Тетя Ира тяжело вздохнула, взъерошивая мокрые, непослушные волосы, изгибающиеся и извивающиеся после утреннего душа.

— Ну ты... – усмехнулась она, с нескрываемой горечью, – В следующий раз просто в номер приводи, ага, прямо, так сказать, на месте. А Димка пусть к стенке повернется и уши закроет.

— Я... я не знаю... – с трудом выдавила из себя мама.

— Я тут и так, понимаешь, и эдак. Женька, Женька, Женька, Женька...

— Он... Ир, он точно не понял?

Тетя нахмурилась, всматриваясь в сверкающую солнечными бликами морскую гладь. Конечно, она знала, что племянник все прекрасно понял и, более того, скорее не только понял, но и видел все действо через ход, вчерашним утром, открытый ему ей же... но...

— Да не понял он ничего! – быстро бросила она, – Ему плохо было, когда я пришла. Голова болела. Так что вырубился до того... до того, как ты орать начала.

«Пусть сами разбираются», – принимаясь собирать собственные вещи подумала тетя. «Да и в конце концов, сама же сказала, что я его должница. Дважды. Пусть взрослеет».

— А про водопады? – не успокаивалась мама.

— Да ладно тебе! Ну скажешь с кем-нибудь поехала. С Михаилом скажи, или с этой... с Надей. Ему то какое дело?

— Ты не понимаешь...

— Да, Свет, – вдруг резко прервала ее тетя, – Я не понимаю, нахуя все было делать так. Ну хочется тебе, неймется, дело не хитрое, так скажи ты по нормальному! Сделай все по нормальному, по-человечески, а не вот эта вся...

Тетя махнула рукой в сторону соседнего номера, немного помедлила, а затем продолжила, но уже чуть более спокойным тоном.

— Я ж тебе не чужая. Ну... сама понимаю. Сама, вон...

Мама не отвечала. Лежала тихо, бесцельно уставившись в невидимую точку на стене.

— Да-а, короче! – собралась тетя, – Как отдохнешь, иди и наводи порядок там. Я в этом вот всем, не буду мараться. И сын мой тоже.

Мама едва кивнула.

— Вернусь вечером. Поздно. Как и Женя, наверное... так что времени у тебя предостаточно.

Стирка и уборка в гостиничном доме осуществлялась довольно просто и не замысловато. В номерах хозяева убирались по просьбам, обычно, при условии отсутствия в них постояльцев, хоть в основном, то ли в силу возраста, то ли в силу небольших цен, полагаясь на чистоплотность и самостоятельность постояльцев.

Стиркой они занимались тоже, но, при условии, что вещи, принадлежали дому – наволочки, простыни, подушки, одеяла, ковры и тому подобное. Для этого, в углу придомовой территории, за пышно разросшимися зарослями инжира находился небольшой пристрой обустроенный под прачечную, с разнообразными старыми стиральными машинами, корзинами для грязного белья снабженными этикетками номеров, коллекцией порошков различного предназначения и прочей атрибутикой. Там и должно было оставлять грязные вещи, а также, при необходимости, уже самостоятельно стирать собственные.

И хоть место не представляло из себя ничего особенного, с ним у меня были связаны весьма и весьма... специфичные воспоминания двухлетней давности, к которым я не раз возвращался, оставаясь наедине с самим собой.

Дело уже было далеко за полдень, когда мама, кое-как выспавшись и собрав в аккуратную стопку все компрометирующее белье, быстрыми шагами пересекала дворик, попутно разговаривая по телефону.

— И когда вы обратно?

— Не знаю... Я там больно сильно нужен?

— Н... нет, просто волнуюсь...

— Да-а-а, забей. Буду, как буду. Если что – звони.

— Это... – помедлила немного мама, силясь подобрать подходящие слова и тон, – По поводу водопадов...

— Мам, давай потом. Мы уже выходим.

— Да-да, хорошо. Ладно. Береги себя!

Ответа не последовало. Сын уже повесил трубку.

Нахмурившись, мама убрала от уха телефон и тут же почувствовала легкую вибрацию аппарата в аккомпанемент простенького звука оповещения.

[Выспалась?] – возникло на экране только что пришедшее сообщение.

Мама не ответила. Погрузившись в тяжелые раздумья, она остановилась, крутя в руках средство связи и затуманенным взглядом обводя просторы тонувшего в зелени двора.

Красоты мозаики из разноцветных тянущихся к солнцу цветов и спелых гроздей винограда, свисающих с сетей гибких лоз мало интересовали ее. Вся она была сконцентрирована на отчасти новых, отчасти хорошо забытых чувствах и противоречиях, раздирающих и изматывающих ее изнутри... Как она могла опуститься до подобной грязи? Как могла так легко сдаться и... конечно, порой и с мужем они практиковали некоторого рода извращения, но... но... так хорошо ей с ним не было. Может быть, возраст? Может быть, запреты в голове? Или удовольствие пропорционально осознанию всего безумия происходящего?

— Свет!

Или... и... кто она? Кто она, в конце концов? Кто настоящая? Мать? Верная жена, оступившаяся и... или это маска, маскировка... обман самой себя длинною в годы, с которым она смирилась, подавив себя настоящую?

— Све-е-ет! – донесся до нее еще более громкий крик.

Мама встрепенулась, автоматически улыбнулась и помахала рукой входящей через ворота на участок семье знакомых.

Павел и Диана. И, конечно же, их три красавицы дочки – Маринэ, Надежда и Тина. Девочек мама совсем не знала (если слово "знать" применимо для детей до восьми лет), а вот с Павлом и Дианой была хороша знакома.

Павел – сын хозяев дома. Примерно одного возраста с мамой и папой. Жил и работал в довольно крупном городе, в нескольких часах езды от отчего дома. Честно сказать, по тем скудным рассказам и разговорам было трудно понять, чем он занимался конкретно... но деньги были. И, при чем, как отмечал папа, весьма неплохие.

Познакомились мы буквально в первое наше заселение, несколько лет назад и изредка перебрасывались обоюдно вежливыми разговорчиками по вечерам, обычно, не касаясь чего-то более глубокого и важного, чем поверхностное общение про происшествия в городке за год, здоровье, погоду, море и общих ситуаций в мире. Тем же способом, несколько лет спустя, во время очередного отдыха, нам уже посчастливилось познакомиться и с его будущей супругой Дианой, как раз во время их активной подготовки к свадьбе.

В целом, что Павел, что Диана были приятными людьми. Со своими загонами, конечно, но, приятными. Никаких конфликтных ситуаций или чего-то подобного никогда не было, да даже более того, как-то раз они серьезно выручили нашу семью, когда мы застряли в какой-то глуши из-за серьезной поломки.

Так что, радость от встречи была взаимной... хоть маме и было сейчас явно не до того.

Мерно постукивала стиральная машина, переваривая в своем нутре часть страстной слабости, четко отпечатанной на всех спальных принадлежностях. Оставшиеся свидетели терпеливо ждали своей очереди в забитой до верху бельевой корзине, освещаемой полоской жаркого южного солнца из-за приоткрытой двери.

[А с мужем практиковала?] – вновь завибрировал телефон.

[Нет] – быстро напечатала мама, откинувшись на спинку пластикового стула, стоящего в углу небольшого помещения.

[Получается, я первым твою попку занял?!]

«Занял», - подумала мама. «И слова ведь у него все такие... подчеркивающие потребность быть первым, выигрывать, захватывать, завоевывать...», - недовольно поерзала мама на неудобном стуле, чувствуя внутренней стороной бедра постепенно намокающую ткань трусиков.

[Нет. У меня уже было до этого.]

[С кем?] – не успокаивался собеседник.

Она... не хотела вспоминать...

[При в...]

— Ого!

Мама испуганно дернулась, машинально блокируя экран телефона и убирая его в карман шорт.

— Так вот кто у нас, оказывается, не давал никому спать этой ночью, – улыбнулся Павел, проводя пальцем по сероватым пятнам на скомканной наволочке.

Мама замерла. Она не слышала и не видела ни как мужчина зашел в прачечную, ни как он неспеша начал рыться в ее корзине, по известной только ему причине.

— Чего молчишь?

— Ты... тебе кто права давал в моих вещах рыться? – вскочила мама, вырывая из рук мужчины край наволочки.

— Так, все-таки твоих вещах?

— Тебе что нужно, Паш?! Что хочешь?!

— Да ладно тебе, Свет! Я ж не с претензией.

— А что тогда?

— Да, просто, понимаешь, всю ночь эти ахи, охи, крики. Да еще и стук. .. хочешь не хочешь, а заснуть о-очень сложно.

Мама молчала, зло всматриваясь в скрытые полумраком глаза собеседника.

— Девочки уснуть не могут. Маленькие плачут. Жена волнуется.

— Я... ну, извините. Мы с мужем просто...

— Да ладно тебе, Свет, – еще шире улыбнулся Павел, – Со всеми бывает. Не проблема.

Мама не двигалась. Напряженная, взвинченная...

— Вот только, сестра твоя еще вчера сказала, что вы в этот раз без мужа приехали с Димкой.

Все екнуло внутри у мамы.

— Да и, по правда говоря, видел я утром рано, как Дениска довольный из номера выходил...

Тишина. Вязкая. Неприятная.

— Но, я ж сказал, ничего страшного, Свет. Только ты это, – шмыгнул он носом, направляясь к выходу, – Потише будь. Отдыхаешь – отдыхай. Но и другим, тогда, не мешайся.

Хлопнув дверью и, в сердцах, забросив телефон куда-то вглубь свитого из подушек и одеял гнезда, мама устало села на край кровати, тихо, но от того не менее грязно ругаясь на возникшее из-за ее же действий положение.

*бззз*

Никакого внимания.

*бззз*

*бззз*

*бззз*

«Позор. Позор на всю жизнь... все узнают... все будут знать...», – нестерпимо быстро проносились в голове мысли, пока она усталыми глазами всматривалась в кристально чистую поверхность зеркала на дверце шкафа.

*бззз*

*бззз*

И тишина.

Мама встала, невидящим взором изучая собственное тело.

Почти не думая, скинула с себя легкую летнюю рубашку нейтрального цвета. Раздраженно стянула шорты, отпиннув их в темный угол. Содрала, скомкала и забросила в отрытый шкаф светлый лифчик. Небрежно откинула трусы, влажные и липкие, оставшись полностью голой. Обнаженной. Незащищенной.

Сердце бешено колотилось, пока она внимательно рассматривала на ляжках, плечах и спине особо беспокоящие места. Награды. Награды ее грязного блядства. Покраснения, пара царапин, ссадины... множество исстрадавшихся мест, в которых, уже к вечеру, должно быть, распустятся синевато-фиолетовые бутоны синяков. И, конечно же... помпезный венец... внушительная медаль на правой груди, что темно-багровой коркой гордо возвышалась над жалкой, пресмыкающейся белоснежной кожей. Метка... ее пометили, в признании за собственноручно уничтоженную гордость...

— З... занял, – прошептала мама, осторожно прощупывая ноющее место укуса.

Ей не нравились подобные "знаки внимания". Для нее это было чуждо, непривычно и привыкать к такому она явно не хотела. Слишком грубо, слишком жестоко... слишком... властно...

Аккуратно проведя рукой по ляжкам, размазывая капли собственной влаги, она остановилась, вновь прокручивая в голове момент завершения их с Денисом ночного соития... эхом прозвучали ее стоны и, молодой парень, вновь, фантомно, всем своим телом удар за ударом вжал ее в кровать... рыча и стискивая зубы, будто зверь, на столь желанной им плоти...

— М-м-м! – как мелькая собачонка заскулила мама, запуская промеж истекающих смазкой половых губ пальчик.

Наконец, впервые за эти ужасно долгие дни, она осталась одна. Совсем одна, в тихом, пыльном номере, где, не отводя взгляда от старого зеркала, она наблюдала, как абсолютно голая зрелая женщина, сидящая на краю кровати, привычным жестом широко раздвинула ноги, будто бы подзывая любовника, и принялась с невероятной ловкостью ублажать изнывающую киску. Она умело скользила, то вверх, то вниз, не решаясь не то, чтобы пробраться, но даже притронуться к воспаленной, разъебанной дырочке, жалобно сжимающейся в попытках вымолить еще одну ночь с молодым, энергичным партнером.

Движения учащались. Быстрее и быстрее, не в силах повторить животный ритм случки прошедшей ночи. Она то и дело ошибалась, превращая отчеканенные мазки в резкие, неконтролируемые подергивания, сопровождающиеся сдавленными стонами.

— М-м-м... д-д-а-а... д-д-а-а-а, – изнывала мама с каждым выдохом, возбуждаясь от каждого подергивания грязной шлюхи в отражении.

Отвращение к самой себе было столь сильно, что без труда прорывалось сквозь усталость и боль, распаляя ее похоть больше и больше. Больше и больше. Больше и больше. И уже ничто не могло остановить ее неконтролируемое желание побыстрее кончить и забыться в необходимом экстазе. Ни покрывающие покрывало темные пятна брызжущей смазки, ни больно стискивающие нижнюю губу зубы, ни стыд, ни пилящее чувство вины, и даже не необратимые изменения... меняющие благовоспитанную любящую мать на слабовольную шлюху, со стягивающейся на шее удавкой, в виде потребности. Потребности быть как можно более жестоко выебанной. Потребности быть униженной, втоптанной в грязь настолько... насколько не могло представить ее не адаптирующееся к новым реалиям сознание.

— Ш... шлюха... – злобно прошипела мать отражению, не мигая смотря ему в глаза, – Потаскуха. Жал... шлюха. Блядь. Изменница! Из... изме...

Полупрозрачное изображение плыло перед ней, налезая на заслонившие окна шторы, шкафы и невзрачные обои. Она видела саму себя, насаженную на член молодого парня. Себя, кричащую, дергающуюся от прибоя бесконечного наслаждения. Себя, грубо выпоронную за жалкие мечты о возвращении к нормальной жизни.

— Еще! Е-Е-Щ-Е-Е!! – умоляла мама, наблюдая как резко поднимается, а затем столь же резко проваливается ее чуть загоревший подтянутый животик, образуя плавное, сексуальное углубление, которую ее молодой ебырь без труда бы заполнил горячим, вязким семенем.

Она дернулась. Затем еще и еще, распластавшись на кровати, мыча и умоляя невидимого партнера засадить ей как можно глубже. Как можно сильнее. Грубее. Жестче. Властнее.

— Сл... Сломай!! СЛОМАЙ МЕНЯ!! ВЫ... А... А-А-А-А... а-а-а-А-А-А!!!

Вечер выдался тихим.

Народу на пляже значительно поубавилось, позволяя свежему ветерку без труда шнырять по остывающей прибрежной полосе, изредка врезаясь в темнеющих в лучах закатного солнца компании людей, сбившихся то вокруг заменяющего стола шезлонга, то вокруг общих для всех знакомых, то вокруг небольшого проигрывателя, бормочущего невнятные мелодии и напевы.

Мама тяжело вздохнула, поправляя неоново-зеленый купальник спортивного стиля и лишний раз проверяя, что новоприобретенный шрам надежно укрыт плотно прилегающей полосой ткани.

Все дела были сделаны. Номер отдраен до блеска. Стол, если вдруг сын вернется раньше, наполнен фруктами и закусками. Звонок мужу, с последующим скомканным докладом о делах насущных совершен... было переделано все, что спасало ее от... очередного "разговора с самой собой"... и более оставаться в номере она не хотела... не могла. Поэтому и пришлось, по большей части, помимо воли, выползти на утопающий в сумерках пляж, в надежде, забыться под очередным дуновением морского бриза.

— Здрасьте, Светлана Степановна! – ожидаемо нарисовался откуда-то сбоку Денис, тут же присев на край шезлонга.

— Здравствуйте-здравствуйте... – устало закивала мама, садясь чуть ровнее и нервно озираясь по сторонам.

— Да не волнуйся, – шепнул Денис, – Я один. Никого нет.

Мама не успокоилась, но, все же, расслабленно откинулась на спинку шезлонга.

— Ну? Чего хотел?

— За добавкой пришел, – заулыбался парень.

Мама не отреагировала.

— Да шучу я, шучу. Я ж подрабатываю здесь. Во-о-он там, где спасатели. Шезлонги раздаю, за буйками, за детской зоной смотрю, да и так, по мелочевке...

— А чего ж не спасателем? – ехидно улыбнулась мама.

— Да кто меня в таком возрасте возьмет то... да и там...

Парень остановился, с подозрением посмотрев на улыбающуюся женщину.

— Смеешься надо мной?

— Не-е-е-ет, что ты, - невинно захлопала глазами мама.

— Пф! Оживилась я смотрю, как тебя после годичного застоя прогрели.

Мама замялась, не подобрав ответные слова на столь прямой выпад. Но... чуть оживилась, концентрируясь на волнении, возникшем при появлении Дениса, приятным теплом разливающимся внизу живота и медленно пробирающемся все выше и выше.

— Как там? Все нормально? Никаких проблем? – продолжил парень, как ни в чем не бывало.

— Не-а, – покачала головой мама.

— Значит, можно опять к тебе в гости напроситься?

— Можно – игриво улыбнулась женщина, пододвигая обнаженную ногу вплотную к пареньку, – Но только...

— Только? – неуверенно продолжил он.

— Только если ты будешь себя сдерживать. А то у меня до сих пор все тело болит... да и это еще, – указала она на правую грудь со скрытым шрамом, – Ты вообще, чем думал, когда это делал? Я тебе не кукла, и не ссаная одногодка, понял?

— Да ладно, – отмахнулся Денис.

— Что ладно?! Ты меня услышал, мальчик?

Денис кивнул, переводя взгляд куда-то в сторону берега.

— Ты благодарна должна быть...

— Что? – от недоумения и наглости подалась мама чуть вперед.

— Говорю, ты благодарна должна быть, вот за это, – повернулся парень обратно, – Твое тело любят и хотят, и не скрывают этого, неважно каким способом. А ты все нос воротишь и условия какие-то диктуешь. Кому это нужно? Тебе? Или кому?

— Денис, я тебе все сказала. Либо так, либо, ну, никак. Сам понимаешь.

— Да-а, понимаю, – кивнул он, – Понимаю. Да и, конечно, постараюсь... просто понимаешь... я так долго ждал этого. Именно тебя. И... ну, когда все это увидел, когда почувствовал тебя, твой запах... ну, не могу я. Нашло так сильно, что хотелось прям... вжать, сжать... не знаю, схватить тебя и...

Она заметила едва уловимое движение в шортах паренька. Смягчилась. Не столько принимая условия, сколько...

— Я услышала, – оборвала она запутанную речь кавалера, как бы невзначай поправляя чашечку купальника.

Он заметил. Проследил за движением. Внимательно. Пристально. Не маскируясь и не скрываясь... видимо, уверенный в праве владения. В том, что это его. Что он "занял" ее...

— Светлана Степановна, а может мы с Вами прогуляемся? – протянул Денис, плавно переводя взгляд с грудей женщины на ее глаза.

— Куда это? – вопросительно подняла бровь мама.

— Да так, по пляжу... походим, поговорим о том, о сем.

— Хах! Не, Денис, устала я что-то сегодня ходить уже. Находилась выше крышки.

— Светлана Степановна, мы же чуть-чуть. Буквально, туда и обратно. Я как-никак на работе, да и... сам. Сам все сделаю.

Мама первая зашла в небольшую кабинку пляжной раздевалки, игривым движением чуть спуская трусики. Паренек втиснулся следом, впиваясь глазами в оголившуюся черную щелочку, промеж манящих ягодиц его партнерши.

Подобные домик-кабинки, призванные облегчить жизнь отдыхающих, были понатыканы практически по всей длине пляжа, то тут, то там. Где-то более уместно, а где-то, в значительном отдалении, у самой границы, где редко кто останавливался.

Обшитая неизвестным сортом дерева дверь плотно закрылась, погружая двух любовников в сладкий и успокаивающий полумрак тесного помещения, к сожалению, переполненного застоявшимся запахом спертой влаги и едкой мочи.

— Удобно тут у Вас – усмехнулась мама, будто бы случайно дотрагиваясь до мускулистого пресса юноши, от чего тот невольно вздрогнул, - Даже щелей у пола нет. Со стороны и не угадаешь, чем там занимаются внутри.

— Ага, – радостно улыбнулся Денис, поглаживая мамино тело, – Так что, на колени встанешь.

— Даже так? – приобняла мама юного любовника, усыпая подкаченные плечи чередой жадных поцелуев, – Ты же сказал, сам все сделаешь.

— А и я сам. Только ты на коленях будешь. Чтобы как я закончил, успел на лицо тебе слить.

— Хочешь на личико мне кончить? – переспросила мама, переходя от поцелуев к облизыванию горячей кожи.

— А... ага... хочу прямо на глаза... на губы... чтобы ты улыбалась, пока все это стекает с тебя.

— Сыночек, – прошептала женщина, едва облизывая кончиком влажного язычка загорелый темный сосок ее молодого спутника, - У мамочки макияж. Мамочке потом очень неудобно будет идти до дома.

— Не хочешь на лицо?

— Не-а, – отрицательно замотала головой мама, нарочно состряпав жалобные глазки.

Тем временем, аккуратно расстегнув шорты, мама помогла Денису стянуть с себя ставшую лишней одежду и врезающиеся в тело плавки, высвобождая жаждущий ласки половой орган, окрепший и изрядно набухший.

— Раздевайся, – скомандовал юноша, отступая от мамы на полшага и, опираясь о стенку небольшого домика, начиная дрочить набухающий член.

Не убирая с лица загадочную полуулыбку, мама, плавно водя манящими бедрами то влево, то вправо, принялась медленно стягивать с себя полыхающие зеленым неоном трусы купальника, не спуская глаз с пульсирующей головки партнера.

— Когда-нибудь танцевала стриптиз? – прохрипел Денис.

Мама кивнула, прикусывая губу и легким полуоборотом поворачиваясь к парню оголенной попкой, моментально выпяченной назад.

— Тряси, – тут же прозвучала следующая команда.

Мама отпустила спущенные до колен трусики, оперлась обеими руками на деревянную стенку и принялась неумело трясти попкой, изгибаясь еще сильнее и еще сильнее приближаясь к желанному члену.

— У тебя ахуенная попка... – еле сдерживая стоны выдавил из себя Денис.

— Жопа, – полушепотом поправила мама.

— Хах... вот ты какая... жопа... да, ахуенная жопа...

Мама, охваченная жаром, продолжала унизительно трястись еще где-то минут пять. Ее ноги устали, руки затекли, но она продолжала и продолжала подстилаться под юношу, не смея нарушить его приказ.

— Повернись.

Она обернулась, быстро расстегивая купальник и отбрасывая его в сторону содрогающегося от возбуждения Дениса, готового вот-вот выплеснуть на разгоряченное тело женщины сытную порцию белкового ужина. В замкнутом, тесном помещении, без притока воздуха паренек заметно вспотел, при каждом движении поигрывая тускнеющими бликами по лоснящимися от пота кубикам пресса.

— Ты такой у меня красивый, – прошептала мама, опускаясь прямо напротив активно надрачиваемого члена, - У тебя шикарное тело... шикарное сексуальное тело... с прекрасными мыщцами... м... мой чемпион...

Последнюю фразу она произнесла неуверенно. Стесненно. Но, Денис все равно остановился, оставив покачиваемый раскрасневшийся член без должного внимания.

— Отсосать? – прошептала мама, падая от собственных слов в очередной вихрь возбуждения.

— Н... не-е-е... – тяжело дыша ответил Денис.

Он оглядел себя, ладошкой размазывая пот по-молодому, полному жизни телу.

Его запах... запах его разгоряченного члена, вперемешку с запахом въевшейся в саму суть раздевалки старой мочи, сводил маму с ума... потеряв контроль, она принялась, смешивая несдерживаемые стоны и хлюпающие звуки, активно слизывать пот с тела паренька, до дрожи во всем теле наслаждаясь терпким соленным привкусом.

— О-о-о...да-а-а, бля-я... лижи, сучка, лижи...

Мама не слушала. Раз за разом ее язык, во всю ширину погружался в затекшую промеж складок мышц жижу, слизывая ее, смакуя и отправляя по расширенному, готовому к принятию члена горлу вглубь организма. Еще. И еще. На прессе. На поясе. Струящиеся по лобку вниз. Снова пресс. Ключица. Соски. Плечи. Пресс.

Мама, потеряв голову, вылизывала его всего, одной рукой додаивая почти готовый агрегат, а второй играя яичками с непостижимой любовью и нежностью.

— Какая же ты... ох... мгх...

— Это все ты, - чередовала мама шепот, с очередным поглощением солоноватой жидкости, - Ты... ты... твои яйца... твой запах... пот... давай, милый, кончай... порадуй мамочку, сыночек. Будь умницей. Будь хорошим. Кончай, сыночек, кончай... наполни мамочку... кончай-кончай... наполни сучку... дай маме свою сперму... влей в мамочку... накорми мамочку...

— Я...

С силой бухнувшись на колени, мама одним движением всунула себе в рот напрягшийся член, который через пару мгновений будто бы взорвался нескончаемым потоком наслаждения и удовлетворения, что тут же смешивался с осевшей во рту женщины пленкой чужого пота в невероятно гадкий, но от того еще более сытный коктейль.

— Гмх... гм... – сексуально чавкала мама, не сводя глаз с довольного лица своего партнера, успевшего намертво зафиксировать ее голову на своем члене грубым движением руки.

Ей он кончить не дал.

Просто не захотел, видимо, истощив весь запал после очередной победы.

Еще минут пять мама, стоя на коленях на не раз обсосанном полу, нежными любящими движениями ротика заботилась об удовлетворенном члене Дениса, пока тот не успокоился, окончательно вырыгнув из себя затаенный остаток напрямую в нутро партнерши.

Лишь после этого он отпустил ее волосы. Лишь после этого она заслужила вновь встать на ноги.

Возвращаться пришлось поздно. Позднее обычного.

На небольших улочках уже зажглись желтоватые фонари, а разномастные домики частного сектора почти полностью погрузились в давящую темноту, наполненную шорохом причудливых звуков и еле слышимых переговоров.

Народу на улицах меньше не стало, но... будто бы все они изменились под влиянием развязавшего руки мрака ночи, став грубее, смелее и развязнее, под действием ли вспомогательных средств или исходя из собственной... натуры. Конечно, возможно, так лишь казалось... но, взгляды и приглушенные речи говорили об обратном.

Опасливо оглянувшись на следующую за ней вот уже несколько кварталов компанию, мама ускорила шаг, сильнее прикрывая просвечивающие через тоненькую рубашку фрагменты неонового купальника.

Частный сектор, в котором располагался гостиничный дом, распластался на довольно высоком холме... или горе, как называли ее местные, практически полностью заняв всю ее территорию, за исключением особо диких участков на обратном от межрегионального шоссе подножия. Да и там, судя по рассказам, были свои небольшие дорожки и проезды, затерянные в пышной субтропической растительности.

Именно благодаря подобному территориальному расположению и природной предрасположенности, окружающие участки и пестрели многочисленными пышными кронами, яркими фруктами, хитросплетенными лозами и затейливыми икебанами, обступающие приезжих на каждом углу, каждом повороте и каждом подъеме. В солнечные дни, спасительная затененность апартаментов была чуть ли не визитной карточкой данного района, уступая место лишь свежему воздуху, тишине и повсеместному виду на море, в связи с отсутствием действительно больших зданий.

Однако... гостеприимная растительность, плотно скрутившаяся вокруг дороги до дома, радующая и приветливая днем... ночью нагоняла совершенно другой эффект, никоим образом не помогавшим и без того расколотому психическому состоянию мамы.

Группа никак не хотела отставать, громко смеясь и выкрикивая что-то нечленораздельное откуда-то сзади. В очередной попытке оторваться, мама решила перебежать погруженную во мрак дорогу, как вдруг прямо перед ней остановилось знакомое авто, с теплым, приятно спокойным светом в салоне.

— Далеко собрались? – улыбнулся высунувшийся Павел.

— Н... нет. Домой, – торопливо ответила мама, нервно оглядываясь на застывшие в свете фонарей тени.

— О! И я как раз туда. Садитесь, докину.

Мама сидела молча, плотно прижав ноги друг к другу и стараясь не смотреть лишний раз куда-либо кроме окна.

Ей было не комфортно. Неприятно. Да и чувствовала она себя... то ли обязанной, то ли... застигнутой врасплох...

— Откуда ты это так поздно? – не отвлекаясь от дороги нарушил тишину Павел.

— А-а... да так, на пляже припозднилась просто...

— М-м-м, понятно. Ну, да. Пляж у нас в любое время дня – одно загляденье.

Мама кивнула.

За окном, сплющивались в непотное месиво темные кусты, стволы деревьев, отливающие золотом фонари и спящие припаркованные машины. Ехать было совсем не долго, но время тянулось предательски медленно.

— Ты это, Свет, – чуть серьезнее вновь обратился водитель, – Ты извини меня, если в обед как-то задел. Я, правда, не хотел...

— Ничего, – выпалила мама, чувствуя, как рдеют ее щеки.

— Я, правда, не имел в виду ничего дурного. И не осуждаю. Да и вообще никакого отношения к данной ситуации не имею! Просто, можно сказать, реально накипело за бессонную ночь. Вот и ляпнул.

— Я... я уже извинилась...

— Да-да, я понимаю...

— Давай, не будем об...

Поворот.

— Не будем, так не будем. Никаких проблем.

Мама встрепенулась. Павел повернул влево, а дом располагался строго прямо... ну, может быть, чуть правее.

— Куда ты? – занервничала мама, опасливо косясь на знакомого.

— Там авария, – ткнул Павел пальцев в экран закрепленного на лобовом стекле телефона, – Объедем.

Мама поправила шорты и пригляделась к клубку из дорог, домов и различных символов в телефоне водителя.

— Так... так, нет же никакой аварии!

Он чуть повернул голову, повнимательнее присмотревшись к информационной сводке.

— Да, это брехня все. Наши дорожки и переулки редко обновляют. Мне отец звонил, сказал, что в газельку туристы влетели. Не то что проехать, не пройти пешком. Всю улочку перекрыли. Ему пришлось крюк давать через соседей, чтобы домой добраться.

Мама не ответила, еще сильнее вжавшись в кресло.

— Да ладно тебе, Свет. Не переживай. Тут всего десять минут разницы.

Машина медленно углублялась в лабиринт малознакомых улочек, срезов и неасфальтированных дорог, известных только местным "проводникам", огибая утыканный жилыми участками холм по левому краю.

— Ну и как отдыхается? Как море в этом году?

— Нормально. Мы пару дней как приехали, не успели еще толком...

— Ну, понятно-понятно. А Сергей чего? Не смог в этот раз?

— Н-нет, не смог... у него встречи там... работа, одним словом.

— Понятно-понятно.

Пропали и фонари. Дорога сначала было опасливо сузилась, но вскоре снова расползлась в скудном сфере фар пыльной колеей, то и дело исчезая в покрытыми низкими кустарниками впадинами.

— Столько лет зарекались сделать, наконец, нормальный объезд... – недовольно крякнул Павел, когда машину очередной раз тряхануло на невидимой кочке.

— А... тут не обрыв ли? – задумчиво протянула мама, с опаской смотря через плечо водителя в густые заросли.

— До него еще ого-го сколько, – успокоил он ее, продираясь по забытой дороге дальше, – Но, ты права. Тут, ежели что, можно хорошо так вниз скатиться...

— А это не опасно?

— Всякое бывало... Но я тут с рождения езжу. Не переживай.

И действительно, в скором времени дорога выровнялась Проехав еще пару метров, Павел осторожно повернул на небольшую утрамбованную площадку у обочины и неспешно остановил транспорт.

— Что такое? – нервно спросила мама, силясь увидеть что-то за окном.

— Ничего. Колесо проверю и дальше поедем.

Вернулся он быстро. Сев в машину и закрыв дверь, довольно улыбнулся.

— Все нормально.

Стряхнул с рук несуществующую пыль и, аккуратно положив на сидение извлеченную из багажника барсетку, перевел, наконец, взгляд на испуганную компаньонку.

— Поехали? – спросила мама, стараясь не отвечать на пристальный взгляд.

— Ладно, Свет. Сколько?

Мама непонимающе посмотрела на мужчину, чувствуя, как страх, ледяной хваткой, плотно стискивает ее ноги, руки и горло... так сильно, что не ответить, не двинуться она просто не могла.

— Хочу в горло тебе всунуть, Свет. Сколько? – повторил он вопрос, пересчитывая вынутые купюры.

Она не ответила, молча наблюдая распахнутыми глазами, как вслед за деньгами в руках Павла оказалась увесистая пачка презервативов.

— Сколько? – более строгим тоном повторил он свой безразличный вопрос.

— Я... ты... за кого... за кого ты меня держишь?

Павел усмехнулся, медленно спуская штаны с трусами и, не обращая никакого внимания на бормотания женщины, принялся плавными и размеренными движениями массировать увесистый, обильно покрытый длинными черными волосами член, отдаленно похожий на смятый, но все равно разросшийся ввысь гриб.

— Пятюшка пойдет?

— Пя... пятюшка? – растерянно повторила мама.

Она... она не понимала ничего... не понимала... пять... пять жалких тысяч за то, чтобы... чтобы всунуть ей в горло? В ее рот, которым она целует ребенка на ночь и хвалит его за успехи... пять тысяч за все те годы, что она... муж, ребенок, семья... она...

*ШЛЕП*

Мама ахнула, мгновенно прикладывая к обожженной пощечиной щеке дрожащую руку.

— Ты так и будешь втыкать, шлюха? – недовольно процедил Павел, успевший принять удобное положение в водительском кресле, – Дрочи, давай, для начала. Хочу ручки твои прочувствовать.

Маму трясло. Она смутно видела купюру, лежащую на передней панели... собственное дрожащие отражение в охваченном светом стекле... чуть повернувшись она... она... обхватила правой рукой массивный член Павла и принялась осторожно подниматься по стволу все выше... и выше...

— Да не так, блять! – грубо отпихнул ее руку мужчина, – Смочи сначала. Оближи руку.

Мама, тщетно пытаясь унять дрожь, быстро облизала ладонь...

— Медленнее, шлюха, – зло процедил Павел, – Основательно оближи. Чтобы все в слюнях было. И между пальцами тоже. Давай-давай. Отрабатывай деньги.

Она дрочила ему.

Минут десять к ряду, мама покорно дрочила длинный аппетитный хуй, выглядящий настолько же мерзко, сколь и пахнущий... вновь и вновь подбавляя смазки в виде аккуратно спущенных с губ сгустков слюней, она одной рукой упругим колечком сжимала орган у самого основания, в то время как другой старалась... старалась разнообразить приносящий удовольствие процесс.

Не торопясь, скользила она липкой рукой вверх, чтобы почти у самой головки остановиться на доли секунды и начать неторопливое движение вниз, в объятия многочисленных волос на лобке и яйцах. Когда наслаждение неминуемо подкатывало все ближе и ближе, она ускорялась, сокращая дистанцию до небольших толчков под раскрасневшейся головкой... но не давала всему закончиться так быстро, в последний миг убирая руку и добавляя очередную порцию связующей смазки.

— А-ах... сучка... ха... я тебе... определенно доплачу за такой кайф. Хорошо работаешь. Хорошо-о... – стонал мужчина, свободно гуляя правой рукой под смятой рубашкой женщины.

Облизывая ладонь, мама особо тщательно вгоняла язычок промеж пальцев, слизывая и смакуя весь продолжающийся процесс терпкий вкус мужского члена.

По ее воле ритм то убыстрялся, то замедлялся. Останавливался. Она массировала его яйца, бралась за член обеими руками водя одной вниз, а другой вверх. Размазывала слюни, обтирала головку, играла кончиком пальца возле и в уретре, гладила пушистый лобок и внутреннюю сторону бедер... она... она старалась... искреннее и покорно старалась, даже не впуская в свою голову и мысли о том... чем занималась... что делала... и что ей предстояло сделать... не раз, и не два.

— Снимай, – очередным грубым движением отстранил Павел руки мамы, попутно указывая на ее запрятанные в одежде груди.

Дрожащими от перевозбуждения руками мама убрала на заднее сиденье рубашку, аккуратно расстегнула небольшой замочек и, покосившись на блаженно улыбающегося Павла, плавно сняла со своих грудей последнюю защиту, оголяя предательски торчащие от возбуждения соски.

— Уже возбудилась? – усмехнулся "клиент", тут же сжимая большим и указательным пальцем мамину чувствительную зону.

Мама не ответила. Ее влагалище, трусы, ноги... буквально весь ее низ купался в обильно выделяющихся соках с того самого момента, как в край оборзевший мужчина холодным тоном приказал ей "отрабатывать деньги".

— Да не волнуйся, я прекрасно знаю и понимаю таких шлюх, как ты.

Мама не ответила, пристально всматриваясь в зеленые глаза собеседника.

— Подумать только, – не отводя взгляда от плотно сжатого соска, вновь усмехнулся Павел, – Столько лет я смотрел на вас, как на нормальную, здоровую семью. Разговаривал, как с нормальными людьми. Считал тебя образованной, неглупой женщиной, доброй матерью...

Мама слушала. Молча. Попутно облизывая ладонь и не спеша просовывая влажный язычок поочередно промеж пальцев. Как учили. Как приказали.

— А ты оказалась обычной тупой сукой. Конченной блядью, готовой за это, – он указал на одинокую купюру, – открыть варежку и раздвинуть ноги. По первому щелчку.

Мама не отводила глаза. Смотрела как-то... безразлично... будто бы, в один момент в ней что-то сломалась, и она более не могла. .. не могла по-другому...

— Дрочи, – помолчав закончил Павел, закрывая глаза в нарастающей волне удовольствия от рук зрелой шлюхи.

Тьма на улице будто бы сгустилась еще сильнее, плотно облепливая тихо дребезжащую машину. Где-то вокруг зашептались старые грабы, перекрывающие любые, даже самые безнадежные попытки света далеких фонарей пробиться на малозаметный объезд.

— Д-да... да-да-да... ох... – простонал мужчина, по-хозяйски стискивая в кулак мамину грудь.

Мама, постанывая от боли, ускорила темп. Она чувствовала, как сперма вплотную подобралась к отливающей багрянцем головке, раздувая и без того толстый ствол еще больше. Еще немного. Еще совсем чуть-чуть и семя выльется, нет, скорее выплеснется наружу... стекая на ее плотно сжатые пальцы, на запястье, на подрагивающие в такт ляжки...

— Стоп! – вдруг резко прервал процесс мужчина.

Мама остановилась. Тут же. Моментально.

— Ох... охо-о... да-а-а, Светка, ручки у тебя прямо то, что надо! Хорошо ты их натренировала, – засмеялся Павел, наблюдая, как вязкая капля, с трудом преодолевшая кожный барьер, застыла на самой макушке члена, поблескивая в тусклом свете машинной лампы.

— Теперь, давай, шлюха, покажи, что поняла свое место.

Мама вопросительно приподняла бровь, чувствуя, как новая порция смазки заструилась из ее разбухшей пизды.

— Слижи, – скомандовал Павел.

Мгновение спустя теплый, укутанный чрезмерной влагой язык взрослой женщины тяжело опустился на разгоряченную залупу, широким мазком подхватывая одинокую каплю и унося ее куда-то вглубь ротика.

— Хах, молодец. И поцелуй еще.

*чмок*

— Да не так. С чувством, шлюха. Ты ведь благодарна должна быть за эту каплю.

Мама вновь опустилась к набухшему от перевозбуждения члену. Запах, моментально заполонивший все вокруг, сводил ее с ума... туманил взор, принуждал дрожать... скулить...

— О-о-ох, да-да-да... вот так, умничка, – застонал Павел.

Упершись губками в гладкую головку и нарочито медленно разведя их в стороны, мама буквально присосалась к разгоряченной плоти, активно облизывая, в образовавшемся вакууме, захваченный участок.

*чмок*

*чмок*

*чмок*

Дрожь сотрясла все тело, когда она, перестав сдерживаться, высунула язык на всю длину и размашистыми, слегка резкими движениями начала облизывать ствол желанного члена, мыча и постанывая, как последняя блядь. Вяжущий соленный привкус намертво впечатался во вкусовые рецепторы, как вдруг Павел, грубо смяв мамины мягкие светлые волосы, со всей силы вогнал толстый сытный член прямо в ее горло. Сразу весь. Весь. По самые яйца.

— Гх-х! ГХ!!! – задергалась мама, в надежде освободиться.

Хватка ослабла, позволяя маме чуть сняться со вспоровшего горло члена, как в следующий миг очередной толчок вогнал его еще глубже.

— Покайфуй, сучка... о-о-о, м-м-м... покайфуй. Я знаю, как тебе это нравится, – застонал откуда-то сверху Павел.

— ГР-Х-Х-ХР-Х!!! РХ-Х-Х-Х!!! Х-Х... х-х-р-х, - извивалась мама, давясь и плача, умоляя и выпрыскивая из себя струю за струей, в судороге низменного оргазма.

Она чувствовала, как пульсирует от боли распертое толстым членом горло. Чувствовала, как жесткие лобковые волосы Павла впиваются в ее смятые ударом губы, как лезут в нос, скребутся о закрытые веки, вплетаясь в ресницы.

— Такие мамаша как ты, должны знать свое место, – донеслись до нее приглушенные слова.

Она задыхалась. Умоляла. В порыве паники, мама хаотично задергала руками, силясь оттолкнуть от себя Павла, но тут же схватилась за горло, ощущая, как смоченной слюнями член полез наружу, выкорчевывая и выворачивая всю ее наизнанку.

— Ну, подыши-подыши, – заулыбался Павел, вынимая покрытый слизью член, но не отпуская мамины волосы.

— ГХ-А-а... п-прошу... не надо... арх-х... больно!! Х-х-х... мне больно! – жалобно заплакала мама, выпуская на подбородок, шею и голое тело пенящиеся потоки сгущенный слюней.

Выглядела она жалко... макияж темными разводами устремился по щекам вниз, сосуды в глазах полопались красными вспышками, а изо рта, то тут, то там торчали застрявшие лобковые волосы.

— Не волнуйся, шлюшка. Я доплачу, – засмеялся удовлетворенный Павел, вновь уверенно и резко вбивая член в воспаленное горло мамы.

Со всем уважением, Delta-103.