— Вестис… Экспеллио, — задыхаясь произнесла Алина, прижав руку к спине девушки, и одежда на ней исчезла.

— Мы на магию не договаривались, — оторвавшись от нее, недовольно бросила Влада.

— Хочу ощущать тебя полностью… — прошептала она, словно в бреду.

Девушка задыхалась, выгибаясь в руках, впитывая в себя каждый толчок, каждое движение, словно в этом темпе терялось все, кроме этой жаркой, почти агрессивной связи.

— Еще, — выдохнула она хрипло, повернув голову к ее плечу, прижимаясь щекой к коже, влажной от дыхания. — Сделай меня своей шлюхой.

Влада усмехнулась тихо, но дыхание ее стало тяжелее. Рука на животе сжалась крепче, как будто напоминая, кто здесь держит поводок, а пальцы в ней двинулись яростнее, влажные звуки стали громче, не оставляя места сомнению.

— Моя послушная собачка, — прошептала она прямо ей в ухо, облизав мочку. — Ты же не хочешь, чтобы я остановилась?

Девушка застонала, почти заскулила, выгибаясь назад, прижимаясь ягодицами к ее бедрам, раздвигая ноги шире, как будто хотела доказать, что может принять все, что ей дадут. Та обхватила ее за горло, не сжимая, но держа достаточно крепко, чтобы Алина почувствовала, что находится под контролем. Внутри стало еще глубже, пальцы вошли с новой силой, как будто с каждым толчком девушка пыталась достать то, что пряталось в ней.

— Хорошая сучка, — выдохнула она, чуть прикусывая кожу под ухом. — Будь такой всегда, и я буду дарить тебе, то удовольствие, о котором ты просишь.

Васильева всхлипывала, потеряв голос, только губы двигались, как будто молились на эти грубые слова. Она не слышала ничего вокруг. Не видела ничего, кроме тьмы под веками и того жара, что пульсировал внутри. Тело дрожало от внутреннего напряжения, грудь тяжело вздымалась, дыхание срывалось хрипами, ногти впивались в бедра Влады, будто это единственное, за что она могла удержаться в этом безумии.

Младшая склонилась ближе, горячее дыхание касалось спины, а язык коснулся позвоночника, и в это же мгновение, она ввела четвертый палец. Плоть поддалась с влажным хлюпающим звуком, и та вздрогнула, запрокинув голову, из ее груди вырвался крик.

— Отлично… — прошептала голубоглазая, удерживая ее крепко, чувствуя, как внутренние стенки сжимаются, обхватывая каждый миллиметр.

Блондинка закусила губу, но не выдержала. Бедра тряслись, мышцы живота сводило от внутреннего напряжения, которое уже невозможно было сдерживать. Рука двигалась быстрее, пальцы жестко входили в нее снова и снова, и вдруг девушка резко замерла, глаза расширились, тело напряглось.

Из нее вырвался мощный поток, бьющий изнутри и накрыл девушек, разлетаясь каплями по коже, бедрам, пальцам, по полу. Васильева закричала, не в силах остановиться, и в этот момент Влада, с силой выдернула ее изнутри и сразу же без промедления опустилась пальцами на клитор. Она массировала его резко, с точным нажимом, ловя каждый дергающийся импульс, вжимаясь в нее телом.

— Течешь, как сучка, — выдохнула голубоглазая, не отрываясь от ее тела, — и тебе это нравится?

Девушка застонала в ответ, голос сорвался на крик, руки разлетелись в стороны, обхватив левой рукой ее за шею, грудь сотрясалась от дрожи, а голова моталась без сил.

— Да... — выдох сорвался на крик, слова не слушались ее. — Мне никогда, никогда так не было хорошо…

Ермакова ухмыльнулась, не скрывая удовольствия, склонилась ближе и щека мягко коснулась плеча старшей, а взгляд метнулся в сторону распахнутой двери. Там все еще стояла Катя, с глазами, в которых клубилось все сразу: и стыд, и зависть, и неосознанное желание.

На секунду она задержала взгляд, давая ей почувствовать себя частью происходящего, затем спокойно обняла Алину за талию и снова ввела в нее пальцы.

— Ты будешь моей послушной сучкой? — прошипела она в самое ухо, чуть прикусывая мочку, чувствуя, как тело под ее руками дрожит, как бедра сами двигаются в ответ, стремясь быть глубже.

— Да... да, да, прошу, только не останавливайся...

— Только моей?

— Блять, да... — простонала та, срываясь в рычание, вцепившись ногтями в кожу бёдер Влады, будто хотела оставить на ней следы. — Еби меня, как последнюю шлюху, сделай так, чтобы я забыла свое имя, сделай так, чтобы я помнила только тебя.

Девушка вдруг резко вытащила из неё пальцы, с влажным звуком, и, пока та не успела опомниться, бросила ее на кровать. Тело рухнуло на простыни, ноги тут же были раздвинуты руками черноволосой, и та, не говоря больше ни слова, опустилась к ее центру, обхватила ртом клитор, и начала ласкать его с такой сосредоточенной жадностью, с такой точностью и настойчивостью, что Алина застонала еще до того, как язык коснулся ее полностью.

Она вцепилась в черные волосы обеими руками, сжав крепко, вдавливая голову между бедер, не давая ей уйти и возможности остановиться.

— Не останавливайся... — прорычала она, выгибаясь, сжимаясь, растворяясь в каждом миллиметре касания.

Катя исчезла так тихо, будто ее и не было. Ни скрипа пола, ни щелчка двери — лишь пустота, впитавшая в себя всю напряженность взгляда, оставившую в воздухе легкий след недосказанного желания, которое не осмелилось вырваться наружу. Но Владе было все равно, мир сузился до одного тела, до этой дрожащего влажного дела под ней, до запаха страсти, пропитанного простынями, до вкуса, еще оставшегося на губах.

Она подняла голову, глаза ее блестели, лицо дышало властным и жестоким наслаждением, которое еще не достигло своего пика. Ее рука легла на внутреннюю сторону бедра девушки и повела его вверх, а вторую ногу она подняла сама, прижимая к телу, и, обхватив обеими руками за икры, резко закинула их на плечи старшей, заставив ее согнуться, раскрыться полностью.

— Какая же ты послушная, — выдохнула она, облизывая губы.

Пальцы скользнули вдоль влажных губ между ног, но не вошла. Она просто дразнила, вела подушечками вдоль, по кругу, слегка касаясь, заставляя ту сжиматься от ожидания и желания, которое вот-вот перейдет в невыносимое.

Черноволосая опустилась ниже, руки легли на ее бедра, крепко сжимая их, не давая двигаться, будто вжимая ее в матрас. Она подтянула ноги ближе к себе, удерживая их на весу, раскрывая тело и впилась губами в клитор. Язык двигался резко и уверенно, не щадя, с нажимом, с тем жадным ритмом, который не дает сосредоточиться ни на чем, кроме того, как горит кожа, как дрожат мышцы, как пульсирующие волны проходят через низ живота, не находя выхода.

Алина взвыла, сорванным голосом, не в силах держать себя в узде, руки вжимали ее лицо ближе, не давая шанса вырваться даже на вдох.

— Еще… глубже, — выдыхала она сквозь стоны, грудь ее вздымалась, голова моталась по подушке, будто разум не справлялся с телом.

Ермакова двигалась грубо, врываясь языком в нее, зарываясь лицом, ловя каждый толчок бедер, каждый спазм, и губы работали с нажимом, языком она резко двигалась по кругу и по всей площади, заставляя ту снова и снова сжимать голову и тянуть сильнее.

— Не отпускай… я умоляю тебя…— задыхалась она, выкрикивая между волнами тяжелого дыхания.

Девушка ухмыльнулась сквозь тепло ее плоти, но ни на миг не остановилась. Язык становился все жестче, движения точнее, все тело сосредоточилось в одном ритме.

Блондинка вскрикнула, ее бедра затряслись, мышцы живота сжались, грудь вздымалась высоко, руки без контроля дергались, сильнее цепляясь за черные волосы, но та не дала ей даже доли передышки, продолжала работать языком, с еще большей жадностью, с еще большей напористостью, будто именно этот момент был для нее. Девушка стонала слишком громко, тело металось под напором рта, оно не подчинялось, не слушалось, тряслось от наслаждения, которое не отпускало. Слезы покатились по вискам, не от боли, а от переполненности, от силы чувств, которые не вмещались в тело, от наслаждения, от жгучего желания, которое никак не хотело проходить.

Голубоглазая подняла голову, ее лицо блестело от влажного жара, глаза светились, дыхание было сбивчивым, но взгляд оставался жадным. Она поднялась, не говоря ни слова, тут же впиваясь в губы девушки, а потом пальцы снова оказались внутри. Сначала два от чего та всхлипнула сквозь поцелуй, выгнулась, а бедра дрожали от новой волны ощущения. Потом третьим пальцем, чувствуя, как внутренние стенки принимают, подстраиваются, тянутся, наполняются. Когда вошел четвертый, Алина закричала, вцепившись в ее плечи.

— Хорошая сучка, — выдохнула Влада прямо ей в ухо, сжимая бедро рукой, удерживая ее так, чтобы она не могла сомкнуться. — Слушайся меня.

Та задыхалась, слезы текли по щекам уже не ручьями, а целыми водопадами, а черноволосая, нежно касаясь языком, слизывала их, пробуя на вкус отчаяние и восторг. Она громко стонала, не в силах сдержать рвущиеся наружу звуки, наслаждаясь этим всепоглощающим чувством, этим моментом абсолютной власти и подчинения.

Другой рукой младшая схватила ее за галстук, намотала ткань себе на ладонь, притянув к себе и начала затягивать. Она держала так, чтобы дыхание стало тяжелым, чтобы каждый вдох был осознанным, чтобы у Алины не осталось ничего, кроме ощущений. Тело извивалось, как в судорогах, грудь тряслась от напряжения, а кожа была вся в испарине.

— Покажи, как сучка стонет, когда ее доводят до края, — прошептала та с ухмылкой, усиливая нажим, вводя пальцы еще глубже.

Девушка резко отпустила галстук, давая ей жадно вдохнуть воздух, и тут же, не давая опомниться, влепила ей звонкую пощечину, от которой голову мотнуло в сторону, а на щеке вспыхнул яркий, обжигающий румянец. Алина лишь жадно посмотрела на Владу, в глазах плескалась мольба, смешанная с возбуждением.

— Еще, — прохрипела она, едва слышно, словно задыхаясь, — еще, пожалуйста.

Услышав эту тихую мольбу, лишь хищно усмехнулась, а в глазах вспыхнул неистовый огонь. Она вновь впилась в губы Алины, на этот раз с еще большей жестокостью и яростью, сминая их в жестком поцелуе. Пальцы продолжали свой неумолимый танец внутри, вдалбливаясь все глубже и глубже, в то же время, другая рука с дьявольской нежностью терзала сосок, сжимая и скручивая, доводя до невыносимого возбуждения.

Девушка стонала, выла, извиваясь на смятых простынях, и вдруг, совершенно неожиданно, ее тело пронзила мощная судорога, и из нее хлынул фонтан горячей жидкости, затопляя простыни, кожу девушек и воздух вокруг пьянящим ароматом возбуждения. Черноволосая резко вытащила руку из нее, оставляя за собой мокрый след, и, не давая ей передышки, начала быстро и яростно ласкать ее набухший клитор, видя, как растекающаяся лужа становится все больше и больше.

— Хорошая сучка… — прорычала Влада, глядя на Алину сверху вниз с удовольствием. —Давай больше.

Алина, вся красная, задыхающаяся, с разметавшимися по подушке волосами, смотрела на нее снизу вверх, а в глазах плескалась сложная смесь стыда и восторга и мольбы.

— Мало… — прохрипела она, задыхаясь, — мне нужно больше.

Довольно оскалившись, услышав эти слова, вновь склонилась над ней, вцепившись в чувствительный сосок, и резко, почти болезненно, вошла в нее пальцами, начиная вдалбливаться с еще большей скоростью и силой, издавая хлюпающие звуки, эхом разносящиеся по комнате.

Опустив руку со спины Влады на ее упругую грудь, она сжала ее, чувствуя, как под пальцами твердеют соски, и, не в силах больше сдерживаться, прильнула к ее губам в требовательном поцелуе.

— Еби меня так, чтобы я не могла встать завтра с постели, — пробормотала она, прерывая поцелуй лишь на миг, чтобы вдохнуть, срываясь на хрип, чувствуя, как та ускорила движения.

— Пожалеешь, сучка, — прошептала голубоглазая в ответ, с ухмылкой чувствуя ее дрожь.

Девушка с утроенной силой впилась другой рукой в ее бедро, сжимая ее с такой яростью, что под острыми кончиками ногтей оставались глубокие, кровоточащие царапины, а на бледной коже расцветали багровые синяки. Та, словно мазохистка, получающая наслаждение от боли, лишь сильнее прильнула к ней, впиваясь в ее шею жадными поцелуями, оставляя багровые засосы, и в такт неумолимым движениям пальцев Влады, ее бедра начали двигаться активнее, извиваясь и выгибаясь, словно моля о большем.

— Моя сучка, — прорычала Ермакова, оторвавшись от пьянящего запаха ее шеи, чтобы иметь возможность наслаждаться ее искаженным от экстаза лицо.

Задыхаясь от переполняющего ее возбуждения, посмотрела на Владу снизу вверх, с обожанием и ненавистью.

— Я твоя, — прохрипела она, цепляясь за ее плечи, — я твоя послушная собачка.

Младшая довольно усмехнулась, слыша эти слова, это признание в абсолютном подчинении и готовности к любой прихоти. Она вновь склонилась над ней, вцепившись в ее набухший сосок, и пальцы продолжали свой неумолимый танец внутри ее тела, вдалбливаясь все глубже и глубже.

— Ты будешь стонать для меня, как самая последняя тварь, — прошептала она.

В ответ на эти слова, девушка лишь издала протяжный стон, и начала двигать бедрами еще быстрее, стремясь утонуть в этом наслаждение, забыть обо всем на свете, кроме этого момента, кроме этих диких ощущений. Она вцепилась руками в спину черноволосой, царапая ее кожу, оставляя на ней багровые полосы.

И, словно для подкрепления своих слов, она наградила Алину еще двумя звонкими пощечинами, от которых ее голову мотнуло из стороны в сторону, а на щеках вспыхнули яркие, обжигающие румянцы, словно метки позора. Из глаз невольно потекли слезы, смешанные с возбуждением и отчаянием, но та слизнула их с ее лица, пробуя на вкус ее слабость и покорность.

— Ты невероятно красива, когда плачешь, — прорычала она, всматриваясь в ее заплаканные глаза, в которых бушевал настоящий ураган эмоций, — такая жалкая и до невозможного послушная.

Старшая, лишенная дара речи, лишь судорожно вздохнула и едва заметно кивнула, позволяя слезам беспрепятственно течь по щекам, осознавая, что каждое проявление ее слабости лишь подпитывает доминантную натуру девушки, разжигая в ней неутолимую жажду власти и контроля.

— Скажи, — прошептала девушка, сжимая ее сосок до ощущения острой, почти нестерпимой боли, — скажи, что ты моя послушная собачка.

— Я твоя, — прохрипела Васильева, с огромным усилием проглатывая образовавшийся в горле ком, — я твоя послушная собачка, и я буду делать все, что ты прикажешь, пожалуйста, только не останавливайся.

Услышав это искреннее признание в абсолютном подчинении, довольно усмехнулась, и вновь впилась в ее губы, но на этот раз с еще большей яростью, сминая их в жестком поцелуе. Пальцы работали внутри с такой безжалостной точностью и мощью, что тело под ней уже не слушалось. Оно дрожало, судорожно выгибалось, кровь биться сильнее, а голос срываться в хрипах и стонущих выкриках. Ее дыхание рвалось из груди, грудная клетка вздымалась, кожа покрылась испариной, и казалось, что весь ее мир сузился до этой единственной точки между ног.

Лишенная дара речи, блондинка могла лишь судорожно задыхаться и издавать стоны, полные муки и восторга, ощущая, как внутри нее нарастает мощная волна и вцепилась руками в спину девушки, царапая ее кожу до крови.

Она резко выдернула руку, опустившись телом вниз, начала яростно ласкать ее набухший клитор, заставляя извиваться и стонать от нестерпимого возбуждения. Алина вскрикнула так, будто ее разорвало изнутри, волна прошла по ней с такой мощью, что мышцы живота свело, руки вытянулись, пальцы впились в простыни, а из раскрытой плоти с мощным напором вырвался горячий поток. Он ударил черноволосой в лицо, с такой силой, что брызги разлетелись по ее щеке, шее, скользнули вниз по подбородку и груди. Ее рот раскрылся шире, язык выдвинулся наружу, и она жадно ловила каждую каплю, с безумным наслаждением.

Не отводя взгляда от дергающегося тела под ней, продолжала собирать жидкость губами, слизывая все, что скатывалось по внутренней поверхности бедер. Ладони сжали ее бедра, удерживая раскрытой, даже когда та извивалась, выла, не зная, как остановить эту нескончаемую волну, которая не отпускала.

— Ты так хорошо стонешь, так хорошо кончаешь для меня. — хрипло выдохнула девушка. — Я хочу больше.

Она медленно провела языком от самого низа до самого верха, ощущая под собой дрожь, жар и реакцию, которая не стихала, а наоборот, усиливалась.

Рот прижался плотнее, губы впились в набухший клитор, и язык начал жестко работать, движения были быстрыми и грубыми, которые вызывали у Алины дикие. Тело вздрагивало в судорогах, а глаза были распахнуты, полные слез и света, она не понимала уже, где она, но с каждым мгновением в ее голосе звучало только одно — требование продолжения.

— Орешь красиво, — сказала та, не поднимая головы, прерываясь на долю секунды, чтобы снова захлебнуться вкусом тела, — продолжай.

Она продолжала терзать ее ртом, раздвигая пальцами вход, обнажая все больше, втягивая каждый стон, каждый спазм, как крик зависимости. Голубоглазая не сопротивлялась, она рыдала и стонала одновременно, выгибалась и принимала, раскрывалась и сжималась, и по ней шла новая волна. Бедра снова затряслись, и все началось по новому кругу.

Губы прижимались к пульсирующему центру между ног Алины с той же яростью, с которой зверь вгрызается в добычу. Язык работал быстро и беспощадно, захватывая, массируя, вдавливаясь, входя, играя с чувствительностью, словно хотел довести не до оргазма, а до безумия.

Руки блондинки срывались с простыней, хватались за голову девушки, вжимали ее сильнее, а царапали затылок. Не в силах сдержать захлестнувшую ее волну наслаждения, уткнулась лицом в подушку, издавая протяжный крик, который эхом отдавался в комнате. И когда в следующий миг ее тело сжалось в центре с силой, новый, поток вырвался наружу. Он хлынул в лицо девушки с горячим напором, и та снова раскрыла рот, давно ждала этого момента, прижалась ближе, как будто хотела захлебнуться в ней, впитать все, до последней капли, слизывая и глотая.

Губы были мокрыми, подбородок блестел от сладкой влаги, а глаза смотрели на нее с жаждой. Она провела языком по внутренней стороне бедра, слизывая дорожки, оставшиеся от неконтролируемого прилива, медленно, растягивая удовольствие.

Не давая ей ни мгновения на передышку, вновь ввела в нее пальцы, вдалбливаясь с прежней силой и яростью, стремясь выжать из нее последние капли наслаждения, довести до полного изнеможения. Она чувствовала, как тело содрогается под ней, как она плачет и стонет, как умоляет остановиться, но она не останавливалась.

— Сладкая сучка, — прошептала Влада ей на ухо, обжигая горячим дыханием.