Четвёртый вечер — мебель и тишина

Ровно в шесть она стояла, как велено: на четвереньках, у двери, голая, волосы заплетены в тугой пучок, взгляд — в пол. Он вошёл, не говоря ни слова. Прошёл мимо, как будто она была действительно предметом интерьера. Снял пиджак, сел на диван, включил телевизор. Она слышала, как он пьёт чай, перелистывает страницы, идёт в душ. Прошёл час. Два.

«Он и не притронется ко мне сегодня?..»

Каждая минута была пыткой. От холода пола, от усталости, от... унижения. Но ещё — от возбуждения. От ощущения полной потери контроля. Он мог сделать с ней всё. И не делал.

Наконец, он подошёл. Молча. Пальцы прошлись по спине, задержались на ягодицах. Она затаила дыхание. Внутри — вспыхнуло желание. Даже не оргазм. Жажда внимания. Принадлежности.

Он схватил её за волосы, подвёл к креслу.

— Что ты? — спросил он.

— Я… твоя мебель… твоя вещь…

— Громче.

— Я — твоя вещь.

— Хорошо. Ляг. Засыпай у ног.

Он сел, закинул ноги на её спину. Не сказал ни слова. И снова — ни ласки, ни награды. Только полное подчинение.

А она лежала. Сердце стучало в ушах. Где-то в глубине — слабый голос кричал: «Ты сошла с ума!» Но всё остальное внутри было спокойно. Сладко. Потому что, несмотря ни на что… она ощущала себя живой.

— --

Пятый день — пряник

Утро началось не с холода и тишины, как обычно. Когда она проснулась, он уже сидел рядом. Рука медленно скользила по её бедру, нежно, почти любовно. Она замерла, удивлённая до оцепенения. Пальцы — не властные, не требовательные. Почти ласковые.

— Сегодня… — произнёс он, глядя прямо в глаза, — ты заслужила награду.

Сердце застучало, как у школьницы. Она подняла глаза: не издевательство ли это? Но нет. Он смотрел на неё… будто с теплом.

Он уложил её на живот, прошёлся по спине губами, вдохнул запах её волос. Она прикусила губу, чтобы не расплакаться. Она не хотела этого. Она жаждала этого. Этой иллюзии близости.

— Я знаю, что ты хочешь, — прошептал он. — Сегодня ты получишь. Всё.

Он взял её, медленно, глубоко, удерживая за запястья. Никакой грубости. Только ритм. Чувственный, вязкий. Его дыхание — у самого уха. Она сжимала простынь, дрожала, и вдруг, сама не понимая как — начала всхлипывать.

Оргазм подступил быстро, яростно. Он будто подарил ей не только разрядку, но и надежду. Она не могла остановить слёзы. Он не остановил её. Только провёл пальцем по щеке.

— Всё хорошо, — сказал он. — Ты хорошая девочка.

И это стало для неё важнее самого акта.

«Он заботится… всё это — путь. Он воспитывает меня, но в конце будет тепло. Любовь. Близость…»

— --

Пятый вечер — кнут

Она ждала продолжения, ждала ещё одного знака. Но вечером — всё изменилось. Он пришёл, не сказав ни слова, положил на стол камеру и пульт. И лист бумаги.

На нём — список:

1. Стать на колени.

2. Смотреть в камеру, сказать: «Я шлюха. Я принадлежу только ему.»

3. Мастурбировать, не отводя взгляда.

4. Просить кончить, пока не получишь разрешение.

5. Проглотить слюну, собрать её с пола.

6. Поблагодарить.

«Это… за что?» — сердце заколотилось. Её стошнило от паники. Только утром он был ласков. Почти… любил?

Но камера уже мигала. Он смотрел, не моргая. И в его взгляде — ни тени прежней нежности.

Сердце разрывалось. Она стояла перед объективом, дрожа, не решаясь. Всё внутри кричало: «Ты не можешь! Ты не такая!»

Но руки поднялись. Губы прошептали:

— Я… шлюха. Я принадлежу только ему.

Слёзы бежали по щекам. Она смотрела в объектив и чувствовала, как умирает часть её. Часть, которая верила. В него. В любовь.

«Он играет. Он знает, что я повелась. И использует это. Кнут и пряник. Как с собакой.»

Но тело дрожало не от страха. А от желания.

— --

Пятый вечер (продолжение) — падение

Она долго сидела на краю кровати, сжимая бумагу с инструкциями. Пальцы дрожали. Камера мигала, как сигнал тревоги, и каждый её импульс будто говорил: «Скоро ты сделаешь это. Всё, что ты боялась. Всё, что считала неприемлемым.»

Она подняла взгляд. Он стоял у стены, руки скрещены на груди. Не говорил ни слова. Просто смотрел. Сурово. Холодно. И это холодное равнодушие било больнее, чем унижение.

— Почему ты так?.. — сорвалось с её губ. — Утром… ты был другим…

Он молча подошёл ближе. Пальцами поднял ей подбородок.

— А ты правда решила, что я тебя люблю?

Её дыхание сбилось.

— Ты думала, что достаточно одного оргазма, и я стану нежным, преданным? Что я начну гладить тебя по волосам, звать на свидания?

Он усмехнулся.

— Это игра. Ты — игрушка. Пока интересна.

Его слова вонзались, как нож. Её сердце сжалось. Но тело… снова предательски отреагировало.

Он указал на пол:

— Начинай. У тебя одна попытка.

Она встала. Колени подкашивались. Каждый шаг — как в пропасть.

Она встала на колени, опустив голову.

«Пожалуйста… пусть он снова станет тем, кем был утром. Пусть увидит, как сильно я стараюсь. Может… это что-то значит для него…»

— Я… шлюха, — прошептала она. — Я принадлежу только ему.

— Громче, — сказал он.

— Я… шлюха. Я принадлежу только ему! — почти крикнула она.

Слёзы текли по щекам. Она знала: если он уйдёт — она рухнет. Если останется — сгорит. Но выбора не было.

Руки дрожали, когда она развела ноги. В голове — пустота, паника, отчаяние. Но между ними — жгучая влага.

Пальцы коснулись себя, и она всхлипнула. Камера фиксировала каждое движение, каждый стон. Она смотрела в объектив, чувствуя себя униженной и… желанной. «Может, он хотя бы посмотрит потом… и поймёт, что я стараюсь…»

— Попроси, — сказал он.

— Пожалуйста… разреши мне кончить… я… — она задыхалась — я больше не могу…

— Нет, — спокойно ответил он.

И просто вышел, оставив её на полу, в слезах, с разорванной душой и невыносимой пульсацией между ног.

Она упала на бок, обняв себя руками. Её тело всё ещё требовало. Её разум — протестовал. А сердце… молчало.

— --

Шестой день — подчинение

Утро было тихим. Он не пришёл. Не говорил ни слова. Она проснулась, ощущая липкость между ног, и стыд. Настолько сильный, что захотелось исчезнуть.

Но внутри — что-то сдвинулось. Страх был, но и… привычка. Привязанность. Словно он стал её якорем. Чем-то настоящим в этом кошмаре.

К обеду он вошёл, сел перед ней. Дал ей чашку воды и снова ничего не сказал. Она смотрела на него снизу вверх, не в силах понять — наказание ли это или прощение.

— Сядь на колени, — спокойно сказал он.

Она подчинилась. Без слов.

— Открой рот.

Она снова подчинилась.

Он вложил в неё два пальца, грубо, как будто проверяя, всё ли ещё с ней "в порядке". И улыбнулся:

— Привыкаешь. Хорошая девочка.

Эти слова были как кислород. Её глаза наполнились слезами. Она кивнула.

«Он доволен. Я сделала правильно… Может, ещё немного — и он начнёт заботиться…»

Она хотела заслужить. Хотела быть для него нужной. Даже если это означало — забыть, кем была раньше.

— --

Шестой вечер — иллюзия надежды

Она ждала, затаив дыхание, лёжа на постели, как послушная ученица. Каждое его слово, каждый жест стали для неё ориентиром. Её бывший стержень — достоинство, воля — растворились. Теперь ей оставалось лишь угадывать его желания.

Когда он вошёл, она сразу встала на колени. Голову опустила, как присягу. Он ничего не сказал, просто медленно обошёл её, как хищник.

— Почему ты здесь? — спросил он.

— Потому что… я твоя, — прошептала она, еле слышно.

Он присел перед ней, взял её лицо в руки.

— А если я скажу, что ты мне надоела?

Паника. Сердце замерло.

— Я… Я могу сделать лучше. Ты можешь… использовать меня, как хочешь, — срывающимся голосом.

Он смотрел в глаза долго. Затем неожиданно мягко провёл пальцем по её щеке. И она, впервые за всё время, увидела нечто похожее на тепло.

— Ложись, — сказал он.

Она подчинилась, сердце бешено колотилось. Он ласкал её медленно, почти нежно. Она затаила дыхание, не веря.

Когда он вошёл в неё, без резкости, с каким-то странным вниманием — у неё защемило в груди. «Может… всё меняется? Может, я заслужила…»

Он прижал её голову к подушке, двигался медленно, властно, но не грубо. А когда она начала стонать — наклонился и прошептал:

— Видишь, как просто? Быть нужной — не больно. Когда слушаешься.

Она застонала, не от телесного, а от душевного — надежда вспыхнула внутри, как свет. Её оргазм был тихим, глубоким, почти очищающим.

После — он позволил ей лечь рядом, даже накрыл одеялом. Она прижалась к нему, как к спасению. Впервые за неделю — сердце стучало с теплом.

«Он передумал. Он видит меня. Я важна.»

Седьмой день

Он разбудил её до рассвета. В этот раз — без слов, без приказов. Просто подошёл, посмотрел ей в глаза, и она сразу поняла — настал момент. Настоящий, без игр.

Он притянул её к себе, небрежно, как что-то своё, то, что давно заслужено. Губы его касались кожи без спешки, но с такой силой, что дыхание сбивалось. Она не спрашивала. Она знала — это её награда. Или последняя проверка?

Он трахал её как хозяин. Долго. Безостановочно. Без ограничений. Так, как она мечтала, но боялась мечтать. Она кончала раз за разом, уже не помня себя. Захлёбывалась в криках, царапала, умоляла, срывалась на плач и снова впивалась в него, чтобы чувствовать внутри. Каждый его толчок пробуждал в ней дикость, нужду, голод. Она наконец-то получила то, ради чего прошла всю эту неделю — себя новую, сломанную и собранную заново.

Когда он в последний раз вошёл в неё и кончил глубоко, с глухим стоном, она обняла его крепко, как будто боялась, что если отпустит — исчезнет всё.

Он не сказал ничего. Просто встал, оделся и ушёл в соседнюю комнату. На утро его не было.

На подушке — только её запах и слабый след ладони на бедре. Ни записки, ни денег, ни прощания. Она знала — он просто уехал. Так и говорил: «Неделя». 

Возвращение

Она вернулась вечером. Молча открыла дверь, сняла обувь, поставила сумку у стены. В кухне горел свет, муж сидел за столом с чашкой недопитого чая.

Он поднял глаза.

— Где ты была?

Она выдохнула.

— У подруги. Мне нужно было... всё обдумать.

Он не отреагировал. Просто встал и ушёл в спальню. Она пошла следом. Постояла в дверях, глядя, как он сидит на краю кровати, сгорбившись.

Он заговорил первым.

— Ты спала с ним?

Она молчала. Он не смотрел на неё.

— Да, — ответила она тихо.

И всё рассказала. Не в деталях, но достаточно, чтобы он понял, сколько боли, страха, стыда и желания было в этой неделе.

Он слушал. Ни разу не перебил. А потом вдруг обнял её, крепко, будто сам не верил, что делает это. Она заплакала. Он поцеловал её — с жадностью, с голодом, и тут же отпрянул, как будто обжёгся.

— Его вкус… — прошептал.

Она замерла. Хотела объясниться — но что тут объяснять?

Домой

Шли дни. Жизнь вернулась в обычное русло: работа, еда, разговоры, бытовые мелочи. Она была такой же, как раньше: заботливая, добрая, весёлая. Казалось, ничего не изменилось.

Кроме одного.

Он хотел близости. Искал её ночью. Ласкал. Но всякий раз, когда пытался войти в неё, она мягко, но твёрдо отстранялась.

— Прости… Я пока не могу.

— Всё нормально. Я подожду.

Он злился. Но не показывал. Понимал — это следы. Психологическая травма. Давление. Насилие? Он не знал точно. Она не говорила. Не жаловалась.

Но по ночам он слышал, как она запирается в ванной. Слышал, как тихо стонет. Иногда — долго, мучительно. Иногда — быстро, будто торопится.

Он лежал на кровати, сжав зубы. Не знал, злиться ли, жалеть ли. Она не впускала его — ни телом, ни мыслями. Но была рядом. Готовила, смеялась, целовала в щеку.

Он надеялся. Ждал. Терпел.

Конец семи дней, но не конец ее истории.