Виктор смотрел, как Ева исчезает в подъезде, её чёрное платье мелькнуло в свете фонаря, каблуки цокнули по асфальту. Его «Вольво» урчала, готовая рвануть, но он медлил. Член всё ещё ныл, липкий от её слюны, трусы промокли, напоминая о её губах — мягких, жадных, неумелых. В голове крутились кадры: её карие глаза, расширенные от стыда и похоти, как она давилась его хуем, но не отстранялась. «Сучка, — подумал он, ухмыляясь. — Уже моя, а ещё ломается». Но этого было мало. Он хотел не просто её тело — он хотел её душу, её падение, чтобы она стонала под ним, умоляла. Мысль о том, как он жмёт руку Андрею, глядя ему в глаза, а потом долбит его жену, заставляла кровь кипеть. Это была не просто похоть — это была месть миру, который его кинул, как та девка после армии.

Он завёл мотор, шины взвизгнули, и «Вольво» вылетела со двора. Город мелькал за окном — серые панельки, мигающие вывески, редкие прохожие, сгорбленные под ветром. В салоне пахло табаком, её духами — сладкими, с ноткой ванили — и чем-то кислым, будто его собственный пот. Виктор включил магнитолу, старый шансон загундосил, но он не слушал. В голове зрел план: подружиться с Андреем, втереться в доверие, стать «своим». А Еву — сломать. Не силой, нет — она сама приползёт, будет умолять, чтобы он её взял. И её зад, тугой, нетронутый, он оставит напоследок, как трофей. А где? Прямо в их квартире, чтобы Андрей был за стенкой, чтобы она кусала губы, сдерживая крики. От одной мысли член снова напрягся, и Виктор выругался, сжимая руль.

Откуда эта жажда? Виктор знал ответ, хоть и не любил в нём копаться. Деревня, армия, Светка — его первая, что клялась ждать, пока он подметает плац. Он вернулся, а она уже была в городе, с его «другом», студентом-медиком, в чистой рубашке и с баблом в кармане. «Ты не моего уровня, Витя», — бросила она, глядя, как на мусор. Тогда что-то в нём треснуло. Он стал брать, что хотел, — баб, деньги, власть. И каждый раз, когда он видел таких, как Андрей, — белорубашечников, с их «правильными» жёнами, — в нём просыпался зверь. Ева была идеальной мишенью: молодая, хрупкая, с невинным лицом и телом, которое дрожало под его руками. Она была его местью, его игрой.

На стройке утро было шумным: гудели краны, орали рабочие, пыль оседала на ботинках. Виктор припарковался, хлопнув дверью так, что «Вольво» качнулась. Андрей торчал у бытовки, в своей дурацкой гавайской рубашке, уткнувшись в чертежи. Его светлые волосы торчали, как у школьника, а лицо было серым от недосыпа. Виктор оскалился, шагая к нему, его сапоги хрустели по гравию.

— Здоров, Андрюха! — прогремел он, его голос перекрыл гул крана. — Как дела? Не зашиваешься?

Андрей хмыкнул, потирая шею.

— Да, дедлайны, — буркнул он, его голос был вялым. — А ты чего такой бодрый?

— Я, брат, всегда бодрый, — ухмыльнулся Виктор, его глаза блеснули. — Жизнь, знаешь, учит. А ты как, не загнулся ещё с этими бумажками?

— Стараюсь, — Андрей пожал плечами, глядя в сторону. — Ева, кстати, переживает, что я дома не бываю. Говорит, скучно ей.

Виктор насторожился, его ухмылка стала шире. Вот оно, окно. Он хлопнул Андрея по спине, чуть сильнее, чем нужно.

— Скучно, говоришь? — протянул он, его голос был медовым, но с подтекстом. — Это ж не дело, Андрюха. Молодая баба, красивая, а ты её в четырёх стенах держишь. Надо развлекать, понял?

Андрей нахмурился, его брови сдвинулись.

— Ну, не прям так, — пробормотал он. — Просто работы дофига. А она, знаешь, сама по себе. Любит свои книжки, фильмы...

— Книжки, — фыркнул Виктор, его тон был насмешливым. — Бабе не книжки нужны, а мужик рядом. Слушай, я ж подвозил её пару раз. Видно, что тоска у неё в глазах. Может, вы в ссоре?

Андрей замялся, его пальцы теребили ручку.

— Да вроде нет, — сказал он, глядя в землю. — Она нормальная, просто... ну, не знаю. Может, и правда замотался я.

Виктор кивнул, его глаза сузились, как у кота перед прыжком. Он шагнул ближе, понизив голос.

— Слушай, брат, я ж мужик опытный, — начал он, его тон был дружеским, но с напором. — Видел таких, как вы, тыщи. Давай я помогу. Буду Еву подвозить, когда она к тебе с обедами таскается. У меня как раз окно в обед, а ей на такси мотаться — накладно. Заодно поговорю с ней, знаешь, по-отечески. Может, она раскроется, что у вас там за фигня. А ты не парься, я ж не чужой.

Андрей заморгал, его лицо стало ещё более растерянным.

— Не, Витя, неудобно, — начал он, но Виктор перебил, его голос стал твёрже.

— Чё неудобно? — рявкнул он, но тут же смягчился, хлопнув Андрея по плечу. — Я ж для вас, дурак. Ева — девка видная, а ты её упускаешь. Давай, я подстрахую. Всё будет по-честному, не ссы.

Андрей замялся, его пальцы комкали чертежи. Виктор смотрел на него, его ухмылка была почти незаметной, но внутри он ликовал. Наконец, Андрей кивнул, его голос был неуверенным.

— Ладно, — пробормотал он. — Если ей ок, то... давай. Только не наглей там, Витя.

— Обижаешь, — хохотнул Виктор, его глаза блеснули. — Я ж как отец родной.

Они пожали руки, и Виктор почувствовал, как его кровь бурлит. Он уже видел Еву, её тонкую фигурку, её губы, что дрожали, когда она сосала. И знал, что Андрей, этот слепой идиот, только что открыл ему дверь. Виктор вернулся к машине, его сапоги хрустели по гравию, а в голове крутилась одна мысль: «Скоро, Евушка. Скоро ты будешь моя».

Через час Ева появилась на стройке, её балетки поднимали облачка строительной пыли. Она была в белом топе, открывающем плоский животик, с кардиганом до бёдер и джинсами, обтягивающими её стройные ноги. Каштановые волосы, стянутые крабиком, обрамляли лицо, а передние пряди мягко касались щёк. Андрей перехватил её у офиса, его голос был виноватым.

— Ева, слушай, — начал он, теребя ремень. — Я с Витьком договорился. Он будет тебя подвозить иногда, когда ты с обедами приходишь. Ну, чтобы тебе на такси не тратиться. Нормально?

Ева замерла, её пальцы сжали сумочку. Она посмотрела на Андрея, потом в сторону, где белый «Вольво» маячил на парковке. Её щёки вспыхнули, но она кивнула, её голос был тихим.

— Ладно, — выдавила она, её глаза избегали его взгляда. — Если ты так хочешь.

Андрей улыбнулся, поцеловал её в щёку и ушёл в офис. Ева стояла, её сердце колотилось, а в горле стоял ком. Она знала, что сейчас сядет в машину к Виктору. И знала, что это не закончится просто поездкой.

Ева открыла дверь «Вольво», и запах ударил в нос — табак, старая кожа, лёгкий шлейф её собственных духов, въевшихся в сиденье. Она чертыхнулась про себя, её балетки скользнули по коврику, и она плюхнулась на пассажирское кресло, вцепившись в сумочку, как в спасательный круг. Виктор уже сидел, его массивная туша занимала полмашины, пальцы барабанили по рулю, а глаза, мутные от похоти, скользнули по её телу. Её белый топ натянулся на груди, открывая полоску живота, а джинсы обхватывали бёдра, как вторая кожа. Кардиган сполз с плеча, обнажая ключицу, и она дёрнулась, поправляя его, чувствуя, как его взгляд жжёт.

— Ну, Евушка, — хрипло начал он, заводя мотор. Машина дёрнулась, выезжая с парковки, и гул движка смешался с шорохом шин по гравию. — Нарядилась, как на свидание. Для меня старалась?

Ева фыркнула, её щёки вспыхнули, но она отвернулась к окну, где мелькали пыльные улицы.

— Не выдумывай, — буркнула она, её пальцы теребили крабик в волосах. — Я просто обед принесла. И вообще, вези домой.

Виктор хохотнул, его голос был низким, с подтекстом, от которого у неё мурашки побежали по спине.

— Домой? — протянул он, его рука легла на рычаг, но пальцы как бы невзначай коснулись её колена. — А может, покатаемся, а? Ты ж любишь приключения, я знаю.

Ева сглотнула, её тело напряглось, но жар между ног предательски накатил. Она ненавидела его за это — за то, как его грубость, его наглость будили в ней что-то тёмное, чего она не знала раньше. Она бросила на него взгляд, её карие глаза сверкнули.

— Виктор, не начинай, — сказала она, её голос был твёрже, чем она чувствовала. — Я не в настроении.

— Не в настроении? — он ухмыльнулся, сворачивая на шоссе. Город отступал, дома сменились деревьями, их голые ветки торчали, как кости. — А вчера, Евушка, ты была ого-го. Сосала, как будто жить без этого не можешь.

Ева вспыхнула, её кулаки сжались, ногти впились в ладони.

— Заткнись, — прошипела она, её голос дрожал. — Это было... ошибка. И больше не повторится.

Виктор хмыкнул, его рука скользнула с рычага на её бедро, пальцы сжали джинсы, чувствуя тепло её кожи. Ева дёрнулась, но он не убрал руку, его большой палец медленно погладил ткань.

— Ошибка? — прорычал он, его глаза блеснули, не отрываясь от дороги. — А как ты стонала, а? Как твои губки мой хуй обхватывали? Это не ошибка, Евушка. Это ты настоящая.

Ева задохнулась, её щёки пылали, а сердце колотилось так, что казалось, он слышит. Она хотела влепить ему пощёчину, но его рука, тяжёлая, горячая, держала её бедро, и это прикосновение, чёрт возьми, будило в ней пожар. Она сжала бёдра, пытаясь унять жар, но трусики уже намокли, прилипнув к коже.

— Убери руку, — выдавила она, её голос был слабым, почти умоляющим. — Пожалуйста, Витя.

Он ухмыльнулся, но руку убрал, только чтобы переключить передачу. Машина свернула на просёлочную дорогу, шины захрустели по гравию, а лес сомкнулся вокруг, тёмный и сырой. Ева напряглась, её пальцы вцепились в сумочку.

— Куда мы едем? — спросила она, только сейчас поняв, что они уже за городом. — Это не путь до дома.

— Расслабься, — хмыкнул он, его тон был насмешливым. — Просто катнёмся. Воздухом подышим. Или ты боишься?

Ева сглотнула, её глаза метались по окну, где ветки царапали стекло. Она знала, что должна орать, выскочить из машины, но её тело, её чёртово тело хотело остаться. Она ненавидела себя за это, но жар между ног был сильнее стыда.

— Я не боюсь, — бросила она, её голос был резким, но дрожал. — Но если ты думаешь, что я опять... нет, Витя. Хватит.

Виктор хохотнул, его рука снова легла на её бедро, выше, ближе к паху. Ева ахнула, её бёдра дёрнулись, но она не оттолкнула его. Его пальцы медленно погладили джинсы, чувствуя, как она дрожит.

— Хватит? — прорычал он, его голос стал ниже, почти звериным. — А твой запах, Евушка, говорит другое. Ты течёшь, как сучка. Хочешь, чтобы я проверил?

Ева задохнулась, её щёки пылали, а киска пульсировала, выдавая её. Она хотела возмутиться, но его слова, грубые, грязные, били в самую точку. Она сжала бёдра, её дыхание сбилось.

— Ты... ты больной, — выдавила она, но её голос был хриплым, почти стоном. — Это неправильно, Витя. Я замужем.

— Замужем, — фыркнул он, сворачивая на узкую тропу. Лес сгустился, свет пробивался сквозь ветки, отбрасывая пятна на её лицо. — Твой Андрей небось трахает тебя, как школьник. А ты, Ева, хочешь мужика. Признай.

Ева молчала, её пальцы комкали кардиган. Она ненавидела его, но он был прав. Андрей был нежным, аккуратным, а она... она хотела этого — грубости, напора, чтобы её брали, как вещь. Она сглотнула, её глаза блестели, и Виктор это заметил.

— Молчишь? — хмыкнул он, его рука скользнула под джинсы, пальцы нашли её киску, влажную, открытую. — А твоя пизда, Евушка, орёт, что хочет. Чувствуешь, как течёшь?

Ева вскрикнула, её бёдра дёрнулись, толкаясь навстречу его пальцам. Он нагнул её к сиденью, её попка, упругая, круглая, торчала вверх, джинсы сползли до колен, утянув трусики. Кардиган задрался, топ натянулся, груди, второго размера, чуть не вырвались, подпрыгивая с каждым её движением. Ева упёрлась руками в сиденье, её локоны упали на лицо, а кулон, болтаясь, бил по коже, холодный, как её стыд. Виктор шлёпнул её по заднице, оставляя красный след, и она застонала, её киска сжалась, выдавая её.

— Смотри, какая жопа, — прорычал он, его руки мяли её ягодицы, растягивая кожу. — Прямо для моего хуя, Евушка. Буду ебать тебя, как шалаву.

Ева задохнулась, её стоны смешались с хрипом, она хотела возмутиться, но его член, горячий, толстый, прижался к её входу, и она выгнулась, подмахивая. Он вошёл резко, растягивая её киску, и Ева закричала, её пальцы скомкали обивку, ногти рвали кожу. Виктор рычал, его толчки были глубокими, жёсткими, его яйца шлёпали о её бёдра, влажные звуки секса эхом отражались от сосен.

— Ох, блять... Витя... — стонала она, её голос срывался, глаза слезились. — Глубже... чёрт, глубже!

— Глубже? — рыкнул он, его рука схватила её волосы, потянув назад, её шея выгнулась, а стоны стали громче. — Бери, сука, бери мой хуй!

Ева кричала, её тело качалось в такт, её попка, красная от шлепков, дрожала, а киска хлюпала, сжимая его. Кардиган сполз, топ задрался, груди вырвались, подпрыгивая, соски, твёрдые, розовые, блестели от пота. Виктор мял её ягодицы, его пальцы впивались в кожу, оставляя следы. Он трахал её, как зверь, его пивной живот шлёпал о её спину, а пот стекал по его шее, капая на её кожу.

Ева стонала, её разум тонул в похоти, она ненавидела его слова, но они поджигали её. Она подмахивала, её бёдра толкались навстречу, её оргазм накатывал, как буря. Виктор почувствовал, как её киска сжалась, и рванул её за волосы, заставляя кричать.

— Кончи, сука! — прорычал он, и Ева кончила, её тело содрогнулось, стоны сорвались в хрип, а киска запульсировала, выдавливая его. Он не остановился, его толчки стали хаотичными, и он кончил, заливая её, горячая струя ударила, заставляя её вздрогнуть.

Ева рухнула на сиденье, её ноги дрожали, пот стекал по спине, а локоны прилипли к щекам. Виктор отступил, его дыхание было тяжёлым, член блестел от их соков. Он ухмыльнулся, глядя на неё — растрёпанную, мокрую, с задранным кардиганом и голой попкой. Лицо — раскрасневшееся, с размазанной тушью — было смесью смятения и похоти. Она смотрела на Виктора, на его массивную фигуру, на ухмылку, и чувствовала, как её киска всё ещё ноет, требуя продолжения.

Виктор стоял у открытой двери, рубашка расстёгнута, пивной живот колыхался, а член, снова твёрдый, торчал из ширинки, блестя от её соков. Его глаза горели, как у зверя, загнавшего добычу, а ухмылка обещала новый виток.

— Чё, Евушка, думала, всё? — прорычал он, голос хриплый, с насмешкой. — На колени.

Ева сглотнула, щёки вспыхнули, но она встретила его взгляд. Часть её хотела бежать, кричать, но другая часть — та, что проснулась в купе, что горела вчера на смотровой, — хотела остаться. Его грубость, его напор были как ток, бьющий по нервам. Она медленно сползла с сиденья, встала на колени, её хрупкая фигурка казалась кукольной рядом с его тушей. Локоны упали на лицо, она поправила их, пальцы дрожали.

— Витя... — прошептала она, голос слабый, но с тенью желания. — Это... слишком.

— Слишком? — хохотнул он, хватая её волосы, подтягивая ближе. — А как ты течёшь, Евушка, это не слишком? Открой рот.

Ева задрожала, губы приоткрылись, касаясь его члена, горячего, пропитанного её соками. Её язык скользил по стволу, дразняще, и она почувствовала, как он напрягся, рука сжала её волосы.

— Бери, сука, — рычал он, голос низкий, звериный. — Глубже, хочу твоё горло.

Ева застонала, губы обхватили его, растягиваясь от толщины. Сосала, щёки втягивались, слюна стекала по подбородку, влажные звуки чавканья эхом отражались от сосен. Глаза слезились, тушь потекла, оставляя чёрные дорожки, но она не останавливалась. Руки гладили его бёдра, ногти царапали кожу, а её киска, мокрая, пульсировала. Она смотрела снизу вверх, карие глаза блестели — смятение, но и голод.

— Ох, блять, — простонал Виктор, направляя её голову, толкая член глубже. — Молодец, уже сосёшь, как в порно.

Ева поперхнулась, стоны приглушённые, но его слова, грязные, били в точку, поджигая её. Сосала жаднее, губы скользили, язык дразнил головку. Виктор трахал её рот, толчки резкие, глубокие, яйца шлёпали о подбородок. Топ сполз, груди подпрыгивали, соски, твёрдые, блестели от пота.

— Глубже, сука! — рычал он, насаживая её. Ева задохнулась, горло сжалось, но она подчинилась, стоны сорвались в хрип. Тушь текла, слёзы катились, слюна капала на хвою.

Виктор почувствовал, как член напрягся, и рванул её за волосы, отстраняя. Ева ахнула, губы блестели, лицо мокрое от слёз и слюны. Он ухмыльнулся, рука гладила её щёку, размазывая тушь.

— Хочу кончить на это личико, — прорычал он. — Открой рот, Евушка.

Ева задрожала, дыхание рваное, но подчинилась, губы приоткрылись, язык высунулся. Виктор рыкнул, рука дрочила член, и горячая струя ударила на лицо. Сперма залила щёки, губы, подбородок, стекала по шее, пачкая кулон. Ева ахнула, тело содрогнулось, как от разряда. Она чувствовала его вкус, горький, липкий, и её киска ответила, сжавшись.

Виктор отступил, дыхание тяжёлое, член опадал. Ухмыльнулся, глядя на неё — растрёпанную, мокрую, с лицом в его сперме. Ева сидела на коленях, пальцы вытирали подбородок, но в её взгляде не было сломленности. Там было что-то новое — не стыд, а проблеск себя. Той Евы, что жила под её платьями, под улыбками для Андрея. Она принимала это, не его, а себя — голодную, живую.

— Хорошая девочка, — хрипло сказал он, засовывая член в штаны. — В следующий раз готовь наряд. Скину, что хочу видеть. Поняла?

Ева кивнула, голос тихий, но твёрдый.

— Поняла, — сказала она, сжимая кулон, липкий от его спермы.

Виктор сел в машину, хлопнув дверью. Ева поднялась, ноги дрожали, поправила топ, натянула джинсы, трусики липли к коже. Кардиган накинула на плечи, локоны упали на лицо. Села рядом, глядя в окно, где сосны сменялись городом. Машина тронулась, шины хрустели, тишина в салоне была густой, как их грех.

Он молчал, лишь раз бросив взгляд. Ева чувствовала его сперму на коже, но жар в теле был сильнее стыда. В её молчании, в том, как она теребила кулон, было осознание. Не его власти, а своей. Она хотела знать, куда заведёт её эта тьма, что бурлила внутри. И эта мысль, пугающая, но живая, горела в ней, как искра.

У подъезда Виктор остановился, ухмылка почти мягкая.

— Пиши мне, Евушка, — сказал он, голос низкий. — И готовься. Я не закончил.

Ева вышла, туфли стучали по асфальту, его сперма жгла кожу. Не обернулась, но знала, что он смотрит. И знала, что напишет. Не из страха, а потому, что хотела видеть, кем станет эта новая Ева.