1. (Как я стал рабом... )

Она пообещала мне, что даст списать вариант контрольной, только, как сказала она, ей нужно было, чтобы я ей кое в чём помог, однако, для чего я ей требовался, мне сообщено не было, но поступила просьба зайти после ухода всех в наш класс, где она обещалась отдать мне заветную тетрадь, после той самой помощи. Я сделал, как она сказала, ушёл вместе со всеми, со всеми покинул школу, попрощался с одноклассниками, сделал круг вокруг здания, а затем вернулся. Вновь возвращаясь в класс, я не думал ничего особенного, мне было известно, что Катя, та самая отличница, с тетрадью, там сегодня дежурит, а потому мне думалось, что упомянутая помощь будет представлять из себя совместную уборку помещения. Однако, когда я переступил порог класса, пол был уже чист, орудия труда стояли в углу, а Катька сидела на парте, со скучающим выражением лица, и болтала разутыми ногами, чьи пальчики слегка шевелились под тёмного цвета чулками.

– Привет, – сказал я ей, замирев у дверей, при этом лицо её потеряло скуку и приобрело хитрое выражение.

– Пришёл, – удовлетворённо сказала она и потерла одной стопой о другую, чем ненадолго привлекла моё внимание к своим ногам, но скоро вновь его потеряла, и не из – за того, что ноги её были некрасивы, нет! они были безупречны, а оттого, что неудобно было так долго сосредотачивать своё внимание на столь интимной детали.

– Да, – ничего не подозревая, подтвердил я. – Дашь?

– Давать жена будет, – вульгарно сказала она, как – то странно улыбаясь.

– Тетрадь, – поправился я. – Не дашь?

– Дам, – успокоила она. – Только просто так я не даю...

– Денег у меня нет, – напряжённо бросил я, вновь посмотрев на её гибкие стопы, что медленно тёрлись друг о друга.

– Кто говорил про деньги? – удивилась она. – То, что нужно, у тебя есть...

– Что же это? – не понял я.

Она ухмыльнулась, посмотрела зачем – то в сторону, затем прямо и смело глянула мне в лицо и сказала:

– Закрой дверь!

– Зачем? – у меня возникла догадка.

– Закрой! – с нажимом выдавила Катька. – Тебе нужна тетрадь или нет?

– Нужна, – вздохнул я, закрывая дверь на холодный ключ. Когда я вновь обернулся к ней, то увидел, что ножки её слегка разбежались, обнажая спрятанную известно, где густую растительность, тёмно – чёрного цвета. Я не сказал ничего, потому что слегка опешил, заворожено глядя на чёрную чащу, за которой скрывалось то, что не раз волновало мои юношеские сны и мысли. Я понял, какого рода помощь ей требовалось, вернее я подумал, что понял, но она тут же разбила мои предположения:

– Поцелуй мне пятку, – попросила она, коварно улыбаясь и с таким выражением лица, словно, просила меня о какой – то мелочи, ну, к примеру, передать ей ластик.

– Я... – мной не был найден вразумительный ответ.

– Тетрадь, – напомнила Катька, приподняв левую ногу и продемонстрировав свою круглую маленькую пятку. – Она тут... в сумке... и ты можешь взять её...

Я стоял, неотрывно глядя на этот маленький розовый кусочек мяса, поцелуй которого давал мне шанс не получить двойку по алгебре за этот треклятый учебный год.

– Просто поцелуй! – вдруг разозлилась она. – Ты думаешь, я тут уговаривать тебя буду? Не хочешь не надо! Получай свою "пару" и оставайся на второй год. Ну?! – она зло оскалилась, но тут же смягчилась. – Ну, Мишка! Думаешь, я кому – то скажу? Не бойся... Всё останется между нами! Верь мне, – она подняла ножку выше, так, что она находилась на уровне моей груди, а крохотные пальчики её глядели мне в лицо. Я глубоко вздохнул и, чуть склонившись, открыв рот, потянулся к её стопе, но не тут – то было, по мере моего продвижения к этой её части тела, она уводила её всё ниже и ниже, заставляя губы мои опускаться за ней, до тех пор, пока мне не пришлось встать на колени и не видеть её вконец опустившуюся ножку возле своего лица.

– Ну! – поторопила Катька меня.

Я вздохнул, поднял лицо вверх, посмотрел на неё, хохочущую надо мной, заметил её чуть поцарапанное колено, затем вновь вернул свой взгляд к её ступне, что болталась в сантиметре от моего рта, испуская слабый запах пота, и попросил:

– Только не говори ни кому, – и, закрыв глаза, припал губами к её спрятанной в колготки пятке, через секунду я уже оторвался от тонкой ткани и мягкой кожи, чтобы попытаться встать и потребовать обещанное, но она вдруг поймала мою голову второй ногой и, поставив свою стопу на мою макушку, силой вернула меня обратно.

– Мало, – услышал я гневное. Не успел я вновь открыть рот, как пять пальчиков её насильно разжали мои губы и загнали её стопу до самой моей гортани, где она пробыла около пяти секунд, после чего я отпрянул назад, так как мне перестало хватать кислорода, закашлялся и отдышался. – Соси! – потребовала Катька вновь.

– По – моему хватит... – пискнул было я, как она жёстко рявкнула:

– А, по – моему, нет! Хватит будет тогда, когда я скажу! А если ты ещё раз остановишься без моих слов, я уйду, а ты останешься без тетради. Понял?!

Я жалко кивнул, затем потянулся к её ноге, которая поспешила мне помочь и вонзилась в мой рот, заставив губы существенно расшириться, отчего у меня заболело в уголках рта. Не смотря на унижение, я вдруг понял, что мне нравиться это. Из моего рта торчала лишь одна пятка, когда остальная часть стопы и живые пальчики, что копошились близь моего горла, усиленно стремились продвинуться дальше. Вскоре я не выдержал, потому что чуть не задохнулся, я, откашливаясь, откинулся назад и, лёжа на спине, отчаянно стал отплёвываться. Катька спрыгнула с парты, я явно услышал стук босой стопы о деревянный пол, она подошла ко мне, кроме потолка я увидел вдруг её, всё смеющуюся, что с зловещим интересом смотрела на меня.

– Как? – спросила она. – Вкусно? – не успел я ответить, как внутренняя часть ступни её плотно закрыла мне губы и с силой надавила на рот, так, что вскоре я вновь не мог дышать, лишь пытаясь вырваться, что не удалось мне до тех пор, пока она сама не убрала ногу. Я вытер губы, пытаясь стереть с них кисловатый вкус её стопы, поднимаясь, я увидел, как она приподнимает юбку, показывая мне своё чёрный комок, сквозь чащу которого проглядывало что – то нежно – розовое.

– Нравится? – спросила Катька, видя, как я, было засобиравшийся уйти, вновь остановился, глядя в эти заросли.

– Да! – неожиданно для себя выкрикнул я и протянул руку, желая потрогать, но она отодвинулась в сторону, опустила юбку и пошла вглубь класса.

– Иди сюда! – позвала она оттуда, и я послушно пошёл.

Катька сидела на обыкновенном грубом ученическом стуле, сидела, однако, так, как нельзя сидеть ученицам, широко раздвинув ноги, пальцами расшевелив ту самую чащу, откуда вдруг выглянула розовая слюнявая мордочка того зверька, жадность и прожорливость которого, я видел только по видаку.

– На колени! – крикнула она, а когда я не подчинился, вдруг дёрнулась вперёд, поймала меня за волосы и, через боль уронив меня на колени, а свою увесистую попку обратно на стул, повела свою руку, держащую меня за вихор на макушке, к себе в промежность, да так резко и быстро, что я не заметил как, но оказался носом, глазами и ртом в её богатой шевелюре в том месте, о котором я так много слышал. Меня обволок слабый запах мочи, который из – за своей не явности вдруг возбудил меня, породил желание ощутить его сильнее, а потому я, не сопротивляясь, шевельнул носом, пытаясь глубже зарыться в обхватившую моё лицо растительность, вызвал её тяжёлый стон и попытку помочь мне продвинуться дальше, которая закончилась на том, что нос мой вдруг попал в тёплое, сырое место, откуда необычно пахло, и мочой, и чем – то ещё животным.

– Соси! – зашептала Катя, сжав мои уши крепкими коленями. – Лижи там!

Я вытащил из её норки свой нос, поднял руки и ладонями взялся за её горячие бёдра, при этом язык мой покинул рот и на ощупь, – а волосы её пизды скрывали от меня окружающий мир, – нашёл им влажную щёлочку, в которую он проворно влез, вызвав Катькину дрожь и громкий вопль, при том колени её больно примяли мои уши.

– Ещё! – взвизгнула она, почувствовав, что от боли я вернул свой язык обратно за преграду зубов, и саданула меня коленями по ушам, рука её крепче уцепилась за мой вихор, чтобы не дать мне вырваться. – Тетрадь твоя! Если... если... – она вновь взвыла, уколотая моим розовым болтуном в самую серединку. В тот момент я уже и не думал о тетради, меня дико возбуждала мысль, что я добрался до того, о чём в нашем мальчишеском мирке ходили легенды и разнообразные истории, что я сам нередко представлял, рисовал на бумажках и видел во снах, при том Катькина писька отличалась от тех растерзанных пизд, что я как – то видел по видаку, она была не безобразной, а аккуратной и юной, небольшой и вкусной, а потому я жадно вдыхал кислинку её гениталий и терроризировал их языком, заставляя неповоротливые губки шевелиться и раздвигаться в стороны, открывая мне доступ в самую глубь, куда я лез всем лицом, чувствуя, что оно намокло от выделений, что исходили изнутри, и пихал язык во всю его доступную длину. Она помогала мне, словно пытаясь засунуть мою голову внутрь себя, что, конечно, у неё не получалось, колени её массировали бока моего черепа, вспотевшие ляжки её жгли мои руки и щёки, а кулачок её безжалостно рвал мои волосы, на что я мало обращал внимание, ковыряясь там, где никто из моих одноклассников ещё не был, хотя много врал. Мне не понадобилось много времени, чтобы довести её до оргазма, – я слышал это слово от друзей, – вскоре Катька вздрогнула всем телом и издала животный крик, рука её отпустила мой вихор и оглушительно хлопнула по макушке, при том ноги её задрались, пятки взвились над моей головой, она обхватила боками стоп мои виски, сильно сжала их и, громко стоная, распрямила ноги, в результате чего я получил сильнейший удар по плечам, что отбросил меня от неё, а язык мой бесцеремонно вырвал из её вульвы. Воздух, который попал мне в лёгкие после её запахов, как мне показалось, так же пах её гениталиями, я ощутил кружащий душок мочи и пота, а так же животной сладости, однако, мне не хватало их источника, источника той жидкости, что увлажняла моё лицо и заставляла облизывать губы, а потому я вновь пополз к её истекающеё соком пизде, которая принуждала её сейчас корчиться в сладостных муках и бить нежными пятками в грубый пол. Катька не дала мне приблизиться, она отпихнула меня сильной ногой, что попала прямо мне в лицо и, отправив обратно на пол, высекла из глаз слезу, которая была результатом её попадания в мой нос. Я не предпринимал более попыток, но тогда, когда она затихла, стопы её бессильно упали на пол, а опухшие губки были прикрыты белой ладошкой, я осторожно подполз к ней, к одной из её ног и уже по собственной воле принялся покрывать её поцелуями. Катька не возражала, сперва она безучастно смотрела, как я вылизал её пятку, внутреннюю мякоть, затем вдруг в глазах её возник новый интерес, она приподняла ногу и так задержала её в воздухе, что рот мой удобно взялся за её пальчики, длина которых утонула в моей полости, давая ей солёный вкус, и я ощутил, как бойкие, они зашевелились у меня за губами, задевая нёбо и играя с языком, что щекотал их снизу.

– Тебе нравится? – спросила она у меня, наблюдая, как я начал вводить и выводить её стопу из своего рта, каждый раз, стараясь, вести её как можно глубже.

– Да, – сумел сказать я, на секунду лишив себя вкуса её ноги.

– Хорошо, – кивнула Катька, щекоча пальцами мою гортань. – Я буду делать это с тобой... – она запрокинула голову от наслаждения. – Когда захочу... – она отняла у меня свою ножку, встала и направилась обратно, туда, откуда началось моё унижение. Там стоял её синенький рюкзачок, из которого она извлекла обыкновенную белую тетрадку, на которой красивым почерком было выведено: "Алгебра", бросила её на стол, затем глянула в мою сторону, ухмыльнулась, и направилась к дверям, где обула свои зелёные кроссовки, ещё раз усмехнулась в мою сторону и, щёлкнув дверным замком, вышла.

Закончился урок, я сдал свою работу, что аккуратно была подогнана из копии, той самой тетрадочки, которая досталась мне весьма необычным путём, сладко потянулся, с чувством выполненной работы и хорошего настроения направился вон из класса. Я закончил делать контрольную вторым, первым её сделала Катька, что, победоносно оглядев класс, уже десять минут, как покинула помещение, где старательно сопели двадцать её одноклассников. Двери выпустили меня, я вышел в коридор и увидел там её, дико хорошенькую отличницу, что была в синих джинсах и лёгкой белой футболке, на стопах же её покоились туфли на высоком каблуке, что выпускали наружу два её пальца, которые выглядывали из небольшого разреза на носке обуви.

– Ну, как? – поинтересовалась Катька, улыбаясь так, как она улыбалась тогда.

– Нормально, – пожал я плечами и хотел было пройти мимо, как она вдруг отрезала:

– Стой! – крепкие пальцы её схватили меня за ладонь, и с неженской силой она поволокла меня за собой, однако, я оказал сопротивление, после чего она остановилась и, удивлённо глянув мне в глаза, сказала:

– Тебе же понравилось...

– Мне была нужна тетрадь, – сказал я ей то, чем уже какой день утешал себя, пытаясь увериться, что всё что я там делал, я делал исключительно ради заветной тетради, и уж, конечно, я не находил какой – то сексуальной прелести в поцелуях её ног и промежности, однако, в душе я чувствовал, что это не так, что кроме желания приобрести эту тетрадь, было и что – то тайное, что заставило меня второй раз взяться за её горячие пятки.

– И только? – глядела Катька мне в глаза.

– Да, – уверенно сказал я.

– Значит, ты не будешь? – прищурив око, вопрошала она.

– Это, нет! – твердо заявил я.

– Подумай, Миша! – нехорошо процедила она. – Я могу ведь кое – чем поделиться с твоими друзьями... Рассказать им о том, как ты собирал грязь с моих ног, как ты сосал у меня тут, – она ненадолго положила мою руку на свой джинсовый лобок. – Помнишь это?

– Помню, – похолодев, выдавил я. – Но ты же обещала... Мы же договаривались...

– Мало ли что, – пожала Катька плечами. – Ну?! – она сильно сжала мою руку.

– Я... – я не знал, что сказать. – Так не честно...

– Может быть, – согласилась она. – Можешь рассказать о кому – нибудь о моей нечестности... Думаю, друзья тебя поймут...

Я молчал. Катька посмотрела мне в глаза, где не читалось ничего, кроме тупой безысходности, которую она расценила, как знак своей победы и рывком продолжила наше путешествие. Мы поднялись с первого этажа на второй, там мы долго шли по длинному коридору, чтоб вконец остановиться возле крашенной в белое двери, что слегка была приоткрыта, содержала на себе букву "Ж" и выпускала на волю назойливый туалетный запах.

– Это женский, – машинально сказал я, находясь в замешательстве.

– Знаю, – кивнула она и втащила меня внутрь. По всей школе в это время шли уроки, а потому выложенное скучной белой плиткой небольшое помещение было пусто, у всех кабинок, а было их три, были распахнуты двери, за которыми весело журчали унитазы. Одну из этих кабинок мы и заняли. Катька отделила нас от внешнего мира щеколдой, что противно скрипнула, затем посмотрела мне в глаза и настойчиво попросила:

– На колени, Миша, – она улыбнулась. – Может быть, это будет последний раз, ладонями она вцепилась мне в плечи и насильно уронила меня на холодный белый кафель, в результате чего, из – за узости кабинки, я оказался очень близко от молнии на её джинсах.

– Расстегни, – сказала Катька, хотя она могла это сделать сама, видимо, ей хотелось, чтобы это сделал я, в знак того, что покоряюсь ей и в общем – то, что я и не очень то против этого. Немножко выждав, наконец, одной рукой я взялся за её тёплое бедро, а другой осторожно расстегнул металлическую пуговицу, что крепко сидела в синей ткани, затем моя рука взялась за молнию, медленно опустила её вниз, в результате чего створки джинсов разъехались, и взору моему предстала часть красных трусиков с тугой резинкой.

– Опусти ниже, – приказала она, и я послушно увёл верхнюю часть джинсов к её коленям, что вежливо выглянули из – под материи, наблюдая мои действия.

– Сними трусы, – продолжала Катька, и нежный материал пополз по её бёдрам вниз, к тем самым коленям, открывая моему несчастному взору ту же бесподобную тайгу, от вида которой у меня перехватило дыхание, а в штанах напряглось.

– Так и будешь стоять? – ехидно осведомилась мучительница, видя мою нерешительность, рука её взялась за мой вихор и подвела голову вплотную к её волосатому лобку, который я нежно поцеловал, поражаясь, какая нежная кожа на опушке самого ответственного места. Я утопил своё лицо в эти волоса, ловя жадным носом любые затаившиеся запахи, а их тут было множество самых разных, что ароматно щекотали мне ноздри. Затем я извлек из – за губ своё оружие, медленно подвёл его к опухшим и выступившим из лесного массива половым губкам, дотронулся до них, видя, как они поспешно раскрываются, лизнул ещё раз, вызвав её продолжительный и глубокий вздох, затем уже принялся обрабатывать её влагалище серьёзно, засасывая губки, мелко укалывая между ними, засовывая язык поглубже в её палящую пещерку, прищемляя губами клитор, что нагло выделился из общей прелести. Катька принялась ритмично двигать своей круглой задницей, ловя мой язык всей территорией своей пизды, двигать так, что вскоре голова моя была зажата между её вульвой и стенкой кабинки, а крупная задница её работала, словно стенобитная машина, бёдрами пихавшая мою голову в стену и заставлявшая биться об неё. Я же старательно елозил языком там, откуда поползли первые выделения, облепляя мне лицо, что находилось в полном контакте с Катькиной раскрывшейся мандой, что тёрлась об мои губы, нос и щёки, оставляя на них влажные следы и доставляя своей хозяйке неописуемое удовольствие. Я успел, как следует вылизать её хозяйство, при том она разок успела кончить, так отлупив мою голову своими бёдрами, что в затылочной части пробудились сильные боли, как вдруг дверь туалета скрипнула, кто – то, стуча каблуками, зашел в соседнюю кабинку, а я, замирев, вытащил свой язык оттуда, куда совать его не надо и перестал дышать. Катька угомонилась тоже, даже прикрыв свою промежность рукой, чтобы я не вызвал её невольный стон, и вместе мы терпеливо выслушали, как шуршит рядом бельё, как воцаряется тишина, разбиваемая сильной струёй, что нещадно лупит в безропотную керамику унитаза, затем мы слышим прощальный шорох, двери кабинки хлопают и кто – то покидает наше сексуальное убежище.

– Так же как там, – зашептал я, как только в туалете всё стихло. – Так же сделай...

– Писать? – не поняла Катька. – На тебя?

– Нет, – говорил я. – Туда, – палец мой дотронулся до прохладного бока унитаза. – А потом я тебе...

Она поняла, освободив моё лицо от своих гениталий, зачем – то принялась снимать свои джинсы полностью, сперва, понятно, разувшись, что я мешал ей делать, целуя пальцы её ног, на одном из которых я нашёл розовую мозоль, которой и уделил внимание, покусывая её и лаская губами. Когда Катька оказалась голой по пояс, снизу, она хлопнулась на белое очко унитаза, устроилась на нём поудобнее и, глядя на меня, как верного пса, ползающего в её ногах и покрывающего поцелуями каждый её пальчик, шумно и с наслаждением пописала, на что я внимательно посмотрел, видя, как от тёмной кучки волос прорисовалась жёлтая полоса, что аппетитно зажурчала, знакомясь со стенками унитаза. Как только звук стих, Катька поспешно откинулась на бачок и широко развела свои ноги, приподняв их и упирев в хлипкую дверь, на которой синим фломастером кто – то непохоже изобразил мужской член, наградив его внушительной головкой, от которой отлетало что – то похожее на салют. При виде её роскошной жопы, что уставилась на меня своим тёмным глазом и широко распахнувшегося полового рта, что, казалось, хохотал надо мной, у меня перехватило дух, я захлебнулся в собственной слюне и жадно упал лицом вниз, в это великолепие, одновременно бывшее и безобразием, погрузив в него своё лицо и отчаянно заработав языком. На этот раз мочой пахло гораздо сильнее, но от этого пизда Катьки не казалась отвратительнее, наоборот, меня дико влёк этот живой запах, дыша которым я упивался, ловя на бёдрах её, волосах и непосредственно в вагине крохотные капельки, которые аккуратно поглощал, отправляя их в себя. Так и простоял я на коленях, на белом холодном кафельном полу, вблизи от унитаза, за закрытыми дверьми, в узкой кабинке, упёршись лицом между ног к самой лучшей ученице нашего класса, которой я вычистил все закоулки её полового органа, придав ему ослепительный вид, после недавнего опорожнения, около двадцати минут, за которые она успела три раза кончить, при том каждый раз мне давался всё труднее, так как она принималась остервенело, держа меня за уши, бить моим лицом о свою вульву, крича и пинаясь ногами.

Я не хотел идти на это день рождение, потому что знал, что там будет Катька, а кроме того много прочих моих друзей, кроме того, море выпивки, что может разбудить Катькину похоть, которую она направит против меня, чем может опозорить меня перед друзьями. Однако меня уговорили, а может, я хотел сам и лишь делал вид, что боюсь Катькиного там присутствия, я пришёл вовремя, поздравил именинницу, подарил ей подарок и был проведён в зал, где уже собрался народ, что начал вливания и горячо приветствовал меня. Там была и она, одетая в чёрное платье, что почти не закрывало её ног, обутая в туфли на шпильке, счастливая и быстро пьянеющая. Она даже не глянула на меня, что – то рассказывая соседу справа и упрямо игнорируя пытавшегося привлечь её внимание соседа слева, при том одна ножка её возлежала на другой, что вынуждало платье слегка приподняться и обнажить во всей его спелости мускулистое её бедро.

Праздник начался под шум тостов, разноплановые шутки, умные физиономии одноклассников, которые скоро начали заметно млеть, теряя свою солидность и выдержанность, особенно после того, как хлопнула дверь за родителями именинницы и задорный смех Катьки, что заразительно приветствовала шутки своего соседа, к которому, неожиданно, я испытал ненависть, оповестил, что веселье началось. Желая притупить это чувство, я особо не скупился на алкоголь, тем более пил я не так часто, как сейчас, а потому вскоре тело моё отяжелело и стало затруднительно для управления, мысли принялись танцевать дикие танцы, рот выдавал разные умности вперемешку с глупостью, а рука чаще ныряла за вечно полным стаканом. Вскоре кончился этап просто вливаний, народ опьянел и желал развлечений, началом которых послужил старенький магнитофон, что бойко заморочился чем – то ужасно современным, что безжалостно напрягло его немолодые колонки. Наметились танцы, начала которые Катька, что, покинув стул и выпрыгнув в середину комнаты, принялась исполнять интересные движения, неудачным сопровождением к которым были постоянные одергивания платья, что вечно стремилось задраться и показать её хорошенькие ножки во всю длину. Вскоре её окружили потные тела одноклассников, что дыша алкогольными ртами и вращая нетрезвыми туловами, бросились к ней на помощь. С этого начались атаки пьяной Катьки на мою скромную персону, которую она для начала вытащила на танец, что был подло медленен и вынудил меня прижаться к ней, а ей позволил сообщить мне "радостную" новость, что у неё горит в одном месте, которому срочно нужен огнетушитель. Я не знал, что ответить, но слава Господу! в этот момент меня украла у неё именинница, что, тоже захмелев, вдруг возжелала потанцевать со мной, чем освободила меня от дачи сложного ответа. После танца я, чтобы избежать настырного Катькиного внимания, улетел к двум серьёзно выпивающим ребятам, что загородили меня своими крепкими торсами и вручили высокий стаканчик с понятным содержимым, которого я, вкусив, потребовал ещё и ещё, в результате чего

– сурово напился. Вскоре крыша моя полетела совсем, я забылся, меня разбудили, кто – то опять попытался утащить меня на танец, однако, сил моих не было, потому меня оставили в покое, пока я сам не вывел себя из этого блаженного состояния, возжелав отлить, во достижение этой цели устремившись в сортир. Я не помню, дошёл ли я до него, но когда я в очередной раз очнулся, то оказалось, что я лежу на полу в какой – то комнате, а надо мной, где – то вдалеке, маячит белая ткань, что при более старательном рассмотрении оказалась Катькиными трусами, что вели далее её ноги, стопы которых, упакованные в туфли на остром каблучке, покоились рядом с моими ушами. Одним словом, она стояла надо мной, тихо зовя меня и опять же странно улыбаясь. Внезапно, в моём пьяном теле так же пробудилось желание, движимый которым я повернул свою голову налево, уткнул нос свой в её чёрный туфель, подержал его на нём, затем принялся крепко целовать бока и носок обуви.

– Хочешь мою пизду? – грубо поинтересовалась пьяная Катька.

– Хочу, – закивал я, оторвавшись от её ноги.

– Лизать? – вопрошала она.

– Лизать, – согласился я.

Тут же Катька рванула свои трусы вниз так, что они спали прямо на моё лицо, прикрыв глаза и нос. Я схватил их рукой и прижал к своим ноздрям, ловя признаки того, что там проживает очень любопытная часть тела, любя их за то, что лишь секунду назад они соприкасались с Катькиной промежностью. Чтобы открыть моё лицо, Катька смахнула трусы ногой, освободив мои глаза, которые увидели вдали пышный чёрный лес, посреди которого имелась большая розовая воронка, которая вдруг принялась быстро приближаться, расти в моих глазах до тех пор, пока не уперлась в мои губы и не сомкнулась на части моего лица. Я понял, что она села на меня, прикрыв своей увесистой жопой моё маленькое лицо, что теперь было поглощено её полушариями, под которыми робко объявился маленький горячий толстый язык, что быстро – быстро засуетился по краям её воронки, порождая продолжительные стоны, которыми она комментировала движения моего розового шалуна внутри её щёлки. Она задвигалась на мне, шевеля задницей на моём носу, который вдруг провалился во вторую её дырочку, при том, что язык по прежнему подмывал её влагалище, и был напуган дерзким запахом, что был грубее того, что испускала её манда, однако, по своему так же был приятен, вызывая остервенение моих ноздрей, что принялись бешено раздуваться, втягивая дух её жопы, таящихся там фекалий и прочего, что хранит в себе это крохотное отверстие.

– Жопу, – прохрипела одуревшая Катька. – Лижи жопу! – и движениями своей большой задницы попыталась поймать моего уставшего розового друга. Ей удалось это ни сразу, сперва я, подчиняясь её приказу, просто начал целовать её ягодицы, возбуждаясь от их округлостей, что мяли мой несчастный лик. Но потом она совладела со своим пьяным задом, примерилась и грубо ткнула им мне прямо в глаза, при том язык мой, неожиданно, попал в какоё – то небольшое отверстие, что было неглубоко и имело весьма специфический вкус, что описываем, как нечто одновременно кислое и горькое, при этом не глубина его оказалась обманчивой, так как неожиданно при старательном визуальном изучении вдруг обнаружилось, что внутри, на дне его имеется маленькая створка, которую при желании можно расшевелить и раздвинуть, освобождая дальнейший проход.

– Глубже, – рычала озверевшая Катька. – Суй его глубже, сука! – и я совал, раздвинув её проход, углубив в него свой язык, чувствуя, как кишка её сжимает его со всех сторон, наделяя горечью и едкой кислинкой, слыша её вопли, что будоражили мои мысли о том, что нас кто – нибудь может услышать, но никаких мер принять я не мог и не хотел. Вскоре она вздрогнула, так обычно начинался её оргазм, тело её затряслось, она сняла свой анус с моего языка, слегка приподняла свою задницу, так, что вульва её зависла прямо над моим ртом, с пять секунд ничего не происходило, как вдруг от разъяренной красной пизды отделилось нечто стремительное, что полоснуло по моим губам, и на вкус я ощутил соль. Не прекращая стонать, Катька продолжила мочиться на меня, обильно поливая моё лицо, губы и глаза, что упрямо не хотели закрываться, лишь прищурившись, и глядели, как из измученной щели бьет струя, что вконец направилась точно в мой открывшийся рот и наполнила его до краёв, так, что кое – что даже сбежало мне за воротник, и, желая это предотвратить в дальнейшем, я собрался с силами и сглотнул, что продолжал делать до тех пор, пока струя, сперва похудев, не прекратилась вовсе, уронив мне на лоб последние капли. Я проглотил остатки горячей воды и тут же потянулся к её опухшим половым губам и поработал там, прежде чем она успела сказать:

– Подмой! – и в этот момент сознание моё опять куда – то улетучилось. Сколько я провёл в забытьи, мне неизвестно, однако, когда я пришёл в себя, то увидел лишь темь и почувствовал, что на моём лице лежит что – то тяжёлое и пахнущее, одновременно и знакомо, и нет. Не понимая, что же это, я поднял руку и на ощупь дотронулся до этого немалого предмета, неожиданно нащупав горячее потное бедро, что внутренней своей стороной пребывало на моём измочаленном лике, а точнее на мокрой от пота и мочи щеке. Предмет вдруг зашевелился и слегка взлетел, предоставив мне обзор, а глазам моим изображение широкого мокрого волосатого влагалища, что висело в нескольких сантиметрах от моих губ, дальше же него, к моему величайшему удивлению, вдали, я увидел недовольное лицо именинницы, пухлой армянки, расставшейся со своими чёрными джинсами и уронившей на меня свою внушительную попу.

– Ну, чего остановился? – прикрикнула на меня Сусанна. – Продолжай! – и пахучая армянская пизда вновь упала на мои губы, что на ощупь сделали вывод, что промежность её больше, чем Катькина, мокрее, так как лицо моё было влажным и липким, а с тем и пахучее, так новый букет ароматов, которых я не помнил от Катьки, вонзился мне в нос, который подал пример языку, втянув запах её гениталий, который тоже не стал думать и с яростью впился в сладкую мякоть. Сусанна тяжело задышала, в отличии от Катьки она не орала, как резаная, а предпочитала сносить удовольствие молча, кроме того, вкусовые качества её манды тут же понравились мне больше Катькиных, чья вульва не была так разнообразно насыщена в смысле запахов. Сусанна не двигала задницей, ловя на свою пропасть мой язык, отдавая мне возможность действовать самому, не жадничая, что я и делал, тираня её куньку долгими поцелуями.

– Хорош подарок? – услышал я где – то вдалеке Катькин голос.

– О, да! – прорычала Сусанна.

Выделений у неё было много, во рту моём ежеминутно собиралась её смазка, при том в немалых количествах, от которой я избавлялся путём проглатывания, однако, не проходило много времени, как её натекало прежнее количество. Удовлетворить Сусанну тоже оказалось делом нелёгким. Катька вышла, запирев нас в комнате и под весёлый гул, что доносился из – за стены, я усиленно мельтешил языком, впивался губами, стимулировал носом, надеясь в скорости ощутить привычную дрожь в теле, нервные толчки, увеличение смазки, однако, прошло около двадцати минут, – Катьке обычно хватало пяти – семи, – а Сусанна всё так же шумно дышала, не собираясь останавливаться. Через полчаса мы поменяли позу, она легла на кровать, широко развела ноги, так, что половые губы её не определились и каждая потянулась за своей ближайшей ногой, широко раскрыв тем самым армянский бутон, в который я приземлился губами и терроризировал его ещё около получаса, после чего Сусанна вдруг схватила мою голову своими сильными ладонями и так сжала, что в глазах моих потемнело. Она не стала сразу отшвыривать меня, как делала Катька, когда кончала, она терпеливо выждала, когда я соберу с её влагалища всю выступившую влагу, что делать было несколько сложновато, так как тело Сусанны дёргалось в сладостных конвульсиях, однако, я справился с этой задачей и ещё немного помучил её напоследок, шаря кончиком языка по опухшим уставшим половым губкам её, и сам страдая от мощных рук её, что с силой давили мне на виски. Я отнял своё лицо от гениталий Сусанны и прямо оттуда, из этого укромного местечка, выглянул из – за её бёдер и встретился с её глазами, что светились удовлетворённостью. Неожиданно на меня нахлынула странная нежность к молодой армянке, я оставил в покое её гениталии, отодвинулся назад, вниз к её стопам, обхватил одну из них, крупную и красивую, и принялся целовать каждый пальчик, забирая его в рот, отпуская, обсасывая, в итоге дойдя до того, что начал брать в рот всю её ступню, стараясь загнать её, как можно дальше, вновь вытаскивая, при том, делая это максимально нежно, с любовью, медленно, переходя от пальцев к верхней части стопы, потом внутренней, целуя там, нежно раздражая её пятки губами, вскользь касаясь, доводя её уже не только до вздохов, но и вызывая стоны, смакуя её голень, тихо продвигаясь от неё до колена, Когда я на секунду оторвался, чтобы посмотреть на реакцию Сусанны, которая наблюдая за мной, приподнялась на локтях, то увидел в глазах её изумление вперемешку с наслаждением, она была приятно удивлена моему порыву, моим ласкам и всячески помогала мне, слегка двигая ногами, стопой, показывая, где мои ласки были бы ей особенно приятны, наводя на свои эрогенные зоны. Когда с колен я дополз до её ляжек, разогревая их своим ртом, она опустила на голову мою свою руку и начала ворошить волосы, полунежно – полугрубо, вплетаясь пальцами в самую их гущу, когда же я вновь атаковал её промежность, то она пошире разбросала ноги, дабы мне было удобно и с блаженством откинулась назад, чувствуя, как внутри неё, даря живительное тепло, скоро суетится маленький кусочек мяса, что работал ещё около получаса, онемев от усталости, просясь обратно в рот, на законный отдых, когда, видимо, поняв это, Сусанна сказала:

– Хватит, Мишка, – она слегка оттолкнула мою голову от своего причинного места. – Возьми меня... – от волнения я заторопился, отчего, достав член из штанов, долго не мог привести его в чувство. Наблюдая за мной, Сусанна улыбалась, потом посоветовала поводить головкой по её половым губам, что я и сделал, после чего жизнь в моём органе пробудилась, он налился силой, я лёг на одноклассницу сверху и попытался вставить его в её влагалище, что, однако, тоже не получилось, но опять помогла Сусанна, сама направив моего новичка куда следует. Так я лишился девственности, лёжа на горячем теле, двигаясь туда – сюда, жарко целуя её толстый рот, заглатывая её юркий язычок, оставляя красные пятнышки на шее, уложившись минут в пять, после чего, однако, она меня не отпустила, заставив работать ещё, но и тут мне потребовалось минут десять, когда же Сусанна даже не приблизилась к оргазму, потому она, видя, что я устал, просто спихнула меня вниз, прижала голову мою к своей пизде и, так протрудившись ещё около пятнадцати минут, я получил сильный удар в зубы её тела, который повторился ещё два раза, так как руки её крепко держали меня, не давая отстраниться.

Ещё полчаса мы просто лежали в кровати, тепло глядя на друг друга и потягивая винцо, что заботливо принесла Катька, сказав, что после благих трудов необходимо промочить горло, чему мы возражать не стали. Когда вино кончилось, вновь опьяневшие, мы с трудом оделись и вернулись ко всей компании, что встретила нас бурными овациями, большая часть которых, всё же принадлежала мне, так как в глазах ребят, а было их побольше, чем девчонок, я выглядел не меньше, чем героем. Я смущённо улыбнулся и вновь напал на водочные изделия, стараясь не замечать тихих таинственных вопросов одноклассников о том, как это было...

С этого самого дня рождения и началась моя рабская жизнь, когда каждый день, а в нём каждый отрезок времени уже не принадлежал мне, так как в любой момент могла объявиться Катька или же Сусанна, чтобы отозвать меня и увести куда – нибудь в укромный уголок, где одежды покидали их нежные места, на ублажение которых были направлены следующие мои действия. Если в первый раз в глазах Сусанны светилась благодарность за то, что я подарил ей такого рода ласку, то в последующие разы от того самого чувства не осталось и следа, всё мои старания воспринимались, как должное, нередко даже следовала критика, требования делать то, что, допустим, сперва я делать не хотел. Особенно здесь зверствовала Катька, что наслаждалась подобного рода экспериментами, словно, выдумывала их сама, разряжала на меня всю свою обширную фантазию, обнаглела до того, что нередко поднимала на меня руку, позволяла нехорошие шутки при моих друзьях, что хоть и были им более, чем не понятны, однако, нередко бросали меня в холодный липкий пот.

– Язычок не болит? – беспардонно интересовалась она, хитро улыбаясь, и тут же уводила мысль в сторону. – Говорить – то столько...

Сусанна была более корректна, хотя тоже вела себя более, чем эгоистично, не ориентируясь на мои планы, думая только своей жадной промежностью, которой вдруг, в любой момент могло захотеться ласки. Обычно ежедневно я принимал каждую из них, по крайней мере, по одному разу, при том хорошо было, если сперва мне попадалась Катька, что не требовала много времени, скоро кончая, когда же Сусанну удовлетворить было трудно, требовалась масса времени и усилий, длительного беспрерывного действия языком. Лучше всего было, если сперва меня навещала Катька, труд над которой был своего рода разминкой перед мытарствами с Сусанной, однако же, если сперва меня уваживала армянка, то потом очень трудно было измочаленным языком совладать с жадной вагиной Катерины. Начиная новый день, я мог с уверенностью сказать, что уж точно, что сегодня произойдёт, так это то, что вначале я буду стоять на коленях перед одной, держа её руками за бёдра и промышляя в её паху, потом же, спустя может время, обязательно уткнусь в лобок другой, где для меня так же найдётся работа. Хуже всего было то, вскоре им обеим надоело получать удовольствие в таких закрытых, относительно безопасных местах, как пустующий класс, что обладал хорошим замком и непроглядным тюлем или же туалет, где шумела вода и скрипела щеколда, и каждая норовила опустить меня там, где вполне вероятно мог кто – нибудь появиться.

– Не надо, – просил я, когда Сусанна начинала тянуть моё лицо вниз и куда надо прямо на лестничной площадке, или когда Катьке требовала куннилинга прямо в душевой нашего бассейна, куда в любой момент мог кто – нибудь заглянуть. При том каждая имела свои особенности, к примеру, отличнице нравилось бурно писать мне в рот, после того, как я отмучил себя и её, армянка же, памятуя о дне рождения, где я обмыл её ноги в своём рту, любила усесться повыше, чтобы, стоя на коленях, я находился лицом на урове её стоп и начинала тиранить мои губы, насильно всовывая в меня свою немаленькую ступню. Дабы скрестить вместе два своих предпочтения, а именно – экстремальные места и ласку ног, Сусанна обычно садилась на подоконник, скидывала с нежных стоп кроссовки, туфли ли, обнажив их аккуратные, упрятанные в прозрачную материю колготок, мне указывала на пол рядом с собой, и когда я занимал сие положение, на коленях, возле её ног, начинала вводить мне в рот поочерёдно каждую свою ступню, иногда позволяя мне взять инициативу и пройтись по отдельным элементам её ножек, а именно коленям, икрам, которые были у неё мясистые, а отчего просто навевали аппетит. Больше всего я любил эту процедуру тогда, когда она приходила в школу в джинсах, меня дико возбуждали игривые стопы, что торчали из грубой, жёсткой материи, однако, мне приходилось постоянно вскакивать, заслышав отдалённые шаги и делать вид, что мы просто беседуем. Жалея меня, Сусанна обычно выбирала самый нижний этаж, что располагался чуть ли не в подвале школы, точнее на уровне земли, народу там было не густо, а во время уроков и вовсе стояла тишина и благодать, которыми я пользовался, тщательно облизывая её мягкие пятки и держа во рту рядок сильных пальчиков. Катька была более жестокой и злой, ей нравилось утащить меня в раздевалку, где постоянно шныряли дежурные, на стоявшую за вешалками скамеечку, где, сняв трусики и посадив меня рядом с собой, она любила откинуться на стену, слегка расставить ноги и держать мою голову у себя между ног, что я и делал, обняв её за пояс, перегнувшись через одно её бедро, склонив сильно голову, мелко и быстро раздражая её розовые половые губы, при том отпускала мою голову она, лишь тогда, когда кто – то продирался сквозь груды одежды в нашу сторону, и то, ей доставляло неописуемое удовольствие держать меня до тех пор, пока пробирающийся к нам дежурный не шуршал в каком – нибудь метре от нас. Меня пугало это, обычно адреналин вытеснял мою кровь, а в висках бешено стучало, когда с улыбкой на устах объявлялся какой – нибудь дежурный, что, придуриваясь, инетересовался, что же это мы тут вдвоём, так далеко от всех делаем, при том Катька, что всего две секунды назад прикрыла свою манду тканью юбки, весело отвечала: "Целуемся!". Как ни странно, но вот эти рискованные удерживания Катькой моего рта в непосредственной близости от её гениталий в тот момент, когда нас могли легко разоблачить и кто – то шёл между вешалками, отчаянно нравились мне, и я всегда с нетерпением ждал, когда давление её руки усилится, страхуясь от бегства моих губ от её куньки, когда рядом слышались шаги, хотя всегда присутствовал страх, что может Катькина дурость заставит передержать её ладонь больше, чем нужно, и удивлённому взгляду невинного школьника предстанет несчастный придурок, что старательно лижет пизду такой же школьнице. Однако такого не происходило, и в самый последний момент мой затылок чувствовал свободу, что позволяла ему резко распрямиться, когда Госпожа моя, в этот момент, дёргала задравшуюся юбку к своим коленям. Около месяца происходило так, что Госпожи ни разу не пересеклись рядом со мной, с одинаковой мыслью в голове, похоже, Катька даже не знала, что Сусанна так же начала пользоваться моими услугами, хотя это продолжилось сразу после дня рождения, когда Сусанна, скучая на истории, случайно поймала мой взгляд на своих ступнях, что тогда были размещены в открытых обзору туфлях на высоком каблуке, после чего она широко улыбнулась и написала записку, где говорилось о том, что ей надо со мной поговорить, мы вместе ушли с последних уроков к ней домой, где около часа я целовал её ноги и влагалище.

Но однажды это произошло. Мы с Сусанной шли на тот самый первый этаж, прогуливая какой – то маловажный урок, когда на встречу нам попалась недовольная Катька, что, скоро перебирая длинными ножками выдающимися из – под школьной юбки, столкнулась с нами на лестничной площадке.

– А, вот ты где! – обрадовано возопила она, увидев меня. – А я тебя ищу уже полчаса. Извини, Со, я украду у тебя его ненадолго, он мне нужен... – и она уверенно взяла меня за руку.

– Мне тоже, – отрезала Сусанна, крепко взяв меня за вторую руку.

Катька внимательно посмотрела на нас.

– А! – поняла она. – А я – то думала... – она было отпустила меня, как туже схватила вновь. – Тогда идём вместе...

– Как вместе? – опешила Сусанна.

– Как? – напугался я.

– Так, – ухмыльнулась отличница. – Как в кино... – они встретились взглядами и что – то только им понятное не нарушило тишины, однако, они поняли, что хотели сказать друг другу, ладони их сильно сжали мои вспотевшие пальцы и, и торопливо они поволокли меня вниз. Внизу произошел откровенный беспредел, видимо, вид друг друга возбудил девчонок, а потому Сусанна скоро сбросила свои джинсы, спустив их до колен, куда секундой позже сдвинула и трусики, Катька же избавилась от трусиков вообще, сунув их в маленький рюкзачок.

– На банкетку, – приказала Сусанна. Я послушно улёгся, наблюдая, как армянка повернулась ко мне спиной, продемонстрировав отличную крупную попку, что вела пухлые белые ляжки, которые заканчивались возле колен, после которых шли спущенные джинсы. Она задом засеменила ко мне, – джинсы мешали ей, – и сделала так, что её замечательный оттопыренный зад предстал прямо перед моими глазами, что до этого покорно глядели в потолок, при том она позволила полюбоваться им, затем уронила локти свои на подоконник, что размещался прямо за лавочкой и аккуратно, словно обращалась с хрусталём, уложила свои чудные ягодицы на моё лицо, прикрыв глаза и дав прочувствовать тяжесть её подбородку, немного поёрзала, устраиваясь поудобнее и постаралась так, что вагина её точно поцеловала меня в губы и там и осталась, дав возможность я зыку взяться за дело. Использованный, как стул, я, ровным счётом ничего не видя, ощущая, как жопа Сусанны мостится на моём лице, я вытащил изо рта язык и, нащупав им мокрые ворота, изогнулся им и ввёл в её влагалище, где его гостеприимно приняли, обжав со всех сторон и угостив чем – то вязким и кислым. Я начал работать, реакцией на мои действия стало тяжёлое дыхание Сусанны, что опустила свою ручку на мою грудь и больно вонзилась в неё наманикюренными ноготками, при том другая её рука поймала мою свободную ладонь, что не поддерживала её таз на моём лике и передала её во власть Катьки, что тут же принялась лазить ею по всем своим органам. Сусанна не успела кончить, потому что нетерпеливая Катька вскоре взмолилась о том, что ждать ей больше невмоготу, и потому, не хотя и не спеша, подняла свою задницу с моих губ и предоставила место Катьке, что взобралась на меня иным методом, а именно – раскидав ноги так, что каждя из них оказалась по разные стороны банкетки, зато разъяренная пизда её, с которой мне на лоб упали не сколько горячих капель, оказалась в непосредственной близости от моих губ, которые тут же потянулись к ней. Далее она согнула колени и попка её так же упала мне на лицо, только более болезненно, чем зад Сусанны, так же устроилась на нём и быстро задёргалась, катаясь ягодицами по мои щекам, а обильную смазку размазывая по всему периметру кожи, а вульва её, поглощая мой язык, по причине движений её таза, иногда отдавала его ему же, где он вычищал узенькое отверстие, слегка и приятно горчившее, скоро теряя и его, выскальзывая из – за её передвижений, пробегая по малой тропке, что соединяет манду и жопу и вновь увязываясь в вязкой прожорливой пизде. Катька хватило десяти минут, и она, приподняв ягодицы, забрызгав моё лицо раздвоившейся струёй мочи, сумела направить её в мой рот, наполнила его, зачавкавший от торопливых глотков, полностью облегчилась и, позволив мне подмыть её, устало перебросила одну свою ногу к другой, оправила свою юбочку и кивнула на меня Сусанне. Однако та не успела ничего сделать, так как вдруг неподалёку зашумели, армянка поспешно застегнула джинсы на поясе, бросила мне "Вытри лицо" и, когда я это сделал, изобразила непринуждённое лицо и принялась рассказывать какую – то мелочь Катьке, что фальшиво засмеялась. Мимо нам, едва взглянув, прошла компания третьеклассников, что громко чему – то радовались, похоже, у них не было урока. Когда они разместились на втором имеющемся здесь подоконнике, мы, стараясь непринуждённо разговаривать, покинули первый этаж, на втором попрощались с Катькой и двинулись было в туалет, однако, там пили пиво старшеклассницы, поэтому нам пришлось повернуть в другое место, а именно, в подъезд Сусанны, где я около получаса был прижат её пахом к стене, держал её за мягкие ляжки и, уткнувшись в гущу волос, что располагалась на уровне зада, только с другой стороны, лизал, лизал, лизал, слыша её благодарные вздохи.

– Yes? Yes! – хрипло стонала Вика, что стояла в согнутом положении, уронив грудь на подоконник, в каких – то там несчастных трёх метрах от её квартиры, откуда вполне могла выглянуть её мама или младший брат и увидеть оттопыренную задницу дочери или сестры, перед которой на коленях стоял какой – то придурок, держал её за бёдра и головой находился впритык с этой очаровательной частью тела, что беспокойно дёргалась на его лице. Задница её было крупной, гораздо больше, чем у Катьки и у Сусанны, она вела дальше загорелую худую спину, на которой мило выделялся рядок покатых позвонков, что простирались до задранной до груди блузки. В данный момент мой язычок вероломно ломился в тёмное отверстие её ануса, проникая довольно глубоко и вызывая громкие стоны, которые Вика пыталась подавить, зажав меж зубов пальцы. Кожаные джинсы её были спущены до самых стоп, открывая безукоризненные ножки, которые я, иногда отрываясь от её жопы и передка, принимался неистово целовать, покрывая губами каждый сантиметр её кожи, начиная с тёплых бедёр и залезая во влажные впадинки обратной стороны колена.

"Вика стала моей госпожой сравнительно недавно, к тому времени Катька на год уехала в Англию, закончить последний класс там, Сусанна нашла себе богатого молодого человека, с которым и проводила основное время, теперь уже редко прибегая к моим услугам, однако, долго скучать мне не пришлось, потому что вскоре ко мне подошла Вика и заявила, что ей надо со мной поговорить. Я не отказался и после уроков услышал, что ей известно об одном моём умении, свидетельницей которого, она случайно стала, будучи дежурной, когда благодаря щели между груды висящей одежды, она увидела интересную картину – Катьку разбросавшую ноги и мою голову пребывавшую в известном месте. Я смутился и невнятно пробурчал, что она ошибается, что, дескать, как ей сия глупость могла в голову придти, и, сгорая от стыда, пылая лицом, убежал прочь. Вика больше не подходила ко мне до того самого времени, когда как – то наш класс не стал дежурным, и меня, не знаю случайно ли или благодаря Викиным ходатайствам, назначили вместе с ней дежурить на целых два урока. В раздевалке стояли два стула, на которых дежурные восседали, когда не было желающих забрать или наоборот снять свою одежду. Когда я вошёл в гардероб, опоздав на дежурство минут эдак на десять, Виктория уже сидела там, на одном из стульев, и, напевая песенку своим вечно хриплым голосом, делала, так называемый педикюр, возложив свою великолепную маленькую загорелую стопу на грубое дерево второго стула. Ножки её обтягивали особо любимые ею кожаные джинсы, блестяще – чёрного цвета, которые удивительно шли ей, а потому, можно представить, как прекрасна была маленькая коричневая от загара ступня, что недавно была извлечена из валявшегося рядом чёрной туфельки, с толстым высоким каблуком, и брошена на уродливое дерева стула, где её доставали пальцы руки, аккуратно и медленно нанося на блестящие ноготки ярко – красный лак. Обработаны пока были лишь большой и тот, что рядом с ним пальчик, остальные же были прекрасно чисты и не менее красивы.

– Привет! – обрезав песню, весело поприветствовала меня Вика. – Как дела?

– Нормально, – пряча взгляд от её задорных глаз, сказал я. – Как твои?

– Чудно, – по обыкновению ответила она и вновь уронила свой взгляд на свою стопу, начав осторожно накрашивать следующий пальчик. Я же, видя, что стул мой занят, попросту опёрся об одну из вешалок.

– Что так встал далеко? – не глядя на меня, ухмыльнулась Вика. – Боишься меня, что ли?

– Почему? – не согласился я и, желая продемонстрировать, что не боюсь её, подошёл поближе, при том глаза мои, как я не старался, впились в её обрабатываемую ножку и ни как не хотели оттуда уходить. – Чего мне бояться – то?

– Не знаю, – с каким – то потаённым смыслом проворковала Вика. – Мало ли...

Мы немного помолчали, она справилась с ещё одним пальцем, кроме того, ровно на секунду, в момент движения кисточки по прозрачному ногтю, вскинула брови свои в мою сторону и, увидев, что хотела увидеть, а именно мой завороженный взгляд направленный на её стопу, довольно улыбнулась.

– Послушай, Миша, – сказала она, наконец, примериваясь к последнему пальчику. – О чём ты сейчас думаешь?

– Ни о чём, – среагировал я.

– Неправда, – вздохнула Вика.

– Серьёзно ни о чём, – стоял я на своём, тем не менее, чувствуя, что краска начала красить моё лицо так же, как лак её чудные ноготки.

– Ладно, – не стала спорить Вика. – А о чём ты обычно думаешь, когда слышишь слово "влагалище"? – около секунды я молчал, ошеломлённый и не имеющий понятие, что же мне ответить на столь дерзкий вопрос. – Или "клитор"? – продолжала Виктория, принявшись и за последний пальчик. – Или "пизда"? – она ухмыльнулась своим мыслям. – Женская жопа?

– Не знаю, – покраснев, словно помидор, ответил я, понимая, что молчание здесь будет больше, чем глупым.

– Неправда, – опять вздохнула Вика. – Правда, грубое слово "пизда"? Разве можно чудную женскую плоть назвать таким убогим именем. "Хуй" ещё ладно, всё равно у вас в нём ничего чудного нет! Но "пизда!" Ужас... Ты согласен?

– Наверно, – не определённо ответил я.

– Устала! – вдруг отрезала Вика, распрямившись и откинувшись на спинку стула, при том попка её сползла немного дальше от той самой спинки, благодаря чему, девушка оказалась в полулежачем положении. – Слушай, не хочешь накрасить мне вторую ножку? – и когда я неопределённо замялся. – Давай! – бросила она уже с приказным тоном, при том обработанная её стопа соскользнула на пол, а вторая, покинув второй туфелек, взлетела на стул. – В этом – то, я думаю, нет ничего зазорного, – и рука её вытянулась в мою сторону, держа миниатюрную кисточку.

Я чуть – чуть задержался, мне очень хотелось схватить инструмент и припасть к её ноге, творя красоту над её ногтями, однако, что – то сдерживало меня, а потому я стоял до тех пор, пока она не крикнула ещё раз:

– Ну же! Что в этом такого? – ничего такого в этом действительно не было, а потому я медленно подошел к ней, взял из её рук кисточку и, склонившись над её стопою, потянулся к ней инструментом. – Нет! – недовольно отрезала Вика, отодвинув ногу от моих рук. – Так ты только измараешь мне ножку. Опустись ниже! – я склонился ещё больше, но и это ей не понравилось. – Тебе же неудобно! – заявила она. – Встань на колени... – с секунду я медлил, глядя в её бездонные глаза, где светилось озорство и возбуждение, затем же медленно опустился в то положение, которое ей хотелось. – Вот! – счастливо возопила Вика. – Теперь бери кисточку и аккуратно начинай красить ноготь... – я осторожно потянулся к её большому пальцу тонкой щетинкой кисти. – Смотри, не замарай палец... Слышишь! – прикрикнула она мне от счастья оглохшему. – Медленно и аккуратно. – Что я и начал делать, бережно, кончиком кисточки водя по глянцу её ногтя, забыв об окружающем мире, отдавшись всей душой только этому большому пальцу. Закончив с ним, я из под опущенных бровей глянул на Вику и увидел, что лицо её полно торжества и чего – то хищного, как показалось мне, чувства собственной власти.

– Второй! – поторопила меня она. Я взялся за второй нежный и милый пальчик, за его небольшой ноготок, даря ему яркую краску. – Нравится? – спросила она меня, когда я на половину разобрался с ним.

– Да! – тихо прошептал я, но она услышала.

– Я знала, – торжественно сказала она.

Однако я её не слышал, видя перед собой лишь маленькую стопу, над которой мне надо было работать, видя лишь озорно шевелившийся пальчик, что не давал мне себя докрасить. Неожиданно для себя, я забыл о кисти, забыл о данном мне задании, не сумел сдержаться и, обхватив её стопу руками, страстно принялся целовать её, упиваясь её сладостным вкусом и дрожа от возбуждения.

– Подожди! – грубо вырвала из – под моих губ свою ножку Вика. – Тут лак ещё не высох, – она бросила эту стопу на пол, зато ту тут же сменила уже обработанная лаком ступня, где весело горели красными фонариками нарядные ноготки. – Давай эту! – меня не нужно было просить дважды, я впился в её ногу, целуя стопу везде, где только можно было, слизывая пыль, что могла насесть на свежий лак, с каждого её ногтя, громко чмокая, кидая губы то туда, то в другое место. Забираясь языком между её пальцами, я чувствовал, что эта нога её почти не ходила сегодня, была лёгкая кислинка, но она не могла сравниваться с тем привкусом, которым нередко обладали ноги Сусанны или Катьки, после полного учебного дня, когда они, наконец, добирались до меня и моего рта.

– Я знала, – вновь проговорила Вика. – Вот так! – комментировала она мои действия. – Возьми в рот, – и я брал, заглатывая пальчики поглубже, нежно посасывая их, когда Вика сама пыталась загнать их, как можно дальше, практически лишая меня кислорода. – Соси, соси! – так продолжалось около пяти минут, как вдруг за дверьми в раздевалку, раздались тяжёлые шаги, при том я этого не услышал, будучи всецело увлечён Викиными ногами, однако, она это услышала и, вырвав свою ступню из моего рта, проворно сунула её в туфель, одновременно проделывая то же самое и со второй стопой. Мне же осталось лишь скоро подняться и уронить свой зад на стул.

С загадочной улыбкой, в гардеробную вошёл наш классный руководитель Василий Дмитриевич:

– Дежурим, – констатировал он.

– Так точно, – отдала ему честь, сделавшая невинное лицо, Вика.

– Ну, ну, – довольный проверкой сказал он и вышел.

– Уф, – выдохнула Вика, – чуть не попались! – не услышав же ничего, кроме моего молчания, она вдруг резко встала и, шагнув вплотную к моему стулу, крепко и больно взялась за мои плечи и, сдвинув меня, не сопротивлявшегося, со стула, поставила на колени, торжественно глянула на меня сверху и прижала моё лицо к своему кожаному паху, где я, прижавшись, как можно крепче, попытался ощутить какой – нибудь запах, однако, нашёл лишь дух кожи. Я взялся за ремень её джинсов, но она остановила меня:

– Не здесь! – неожиданно она больно ухватила за мои волосы и двинулась туда, где я нередко бывал с Катькой и известно что там делал, волоча меня за собой, не давая подняться с колен, вызывая резкую боль возмущённых волос, заставляя, одним словом, ползти за собой. Вскоре мы были там, где я уже не раз бывал. ., а в общем – не будем повторяться –, там Вика остервенело спустила свои кожаные штаны, обнажив великолепную оттопыренную задницу и спрятанную под аккуратным небольшим островком волос вульву, к которой я был незамедлительно привлечён и под блаженный шёпот Виктории: "Я знала... ", взялся за обычное дело, которого, в силу изложенных обстоятельств, был пусть не надолго, но лишён.

– Лижи! – захрипела Вика. – Вылизывай! – и я лизал, шныряя языком в её междуножье, целуя её передок так страстно, как, мне думается, не целовал ни передок Катьки, ни куньку Сусанны... "

– Подожди! – вдруг зашипела Вика, при том её задница отпрянула от моего лица в сторону. Она ухватила меня за волосы и потянула за собой, в результате чего мы покинули подоконник, в тот момент, когда дверь Викиной квартиры распахнулась и подъезд наполнил голос её матери:

– Вика? – мы молчали, а потому вскоре недовольный голос матери, одновременно с закрытием двери, произнёс: – Вечно тебе что – то кажется, Павлик, – это был Викин младший брат, что где – то за дверьми заскулил:

– Да, она это была, с кем – то говорила...

– Не выдумывай, – удаляясь, оборвала его мать.

В этот момент Викина жопа уже возлежала на моих ладошках, что были прижаты сим дорогим мясом к бетонным ступенькам, голова же моя по прежнему находилась между широко разведённых ног Госпожи, что приоткрывали моему взору бесстыдно жаждущие меня пизду и анус, между которыми я и делил своё внимание, ныряя языком тот туда, то туда. Кожаные джинсы были наполовину сорваны, только одна штанина по прежнему висела на половине шикарной ножки Вики, другая же без внимания простиралась в сторону, будучи освобождённой от прелестей девушки.

– Клитор! – прохрипела Вика. – Соси его! – я обхватил губами нежный шарик и, мусоля его губами, начал нежно тянуть его в рот, в результате чего, она неожиданно кончила, причинив мне боль своими сильными бёдрами, что люто атаковали мои скулы, отчего я даже застонал, однако, не остановился, тираня её мокрое мягкое влагалище дальше, за что лишился нескольких десятков волос, которые она безжалостно вырвала, сотрясаясь всем телом в сладостных конвульсиях.

С тех времён я стал рабом Вики, которая вела себя по отношению ко мне, как настоящая Госпожа, не давая мне спуску, обращаясь не иначе, как с подвластным ей, заставляя меня выполнять все её заботы по дому, а так же по её телу. У наших одноклассников, к тому времени, сформировалось мнение о нас, как о влюблённой парочке, все думали, что Виктория моя девушка, однако, это я был её, но не мальчиком, а рабом, хотя может и первый эпитет тут тоже подойдёт, так как с этого дня мы постоянно были вместе и, не думаю, что она не испытывала ко мне ничего, кроме жадной похоти, во всяком случае я испытывал к ней больше, чем просто удовлетворение своей рабской сущности. Вика оказалась большой эксперементщицей, постоянно она придумывала новые виды унижения, отчего игра наша или жизнь не надоедали ни мне, ни ей. Она придумала, что негоже рабу смотреть вместе с ней кинофильмы, сидя на одном диване, так как при этом размывается грань между ней и мной, и порешила, что с того дня я, во время просмотра того или иного фильма, должен буду служить подставкой для её ног, то есть ложится возле дивана, макушкой вплотную к нему, а она будет ставить мне на лицо свои стопы, под которыми мне и предстоит пребывать весь фильм (1, 5 – 2 часа!), наблюдая его через малую щёлочку, что допускала она между стопами, и в которую напряжённо таращился один мой глаз. Она придумала, что я должен заходить каждый день за ней, чтобы мы вместе шли в школу, при этом до того, как хлопала отчая дверь, мой язык должен был соблюсти гигиену в её причинных местах, при том нередко Вика норовила не подмываться несколько дней, дабы унизить меня ещё больше, огласив это и сунув мои губы себе в пах, приговаривать: "Я специально для тебя не мылась два – три дня". У Вики оказалось много друзей, к которым мы нередко ходили то на дни рождения, то на новоселья, то ещё куда, и как всегда вечер обычно заканчивался моей пьяной рожей трудящейся в Викиной пьяной пизде, где – нибудь в уютной комнатушке, что нам любезно предоставляли. Особое удовольствие доставляло ей постоянно пугать меня, что сегодня она заставит меня подлизать её при всём честном народе, к примеру, на день рождении, при том она любила вдаваться в детали – говорила, как снимет трусы, сядет на стол, разбросает ноги и призовёт меня к труду и обороне, что я и должен буду сделать при ошеломлённых гостях. Говорила, что как – нибудь сотворит подобное в школе, к примеру, на большой перемене, в столовой, приспустит джинсики и даст мне отобедать у неё в промежности. Или же просто заставит упасть и целовать ей ноги публично, при моих и её друзьях, целовать страстно и самоотверженно... Честно говоря, больше всего меня пугали именно эти разговоры, так как иногда, обычно в нетрезвом состоянии Вика намекала мне на то, что ей хочется так сделать, она незаметно для окружения, но явно для меня чуть раздвигала ноги, глазами указывала себе на пах, облизывала губки, делала строгое лицо, в общем сурово изводила меня, а оттого, что однажды она прямым текстом и громко потребует подобного от меня, я, конечно, застрахован не был. Когда иногда я оставался ночевать у неё, Виктория не допускала, чтобы я лежал так, как обычно лежат молодые люди, то есть она требовала, чтобы я располагался так, чтоб моя макушка не пересекала границы дальше её влагалища, таким образом, я должен был лежать так, чтоб мне в лицо смотрела либо её вульва, либо её задница, а иногда доходило до того, что она заявляла, что сегодня мне придётся моститься в её ногах. Хорошо ещё было, если мы спали на большой родительской кровати, там я занимал более менее сносное положение и, под одеялом, в полной темноте, с зажатой между её ногами головой, долго доводил её до продолжительного оргазма, после чего мне разрешалось поспать, в том же месте, где я и был, и сон мой, обычно, наступал поздно, так как горячее дыхание моё на её вагину, уже после моих праведных трудов, вновь распаляло её и нередко мне приходилось заниматься её гениталиями по три – четыре раза. Хуже было, если мы потчевали на её кровати, которая не отличалась величиной, и Вика, зная это, загоняла меня в самый низ, к её ногам, где я, сморщившись, свернувшись в узелок, пытался разместиться так, чтобы тело моё не распространилось далее её пяток. Подушкой в этом случае мне служили её горячие, кисловатые на вкус стопы, далее которых осуществлять экспансию мне было строго запрещено. Что говорить о том, что за неимением биде, но, считая, что после каждого мочеиспускания, да и "большой акции" необходимо подмыться, Вика заставляла меня потеть над своей пахнущей мочой пиздой или отдающей фекалиями жопой. Что говорить о том, что делая уроки, кушая, читая книгу, ей нравилось, чтобы я в это время лежал уткнувшись носом в её ступни и подобострастно целовал их, не останавливаясь ни на секунду, пока она не закончит. Что говорить о том, как нравилось ей уложить меня на пол и вставать на моё лицо всем своим весом, давя на мой череп своими чудными ножками. О том, как она, когда мы возвращались из гостей, дико вдруг захотела пописать, тут же преисполнилась новой идеей, загнала меня за гараж, приказала упасть на землю, затем приспустив узкие брючки и трусики, упала на меня своей задницей, затем приподняла её и разветлённо пописала, залив всё моё лицо, шею и верхнюю часть одежды. Думаю, не стоит упоминать о том, что эта процедура была взята ею на вооружение и редко не было дня, когда в горле моём не разбивалась горячая жёлтая струя, что заливала моё лицо, а на губы высаживала соль. Это стало нравиться ей до того, что частенько в непосредственной близости от туалета, где призывно журчал керамический друг, она просто брала меня за холку, вела на балкон, сажала у себя между ног и писала, намеренно быстро, чтоб я не успел глотать, захлёбывался, заявив предвар

6857   1 64674    4  +8.4 [5] Следующая часть