Что-то в ней изменилось. Когда-то давно, в прошлой жизни, она была гордой, самодостаточной, неприступной. Мужчины теряли головы ради её улыбки, брали кредиты, унижались, доказывали ей свою состоятельность, лишь бы получить её номер или мимолётное внимание. Она привыкла, что они идут за ней, и привыкла не выбирать — отсеивать, отказывать, манипулировать, строить себя как женщину, к которой подступиться могут единицы, и те — лишь по её прихоти. Она знала себе цену и не разменивается на мелочи.

Теперь же всё было по-другому. Она изменилась. И, что самое страшное — сама это чувствовала. Она могла бы снова поднять подбородок, надеть то самое чёрное платье, выложить одно фото — и под ним выстроилась бы очередь. Некоторые мужчины в этой очереди не имели бы ни одного шанса даже на слово от неё, но стояли бы, просто чтобы быть рядом. Ради её внимания, ради иллюзии. Но всё это вдруг перестало иметь значение. Она не хотела их. Никого.

Только его.

После последнего раза — после того, как она, по её ощущениям, унизилась максимально, подавила остатки гордости, растворилась в нём и сделала всё, что он хотел, — она несколько дней ходила в эйфории. Он сказал: «С тебя должок». Это звучало для неё почти как «я выбрал тебя», как будто он дал ей право снова быть рядом, хоть и в таком формате. Она даже выдумывала сценарии, где он просит её с утра, а она, счастливая, встаёт пораньше и начинает день с минета. Или когда он приходит вечером, а она уже на коленях — голая, готовая. Ей не нужно было даже самой кончать — сам факт, что он в ней, уже значил всё.

Иногда она задумывалась: если бы в прошлой жизни он бегал за ней — обратила бы она на него внимание? Скорее всего, нет. Может, сходила бы на пару свиданий, из вежливости позволила бы себя поцеловать, потом слилась бы. Он не был из её круга: простой, без дорогих подарков, без амбиций, которые бы её раньше привлекали. Но теперь… теперь он стал её единственным желанием. Её зависимостью.

И он не торопился забирать свой «должок». Он вообще никак не реагировал. Иногда общался с ней, но вяло, почти отстранённо. А она ждала, злилась, мучилась. Её унижение, как она думала, должно было сблизить их. Дать начало. А он будто забыл.

Тогда она решила: если она уже пала, если ниже уже некуда — надо идти до конца. И она начала провокации.

Когда Егора не было, она принимала вызывающие позы. Специально. Смотрела, как он мельком бросает взгляд — и старалась ещё сильнее. Надевала короткие шорты, которые едва прикрывали попу, майки без лифчика, пеньюары, через которые всё просвечивало. Пару раз она «ошиблась дверью» — вышла из душа прямо перед ним, абсолютно голая. Волосы мокрые, капли воды по телу, соски напряжены — и взгляд в глаза, будто невинный. Но он никак не отреагировал.

Тогда она пошла дальше. Сначала отправила ему фото в белье — якобы ошиблась номером. Он ничего. Потом — фото без белья. Он написал: «Ок. Удалил».

Эта фраза ударила по ней сильнее любого унижения. Он посмотрел — и не захотел. Просто удалил. Без эмоций. Без желания.

И всё же она не остановилась. Ещё через день отправила новые фото — откровенные, почти вульгарные. И ничего не написала. Сидела, смотрела на экран, как будто от этого зависело всё. Но он снова промолчал.

Она не знала, что он делает это намеренно. Он видел, как её гордость трещит по швам. Как она, когда-то недосягаемая, теперь сама бьётся об его равнодушие. Он знал, что скоро она сломается окончательно. Её собственная гордость не выдержит — и тогда она будет готова на всё.

И вот в один из дней, когда Егор снова ушёл, она подошла к его комнате. Хотела потребовать — объясниться, закричать. Она столько делала, столько показывала, намекала, предлагала себя — а он молчит.

Она открыла дверь — и замерла.

Он сидел на кровати, одной рукой держал телефон, другой — дрочил. Не прячась. Рядом с ним на экране была её фотография — одна из тех, где она лежит на кровати, полностью обнажённая. Фото было увеличено: её грудь, живот, изгиб талии, бёдра.

Он смотрел ей в глаза. Медленно, уверенно продолжал движение.

Она почувствовала, как перехватывает дыхание. Её бросило в жар, в животе заныло. Этот момент был настолько интимным, настолько вызывающим, что она не знала, как реагировать. Он же ничего не сказал. Просто продолжал.

Она наконец собралась и выдавила:

— Ты что делаешь?

Он усмехнулся:

— Разве не видно?

Она хотела что-то ответить, но в этот момент заметила, что он держит на экране именно то фото, где видно каждую её деталь, каждый изгиб тела. И то, с каким спокойствием он это делал.

Он всё ещё лежал на кровати, листая телефон, когда она вошла. В комнате царила напряжённая тишина, только монотонный щелчок его ладони по коже нарушал её. Она замерла, увидев это — его рука двигалась спокойно, неторопливо, а взгляд был направлен прямо на неё, будто он ждал её появления. На его лице не было ни капли смущения, стыда или желания скрыться. И это разрывало её изнутри.

— Почему ты делаешь это… на меня? — выдохнула она, чувствуя, как подкашиваются ноги.

— А что, ты против? — он даже не изменил интонации.

— Я тебе… нравлюсь? — спросила она, надеясь, что за всем этим стоит что-то большее, хоть какая-то симпатия.

— Нет, — пожал плечами он. — Просто ты слишком красивая.

— А в чём тогда разница? — тихо, почти шёпотом.

Он оторвал взгляд от телефона и холодно посмотрел на неё:

— Ты годишься только для секса. Ничего больше. Никакой симпатии, никакого интереса. Просто тело.

Словно пощёчина. Словно кнут по спине. В прошлом, при других обстоятельствах, она бы взорвалась, закричала, швырнула в него всё, что попадётся под руку. Но сейчас… сейчас в ней не осталось ничего, кроме боли и желания. Она проглотила обиду, как ядовитую слюну, и медленно опустилась на колени перед ним.

— Мне хватит и этого… — прошептала она. — Позволь мне. У меня ведь долг.

Она потянулась к нему, но он поставил ногу ей на плечо, не давая приблизиться. Его ступня будто раздавила остатки её гордости.

— Мне не нужен твой долг, — ответил он, даже не взглянув.

— Я сама хочу… пожалуйста…

Она смотрела снизу вверх, её глаза блестели, дыхание сбивалось, голос дрожал. Он молчал, продолжая давить на неё своей ногой. И она сломалась окончательно:

— Пусть за мной будет ещё один долг…

Тогда он убрал ногу. Она не стала ждать, осторожно взяла его в рот, но на этот раз без бешенства, без жадности. Это было что-то другое. Нежность. Почтение. Почти любовь. Она целовала каждую вену, каждый изгиб, как будто молилась. Как будто пыталась вымолить его ласку.

Он не обращал на неё внимания — всё так же смотрел в телефон. Это бесило её и возбуждало одновременно.

— Что ты там смотришь? — спросила она, не прекращая ласк.

Он повернул экран к ней. Там были её фотографии — обнажённые, откровенные, интимные. Она замерла на секунду, а потом встала и сбросила с себя остатки одежды.

— Лучше видеть вживую… — прошептала она.

Он не ответил. Она снова опустилась, продолжая сосать с особым трепетом. Она чувствовала, как его член растёт во рту, тяжелеет, перестаёт помещаться — и это возбуждало её до дрожи. Он был такой мощный, даже просто в её руках.

Когда он встал полностью, она не выдержала. Села верхом, обняв его бедра, и попыталась опуститься на него. Это было бы вершиной — она внутри него, вся, до конца. Но в ту же секунду он резко отодвинул её, схватил за талию и с силой поставил на пол.

— Ты забыла моё правило?

— Не неси ерунду! — почти крикнула она, теряя контроль, и снова попыталась сесть.

Он молча встал, подошёл к двери, открыл её и, не сказав ни слова, вытолкал её из комнаты. Дверь захлопнулась за её спиной.

Она пошла к себе, обнажённая, опустошённая, злая. Сперва злилась на него — за правила, за холод, за то, как легко он контролирует её. Она даже написала ему: «Можно я закончу? Просто дай мне дососать…» — но он не ответил.

И тогда её злость перекинулась на саму себя. Дура, нужно было хотя бы просто дососать. Смириться. Воспользоваться моментом. А теперь ничего нет.

Она легла на кровать, пыталась довести себя до оргазма, но внутри что-то ломалось. Обида, унижение, безысходность — всё смешалось. Она не могла кончить. Просто не могла.

А в это время, в своей комнате, он лежал и улыбался. Всё шло по плану. Её воля почти исчезла. Он не спешил. Он знал, ещё чуть-чуть — и она станет его окончательно. Без остатка.

На следующее утро она встала рано. Несмотря на бессонную ночь, тело поднималось само — под действием невыносимой внутренней потребности. Она не знала, что именно толкало её к нему снова и снова: унижение, возбуждение, отчаяние или… любовь. Если это вообще можно было назвать любовью.

Он, как обычно, сидел на кухне с чашкой кофе, читая что-то в телефоне. На ней была короткая домашняя рубашка, ничем не прикрывающая ноги, и под ней — ничего. Она двигалась легко, будто случайно касаясь его плеча, нагибалась через него, открывая всё, что можно открыть.

— Тебе помочь с чем-нибудь? — голос был тихим, почти заискивающим.

Он бросил взгляд в сторону, потом снова в экран.

— Не нужно. Всё под контролем.

— Я… Я могу сделать массаж… или приготовить тебе что-то. Или… — она замялась. — Хочешь, я просто посижу рядом?

— Не стоит, — мягко ответил он. — Я не возбужден.

Она заметила, как в этот момент его взгляд на секунду задержался на её груди, когда ткань натянулась. И не только взгляд. Его шорты уже слегка выдали ложь. Она видела это, отчётливо — форма, напряжение, подрагивание. Но он не признал.

Весь день она ходила за ним, как тень. Несколько раз предлагала помощь, каждый раз — чуть настойчивее, с чуть большей нежностью в голосе. Подавала воду, подносила тарелку, присаживалась рядом, тихо шептала:

— Я правда не буду больше пытаться… Не полезу на тебя… Просто позволь хотя бы сделать тебе приятно… Ты ведь помнишь, как это приятно?

Он отвечал сдержанно, нейтрально, будто всё происходящее не касалось его:

— Я не хочу сейчас. Не в настроении.

— Даже если я только языком? Просто языком, и всё. Пожалуйста…

Он не отвечал. Но не отталкивал. И это сводило её с ума — он не прогонял, но и не принимал. Оставлял в подвешенном состоянии, где она сама жаждала отказа, чтобы почувствовать, что он может отказать. Чтобы снова унизиться.

Один раз, ближе к вечеру, она на коленях заползла к нему в комнату. Он лежал на диване, закинув руки за голову. Она подошла и молча положила голову ему на колени, прижимаясь щекой к его члену сквозь ткань шорт.

— Дай мне. Пожалуйста. Я сделаю медленно. Буду осторожной. Просто дай…

Он молчал. Она посмотрела на него снизу вверх:

— Я не хочу больше лезть на тебя. Я только ротиком, честно… Я хочу, чтобы ты почувствовал, как я стараюсь… Пожалуйста.

Он отодвинул её голову, и снова ничего не сказал. Но не ушёл. Он знал — это лишь разжигает её ещё сильнее. И был прав.

На следующий день, с самого утра, она исчезла. Ни слова, ни записки. Просто ушла. Четыре часа её не было. А он — он даже не стал искать. Просто лежал, ожидая. И улыбался.

Когда она вернулась, в доме уже сгущался полдень. Он услышал, как захлопнулась дверь, потом — быстрые шаги по коридору. И через секунду она вошла к нему в комнату. Абсолютно голая.

Он приподнялся, удивлённо взглянув на неё. Она тяжело дышала, щёки пылали, но в глазах был стыд.

Молча, не глядя в глаза, она протянула ему бумагу.

— Это справка, — сказала тихо. — Я чиста. Ни ЗППП, ничего. Можешь не бояться. Я проверялась. Только ради тебя.

Он взял справку, мельком глянув.

— Ты серьёзно?

Она кивнула. Глаза были мокрые. Она чувствовала себя шлюхой. Не потому, что предлагала себя — нет. Потому что проверялась, как проверяются те, кто продаёт своё тело. И всё ради чего? Чтобы ему было комфортно взять её в рот.

— Я просто… я хочу, чтобы ты разрешил. Не сразу. Не глубоко. Я могу быть осторожной. Я умею… Я выучила, тебе понравится…

Она подошла ближе, медленно опустилась на колени, снова положила руки ему на бёдра.

— Пожалуйста. Я больше не прошу ничего. Только это. Я просто хочу быть тебе полезной. Ты же видишь, я ничего не прошу в ответ. Я даже не смотрю на тебя, как женщина. Я просто… инструмент. Рот. Ты можешь закрыть глаза и представить любую другую. Но позволь мне…

Он молчал. В его взгляде не было жалости, но и презрения не было. Скорее — любопытство. Он смотрел, как она сама, добровольно, шаг за шагом, разбирает свою гордость на куски.

Она продолжила, уже шепотом:

— Я твоя… если ты позволишь. Просто не мешай. Я готова быть ничем. Я готова быть ртом. Я не стану спорить, не стану лезть. Только разреши.

Тишина длилась несколько секунд. Вечность. Она ждала, замирая, сжимая кулачки на его ногах. Готовая снова быть отвергнутой.

Он протянул руку и провёл пальцем по её щеке.

— Ты правда сходишь с ума ради этого?

Она кивнула, не отводя глаз. Слёзы катились по лицу, но губы уже тряслись от нетерпения.

— Ещё не сейчас, — сказал он спокойно. — Но скоро.

И снова — ни да, ни нет. Но теперь она почувствовала, что всё не зря. Он почти дал согласие. Остался лишь один шаг. Один.

Она вышла из комнаты, всё ещё голая, унося с собой свою справку. А он остался на кровати, всё с тем же выражением лица — хищной, уверенной, ленивой улыбпкой.

— Я не против, — сказал он, глядя на неё с полуулыбкой. — Но теперь будет по-моему. Если хочешь, чтобы я тебя касался — ты всегда ходишь по дому голая, когда моего отца нет. И я могу в любой момент сказать, что хочу... орально. Независимо от того, чем ты занята. Откажешь — всё закончится.

Он говорил спокойно, даже мягко, но каждое слово звучало как команда. Наталья застыла. Сердце колотилось, внутри — противоречивое чувство: унижение, возбуждение, страх потерять то, чего она так добивалась. Несколько секунд — и молчаливое согласие скользнуло в её взгляде. Без слов она начала снимать с себя одежду. Майка, шорты, бельё — всё упало к её ногам. Она встала прямо, не скрываясь, с тихой гордостью за своё тело.

Он смотрел на неё холодно и оценивающе, будто на новую игрушку, которую только что позволил себе протестировать.

— А это что? — вдруг произнёс он, прищурившись. — Я говорил, никаких волос ниже бровей.

Он указал на тонкий почти незаметный пушок на её лобке. Она вздрогнула, даже не сразу поняла, о чём речь — но затем почувствовала, как стыд приливает к лицу. Она не осмелилась сказать, что это мелочь, что это почти не видно.

— Прости, — шепнула она. — Я сейчас.

Собрав одежду, она быстро оделась и вышла из дома. Уже в машине, направляясь в город на депиляцию, Наталья не могла перестать думать о его взгляде — спокойном, властном. Он знал, что делает. Он ставил её в положение покорности — и ей это нравилось, как бы ни страшно было это признать.

Через 20 минут, когда она уже ехала по трассе, её телефон зазвонил. Это был он.

— Я возбудился, — сказал он, без всяких прелюдий. — Хочу сейчас. Ты где?

— Я… почти доехала до салона. Буду через полтора часа.

Пауза.

— Я тебя не держу, — ответил он спокойно. — Но ты помнишь, о чём мы договорились.

Сердце Натальи ухнуло. Внутри всё сжалось — она почувствовала отчаяние. Не потому, что он настаивал. А потому, что знала — если она откажется, всё может оборваться. Она не могла этого допустить.

— Я сейчас развернусь, — сказала она почти шёпотом.

Она надавила на газ. Через 10 минут машина уже въехала на их участок. Он стоял у ворот, в тени деревьев, с ленивой полуулыбкой. Она остановилась, опустила стекло — и не успела сказать ни слова, как он подошёл ближе, расстегнул ширинку и, не говоря ни слова, подал ей себя.

Наталья застыла, сердце бешено колотилось. Было странно, унизительно, неожиданно… Но она опустила голову и сделала то, чего от неё ждали.

Он молчал всё это время. Даже не прикоснулся к ней. Её руки сами стянули топ, обнажая грудь. Она хотела, чтобы он хоть как-то отреагировал, но он продолжал стоять спокойно, наблюдая за ней сверху вниз.

Она старалась быть быстрой, глубокой, покорной. Она всё делала правильно. И когда почувствовала, что он приближается к завершению, уже приготовилась принять всё — но он вытащил себя и кончил ей на лицо, молча, не глядя в глаза.

— Едь, — сказал он спокойно. — Тебя же ждали.

Она осталась в машине. Молча. Вся в его следах, крупными каплями. Салфеток не было. Пришлось собирать всё пальцами, стряхивать на коврик. Это было мерзко. Унизительно. Возбуждающе. Странно возбуждающе.

Одна капля оказалась на кончике пальца. Она смотрела на неё секунду, две... потом облизала.

От самой себя ей стало не по себе. Но в этом жесте было что-то сильное. Что-то, что принадлежало только ей. Её выбор. Её падение.

На полпути она остановилась. Пальцы скользнули в трусики. Всё внутри горело. Она терлась, дрожала, почти доходила до пика — но не могла. Кто-то мог проехать мимо. Кто-то мог увидеть. Она сжала зубы, стукнула по рулю и включила скорость.

Её ждал салон.