Багровое «Лада Гранта» Марины Петровны гудела, словно раненый слон, нагруженная до самого потолка. Палатки, спальники, гигантский холодильник-сумка, мангал, угли, весла и... разобранные части ярко-красной двухместной байдарки. Весь этот груз давил на четырех пассажиров. Настя сидела на заднем сиденье, прижавшись лбом к прохладному стеклу. Ее стройные ноги в спортивных леггинсах были поджаты, освобождая место горе снаряжения. Рядом, занимая непропорционально много пространства, развалился Степа. Его длинные ноги в потертых джинсах и кроссовках безнадежно упирались в спинку переднего сиденья, а голова ритмично клевала под монотонный гул двигателя и завывания «Шансона» из радио.

— Призрак (так я её называл, потому что она всегда ходит в белом), подвинься хоть чуть, а то я как сардина в пересоленой банке, — пробурчал он, не открывая глаз, когда Настя попыталась сменить позу и ее локоть уперся ему в бок.

— Сам подвинься, Слон, — огрызнулась она беззлобно, легонько ткнув его ребром.

Они знали друг друга слишком долго — с песочницы во дворе дома №5 по улице Солнечной — чтобы всерьез злиться на такие мелочи. Настя (18 лет) казалась хрупкой: тонкие запястья, изящная шея, темные волосы в тугом практичном хвосте (сейчас чуть растрепавшемся от дороги). Но в этой хрупкости была стальная пружина — годы изматывающих тренировок по художественной гимнастике закалили не только тело (каждая мышца под тонкой тканью леггинсов была подчеркнуто рельефной), но и характер. Взгляд карих глаз — живой, цепкий, с привычкой к концентрации. Степа (тоже 18) — ее полная противоположность: высокий (под метр девяносто), широкоплечий, с небрежной темной стрижкой и постоянной полуухмылкой, которая могла раздражать или обезоруживать. Не спортсмен в классическом смысле, но и не «ботаник» — где-то посередине, с уклоном в компьютерные стратегии и здоровый пофигизм, который Настя считала напускным. Он мог быть невыносимо ленивым, но в кризисной ситуации — неожиданно надежным.

— Дети, не ссорьтесь, почти приехали! — бодро прокричала с водительского места Марина Петровна, энергичная женщина с короткой стрижкой, вечно воодушевленная идеей «активного отдыха».

На переднем пассажирском сиденье мирно похрапывал папа Степы, Николай Ильич, крупный мужчина с добродушным лицом, предпочитавший созерцательный отдых с удочкой.

Место было идеальным: полянка у самой кромки воды, окаймленная высокими соснами. За спиной — густой лес, впереди — широкая, спокойная река, искрящаяся под уже высоким солнцем. Пока родители разгружали машину и обустраивали лагерь (Николай Ильич с энтузиазмом принялся за мангал), Степа и Настя получили задание: собрать байдарку.

— Ну что, Капитан Очевидность? — Степа сгреб в охапку части каркаса, разбросанные на траве. — Где тут у нас инструкция к этому плавучему конструктору?

— Капитан Очевидность сейчас покажет тебе, как не быть бестолковым, — парировала Настя, уже развернув яркий лист с картинками.

Ее движения были быстрыми, точными — сказывалась привычка к координации. Она ловко соединила первую пару секций каркаса.

— Держи вот этот конец. Тяни... Нет, не так! Прямо. Чтоб штырь вошел в паз до щелчка.

— Так точно, Капитан! — Степа салютовал свободной рукой, но выполнил указание.

Он наблюдал, как она сосредоточена, ловко управляется с ключами и креплениями, язык слегка прикушен от усилия.

— Ты бы могла в ИКЕА инструктором работать. У тебя талант расшифровывать эти ребусы.

— Спасибо за комплимент, — она бросила на него насмешливый взгляд. — Лучше бы помог, чем стоять и философствовать.

— Я помогаю! Держу же! И морально поддерживаю. — Он ухмыльнулся. — Без моих шуток ты бы уже с горя эту лодку сломала.

Процесс сборки под палящим солнцем превратился в череду подколок, споров...

— Нет, этот трос идет СЮДА! — кричала Настя.

— Насть, там на картинке явно ТУДА! — парировал Степа.

...и неожиданных моментов слаженности, когда их руки двигались синхронно, натягивая обшивку на каркас. Наконец, ярко-красная байдарка, похожая на стремительного жука, лежала у кромки воды.

— Ну что, команда? — Степа размахивал веслом, как мечом. — Кто на носу, кто на корме? Предупреждаю, я рулевой от Бога. Меня даже в «Весла Марио» никто не обыгрывает.

— Боже, спаси нас всех, — закатила глаза Настя, но улыбка тронула ее губы. — Ладно, рулевой горе-от-Бога, садись на корму. Я буду на носу — так хоть шанс, что мы не врежемся в первую же корягу.

Она ловко забралась в передний кокпит, ее движения грациозными и уверенными. Степа устроился сзади, его длинные ноги с трудом поместились.

Первые гребки были неловкими. Байдарка виляла из стороны в сторону.

— Левее! Левее греби! — командовал Степа.

— Я и гребу левее! — огрызалась Настя.

— Нет, левее — это значит в другую сторону! Ты же гимнастка, у тебя пространственное воображение должно быть!

— У меня оно есть! У тебя команды кривые! — она обернулась, чтобы бросить ему сердитый взгляд, и байдарка качнулась опаснее.

— Эй, смотри куда плывешь! Не устраивай тут цирк! — Степа инстинктивно схватился за борта.

Но через пару минут они нащупали ритм.

— Раз-два... Раз-два... — начал отсчитывать Степа, и их весла стали опускаться в воду синхронно.

Байдарка понеслась вперед, оставляя за собой ровный след.

Мир сузился до реки. Солнце играло на воде, бросая блики на влажные весла. Воздух был напоен запахом воды, нагретой хвои и тины. Проплыли мимо старых, полузатопленных ив, их корни, как щупальца, уходили в глубину. Настя расслабилась, наслаждаясь движением, ощущением силы в мышцах плеч и спины после каждого гребка. Ей нравилось чувствовать легкий толчок от каждого ее движения, передаваемый через корпус лодки Степе сзади.

— Красиво тут, — сказала она, не оборачиваясь. — Тишина... Только вода да весла.

— Ага, — отозвался Степа, его голос звучал необычно спокойно. — Как будто время остановилось. Ни учебы, ни тренировок... — Он сделал глубокий гребок. — Ты не представляешь, как я завидую твоей дисциплине иногда. Встать в шесть утра на тренировку... Я бы сдох.

Настя усмехнулась.

— Привычка. И цель. Без цели я бы тоже валялась до обеда. — Она помолчала. — А ты? Вот закончишь институт... Кем видишь себя? Великим программистом? Или профессиональным игроком в танки?

— Ха! И то, и другое звучит заманчиво, — засмеялся он. — Но честно? Пока не знаю. Может, уеду куда-нибудь. Новые места, новые люди... Не засиживаться на одном месте. — Он сделал мощный гребок, байдарка рванула вперед. — А ты? Гимнастика — это навсегда? Или есть планы Б?

— Планы Б? — Настя нахмурилась. — Сейчас — только планы А. Дойти до Мастера, попасть в сборную... А потом... Может, тренером. Или что-то с хореографией. — Она вдруг обернулась, поймав его взгляд. — А что? Кажется, что это ненадолго?

— Нет! — Степа поспешно отвел глаза, делая вид, что высматривает путь среди водорослей. — Просто... это же так... интенсивно. Ты вся в синяках, вечно уставшая. Страшно иногда.

— Страшно? — она удивилась, поворачиваясь к нему полностью.

Байдарка снова закачалась.

— Страшно проиграть? Или получить травму?

— Страшно смотреть, как ты себя гробишь ради какой-то медали, — выпалил он, не глядя на нее, яростно гребя. — Вот как сегодня утром на разминке — ты же чуть колено не свернула, пытаясь сесть на шпагат на мокром бревне!

— Я контролировала ситуацию! — вспыхнула Настя. — И это не ‘какая-то медаль’! Это... Это моё!

— Знаю, знаю, — он вздохнул, сбавив темп. — Просто... береги себя, Призрак. А то сдуется мой любимый призрак. — Шутка прозвучала неуклюже, но в голосе была искренняя тревога.

Река сделала крутой поворот, открыв участок с быстрым течением и торчащими из воды камнями.

— Опа! — крикнул Степа. — Готовься, носовая! Правый берег мимо большого валуна!

— Вижу! — Настя напряглась, спина выпрямилась, взгляд сфокусировался. — Правый гребок сильнее!

Они замерли на секунду, синхронизируясь, чувствуя друг друга через лодку. Потом — мощный, одновременный гребок правыми веслами. Байдарка рванула вправо, едва не задев скользкий камень. Течение подхватило их, понесло вдоль берега. Настя инстинктивно потянулась веслом, чтобы оттолкнуться от очередного камня. Лодка резко накренилась.

— Держись! — крикнул Степа.

Он резко перенес вес тела, стабилизируя лодку, и в тот же миг его свободная рука инстинктивно легла на ее плечо, крепко, уверенно.

— Я тут! Не перегибайся!

Его прикосновение было неожиданным, сильным, обжигающе горячим через тонкую ткань майки. Настя замерла на долю секунды, чувствуя его пальцы, его уверенность. Потом снова сфокусировалась.

— Ладно! Лево!

Еще несколько слаженных гребков — и они вышли на спокойную воду за поворотом. Оба перевели дух.

— Фух, — выдохнул Степа, убирая руку с ее плеча. — Неплохо справились, Капитан.

— Спасибо, рулевой, — Настя обернулась, и их взгляды встретились.

В ее глазах — не раздражение, а благодарность и... что-то еще. Легкая смущенная улыбка.

— Без твоей руки... могла бы и искупаться.

— Не за что, — он ухмыльнулся, но его улыбка была немного смущенной. — Хотя... спасательный жилет на тебе есть, так что не утонула бы.

Но момент был ощутим — прикосновение, доверие, общее преодоление.

Возвращение в лагерь было триумфальным. Они были мокрые от брызг, уставшие, но довольные. Пока Настя помогала маме накрывать на стол (салат, овощи, хлеб), Степа и Николай Ильич возились с мангалом, от которого уже валил дымящий, манящий запах шашлыка.

Ужин был шумным и веселым. Родители делились воспоминаниями о своих походах молодости. Степа мастерски разыгрывал сценку про их «битву с речными драконами» (камнями), изображая Настю-воительницу, а себя — бесстрашного капитана. Настя смеялась, бросая в него кусочек хлеба.

— А помнишь, Настенька, как ты в десять лет боялась лягушек в том походе на озеро? — подлила масла в огонь Марина Петровна.

— Ма-а-ам! — Настя покраснела. — Я не боялась! Я... уважала их личное пространство!

— Ага, особенно когда одна запрыгнула тебе в палатку, и ты орала как резаная! — захохотал Степа. — А я тебя спасал — выгнал ее своим кроссовком!

— Ты ее не выгнал, ты им пришиб! — возмутилась Настя, но смеялась вместе со всеми.

Было тепло, уютно, по-семейному. Она ловила взгляд Степы через пламя костра — он подмигивал, его глаза блестели в отблесках огня. В этом смехе, в общих воспоминаниях, в пережитом дне на воде было что-то... сближающее. Что-то большее, чем просто дружба соседей.

Когда костер прогорел до углей, а небо потемнело, усыпавшись звездами, началась подготовка ко сну. Родители первыми ушли в свою большую палатку. Настя и Степа остались угасить костер.

— Ну что, герои дня, — Степа потянулся, его тень гигантской легла на траву. — Завтра повторим? Только без камней?

— Обязательно, — улыбнулась Настя, заливая последние угли водой из котелка.

Шипение и пар на секунду окутали их. Она почувствовала его взгляд на себе.

— Что?

— Ничего, — он быстро отвел глаза. — Просто... классный сегодня был день. — Он помолчал. — Пойду, спальник разверну. А то вчетвером в одной палатке — надо место застолбить.

— Ага, — Настя кивнула, внезапно почувствовав легкую неловкость.

Мысль о том, что они будут спать в тесном пространстве, разделенные лишь тонкими спальниками, под боком у родителей, теперь казалась... иной. После дня, полного совместных усилий, смеха, того прикосновения в байдарке, и этого его взгляда у костра.

— Я тоже пойду... Умыться.

Она пошла к реке, к небольшому деревянному мостку. Вода была черной, холодной. Она умылась, чувствуя, как прохлада смывает пот и усталость, но не ту странную, теплую взволнованность внутри. Когда она вернулась к палатке, Степа уже был внутри. Свет фонарика выхватывал его фигуру — он раскатывал свой спальник на своей стороне палатки.

— Жара нереальная в этой консервной банке, — пробурчал он, меняя свою рубашку с длинными рукавами на легкую футболку. В тусклом свете мелькнула линия его плеч, спины. — Надеюсь, гроза, которую папа предрекал, все же грянет и проветрит.

— Надеюсь, — машинально ответила Настя, отворачиваясь, чтобы снять свою майку и надеть тонкую футболку для сна. Она чувствовала его присутствие, его полуобнаженность так остро, как никогда раньше. День на воде, их разговоры, смех, общее приключение — все это создало между ними невидимую нить, которая теперь натянулась в тесной, душной палатке. Она быстро забралась в свой спальник, отвернувшись к стенке. — Спокойной ночи, Слон.

— Спокойной, Призрак, — ответил он, выключая фонарик.

Тьма накрыла их, густая и звонкая от цикад. Но теперь тишина между ними была наполнена не сном, а ожиданием. Ожиданием того, что может случиться в этой темноте, в этой жаре, после такого дня. Ожиданием, которое уже само по себе было электричеством в воздухе. Начало той самой ночи, которая изменит все, было положено.

Воздух в палатке был густым, как расплавленный сахар, пропитанным запахом сосновой смолы, влажной земли, репеллента и человеческого пота. Четыре тела в тесном брезентовом пространстве превратили его в сауну. Родители Степы и Насти, сраженные усталостью и легким хмельком от вечернего вина, давно отключились, их храп сливался с гулом ночи. Настя лежала на спине, чувствуя, как каждая нить спальника прилипает к коже. Пот стекал ручейками по вискам, скользил между грудями, змеился по позвоночнику. Дышать было все равно что глотать горячий ватный тампон.

— Степ, — ее шепот казался воплем в гнетущей тишине, разрываемой лишь храпом и треском цикад. — Я превращаюсь в лужицу. Буквально. Сквозь спальник просочится. Ты еще не испарился?

Степа ответил тихим стоном. Даже в полумраке, подсвеченном тусклым желтым светом фонарика на стойке, было видно, как его темные волосы слиплись на лбу, а футболка темнела от пота на груди и спине.

— Еле дышу. Твои предсказатели погоды... «Идеальный вечер, без осадков». Ха! Теперь ад кромешный. — Он нервно дернул воротник. — Еще немного – и я стану первым в истории человеком, сваренным заживо в палатке на глазах у храпящих родителей.

— Моих? — Настя фыркнула, пытаясь пошевелиться. Спальник скрипел, как недовольная птица. — Это твой папа рвался «на природу, как в детстве». Хотя шашлык... тот был божественен. — Она замолчала, вслушиваясь в очередной трубный всхрап папы Степы. — Что будем делать? Спать в этой парной невозможно. Мозги плавятся.

Степа задумался, его профиль в полумраке казался высеченным из камня.

— Есть радикальное решение, — объявил он с мрачной решимостью.

Он сел и одним резким движением стянул мокрую футболку через голову. В тусклом свете мелькнули очертания торса – подтянутые плечи, упругий живот, капли пота, блестевшие на смуглой коже, как роса. Настя невольно задержала взгляд, почувствовав знакомое теплое сжатие внизу живота.

— Правило выживания номер один: минимум одежды. Я скидываю шорты. Остаюсь в боксерах. И тебе, Призрак, настоятельно рекомендую, если не хочешь к утру стать конфитюром. — Он встал на колени, стягивая шорты. Остались только темно-синие хлопковые боксеры, облегающие бедра, оставляя тревожно мало воображению. Он тяжело опустился обратно, вздохнув с облегчением. — О, да! Хоть дышать можно. Твой ход. Не стесняйся, я на потолок смотрю. Клянусь. — Он запрокинул голову, уставившись на темный брезент.

Настя колебалась. Жара душила, мокрая ткань натирала. Мысль о прохладе на коже была невероятно соблазнительной. Его пример, его небрежный, почти братский тон... Это же просто Степа, сказала она себе, пытаясь заглушить смущение. С которым ты в детстве грязь поедала. Ничего особенного. С нервной решимостью она расстегнула спальник. Воздух коснулся кожи мурашками. Быстрым движением она стянула футболку. Осталась в простом светло-сером спортивном бра, облегающем небольшую, но упругую грудь. Потом, затаив дыхание, скинула шорты, оставаясь в тонких хлопковых трусиках телесного цвета. Она мгновенно почувствовала облегчение, но одновременно – наготу и его потенциальный взгляд. Натянула край спальника до талии – ширма для стыда.

— Готово? — его голос прозвучал ровно, но Настя уловила легкую хрипотцу.

— Готово, — прошептала она, стараясь лежать неподвижно, осознавая каждый изгиб тела, выхваченный тусклым светом. Его полуобнаженность в полуметре казалась теперь магнитом.

Наступила гулкая тишина, наполненная храпом и их учащенным дыханием. Напряжение висело в воздухе, осязаемое, как паутина.

— Так... — нарушил молчание Степа, все еще глядя вверх. — Чтобы не сойти с ума от жары и... сосредоточенного созерцания узоров на брезенте... предлагаю интеллектуальную беседу. Начинай ты.

— Пауки, — выпалила Настя, поймав себя на том, что разглядывает тень его бицепса на стене. — Сегодня утром полз здоровенный, мохнатый, размером с твой большой палец. Прямо по шву палатки.

— Вот это старт! — фыркнул он, но в голосе послышалось облегчение. — Невероятно усыпляюще. Расскажи, как он планирует пробраться внутрь и устроить гнездо в моих волосах. Или в твоем спальнике. — Он повернул голову, их взгляды встретились на секунду. Настя быстро отвела глаза.

— Не смейся! — она попыталась изобразить возмущение, но улыбнулась. — Он выглядел очень целеустремленным. И голодным. Как мы до шашлыка.

— Ага, пока твой папа не превратил ту сосиску в памятник углероду, — парировал Степа.

Шутка сработала. Лед тронулся. Они заговорили о дневных промахах: как Степа чуть не уронил картошку в костер («Я ж героически спас! Половину!»); как Настя чуть не уселась на муравьиную тропу («Они бы меня дочиста обглодали!»); как мама Насти фальшивила у костра так, что завыли собаки в соседнем лагере. Смех, тихий и сдавленный, помогал. Напряжение спало. Они вспомнили детские проделки: застревание на яблоне; Степа, разбивший коленку за Настину куклу («Она потом год воняла псиной!»); их «страшилки» в школьном походе. Разговор лился легко, невинно.

Но чем глубже ночь, чем тише лес, тем длиннее становились паузы, наполненные их дыханием и осознанием близости. Темы сменились, стали глубже.

— А помнишь, в девятом, — задумчиво начала Настя, глядя на тень от фонарика, — когда ты пытался пригласить Ленку Соколову? Эти жуткие розы из ларька и пиджачок с блестками?

Степа застонал, закрыв лицо рукой.

— О, Боже, не надо! Я вычеркнул это как травму! Я неделю ходил как зомби после ее отказа. «Ты милый, но я с Максом»... До сих пор слышу.

— А ты мне тогда целую неделю носил шоколадки и слушал мои дурацкие анекдоты, — улыбнулась Настя, поворачиваясь к нему на бок. Его лицо было близко. — Потому что ты был такой... жалкий. И трогательный.

— Жалкий? Спасибо, подруга, — он фыркнул, но улыбнулся. — Хотя... да. Было паршиво. А у тебя? Тот капитан сборной, Миша? Вы же вроде крутили? — В голосе – легкий, едва уловимый интерес.

Настя скривилась.

— Миша? Боже, нет! Невыносимый нарцисс. Только о своих «кубиках» и «рекордах». Надоел через две недели. Терпеть не могу самовлюбленных. — Она вздохнула. — Иногда кажется, все парни либо идиоты, либо пустые. Никакой глубины. Ничего настоящего.

— А каким должен быть? — спросил Степа тихо, взгляд прикован к ее лицу. — Твой идеал?

Настя задумалась.

— Не знаю... Надежным. Чтобы с ним было... легко. Как дышать. Чтобы мог рассмешить, когда плохо. Чтобы не боялся быть глупым, уязвимым. Чтобы... чувствовал. Понимал без слов. — Она вдруг осознала, что описала... его. Того, кто рядом. Кто знает ее с пеленок. Кто смешил, когда она ревела. Кто носил ее на спине. Жар залил лицо. Темнота – мой друг. — А ты? — быстро спросила она. — Какая твоя идеальная? Кроме модельных параметров и IQ Эйнштейна?

Он не ответил сразу. Взгляд скользнул по ее обнаженному плечу, линии ключицы, задержался на губах, прежде чем вернуться к глазам. Он вдохнул.

— Наверное... чтобы была сильной. Внутри. Чтобы гнулась, но не ломалась. Умной, но не занудной – чтобы и над глупостью посмеялась. Чтобы огонек в глазах был... живой. — Пауза. Голос тише, глубже. — Как у тебя, когда выходишь с ковра после чистой программы. Или когда рассказываешь что-то смешное, и глаза... светятся.

Он произнес это так просто, что Настя потеряла дар речи. Воздух перестал поступать. Сердце колотилось в горле. Его глаза – темные, серьезные, без шутки.

И мир взорвался.

Гром. Оглушительный, рвущий барабанные перепонки ТРЕСК, будто небо рухнуло на палатку. Каркас содрогнулся. Одновременно ослепительная молния высветила все внутри: их широкие от ужаса глаза, спящих родителей, полуобнаженные тела. Тень Степы гигантской искаженной тенью легла на стену.

Настя вскрикнула – перекошенный звук ужаса – и инстинктивно рванулась к единственной защите. К нему. Она впилась в него, обвила руками торс, крепко, отчаянно, уткнулась лицом в потную шею. Он сомкнул руки на спине, прижал с силой, почти вдавливая в коврик. Ее тонкое бра – не преграда. Она чувствовала каждую мышцу его спины под ладонями, каждую неровность кожи, бешеное биение сердца – в унисон с ее собственным. Запах его – пот, дым, мята, чистая мужская кожа – ударил в ноздри, опьяняюще.

— Тихо, тихо, Насть, солнышко, — голос у уха, низкий, успокаивающий, но с напряжением. — Просто гроза. Сильная, но пройдет. Держись. — Рука гладила волосы, ладонь на затылке прижимала ближе.

Она дрожала, прижимаясь всем телом. Лобком, животом, грудью. И почувствовала это. Сквозь тонкую ткань его боксеров – что-то твердое, невероятно горячее, упругое упиралось в низ живота, чуть левее пупка. Он. Его возбуждение – очевидный, физиологический ответ на ее прижатие, близость, наэлектризованность. Настя замерла, осознание ударило жгуче – стыдное, возбуждающее. Не отпрянула. Наоборот, темная, дерзкая часть... заинтересовалась. Замерла в ожидании.

Гром грянул снова, чуть дальше. Настя вздрогнула. Сильнее вжалась в него. И тогда, будто ища удобство, успокаивая дрожь... или не в силах удержаться, она слегка, почти незаметно, пошевелила бедрами. Лобок в тонких трусиках потёрся о твердый, горячий бугорок под тканью. Легко. Мимолетно. Случайно.

Степа резко вдохнул, руки на спине и затылке впились.

— Насть... — хриплый шепот, стон предостережения. В нем – шок, предупреждение, темный отзвук ее возбуждения.

— Прости... — дрожащий шепот в шею. Стыд смешивался с азартом. — Неудобно... и страшно. — Она сделала это снова. Движение бедрами, осознаннее, вдоль его твердости. Почувствовала ответ – толчок, пульсацию под тканью, будто живое существо отозвалось. Внутри – вихрь. Трусики стали предательски влажными, тепло разлилось понизу.

— Ты... знаешь, куда это ведет, Призрак? — он прошептал в волосы, губы коснулись виска – осознанно. Его рука на спине поползла вниз, медленно, по позвонкам, к талии, к краю трусиков. Большие пальцы уперлись в ямочки над ягодицами, начали крошечные, едва ощутимые, но гипнотические круги на голой коже. — Это... уже не игра.

Настя зажмурилась, подавляя стон. Каждое прикосновение пальцев, каждый пульсирующий отклик его тела в животе сводили с ума. Дыхание – поверхностное, прерывистое. Она ответила новым движением бедер – трением, настойчивым, ищущим. Услышала его сдавленный стон, почувствовала, как руки крепче прижали ее, как его бедра начали отвечать – едва уловимыми, но ритмичными толчками навстречу.

— Степа... — мольба, исповедь. Она не знала, чего хочет – остановки или продолжения. Мир сузился до точки соприкосновения.

Он не ответил словами. Его рука соскользнула ниже, крепко, властно легла на ягодицу, прижимая так, чтобы трение стало сильнее, неотвратимее. Чтобы ее лобок плотно прижимался к его твердости. Его собственные движения бедер стали увереннее, глубже. Ритм ускорился.

Они двигались в унисон, в тайном, порочном танце под полуоткрытым спальником. Настя закусила губу, когда новая, мощная волна возбуждения накрыла ее. Она чувствовала нарастание сладкого напряжения внизу живота, как влага пропитывает тонкую ткань трусиков насквозь, делая ее почти невидимым барьером. Его боксеры тоже стали влажными на ощупь там, где ее лобок терся о них. От их синхронных движений, от влаги, возникал едва слышный, хлюпающий звук трения ткани о ткань, о кожу.

Не думая, повинуясь инстинкту, ее левая рука, лежавшая у него на груди, скользнула по его животу (он вздрогнул), вниз, к себе. Пальцы нырнули под эластичный пояс ее трусиков. Нащупали складки – горячие, мокрые, пульсирующие. Кончики пальцев скользнули по разбухшим, чувствительным губам, покрытым скользкой влагой. Средний палец нашел напряженный, каменный бугорок клитора. Легкий, пробный кружок. Потом еще, сильнее, быстрее. Глаза Насти закрылись, голова запрокинулась на его плечо. Она зарылась лицом в его шею, вдыхая его запах, подавляя стоны. Ее пальцы работали – быстрые, настойчивые круги по клитору, иногда скользя вниз, к влажному входу, ощущая, как мышцы там сжимаются впустую, жажду наполнения.

— Ох... Степа... — ее шепот был прерывистым, губы касались его кожи. — Так... странно... хорошо...

Его дыхание стало хриплым, прерывистым. Его рука на ее ягодице сжалась, пальцы впились в плоть, направляя ее движения бедрами, задавая более жесткий, требовательный ритм трения. Его собственные толчки стали сильнее, глубже. Она почувствовала, как твердая, горячая головка его члена сквозь тонкие слои ткани (ее мокрые трусики, его боксеры) с каждым его толчком упирается не просто в лобок, а ниже. В самую чувствительную точку между влагалищем и анусом. А иногда, при особенно сильном движении его бедер навстречу, когда она приподнимала таз, острие этой твердости проскальзывало чуть ниже, к самому входу во влагалище, создавая иллюзию, почти обещание проникновения. Через двойную ткань она чувствовала его форму, размер, пульсацию.

— Насть... — его голос сорвался на стон. — Ты... чертовка... так мокро... — Его рука сжала ее ягодицу почти болезненно. Его бедра двигались быстрее, яростнее, его член воткнулся в упругую плоть ее промежности сквозь ткани, как раскаленный клинок. Казалось, еще немного – и ткань не выдержит, и он войдет, хотя бы на сантиметр, в эту мокрую, готовую глубину.

Она была на грани. Напряжение внизу живота достигло пика. Пальцы на клиторе двигались бешено. Волны удовольствия сжимали ее изнутри. Она приподняла бедра выше, сильнее прижимаясь к нему, ища этого почти-проникновения, этого трения, которое свело бы ее с ума...

Внезапно – свет.

Яркий, слепящий луч фонарика ударил им в лица.

— Настенька? Степа? Вы чего тут копошитесь? И чего это вы... раздеты? — сонный, хриплый голос мамы Насти прозвучал как удар грома. Она сидела на своем коврике, щурясь, фонарик в дрожащей руке направлен прямо на них. — Гроза что ли вас напугала? Или паук?

Настя отпрянула от Степы как ошпаренная, с силой выдернув руку из трусиков. Она инстинктивно натянула спальник до подбородка, чувствуя, как пылает лицо и все тело. Ее сердце бешено колотилось, смесь стыда, ужаса и неудовлетворенного возбуждения парализовала ее.

Степа резко сел, отодвинувшись, прикрываясь скомканным спальником.

— Э-э... да, Марина Петровна... Гроза, — его голос звучал хрипо и неестественно громко. — Сильная... Настю напугала. А жара... скинули лишнее. Душно жутко.

— Ага, вижу, душно, — мама Насти фыркнула, светя фонариком то на одного, то на другого, явно видя их пылающие лица, взъерошенные волосы, общую растерянность. — Ну, ладно, спите уже. Не шуршите. И прикройтесь хоть чем-нибудь, а то простудитесь. — Она недовольно буркнула что-то себе под нос, выключила фонарик и плюхнулась обратно на коврик. Через минуту ее ровное дыхание слилось с храпом папы Степы.

В темноте повисла гробовая тишина. Напряжение было таким густым, что его можно было резать ножом. Настя лежала, отвернувшись к стенке палатки, сжимая края спальника до побеления костяшек. Она чувствовала, как влага между ног остывает, оставляя липкий, стыдный след. Возбуждение сменилось ледяным ужасом. Она видела? Услышала? Почему он не остановил?

Степа лежал неподвижно, его дыхание все еще было неровным. Он чувствовал, как его член медленно, неохотно успокаивается, оставляя ощущение пустоты и фрустрации. Он видел в темноте очертания ее спины, напряженной, как струна. Стыд и злость (на маму, на ситуацию, на себя) смешивались с тлеющим углем того, что едва не случилось.

Они не проронили ни слова. Не повернулись друг к другу. Просто лежали в темноте, разделенные сантиметрами, но пропастью из невысказанного, недоделанного, стыдного и безумно желанного. Утро пришло серым и неловким. Они оделись молча, избегая взглядов, торопливо собирая вещи. Неделя до вечера «массажа» прошла в этом густом молчании, в красноречивых взглядах, украдкой брошенных и тут же отведенных, в воспоминаниях о духоте, о громе, о его твердости, о ее мокрых трусиках, о том, как головка члена почти вошла. И в жгучем, невыносимом вопросе: «Что было бы, если бы не тот свет?»

Настя буквально вползла в квартиру, прислонившись спиной к двери, чтобы она захлопнулась. Глаза закрыты, грудь высоко вздымалась под мокрым от пота спортивным топом. Темные волосы слиплись на лбу и шее. Сумка со снарядами для художественной гимнастики грохнула на пол.

— Привет, призрак, — раздался спокойный голос Степы.

Он сидел на диване, доедая кусок пиццы, но взгляд его был прикован к ней – к изгибу шеи, к капле пота, скатившейся по ключице, к тому, как дрожали от усталости ее стройные ноги. — Похоже, тренер сегодня решил сделать из тебя фарш?

Настя слабо хмыкнула, не открывая глаз.

— Не фарш... пыль. Просто пыль. Каждую мышцу... вывернули наизнанку.

Она сползла по стене, едва добравшись до дивана, и рухнула на него лицом в подушку с долгим, мучительным стоном. — Особенно спина... и плечи... каменные.

Степа отставил пиццу. Подошел, сел на край дивана рядом с ее бедром. Его рука, почти рефлекторно, легла ей на поясницу, поверх тонкой ткани майки. Даже через ткань он почувствовал жар и невероятное напряжение мышц. Настя вздрогнула всем телом.

— Ой! Легче, Степ... больно же.

— Вижу, — его голос стал мягче, глубже.

Пальцы начали осторожно разминать поясницу, круговыми движениями. — Надо разогнать эту заразу. Иначе завтра не встанешь.

Он почувствовал, как под его ладонью ее тело чуть расслабилось, приняв прикосновение. — Давай помогу? Массаж. По-дружески, конечно.

Настя медленно повернула голову, уткнувшись подбородком в подушку. Ее карие глаза, обычно такие живые и озорные, были мутными от усталости, но в них мелькнул интерес.

— Ты... ты где этому научился? — выдохнула она. — У девушек тренировался?

Он замер на секунду, пальцы все еще на ее лопатке.

— Может быть, — ответил он, стараясь звучать легко, но голос слегка дрогнул.

Он почувствовал, как она чуть напряглась под его руками. — А что? Ревнуешь? — рискнул он, возобновляя движения, теперь чуть ниже, вдоль позвоночника к пояснице.

— Дурак, — она фыркнула, но звук был скорее смущенным, чем сердитым. — Просто... не ожидала, что у тебя такие... сильные руки.

Она замолчала, когда его большие пальцы уперлись в ямочки над ягодицами, прямо у края спортивных штанов. Ее дыхание участилось.

— Здесь болит? — спросил он, голос стал чуть хриплее.

Он не отодвинул руки. Напротив, кончики пальцев слегка задержались на чувствительной коже, чуть ниже талии.

— М-м... да, — прошептала она, и в ее голосе не было боли, только какое-то новое напряжение. — Тут... все болит.

Она чуть приподняла бедра, как бы подставляясь под его руки. Степа почувствовал, как по его спине пробежали мурашки. Его собственное возбуждение стало ощутимым, тесня джинсы.

— Майка мешает, — сказал он вдруг, голос звучал чужим, низким и властным. — Снимешь? Или помочь?

Настя открыла глаза. Взгляды встретились. В ее глазах не было ни усталости, ни смущения. Там горело что-то темное, глубокое, знающее. Она молча приподнялась на локтях, помогая ему завести руки под ее майку. Ткань скользнула вверх, обнажая сначала плоский живот, затем нижнюю часть спины, теплую и гладкую. Степа затаил дыхание. Его ладони легли прямо на ее кожу. Горячую, бархатистую.

— Ох... Боже... — выдохнула Настя, выгибаясь под его прикосновением, как кошка.

Его пальцы заскользили по обнаженной спине, вверх к лопаткам, вниз к чувствительным бокам, к ямочкам на пояснице. Каждое движение было медленным, изучающим, наполненным скрытым смыслом. Стоны Насти стали глубже, протяжнее.

— Да... вот так... Степа... как же хорошо...

— Где еще? — спросил он шепотом, его губы оказались совсем близко к ее уху.

Он почувствовал, как она вздрогнула от его дыхания. — Говори, Насть... где болит сильнее всего?

— Всюду... — прошептала она в ответ, поворачивая голову к нему.

Их губы почти соприкоснулись. — Но особенно... здесь...

Ее рука скользнула назад и легла поверх его руки, прижимая ее крепче к самой нижней части спины, почти к началу ягодиц. — И... и спереди... плечи...

Ее взгляд был открытым вызовом.

Степа больше не мог сдерживаться. Его руки уверенно скользнули под майку выше, к лопаткам.

— Помоги снять, — приказал он тихо, но так, что сомнений не осталось.

Настя подняла руки, и он стянул майку через голову. Она осталась в спортивном топе, плотно облегающем высокую, упругую грудь. Степа не мог оторвать взгляда. Его руки вернулись к ее плечам, но теперь скользили по обнаженным предплечьям, к локтям, потом обратно вверх, к основанию шеи, к ключицам. Его большие пальцы кружили вокруг ее ключиц, медленно, гипнотически.

— Ты... ты всегда так делаешь массаж? — спросила Настя, ее голос дрожал.

Она смотрела на него снизу вверх, губы полуоткрыты.

— Только тем, кто этого действительно заслуживает, — ответил он, наклоняясь ниже.

Его губы коснулись ее ключицы – легкий, едва ощутимый поцелуй. Настя резко вдохнула. — И кто... так прекрасно стонет.

Второй поцелуй был чуть ниже, между ключиц. Третий – на нежной коже у основания шеи. Он чувствовал, как бьется ее пульс под губами.

— Степа... — ее шепот был похож на молитву.

Ее руки поднялись и запутались в его волосах, не отталкивая, а притягивая.

— Да? — он поднял голову, их лица оказались в сантиметрах друг от друга.

Он видел расширенные зрачки, румянец на щеках, капельку пота на верхней губе. Его рука медленно, словно невзначай, скользнула с плеча вниз, по боковой поверхности ее груди, едва касаясь тканью топа. Он почувствовал, как под тканью затвердел сосок.

— Я... я думала... ты мой друг, — прошептала она, но ее бедра чуть приподнялись навстречу его руке, которая уже лежала на ее животе.

— Я и есть твой друг, — ответил он, его пальцы начали медленно чертить круги на ее животе, чуть ниже пупка, двигаясь все ниже, к поясу штанов. — Самый лучший друг. Который знает... что тебе действительно нужно после такой тренировки.

Его взгляд был неотрывно прикован к ее лицу, ловя каждую реакцию. — Нужно полное... расслабление. Во всех смыслах.

— И ты знаешь... как этого добиться? — ее голос был едва слышен, дыхание сбилось.

Ее рука на его затылке сжала волосы.

— Знаю, — уверенно прошептал он.

Его пальцы нашли резинку спортивных штанов и зацепились за нее. — Но для этого... нужно убрать все лишнее.

Он смотрел ей прямо в глаза, спрашивая разрешения без слов. — Можно, Насть? Дай мне сделать тебе... по-настоящему хорошо.

Она замерла, секунду смотря в его глаза. Потом медленно, как в замедленной съемке, кивнула. Ее губы дрогнули в едва уловимой улыбке.

— Да... — выдохнула она. — Сделай мне... по-настоящему хорошо, Степа.

...

Степа медленно стягивал спортивные штаны и леггинсы Насти, обнажая темные кружевные трусики. Его пальцы намеренно задерживались на теплой коже ее бедер, внутренней поверхности, где пульс бился особенно явно. Каждое прикосновение было обещанием, отложенным исполнением.

— Ты... издеваешься? — выдохнула Настя, ее голос звучал хрипло от нарастающего возбуждения.

Она приподняла бедра, помогая ему, но ее тело напряглось в ожидании.

— Ни в коем случае, — прошептал он, его губы коснулись ее обнаженного живота чуть ниже пупка. Поцелуй был горячим и влажным. — Я просто... наслаждаюсь процессом. Каждым сантиметром.

Его рука скользнула вверх, к нижнему краю спортивного топа. — И это... тоже мешает полному расслаблению.

Он смотрел ей в глаза, ища подтверждение. Ее ответом был едва заметный кивок и глубокий вдох, от которого грудь высоко приподнялась под тканью.

Степа снова применил свою медлительность. Он не просто снял топ. Он поднял его край, обнажая сначала плоский живот, затем нижнюю кривую груди... и остановился. Его губы прильнули к нежной коже прямо под грудью. Настя вздрогнула, издав тихий стон.

— Степа... пожалуйста... — ее мольба была музыкой для его ушей.

— Пожалуйста... что? — он поднял глаза, продолжая целовать и слегка покусывать чувствительную кожу. Его пальцы чертили круги по обнаженному боку.

— Не... не мучай... — она закусила губу, ее пальцы впились в покрывало дивана.

— Но ты же хочешь, чтобы все было идеально? — он наконец освободил одну грудь, позволив ей вывалиться из топа. Темно-розовый сосок был напряженно твердым. Степа замер, любуясь. —

Боже, Насть... ты нереальная.

Он склонился, но не к соску. Его губы и язык ласкали округлость груди, двигаясь к центру мучительно медленно. Настя застонала, выгибая спину, подставляя грудь ему навстречу. Когда его язык, наконец, коснулся соска, обхватив его и слегка потянув, она вскрикнула.

— Да! Ох... вот так... — ее руки схватили его за голову, прижимая сильнее.

Он ласкал одну грудь, доводя ее до пика чувствительности, затем переключился на вторую, повторяя ту же невыносимо медленную игру. Его рука, тем временем, спустилась вниз. Кончики пальцев скользнули по кружеву трусиков, нащупав влажное пятнышко и твердый бугорок клитора под тканью. Он надавил ладонью, не проникая под белье, просто создавая давление и трение.

— А-ах! Там...! — Настя дернулась, ее бедра задвигались, ища большего контакта.

— Где? — притворно непонимающе спросил он, его палец начал вырисовывать крошечные круги прямо поверх ткани, над самым чувствительным местом. — Здесь?

Он чувствовал, как кружево пропитывается ее соками.

— Да! Черт возьми, Степа... да! — она была на грани, ее дыхание стало прерывистым, живот напрягся. Степа видел, как нарастает напряжение в ее теле, как она близка к первому, поверхностному оргазму только от его ласк через ткань. И... остановился. Убрал руку.

Настя аж приподнялась на локтях, ее глаза полые недоверия и возмущенного желания.

— Что?! Почему?!

— Потому что это было бы слишком быстро, — улыбнулся он, его глаза горели азартом. Он медленно зацепил пальцы за резинку ее трусиков. — Настоящее удовольствие... впереди.

Он потянул белье вниз, обнажая ее лобок, смуглые половые губы, блестящие от возбуждения.

— Раздвинь ноги шире, Насть... — приказал он властно, но голос его дрожал от страсти. — Дай мне увидеть... всю тебя.

Она, покоренная его тоном, послушно развела колени. Его взгляд, полный благоговения и жгучего желания, скользнул по ее интимности. Он низко наклонился, его дыхание коснулось ее кожи. Настя замерла в предвкушении.

Ее бедра приподнялись навстречу его ладони, когда он нащупал выпуклость под тканью. Горячую, влажную. Он почувствовал, как его собственное возбуждение, сковывающее его в джинсах, стало почти болезненным. Но сейчас – только она.

Он снял с нее последние преграды. Его взгляд, полный благоговения и желания, скользнул по ее стройным ногам, упругому животу, к тому месту, где темные завитки волн скрывали источник ее жара. Он коснулся пальцами – нежно, сначала. Настя вскрикнула, резко вдохнув.

— Степа! Да... вот так... — ее ноги раздвинулись шире, приглашая.

Его пальцы скользнули по влажным, невероятно горячим складкам, нащупывая напряженный бугорок. Он начал ласкать его – сначала медленно, кругами, наблюдая, как ее лицо искажается от наслаждения, как губы приоткрываются в беззвучном стоне. Потом быстрее, увереннее, подстраиваясь под ритм ее движений бедрами. Он чувствовал, как ее внутренние мышцы сжимаются вокруг его пальцев, когда он ввел один, потом второй, погружаясь в ее влажную, пульсирующую глубину.

— Да! О, Боже, Степа... так хорошо! — она задыхалась, ее тело извивалось под его руками. — Не останавливайся... пожалуйста!

Настя лежала на спине, ее тело слегка дрожало от предвкушения. Грудь высоко поднималась с каждым прерывистым вдохом, живот напрягался, а бедра слегка раздвинулись, словно приглашая его ближе. Степа замер на мгновение, наслаждаясь видом — ее половые губы, влажные и слегка припухшие от возбуждения, блестели в свете лампы.

Его дыхание горячей волной скользнуло по ее коже, заставив Настя вздрогнуть. Он не спешил, целуя внутреннюю поверхность ее бедер, чуть выше колена, затем ближе к паху, но все еще не касаясь самого желанного места.

— Ты вся дрожишь... — прошептал он, и его губы, наконец, коснулись самой нежной кожи — там, где бедро переходило в лобок.

Настя резко вдохнула, ее пальцы впились в покрывало.

— Степа...

Он улыбнулся в ответ, но не торопился. Вместо этого его язык медленно, почти лениво, провел снизу вверх — от самого входа влагалища к клитору, но не задерживаясь там.

— Ох... — ее голос сорвался на стон.

Его большие пальцы осторожно раздвинули ее малые губы, обнажая розоватую, влажную плоть. Он прижался губами к самой чувствительной внутренней стороне, слегка втягивая ее в рот, лаская языком.

Настя выгнула спину.

— Да... вот так...

Он чередовал нежные поцелуи с легкими покусываниями, заставляя ее вздрагивать, но не давая полноценного удовлетворения. Его язык скользил вдоль складок, собирая ее соки, наслаждаясь ее вкусом — сладковатым, с легкой терпкостью.

— Ты такая мокрая... — прошептал он, и его горячее дыхание обожгло ее клитор.

Наконец, он добрался до главного — кончик его языка коснулся напряженного бугорка, едва заметно дрожавшего от возбуждения.

— А-ах! — Настя вцепилась ему в волосы, но не отталкивала, а прижимала сильнее.

Он начал с медленных круговых движений, едва касаясь, заставляя ее стонать и двигать бедрами в такт. Затем изменил технику — теперь язык не просто скользил, а быстро вибрировал, как перышко, по самому чувствительному месту.

— Быстрее... — взмолилась она.

Но он снова замедлился, перейдя на легкие постукивания кончиком языка, словно дразня.

— Ты же не хочешь, чтобы это закончилось слишком быстро? — прошептал он, и его палец медленно ввелся внутрь, изгибаясь, нащупывая ту самую точку G.

— О Боже... Степа... я... я... — ее голос срывался, тело напряглось, бедра подрагивали.

Он чувствовал, как ее внутренние мышцы сжимают его пальцы, как ее дыхание становится прерывистым. Она была на грани.

Но он снова отступил.

— Нет... нет... — она застонала, почти рыдая от неудовлетворенности.

— Еще не время, — он ухмыльнулся, целуя ее внутреннюю поверхность бедра. — Я хочу, чтобы ты кончила, когда я решу.

Теперь он не сдерживался. Его язык работал быстро и жестко, чередуя плоские широкие движения с точечными надавливаниями. Пальцы внутри нее ускорились, создавая двойную стимуляцию.

— Кончай, Насть... дай мне почувствовать, как ты сжимаешься...

И она не выдержала.

Ее тело взметнулось в судорогах, ноги сжали его голову, пальцы вцепились в волосы.

— Я... кончаю... Степа!

Он не останавливался, продолжая ласкать ее языком, пока волны удовольствия не отступили, а ее тело не обмякло, полностью обессиленное.

Только тогда он поднялся, вытирая губы, и прошептал:

— Вот теперь... мы можем перейти к следующему этапу.

Его собственное тело требовало своего. Он с трудом освободился от одежды, его член, твердый и напряженный, наконец освободился. Настя увидела его и протянула руку, обхватив пальцами, заставив его застонать от прикосновения. Ее ладонь была горячей и влажной.

— Я хочу тебя, — прошептала она, глаза темные, почти черные от желания. — Сейчас. Пожалуйста...

...Он начал двигаться. Первый, глубокий толчок заставил Настю резко вдохнуть, ее глаза широко распахнулись, полные неожиданного наслаждения. Ее ноги инстинктивно сомкнулись на его пояснице, притягивая его ближе.

— Степа... Ох... — ее шепот был больше похож на стон, смешанный с удивлением. — Так... по-другому... чем я думала...

— Хорошо? — он прохрипел, вытягиваясь почти полностью, чувствуя, как ее влажные стенки неохотно отпускают его. Его взгляд не отрывался от ее лица, ловя каждую эмоцию.

— Да... Невероятно... — она потянулась к нему, притягивая его губы к своим в жадном, но нежном поцелуе. — Снова... Пожалуйста...

Он ответил на поцелуй, одновременно мощно вгоняя себя обратно в ее горячую глубину до самого основания. Ее губы разомкнулись на тихом стоне, который он проглотил. Одной рукой он поддерживал ее бедро, задавая ритм – покачивающий, глубокий. Другой рукой он скользнул под тонкую ткань топа, нащупав ее упругий, уже твердый сосок. Большой палец начал водить по нему медленными, манящими кругами.

— Ах! Степа... — она оторвалась от поцелуя, ее голова запрокинулась. — Вот так... Этими руками... И там... и там... — ее пальцы сжали его плечи.

— Какая ты... горячая... — он прошептал ей на шею, впиваясь губами в чувствительную кожу ниже уха, чувствуя, как она вздрагивает. Его бедра продолжали работать – ритм стал устойчивее, сильнее. Каждый глубокий ввод заставлял ее внутренние мышцы сжиматься вокруг него как бархатные тиски. — Ты чувствуешь... как я тебя хочу? Сколько лет... мечтал об этом...

— Правда? — в ее глазах мелькнуло что-то детское, удивленное и счастливое, даже сквозь туман наслаждения. — Я... я тоже... всегда... Ах! — ее крик сорвался, когда его пальцы на соске сжали сильнее, а член уперся в особенно чувствительное место внутри.

— Покажи мне, — его голос был низким, хриплым от желания и усилия. Он ускорил движения бедер – толчки стали короче, резче, мощнее, как раз в ту точку, от которой она кричала. Одновременно он заменил круги на соске на легкие, щиплющие движения кончиками пальцев. — Покажи, как сильно ты этого хочешь... Моя Настя...

— Да! Да, Степа! Хочу! Всегда хотела! — ее признание вырвалось громко, искренне, пока ее тело извивалось под двойной атакой. Она притянула его голову к своей груди, освобождая сосок от топа. — Лижи... Пожалуйста...

Он с готовностью опустился, захватив губами ее напряженный, темно-розовый сосок. Язык обвил его, лаская и посасывая, в такт своим все более яростным толчкам. Звуки смешались: влажные хлюпающие звуки его члена внутри нее, ее прерывистые, высокие стоны, его хриплое дыхание и мягкие звуки, которые издавал его рот у ее груди.

— Солнышко... моя девочка... — слова сорвались с его губ между поцелуями ее кожи, между жадными движениями языка. — Ты так... прекрасна... Так отвечаешь мне...

— Еще... Не останавливай... Никогда не останавливайся... — она молила, ее пальцы бешено скользили по его спине, его плечам, впиваясь в волосы. Ее бедра поднимались навстречу каждому его движению, пытаясь принять его глубже, сильнее. — Вот так! Вот там! Да, Степа, да!

Он отдался ритму и ее мольбам. Его мир сузился до жара ее тела под ним, до влажной, сжимающей его глубины, до вкуса ее кожи на губах и звуков ее наслаждения, сливающихся в одну дикую, прекрасную песню желания. Каждый мощный толчок бедер, каждый щипок или ласка соска, каждый жадный поцелуй – все было посвящено ей, ее удовольствию, их обоюдной, давно назревшей страсти.

— Степа... я... я почти... — ее голос сорвался в высокий визг, когда он нашел новый угол, ударив в самое сокровенное. Ее тело задрожало, ноги сжали его как тиски.

Это было знаком. Он ускорился до предела, каждый толчок был сильнее, глубже, целясь в ту точку внутри нее, которая сводила ее с ума. Его собственное возбуждение достигло пика, горячая волна поднималась от основания позвоночника.

— Настя! — его крик слился с ее пронзительным, срывающимся стоном. Она кончила первой – ее тело взметнулось в мощной судороге, внутренние мышцы сжали его член с невероятной силой, волны наслаждения прокатились по ней видимой дрожью. Ее крик, дикий и освобождающий, подтолкнул его через край. Его тело напряглось до предела, и он погрузился в нее в последнем, глубоком толчке, выпуская в нее поток горячего семени, захлебываясь ее именем. Волны экстаза накатывали одна за другой, вымывая все мысли, оставляя только ощущение ее тела под ним, вокруг него, внутри него.

Они рухнули вместе, сплетенные, липкие от пота, дрожащие. Его вес прижал ее к дивану, но она лишь слабо обвила его руками, прижимая к себе. Дыхание выравнивалось медленно, сердцебиение успокаивалось. Он приподнялся на локтях, глядя в ее глаза. В них было изумление, усталость и... счастье. Глубокое, спокойное счастье.

— Вот это... массаж, — выдохнула она, слабая улыбка тронула ее губы.

Степа рассмеялся, низкий, довольный смех. Он смахнул влажную прядь с ее лба и поцеловал ее – долго, нежно, с новой, только что родившейся интимностью.

— Я всегда знал, что у меня талант к массажу, — пробормотал он ей в губы. — Особенно когда клиентка так... отзывчива.

Она фыркнула и притянула его к себе снова, зарываясь лицом в его шею. За окном темнело, но их мир сейчас помещался на этом скрипучем диване, в тепле их тел, в тишине, нарушаемой только их успокаивающимся дыханием. Детство осталось позади. Что-то новое, невероятно волнующее и глубокое, только началось.