Благотворительность начинается по соседству / Charity Begins Next Door © Tx Tall Tales

===================

Рождество всегда было моим любимым временем года.

Я женился молодым, у меня родились две прекрасные дочери, но мой брак был далеко не идеальным. Мы были молоды и влюблены. Я поступал в муниципальный колледж, а Дениз начинала свой выпускной год, когда мы решили связать себя узами брака. Огромную роль сыграло то, что ее семья с готовностью приняла меня - семья, которой у меня никогда не было, помогла мне почувствовать себя настоящим членом их семьи. Сейчас я могу это признать: наверное, мне нравилось быть частью семьи так же сильно, как я любил Дениз.

Наш разрыв был неизбежен: два подростка, которые ничего не знали о жизни, думали, что их увлечение друг другом заставит все остальное работать. Я не был звездой, суперкачком, стипендиатом Родса (международная стипендия для обучения в Оксфордском университете) с 12-дюймовым (30, 5 см) членом. Я был обычным студентом, получал пятерки и четверки, играл в футбольной команде, чтобы получить аттестат, и потерял девственность в 18 лет с девушкой, на которой в итоге женился.

Когда наступали трудные времена, мы не знали, как с этим справиться, и обижались друг на друга. Ее семья часто вмешивалась и помогала, когда могла, но раз за разом прекрасного секса не хватало, чтобы компенсировать разницу в наших желаниях, потребностях и стремлениях.

В конце концов, мы сдались. Иногда я думаю, что это чудо, что мы продержались 5 лет. Наша преданность детям позволила нам, наконец, увидеть, что наши собственные проблемы остались позади, и выработать удивительно дружелюбное перемирие, в центре которого были наши девочки. Несмотря на то что мы с Дениз не могли жить вместе, оказалось, что в разводе мы ладим гораздо лучше. Мы делили время наших дочерей, жили всего в одном районе друг от друга и работали как единая команда, чтобы наши личные разногласия как можно меньше влияли на наших девочек.

Поначалу я снимал квартиру в центре города, но в итоге купил один из самых маленьких домов в том же школьном округе, просто чтобы было проще. В большинстве случаев он был гораздо больше, чем мне требовалось, но когда девочки оставались со мной, я чувствовал себя как дома. И жили мы всего в паре миль друг от друга.

Район был хороший, в основном молодые семьи в старых небольших домах. Большинство людей были радушными, следили за своей собственностью, и через несколько лет я знал многих по имени и обменивался приветствиями в продуктовом магазине или за покупками. Я стал жить в пригороде.

Это было наше четвертое Рождество после развода. Дениз жила с Эриком, которого я хотел бы презирать, но он был приличным парнем с отличной работой и паршивым вкусом в спортивных командах. Он заботился о моих девочках, не пытаясь занять мое место. Это заняло некоторое время, но у нас завязалась дружба, что было совсем не плохо.

Мои алименты составляли чуть больше 1500 долларов, а дети были застрахованы в моей поликлинике. Несмотря на то что мы не были достаточно долго женаты, чтобы начислять алименты, я платил еще 500 долларов в месяц, просто чтобы сделать жизнь детей лучше. И для меня это было единственным, что имело значение.

Поначалу расходы были нелегкими, но, когда мне не на чем было сосредоточиться, кроме работы, мои показатели взлетели до небес. Два повышения по службе за три года сделали финансовый аспект гораздо менее проблематичным, но увеличение количества командировок сделало возможность быть доступным для девочек менее гарантированной. Дениз отнеслась к этому с пониманием и пошла мне навстречу. Взамен я взял на себя часть расходов девочек, включая уроки музыки и пианино.

Рождество было особенным. Мы отмечали Рождество в кругу семьи. Я приезжал пораньше, мы устраивали большой семейный завтрак и вместе открывали все подарки. Я очень старался, чтобы девочки получили свои любимые вещи. В шесть и восемь лет они были еще достаточно молоды, чтобы иметь простые желания, и волшебство Рождества было таким же настоящим, как и все остальное. После обеда приезжали родственники с подарками, и мы устраивали старый добрый рождественский ужин со всеми необходимыми угощениями. Было приятно быть частью чего-то.

У меня был рождественский завал на работе, а у Дениз - нет, поэтому мы договорились, что с Рождества до Нового года они будут жить у меня, а в любое время, когда она могла освободиться, мы обычно что-нибудь придумывали, чтобы она могла побыть с детьми. Было решено, что я не буду уезжать из города, по крайней мере, не более чем на день.

Лето было прекрасным, когда мне удавалось провести с ними две недели, и мы обычно проводили их на пляже. Рождество все равно было другим. Рождество было волшебным.

Мне всегда давали список желаний девочек, но я все равно начинал ходить по магазинам в конце ноября, чтобы купить необходимые вещи сезона. И я не скупился: я скупал их все, чтобы не пропустить ни одного. Магазины, интернет-аукционы, Craigslist (сайт электронных объявлений) - я использовал любые способы, чтобы заполучить самые горячие подарки. Первые два года я попадал в ад от Дениз за то, что покупал все по списку, не оставляя им ничего. Теперь я получал отдельный список вещей, которые мне не разрешалось покупать.

Так что я только что закончил упаковывать свой сорок четвертый подарок - в бумагу с блестками с "Барби" для Брианы и в бумагу с "Ханной Монтаной" для Аллоры. Пятое декабря - самая ранняя дата, когда я закончил основную часть покупок. Конечно, я прихватил бы еще несколько вещей, в том числе кое-что для Дениз и Эрика, но о моих девочках я уже позаботился. Подарки были аккуратно разложены по моей гостиной, где они будут выставлены на всеобщее обозрение до самого Рождества, когда я торжественно привезу их к Дениз.

Звонок поступил от матери Дениз, Шэрон. Мне потребовалось 11 минут, чтобы добраться до больницы. Но я все равно опоздал. Дениз и Бриана умерли по дороге. Эрик скончался всего за десять минут до моего приезда. Но Аллора, моя идеальная маленькая Аллора, боролась за свою жизнь, находясь в критическом состоянии. Она всегда была бойцом, не отступала ни перед каким вызовом. Она справится и с этим, я просто знал это.

Это был несчастный случай: машина уклонилась с дороги, чтобы пропустить койота. Восемнадцатиколесный грузовик, ехавший позади, сделал все возможное, чтобы объехать машину, стоявшую перед ним, но в итоге сделал рыбий хвост и снес пригородный автобус, ехавший по соседней полосе. Этот автомобиль пересек разделительную полосу и лоб в лоб врезался в семейный фургон моей бывшей жены. Шестеро уже погибли, а одна маленькая девочка все еще борется за свою жизнь.

Мы с Шэрон не отходили от малышки, и когда через 6 часов вышли врачи и объявили, что худшее позади и она в стабильном состоянии, мы упали друг другу в объятия и расплакались как дети.

Мы не отходили от нее ни на шаг, один из нас постоянно присутствовал рядом, и Шэрон звала меня, когда моя малышка просыпалась и говорила. Три долгих дня мы наблюдали за тем, как она медленно поправляется в больнице: самые сильные синяки, порезы и ушибы расцвели на второй день и только-только начали исчезать. Я не религиозный человек по натуре, но я стоял на коленях возле ее кровати, моля Бога позаботиться о ней и благодаря за то, что он помог ей пережить эту ужасную катастрофу.

Седьмого декабря в 16:18 она скончалась.

Без предупреждения, без причины, она была рядом, а потом ее не стало. Врачи подозревали тромб. Я подозревал некомпетентность.

Наконец-то я понял, как человек может настолько опуститься, что жизнь может показаться бессмысленной.

Я вернулся домой и отгородился от всего мира. Через некоторое время я убрал трубку с телефона. Черт, давайте будем честными, я вырвал эти чертовы провода из стены, чтобы не слушать, как еще одно кровоточащее сердце говорит мне, что "сожалеет о моей потере". С мобильным телефоном было проще. Я просто выключил его.

Несколько человек с работы пришли и заверили меня, что я могу взять столько времени, сколько мне нужно. Они приносили мне еду, новости и уходили, как только чувствовали, что потратили минимум времени, которого требовала социальная ситуация.

Семья Дениз взяла на себя организацию похорон. Они пытались позвонить и даже заходили ко мне, чтобы узнать о моем участии. Я выдал им чек на 10 000 долларов, чтобы они позаботились о девочках, почти уничтожив свои сбережения. На что же мне теперь их потратить? Я не мог заставить себя пойти на кладбище, но принял душ и надел костюм для похорон. Это был мрачный день, серое небо, ветер со скоростью 20 миль в час, грозящий сорвать верх с палатки на открытом воздухе. Земля была мокрой от дождя, прошедшего накануне вечером. Просто идеально.

"Спасибо, Господи. Ссышь на парня, когда он в отключке. Ну, и тебя тоже".

Я пожимал требуемые руки и целовал предлагаемые щеки, пока просто не смог больше этого выносить. Все эти фальшивые люди. Фальшивые эмоции. Сказать мне, как им жаль, а потом отправиться домой к своим идеальным семьям и есть мясной рулет. Да пошли они. Всех в жопу.

Четырнадцать дней. Две недели в этом темном доме. Я не включал свет. Ни телевизора. Я не мылся, не брился. Я сидел в кресле или лежал в кровати и валялся.

После первых нескольких дней у меня появилось несколько посетителей, но я редко пускал их к себе, и вскоре им хватило порядочности не появляться. Только Кэти из соседнего дома не давала мне погрузиться в полное забвение. Каждый день, не менее трех раз в день, она проверяла меня. Я бы не пустил ее в дом, но у нее был ключ от задней двери на случай непредвиденных обстоятельств, и она не боялась им пользоваться.

Она открывала окна настежь и уговаривала меня встать с кровати и хотя бы посидеть в гостиной. Она приносила еду, которую ставила передо мной, и отказывалась уходить, пока я хотя бы не попробую. Я настоял на том, чтобы мне вернули ключ, и она с готовностью отдала его. И снова появилась на следующее утро. Она сделала копии. Вредная сука. Она снова заставила меня съесть ее завтрак.

И она говорила. Боже, как эта женщина умеет говорить! Я уставал просто слушать.

Все соседские сплетни, городские сплетни, политические сплетни, школьные сплетни - она была подключена к сети и знала все. Кто и что делает. Сплетничала о людях, у которых до сих пор висят украшения на День благодарения или рождественские гирлянды во дворе. Церковные казусы и соседские разборки - она сидела, пила чай (или бурбон с колой, если солнце уже село) и вводила меня в курс дела.

Мне было все равно.

Прошло две недели после аварии. Я похудел более чем на 10 фунтов (4, 5 кг), и мне действительно хотелось просто заползти в нору и умереть. Но Кэти не позволила мне этого сделать. Она сделала своей личной миссией подбодрить меня, заставить откликнуться, вернуться к жизни.

И вот однажды она дала мне по рукам.

Она подошла ко мне и ударила меня по лицу. Сильно.

— Черт возьми, Алекс! Выбрось из головы! Жизнь тяжела. И она несправедлива, но как бы плохо тебе ни было, всегда найдется кто-то, у кого все еще хуже. Часто на твоем собственном заднем дворе, если у тебя есть глаза, чтобы увидеть это.

— Что ты об этом знаешь? — злобно огрызнулся я. — Я заметил, что твои дети живы.

— Я запомнила, что моя мать умерла, когда мне было шесть, а отец ушел, когда мне было тринадцать, оставив Майка воспитывать меня и мою сестру. Ему было семнадцать лет. Но он был мужественным и делал работу как мог. Вот что я знаю. Жизнь тяжела.

— Жизнь тяжела. Жизнь - сука, а затем ты умираешь. Когда жизнь дает тебе лимоны, делай лимонад. Когда Бог закрывает дверь, он открывает окно. Если я услышу еще хоть одно проклятое клише, клянусь, я кого-нибудь убью, — прорычал я.

— Алекс, тебе досталась тяжелая доля. У тебя были две идеальные маленькие девочки, а теперь их нет. Твое прошлое разрушено. Твоя маленькая частичка бессмертия потеряна. И как бы плохо у тебя ни было, хочу напомнить, что у других бывает и хуже, но они продолжают жить. Ты тоже должен, — сказала Кэти, опускаясь рядом со мной на колени и беря меня за руки.

Эта женщина едва знала меня. Мать троих детей среднего возраста со своими уже взрослыми детьми и мужем-трудоголиком. Ее жизнь - это ее дом, который она содержит в чистоте и украшает к каждому празднику и сезону. Теперь, похоже, я стал ее новым проектом. Почему я должен быть так важен для нее? Неужели она не видит, что мне не нужна ее помощь?

— Конечно, голодающие эфиопы, умирающие от СПИДа дети в Нигерии, мученические смерти тибетских монахов - мир жесток. Бу-ху.

— Тебе не нужно заглядывать так далеко, как в Эфиопию или Тибет. Есть люди прямо здесь, прямо в твоем квартале, которые действительно борются. Открой глаза. Если тебе не нравится несправедливость, сделай что-нибудь для этого. Немного уравняй шансы. Измени ситуацию к лучшему. Вернись к жизни.

Что-то из сказанного ею, должно быть, прогрызло путь к моему подсознанию. Я провел в постели свои обычные 14 часов или около того, но когда проснулся, то задумался над ее постоянными комментариями о том, что кому-то на моем собственном заднем дворе приходится еще хуже.

Я мысленно перебрал всех жителей своего квартала, и ни у кого не было все так плохо. Конечно, Нил, живущий тремя домами ниже, потерял работу, но его жена все еще работала, и он искал. У Харрисов на углу мальчик был в Ираке, но, насколько я мог судить, с ним все было в порядке, а дома у них было еще трое детей. Мартины, через угол, постоянно ссорились, и однажды к ним даже вызывали полицию, но они все равно были вместе. Что имела в виду Кэти?

Я расширил радиус поиска, включив в него окружающие нас кварталы. И тут меня осенило. Через переулок, через два дома после дома Кэти. Шесть месяцев назад, Барри Моррисон выехал на пустое поле за местной средней школой и пустил себе пулю. Я мало что знал об этой семье - знал только, что она есть.

Когда Кэти пришла, я уже смыл с себя два верхних слоя грязи и пота и пил колу в гостиной.

— Доброе утро, Алекс, на улице прекрасный день. Почему бы нам не выйти на крыльцо?

— Моррисоны. Расскажи мне о них.

Она поставила кружку с чаем в микроволновку, подогревая его, затем вышла через входную дверь и села в одно из кресел-качалок у входа.

Раздраженный, я последовал за ней и сел в кресло рядом с ней.

— Моррисоны?

— Сэнди и ее дочь Эрика. Ты редко ее увидишь: она работает на двух работах, пытаясь сохранить дом над их головами. Они все еще сражаются со страховой компанией по поводу выплат. Из-за суицида, страховая компания не хочет платить за два года. У него была страховка в течение многих лет, но около двух лет назад он изменил условия. Она пыталась продать дом, но он в плохом состоянии, и никто не покупает.

— Как малышка?

— У Эрики не все так хорошо. Она ходит к психологу дважды в неделю и почти не разговаривает. В школе говорят о том, чтобы оставить ее в школе, — объяснила Кэти.

В ее голосе звучала грусть.

— Мы знаем что-нибудь еще о том, почему он это сделал?

— Ничего криминального, его не уволили, никаких растрат, неясно из-за чего. По-видимому, он долгое время находился в депрессии, но, насколько я знаю, в основе ситуации ничего не лежит.

— Такой уход - суровый поступок для семьи, — сказал я ей, находя всю эту идею трудно воспринимаемой.

— Мягко говоря. Бедная женщина измотана до предела.

— И какое значение все это имеет для меня? — спросил я.

— Никакого. Это не имеет значения ни для кого. Они сами по себе. Одни.

— Родственники не помогают?

— Насколько я знаю, нет. Если они и есть, то мы их редко видим, это точно.

— Кэти, откуда, черт возьми, ты все это знаешь? — спросил я.

— Людям просто нравится со мной разговаривать. Я очень хороший слушатель, — широко улыбнулась она мне.

Мы сидели в тишине, наслаждаясь свежим воздухом, и допивали наши напитки.

— Ты тоже хорошая соседка, Кэти. Спасибо, — мягко сказал я.

— Для этого и нужны соседи, — сказала она, протягивая руку и похлопывая меня по руке.

Для этого и нужны соседи.

* * *

Кэти снова принесла мне ужин, и я понял, что умираю от голода. Когда я доел всю тарелку, она засияла.

— Пойдем прогуляемся, Алекс. Тебе не помешает размять ноги.

Стало прохладно, и мы немного закутались. Она взяла инициативу на себя, и мы прошли квартал и свернули вниз по району. Мы направились обратно вверх в следующем квартале, и она поведала мне всю историю и привычки жителей каждого места, которое мы проходили. Может, она и была хорошим слушателем, но мне приходилось удивляться, как она вообще могла долго молчать, чтобы что-то услышать.

Все стало очевидно, когда мы подошли к дому Сэнди Моррисон. Вывеска "Продается" сразу давала о себе знать. Неухоженный двор и разросшиеся кусты указывали на отсутствие ухода в течение многих месяцев. Это не могло помочь при продаже. Краска на дверях потускнела, не было ни рождественских гирлянд, ни украшений. Я подумал, что риелтор не зарабатывает свои комиссионные, позволяя дому выглядеть так. Через окно я увидел настольную рождественскую елку высотой около двух футов (60 см), освещенную белым светом.

Странно, но Кэти замолчала еще до того, как мы подошли к дому, и больше не разговаривала до конца квартала.

— Грустно, — вот и все, что она сказала.

Мы окольными путями возвратились к моему дому, и наш разговор снова перешел на безопасные темы о погоде, проблемах общества и тому подобном, старательно избегая обсуждения Моррисонов.

После прогулки я почувствовал прохладу и пригласил Кэти на чашку кофе, крепленого по-ирландски, если она того пожелает.

Мы пили кофе перед моим газовым камином, согревая наши старые кости. Черт бы побрал эту мою соседку и ее добрые намерения! Она не только заставила меня думать о чем-то, кроме собственных страданий и несправедливости всего этого, но и заставила меня думать о тех бедных девушках за моей спиной и о том, что они, должно быть, переживают. Черт возьми! Это было несправедливо.

Наверное, я все еще не был готов к приятному обществу. Разозлившись на весь мир, я швырнул кружку в стену, разбив ее, и откинулся на спинку кресла, опустив голову на руки, изо всех сил стараясь сдержать слезы. Большие мальчики не плачут.

Кэти встала и провела пальцами по моим волосам, прежде чем выйти через заднюю дверь. Любезно оставив меня одного, чтобы я еще немного погряз в своих страданиях.

* * *

22 декабря. Всего три дня до Рождества.

Когда Кэти пришла тем утром, я уже встал и оделся. На мне была рабочая одежда, кофе и бублики были готовы.

— Ты рано встал, — заметила она, наливая себе кофе.

— Уже почти 10, — напомнил я ей. — Не так уж и рано.

Она рассмеялась.

— По-моему, в последнее время у тебя все, что раньше полудня, уже рано. Есть планы?

Я кивнул.

— Подумал, что надо сходить к Моррисонам и посмотреть, что можно сделать с внешним видом дома. Немного прибраться. Сделать его немного более презентабельным, если они действительно планируют его продать.

— Это очень по-соседски с твоей стороны.

— Мне будет чем заняться. Мне нужно выбраться из этого проклятого дома.

После кофе она пошла со мной через аллею, погрузив в тачку все мои принадлежности для работы во дворе. Трава была пожухлой, но длинной, а кусты вышли из-под контроля. Я не заметил, когда Кэти ушла, но она вернулась через несколько часов с бутербродами на обед и настояла, чтобы я сделал перерыв.

Я закончил обрезку кустов и подстриг газон, собрав в мешок мусор. Я как раз заканчивал окантовку, когда она появилась. Я передохнул и послушал ее болтовню о соседских делах и о том, как жаль, что за последние несколько месяцев никто не предложил сделать столько, сколько сделал я.

— Наверное, нам, жертвам судьбы, нужно держаться вместе.

— Он уже выглядит на 100 % лучше. Если хочешь поработать на заднем дворе, у меня есть ключ от ворот.

— Я так и думал.

— Что это значит? — спросила она.

— Просто меня это не удивляет. Наверняка ты помогала, когда могла.

Она вздохнула.

— Не слишком много. Она чертовски гордая. Не хочет ни от кого помощи.

Я покачал головой.

— И ты мне теперь говоришь? Она наверняка вызовет на меня полицию.

— Ну и что, если вызовет? Ты знаешь, что поступаешь правильно. Если понадобится, я внесу за тебя залог.

Я позволил ей отпереть задние ворота и увидел, что у меня много работы. Задний двор был еще хуже, чем передний. Забор тоже нуждался в ремонте, некоторые доски были сломаны и расшатаны, а одна секция и вовсе покосилась. К счастью, мои инструменты были всего в паре сотен футов (60 м), через аллею, и я вскоре приступил к работе, решив закончить ее до прихода жильцов дома.

Самой большой проблемой оказался один из столбов забора, который прогнил снизу. Новый столб и немного быстротвердеющего цемента решили эту проблему. В течение часа я смогу прикрепить поперечные балки забора к новому столбу 4х4 (100х100 мм).

Я повернулся и увидел, что с крыльца за мной наблюдает девочка лет семи-восьми. Блин.

— Просто решил починить ваш забор, пока он не упал. Надеюсь, ты не против.

Она лишь покачала головой.

Она стояла и смотрела на меня, а я чувствовал себя не в своей тарелке. Я был чужаком. Она не должна была со мной разговаривать. Возможно, мне стоит уйти.

— Я просто приберусь здесь и отправлюсь домой. Я могу закончить позже, когда твоя мама будет дома.

Я немного поправил одежду и вытер руки о штаны.

— Я Алекс Рид. Я живу через переулок, — объяснил я, показывая на несколько домов вверх.

Она кивнула.

Она очень напоминала мне мою собственную дочь, примерно, такого же возраста. Волосы у нее были такой же длины, светлые, но не такие светлые, как у Аллоры.

Аллора. Моя идеальная маленькая Аллора. Я закрыл глаза и увидел ее на больничной койке, в синяках и бинтах, борющуюся за свою жизнь. Ее волосы спрятаны под бинтами, а несколько прядей торчат наружу, темные от пота. Ее тело, такое маленькое на белой антисептической кровати. Моя Аллора.

Ушла.

Казалось, будто кто-то обмотал мою грудь лентой и туго затянул ее. Я не мог дышать. Я отвернулся от Эрики, чтобы она не видела, как я теряю самообладание. Она и так уже достаточно настрадалась. Я почувствовал, как на глаза наворачиваются слезы, и направился к воротам. Мне нужно было выбраться оттуда.

Я едва дошел до подъездной дорожки. Это было слишком. Закрыв за собой ворота, я рухнул на землю и сел, зажав голову между коленями и закрыв голову руками. Это было Рождество, черт возьми! Рождество! Мои девочки должны были быть со мной, трясти свои подарки и пытаясь угадать, что в них. Вместо этого Аллора и Бриана исчезли. Их жизни оборвались прежде, чем они увидели мир, прежде, чем они нашли свое место, прежде, чем они смогли влюбиться. Никаких встряхиваний подарков. Никаких болей в животе от переедания праздничных сладостей. Никаких вечеринок допоздна, чтобы свести меня с ума от беспокойства. Никакого обучения вождению. Никаких попыток найти подходящий колледж. Никаких первых приводов мальчика домой. Никакой подготовки к тестам. Никаких весенних каникул. Никаких выпускных. Ничего. Никогда больше.

Я рыдал, а маленькая девочка, потерявшая отца, стояла на проезжей части рядом со мной, положив руку мне на плечо, пока я выставлял себя на посмешище.

— Эрика! Ты же знаешь, что твоя мама не хочет, чтобы ты выходила, если ее нет дома. Тебе лучше вернуться в дом. С мистером Ридом все будет в порядке, он просто устал. Иди уже. — Кэти взяла меня за руку и делала все возможное, чтобы я встал на ноги. — Давай, Алекс, не здесь. Давай отведем тебя домой.

Я знал, что она права. Я встал, вытирая глаза рукавом.

— Со мной все будет в порядке. Просто дай мне минутку. — Взяв себя в руки, я сделал пару глубоких вдохов и выпрямился. — Я в порядке. Просто я слишком рано увидел ее. Но сейчас я в порядке. Мне нужно прибраться здесь и собрать забор.

— Хорошо. Я помогу.

Нам потребовалось всего несколько минут, чтобы навести порядок и вынести мешки со скошенной травой к заднему бордюру. Я отнес все инструменты к себе домой и вернулся, чтобы закончить работу над забором. Я закрепил новый столб парой брусьев 2x4 (50х100 мм) и прикрепил две панели. С помощью Кэти, это было намного проще. Когда мы закончили, мы оба отошли и оглядели двор. Намного лучше.

— Пойду-ка я в дом и приготовлю Эрике полдник. Это почти все, что Сэнди разрешает мне делать. Почему бы тебе не пойти со мной?

— Не знаю, стоит ли. Сэнди меня не знает. Она может не захотеть, чтобы я был в ее доме, когда ее там нет.

— Не бери в голову. С ней все будет в порядке. Просто зайди на минутку. Это займет всего несколько минут.

Я последовал за ней внутрь, через стеклянную раздвижную дверь. Эрика сидела на полу и смотрела телевизор. Я даже не посмотрел в ту сторону. Я боялся, что если увижу не то телешоу, то это вызовет еще более болезненные воспоминания.

— Где я могу помыть руки? — спросил я Кэти.

Она указала на дверь.

— Там.

Я направился в ванную.

— Не пользуйся туалетом. Он больше не смывает.

Я слышал, как в туалете течет вода. Я вымыл руки и вытер их о рубашку. Полотенца в ванной не было. Затем я снял крышку с бачка и осмотрел все внутри. Ничего сложного. Цепочка, соединявшая пробку с удлинителем ручки, отсутствовала. Приподняв резиновую пробку, я увидел, что она находится под губой - причина протекания воды. Я снова прикрепил цепочку и проверил смыв. Работал нормально.

— Починил. Просто цепочка слетела.

Кэти кивнула и вернулась к приготовлению сэндвича с жареным сыром. Бриана любила жареный сыр. Но сэндвич нельзя было разрезать, и приходилось снимать корочку. Я больше не буду срезать корочку с сэндвичей.

Глубоко вздохнув, я пошел осматривать входную дверь.

— Кэти? Я пойду домой, возьму шлифовальную машинку и краску. Эта дверь отчаянно нуждается в помощи.

— Давай. Сэнди не будет дома до позднего вечера, и если мы собираемся получить неприятности из-за двора и забора, то лучше получить это в тройном размере.

Через пятнадцать минут я уже возился с ручной шлифовальной машиной на аккумуляторе, снимая с двери самые худшие остатки краски. Работы было не так уж много, дверь уже была, практически, голая. Я захватил с собой три варианта красок, все из которых, как я знал, были одобрены товариществом собственников жилья.

— Как ты думаешь, какой цвет краски мне лучше использовать? — спросил я Кэти.

— Давай спросим у Эрики. — Она вернулась через несколько секунд с Эрикой под руку. — Мы собираемся покрасить входную дверь, Эрика. Какой цвет ты бы хотела?

У нас был выбор между белым, светло-синим и темно-коричневым. Она указала на светло-синий, а затем присела рядом, чтобы наблюдать.

Я уже снял фурнитуру. Заклеив петли и нижнюю кик-пластину (дверная накладка для ударов ног), я разложил на полу тряпку и начал наносить слой краски сверху вниз. Я посмотрел на девочку, которая так пристально наблюдала за мной. Рядом с ней я увидел елку, такую маленькую и голую, с одним маленьким пакетом под ней.

Рождественские елки не должны выглядеть так.

Они должны быть большими, полными всевозможных украшений, каждое из которых имеет свою историю. Специальные украшения ручной работы, с фотографиями членов вашей семьи. Орнаменты из палочек для мороженого, на которых виден клей Elmer's. Мигающие лампочки разных цветов, леденцы и мишура, и ангел на вершине. Внизу должны быть подарки, сложенные и разбросанные, так много, что к елке даже не подойти.

Это был первый год, когда у меня не было елки.

Обычно мы всей семьей отправлялись на одну из елочных площадок бойскаутов и выбирали самую большую и пышную елку, которая, по нашему мнению, могла бы поместиться в моей гостиной. Затем мы украшали ее вместе, на фоне звучали рождественские песни, и мы потягивали гоголь-моголь. Мы проводили вечность, распутывая гирлянды, заменяя лампочки, которые не работали, и заменяя металлические подвесы на украшениях, которые в этом нуждались. Это был целый день.

Не в этом году. И больше никогда.

Я понял, что перестал рисовать, и уставился на нее. По двери стекала длинная капля краски с моей кисти. Маленькая девочка смотрела на меня, словно понимая.

— Не хочешь мне помочь? — спросил я.

Она оглянулась, как бы спрашивая, к ней ли я обращаюсь.

— Да, ты.

Она робко кивнула в знак согласия. Я потянулся к ведерку с принадлежностями для покраски и достал маленькую кисточку. Я указал на наборные панели на нижней половине двери.

— Ты можешь покрасить здесь, по краю панели. Это нужно делать кистью для деталей, как та, что у тебя. Пройдись по щелям.

Она кивнула, обмакнула кисть и начала красить прямо по краю панели, хорошо справляясь с задачей.

— Это идеально. Вот так.

Я вернулся к работе над верхней половиной, и мне пришлось работать вокруг нее, иногда наклоняясь, чтобы рисовать над ней. Она увидела, что я делаю, и я на мгновение увидел озорное сердце маленькой девочки, когда она начала отступать от двери, заставляя меня наклоняться все дальше и дальше.

— Эй! — сказал я в насмешливом возмущении. — Ты делаешь это нарочно!

Когда она хихикнула, явно игнорируя меня, и продолжила свои попытки рисовать, я почувствовал небольшой толчок в своем сердце. Было приятно слышать ее хихиканье.

— Когда закончишь с покраской и перестанешь меня мучить, можешь подкрасить края двух петель и кик-пластину. Если я не буду тебе мешать.

Маленькая Эрика кивнула и продолжила осторожную прорисовку, медленно и целенаправленно работая по периметру, прежде чем перейти к петлям.

Я оказался рядом с ней на коленях, крася нижнюю половину двери, пока она занималась отделкой. Мы поменялись местами, чтобы я мог работать на стороне возле петель, пока она завершала нижнюю отделку.

— Неплохо, — прокомментировал я, протягивая ей ведерко для сбора остатков краски, чтобы она опустила в него кисть.

Я закрыл банку с краской, отклеил ленту и встал в сторонке, чтобы посмотреть на результат. Рядом со мной стояла маленькая девочка, ее светлые волосы были ярким напоминанием обо всем, что я потерял. Я глубоко вздохнул, чтобы успокоиться.

— Совсем неплохо. Как думаешь, твоей маме понравится?

Я смотрел на нее сверху вниз, пока она обдумывала это. Улыбка медленно расползалась по ее лицу. Она дважды кивнула.

Я протянул руку, чтобы стукнуть по кулаку, как делал это со своими девочками. Она на секунду отстранилась, затем взглянула мне в лицо, после чего сжала кулак и ударила костяшками пальцев о мои.

Мы наслаждались последним естественным светом, так как сгущались сумерки. Кэти вышла и встала рядом с нами, давая свое одобрение.

— Синий цвет идеален. Отличный выбор, Эрика.

Эрика перестала любоваться своей работой, посмотрела на Кэти и моргнула, словно увидела ее впервые. Она оглядела квартал вдоль и поперек, затем вернулась в дом и села перед телевизором.

— Готов на сегодня закончить? — спросила Кэти.

— Да. Лучше не спешить, пока есть возможность.

Собрав свои принадлежности для покраски, я в два счета скрыл все следы своего пребывания в доме. За исключением, конечно, двери, двора и забора. Ну и туалета, хотя это не имело большого значения.

Вернувшись домой, я привел себя в порядок и сел, размышляя о том, что я только что сделал. Я испытывал смешанные чувства, закралось небольшое чувство вины за то, что позволил себе вольности в чужом доме. Но мысли о маленькой девочке и о том, через что она, должно быть, проходит, заставляли задуматься о том, что все, что я могу сделать, чтобы помочь, имеет смысл.

Мысль была опасной. Я понял, что был не слишком вежлив с людьми, которые пытались мне помочь. Решив по возможности исправить ситуацию, я нашел новый телефонный кабель для своего телефона и подключил его. Подняв трубку, я услышал гудок. Хорошо.

Я составил список звонков и принялся за работу. Обзванивая одного за другим своих друзей, соседей и коллег, я извинялся за свое поведение и благодарил их за заботу. Все до единого отмахнулись от моего хамского поведения и пообещали, что придут на помощь, если мне что-то понадобится.

Я остановился, когда оставалось всего несколько звонков, и подумал, где же эти люди для Сэнди и Эрики, которые, похоже, нуждались в помощи гораздо больше, чем я?

Подняв трубку, я набрал номер семьи Дениз. Я знал, что разговор будет тяжелым. Я извинился за то, что возложил организацию похорон на них, и поблагодарил их за все, что они сделали. Разговаривать с Дэном было трудно, но разговор с Шэрон чуть не доконал меня. Вспомнилось время, которое мы провели в больнице, присматривая за Аллорой, и мне пришлось сделать перерыв, чтобы взять эмоции под контроль, пока я слушал рыдания Шэрон. Даже после развода мы остались друзьями, и я был рад, что в тот роковой час мы были рядом. Я пообещал, что заеду к ним в ближайшие пару дней, но она настояла на том, что нужно разобраться с какими-то бумагами.

Мой последний звонок был Стиву, моему соседу по комнате в течение трех лет в колледже и лучшему другу в мире. В тот первый день я дважды бросал трубку, и это преследовало меня. Он оставил более дюжины сообщений на голосовой почте моего мобильного телефона. К тому же у меня были скрытые мотивы.

Телефон звонил несколько раз и попадал на автоответчик. Я почувствовал, что с меня свалился груз, и мне не придется с ним встречаться.

— Стив, это Алекс. Прости, что я...

— Алекс, я здесь, не вешай трубку, я здесь. Дай мне выключить этот проклятый аппарат. Подожди. — Я услышал какой-то шорох, и эхо наших голосов исчезло. — Господи, Алекс. Ты меня убиваешь.

— Прости. Меня это так задело, что я просто не мог слушать еще одного доброжелателя.

— Я понимаю.

Он должен был понимать. Его отец скончался, когда мы учились на последнем курсе колледжа, и он тяжело это воспринял. Стал много пить, прогуливать занятия и гоняться за всеми, у кого есть грудь. Я заботился о нем, как мог, собирал его домашние задания и проекты, даже разговаривал с преподавателями. Он медленно брал себя в руки, но, в конце концов, пришел в себя.

Пять лет спустя, менее чем через год после окончания юридического факультета, это случилось с его матерью. Я прилетел и провел с ним неделю. Я знал, что будет тяжело - он был единственным ребенком, и у него было мало родственников, ни одного близкого человека. Он вышел из этого состояния ожесточенным, и это стоило ему девушки - ничего страшного. Мы были близки как братья, даже, наверное, ближе. И до сих пор были.

Стивен понимал.

Я открыл ему свою душу и проговорил по телефону целую вечность. Я слышал, как он отправлял жену спать, а я выплескивал душу. Это был столь необходимый душевный порыв, который оставил меня без сил.

— Что я могу сделать? Все, что угодно, ты же знаешь. Может, мне прилететь?

Как бы мне ни хотелось увидеть его, прошел почти год, он был семейным человеком, и сейчас было Рождество.

— Нет. Оставайся со своей семьей. Мне уже лучше, и если понадобится, я смогу позвонить.

— Конечно.

— Я также хотел попросить прощения.

— Прощения?

— Прости, что я не смог сделать для тебя больше, когда ты потерял родителей. Я никогда не переживал подобной потери и не мог понять, через что ты проходил.

— Заткнись. Ты был рядом со мной, приятель. Всегда. Когда никого не было рядом. Я никогда этого не забуду. Достаточно сказано. Не стоит расстраиваться из-за этого.

Я не удержался и хихикнул.

— Хорошо. Кстати, есть еще одна вещь, которую ты мог бы для меня сделать.

— Все что угодно. Для этого и нужны друзья.

Для этого и нужны друзья.

* * *

Стук в мою входную дверь не был неожиданным. Десять часов вечера, может, и были неожиданностью, но стук - нет.

Подойдя к входной двери, я выглянул через стекло рядом с ней. Там стояла женщина. Я довольно хорошо представлял, кто это.

Я открыл дверь.

— Миссис Моррисон?

Она посмотрела на меня и кивнула.

— Входите, пожалуйста. Могу я предложить вам чашку чая или кофе

Я повернулся и вошел в дом, оставив дверь открытой. Пройдя на кухню, я налил себе чашку кофе. Повернувшись, я увидел, что она стоит в проеме арки, ведущей в гостиную.

Она выглядела готовой взорваться, но я видел, как она глубоко вздохнула и провела руками по коротким волосам. Она выглядела молодой. Слишком молодой, чтобы пройти через тот ад, который она сейчас переживала.

— Я не хочу, чтобы ты находился рядом с моим домом или моей дочерью, — наконец, выпалила она.

— Я понимаю, и мне жаль, что я вмешался. — Я прошел мимо нее и сел в гостиной. — Я не могу этого объяснить. Мне нужно было что-то сделать, чтобы выбраться из этого дома, и когда Кэти рассказала мне о вашей ситуации, я, наверное, увлекся.

Она уставилась на меня и скрестила руки.

— Не упоминай ее имя. Я могу убить ее.

Я улыбнулся.

— Поверьте, я это понимаю. Она была в моем доме каждый день, по три-четыре раза в день, вмешиваясь в мою жизнь.

— Вмешиваясь - это точно, — огрызнулась она. Она подошла и села на диван напротив меня. — Слушай. Я ценю твои мысли. И я сожалею о твоей потере. — Она усмехнулась. — Ха, послушай меня. Сожалею о твоей потере. Дерьмо.

Она откинулась назад.

— У нас все хорошо. Мне не нужна твоя помощь, я не знаю тебя от Адама, и я не хочу, чтобы ты был рядом с моей дочерью, когда никого нет рядом. Господи, ты покрасил мою чертову входную дверь в синий цвет! Немного самонадеянно, тебе не кажется?

Я улыбнулся.

— Я бы выбрал тон дерева. Синий - это выбор Эрики, один из четырех одобренных цветов, согласно нашей "сталинистской" ассоциации домовладельцев.

Она откинулась назад, закатив глаза.

— Не напоминай мне. Если эти ублюдки пришлют мне еще хоть одно уведомление об уходе за двором и забором, я вырву им легкие. — На секунду она, кажется, успокоилась, возможно, осознав, что эти уведомления больше не придут. — Я знаю. Я должна быть благодарна, но мне не нужно, чтобы незнакомец вмешивался в мою жизнь. Понятно? Больше не надо делать все за меня.

— Я сделал это не для тебя. Я сделал это для той маленькой девочки. Ты меня не знаешь. Я не знаю тебя. Согласен. Я не знаю, что случилось с тобой и твоей семьей и почему. Не совсем. Знаю только, что эта твоя девочка не заслуживает того, что ей выпало. Это все, о чем я мог думать. Я просто хотел помочь, чем мог.

Она выглядела рассерженной.

— Мне жаль, что ты потерял своих дочерей. Жаль. Но Эрика - МОЯ. Моя дочь. Моя ответственность. Не твоя.

— Ты права. Я за нее не отвечаю.

— Верно. Я тебя не знаю. Мы живем через три дома, и за два года ты ни разу не перекинулся с нами парой слов. Шесть месяцев мы были сами по себе. И уж точно мне не нужно, чтобы ты сейчас совался сюда. Я тебя не знаю, не хочу знать и не уверена, что ты мне нравишься.

— Добро пожаловать в клуб.

— Клуб?

— Я тоже не уверен, что нравлюсь себе. Прости меня, ладно? Теперь я устал. Можешь идти.

Она встала и, топая, направилась к входной двери, резко закрыв ее за собой.

Все прошло лучше, чем я ожидал.

* * *

23 декабря. Я встал рано, привел себя в порядок, даже побрился. У меня были дела, которые нужно было выполнить. Кэти появилась у меня на кухне, когда я готовил завтрак.

— По крайней мере, никто из нас не в тюрьме, — были ее первые слова.

— Пока нет.

— Ты сделал хорошее дело. Не забывай об этом.

— Я знаю. Но все же она была права. Нам следовало спросить разрешения.

— Черта с два! Она бы никогда не дала его.

— Тогда, может быть, нам стоит оставить ее в покое?

— Если бы человек тонул и не мог крикнуть о помощи, разве ты не бросил бы ему спасательный круг?

— Немного слишком драматично, тебе не кажется?

— Нет. Она тонет уже в третий раз и полностью отрицает это. Когда она признает, что ей нужна помощь, может быть уже слишком поздно. — Она оглядела меня. — Ты хорошо выглядишь. Что ты собрался делать?

— Мне нужно выполнить несколько поручений, повидаться с несколькими людьми, заехать на работу и еще кое-что.

— Не задерживайся, — сказала она, все еще находясь в своем "заботливом" режиме. — Нужна компания?

— Спасибо, я ценю предложение. Я справлюсь с этим.

— Хорошо, у тебя есть мой номер. Позвони мне, если что-нибудь понадобится.

* * *

Визит в офис был мучительным. Я зашел, поблагодарил начальство за понимание, навестил нескольких друзей и дал им понять, что ценю их заботу. То, как они смотрели на меня, лишь подчеркивало, насколько я одинок. Я был рад уйти оттуда.

Я заехал в цветочный магазин и набрал целый багажник рождественских кактусов. Я объехал всех, кого мог вспомнить, выражая свою благодарность и оставляя красивые растения. Каждому я говорил одну и ту же банальную фразу, сравнивая свою "колючесть" в последние пару недель с корешками растения. Несколько растений я оставил на пороге с запиской. К середине дня я почувствовал, что сделал свою часть работы.

Я заехал в родительский дом Дениз, и Шэрон встретила меня у дверей, крепко обняв, а потом расплакалась. Намочив мою рубашку, она ввела меня в дом.

— Тебе нужно кое-что знать, Алекс.

Она говорила как-то странно, и мне стало интересно, в чем дело.

— Дениз оставила завещание. Она оставила тебе дом и львиную долю своей страховки, чтобы ты позаботился о девочках, если с ней что-нибудь случится.

Я был ошеломлен. Это было так неожиданно.

— Я... я не знаю, что сказать.

Шэрон протянула руку и погладила меня по руке.

— Это не то, чего я ожидала, но если подумать, то в этом есть смысл. Что ты собираешься делать?

— Наверное, продам дом. Два дома мне точно не нужны.

— У нее была страховка по ипотеке, она будет выплачена. Ты можешь сдавать его в аренду. Получать от него стабильный доход.

Это было слишком быстро. Я не мог мыслить здраво.

— Мне нужно подумать об этом. Я просто не ожидал ничего подобного.

— Я понимаю. — Она взяла меня за руку. — Как ты?

— Лучше. Не очень, но, по крайней мере, я могу встать с постели.

— Мы здесь, если мы тебе нужны. Ты, ведь, знаешь это, правда?

— Да. Спасибо. После девочек вы были лучшим, что появилось в нашем браке.

— Мы тоже тебя любим. Не забывай об этом.

— Прости, что я был так полезен в организации похорон, не думаю, что справился бы с этим без вас, — признался я.

— Даже не думай об этом. Для этого и существует семья.

Для этого и существует семья.

* * *

Мой день был еще не закончен. Еще несколько звонков, и я начал действовать, не уверенный в том, что должен, но не смог удержаться.

Около обеда я решился зайти в соседнюю комнату. Дверь открыл муж Кэти Джон.

— Отшельник покинул пещеру. Рад видеть тебя на воздухе. — Он пожал мне руку, пропуская внутрь. — Кэт, Алекс здесь.

Кэти вышла из кухни, вытирая руки о посудное полотенце.

— Как прошел день?

— Неплохо. Несколько сюрпризов, но я выжил.

— Мы собираемся поесть. Не хочешь присесть с нами?

— Может быть. Как думаешь, когда Сэнди вернется домой?

— Думаю, около девяти. А что?

— Просто хочу поговорить с ней, если получится.

— Тогда у тебя есть время на ужин?

— Конечно.

* * *

К 20:30 я наслаждался сигарой с Джоном, сидя на их подъездной дорожке и пытаясь понять, каковы шансы нашей футбольной команды на выход в плей-офф. Мы заняли стратегически выгодную позицию, так что мне открывался вид на подъездную дорожку Моррисонов.

Когда подъехала Сэнди, я отстранился от Джона и трусцой побежал через аллею.

— Сэнди, можно тебя на минутку?

Она выглядела готовой прогнать меня, но после нескольких неловких секунд скрестила руки, прислонилась спиной к машине и подняла брови.

— Еще раз прости, что я зашел в твой дом без твоего разрешения. Я знаю, что это было неправильно. Все, что я могу сказать, это то, что я не очень хорошо соображал.

Она закатила глаза.

— Что-нибудь еще?

— Да. Я знаю, ты сказала, что тебе не нужна моя помощь, но я бы хотел, чтобы ты кое с кем поговорила. У меня есть друг-юрист, и он готов безвозмездно разобраться в ситуации с твоей страховкой. Как и мы с тобой, он пережил несколько потерь в жизни, и он хотел бы помочь тебе, если сможет. Если ты просто позвонишь ему, он посмотрит, что можно сделать.

Я видел, что она хотела сказать "нет", но раздумывала. Она погрызла нижнюю губу, которая, как я увидел, была потрескавшейся. Она выглядела измученной. Я достал его визитку и протянул ей.

— Это займет всего пару минут. Это не повредит.

Она, наконец, кивнула и взяла у меня карточку.

— Это все?

— И последнее. Завтра я отправляюсь в дом бывшей жены, чтобы вычистить холодильник и избавиться от ее елки. Теперь это моя обязанность. Я собирался выбросить елку; это одна из тех искусственных елок с подсветкой, которые я никогда терпеть не мог. Я подумал, если ты не возражаешь и она не слишком мешает, я могу принести ее сюда, и ты заберешь ее из моих рук. Иначе она отправится на свалку.

Я быстро выплюнул эти слова, прежде чем она успела придраться ко мне.

Казалось, она смирилась с тем, что я могу вмешиваться, по крайней мере, так. Она вздохнула и, наконец, заговорила.

— Хорошо. Это было бы неплохо. Если это все, то я бы хотела пойти внутрь. У меня болят ноги и спина, а завтра рано вставать.

— Это все. Если хочешь, можешь позвонить Стиву сегодня вечером, он ночная сова и ждет твоего звонка. Спокойной ночи.

Я быстро ушел, пока она не успела ничего передумать.

* * *

Накануне вечером я нанял Кэти за ужином, предполагая, что с Сэнди все прошло нормально, и к полудню мы вернулись к дому Моррисонов и постучали в дверь.

Эрика впустила нас, и мы потащили за собой все наше добро. Я сложил елку и оставил ее на пороге, пока мы освобождали для нее место в гостиной. Поставив ее на место, я притащил большой пластиковый ящик с рождественскими украшениями и предложил Кэти и Эрике заняться приведением елки в "праздничный" вид. Точно по расписанию появилась моя еженедельная бригада уборщиков, и я поручил им тщательно прибраться во всем доме. Последние несколько недель я чувствовал себя виноватым, прогоняя их, и умолял и уговаривал их оказать мне эту услугу в канун Рождества. Команда из четырех человек принялась за работу, как кружащиеся дервиши, парами проносясь по комнатам, оставляя за собой сверкающий хром и сладкие запахи.

У нас было всего несколько часов, если Кэти не ошиблась, и мне предстояла еще одна большая задача. Химчистка ковров немного задержалась, но появилась вскоре после того, как уборщики закончили с гостиной и столовой, а я перенес большую часть мебели в прихожую и кухню. Они сразу же приступили к работе, и чуть больше чем за час закончили с нижним этажом. Пока они трудились, я украшал передний двор и дом рождественскими гирляндами. Я надеялся, что Сэнди нравятся традиционные многоцветные гирлянды. Мне не очень нравилось "все белое", и я использовал свои собственные гирлянды для украшения ее дома. К тому времени, когда я закончил, я уже вспотел и нервничал по поводу времени.

Ковровые мастера ушли первыми, напомнив мне, что нужно дать коврам высохнуть еще час, прежде чем возвращать мебель на место. Вскоре за ними последовала бригада уборщиков, которых я хорошенько вознаградил, дав им дополнительные 100 долларов за то, что они приехали в канун Рождества. Я перешел в дом, где уже горел свет, и увидел, что меня ждет страна рождественских чудес.

Кэти и Эрика проделали потрясающую работу, использовав то, что я привез, а также достали с чердака украшения Моррисонов и тоже использовали их. Было трудно сказать, что это один и тот же дом.

— Вы, дамы, проделали невероятную работу! — объявил я, стоя в дверях.

Кэти выглядела немного растрепанной, но очень довольной собой.

— Давай побыстрее закончим. Мне нужно домой, Джон меня убьет.

Я обещал ей, что мы закончим к четырем, а было уже почти пять. Она устраивала день открытых дверей в канун Рождества и собирала в этот вечер половину соседей. У нее оставалась всего пара часов, чтобы закончить свои приготовления. Я обнял ее за все ее старания и выпроводил прочь, а сам принялся перетаскивать мебель на место, работая в бешеном темпе, чтобы успеть все сделать до возвращения домой ничего не подозревающей хозяйки.

Эрика следовала за мной, расставляя все лампы, корзины и безделушки и добавляя по ходу дела дополнительные праздничные украшения. Когда последняя мебель была расставлена по местам, я повернулся и улыбнулся ей.

— Это, ведь, наш секрет, правда? Если твоя мама спросит, рождественские эльфы заглянули к вам, чтобы помочь прибраться. Ты отлично справилась, Эрика.

Она улыбнулась и протянула мне руки. Я наклонился и обнял ее.

— Спасибо, — прошептала она, прежде чем отпустить меня и скрыться на лестнице.

Я почувствовал комок в горле. То ли это был страх быть пойманным ее матерью, то ли радость от того, что она произнесла свои первые слова, обращенные ко мне - я не мог точно сказать.

* * *

К восьми часам Сэнди все еще не появилась на пороге моего дома с дробовиком. Полагаю, она собиралась подождать до Рождества, чтобы высечь меня за то, что я вмешиваюсь не в свое дело.

А мне было все равно. Я чувствовал себя хорошо, лучше всего за последние две недели, думая о том, что эта маленькая девочка празднует настоящее Рождество. У детей должно быть Рождество.

Я привел себя в порядок и решил, как и обещал, заглянуть к соседям, когда мне позвонил Стив.

— Эй-эй, Стиворино.

— Только моя бабушка может так говорить, засранец.

— И тебя с гребаным Рождеством, — поддразнил я.

Я услышал, как он хихикнул.

— Счастливого Рождества - вот так правильно. По крайней мере, для твоей соседки.

— Это как? — спросил я, внезапно заинтересовавшись.

— Страховые гады просто тянули время. Им не на что опереться. Единственное изменение в полисе было сделано по их совету, после ежегодного пересмотра полиса их собственным агентом. Потребовалось лишь небольшое юридическое давление. Это не так много, меньше 300 тысяч долларов, но она получит свой чек на следующей неделе.

— Стив, ты мужик. Я беру назад все те гадости, которые говорил о тебе.

— Дерьмо, возможно, это правда. Если кто и знает, так это ты.

— Шутки в сторону. Ты спасаешь мне жизнь.

Я знал, что он ненавидит любой намек на серьезность. Я почти слышал, как он краснеет по телефону.

— Эй, для этого и нужны друзья, верно?

— Верно. И лучшего я и не мог ожидать.

— То же самое. Засранец.

— Дерьмо. Тебе нужно было пойти и все испортить. Слушай, мне надо бежать. Передавай своей семье привет и счастливого Рождества. Я позвоню тебе на следующей неделе.

— Ты сделаешь это. И Дарла передает тебе привет. Она заставила меня сказать это. И не надо никаких идей.

— Понял. Поцелуй ее за меня. Не, забудь об этом. Я приеду после праздников и сам ее поцелую. Когда ты собираешься уехать из города?

— Смешной парень. Начни с ней что-нибудь, и я заставлю тебя оставить ее и счета по кредитной карте.

— Ой. Ты выиграл, — пришлось рассмеяться мне. — Еще раз спасибо.

— Счастливого Рождества. Держись, дружище.

— И тебя.

* * *

Я появился у соседей и стоически принял соболезнования, которые определенно приводили меня в дурное расположение духа. Уже через полчаса я понял, что должен уйти оттуда, даже если это разозлит Кэти.

Джон, похоже, уловил мое настроение и вытащил меня на улицу, чтобы насладиться сигарой в покое. С сильно заправленным гоголь-моголем в руках и более чем приличной "Rocky Patel Decade", прекрасно дымящейся, я был готов потерпеть еще немного, когда он направился обратно в дом.

— Знаешь, я должна содрать с тебя живьем кожу за этот маленький трюк.

Я услышал голос, доносившийся со стороны бассейна, и направился туда, навстречу звуку. Сэнди сидела в одиночестве, рядом с ней стоял большой и почти пустой бокал вина.

— Я знаю. Я был плохим. Но я уже закончил.

— О чем ты думал? — огрызнулась она.

— Я просто хотел, чтобы Эрика достойно встретила Рождество, и хотел немного помочь тебе в попытке продать дом.

Она захохотала, и это был не очень приятный звук.

— И ты тоже? Ты едва познакомился со мной и так чертовски хочешь выгнать меня из района?

Ее слова удивили меня.

— Вовсе нет. Я просто пытаюсь немного побороть несправедливость мира. Что ты вообще делаешь здесь одна?

— Я не могу вынести, как они на меня смотрят. Как будто самоубийство заразно или что-то в этом роде. Они не знают, что сказать; они все избегают меня или смотрят на меня как на прокаженную или что-то в этом роде.

— Люди могут быть засранцами.

Она улыбнулась.

— Я выпью за это.

Я сел рядом с ней и молча выпил свой гоголь-моголь 80%-й крепости. Мы наблюдали, как небольшая группа вышла и начала разговаривать, прикуривая свои раковые палочки.

— Я знаю, что ты хочешь как лучше, Алекс. Но теперь ты можешь остановиться, хорошо? — мягко сказала она.

— Тогда последнее.

— Пожалуйста. Хватит уже.

— Стив звонил. Со страховкой все улажено. Ты получишь свой чек на следующей неделе.

Она смотрела на меня так, будто у меня вырос третий глаз, совершенно ошеломленная.

— Правда?

— Правда.

Она допила вино, сглотнула его и откинулась на спинку стула.

— Черт. Шесть долбаных месяцев они тянули с этим, а потом вдруг, вот так, - она щелкнула пальцами, - они готовы заплатить?

— Стив молодец.

Она наклонилась вперед и обхватила голову руками. Через несколько секунд я увидел, что ее тело дрожит. Она беззвучно плакала.

— Мне жаль, что это заняло так много времени. Если бы я был лучшим соседом, мы могли бы разобраться с этим еще несколько месяцев назад.

Она резко села, и я увидел полосы слез на ее лице.

— Не надо. Не извиняйся. Просто не надо, хорошо?

— Хорошо.

Мне было неловко сидеть, пока она вытирала глаза и отворачивалась от меня, глядя на задний двор. Я наклонился и взял ее пустой стакан.

— Могу я тебе налить?

— Ага. То есть да, пожалуйста. Спасибо.

— Сейчас вернусь.

Потребовалось несколько минут, чтобы сориентироваться в толпе вокруг бара и вытерпеть поздних гостей, выражающих свое сожаление по поводу моей "потери". Как будто они что-то знают о потере. Черт. Я был счастлив вернуться на улицу, подальше от жалостливых глаз мамочек из пригорода и их неловких бормочущих мужей.

Я опустился рядом с Сэнди.

— Господи. В следующий раз ты можешь сама принести выпивку, — сказал я, передавая ей бокал с вином.

Она одарила меня кривой улыбкой.

— Ты же вызвался добровольцем, помнишь?

— Не напоминай мне.

— Вот что ты получаешь за доброго самаритянина.

— Для меня это все. Поверь, я усвоил урок.

Она хихикнула.

— Я как-то сомневаюсь в этом.

Моя сигара погасла, и было жаль тратить ее впустую. Я отважился выйти на курительную площадку, чтобы прикурить, и тут же пожалел об этом, поймав косые взгляды, которые они бросали друг на друга, и поняв, о чем они думают. Я не стал задерживаться там дольше положенного, поспешив вернуться к своему уединению и Сэнди. Единственная родственная душа на этом вечере, которая могла почувствовать хоть десятую часть той потери, что поглощала меня.

Мне хотелось сделать еще одну вещь, но я не знал, как она это воспримет. Я подумал, что, возможно, после еще одного бокала вина она согласится.

— Сэнди?

— Мммм... Не знаю, понравится ли мне это. Ты опять что-то задумал?

— Нет. Может быть. Но не совсем. Я имею в виду, могу ли я показать тебе кое-что в соседнем доме?

Она бросила на меня странный взгляд, который длился довольно долго.

— Могу я взять с собой вино?

— Конечно. Это займет всего минуту.

Она встала и вышла за ворота. Мы обошли забор и вышли на мою подъездную дорожку и на задний двор. Когда мы пересекали мой внутренний дворик, она сказала:

— То, что я немного выпила, и то, что ты сделал что-то хорошее, не означает, что у тебя что-то получится со мной, надеюсь, ты знаешь.

Ее слова обрушились на меня, как ведро холодной воды. Я даже не думал ни о чем подобном. Повернувшись, я посмотрел на нее. Она не выглядела плохо. Совсем нет. Она хорошо выглядела, и даже если она была до смешного худой, я видел, что она привлекательная женщина. Забавно, что я совсем этого не замечал. Я замер, пытаясь придумать, что ответить.

— Господи, Алекс. Я просто дразню тебя.

Мне потребовалось несколько секунд, чтобы ответить.

— Это было самое далекое от моих мыслей.

— Конечно. Поверь мне. Я понимаю. — Ее сардоническая реплика удивила больше, чем первоначальная дразнилка.

Так и не дождавшись ответа, я вошел в дом и провел ее в гостиную.

— Что ты хотел мне показать?

Я включил свет в гостиной и отодвинулся с дороги.

— Святое дерьмо!

Я жестом указал на кучу подарков.

— Они были для моих девочек. Я не знаю, что с ними делать.

— Это все для твоих девочек? — спросила она, удивленно глядя на меня.

— Да. Я как бы перестарался.

— Это точно.

— Я бы хотел, чтобы они были у Эрики. Ей не обязательно знать, что они от меня. Они все могут быть от Санты, если хочешь. Если ты не возьмешь их, я... Я не знаю, что мне с ними делать.

— Это слишком, Алекс. Это хороший жест, правда. Но это слишком.

— Пожалуйста. Без всяких условий. Сделай это для Эрики.

Она помолчала немного, а потом повернулась ко мне.

— Почему? Почему сейчас?

— Я не знаю. Слушай, они просто лежат там. В конце концов, я отдам их в какую-нибудь благотворительную организацию или еще куда-нибудь. У меня куча подарков, а дарить их некому. А у тебя есть милая девочка, у которой под елкой всего один подарок, и ей не помешает немного радости в жизни.

Она расхаживала по комнате, перебирая подарки ногой и ничего не отвечая, время от времени, делая глоток из своего бокала. В конце концов, она вернулась и встала рядом со мной.

Несколько секунд она стояла молча, видимо, обдумывая ответ.

— Это не справедливо, — наконец, пробормотала она.

Это было не то, чего я ожидал.

— Ни хрена. Жизнь настолько несправедлива, насколько я вообще могу себе представить, — честно ответил я. — Хорошие люди страдают без видимых причин. А придурки, кажется, легко скользят по жизни, не заботясь ни о чем на свете. Невинные маленькие девочки бессмысленно обрывают свои жизни. Жизнь добросердечных соседей портится, как будто это какая-то большая космическая шутка. — Я слышал, как мой собственный голос становится все громче и разочарованнее. — Жизнь - это чертов пинок под зад, и каждый раз, когда кажется, что из нее может выйти что-то хорошее, какой-то космический комик выдергивает ковер у тебя из-под ног. Что за Бог разрушает семью без всякой причины? А? Ответь мне на это!

К концу своей тирады я уже почти кричал.

— Я... я думаю, мне нужно идти домой. — Она повернулась и начала уходить.

Я погнался за ней:

— Пожалуйста, не могла бы ты взять хотя бы несколько? Пожалуйста. Меня убивает то, что я вижу их здесь.

Она немного потопталась, потом остановилась. Не поворачиваясь, она сказала:

— Принеси то, что ты пожелаешь, около полуночи.

Затем она выскользнула через заднюю дверь.

После ее ухода мне потребовалось несколько минут, чтобы прийти в себя. Я выставил себя полным ослом. Ну и ладно. Все как обычно. Я решил еще раз заглянуть к Кэти, чтобы хотя бы пожелать ей спокойной ночи. Моя любопытная соседка поймала меня, как только я вошел в дверь.

— Джон сказал мне, что ты где-то рядом, но я нигде тебя не нашла.

— Я встретил Сэнди, и мы, сломленные горем, вроде как спрятались у тебя на заднем дворе.

Она недоуменно посмотрела на меня.

— Я была немного удивлена, что она пришла. Она ни словом не обмолвилась о том, что мы сделали сегодня днем.

— Тебе повезло. У меня до сих пор остались шрамы, — поддразнил я.

Затем я рассказал ей немного о нашей беседе, включая ситуацию со страховкой и сделку с подарками.

— Слава Богу. Может, она, наконец, перестанет работать по 16 часов в сутки и сможет проводить время с дочерью. Это будет здорово. Мне было интересно, что ты собирался делать со всеми этими подарками. Я боялась, что ты сделаешь из них мемориал, оставляя их там из года в год, пока пыль не станет толщиной в дюйм.

Ее слова немного укололи.

— Я не настолько плох.

— Нет, не плох. Хотя ты заставил меня немного поволноваться. Просто это тяжело пережить. Я это понимаю.

— Думаю, теперь это не проблема.

Она улыбнулась.

— Думаю, нет. Эрика - счастливая девочка.

— Не знаю, так ли это, но, по крайней мере, у нее будет хорошее Рождество.

— Я рада, что ты пришел сегодня. Многие наши друзья волновались за тебя. Твое появление стало для них хорошим рождественским подарком.

— Не могу сказать, что меня это сильно волнует. Знаю, это звучит жестоко, но их чувства сейчас не на первом месте в моем списке приоритетов.

— Это нормально. Все равно приятно, что ты пришел.

— Я ценю твое приглашение. И за то, что ты была такой надоедливой соседкой, какой была последние пару недель.

Она рассмеялась.

— Это самое приятное, что мне говорили за последнее время, причем, в самой неприятной форме. Думаю, тебе стало немного лучше.

Я вздохнул.

— Немного. Хотя я сомневаюсь, что Рождество когда-нибудь снова станет для меня прежним.

Она придвинулась и обняла меня.

— Оно никогда не будет прежним. Но, возможно, когда-нибудь все будет хорошо.

Я легонько приобнял ее в ответ. Я сомневался в этом.

* * *

Вернувшись домой, я переоделся в свитшот (вид свитера без капюшона, крой как у толстовки и шьется из плотного трикотажа) и футболку и немного помучил себя просмотром "Мальчика-барабанщика", любимого Брианой. Жизнь была чертовски несправедлива. Мои девочки ушли. Это было Рождество, и я был один. Я никогда, никогда больше не проведу Рождество с Брианой и Аллорой. Никогда.

Час спустя я уже стоял у задней двери Сэнди с тремя огромными мусорными мешками, полными подарков. На это у меня ушло две ходки. Я тихонько постучал, и через несколько мгновений Сэнди впустила меня. Она избавилась от своей праздничной одежды и открыла дверь в обычном халате. Она выглядела усталой. Я догадался, что она ждала меня.

— Эрика? — тихо спросил я.

— Спит, — подтвердила она, забирая у меня один из мешков.

Тихонько мы направились в ее гостиную и начали раскладывать подарки. Я снял с каждого из них бирку, и она приклеила новую наклейку "от Санты". Она спросила меня, что было в каждом из них, но я не смог вспомнить все. Тем не менее, я смог рассказать ей о большинстве. Должно быть, у нее был какой-то план, потому что она организовала их в соответствии с моими описаниями их возможного содержимого, разделив их на аккуратные маленькие кучки. Примерно, через 15 минут я обернулся и увидел, что она качает головой.

— Что?

— Это слишком много.

— Моя бывшая говорила то же самое каждый год. Но девочки никогда не жаловались.

Она одарила меня кривой улыбкой.

— По крайней мере, у одного из нас будет довольно впечатляющее Рождество.

— Разве не так должно быть?

Я увидел, как она кивнула, и заметил, что ее глаза снова заблестели. Я решил оставить все как есть.

До этого момента я не воспринимал Сэнди как женщину. Я относился к ней как к человеку, который нуждается в помощи. Но после того как она нарядилась на вечеринке, прокомментировала мой внутренний дворик, а также то, что она была одета в один лишь халат, мне стало почти стыдно признаться, что я ее разглядывал.

Она была худощавой, с короткими темно-каштановыми волосами, почти черными. Вверху она была не очень крупной, но когда она передвигалась на четвереньках, расставляя подарки, я несколько раз заглядывал в верхнюю часть ее халата и видел вздымающуюся очень женственную грудь. Ее ноги были такими же тонкими, как и все остальное, но с приличными икрами. Некоторые ее движения были не совсем женственными, и я ловил себя на том, что заглядываю под низ ее халата, смотрю на ее бледные внутренние стороны бедер или бросаю взгляд на ее круглую заднюю часть, придающую форму халату.

Ее лицо было милым. Маленький вздернутый носик, узкий рот с выгнутой верхней губой, натуральные брови, более полные, чем принято, над большими карими глазами. Эти глаза были чрезвычайно выразительными и, в какой-то степени, завораживающими.

Я слишком часто заглядывался на нее, и, в конце концов, она поймала меня на этом.

— Что? — спросила она.

— Ничего, — быстро ответил я. Пытаясь оправдаться, я объяснил. — Просто ты выглядишь счастливее, чем я тебя видел до сих пор.

Уголок ее рта приподнялся.

— Полагаю, в кои-то веки ты видишь меня, когда я на тебя не злюсь.

Мы закончили с подарками, я осторожно встал и осторожно обошел красиво завернутые подарки. Я повернулся и протянул руку Сэнди, пока она старалась обойти их, не наступив ни на один. Она почти справилась, но в последний момент споткнулась, опрокинула кучу и повалилась на меня. Я поймал ее и удержал, потянув за собой, пока стена не остановила мое отступление.

Она смотрела на меня снизу вверх, а мои руки все еще обвивали ее, прижимая ближе, чем я намеревался. Ее волосы пахли клубникой.

— Мне следовало бы рассердиться на тебя, — сказала она, прижимаясь ко мне.

— Я знаю.

Я поднял ее на ноги, но она вцепилась в меня, прижимаясь ко мне.

— Нам никто не нужен. — В ее голосе снова звучала злость.

Я пожал плечами, что было трудно сделать, держа в объятиях хрупкую женщину.

— У меня никого нет.

Ее взгляд смягчился.

— Мне жаль.

— Не стоит. Со мной все будет хорошо.

Закрыв глаза, я снова подумал о своих детях. Я чувствовал, что снова на грани срыва.

Без предупреждения ее губы оказались на моих, сначала нежно. Затем я почувствовал, как ее пальцы впиваются в мою кожу, и она стала яростно целовать меня, крепко прижимаясь зубами к моим губам. Я крепко прижал ее к себе и открыл рот, отвечая на ее пыл.

Это не было похоже ни на что из того, что я когда-либо испытывал. Она прижималась ко мне, целовала меня, обнимала, била, царапала, а я стоял, обнимая ее, и впитывал все это. Я ждал, пока она успокоится, а когда она не успокоилась, я потянулся вниз и поднял ее за задницу, крепко держа, пока ее ноги обхватывали меня. Она сильно укусила меня за губу, и я почувствовал вкус крови, а ее коготки впились мне в плечи.

Я чувствовал в ней гнев и разочарование, желание как-то отбить несправедливость всего этого. Я вторил этим чувствам, принимая их, расширяя и возвращая в ответ. Да, я тоже был зол. В ярости. Вкус собственной крови на губах только подливал масла в огонь.

Как и все остальное, то, что она выплескивала свой гнев на меня, в то время как я был единственным в мире, кто пытался ей помочь, было вопиюще несправедливо. Мне тоже было больно. Я потерял гораздо больше. Очень многое. Я устал от того, что со мной обращаются как с грязью.

Обхватив ее сзади одной рукой, другой я схватил ее за волосы и потянул назад, заставив ее вздохнуть. Я опустил рот к ее стройной шее и прикусил ее, посасывая ее плоть. Обе ее руки потянулись к моей голове, запутались в моих волосах и притянули мое лицо к себе. Ее бедра бились об меня, а босые ноги выбивали татуировку на моей спине.

Сэнди потянула мою голову назад за волосы, и я ослабил хватку. Она смотрела мне в глаза, в которых плескались сдерживаемые эмоции.

— Будь ты проклят! — задыхалась она.

Она наклонилась и снова прижалась своими губами к моим, все так же яростно и неумолимо.

Я повернулся и прижал ее к стене, прижав своим телом. Моя рука опустилась и скользнула в ее халат, встретив лишь голую плоть. Я схватил ее за грудь и сжал, заставив ее застонать мне в рот. Ее руки не бездействовали, и она стягивала верхнюю часть моих треников, используя ноги, чтобы сдвинуть их вниз сзади. Она протиснула руку между нами, а другой обхватила мои плечи, и я почувствовал, как ее пальцы обхватывают мой твердый член. Трудно было поверить, что я реагирую на нее и ее истерику, но сомнений не было.

Я взял инициативу в свои руки и стал спускать свои треники вниз, позволяя им сползти к лодыжкам, увлекая за собой боксеры. Я был обнажен до пояса и выставлен напоказ. Наши губы так и не разошлись, и она жадно сосала мой язык, а я грубо распахнул ее халат. Как и я, она была обнажена, за исключением пары свободных трусиков. Она взяла мой член в руку и направила его в свое влажное отверстие, отодвинув в сторону ластовицу. Я опустил ее, проникая в нее, пока полностью не вошел в нее.

Она застонала. Освободив руку, она схватила меня за волосы и потянула назад, отводя свои губы.

— Ты ублюдок, — задыхалась она.

— Сука, — прорычал я.

Я оттянул бедра назад и сильно вошел в нее, вдавив ее в стену, вызвав еще один вздох. Я почувствовал, как внутри меня поднимается гнев. Я знал, что на самом деле злюсь не на нее, а на то, что она стала невольной жертвой моей ярости. Я с силой вогнал в нее свой член, начиная свой помол. Отстранившись, я сделал это еще раз, еще сильнее, стараясь вбить ее прямо в стену. Она задыхалась, как будто я ударил ее.

— Вот так, трахни меня, — прошептала она, грубя. — Давай, трахни меня, урод, как и все остальные.

Я взял ее за ягодицы и оттащил от стены, приподняв ее над своим членом, а затем отпустил, позволив ее весу навалиться на мой ноющий член. По очереди я просунул руки под ее ноги, ее бедра уперлись в мои предплечья, а мои руки цепко схватили ее за ягодицы. Сдвинув сзади ее трусики, я обнажил мягкую плоть ее попки, и крепко обхватил ее ягодицы, впиваясь в них пальцами. Она переплела пальцы за моей шеей и откинулась назад, открывая моему взгляду верхнюю часть своего тела. Ее маленькие груди с идеальными маленькими сосками напряглись для меня. Я трахал ее жестко и быстро, пока хватало сил и ярости.

Когда мои руки устали, я пошел в гостиную. Она освободила каждую руку настолько, что ее халат упал, оставив ее почти обнаженной. Я опустил ее, усадив попой на подлокотник дивана. Она отпустила меня и откинулась назад, прижавшись спиной к дивану. Ее бедра теперь располагались намного выше тела, и я сильно притянул ее к себе, так что ее поясница оказалась на рычаге дивана. Я стянул с нее трусики и отбросил их в сторону, глядя на ее сексуальное обнаженное тело. Широко раздвинув ее ноги, я ввел свой член в ее теплую дырочку и ворвался в нее, трахая ее тугое отверстие, а она стонала так чертовски сексуально. Держа ее ноги в своих руках и поднимая их высоко и широко, она была фактически обездвижена собственным весом, лежащим на ее плечах. Я вводил и выводил из нее свой член, отбивая такт, не стесняясь делать все, что мне заблагорассудится.

Она лежала, глядя на меня снизу вверх, ее глаза горели. Я не хотел смотреть в эти обличающие глаза. Подняв ее, я грубо перевернул, и ее гладкая мягкая попка приподнялась, опираясь на подлокотник дивана. Раздвинул ее ноги и снова пронзил ее, глубоко войдя в нее с первого удара и заставив ее застонать. Я крепко держал ее за бедра и выплескивал свои ощущения через бедра, яростно трахая ее изо всех сил.

Глядя между нами, я был загипнотизирован видом своей толщины, растягивающей и заполняющей ее. С каждым ударом ее плоть прижималась ко мне, вытягиваясь наружу, прежде чем поддаться. Отстранившись от нее, я раздвинул руками ее ягодицы и стал играть с ее розовой щелью, проталкивая в нее головку члена и наблюдая, как ее отверстие неприлично широко растягивается, чтобы принять меня. Я замедлил темп, сильно растягивая ягодицы ее бедной попки и медленно вводя в нее свой член. Невероятные ощущения превозмогали мое раздражение, и я просто наслаждался тем, что долго вводил в нее, заставляя ее чувствовать каждый дюйм моей длины, далеко проталкиваясь, пока не ощущал сопротивление глубоко внутри нее.

Я не мог больше терпеть. Схватив ее за бедра, я наклонился над ней, вбиваясь в нее, заполняя ее. Я чувствовал, как ее влажный канал вцепился в меня, увлекая за собой на край желания. Взглянув вниз, я увидел, что она изогнулась, чтобы посмотреть на меня.

— Сделай это.

Я вошел в нее всем весом, не в силах больше сопротивляться желанию. Задыхаясь, я кончил в нее, и разрядка была болезненной в своей срочности, взрываясь глубоко внутри нее снова и снова. Ее ноги подрагивали, и, когда я замедлил движение, она расслабилась, перегнувшись через подлокотник, как тряпичная кукла, безжизненная.

Она завизжала, когда я приподнял ее и развернул, чтобы усадить на подлокотник. Я взял свой все еще твердый член и с силой вогнал его в нее, притягивая к себе, пока только край ее задницы не остался опираться на диван. Я видел, что в глазах у нее стоят слезы, а по щекам бегут мокрые полосы. Обхватив ее руками, я прижимал к себе сжимая ее хрупкое тело. Ее руки скользнули по моему торсу, и она прижалась лицом к моей груди.

Держа ее, я чувствовал, как содрогается ее тело. Я чувствовал себя ужасно, меня тошнило от того, что я сделал. Я жестоко трахал ее, использовал ее, вымещая свое раздражение и несчастье на единственном человеке, которого я знал и который уже достаточно страдал сам. Потом ощутил, как у меня самого на глаза наворачиваются слезы.

Мы отчаянно обнимали друг друга, цепляясь за все, что могло бы позволить нам пережить это ужасное время в нашей жизни. Мои руки расслабились, как и напряжение, охватившее мое тело. Я ласкал ее спину, ощущая под мягкой кожей ребра. Затем прижался губами к ее волосам, нежно целуя ее. Она отвечала на мои поцелуи, прижимаясь губами к моей груди и плечам, потирая руками царапины, которые она нанесла мне ранее.

Я понял, что вхожу и выхожу из нее, и с удивлением обнаружил, что мой член остается твердым и жаждет продолжения. Я держал ее, медленно трахая, а она всхлипывала, прижимаясь ко мне.

Я массировал ей спину, гладил ее волосы, целовал виски.

— Прости меня, — прошептал я.

— Не надо, — всхлипывала она. — Не смей извиняться! Не сейчас. Никогда.

Откинув ее голову назад, я опустил свои губы к ее губам, нежно целуя ее.

— Не буду.

— Хорошо.

Она подняла глаза и коснулась моей губы, отводя палец, покрасневший от моей крови.

— О Боже! Мне так жаль. Я не хотела этого делать.

— Никаких извинений. Помнишь?

В ответ она потянулась и поцеловала меня в губы. Когда она отстранилась, я увидел на ее губах небольшое красное пятно.

Я поцеловал ее в ответ, чувствуя, как она отвечает мне, продолжая двигаться внутри нее. Ее ноги раздвинулись шире, принимая меня. Я посмотрел вниз, чтобы увидеть, куда я вхожу в нее. Когда я снова заглянул в ее глаза, они пылали.

— Отнеси меня в постель, — прошептала она.

— Ты уверена?

— Нет. Все равно сделай это.

Я осторожно встал, моя милая сестра по несчастью все еще была насажена на мой жезл. Она крепко обхватила меня ногами и вцепилась в меня обеими руками. Обхватив ее за милую маленькую попку, я медленно поднялся по лестнице. С каждым шагом я поднимал и опускал ее, трахая по пути.

На верхних ступеньках она удивленно хихикнула.

— Что?

— Ты сильнее, чем кажешься, — сказала она, смягчая слова осторожными поцелуями в грудь.

— Ты легкая, как перышко. Мне нужно тебя покормить.

Она лукаво улыбнулась.

— Протеиновая оральная инъекция?

Я чуть не уронил ее, а она хихикнула:

— Что?

— У вас, юная леди, грязный ум.

Я увидел, как на ее лице промелькнула буря, но она стряхнула ее и улыбнулась.

— Прошло много времени, Алекс. Я не очень хорошо умею флиртовать и дразнить.

— То же самое, красавица. Потерпи.

Она сделала небольшое покачивающееся движение бедрами, в результате чего мой член полностью вошел в ее влагалище.

Она хихикнула.

— Черт! Не могу поверить, что ты можешь вот так просто держать меня.

Я несколько раз подвигал ее вверх-вниз на своем члене, вызвав у нее тихий вздох.

— Я мог бы держать тебя так вечно.

Я преодолел последнюю ступеньку и пронес ее в спальню.

И снова шквал эмоций пронесся по ее лицу, завершившись улыбкой.

— Но как же тогда ты будешь меня кормить?

Я потянулся назад и закрыл за нами дверь.

Озорно потянув ее за собой, я поднял ее в воздух, заставив пискнуть. Она действительно была легкой, как тряпичная кукла. Я сомневался, что она весит сто фунтов (45 кг). Я держал ее на руках, как ребенка, и укачивал. Очень сексуальный ребенок.

Одной рукой я обхватил ее за ноги, другой - за спину, и она повернулась в моих руках, ее губы сомкнулись вокруг моего соска. Я отпустил ее плечи, а затем убрал руку под спину, отчего она упала вниз. Не очень далеко, так как я поймал ее за бедра, и она повисла вниз головой. Она задыхалась, брыкалась ногами, а ее руки обхватили меня за талию. Я обхватил ее, притянул ее ноги к своим плечам и прижал ее теплое розовое естество к моему лицу.

Ее лицо оказалось на моей талии. Она плотно сжала ноги вокруг моей головы, ее бедра сильно прижались к моим ушам.

— Ты сумасшедший! — задыхалась она.

— Вот видишь. Я могу держать тебя и при этом кормить, — поддразнил я, а затем лизнул ее, проникая языком в ее влажную щель.

Она захихикала, и я почувствовал, как ее теплые губы обхватили головку моего члена. Я взял ее за бедра и немного опустил, чувствуя, как мой член входит в ее рот. Я поднял и опустил ее несколько раз, облизывая при подъеме и заполняя ее рот при спуске.

Несмотря на всю мою браваду, это было на удивление трудно, и я чувствовал, как дрожат мои руки от усилий. Я держал ее неподвижно, ее рот был заполнен моим членом, и прошел несколько оставшихся шагов до кровати.

Она стала активнее, сосала меня и двигала головой вперед-назад. Ощущения были невероятными. Мне почти не хотелось ее опускать. Но я знал, что если этого не сделать, то есть шанс, что я скоро ее уроню. Последним усилием я приподнял ее и, наклонившись, опустил на матрас, превратив в корчащийся клубок плоти.

Не теряя времени, она села и потянула меня на кровать. Я потянулся к ней, но она отстранилась.

— Ложись. Теперь моя очередь.

Я растянулся посреди кровати и наблюдал, как она ползет к моей талии, перемещается между моих ног и смотрит на меня сверху, а затем опускает свой рот на мой пульсирующий стержень. Она лизала меня, изучая, гладила руками, целовала мой член своими теплыми, нежными губами. Глядя мне в глаза, она опустила губы на фиолетовый шлем и взяла в рот почти всю мою длину.

Ощущения были настолько невероятными, что я громко застонал.

Она отстранилась и прижала пальцы к губам.

— Ш-ш-ш. Мы не хотим никого разбудить.

Я изобразил, что застегиваю губы, и едва сдержал стон, когда она снова взяла меня в рот.

Она сосала меня так, словно выполняла какое-то задание. Ее руки обрабатывали меня чуть ниже того места, где находился ее рот. Я потянулся вниз и отвел ее челку в сторону, чтобы наблюдать за ней. Это стало для нее достаточным стимулом, чтобы ускорить темп, она насаживала свое лицо на мой твердый член, задыхаясь, когда нажимала слишком сильно.

— Сэнди, — начал я предупреждать ее.

Она протянула ко мне ладонь, посасывая с полной самоотдачей. Я не сказал больше ни слова. Я позволил ей высасывать мои соки и тихо застонал, когда, наконец, достиг столь необходимой разрядки, извергнувшись между ее губ.

Она тяжело дышала через нос, держа меня во рту, принимая все, что я мог предложить, и азартно сглатывая. Она нежно посасывала, когда я кончил, и я чувствовал пульсацию напряжения, когда она глотала снова и снова. Ее глаза были закрыты, и она, казалось, сосредоточилась на выполнении своей миссии.

Когда моя твердость начала ослабевать, она взяла член в руку и погладила, ее рот нежно посасывал его, осторожно перебирая мой ствол, ее язык массировал нежную головку. Я расслабился на кровати и наслаждался ее вниманием, сосредоточившись на потрясающем ощущении ниже пояса. Мысль о том, что мне нужно стать твердым для нее и продолжить нашу игру, сочеталась с ее преданным вниманием, и через несколько минут, наконец, я откликнулся, затвердев в ее рту.

Это, похоже, стало для нее сигналом, и она села, стала сосать меня более энергично, восстанавливая сталь моего члена, пока он не смог стоять сам по себе, полный и готовый.

Сэнди переместилась вверх по моему телу, обхватила меня за талию и задвинула моего брючного солдатика обратно домой. Она медленно насаживалась, двигаясь вверх и вниз по моему члену, пока я снова не оказался полностью в ней. Затем она уперлась в меня до конца и сладко потянулась. Это было прекрасно: ее стройное тело, устремленное вверх, руки, тянущиеся к небу, голова, откинутая назад, изгиб грудной клетки, подчеркнутый впадиной живота, ее идеальные маленькие груди, стоящие смело и с нетерпением, розовые кончики, демонстрирующие маленькие твердые шапочки.

После нескольких мгновений, проведенных в этой позе, она со вздохом расслабилась, откинувшись назад, и наклонилась вперед, пока ее руки не уперлись в мою грудь.

— Спасибо за еду, — сказала она с дразнящей улыбкой.

— Ты потрясающая, — признался я.

Она грустно улыбнулась.

— Приятно слышать от кого-то такие слова. Прошло много, много времени.

Я потянулся к ней, и она скользнула ко мне на грудь, а я обнял ее.

— Как жаль. Ты такая красивая.

— Тебе не обязательно это говорить, — сказала она мне в плечо.

— Но ты такая.

Я обнял ее, толкаясь бедрами, медленно трахая ее, пока держал.

— Я не такая. Я знаю это. Все в порядке.

Я дотянулся и поднял ее лицо, чтобы наклониться вперед и поцеловать ее.

Это был долгий нежный поцелуй, а потом я просто обнял ее. Я продолжал мягко двигать бедрами, не желая терять контакт с ней, оставаясь твердым и наполняя ее.

— Просто подержи меня немного, хорошо?

— Столько, сколько ты мне позволишь, — заверил я ее и обхватил руками, прижимая к себе так, словно никогда не отпущу.

Я чувствовал, как она дрожит, ее руки крепко обнимали меня. Ее спина спазматически напрягалась и опускалась, и я слышал, как она плачет, прижимаясь ко мне.

Я не пытался ее успокоить или утешить. Я просто обнимал ее, осыпая поцелуями ее макушку, крепко прижимая ее к себе и вводя в нее свой член снова и снова.

Так мы провели несколько долгих минут, пока она постепенно не расслабилась и ее мертвая хватка на мне не ослабла. Я ослабил захват, позволяя своим рукам свободно исследовать ее тело, поглаживая его, лаская, обхватывая руками ее упругую маленькую попку и толкаясь в нее. Она медленно откликалась, отталкиваясь от моих ударов, ее сиськи упирались мне в грудь.

Крепко притянув ее к себе, я приподнялся на одной руке и перевернулся, поднимая ее тело с кровати и укладывая под себя. Оказавшись сверху, я отпустил ее, приподнял свой торс на руках и вошел в нее длинными медленными толчками.

Она выглядела такой маленькой и уязвимой подо мной. Я наклонился и поцеловал ее, а она схватила мою голову и жадно поцеловала меня в ответ. Наконец, она отпустила меня, и я продолжил трахать ее, довольный тем, что оказался там, где был. Я смотрел на нее сверху вниз, удивляясь, как это я с самого начала не заметил, какая она красивая.

— Перестань пялиться.

— Ничего не могу с собой поделать. Ты такая красивая. Я хочу запомнить все, что с тобой связано.

— Я не слишком худая? — спросила она.

— Ничего такого, что нельзя было бы исправить несколькими порциями пищи, — поддразнил я.

Некоторое время я трахал ее в тишине, а потом приподнялся, чтобы войти в нее более основательно, раздвинув ее ноги для лучшего доступа. Она задрала свои ноги назад, держа лодыжки почти параллельно голове.

Я расставил свои ноги и выпрямил их, высоко подняв бедра, прежде чем погрузиться в нее. Она ахнула, и я улыбнулся, наваливаясь на нее сверху, трахая ее быстро и жестко, ее широко раскрытая киска кричала о том, чтобы ее заполнили.

Впервые за этот вечер я почувствовал, как она глубоко отвечает мне, как она дрожит. Она высвободила свои ноги и обхватила их за колени, прижав голени к своему красивому лицу.

Я опустился на колени, наклонился и надавил на заднюю часть ее ног, трахая ее так быстро, как только мог, чувствуя, как во мне растет потребность кончить.

— Сильнее, — выдохнула она, — сильнее.

Я чуть замедлил темп и придал своим ударам больший вес, потянув ее к себе, чтобы она встретила мой натиск. Она непрерывно задыхалась, ее пальцы выгибались, а ноги вытягивались. Я с восторгом наблюдал, как ее голова откидывается назад и глаза закатываются, и она кончает на мой член, все ее тело дрожит, а грудь краснеет.

Как только она, задыхаясь, начала успокаиваться, я схватил ее за бедра и стал трахать ее так быстро, как только мог, чувствуя, что моя собственная потребность достигла пика. Не в силах больше сдерживаться, я зарылся в нее поглубже, сильно толкаясь бедрами вперед, заполняя ее.

Сэнди вскрикнула, отпуская свои ноги, которые брыкались и дрожали, когда она кончила вместе со мной.

Я вытянулся над ней, а ее ноги медленно обхватили меня. Ее большие глаза смотрели на меня с изумлением, успокаивающим мое самолюбие. Я нежно поцеловал ее.

— Ты потрясающая, - сказал я ей.

Она покраснела.

— Я... я никогда... не была такой, — пробормотала она.

Я был измотан с головы до ног, а мои ноги и руки дрожали от напряжения. Передняя часть моих бедер болела от ударов о нее, а мой член, казалось, пропустили через выжималку. Я скатился с нее и лег на спину, тяжело дыша. Она перевернулась и прижалась ко мне верхней частью тела. Я обнял ее, прижимая к себе.

Мне так много хотелось сказать, но я не знал, как и с чего начать. Вместо этого я просто поцеловал ее в макушку, пока она обнимала меня. Я потянулся другой рукой и погладил ее по боку, прежде чем позволить своей ладони опуститься на ее грудь, нежно держа ее, мои пальцы лениво играли с ее соском. Она придвинулась ближе, закинула свою ногу на мою и наполовину легла на меня. Это позволяло моей руке, держащей ее, блуждать, касаться ее, чувствовать ее. Я чувствовал, как влажность ее промежности прижимается к моему бедру, холодная и мокрая.

Я закрыл глаза, моя рука протянулась через ее спину, моя ладонь держала теплую плоть ее задницы. Ее дыхание было медленным и ровным, ее рука была перекинута через мою грудь. Я в последний раз прижался губами к ее волосам, откинулся назад и с наслаждением обнял эту милую, сексуальную, беспокойную женщину.

* * *

Я резко проснулся, сбитый с толку. Я был один в чужой постели, с натянутым до подбородка одеялом. В окно лился дневной свет, и я сел, сбитый с толку. Мне потребовалось несколько секунд, чтобы вспомнить события предыдущего вечера, и я огляделся в поисках Сэнди. Я начал вставать с постели и понял, что я голый, моя одежда все еще была где-то внизу. Я сдвинул одеяло до пояса и огляделся в поисках чего-нибудь, чем можно было бы прикрыться, прежде чем заметил свою вчерашнюю одежду, сложенную на стуле неподалеку.

Я натянул трусы и нырнул в ванную, чтобы отлить, в чем так нуждался. Плеснул себе в лицо водой и позаимствовал у нее щетку, чтобы провести ею по своим растрепанным волосам. Затем я отхлебнул жидкость для полоскания рта и постарался выглядеть хоть немного по-человечески, прежде чем отправиться обратно в спальню. Я натягивал спортивные штаны, когда появилась Сэнди с чашкой кофе. Пахло восхитительно.

Она улыбнулась и передала ее мне. Она была одета в пижаму и, очевидно, приняла душ и привела себя в порядок. Ее волосы все еще были влажными.

— Поторопись. Там, внизу, маленькая девочка, которая чуть не лопается от желания открыть свои подарки.

Я сделал глоток кофе, горячего и крепкого, затем вернул его ей на секунду, пока натягивал рубашку. Я расправил ее и взял свой кофе, чтобы сделать еще глоток.

Она пристально наблюдала за мной, с легкой грустной улыбкой на лице.

Я начал говорить, но она перебила меня.

— Нет. Давай не будем сейчас об этом говорить. Нам обоим это было нужно, но это не обязательно должно что-то значить. Это просто случилось. Я не жалею об этом. А сейчас нам нужно спуститься вниз.

Подойдя к ней, я взял ее за подбородок. Я видел, что она нервничает, и подумал, не репетировала ли она эту маленькую речь. Я наклонился и нежно поцеловал ее, продолжая целовать до тех пор, пока она не откликнулась.

— Я просто хочу сказать, что ты потрясающая. Правда.

— Ты это постоянно повторяешь, — поддразнила она.

— Что подумает Эрика?

— Я сказала ей, что у тебя была вечеринка с ночевкой. Она, наверное, догадывается, что это значит, дети в наши дни такие не по годам развитые, но, похоже, она не против.

— Дерьмо. Я чувствую себя придурком, портящим ей Рождество с тобой.

Она ударила меня, ее маленький кулачок с силой врезался мне в грудь, чуть не заставив меня пролить кофе.

— Заткнись. Это из-за тебя у нее такое Рождество, о котором стоит вспоминать.

Она повернулась и направилась вниз по лестнице, и мне пришлось отвести взгляд от ее милой маленькой попки, прежде чем у меня появилась физическая реакция, которую было бы почти невозможно вынести. Я заметил, что она двигалась неуверенно, и подумал, было ли ей так же больно, как мне этим утром. Возможно. Может быть, даже больше.

Мы направились прямиком в гостиную и уселись на диван на расстоянии фута друг от друга, пока Эрика ждала нас, стоя рядом с подарками, почти дрожа. Она с тревогой наблюдала за матерью, бросив в мою сторону взгляд, достаточный для того, чтобы быстро улыбнуться. Когда ее мать кивнула, она нырнула в подарки, схватила самый близкий и разорвала его.

Она охала и ахала над каждым новым подарком, в то время как груда не распакованных игрушек становилась все меньше, и комната постепенно заполнялась все большим количеством игрушек.

Она завизжала и запрыгала на месте, когда открыла iPod touch и достала подарочный сертификат iTunes на 50 долларов. До этого момента она вела себя довольно тихо, но потом подбежала к матери и крепко обняла ее.

— Он знал, мама, он знал! — закричала она от радости, прекратив открывать подарки, чтобы открыть коробку с айподом и вытащить его, внимательно рассматривая и благоговейно держа в руках.

Я почувствовал, как теплая ладонь легла на мою руку и мягко сжала ее. Повернув запястье, я взял ее руку в свою, переплетя наши пальцы. Я посмотрел на Сэнди и увидел слезы в ее глазах. Всхлипнув, она осторожно смахнула их.

Как обычно, с новой одеждой расправились быстро, бросив ее в растущую кучу, но она осмотрела каждую вещь, прижимая к телу, спрашивая мнение матери о некоторых из них, прежде чем двинуться дальше.

Я слушал, как Сэнди смеется над выходками своей дочери, и думал, что это самый прекрасный звук, который я когда-либо слышал.

Эрика уже почти разобралась с подарками. Я увидел, как она потянулась за большой коробкой, и сжал руку ее матери.

— Может лучше, если этот подарок будет последним, — прошептал я.

— Эрика, дорогая, это от мистера Рида. Почему бы тебе не открыть его в последнюю очередь?

Эрика подняла глаза, и ее удивление было таким же, как и мое. Она отодвинула коробку в сторону и продолжила разбирать груду завернутых подарков.

Маленький кошелек с пятью десятидолларовыми купюрами стала еще одним хитом продаж, как и роликовые коньки, каждый из которых требовал еще одного крика и поездки на колени к матери, вызывая еще больше хихиканья и смеха у женщины рядом со мной. Сэнди широко улыбалась, забирая у дочери оберточную бумагу и набивая ею мешок для мусора, по мере поступления.

Я был растерзан. Все подарки, которые я так тщательно выбирал для своих девочек, исчезали. Я не мог не думать о том, как бы я провел свое Рождество, если бы не получил от судьбы такой удар по зубам. Пару раз я чувствовал, что на меня наворачиваются слезы, у меня перехватывало дыхание. Сэнди придвинулась ближе, прижалась ко мне ногой, крепко держа мою руку обеими руками у себя на коленях.

Затем я видел радость на лице юной Эрики и вытирал слезы, делая глубокий вдох, зная, что именно этого хотели бы мои дочери. Их сердца были огромны, как мир.

Я почувствовал, как голова Сэнди склонилась к моему плечу, и еще раз сжал ее руку.

Наконец, подарки закончились. Осталось два подарка. Тот, который был там в тот первый день, который казался таким далеким, но на самом деле был всего три дня назад, и самый большой.

Она посмотрела на нас, затем начала сдирать бумагу с подарка своей матери. Внутри была шкатулка для драгоценностей размером с книгу, и она с визгом открыла ее.

— Бабушкино ожерелье? — спросила она.

— Тебе оно всегда нравилось, — сказала Сэнди.

Эрика подошла и села между ног матери, откинув волосы в сторону, чтобы мать могла закрепить цепочку у нее на шее. Теперь я мог видеть, что это был старомодный медальон, и Эрика вцепилась в него так, словно никогда не отпустит. Сэнди, наконец, защелкнула цепочку и слегка подтолкнула ее.

Эрика вскочила и подбежала к зеркалу, разглядывая себя. Она подошла и встала перед нами, приняв несколько поз. Это было так чертовски мило. Я не мог удержаться от смеха.

Это привлекло внимание Сэнди, и она тоже захихикала, прижимаясь ко мне и обнимая меня за плечи.

Мы наблюдали, как Эрика подошла к последней большой коробке, оглянувшись на нас, словно ожидая разрешения.

— Давай, — поддразнил я, — ты не можешь сейчас остановиться!

Она схватила край оберточной бумаги и разорвала его. Она отрывала большие куски бумаги и швыряла их в сторону матери, а потом внезапно остановилась как вкопанная. Она вскрикнула, вскочила и затанцевала на месте. Я никогда не видел, чтобы кто-то был так взволнован. Она наклонилась и грубо сорвала бумагу, обнажив коробку PS3 и стопки игр, приклеенных сверху скотчем.

— Мама! Мама! Это PlayStation 3! — воскликнула она, наклонилась и подняла коробку, покрутила ее в руках, прежде чем споткнуться и уронить на пол.

Сэнди рассмеялась:

— Осторожно! Ты же не хочешь сломать его, прежде чем у тебя появится шанс им воспользоваться.

Эрика перелезла через журнальный столик, стоявший между нами, и забралась ко мне на колени. Она крепко обняла меня и сжала так сильно, что я подумал, она может что-нибудь сломать.

Я ощутил ее дыхание у своего уха.

— Спасибо тебе, Санта.

Я почувствовал, как ее мягкие губы прижались к моей щеке, отчего на глаза навернулись слезы.

Я прижал ее к себе.

— Надеюсь, тебе понравится твой подарок. — Я почувствовал, как на глаза наворачиваются слезы, грозя пролиться через край, и на несколько секунд прильнул к ней. — Давай, открой его.

Она вскочила и начала рвать коробку, доставая игры, мгновенно раскладывая их по стопкам. Так похожа на свою мать. Я почувствовал, как Сэнди ерзает на диване рядом со мной, и повернулся к ней, как раз в тот момент, когда ее руки обвились вокруг меня. Она поцеловала меня в щеку.

— Спасибо.

Я обнял ее.

— Это я должен благодарить тебя. Я никогда не думал, что смогу снова наслаждаться Рождеством.

Она улыбнулась.

— Это было бы ужасно, — тихо сказала она, — если бы Санта не смог насладиться Рождеством.

Я думал, что мы, наконец, закончили, но Эрика зашла за елку и вернулась с двумя подарками, завернутыми в газетные комиксы. Один подарок она подарила своей матери, а другой - мне.

Мы с Сэнди посмотрели друг на друга, затем она открыла свой подарок. Внутри было украшение ручной работы, на котором была изображена их маленькая семья: Сэнди, Эрика и ушедший отец, улыбающиеся так, словно в мире все было идеально. Картинка была вставлена в рамку из палочек от мороженого, а к ней были приклеены ершики для трубок. Это было так мило, что не передать словами.

— Если мы повесим ее на елку, то папа сможет разделить с нами Рождество с небес, — объяснила Эрика.

Я видел, как Сэнди поперхнулась, а потом крепко обняла свою дочь.

— Это прекрасно.

— Повесь ее, мам! — Настаивала Эрика.

Сэнди встала и повесила ее в середину елки, аккуратно повернув так, чтобы она была обращена к комнате.

— Мне нравится, Эрика, спасибо тебе.

Эрика стояла передо мной, переминаясь с ноги на ногу.

— Твоя очередь, — объявила она.

Я осторожно развернул бумагу и увидел рисунок, нарисованный от руки цветными карандашами на светлом картоне. Мне потребовалась секунда, чтобы понять, что это было.

— Это мы красим дверь, не так ли?

— Да. А это мама, которая пытается выглядеть злой. — Она указала на фигурку сбоку.

Должно быть, это заняло у нее некоторое время. Картинка была довольно большая, больше фута в высоту, и она тщательно нарисовала дверь в мельчайших деталях, раскрасив ее в синий цвет, и украсила ее маленькими рождественскими украшениями. Там она стояла на коленях и красила низ, а я, согнувшись в талии, красил дверь прямо у нее над головой.

Я указал на фигуру сбоку.

—Если она злится, почему она улыбается?

Эрика рассмеялась.

— Она только пытается злиться. Она на самом деле счастлива. Просто ей нельзя этого показывать. Ей приходится изображать грусть, потому что папы больше нет.

Я поднял фотографию, а затем демонстративно обнял ее.

— Это мой самый любимый рождественский подарок. Я собираюсь вставить его в рамку и поставить на свой стол.

Эрика забралась на диван и обняла меня.

— Ты подключишь мою PS3?

— Конечно, подключу, — сказал я, обнимая ее в ответ.

— А я приготовлю завтрак, — объявила Сэнди.

Я поднял глаза и увидел, что она снова вытирает слезы со своего лица. Какая буря эмоций.

Это заняло всего несколько минут, и мы подключили игровую систему, а Эрика раздумывала, с какой игры начать. Она едва успела ее загрузить, как нас позвали завтракать.

— Ма-ам! — надулась Эрика.

— Это никуда не денется. Ты можешь поиграть после завтрака.

Это было сюрреалистично - сидеть за столом с яйцами, тостами и сосисками на тарелке и стаканом апельсинового сока наготове. У Эрики была тарелка с хлопьями и высокий стакан молока. Как в обычной семье.

Я все еще был поражен тем, какой разговорчивой стала Эрика, когда рассказывала нам о своих подарках.

— А Тейлор может прийти к нам позже и поиграть? — спросила она.

— Посмотрим, — сказала ей Сэнди. — Сегодня Рождество, и ее родители, возможно, захотят, чтобы она осталась сегодня дома.

— Какие твои любимые подарки? — спросил я.

Она, казалось, задумалась, и я увидел, как ее рука потянулась к медальону, висевшему у нее на шее. Было забавно наблюдать, как сморщилось ее лицо, когда она действительно задумалась.

— Я думаю, это была твоя вечеринка с ночевкой, — наконец, объявила она, застав меня врасплох и чуть не заставив расплескать апельсиновый сок по столу.

Сэнди была удивлена не меньше:

— Правда? Лучше, чем PS3? — спросила она.

Эрика энергично кивнула. Она посмотрела на меня:

— Мама счастлива.

Я посмотрел на Сэнди и увидел, что она сильно покраснела.

Протянув руку, я взъерошил волосы Эрики.

— Я тоже счастлив. Счастливее, чем я думал, что могу быть.

Эрика торжественно кивнула.

— Я знаю. Твои девочки тоже попали в рай. Это были их подарки, верно?

Я кивнул.

— Я знал, что они захотят, чтобы ты их получила.

Она съела ложку своих хлопьев.

— Аллора была милой. На уроке мы сделали для нее плакат. Я нарисовала ангела.

Было тяжело услышать ее имя. Внезапно все стало казаться неправильным. Я должен был сидеть за столом с ней и Брианой, слушать их болтовню. Наблюдать, как они ссорятся из-за того, что играют подарками друг друга. Теперь у меня нет на это никаких шансов. Комната расплывалась, слезы по моим потерянным девочкам наполнили мои глаза.

— Не грусти, — сказала Эрика, дотрагиваясь до моей руки. — Они сейчас на небесах и могут наблюдать за нами. Они бы не хотели, чтобы ты грустил.

Я заставил себя улыбнуться.

— Наверняка плакат был прекрасен. Хотел бы я его увидеть.

— Миссис Виола, наверное, разрешит мне забрать его домой для тебя, — сказала она.

— Я бы с удовольствием.

Эрика ела свои хлопья так быстро, как только могла, и отодвинула пустую тарелку.

— Можно мне теперь поиграть?

Сэнди дала ей добро, и она направилась прямиком к телевизору.

Мы с Сэнди переглянулись.

— Она стала довольно болтливой, — заметил я.

— Слава богу, — сказала Сэнди, вставая и собирая тарелки. — Будем надеяться, что все получится.

Я собрал свои вещи и присоединился к ней у раковины.

— Мне пора домой.

— Я понимаю, — тихо сказала она.

— Мне нужно заехать к родственникам жены. Я обещал. Но я бы хотел зайти позже, если ты не возражаешь. Может быть, мы могли бы поужинать вместе.

Она казалась немного отстраненной.

— Ты не обязан. Ты и так уже достаточно сделал.

Я обнял ее и почувствовал, как она напряглась.

— Не говори Эрике, но ее рисунок был моим вторым любимым рождественским подарком.

Я почувствовал, что она немного расслабилась, и она повернулась ко мне, позволив мне обнять ее как следует. Я наклонился и нежно поцеловал ее.

Она хихикнула.

— О, правда?

— Правда. Ночевка была моей любимой.

— Этот подарок должен задержать тебя на некоторое время. Еще одна ночевка, и я вряд ли смогу снова ходить. Ты чудовище. — Ее улыбка смягчила всю горечь этих слов.

— Без шуток. Мне пришлось бы научиться говорить одной губой.

Ее глаза широко раскрылись, и она поднесла руку ко рту.

— Прости меня, — прошептала она.

Я снова поцеловал ее.

— Никаких извинений, запомни.

Она улыбнулась.

— Хорошо. Было бы неплохо поужинать, но я не планировала ничего особенного.

— Позволь мне позаботиться об ужине.

Она непристойно улыбнулась.

— Верно. Ты обещал накормить меня.

Это заставило меня покраснеть.

— На самом деле, если ты не очень торопишься, может, покормишь меня еще раз, прежде чем уйдешь.

Я посмотрел на Эрику.

— С ней все будет в порядке. Ты не сможешь оторвать ее от этих игр в течение нескольких часов. — Она взяла меня за руку и повела к лестнице.

Полчаса спустя я накормил ее, но не раньше, чем доказал нам обоим, что мы идеально подходим друг другу. Это было тихо и нежно, и как раз то, что мне было нужно, чтобы дать понять, что предыдущая ночь не была разовой случайностью.

* * *

Прошел год с того первого Рождества. Между нами не всегда все было просто, у нас все еще были острые углы и раны, которые быстро не заживали, но мы не сдавались.

Любые разговоры о том, чтобы оставить Эрику в школе, быстро заканчивались. Она учится на одни пятерки, умна, как хлыст, и даже говорит о том, что собирается играть в волейбол. В то Рождество ее заклинание тишины развеялось.

Через шесть месяцев я переехал к Сэнди и Эрике, и мы стали арендодателями, сдавая в аренду два моих дома и используя наше новообретенное богатство, чтобы выкупить несколько заложенных домов, отремонтировать их и сдавать в аренду. Сэнди уволилась с работы и наслаждалась своей новой карьерой магната недвижимости. Даже если аренда иногда становилась головной болью.

К сентябрю мы заговорили о свадьбе и решили обойтись без пышной церемонии, улетев в Вегас, чтобы провести мини-отпуск и сыграть быструю свадьбу. Мы даже уговорили Кэти и Джона присоединиться к нам на пару дней. Кэти была нашей матроной невесты. Стив и Дарла тоже удивили нас своим появлением. Он настоял на том, что если я собираюсь снова добровольно надеть петлю, то он будет моим шафером. Он всегда был таким.

Сейчас мы упаковываем подарки для Эрики. Думаю, переусердствовать на Рождество - это та привычка, от которой я никогда не избавлюсь. Время от времени, я не могу удержаться, чтобы не погладить Сэнди по животу. Эрика в восторге от мысли, что к лету у нее появится братик.

А я? Я в восторге от нашей новой рождественской традиции. Я смогу повторить нашу первую рождественскую ночевку. Сэнди даже надела этот дурацкий, потрепанный старый халат. Она пообещала никогда от него не избавляться.

Рождество всегда будет для меня горько-сладким, и иногда на меня все еще накатывает тоска, и мне нужно немного побыть одному, чтобы подумать о тех маленьких девочках, чьи жизни были так несправедливо оборваны. Я ужасно скучаю по ним и думаю о них каждый день.

Рождество уже никогда не будет прежним. Но я не жалуюсь.

======