за его размера, я вздрогнула, когда его руки скользнули по моей заднице и раздвинули мои бедра, расположив меня так, что его невероятно большая головка члена слегка прижалась к моему раздутому клитору.

«Папа», - простонала я, когда он переместил свой член так, чтобы он идеально совпадал с моим отверстием, и осторожно надавил, постепенно вталкивая головку в меня.

«ПАПА», - снова закричала я, теперь убежденная, что он никогда не залезет, мои нижние губы широко раскрылись, по-видимому, неспособные принять его. «Он слишком большой, папочка», — хныкала я, пока он продолжал нападать.

«Ааааааааа, папочка», - застонала я, почувствовав, как головка просунулась внутрь, и когда я почувствовала, как моя пизда сомкнулась за толстой головкой и сжалась на стержне с синими жилками. Теперь он работал медленно, сначала кормя меня еще на три дюйма, а затем отступая, постепенно внедряя в меня все больше себя, пока я приспосабливалась к нему, к его толщине, к его длине.

А затем он был полностью внутри, достиг дна у ворот моей утробы, а затем наблюдал, как, стоя на коленях между моими ногами, его руки поднимали и раздвигали мои ноги, он начал устойчивым ритмом длинных, глубоких толчков, каждый толчок зажигал миллион нервов.

Я чувствовала, как мое тело растягивалось с каждым толчком, бесконечно открываясь и закрываясь на нем, смазывая его, пока он качал, покрывая длинный член своим соком, приветствуя этого инородного незваного гостя в моем центре.

Он двигался все быстрее и быстрее, каждое глубокое проникновение теперь вызывало равный ответ из моего теперь содрогающегося центра. Когда он лег на меня сверху и схватил мои губы своими, его язык проникал в меня, его бедра начали безжалостно двигаться надо мной, толкая его теперь пульсирующий член еще глубже.

«Так вот что такое настоящий мужчина, что такое секс», — тихо застонала я, когда мой первый спазм пробежал по всему телу, когда мои внутренности пульсировали, ожидая первой обжигающей струи спермы, которая зальет их. Я обвила ногами его спину и отвечала на каждый толчок, когда это чувство пронзало меня, жидкость таяла у меня внутри.

«О, ПАПА», - простонала я или, может быть, закричала, когда почувствовала, как его большой пенис дернулся внутри меня, за которым последовал взрыв жидкости, затем снова и снова, каждая эякуляция встречалась с пульсирующим открытием в моих глубинах, принятием его семени.

«СТЕФФИ, О БОЖЕ, СТЕФФИ», - простонал папа, когда последний жидкий спазм его члена наполнил меня.

Я вспотела, хныкалаи дрожала, когда он наконец вытащил из меня свое все еще полутвердое копье, его мокрая головка покрытая нашими оргазмическими сокам. Я скользнула вниз по телу папы, не в силах устоять перед желанием попробовать его на вкус, жадно поглощая его толстую головку члена, выжимая последние капли спермы из его одного глаза, наслаждаясь ее вкусом, пока она скользила по моему горлу.

«Господи, детка, осторожно», - сказал папа, все еще тяжело дыша, в то время как одна из моих рук продолжала безжалостно качать его, в то время как другая находила и сжимала его тугой мешок и яйца, все время пытаясь запихнуть его еще больше в мой рот.

Когда я проглотила его, он развернул меня и через несколько секунд почувствовала его язык на моей растянутой пизде, облизывая, щупая, сося, покусывая, прежде чем он, наконец, нашел мой пульсирующий клитор, его мягкие губы слизывали сочащуюся жидкость, дрожало нарастание, что было прелюдией к моему неизбежному оргазму.

Я думала, что сойду с ума, пока он работал со мной, извиваясь и извиваясь на его рту, и даже попыталась оторваться от его лица, прежде чем он схватил мою задницу и притянул меня назад, прижимая меня к своим губам. Я могла проглотить только пять или шесть дюймов папочки, но мои руки продолжали работать с ним, пока я всасывала его, и вскоре почувствовала первое подергивание его члена.

Когда я кончила, я кричала бессвязно, мой голос был искажен толстым пенисом, который настойчиво хлестал мне в рот, почти давясь густым, вязким соусом, который папа продолжал вливать в меня. «Господи, папочка», — наконец выдохнула я и со спермой, сочащейся из моих губ, двинулась вверх по его телу и поцеловала его. Я могла ощущать вкус своей пизды, когда наши языки встретились, когда он слизал немного своей спермы из глубины моего рта.

В конце концов мы раслеглись и несколько минут лежали бок о бок, тишина ночи нарушалась только нашим хриплым дыханием.

«Я не знала, Иисусе, — наконец выдохнула я, — папа, всегда так?»

«О, сладкая, такого еще никогда не было, никогда, никогда, никогда», — ликующе засмеялся он, повернувшись и притянув меня к себе.

«Ты имеешь в виду, что со мной все в порядке, папочка», - застенчиво спросила я, зная, что мы всегда будем вместе.

«Неплохо, милая, — признал он, — но, возможно, нам лучше попробовать еще раз, чтобы убедиться».

— Ты имеешь в виду, что сможешь сделать это снова, папочка? — спросила я с сомнением, но, даже поддразнивая, схватила его твердый член и перекатилась на него сверху. Я сидела верхом на нем, оседлав его толстый шест, притворяясь, что все контролирую, но зная, что навсегда останусь его рабыней.

~~~~~

На следующее утро мы проснулись поздно, липкие, потные, вонючие и сытые, давно забыв все мысли о Лувре и Моне Лизе. Единственный раз, когда кто-либо из нас вставал с кровати в течение следующих двадцати четырех часов, был быстрый душ, чтобы освежиться перед очередным приступом занятий любовью. Папа полностью принял то, кем мы стали, все его опасения развеялись в наших страстных объятиях.

Наконец, через два дня мы добрались до Лувра. А в последующие дни мы посетили Версаль, Эйфелеву башню, Нотр-Дам (но мы не видели Горбуна!), совершили прогулку на лодке по Сене и т. д. и т. п. Но эти ночи, которые я помню сейчас, ночи, которые я лежала переплетенная с папой, мои ноги сомкнутые вокруг его спины, я металась под ним, пока он наполнял меня своим качающим копьем, извергая свое семя, пока я стонала.

Через десять дней мы поженились, обвенчались в маленькой церкви улыбающимся ангелоподобным священником в маленькой деревне на юге Франции. О, возможно, это не была стопроцентно законная церемония; возможно, большинство людей назовут это притворством, но для нас с папой это был самый чудесный день в нашей жизни.

НАСТОЯЩЕЕ - 2006 г.

Сегодня, глядя на эти фотографии, я вижу невинную девушку, идущую из церкви, выглядящую почти скромно в моем простом белом платье, кружевная вуаль скрывает мои глаза, а я смотрю на улыбающееся лицо папы. Мы оба явно счастливы; Любой, кто смотрит на фотографии, может увидеть радость, любовь молодоженов, сексуальное обещание.

Остальная часть того чудесного лета навсегда запечатлена в моей памяти; Барселона и Севилья в Испании, прогулки обнаженными по пляжам Сан-Тропе, Рима и Колизея, теплые воды Эгейского моря и пляжи Родоса, Парфенон, Голубая мечеть в Стамбуле... это было прекрасно, все, о чем я мечтала...

Но больше всего я ценю маленькие романтические моменты с папой: поцелуй на закате над мысом Сунион, занятия любовью на пустынном пляже к югу от Рима, прогулка рука об руку через Альгамбру...

Мне только что исполнилось тридцать! Это кажется невозможным. Боже, уже двенадцать лет прошло с того волшебного лета. Я теперь врач. Мы с папой провели семь лет в Бостоне, пока я изо всех сил старалась не отставать от одноклассников; без моего мужа, который закончил медицинскую школу, который знал все тонкости и который всегда был готов меня научить, это было бы невозможно.

Три наши девочки родились в те годы, и теперь в 11, 9 и семь лет они — центр нашего существования, нашего счастья.

Сейчас мы живем на юге, в городе среднего размера, расположенном на берегу океана, городе с песчаными пляжами и пальмами, городе, где после закрытия клиники на день мы с мужем можем захватить девочек и быть дома. Да, каким-то образом это сработало; каким-то образом наша любовь восторжествовала над страхами, вопреки всему, вопреки предупреждениям скептиков.

«Ты почти закончила?» — слышу я сейчас его зов. Папе сейчас почти пятьдесят, но, кажется, он молодеет с каждым годом, мальчик в нем никогда не выходит за пределы поверхности, все еще удивляя меня, восхищая меня... он по-прежнему мужчина моей мечты, моя единственная любовь.

«Да, папочка», - шепчу я, приближаясь к его распростертым объятиям, к его улыбающемуся лицу, его голодному телу...

КОНЕЦ