Алина сидела за потертой от времени партой в классе зельеварения, где воздух был насыщен терпким запахом ингредиентов и едва заметным дымом от варящихся смесей. Ее длинные, светлые волосы свободно спадали на плечи, обрамляя лицо с мягкими чертами, на котором читалось безразличие, с усталым, задумчивым взглядом. Она машинально переводила слова преподавателя в четкие строки, аккуратно выводимые пером в уже наполовину исписанную тетрадь, одновременно следя за тем, как зелье в ее котле неспешно пузырится, окрашиваясь в насыщенно-розовый оттенок, согласно инструкции.

И казалось, все шло по плану, пока ее перо неожиданно не соскользнуло со стола и не покатилось под стул, заставив нагнуться, потянувшись за ним, теряя бдительность буквально на несколько секунд. Но именно в этот момент, незаметно для нее, произошла подмена содержимого флакона, и исход событий начал разворачиваться в другом русле.

Чуть поодаль, за соседним столом, сидела Влада, девушка с коротким каре цвета вороньего крыла, с острыми чертами лица, взгляд голубых глаз был насмешливым и в то же время внимательным, будто она предвкушала нечто интересное. На ее губах играла почти невинная улыбка, и в тонких пальцах она держала колбу с тем самым зельем, которое предназначалось однокласснице. Не сводя с нее взгляда, выжидала, когда та, ничего не подозревая, сделает роковой глоток.

Вернувшись к работе, светловолосая машинально потянулась за колбой, слегка покрутив ее в пальцах, приподняла к губам и сделала глоток, не ощущая подвоха, хотя ее внимание на миг задержалось на необычайно сладком вкусе с легкой кислинкой, который никак не вязался с составом, что она использовала. И хотя внутренне она отметила это несоответствие, сомнения тут же были отодвинуты в сторону, ведь зелье выглядело вполне стабильно, и ничего опасного она в нем не почувствовала.

Преподаватель закончил занятие, отпустил учеников и, как всегда, первым покинул класс, предоставив студентам возможность собрать свои вещи и уйти.

Собрав свои принадлежности, девушка направилась в сторону общежития, и с каждым шагом, с каждой пройденной ступенью лестницы она начинала ощущать нарастающий жар, медленно поднимающийся от поясницы к груди. Ее щеки залились румянцем, дыхание стало чуть тяжелее, она пыталась обмахнуться тетрадью, как веером, надеясь немного охладиться, но легкий ветерок лишь раздражал кожу, делая прикосновения воздуха почти болезненно-приятными. И чем ближе она подходила к двери своей комнаты, тем отчетливее осознавала, что внутри, в самом центре живота, будто бы завязался тугой узел.

Захлопнув за собой дверь, она бросила тетрадки на стол, собираясь рухнуть на кровать, но не успела сделать и двух шагов, как внезапная волна жара захлестнула ее с такой силой, что ноги подкосились, и она, чуть не потеряв равновесие, облокотилась на стол, сжав бедро рукой, пытаясь унять ощущение, которое нарастало внизу живота, пронизывая изнутри. Дыхание стало резким, грудь вздымалась с каждым вдохом, кожа отзывалась на прикосновение ткани как никогда остро, и каждый миллиметр тела стал болезненно чувствительным, будто ее собственное тело вышло из-под контроля и теперь диктовало свои желания.

— Вот же мразь… — прохрипела она, не в силах больше игнорировать происходящее, и с трудом выровнявшись, направилась к выходу, неуклюже расстегивая верхние пуговицы рубашки, ощущая, как материал раздражает обнаженную кожу, и ярость, вспыхнувшая внутри, мгновенно соединилась с желанием в неуправляемый коктейль, — Убью, блять.

Она уже не сомневалась, чьих это рук дело, имя Ермаковой всплыло в голове само собой, как вывод, к которому не нужны доказательства. Она слишком хорошо знала ее стиль и манеру действовать, и даже находясь в подобном состоянии, где тело подчиняется инстинктам, она была готова разорвать ее голыми руками.

Чем ближе она подходила к ее комнате, тем сильнее становился аромат, витавший в воздухе — он был сладкий, густой, тягучий, проникающий внутрь с каждым вдохом и усиливающий возбуждение до предела. Разум терял ясность, желания стали смазанными, но яркими, как пылающее пламя, которое требовало выхода. И в тот момент, когда она подошла к нужной двери и без стука распахнула ее, перед ее глазами предстала Влада, сидящая на своей кровати, откинувшись назад и опираясь на руки, в домашней одежде, с удовлетворением на лице и той самой улыбкой, в которой читалась насмешка, самодовольство и четкое осознание того, что все идет именно так, как она задумала.

— Что такое, Васильева? — с ленивой усмешкой произнесла младшая, медленно поднимаясь с кровати, опуская ступни на пол, и слегка наклонившись вперед, упираясь руками в колени, глядя на вошедшую девушку с видом человека, который полностью контролирует происходящее, наслаждаясь каждой секундой своего влияния.

Голос прозвучал спокойно, но в нем проскальзывала издевка, скрытая в тоне, во взгляде, в самой позе тела, в том, как слегка приподнялась левая бровь, как на мгновение ее светлые глаза скользнули по декольте девушки.

Светловолосая тяжело дышала, ее грудь поднималась и опускалась рывками, как будто каждое движение воздуха в комнате касалось ее изнутри, пробуждая все тело к жизни и напоминая о том, что зелье, выпитое ею ранее, уже вступило в полную силу. И теперь под кожей словно вибрировало, посылая к мозгу волны пульсирующего желания, с которым невозможно было бороться логикой или волей.

— Что это за зелье было? — сама она стояла, держась одной рукой за край деревянного комода, а другая сжимала подол юбки, будто это могло спасти ее от жара, который начинался где-то глубоко внизу живота и медленно разливался вверх.

— Какое? — голубоглазая склонила голову чуть вбок, ее короткие черные волосы аккуратно легли на скулу, а губы растянулись в еще более хищную улыбку, наполненную безмолвным торжеством.

— Не беси, — прохрипела та, устало сжав зубы, и бросила на нее взгляд, в котором сквозила злость, но за этой маской уже невозможно было скрыть, как горело тело, как волнами нарастало возбуждение.

— Ах да, — она будто только в этот момент соизволила вспомнить, что речь идет о конкретной вещи, и голос стал мягким, почти ласковым, — возбудитель с повышенной чувствительностью.

— Мразь, — выдохнула девушка и, чувствуя, как ноги больше не слушаются, рухнула на пол, тяжело опираясь спиной на комод. Ладонь вновь легла на бедро, которое будто свело изнутри, и она прижала пальцы к телу, в попытке унять хотя бы часть той пульсации, которая уже становилась невыносимой. — И сколько мне быть в таком состоянии? — с трудом выговорила она, почти не раскрывая губ.

— Примерно два часа, — с удовлетворением протянула младшая. — Возможно, чуть больше, если сильно сопротивляться.

— Блять… — выдохнула Васильева, откинув голову назад и закрыв глаза, ощущая, как вспышки жара прокатываются по ней с нарастающей частотой, и даже внутренности будто отзывались теплым откликом на каждый вдох.

Черноволосая молча смотрела на нее, глаза не отрывались от девичьего лица, с которого не сходил румянец, от чуть приоткрытых влажных губ, от линии ключиц, которые стали особенно выразительными, от ее длинных ног.

— Помочь? — произнесла она почти шепотом.

Алина открыла глаза, ее взгляд был затуманенным и влажным, но в нем все еще теплилась злость, хотя и слабая.

— Если ты будешь просто сидеть, это не пройдет, — продолжила та, с ухмылкой — а я умею делать так, чтобы становилось легче. Ты даже не представляешь, насколько.

— Пошла ты, — выдохнула светловолосая, но слова прозвучали слишком слабо, чтобы быть угрозой.

— Такая гордая, — ответила та с издевкой. — Но при этом даже не можешь встать. Как трогательно.

Девушка отвела взгляд, попытавшись подняться, но все тело будто одеревенело. Ноги не слушались, грудь вздымалась все чаще, и в какой-то момент она поняла, что сопротивление утомляет сильнее, чем сама лихорадка, с которой уже невозможно бороться.

— Иди сюда, — произнесла она, с интонацией, от которой хотелось подчиниться.

Закрыв глаза на секунду, Васильева сделала глубокий вдох, и, понимая, что не справится в одиночку, развернулась и, преодолевая себя, поползла на четвереньках вперед.

— Всегда мечтала увидеть тебя вот такой, — когда она оказалась у ее ног, та ухватила пальцами ее галстук, потянув вверх, заставляя выпрямится. — Послушная сучка.

Выпустив ткань из руки, плавно опустила ладони ниже, коснулась края рубашки и, не замедляясь, рванула ее. Звук рвущейся ткани, шелест рассыпающихся пуговиц и глухой шлепок материи о пол наполнил комнату более ощутимо, чем любые слова.

— Ты с ума сошла?! — голос задрожал, но он не был наполнен яростью, в нем слышалась паника, растерянность и желание.

— Заткнись, — коротко бросила она, и ее пальцы уже расстегивали лифчик, бросая его в сторону с абсолютной равнодушностью, как будто перед ней не было человека, а только тело.

Перед ее глазами предстала пышная грудь, с проколотыми сосками, с дрожащей кожей от дыхания, и этот вид вызвал на губах младшей хищную ухмылку. Наклонившись, прижалась губами к левому соску, обвела его языком, медленно и настойчиво, посасывая, чувствуя, как под ней тело вздрагивает, как будто само провоцирует продолжение.

Она чуть усиливая давление губ, чуть поднимая влажный сосок вверх, задерживая его в теплом заточении. В то время как пальцы второй руки легко скользнули по линии груди, вдоль ребер, затем прошлись вниз по животу и только потом остановились у края юбки.

Когда ткань трусиков была мягко оттянута в сторону, открывая чувствительную влажную плоть, черноволосая оценила состояние девушки не только по виду, но и по тому, как отзывается тело на прикосновения, и легко скользнула двумя пальцами внутрь.

— Ты вся горишь, — прошептала она, потянув зубами за пирсинг.

Стоны сорвались с губ сами по себе, громко и надрывно, с первыми всхлипами, в которых не было слов, только неконтролируемое желания. Грудь поднималась все чаще, будто тело начинало двигаться в такт этим касаниям, а бедра сами приоткрывались шире, чтобы пальцы могли углубиться, найти нужную точку, зацепить ею каждый нерв, и заставить мозг отступить на задний план, предоставив все управление телу.

Девушка чуть усилила давление, затем изменила ритм, вводя пальцы глубже, немного раздвигая их внутри, чувствуя, как мышцы вокруг них вздрагивают, сжимаются и тут же расслабляются, будто признавая власть. Тем временем губы продолжали играть с соском, обводя его по кругу, втягивая, отпуская, снова прикасаясь, не оставляя ни одного участка без внимания.

Старшая опустила на нее взгляд, ее зрачки были расширены, дыхание сбивалось, губы приоткрылись, и из горла вырвался новый, более глубокий стон, когда пальцы внутри начали двигаться быстрее, когда движения стали точечно попадать в ту зону, от которой все внизу живота пульсировало и разливалось теплом вверх.

— Сильнее можешь? — выдохнула девушка, изогнувшись.

— А тебе не нравится так? — усмехнулась голубоглазая, потянув другой сосок вверх и удерживая его, как будто проверяя, сколько боли она может смешать с наслаждением.

— Трахай меня, а не ласкай, — выдавила она из себе.

— Умоляй, — голос был сух, но в нем чувствовалась теплая жестокость, не поддающаяся сопротивлению.

— Что..?

— Умоляй меня, — повторила, не меняя интонации.

— Прошу…

— Хуйня.

— Пожалуйста.

— Слабо.

— Пожалуйста, трахни меня, — прохрипела Алина, склоняя голову, открывая шею и раскрывая бедра. — Сделай меня своей шлюхой.

— Вот и умничка… послушная сучка, — прошептала Влада, и в этот момент ее рука усилила давление, движения стали грубее и глубже.

Блондинка дрожала, ее руки, потерявшие опору, цеплялись за колени девушки, будто пытались найти во внешнем мире точку, в которую можно сбросить все то напряжение, которое нарастало волнами, при каждом движении пальцев, при каждом звуке, который доносился из нее.

Губы младшей теперь были заняты шеей, языком она провела от ключицы, к уху, задержалась на долю секунды, вдыхая ее аромат а затем прошептала с хриплой усмешкой:

— Такая тихая и послушная во время занятий, а сейчас посмотри на себя... уже мокрая, трясешься, как последняя сучка на поводке.

Слова были грубыми и именно от этого Васильеву охватила новая волна жара, она приоткрыла глаза, взгляд был расфокусирован, губы влажные, чуть припухшие, лицо раскраснелось от напора, а бедра будто сами извивались, толкались навстречу руке, будто тело уже приняло свой приговор и само просилось о наказании.

— Скажи мне, чего ты хочешь, — продолжила черноволосая, впившись зубами в мочку уха, одновременно резко надавив пальцами внутрь.

— Я... — попыталась вымолвить она, но голос, захлебнувшись в собственной слабости и желании, которое уже не поддавалось контролю, и на его месте остался только надрывный всхлип.

— Скажи нормально, четко и внятно, как послушная собачка, которая знает свое место, — процедила Ермакова, не повышая голос.

Она вытащила пальцы и провела ими по внутренней стороне бедра, оставляя влажный след, как метку, что это территория теперь не Алины, а ее.

— Говори, или я закончу, — прошипела она прямо в ухо, прикусывая кожу на шее до болезненного жжения. — И ты останешься ни с чем.

Сжавшись, кареглазая судорожно вдохнула, закусила губу так, что она покрылась точками крови, и лишь потом, с усилием произнесла:

— Я хочу, чтобы ты меня трахала, как будто я твоя собственность, словно я твоя шлюха.

Улыбка Ермаковой медленно растянулась, но в ней не было ни капли нежности, только наслаждение моментом, в котором чужая воля рушится под напором страха и возбуждения. Она без предупреждения снова проникла в нее пальцами, но грубее, и когда тело девушки выгнулось в ответ, когда ее ногти впились в плечи, а из груди вырвался громкий стон, та только склонилась к ней ближе и прошептала с усмешкой:

— Кто бы знал, как быстро действует мое зелье… Гляди, какая послушная сучка из тебя выходит.

— Ударь... — сорвалось с ее губ, будто случайно, но в голосе звучала не просьба, а жажда.

— Что ты сейчас сказала? — черноволосая остановилась.

— Ударь меня, — выдохнула та, резко выгибаясь навстречу ей. — Ты слишком нежная… мне нужно больнее… твоя нежность меня не утешает, она только распаляет.

На ее лице появилась опасная одобрительная улыбка, и она подняла руку, не дав больше ни секунды на ожидание, с громким шлепком ударила ее по щеке, а та отозвалась хриплым стоном. Следующий удар пришелся на другую сторону лица, и кожа под ним моментально покраснела.

А потом, резко потянула за галстук, висящий на шее, обмотала его вокруг руки и рванула на себя, заставив девушку податься вперед.

— Вот ты какая… оказывается, ты просто грязная шлюха, которую заводит боль, — прошипела она, облизнув губы.

— Мало… — хрипло сорвалось с ее губ.

— Чего тебе, сука, мало? — голубоглазая впилась взглядом, пальцы уже вновь двигались внутри, с такой силой и темпом, будто намеревались забрать изнутри не удовольствие, а волю.

— Мне нужен третий… — прохрипела она, выгибаясь под напором движений.

Не теряя ни секунды, она ввела третий палец, заставив тело дернуться, застыть и начать содрогаться от глубины и растяжения, от того, как эти движения вбивались в нее с безжалостной точностью и все более властной настойчивостью.

Не сбавляя темпа, продолжала вбиваться пальцами внутрь, каждый толчок становился грубее и глубже, а звуки влажнее, с хлюпанием. Она ощущала под кожей и в пульсации стенок те грани, которые вот-вот сорвутся, рванут, потопят девушку в неконтролируемом выбросе.

Девушка, стоящая на коленях, цепляясь за ее плечи, уже не пыталась говорить или что-то просить, дыхание сбилось и вырывалось из груди прерывистыми, почти хриплыми вздохами, которые каждый раз превращались в жалкий стон, а тело тряслось, сжималось и откликалось на каждое движение. Живот напрягался, мышцы сводило от переизбытка ощущений, бедра подрагивали, готовясь сдаться, а губы вырывали приглушенный крик.

Она чувствовала, как из нее текло уже не влагой, а потоком, и вот, в один из толчков, тело содрогнулось в изгибе, ноги дернулись и сжались вместе, а из нее вырвался горячий выброс. Он хлынул резко, с резким звуком, орошая ладонь, внутреннюю сторону бедер, стекая на пол.

Влада остановилась на полсекунды, чтобы насладиться зрелищем, затем медленно вытянула пальцы, наблюдая, как тянутся струйки, как дрожит плоть, как сжимается тело в судороге без звука. Она подняла руку, покрытую влагой, медленно провела по собственным губам, и затем облизывала каждый палец, с закрытыми глазами, вдыхая запах.

Алина, уже неспособная держать тело, осела вниз, медленно, с предательскими унижением упала на пол, упираясь руками между ног, а по бедру все еще стекало.

— Еще… — не поднимая головы, потянулась ближе, прижавшись щекой к колену Влады, как к единственному источнику власти, тепла и боли, которую она теперь воспринимала не как наказание, а как последнюю форму спасения. — Пожалуйста...

— Какая же ты ненасытная, — выдохнула та с ленивой усмешкой, глядя на нее сверху, с интересом и очевидным возбуждением. — Только кончила, а уже просит добавки.

Она поднесла к ее губам те же пальцы, что только что были в ней, провела ими по губам, заставляя их разжаться, и, не спрашивая разрешения, ввела внутрь.

— Попробуй себя.

Васильева будто в трансе, не сопротивляясь, выпрямилась на коленях, удерживая взгляд на ней, вытянула изо рта пальцы, покрытые ее собственным вкусом, и медленно, с точной подчиненной грацией провела по ним языком, вылизывая.

— Посмотри на себя… такая послушная сучка, — она тяжело дышала, в глазах вспыхивал огонь, щеки покраснели, а в животе закипало удовольствие от власти.

Убрав руку от лица, Ермакова потянула за галстук, заставляя девушку подняться, подтянула к себе, и ее тело навалилось грудью на черноволосой. Ее ладонь скользнула вниз по спине, задержалась на пояснице, нашарив молнию потянула за язычок. Звук расстегивающейся ткани будто подчеркнул, что сопротивления больше не существует. Юбка соскользнула вниз, обнажая широкие бедра, округлость ягодиц, и татуировку на пояснице — пылающее пламя, с заключенным в центре сердцем.

— Красиво… — негромко произнесла голубоглазая, наклоняясь ближе, осматривая ее сверху. — Ты это для меня сделала?

— Самооценку сбавь, — в голосе прозвучало что-то между иронией и горечью.

Резким движением девушка схватила ее за волосы, намотав пряди на ладонь, запрокинула голову назад, заставляя смотреть в потолок.

— Кажется, тебе скоро придется искать кого-то нового, кто согласится заткнуть тебе рот, — прошептала она с холодным удовлетворением.

— Не издевайся, — голос сорвался в глухой всхлип, а пальцы скользнули по бедру Влады, в последней попытке удержаться.

— И именно этого я добиваюсь.

— Помоги мне…

Хмыкнув, потянула вверх ткань ее трусиков, резко, с натяжением, заставляя ткань врезаться в плоть, выжимая из нее новый, более громкий стон.

— Блять… — сорвалось с губ, и Алина уткнулась лбом в ее плечо.

Та сжала руками ее ягодицы, впиваясь пальцами в плоть, а затем отвесила звонкий шлепок, от которого блондинка вскрикнула и прижалась к ней крепче.

— Смотри на меня, — Влада рывком дернула за волосы, заставляя поднять голову, — Я хочу видеть твое лицо, когда делаю это.

И в тот момент, когда их глаза столкнулись, та с размаху нанесла новый шлепок, еще громче и сильнее, чтобы отпечаток остался не только на коже, но и в памяти.

Ее пальцы крепко держали намотанные на руку волосы, удерживая голову в нужном положении, не позволяя ей отвести глаза, и это молчаливое подчинения было громче любых криков.

Она опустила свободную руку вниз, ладонь легко скользнула по спине, прочертив дорожку от основания шеи до поясницы, с ощущением власти над каждым сантиметром дрожащего тела. Затем чуть надавила на поясницу, заставляя ее прогнуться, подставиться больше, обнажить себя полностью и без остатка, и когда она подчинилась, Влада отвела руку назад.

Первый удар прозвучал громко, резким звуком разорвав воздух, плоть под пальцами отозвалась мягким подрагиванием, и та всхлипнула, а ноги подогнулись чуть сильнее.

— Я сказала: смотри, — прошептала девушка, потянув волосы назад, заставляя ее лицо вновь подняться, а взгляд встретиться с ее глазами.

Второй удар не заставил себя ждать. Ладонь легла точно в ту же область, усиливая боль, пробуждая под кожей жар, от которого мышцы дрожали, и с каждым ударом, Васильева громче застонала, а пальцы сжали ее ноги, будто это была единственная точка, за которую еще можно было держаться.

— Хорошо звучишь, — тихо сказала она, как будто между делом, и снова ударила, теперь по другой ягодице, с такой же точностью и силой.

Ладонь снова опустилась, теперь с другим темпом, чаще, ритмично, серией коротких шлепков, которые словно дробили кожу. С каждым новым ударом тело становилось все мягче и податливее, но при этом внутри нее пульсировало напряжение, которое не отпускало, а лишь собиралось в ком и это состояние было хуже оргазма, потому что оно тянуло, не давая разрядки.

— Вот так, — выдохнула голубоглазая, задержав ладонь на горящей от шлепков коже, прижимая ее чуть сильнее.

Медленно обводя пальцами покрасневшую поверхность, чувствуя, как под подушечками пульсирует кровь, как тепло буквально проникает в кожу, поднимаясь вверх по ее руке и откликаясь приятным напряжением внизу живота.

— Умничка, — добавила она негромко, почти с насмешкой, наблюдая, как дрожит девушка.

Младшая не торопясь провела пальцами по округлой поверхности ягодицы, чуть сильнее надавив и медленно продолжила движение по изгибу, вдоль линии бедра, оставляя на коже едва заметные следы.

— Ты такая красивая сейчас, — сказала девушка, склонившись ближе, впившись взглядом в лицо Алины, рассматривая, как тяжело вздымается грудь, как разомкнутые губы дышат чаще.

— Пожалуйста… — прошептала кареглазая, поддаваясь ближе, словно ее тело само искало эту боль и жесткость. — Мне плохо… мне тяжело…

— Но ты же не умираешь.

— Мне безумно хочется… — голос был сдавленным, словно эти слова несли в себе стыд и мольбу одновременно

Подняв руки, черноволосая обвила ее грудь, сжимая, ощущая под пальцами холод от пирсинга и горячую плоть под ним, начала массировать, двигая ладонями так, чтобы каждая часть чувствовала ее присутствие, чтобы не осталось ни одного не охваченного участка.

Та всхлипнула, вцепившись в ее бедра, выгнулась, всем телом пытаясь зацепиться за нее, остаться в этом безумии, и тогда Влада наклонилась, впиваясь губами в шею, оставляя влажные следы, продвигаясь все ниже, пока ее рот не накрыл сосок, начиная тянуть, терзать и прикусывать.

И в этот самый момент, когда дыхание девушки превратилось в стон, в открытой двери, не издавая ни звука, замерла соседка по комнате.

В коридоре стояла Катя. Та, которая всегда говорила, что Алина слишком гордая, слишком упрямая, слишком холодная, та, которую Алина однажды бросила. Та, с которой Влада не просто не ладила, а которую ненавидела, раздражаясь при каждом взгляде, молчаливые стычки и перепалки, которые почти переходили в драку.

Ермакова повернула голову, глядя прямо в глаза Кати, на ее замершую фигуру в проходе, на молчаливый шок, притянула блондинку за галстук ближе и, не отвлекаясь от той, кто наблюдала, грубо впилась в ее губы. Та застонала, не осознавая, кто и что стоит рядом, запустила язык в ее рот, прижимаясь ближе.

Младшая подняла одну руку, опустив ее на ягодицу девушки и с резким хлопком ударила, вторая рука одновременно потянула за украшение, заставляя девушку откинуться назад и вскрикнуть.

— Сука… — сорвалось с губ Алины, и она опустила взгляд, вцепившись пальцами в ее шорты. — Хватит…

Взгляд соседу был прикован к бывшей, к той самой, которая в их отношениях всегда держала дистанцию, контролировала каждое прикосновение, не позволяя никаких грубостей и унижений. А теперь она стояла на коленях перед Владой, с приоткрытым ртом, с красными глазами, с дыханием, сбившимся до хрипов.

— Что хватит? — черноволосая повернула голову, снова вернув взгляд на нее. — Хочешь, чтобы я ушла?

— Мне плохо… — прошептала Васильева, и, опускаясь на колени, прижалась щекой к ее ноге, умоляющим взглядом смотря на нее. — Мне нужна ты…

— Что именно? — спросила девушка, потянув ее вверх, заставляя выпрямиться, дыша рядом, почти касаясь губами щеки. — Вот это? — ладонь снова ударила по телу, чуть ниже, оставляя болезненный след. — Или это? — она провела ладонью ниже, вдавив пальцы в горячую, едва сдерживающую дрожь плоть, а та, задохнувшись, раздвинула ноги, как по команде, и всхлипнула, не в силах удержаться.

— Пожалуйста… — одними губами выдохнула она, инстинктивно подаваясь вперед. — Умоляю тебя…

Катя зажала рот рукой, будто надеясь сдержать что-то, что уже подступало к горлу, но ее глаза продолжали жадно ловить каждое движение, каждый стон, каждое движение пальцев голубоглазой, каждый нервный вздох бывшей. Она не могла понять, что больнее — видеть, как ее бывшую трахают, или осознавать, что в ее руках та никогда не позволяла себе быть такой. Никогда не позволяла плакать, просить, дрожать. Никогда не теряла контроля. Никогда не говорила: «нужна ты».

Влада одним движением стянула с нее трусики и раздвигая ноги шире и резко вошла в нее сразу тремя пальцами. Та громко застонала, запрокинув голову, закатив глаза, и вцепилась пальцами в ее запястья, будто только это и связывало ее с реальностью. Младшая вонзила ногти другой руки в ее бедро, наклоняясь, почти нависая, но в последний момент резко дернула ее за галстук, как за поводок, вытягивая вверх.

— Смотри на меня, — прошептала она, двигаясь внутри нее с нарастающей жесткостью, не позволяя спрятаться.

— Души… — сорвалось у нее, не как просьба, а как требование.

Затянув галстук, голубоглазая потянула ближе, перекрывая воздух, наблюдая, как глаза закатываются, как рот приоткрывается в попытке вдохнуть. Она склонила голову набок, задерживая дыхание Алины ровно настолько, чтобы на грани страха вновь подарить ей воздух, дать вдохнуть.

— Ты такая послушная сучка, — прошептала она, расслабляя хватку, позволяя той вздохнуть полной грудью. — Аж жаль, что ты не моя по-настоящему.

— Еще… сильнее… — кареглазая задыхалась, двигая бедрами, в такт движениям, будто тело само знало, что делать.

— Кайфует сучка… — бросила черноволосая, метнув короткий взгляд в сторону Кати, которая не отводила взгляда.

Влада усилила темп, движения стали грубыми, наполненными влажными звуками, от которых воздух в комнате стал тяжелым. Девушка изогнулась, ее пальцы впились в бедра девушки, а ногти оставляли красные полосы, но взгляд был затуманен, она даже не замечала, что за каждым ее криком стоит прошлое.

Она стонала все громче, и в каждом звуке слышалась не просто жажда наслаждения, а почти первобытный зов, как будто с каждым стоном наружу рвалась не только плоть желания, но и то, что жило глубоко под кожей. Дыхание становилось рваными, щеки пылали, как будто огонь, расползающийся по венам, вынуждая тело дрожать мелкой дрожью, непроизвольно отдаваться.

Взгляд Влады не был прикован к Алине. Она не смотрела на то, как вывернуто ее тело, как дрожат бедра, как губы беззвучно шепчут мольбы. Она смотрела вперед, в дверной проем, туда, где стояла соседка по комнате.

Она ласково провела пальцами по щеке блондинке, но за этим движением чувствовался приказ, не терпящий отказа. Губы приблизились настолько, что дыхание касалось кожи, язык скользнул по ее нижней губе с едва заметной влажностью, обещая поцелуй, которого не последовало.

Алина задыхалась, выдох сорвался почти как рыдание, и в тот же миг все оборвалось. Влада выскользнула из нее с внезапностью, которая была почти жестокостью, и это оставило за собой пустоту.

— Ну нет... — прошептала дрожащим голосом старшая. — Я почти...

Та только усмехнулась коротко, с легким хмыканьем, в котором сквозила и насмешка, и власть, и удовлетворение от того, как легко ее слова и действия разрушали контроль, ломали границы, делали из нее то, что она хотела видеть. Она резко взяла ее за руку, поднимая с колен, повернув спиной к себе, а потом, одним резким движением усадила на свои бедра, раздвинув их руками и сразу, без лишних пауз вошла в нее тремя пальцами.

Тело выгнулось, будто по нему прошла волна электричества, хлынувшая от центра, расползаясь по позвоночнику. Ее спина выгнулась, грудь вздымалась, как будто тело инстинктивно искало еще больше давления. Влада наклонилась ближе, одной рукой удерживая ее за живот, другой продолжая двигаться.

— Тебе хорошо, сучка послушная? — прошептала она, не требуя ответа, зная, что ответ слышен в каждом вздохе, в каждом сокращении, в каждой волне жара, что проносилось изнутри.

Ее пальцы начали двигаться быстрее, и каждое движение отзывалось в теле блондинке вибрацией, заставляя ее терять ритм дыхания, цепляться за бедра младшей, замирать на мгновение и снова поддаваться, растворяться, забывать про боль, стыд и любые сомнения, которые могли бы помешать ей полностью отдаться происходящему.