Я уже упоминал, что мой сын периодически сбегал от своей придурочной мамаши и жил у меня.

В очередной такой залет Нина Ивановна встретила меня на кухне и улыбаясь сказала:

– Какой молодец твой Антон, руки умелые. Я разбила пультик от телевизора, так он все кнопочки на место поставил, собрал. Работат теперь как прежде. Вот бы такого мужа нашей Ане!

– Рановато вы её сватаете, Нина Ивановна, вырастет, сама себе мужа найдет.

– Да она у нас такая нелюдимая, замкнутая, все парни от неё разбегаются. Я слышала, что ты психолог? Может, позанимался с ней, чтобы она хоть немного раскрепостилась.

А я действительно работал тогда в реабилитационном центре для безнадзорных детей, который и сотрудники и дети называли просто приют.

– Мы в это воскресение везем детей в Старую Ладогу, отпустите Аню со мной. Я уже ей и куратора присмотрел. У нас есть такая активная девочка, Маша, всеми руководит. Она немного помладше Ани, но характер железный, если кто её обидит, она сразу в драку, даже со старшими мальчишками.

– Ой, а она нашу Аню не испортит.

– Да что вы, Аня же не будет её бить и обзывать? Да и я же рядом буду. А Ане полезно будет и с детьми пообщаться в неформальной обстановке, и крепость с монастырями посмотреть, и на ватрушке с косогора в Волхов скатиться.

В общем, согласилась Нина Ивановна отпустить Аню на экскурсию, а я перед этим подсунул ей тест Розенцвейга. Как я и предполагал, девочка была тяжело фрустрирована. Надо думать, мама всё время занимается устройством своей личной жизни, бабушка неусыпно её «пасет» и опекает. Отца её я, правда никогда не видел, но, видимо темпераментом она пошла в него.

Довольно высокого роста, она уже начала формироваться как женщина. Небольшие бугорки уже вырисовывались на груди, появилась талия и слегка раздались бедра. Разговорить её было трудно, она сидела, уткнувшись в стол, молчала и отвечала односложно, «да» или «нет».

– Ну что ты стесняешься, – обращалась к ней периодически заглядывающая в комнату Нина Ивановна, – дядя Саша хочет тебе помочь.

– Да не надо так, дядя Саша, называй меня просто Саша. Меня так и дети мои называют. Антона ты знаешь?

– Да! – ответила Аня и покраснела.

– Ну вот, он меня даже не Саша называет, а Сяся. Это я, когда был маленький так себя называл, а ему, видишь, это понравилось.

Рассказ мой ей понравился, и она даже улыбнулась.

– Ну, вот и договорились, значит в воскресенье едем на экскурсию, только ты оденься потеплее, обещают небольшой мороз. Но, в автобусе будет тепло, а там мы побегаем, если замерзнем, в снежки поиграем, поваляемся в снегу. Ну, спокойной ночи, Аня!

– Спокойной ночи, Саша, – она подняла голову и опять улыбнулась.

Поездка в Старую Ладогу прошла просто здорово. Я сразу же «прикрепил» к Ане, посадил их рядом а сам наблюдал со стороны. Почти на голову ниже Ани, Маша доминировала в их тандеме. Рот у неё не закрывался, она постоянно тыкала пальцем в окно и спрашивала:

– А это что за мост, а это здание с колоннами.

Аня что-то ей отвечала, но когда затруднялась, Маша обращалась за помощью ко мне:

– Петрович, а это что за здание с колоннами?

– Морской кадетский корпус.

Как то так сложилось, что все дети называли меня Петровичем, и я не протестовал против этого, наоборот, считал, что такое обращение снимает барьер между нами.

– Петрович, а что это за дядька, зачем его здесь поставили?

– Иван Федорович Крузенштерн, первый русский плаватель вокруг света!

– А фамилия у него какая-то не русская? – Машка раскрыла рот от удивления, а Аня заулыбалась, глядя на неё.

– Правильно, он из ост-зейских немцев, но подданый Российской Империи.

Машка меня уже не слушала а увлеченно рассказывала что-то Ане, подталкивая рукой под бок.

– Как бы не надоела ей быстро, – с опаской подумал я, но Аня продолжала улыбаться и тоже что-то говорила на ухо Машке, наклонив к ней голову.

Ребят разморило зимнее солнышко и тепло в салоне, и они стали «клевать» носами.

В Ладоге нам устроили хорошую экскурсию по крепости, потом устроили хороший обед в монастырской трапезной. Я всё поглядывал на «сладкую парочку». Круглолицая раскрасневшаяся Машка метала ложкой постный суп, Анька совсем освоилась в компании сверстников и тоже шустро пережевывала монастырскую еду.

После обеда побежали кататься на ватрушках. Горка была хорошо укатана и дети доезжали по ней до самого Волхова. Машка захватила самую большую двуместную ватрушку и они с Анькой упивались азартной ездой.

– Петрович, цепляйся сзади, – весело кричала она, – разгони нас а потом и сам прыгай к нам.

Я тоже поддался азарту, прыгнул внутрь, но не удержался и вывалился наружу. Так мы и катились вниз – впереди я, подталкиваемый их ватрушкой. На полной скорости мы врезались в снежный сугроб, Машка отлетела в сторону и покатила дальше на спине, а Аньку по инерции бросило на меня. Несколько секунд мы лежали так, я на спине, и на мне слегка перепуганная, но довольная Анька. Лицо у неё было всё в снегу, и капельки стекали по раскрасневшимся щекам.

– Русская красавица в столице древней Руси, – родилась в моей голове ассоциация.

– Вставайте, чёразляглись, – это шустрая Машка уже вернулась со своей ватрушкой, – Петрович, тащи её наверх.

– Смущенные этой немой сценой, мы встали, я отряхнул Аню, и поднялись наверх.

Возвращались вПитер уже в полной темноте, большинство детей и взрослых спали.

– Высадите нас у метро, Дыбенко, – попросил я водителя, – нам в приют не нужно.

Народу в метро было мало, мы сели рядом

– Ну что, Аня, понравилась тебе поездка?– повернув к ней голову, спросил я.

Она глядела прямо вперед и на лице её была улыбка.

– Круто, просто жесть! – заговорила она на молодежном сленге, – Спасибо тебе, Петрович!

С этого момента Аня тоже стала называть меня Петровичем.

– А как тебе Машка?

– Машка просто прелесть, с ней так легко. Мы с ней теперь подруги. Меня какой-то мальчишка дылдой назвал, так она на него набросилась, лицом в снег повалила и сказал:

– Ещё раз назовешь дылдой, по яйцам получишь, понял? – пересказала Аня её слова, поняла, что сболтнула лишнего и покраснела.

– Это, наверное, Петя был, – не подавая вида, что обратил внимание на «яйца», – запущенный товарищ, не может себя сдерживать. Но Маша правильную тактику выбрала, он трус, и больше не будет к тебе приставать.

– Петрович, а ты будешь брать меня с собой в Приют?

– Конечно! Мы скоро будем ставить спектакль, так ты сможешь даже поучаствовать.

– Думаешь, у меня получится?

– А почему бы и нет, у нас даже малыши участвуют, пробегут по сцене в каком-нибудь костюме и довольны, что участвовали в спектакле. Нам костюмы и киностудия дает, и театры разные.

Я продолжал говорить, но Аня меня уже не слышала. Покачивание вагона метро убаюкало ей. Прижавшись ко мне и положив голову мне на плечо, она тихо посапывала.

Не знаю, я ли был в этом виноват, или она до поездки ещё подхватила инфекцию, но через несколько дней Аня заболела. Нина Ивановна косо на меня поглядывала, но вслух ничего не говорила.

Встретив на кухне Таню, я справился о её здоровье и добавил, что ей передали подарок. Машка написала гуашью рисунок и подписала: «Моей лучшей подруге Ане. Скорее выздоравливай!»

– Я думаю, что он подействует лучше, чем все эти лекарства, заметил я мимоходом.

– А ты сам передай, Петрович, – сказала Таня, я думаю ей и тебя хочется увидеть?

– И ты туда же, Петрович!

– Да уж конечно, я только и слышу от неё: Петрович сказал, Петрович обещал. Что ты там ей наобещал?

– Обещал участие в спектакле. Правда, основные роли уже распределены, но само участие ей будет приятно. Ты знаешь, у нас в спектаклях играют все, и воспитатели, и бухгалтерия, соцработники, врачиха, даже директор. Дети только оживляют действие. И им кажется, что это они делают спектакль! И это полезное заблуждение.

– Ну вот, а она так некстати заболела, – Таня слегка огорчилась.

– Не переживай, премьера ещё не скоро, Аня успеет ещё вписаться.

– Петрович, привет, – обрадованно сказала Аня осипшим голосом и заулыбалась мне, как не улыбалась ни маме и ни бабушке, – а я, вот, заболела. Не подходи ко мне близко, а то заразишься.

– Возьми, – я протянул ей рисунок, – Маша тебе передала.

Аня взяла в руки литок и стала его расцеловывать.

– Чмок! Чмок! Машуня просто няша! Я ей тоже что-нибудь передам. Зайдешь ко мне завтра?

– Зайду, – я перевел взгляд на Таню, – если мама разрешит?

– Заходи, конечно, о чем разговор!

Я пошел к дверям, и уже на выходе обернулся. Приподнявшись на локте, Аня с радостной улыбкой помахала мне другой рукой и послала воздушный поцелуй. Я, вначале растерялся, но тоже послал ей поцелуй в ответ. Таня склонилась над постелью больной и, кажется, не заметила этой нашей игры.

Потом на их семью накатили печальные события, помешавшие Ане принять участие в приютском спектакле, потом это наше сближение с Таней, которое не осталось для Ани незамеченным. Она всячески показывала, что обижена на меня, и почти всегда проходила мимо, не отвечая на мои приветствия. Но, я видел, что, уже в дверях она поворачивала голову и смотрела мне в глаза. Её же глаза будто говорили:

– Коварный предатель!

Эта её игра продолжалась до конца учебного года. Лето она традиционно проводила в садоводстве под Белоостровом. Впервые она поехала туда без бабушки.

А ещё тем летом Таня нашла себе постоянного партнера. Встретившись с ней, как всегда на кухне, мы договорились, что наши тесные отношения следует, пока, прекратить.

– Пойми, Саша, мне было хорошо с тобой встречаться, но, и ты не совсем свободен, и я теперь тоже. Не обижайся, и постарайся понять.

– О чем ты говоришь, Таня, я тебя прекрасно понимаю, но, честно говорю, буду тосковать и тайно завидовать твоему другу.