Деревня называлась "Красные Выселки" — типичное название для глубинки, где тишина звенит в ушах, а время будто застыло. Ваня приехал сюда впервые за последние годы — мать отправила к деду на лето, чтобы "подышал свежим воздухом" и "отвык от телефона". Ваня учился в 9 классе, он был парнем пухлым, мягким, с кудрявыми волосами, которые вечно лезли в глаза. В городе его дразнили за полноту, но дома всегда защищали, так что он привык чувствовать себя в безопасности. Здесь же, в деревне, всё было иначе — он оказался один на один с новой реальностью.

Дед Пётр встретил его радушно. Старик лет 70, крепкий, с загорелой кожей и руками, как старые корни дуба, сразу показал Ване его комнату — маленькую, с деревянной кроватью и выцветшим ковром на стене. "Тут тебе не город, Ванюша, тут работать надо", — сказал дед и подмигнул. Ване это даже понравилось — он хотел доказать, что не просто "маменькин сынок". Первые дни прошли спокойно: Ваня помогал деду носить воду, колоть дрова, кормить кур. Дед хвалил его, называл "молодцом", и это грело парню душу.

На третий день дед предложил сходить на сеновал — проверить, не намокло ли сено после недавнего дождя. Ваня согласился, хотя и не понимал, зачем это нужно. Они залезли на чердак сарая, где пахло сухой травой и пылью. Дед двигался уверенно, несмотря на возраст, а Ваня пыхтел, карабкаясь по шаткой лестнице. Наверху было жарко, душно, и Ваня быстро вспотел. Дед снял рубаху, оставшись в старой майке, и Ваня заметил, какой он всё ещё сильный — жилистые руки, широкая спина. "Снимай футболку, не парься", — сказал дед, и Ваня послушался, смущённо скидывая одежду. Его мягкое тело выглядело нелепо рядом с дедовой поджаростью, но старик только усмехнулся: "Ничего, работай больше — окрепнешь".

Они принялись ворошить сено вилами. В какой-то момент Ваня споткнулся, упал на кучу сена, и дед, смеясь, рухнул рядом. "Ну ты и неуклюжий, Ванюша", — сказал он, хлопнув внука по плечу. Ваня тоже засмеялся, чувствуя, как между ними возникает какая-то простая, тёплая связь. Они лежали так минуту, глядя в щели крыши, где пробивались солнечные лучи. Потом дед вдруг сказал: "А знаешь, в деревне свои законы. Тут друг за друга держатся. Ты мне помогаешь, я тебя учу. Как мужики, по-настоящему". Ване это польстило — его впервые назвали мужиком.

Вечером, после ужина, дед достал бутылку самогонки. "Тебе, конечно, рано, но капельку попробуешь — для знакомства", — подмигнул он. Ваня, краснея, согласился. Самогон обжёг горло, но дед похлопал его по спине: "Молодец, терпишь". Они сидели на крыльце, глядя на звёзды, и Ваня чувствовал себя взрослее, чем когда-либо. Дед рассказывал байки про молодость, про то, как сам рос в деревне, и Ваня слушал, затаив дыхание.

На следующий день дед объявил, что пора топить баню — "попариться по-нашему, по-деревенски". Ваня с энтузиазмом помогал таскать дрова, старые и потемневшие, пахнущие сыростью. В бане было тесно: ржавый таз в углу, скользкий пол от пролитой воды, запах смолы и старого мыла, которое дед доставал из жестяной коробки. Печь загудела, и скоро жар стал невыносимым. Дед скинул рубаху ещё на улице, оставшись в заношенных штанах, и Ваня заметил, как кожа на его спине обвисла, но руки всё ещё были жилистыми. "Раздевайся, Ванюша, не стесняйся", — сказал дед, сбрасывая штаны с глухим шорохом. Ваня замялся, но последовал примеру.

Дед стоял голый, и Ваня засмотрелся. Старик был худощавый, с седыми волосами на груди, которые вились до паха. Член свисал, длинный, с синей жилой, головка чуть выглядывала, а яйца казались тяжёлыми, сморщенными от возраста. Ваня скинул футболку, штаны, трусы, чувствуя, как пот уже липнет к коже. Он прикрывал пах руками, пока дед не буркнул: "Брось, свои же". Ваня убрал руки, и дед глянул: "Мягкий ты, как девка, но закалим". Ваня покраснел — его пухлый живот дрожал, грудь выпирала, а ноги казались белыми в полумраке.

В парилке жар ударил в лицо, камни шипели, когда дед плеснул воды из ковша: "Поддавай, Ванюша, чтоб дух был!" Пар обжёг горло, и Ваня закашлялся, ёрзая на скрипучей лавке. Дед хлестал его веником, и кожа горела, а Ваня случайно толкнул деда локтем. "Сиди смирно!" — хохотнул старик, хрипло дыша. Потом дед лёг: "Давай, внучек". Ваня махал веником, глядя, как пот стекает по старческой коже, а дед кряхтел: "Сильнее, не жалей!"

В предбаннике было тесно, ноги липли к полу. Дед налил самогонки в мутные стаканы: "Пей, мужик". Ваня кашлянул, а дед хлопнул его по спине: "Привыкнешь". Они сидели, плечо к плечу, и Ваня чувствовал жёсткие волосы деда. Член старика торчал чуть больше, блестя от пота, и Ваня прикрыл свой пах полотенцем, чувствуя, как сердце колотится.

Дед заговорил: "Тяжко мне одному, Ванюша. Бабка пять лет как померла, а я живой ещё. Потребности у меня есть, в деревне баб нет, а мне тепло надо. Ты приехал, как сын мне". Ваня кивнул, ощущая жалость. "С бабкой тут мылись, она мне спину тёрла, а теперь вот ты", — добавил дед, и голос дрогнул.

"Давай спину потрём", — предложил он. Дед лёг, и Ваня тёр его мочалкой, чувствуя сухую кожу и твёрдые позвонки. "Ниже", — попросил дед, и Ваня прошёлся по ягодицам. "Хорошо, Ванюша", — кряхтел старик. Потом сказал: "Теперь ты". Ваня лёг, и дед тёр ему спину, опускаясь к попе. "Расслабься", — сказал он. Ваня напрягся, думая: "Зачем так?" Дед взял мазь, пахнущую мёдом: "Бабка варила". Он втирал её в поясницу, потом между ягодиц, и Ваня вздрогнул, когда палец надавил на анус. "Не дёргайся", — буркнул дед. Палец вошёл, и Ваня сжался — было тесно, липко.

Дед лёг рядом, прижавшись. Его кожа была горячей, шершавой, и Ваня почувствовал, как член старика упёрся в бедро — твёрдый, горячий, с влажной головкой, скользкой от пота и мази. Дед дышал тяжело, рука легла Ване на живот, сжимая складки: "Мягкий ты, Ванюша, но крепкий". Ваня молчал, пот заливал глаза, а сердце стучало так, что отдавалось в ушах. Дед прижимался всё сильнее, член тёрся о бедро, оставляя липкий след, и Ваня чувствовал его пульсацию, жар, который пробивался сквозь кожу.

Дед перевернул Ваню на бок, подтянул к себе, скрипнула лавка. "Терпи, Ванюша, по-нашему это", — хрипло сказал он, голос дрожал от жары. Ваня замер, чувствуя, как дед пристраивается сзади, его колено упёрлось в Ванину ногу, грубо раздвигая её. Дед дышал неровно, пот с его лба капал на Ванину спину. "Дед, что ты делаешь?" — выдавил Ваня, голос дрожал. "Тихо, внучек, так надо, потерпи", — ответил дед, и Ваня почувствовал давление у ануса — сначала лёгкое, как будто дед проверяет, а потом сильнее. Он вскрикнул — боль была резкой, жгучей, будто что-то рвётся внутри, и попа сжалась, пытаясь вытолкнуть.

"Ох, Ванюша, какой ты тесный, прям как в молодости с бабкой", — прохрипел дед, входя глубже, его пальцы впились в Ванин бок, оставляя красные следы. Ваня дёрнулся, пытаясь отползти, но дед держал крепко: "Не дёргайся, мне так хорошо с тобой, терпи". Головка вошла, горячая, гладкая, и Ваня задышал чаще, чувствуя, как его растягивает — медленно, мучительно, с каждым движением деда. "Дед, больно, не надо!" — вырвалось у него, он сжал кулаки, ногти впились в ладони. "Тихо, Ванюша, ты молодец, мужик должен терпеть", — бормотал дед, его голос был низким, прерывистым, а рука скользнула по Ваниной груди, сжимая мягкую кожу.

Дед двигался не сразу — сначала остановился, тяжело дыша, словно привыкая, потом толкнул сильнее. Ваня застонал, боль разливалась внутри, тупая, тянущая, и он чувствовал каждый сантиметр члена деда — толстый, горячий, с жилкой, которая пульсировала у него в попе. "Хороший ты, внучек, мягкий, как надо", — шептал дед, его потная грудь прилипла к Ваниной спине. Ваня слышал шлепки яиц деда о свою кожу, липкие, влажные, и скрип лавки под их весом. "Дед, хватит, я не могу!" — выдавил он, но старик прохрипел: "Ещё чуть, Ванюша, мне сладко с тобой, ты не представляешь".

Дед замедлился, выдохнул, и Ваня почувствовал, как он чуть вышел, но тут же вошёл снова, глубже, и боль вспыхнула с новой силой. "Ох, Ванюша, ты мне как родной, держись", — говорил дед, его голос дрожал, а рука гладила Ванин живот, сжимая складки. Ваня стонал, пот заливал лицо, и он не знал, куда деться — попа горела, каждый толчок отзывался внутри, как будто что-то рвалось. Его писюн встал, тёрся о лавку, и Ваня сжался от стыда. Дед заметил, провёл рукой, грубо коснувшись: "Вот видишь, мужик уже, мне радость даёшь". "Дед, зачем это?" — выдохнул Ваня, но старик только хмыкнул: "Так жизнь, Ванюша, ты мне помогаешь, один бы я пропал".

Дед двигался всё дольше, то замедляясь, то ускоряясь, его дыхание становилось громче, хриплым, с присвистом. Ваня чувствовал, как попа сжимается вокруг члена, пытаясь сопротивляться, но мазь делала всё скользким, и дед входил глубже, пока Ваня не вскрикнул громче — боль стала острой, как нож. "Тихо, внучек, уже скоро", — шепнул дед, и его рука сильнее сжала Ванин бок. Наконец дед замер, выдохнул с долгим стоном: "Всё, Ванюша, спасибо тебе, мой ты". Ваня ощутил горячий толчок внутри — старик кончил, и попа наполнилась чем-то тёплым, липким, медленно растекающимся. Дед вышел, тяжело дыша, и Ваня сжался — боль пульсировала, попа горела, как будто её разодрали. "Давно такого не было, Ванюша, ты мне жизнь вернул", — сказал дед, гладя его по плечу, рука дрожала от усталости.

Ваня лежал, дрожа, чувствуя, как его писюн всё ещё стоит, пульсирует от жара и трения о лавку. Дед заметил: "Ну ты смотри, Ванюша, а ты готов ещё". Ваня покраснел, пот стекал по щекам. "Ладно, не дело так оставлять, — пробормотал дед, вытирая лоб полотенцем, — мужик должен своё взять". Он обхватил Ванин писюн шершавой рукой, мазь сделала её скользкой. "Дед, что ты..." — начал Ваня, голос сорвался. "Тихо, расслабься, я ж не чужой, тебе тоже надо", — перебил дед, глядя в сторону.

Дед двигал рукой грубо, медленно, приговаривая: "Вот так, Ванюша, давай, не держи". Ваня напрягся — было неловко, стыдно, пальцы деда царапали кожу, но жар внизу живота нарастал, смешиваясь с болью в попе. "Ну же, внучек, мужское это", — хрипло сказал дед, его дыхание всё ещё было тяжёлым. Ваня задышал чаще, чувствуя, как всё сжимается, ноги задрожали, и через минуту он вскрикнул тихо, почти заскулив — из него выплеснулось, липкое и горячее, на лавку и руку деда. Дед усмехнулся, вытер руку о полотенце: "Вот и ладно, по-честному, теперь отдыхай".

Они лежали молча, потные, воздух был густым, пах мылом, мазью и чем-то кислым. Ваня чувствовал, как из попы вытекает что-то тёплое, стекая по бедру, липко размазываясь между ягодицами. "Ну что, Ванюша, как тебе?" — спросил дед, садясь, голос был усталым, с хрипотцой. "Больно было, дед, и странно", — выдавил Ваня, глядя в пол, горло пересохло. "Первый раз всегда так, привыкнешь. Ты мне помог, я тебе — по-семейному, благодарен я", — хмыкнул дед, потирая шею. "Нормально это?" — спросил Ваня тихо, вытирая пот с лица. "В деревне свои законы, Ванюша, ты мне родной, ничего страшного", — ответил дед, похлопав его по спине.