Боязливо осмотревшись по сторонам, мама поправила успевшую слегка помяться летнюю рубашку и уверенно постучала по двери номера со слегка потускневшими от времени цифрами «42».

— Открыто!

Едва она переступила порог и закрыла за собою дверь, как из осязаемого полумрака вынырнул Павел, сжимающий в руке пушистое зелено-синее полотенце и переливающийся открытыми окнами приложений мобильник.

— Как оно Свет? – как ни в чем не бывало спросил мужчина, не отрывая взгляда от каскада информации в устройстве.

— Я... гхм... Паш, послушай...

Наконец он удостоил ее взгляда.

Отложив телефон в сторону, он оценивающе рассмотрел маму с ног до головы, словно вызванную шлюху, скривил в непонятной реакции губы и открыл дверь в ванную, из которой тут же прорвались лучи утреннего солнца.

— Отмылась уже значит? Зря.

— Паш... я...

— Давай, раздевайся, - перебил он ее, не желая слушать жалкие бормотания не пойми чего, - Сейчас помоешь меня, а потом перейдем к завтраку.

Мама не двинулась, пристально всматриваясь в самодовольное лицо мужчины.

Повесив полотенце и развернувшись к душевой кабине, Павел оглянулся.

— Ты оглохла что ли, шлюха? – уже более злобно бросил он, - Сюда иди, я сказал.

Никакой реакции.

Уверенным шагом сократив дистанцию, Павел, вытянув руку, попытался схватить ее за плечо, но маме удалось увернуться.

— Следи за языком! – взорвалась она, быстро отступая к входной двери, - Я тебе не шлюха! И не смей меня так называть!! Не знаю, что ТЫ там напридумал...

Она не успела закончить.

Во время очередного уворота, она подалась назад и с силой влетела во входную дверь, ощутив, в следующий миг, мощный рывок за схваченную рубашку, с силой швыряющий ее в застланную светом ванную комнату.

— Отпусти меня!! Что ты себе позволяешь?! - тонут ее крики в темном силуэте мужчины, заслоняющим собой весь дверной проход.

Вся борьба, все возмущение, крики и непокорность тут же гаснет за громко хлопнувшей за его спиной дверью.

Мама сильнее сжала покрытую каплями влаги дверцу душевой кабины, плотнее стиснула зубы, надеясь сдержать почти вырвавшийся крик то ли наслаждения, то ли боли от ритмичных, хлестких шлепков разгоряченного паха мужчины о ее раскрасневшиеся ягодицы.

— Нравится тебе, шлюха? Нравится?! – рычал Павел, злобно втыкая бочкообразно надувшийся член в жалобно хлюпающую разъебанным пространством промежность мамы.

Навалившись, он плотнее прижал ее к прогретой пластиковой перегородке, глубже втиснулся в завоеванное лоно, и, найдя самое аппетитное место на маминой пояснице, грубо собрал и со всей силы сжал нежную кожу, до кроваво-красных подтеков... до пронзающей боли, последней каплей разбивающей жалкое сопротивление.

— А-а-а! – вскрикнула женщина, расплющивая сиськи по запотевшему пластику в тщетной попытке сняться с пульсирующего штыря и освободить тело от одурманивающей боли.

— Кричи, сука... кричи... - довольно кряхтел Павел, обхватывая мамину талию и продолжая размашистую еблю.

— Аха... а-а... больно... боль-но...

— Да. Да... ох... да-а... ной, сука, ной. Ты заслужила эту боль, шалава. Заслужила, слышишь?!

Удар. Не шлепок, не уже привычное страстное стискивание, а именно удар, от которого у мамы внутри все дрогнуло и рассеклось трещинами, мгновенно опуская жар возбуждения к изрыгивающей соки промежности.

— А-А-А-А!! – закричала она, чувствуя, как новый удар приходится на ягодицы, итак уже изрядно истерзанные агрессивным ебырем, - П... а-а-а! Пожалуйста!! Не надо!! ПЕРЕСТАНЬ! НЕ НАДО!!

— Я тебя всю переломаю, сука, - склонился Павел прямо к сокрытому мокрыми волосами уху мамы, неприятно соприкасаясь склизкой кожей с ее дрожащим телом, - Ты сама сюда пришла, шлюха... слышишь? Сама. Ты сама этого хотела... и хочешь.

— П-пожалуйста... не бей меня... только не...

— Заткнись, шалава. Я сломаю тебя, слышишь?! СЛЫШИШЬ? Мы... у-ах... мы... Гр-а! - Павел вновь размашисто вогнал член, сплющивая волосатым пахом мамины ягодицы, - Мы только начали! Только начали... сегодня... агх... сегодня я научу тебя, что трахаться с маленькими мальчиками... гх... трахаться с маленькими мальчиками очень... и очень плохо...

Павел ускорил темп, наслаждаясь страхом партнерши. Мощные шлепки, порождающие чавкающие и хлюпающие звуки, гармонично вплелись в шипящий гомон непрерывно работающего душа, а мгновение спустя, в похотливую какофонию вклинился и гортанный женский крик:

— Бы... Быстрее!! БЫСТРЕЕ!! БЫСТРЕЕ!!

— Нравится?! Нравится тебе, шлюха?!

Павел схватился за мамины плечи, с усердием заставил ее прогнуться ниже, еще ниже, чуть ли не залезая сверху. Отвесив маме очередной звонкий шлепок, он взревел, будто разъяренное животное, и принялся с маниакальным остервенением не столько ебать, сколько разбивать когда-до тщетно пытавшуюся выблевать сына дырку.

— Д... ДА-А!! Д-ДА!! ПОЖАЛУЙСТА!! ВОТ ТАК!! ДА!! НЕ ОСТАНАВЛИВАЙСЯ! – вопила мама, скользя припечатанным к стеклу душевой кабины лицом.

Оргазм подступал все ближе и ближе. Пожалуй, это единственное чувство, что еще осталась в ее, потерянной во мраке разврата, голове.

Ее трясло. широко расставленные, согнутые под весом партнера ноги, покрытые переливающимся, словно глазурь, слоем влаги, в судороге задрожали, дразня Павла покачиванием сочных ляжек, с виднеющимися следами его укусов.

Сама того не замечая, Светлана застонала еще более развратнее, еще более смелее, открываясь закопанной в недрах правил и обязанностей сути. Сама, в нарастающем пике наслаждения, принялась подмахивать противному ей ебырю. Сама, с каждым новым шлепком по взбиваемой плоти, напрягалась еще сильнее, всем телом, в безумной попытке наконец вылить из себя мощнейший кайф, взращенный собственным отвращением к допущенной вседозволенности.

— ДА-А-А!! Д-д-а...сильнее... пожалуйста, СИЛЬНЕЕ!!!

С грохотом ударившись о перегородку от особо сильного вгона, она по-блядски выгнула спину, для пущего удовлетворения предоставляя партеру свою пизду на блюдечке. В надежде... нет, в маниакальном желании закончить... закончить это унижение собственным позорным проигрышем...

— Д-да... д... д-да... п... пожалуйста... д-да-а... Паша... Паша, пожалуйста... пожалуйста...

Пытаясь схватить за что-то, она скрипнула ноготочками по перегородке и тут же вскрикнула, буквально повисая на вбитом хую самца, на миг забыв о накатывающих волнах наслаждения.

— ПРОСИ, СУКА!! – взревел Павел, грубо сгребая мамины волосы и с силой оттягивая ее голову назад, - Давай, шлюшка! Давай... поунижайся. Проси меня, слышишь?! Умоляй меня дать тебе кончить. Хочу послушать твои причитания.

— П.. пожалуйста, - заскулила мама, ощущая, как по ее щекам полились слезы, то ли от жгучей боли чуть ли не вырываемых с корнем волос, то ли от холодного ощущения, что ее разъеб остановился, лишь изредка возобновляемый трущейся о воспаленные стенки пульсацией воткнутого на всю дину ствола.

— Это все? – с нескрываемым раздражением спросил мужчина, неспешно наматывая светлые волосы на кулак.

— Ах... а... Не надо... Паша, пожалуйста... не надо... больно! Мне больно!

Он развернул ее, подставляя висящее тело под холодный поток отрезвляющего душа. Вода струями заиграла по спине измученной женщины, неспешно обводя контуры притягательных изгибов напряженного тела, набираясь в ямочку у позвоночника, скользя по гладко выбритым подмышкам, по раскрасневшимся грудям, скапливаясь на концах покусанных сосков, чтобы затем незамедлительно сорваться вниз легкой трелью перестука.

— Ах... ах... - тяжело дышала Светлана, по неволе подставляя задранное сильной мужской рукой лицо уничтожающему все возбуждение душу.

— Я предупредил тебя, - уже куда более спокойным тоном процедил Павел, - Захочешь кончить – умоляй меня. По-другому никак.

Отпустив волосы, Павел вырвал свой член из нутра успокоившейся шлюхи, после чего та тут же стекла по стенке на пол, затихнув в дребезжащих лужах холодной воды. Она не плакала. Не улыбалась в приступе блаженной свободы. Не смотрела на него ни с незатухающем желанием, ни с враждебной к насилию злобой. Она... казалось пустой... абсолютно пустой... выпотрошенной, с отвратительно развернутой дырой между раскинутых ослабевших ног. Ее глаза смотрели куда-то... в никуда... и только лишь тяжелое дыхание сигнализировало о том, что шлюха еще жива. Жива и готова вновь страдать за собственные решения.

— Сын знает? – спросил Павел, протягивая женщине замызганный фужер с каким-то пахнувшим пряностями вином из неказистой бутылки, спрятанной в слабом подобии мини бара.

Она отрицательно мотнула головой, машинально принимая предложенную жижу.

— М-да уж... - вздохнул Павел, стараясь скрыть ехидную улыбку, вызванную воспоминанием о лямке рюкзака, торчащем из-под кровати – Как же так вышло, Свет? Как ты вообще дошла до такого? А? Он же в сыновья тебе годиться!

Женщина не ответила. Она сидела абсолютно голая на стуле, ровно в той же позе, в которую усадили ее обмякшее тело несколько минут назад. Распластанная, украшенная небольшими шариками оставшейся влаги, покрывающей все тело, она ощущала каждую каплю, полосой боли стекающую на ее пышущие алыми переливами груди, ляжки и ягодицы,

— Не, ну я все могу понять, ты женщина яркая, видная, но...

— Я не хочу об этом говорить, - отрезала Светлана на удивление строгим тоном, не меняясь при этом в поддернутом отстраненностью лице.

Он пожал плечами, только сейчас осознавая, что женщина не смотрит в пустоту, как я ему показалось изначально. Отрешенность в ее глазах никуда не пропала, но теперь, по крайней мере, более-менее сфокусированный взгляд был прикован к его не желающему опадать члену.

Ему это нравилось. Он сделал пару шагов в сторону, с наслаждением любуясь, как Светлана непроизвольно повернула голову в сторону его отдалившегося паха. Обмякшая, с небрежно раскиданными ногами, она даже не пыталась закрыться, прикрыть разъебанное отверстие, будто приглашая закончить начатое.

— А муж в курсе, что ты тут под мальчишками всю ночь стонешь? – продолжал издевательство Павел, возвращаясь к жертве поближе.

Мама кивнула, ставя фужер с нетронутой жидкостью на край стола.

— Ого! Ну и семейка у Вас, ей Богу! А я ведь даже и не думал...

Он осекся, заметив, как на ткани стула, прямо под манящей зияющей пустотой дырой женщины медленно разрастается темное пятно.

— А нам нравится эта тема, да? - ухмыльнулся мужчина, подходя еще ближе и, уже привычным жестом, кладя руку на влажные, слипшиеся в ниспадающие на плечи сталактиты, светлые волосы.

Она сама подалась вперед, упираясь носом в разгоряченную залупу. Ей нравился запах. Нравилось, тереться лицом о подрагивающий член, в липком ощущение, что вскоре он вновь будет забит в ее пизду, словно пробкой закупоривая ноющую от малейшего дуновения разодранную плоть.

— Целуй.

* чмок *

Ей нравилось то, что он от нее требовал. Нравилось целовать член, ласкать его языком, нежно поигрывая слюной под головкой. Нравилось, как тогда, в машине, собирать и жадно поедать весь пот, всю грязь, специально оставленную для нее... для шлюхи, коей она и была.

* чмок *

Нравилось насаживаться горлом на обжигающую плоть, чувствуя, как бурлит и поднимается порция обещанного ей в дверях завтрака.

* чмок *

Нравилось чувствовать сперму у себя во рту. Нравилось переливать ее языком от одной щеки к другой, нырять в нее, разжижая собственной слюной... глотать, ощущая как она вязкими волокнами скользит по горлу все ниже и ниже...

— М-м-м... - неожиданно для самой себя простонала мама, продолжая поцелуи, полностью погружаясь в собственные мечты.

* чмок-чмок-чмок *

Она впивалась губами в разбухающий штык. Подолгу присасывалась к солоноватой коже, целуя, словно завороженная, с языком и невероятной лаской. Извивалась вокруг объекта своей любви, стараясь подлезь в самые труднодоступные места. Лизать, слегка проводить губами, втягивать в себя, покрыть своим желанием выслужиться каждый миллиметр, каждую складку.

* чмок-чмок-чмок *

Ей нравилось быть... такой. Унижаться. Самозабвенно целовать член смутно знакомого мужчины... полностью голой и жестко выебанной несколько минут назад в душе его номера... куда она пришла сама... где она отдалась в чужие руки... где получала жирные порции наслаждения, через жестокость, грубость, агрессию...

* чмок *

* ГЛОК *

В привычной ему манере, Павел, без лишний слов, медленно одел мамину голову на вытянувшийся орган, преодолевая любой намек на сопротивление, настойчиво проталкивая обвитую слюнями шишку в покорное горло.

— Гх... - изрыгнула поток слюней из натянутого рта мама, уже не брыкаясь и не сопротивляясь так отчаянно, как прошлой ночью на пыльной обочине.

Он давил и давил, не терпя никаких поблажек, распахивал себе путь все глубже и глубже, пока наконец не почувствовал удовлетворение, вызванное прикосновением влажных губ шлюхи к его яйцам. Одел полностью. Теперь можно... теперь она вновь готова из подобия матери стать чавкающей горловой насадкой.

— М... ГХ-Р! ГХ!! М-М-М-М!!! ГХО... - задыхалась тем временем мамаша, дергая головой в мольбе об освобождении.

Наслаждаясь теплотой и влагой распертого горла, Павел выжидал, с удивлением замечая, что женщина не прекращала потуги ни на миг, несмотря на предобморочное состояние.

Сопротивление злило его... но и безмерно возбуждало.

— Ну, раз по-хорошему ты не хочешь.

* ГЛОК – ГЛОК – ГЛОК- ГЛОК – ГЛОК – ГЛОК – ГЛОК – ГЛОК – ГЛОК – ГЛОК *

Светлана съехала со стула, не позволяя убить себя звериным горловым взъебом, но Павел, как оказалось, только этого и ждал. Перехватив ее голову еще крепче и схватившись свободной рукой за вздутое горло, он оказался прямо над ней и теперь с новой силой и злобой втыкал член в уже почти что вертикальном положении.

— ГХ!! М-М-М-М!! М-М-М-М-М!!! Гх... гоа... - вопила мама, чувствуя, как от недостатка кислорода проваливается в бессознательность, в который уже не сможет ничего сделать... не сможет освободиться, пока он не спустит все, что накопил в ее бездыханное тело.

* ГЛОК – ГЛОК – ГЛОК – ГЛОК – ГЛОК *

От каждого удара яиц о мамин подбородок, во все стороны устремлялись ленты слюней, которые вырыгивались из нее вместе с вбивающим в пол членом. Они облепили весь ее подбородок, резво сбегая вниз, на красное, вздувающееся от каждого всовывания горло, с проступающими ветвями вен, тягучими кляксами разбиваясь о вздыбленный от напряжения мышцами живот и заботливо подготовленный гладко выбритый белоснежный лобок.

* ГЛОК – ГЛОК – ГЛОК – ГЛОК * 

Она брыкалась. Билась. Подтягивала ноги, силясь найти опору. Отталкивала его, колотила, мычала и вопила...

— М... м-м... М! М-М-М!! Агх... бу-а... гх... - забулькала мама, покрывая волосатые ноги градом ударом, с ужасом осознавая, что вот-вот она провалится в застилающую глаза тьму... что все закончится... наконец-то закончится...

— А-А-А-АХ! – судорожно вздохнула она, чувствуя, как горло наконец освободилось.

— Нехуй в следующий раз пялиться, шлюха, - улыбался довольный собой Павел, сбрасывая на ее лицо спадающие с члена пластами комковатые слюни - Нехуй ждать. Хочешь член – проси член. И я тебе его всуну хорошенько... до самых гланд.

Она не ответила.

— Давай, поднимайся, - небрежно схватил он ее за прижатую к животу руку, - Так и быть, сегодня без завтрака. Сразу с десерта начнешь.

Второй раз столь желанный оргазм ускользал от нее на самом острие возбуждения.

Второй раз ее, трясущуюся от возбуждения, волочили куда-то в новое место, чтобы там продолжать измываться, продолжать рвать ее дырки... как она того заслужила.

Она не была против. Была готова терпеть это... как последняя блядь стонать в душе, когда ее истекающую соками пизду насилуют до сминания в подходящую форму для нового члена. Готова слушать похабные гадости в свой адрес, пока ебырь беззастенчиво рассматривает все ее неприкрытые формы, тряся перед лицом грязным инструментом, которым он воспитывает в ней покорность. Готова была... готова весь день и всю ночь целовать потный, гадко пахнущий чем-то спертым член, похожий на сдавленный гриб, лизать его, смачивать и укрывать влажной теплотой собственного рта, убаюкивая до разрядки, словно горячо любимого ребенка. Готова была задыхаться, одетой головой на мясной кол, обливаясь слюнями, и целуя разбухшими губами его яйца после каждого удара волосатым пахом по лицу.

— Кончить, кончить... дай мне кончить... - вертелась назойлиая мантра в ее голове, - Вытрахай меня до беспамятства, использую, унижай... дери меня пока я истошно сопротивляюсь... насаживай... только дай мне кончить, дай мне кончить...

Она хотела этого. Хотела так сильно, что все окружающее действо сплеталось внутри нее в единую нужду. В единое желание быть до капли, использованной этим самцом. Она хотела... хотела... но не могла позволить себе ни просить, ни тем более умолять... Нет. Что останется от нее, если и здесь поддаться грязи?

Он бросил ее на кровать. Нагло улыбнулся предстоящему и неспеша залез сверху.

Пока он вертелся, принимая удобную позу, мама вдруг все поняла. Ее дыхание тут же сбилось. Соски, и без того возбужденные, выпрямились еще сильнее, а по всему телу, вместе с холодком, пробежал разряд тока от осознания того, какой десерт был ей приготовлен...

Он не сказал ни слова. Просто замер, согнувшись чуть сильнее и останавливая в паре миллиметров от широко раскрытых маминых глаз свое окруженное лесом черных, завивающихся волос до одури смердящее очко.

Судорожно вздохнув, не сомневаясь ни секунды, мама подалась вперед.

Приоткрыв исходящей слюной рот и высунув заботливо смоченные язычок, она всем лицом погрузилась в омерзительные, пахнущие калом заросли, нащупывая плотное колечко ануса и тут же одаривая его влажным, преисполненным похоти и любви поцелуем.

— Во-о-от так, да... - довольно протянул Павел, когда в дополнение к поцелую, на конец его члена хлынул раскаленный поток наслаждения, - Давай, шлюшка, давай...

Волосы лезли ей в глаза. Запах в миг пропитал не только все ее лицо, но и все внутренности носа... но ей нравилось. Ей было хорошо. Она целовала колечко, кончиками слюнявых губ хватала выпирающую плоть, посасывая и смакуя.

— М! М-м-м-м!! Ах... ах... м-м-м! – будто дойная корова, сопровождала она каждое свое действие мычанием искреннего удовольствия, выплескивая несоразмерное количество соков на свежее одеяло.

Одной рукой она массировала каменные от скопившейся спермы яйца Павла, а другой нарочито медленно надрачивала покрытой пленкой собственных слюней член, плюющий смазкой на ее груди и напрягающийся от каждого поднятия корпуса живот.

Где-то на уровне рефлексов, подставляя себя для спаривания, мама непроизвольно развела в сторону ножки, надеясь на содействие партнера... но никакой реакции не последовало. Павлу было плевать.

— Язычком, сучка, язычком!

— М-м... А-А-АМ! – аппетитно чавкнула мама, присасываясь к грязному сфинктеру.

Пару размашистых движений, перегоняющих слюни от нижнего края к верхнему и мама, вдохнув полным носом будоражащий запах, с натягом засовывает язык вовнутрь, сходя с ума от сладковато терпкого вкуса.

Павел содрогается и с рычанием высвобождает скопившееся содержимое члена, сплевывая меж маминых грудей целое море желтоватой кончи, медленно потекшей по бокам и по ходящему ходуном от сдавленных стонов наслаждения животику, заливная липкой массой шрам от кесарева сечения. 

Искореженным деревом поднимались к сокрытому полутьмой потолку завитки сигаретного дыма.

Где-то вдалеке продолжали, как ни в чем не бывало, шелестеть листвой заросли инжира.

Тишина, лишь изредка нарушаемая чавкающей мамой, неспеша проникла в своды разгоряченного номера, заполняясь въедающимся запахом табака, на замену солоноватому покрову потных совокупляющихся тел.

Мама не чувствовала ни то, ни другое. В ее носу и рту, как, верно, и в сознании, безраздельно правил аромат влажного очка, отдавая то сладостью, то тошнотворной тяжестью и принуждая вновь и вновь мысленно возвращаться к произошедшему...

Она умастилась между расслабленными, по-хозяйски раскинутыми ногами Павла, который развалился на кровати со слабым огоньком почти докуренной сигареты. Демонстративно приподняв избитые ягодицы, как ей было приказано, она продолжала работу ротиком, уже успев нежно высосать все залежавшиеся остатки и теперь просто ублажая опадающий орган, одновременно и ожидая следующего акта, и борясь с безграничным... безграничным желанием склониться в унизительно мольбе дать ей кончить.

— Ну-у, - неохотно выдавил Павел, забрасывая сигарету за рифленое стекло пепельницы, заботливо перенесенную Светланой из туалета на прикроватную тумбу, - Надумала чего? Есть что сказать?

Мама, совершив уставшим язычком полный круг по стволу почти упавшего члена, покоящегося в ее рту, вынула его со сладким причмокиванием и отрицательно мотнула головой.

— Хех, - ухмыльнулся Павел, вставая, - Ну, ну. Тогда, пиздуй. Как мое очко по тебе соскучится, наберу.

Чиркнув зажигалкой, он пошуршал висящими на стуле джинсами и, выудив несколько купюр, небрежно бросил их на все еще приподнятую мамину жопу.

— Молодец, шлюшка, хорошо сегодня отработала.

Проснувшись, я еще долго лежал в кровати, по уши укутанный одеялом, боясь повернуться лицом к комнате и узнать судьбу "кота Шредингера" - есть ли мама в номере или нет.

Поочередно перебирая в голове события, произошедшие за эти несколько дней, я робко вслушивался в окружающее пространство, пытаясь досрочно выяснить, с чем мне придется столкнуться. Иногда мне казалось, что я отчетливо слышу мамино дыхание, чуть заглушенное, завесой из подушек и одеял. Иногда явственно понимал, что в номере я один, а мама... уже давным-давно давится членом Дениса в какой-нибудь пляжной кабинке, широко расставив согнутые в коленях ноги и поглаживая руками этого...

Член качнулся, до боли натягивая плотную головку и я позволяю себе немного подрочить, вертя в сознании яркие образы стонущей мамы под неумолимым натиском Дениса, но практически тут же прекращаю, вспоминая вчерашне-сегодняшнюю ночь и теплое дыхание моей мамочки на собственных яйцах... сперму на ее загорелом плече... лежащий на ее щеке кончающий член...

Шуршит успокоившийся после ночных завываний ветер.

На перилах балкона всполошилась осмелевшая птица, выверенными маневрами головы очищая клюв от кусочков забродившей мякоти.

Я оборачиваюсь.

Никого.

Одеваюсь. Заправляю кровать, борясь с сильным возбуждением и запрещая себе дрочить пока... собираю рюкзак, готовясь к очередному походу подальше от всех этих новшеств в собственной семье и событий, непременно въедающихся в мое и без того мутнеющее сознание.

В процессе рытья в шкафу на предмет чистых плавок, останавливаюсь. Спускаюсь на полку ниже. Аккуратными движениями рук перебираю мамины вещи, силясь найти что-нибудь... что-нибудь такое... мамино...

Встряхнув головой, прогоняю прочь нерешенную головоломку. Как я... Что мне делать? Нужно ли мне бороться с этим желанием, с этим возбуждением? Или... или мама сама нарушила все рамки первой? Ну, да, нарушила, но... но, ведь, не со мной же она их нарушила. Это все не должно быть так. Все лишь случайности, которые, конечно же, не случайны.

Мне должно быть стыдно? Должно? Потому что мне не стыдно.

Это был скрип?

Я замираю, прислушиваясь к звукам, так настойчиво перекрываемым разогнавшимся стуком сердца.

Тихо подкравшись к стене, припадаю ухом, в надежде и страхе вновь услышать грязные фразы, завернутые в тембр знакомого голоса.

Словно безумец, вновь иду проторенной тропой, к тому самому месту, где произошло это чудо... чудо? Катастрофа. Катастрофа? Раз за разом я бегаю туда, в надежде увидеть что-то снова. В надежде уж точно понять и разобраться, если столкнуть с этим второй раз.

Балкон. Провал между двумя островками безопасности. Привычным рывком перемахиваю на соседний уступ, как вдруг... нога проваливается, и я устремляюсь вниз, вниз во внезапном смертельном пике, лишь в последний момент успевая схватиться за спасительные перила...

Так больше не может продолжаться... так больше продолжаться не может...

Шумит вода. Небольшое, плотно закупоренное окошко, почти под самой крышей этажа сияет от лучей давно пробудившегося солнца. Я на автомате чищу зубы, вяла водя щеткой из стороны в сторону, из стороны в сторону, стараясь не всматриваться в собственное отражение, в котором грезится не человек... не сын, а монстр. Подлый, гадкий монстр.

Снимаю одежду. Делаю шаг в направление душа и чуть было не поскальзываюсь, ощущая под ногой, помимо разбросанных одноразовых тапочек что-то инородное. Что-то...

— Телефон? – в ужасе и восхищении выдыхаю я, чувствуя, как сердце вновь запускает столь привычный этим утром бешеный стук.

[1234], - телефон вибрирует, сигнализируя о неверном введенном пароле.

[2929], - нет, тоже неверно.

Попыток все меньше и меньше.

— Ну, давай. Давай, думай! - корю я сам себя, сидя на кровати и блуждая взглядом по приветливому морю за окном, - Что это может быть? Что?

Множество невообразимых комбинаций пролетает в моей голове, возникших из самых глупых, самых нелогичных догадок, без конца сопровождаемых оптимистичными выкриками: «Да!», «Это оно, точно!», «Ах, нет, во-во!!»... пока... пока...

[1509], - набираю я дату своего дня рождения и телефон вспыхивает приветственным экраном.

Мне почти горько... почти... мешает только треклятые образы, навечно выжженные во мне прошлодневным лунным светом.

[Проснулись?] – горит оповещением папино входящее сообщение.

Это не то. Меня это не касается. Не это я ищу.

Папа. Подруги. Ира. Павел. Тетя Рита. Это все неважно! Неважно! Вот!! Вот оно!! Денис.

Я почти открываю входящие сообщения, как вдруг...

* тук-тук-тук *

Подскочив с постели, я мигом пробегаю в ванну, позабыв скрыть свои шаги. Дрожащими руками кладу телефон меж тапочек у душевой кабинки и... я же голый. Да! Да... набрасываю...

* тук-тук*

— Да?! – почти не раздраженно кидаю я "приветствие" гостю, распахивая входную дверь.

— Спокойнее, - смерила меня взглядом глубоких серых глаз гостья, – Ты Дима?

Я кивнул, поневоле зацепившись взглядом за ярких птиц, танцующих на боку утренней незнакомки.

— Дима! - щелкнула она пальцами перед моим глазами, и я тут же оторвался от татуировки, опасливо ерзая сощуренными глазками по пространству за дверью, - Дима, Женя не у тебя?

— Нет, - сухо бросаю я только сейчас доходя, что маме не было нужды стучаться в дверь, так как у нее есть собственные ключи.

— Ты когда его последний раз видел? Его или Антона.

Я молчу, силясь вырвать из переполненной сексом, матерью и прочим развратом памяти образ брата.

— Я... не помню... дня два назад, наверное. Как мы приехали только.

Девушка напряженно сверлит меня взглядом, а затем, пожав плечами, уходит. Ничего не сказав. Ничего не объяснив.

[Я хочу выебать тебя, шлюха]

Листаю выше.

[Я вылизала экран своего телефона с твоим накаченным прессом и возбужденным членом, как ты и просил.]

Выше. Выше.

[Хочу посмотреть, хорошо ли ты вымылась.]

Выше. Еще выше.

[Получается, я первым твою попку занял?!]

Выше. Выше.

[Потому что я знаю, что ты хочешь снова почувствовать, как мой хуй проталкивает его глубоко в твою попку]

[Свет, пришли себя. В том самом купальнике, а потом и я докажу]

Ну где? Где фотки? Они же должны...

[Что за вопросы?]

[Дрочишь?]

[Я соскучилась]

[Первое место, представляешь?]

Фотки. Ну где же хоть какие-нибудь ее фотки?!

Дрожащими руками я нахожу место, куда мама сохраняет загружаемые файлы.

Не то.

Альбом.

Тоже нет. Ничего нету. Ни здесь, ни там. Не то. Не то!

Браузер. Вкладки. История. Диск. Да! Да-да-да!! Google диск!

Я замираю. Четырнадцать папок. Сто двадцать пять фотографий. Четыре видео... я...

Шум. Кто-то шуршит ключами, силясь то ли попасть в узкую щель потертой замочной скважины, то ли вынуть их из бездонной сумочки прямо у нашей двери. Это мама. Теперь уже точно... точно мама.

Я, к херам, закрываю все. Чуть ли не бросаю телефон к душевой кабине, тихо выскакиваю из ванной и, словно профессиональный пловец, ныряю под собственную кровать, утягивая за собой собранный рюкзак и плотнее вжимаясь в сокрытую тьмой пыльную дальнюю стену.

Я отсюда не вылезу.

Делайте что хотите, я не вылезу.

Пошло все нахуй.

Все и так улетело в полную пизду, так что сегодня... сегодня я получу то, чего так сильно хочу.